Эра счастливой охоты. Часть вторая. Обретённый рай (В. В. Воробьёв, 2013)

В поисках рая

Шёл 1981 год. Страна, совсем недавно проводившая в Москве улетающего в небеса олимпийского Мишку, сосредоточенно готовилась «проводить в историю» забуксовавший всеми колёсами развитой социализм, задумывая перестройку. Сама идея перестройки мне нравилась, и я тоже собирался перестроиться, высказав своему начальству, что моё пошатнувшее здоровье вынуждает меня удалиться в такие края, где нет «давай-давай!» и работ «на общественных началах». А со здоровьем, видимо, и на самом деле было не всё в порядке, ощущалось серьёзное нервное истощение – результат безолаберной (но не по моей вине) и напряжённой работы начальником летнего туристского лагеря в последний десяток лет. И врачи мне настоятельно советовали сменить образ жизни. Но как реализовать эти советы? Административной деятельностью я уже наелся по уши, выяснил, что за последние годы у меня развилась сильная «аллергия» на любое начальство, и оставался, пожалуй, единственный вариант – уйти в «вольное плавание». Был у меня небольшой опыт охотника-промысловика, но уже не было прежнего запаса сил и здоровья. За время работы начальником «полуподпольной» турбазы «Белая дача», откуда я сбежал, заявив руководству, что я нанимался к ним начальником, а не холуем, появился небольшой опыт общения с огородными грядками. А что, если всё это объединить в разумных дозах, найдя для этого подходящее место – подумали мы с женой. И эта мысль внедрилась в наше сознание. Но мы прекрасно понимали, что нельзя просто так сесть в наш роскошный автомобиль системы «Запорожец» и поехать туда, где нас никто и ничто не ждёт. Требовалась большая подготовка, и мы её начали. Работая в Городском туристском клубе на улице Желябова, я по дороге домой периодически заглядывал в Дом книги и покупал новинки из серии «Советы садоводу и огороднику». Областной совет по туризму и экскурсиям, с которым клуб находился в одном здании, затеял большой ремонт с заменой мебели. Старая – через окна летела во внутренний двор и не сразу вывозилась. Вечерком я приезжал на автомобиле и подбирал уцелевшие стулья, ящики от письменных столов и другие мебельные детали, из которых впоследствии можно было бы собрать сельский интерьер. А заодно опрашивались все знакомые на предмет – не знают ли они где-нибудь не очень далеко тихого уголка с рыбалкой и охотой, чтобы там поселиться. Но дельного совета я так ни от кого и не услышал.

Получив очередной отпуск, мы с женой сели в машину и поехали искать «рай». Тогда в сельской местности можно было за скромные деньги купить жильё.

Мы начали с западного направления и для начала проехали вдоль восточного берега Нарвского водохранилища и Псковского озера. Задача была – найти место с большой водой, поскольку после Вуоксы я не представлял себе нормальной жизни без таковой, ведь она, большая вода, сулила рыбалку и охоту.

Но ничего подходящего не попадалось. Дома были, и недорогие, и даже с садами, но всё вдалеке от большой воды. Добравшись до Ильменя и выяснив, что нормальных подъездных дорог к озеру и тем небольшим деревенькам, что на его берегу стояли, просто не существует, и ничего не найдя и там, повернули на Север, в Карелию. Осмотрели северо-восточный берег Ладоги, побывали даже на очаровавшем нас Водлозере, но и там неудача. Нервы начали сдавать, рушились надежды. И только крепло желание – найти. Мы понимал, что ошибиться нельзя, что этот выбор, может быть, на всю оставшуюся жизнь.

В тоске вернулись в Ленинград. Появилась даже мысль – а не уехать ли вообще из страны, как это в те годы было модно. Но я тут же её отбросил. Ну, кому мы там нужны?! Выработавшая свой нервный «моторессурс» пусть даже и с двумя дипломами преподавательница и инструктор туризма, да нам там и должность дворника не доверят. И потом – с какой стати я буду покидать страну, которую люблю. Люблю не за то, что ей правят коммунисты, а за то, что у неё прекрасная природа, что в ней сколько хочешь чудесных уголков, где я уже побывал, и гораздо больше таких, где я ещё не был, но мечтаю их увидеть и, может быть, даже дожить там остаток своих дней. Ведь я твёрдо знаю, что они есть, но почему же я их не могу найти!?

Может, не там ищу, или меня пугают дальние расстояния? А про Белое море, от чего я был в восторге после уж не таких и давних двух поездок, я почему-то не вспоминал с точки зрения своей задачи. Наверное, считал, что это очень далеко и не реально.

С такими-то невесёлыми мыслями я автоматически ходил на работу, сочинял какие-то «бумажки», проводил какие-то «мероприятия», и неизвестно, чем бы всё это закончилось, если бы не вмешался в этот процесс человек, о котором я на время позабыл. И оказалось – всё так просто…

Первый скрадок

В начале восьмидесятых годов, пытаясь убежать от инфаркта, развитого социализма и прочих мелких неприятностей, мы с женой поселились в Карелии на южном берегу Белого моря, купив там старый, полуразвалившийся дом, причём за немалые по тем временам деньги. Поселились не вдруг, а после долгих и настойчивых поисков. Поселились не для того, чтобы снова впрячься в служебную лямку, а дабы пожить так вольно, насколько позволят нам наши силы и возможности. А мы оценили их достаточно трезво, прекрасно понимая, что источниками жизненных благ в начальный период будут только огород и окружающая природа. Поэтому и место для поселения выбирали так тщательно и долго.

Сначала меня одного привёз туда всё тот же Леонид, через которого я имел уже некоторое представление о Беломорье. Привёз к друзьям, поставив перед ними задачу – поселить охотника и рыбака рядом с охотой и рыбалкой. И привёз – не зря.

Стояло начало сентября, прекрасная пора на побережье этого не самого ласкового моря, что-то вроде русского «бабьего лета». Леонид, упросив своего местного друга Степана Лёгкого улаживать мои дела, повёл меня, естественно, на охоту – показывать местные возможности. Он, конечно, понимал – одно дело демонстрировать мне элитные угодья на побережье в моменты массовых перелётов и совсем другое – общедоступные места в обычное охотничье время.

Не могу сказать, что этот первый выход запомнился мне во всех деталях, но мы шли тем путём, которым мне предстояло ходить потом четверть века – через три моста разветвлённой в дельте реки, по хорошо набитой тропе, проложенной вдоль правого русла. Сквозь реденький прибрежный тростничок, ивовые кусты и мелкий березняк, подрастающий год от года и заслонивший, наконец, не только ход морскому ветру, но и сам вид на море. А потом тропа начинала разветвляться, разбегаясь на мелкие стёжки к «убегам» или чьим-то любимым местам для постановки сеток. Но всё-таки, истончённая и в те годы едва заметная она выводила-таки на большое открытое и заболоченное пространство между коренным берегом и вытянутым вдоль него островом Лобским – так, во всяком случае, он значился на карте. Видимо, когда-то очень давно он и в действительности был настоящим островом с широким, но не очень глубоким проливом. Но в природе нет ничего постоянного.

Наносило ли в пролив прибоями песок и глину, падал ли уровень моря или поднималось морское дно, но только стал пролив не то чтобы сушей, но местом, где активно стал разрастаться тростник и прочие водолюбивые растения, наращивая и закрепляя слой почвы, по которой теперь можно ходить пешком, не погружаясь в воду выше щиколотки. И осталось порядочное количество луж, канав, проток, по которым в прилив и отлив курсируют морские воды.

Такие места Левонтий называет лягами. Есть тут и мелкие обособленные лужи, почти опреснённые в дождливое время, на которых утки, прилетающие сюда на ночную кормёжку, утоляют жажду. Словом – прекрасное по всем параметрам охотничье угодье. И только иногда осенью в жестокие шторма с максимальным нагоном воды эта ляга снова становилась проливом, доступным для лодки. Но тогда охота в этом угодье становилась ещё интересней и добычливей, поскольку сюда залетали, прячась от шторма, многочисленные стаи пролётной утки.

Охотников в то время в селе, по нашим прикидкам, было не более пяти. Одним из них являлся уже упомянутый Лёнин друг – Степан. На охоту он ходил в основном тогда, когда по его выражению, ему «не давали пить вина». Но кроме времён «сухого закона» это случалось не так часто, разве что сельпо не успевало иногда подвезти в магазин «главный» продукт. Был один и дельный охотник – Фролов, единственный в ту пору в селе строитель лодок и неплохой знаток гусиной охоты. Ну, и ещё два-три человека, берущие в руки ружья от случая к случаю.

Показал ли когда-нибудь Степан Левонтию эту лягу или он сам нашёл её в своих странствиях по побережью, я не спрашивал. Но именно сюда он привёл меня на вечёрку, на мою первую колежёмскую утиную зорьку. Пришли заранее, чтобы осмотреться и обустроить будущую охоту. У него была хорошая охотничья манера – даже на одну зорьку сооружать укрытие, скрадок, в котором можно спокойно сидеть, укрывшись от зорких утиных глаз в ожидании удачного налёта. Не собирался он изменять своей привычке и в тот раз. Мы бродили вдоль луж, рассматривая многочисленные утиные следы на грязи. Попадались и гусиные, ведь небольшое их количество всегда гнездилось на ближайших болотах. Не редкостью были и крупные кресты журавлиных лап.

Почти по центру всей этой благодати обнаружился довольно большой плёс с сильно изрезанными кромками и низкой водной растительностью, не мешающей обзору. От плёса в несколько сторон отходили протоки, ведущие к другим лужам меньшего размера. А посредине, как по заказу, красовался островок метров пяти в диаметре. Лучшего варианта для установки скрадка можно было и не желать. Промерили в плёсе глубину. Оказалось мельче, чем по колено, немного вязко, но ходить ведь там особо и не нужно, только выставить чучела и подобрать после охоты битых уток.

Оставался час до зорьки. Небольшой походный топорик с собой был, и мы принялись за работу. До ближайших береговых ивовых кустов метров триста, до ближайшей куртины тростника – сто пятьдесят. Хорошо, что у запасливого Леонида нашёлся в рюкзаке кусок бечёвки. Ею связывали нарубленные ветки, чтобы удобнее таскать к месту строительства. Подвернулся в береговой кромке и обрубок бревна для сидения. Мы ещё продолжали маскировку скрадка стеблями порыжевшего тростника, когда стало смеркаться и появились первые «гости», заставившие нас прекратить работу, оставив окончательную отделку на завтра.

Всё происходило по обычной схеме, знакомой любому опытному охотнику на уток. В лёгких сумерках над плёсами и тростником со стороны моря и устья реки на бреющем полёте пошли чирки. Проносясь иногда до самого конца ляги, они делали боевой разворот, несколько больших или малых кругов и «падали» на мелкие плёсы или прямо в залитую водой траву. В основном это были пары и небольшие стайки, по уверенному поведению которых можно было заключить, что они из местных выводков. Зная, что главное впереди, мы не спешили стрелять по этой трудной цели, и только раз не удержались и отдуплетились по кучно налетевшему табунку, выбив трёх.

Потом наступило затишье. Сумерки сгущались, уже трудно было что-то разглядеть на фоне леса, зато на западе, как раз там, откуда в основном летела птица, разгорелась великолепная заря, чуть прикрытая с одного края облаком. И тут началось… Видимо, это были первые, достигшие южного Беломорья, стаи свиязи и шилохвости. Они шли откуда-то с моря, огибая мыс Лобского, но заходили на лягу со стороны зари. Летели дружно, стайка за стайкой с небольшими интервалами. Некоторые из них уверенно, с ходу опускались на чистые лужи, другие начинали кружить, как до этого чирки. На какое-то время в небе образовался хоровод из утиных стай. Мы ошалело наблюдали эту феерическую картину, пока не включаясь в «процесс», поскольку наш центральный плёс хотя и оказался центром их вращения, но до ближайшей орбиты было всё же далековато. А на пяток выставленных нами резиновых чучел никто и внимания не обращал.

Минут десять длилась это круговерть, и закончилась так же внезапно, как и возникла. И тогда началась охота. Теперь, но уже только низом, потянули со всех сторон одиночки, пары, тройки, уверенно присаживаясь к чучелам или пролетая над ними. Стрельба не представляла большого труда, поскольку силуэты чучел и садящихся рядом с ними уток хорошо подсвечивала заря. Мы старались стрелять одиночными и с интервалом, чтобы не распугать этот утиный «рай», но мне кажется, что наши выстрелы мало кого волновали. А пока мы разбирались с нижним эшелоном, над нашими головами уже плохо видимые на фоне тёмного неба потянули кряковые – куда-то в дальний, восточный угол ляги.

Теперь уже не вспомнить, сколько же мы настреляли тогда из нашего первого скрадка, но значительно больше десятка, и их пришлось частично дарить соседям Степана. Ведь у меня тогда не было ещё морозильника, в который я потом закладывал на хранение разделанную дичь. Да и дома ещё не было! Как, впрочем, слаба была и сама надежда вообще его здесь заполучить. Ведь так нам сначала ответил Степан, когда Леонид поручил ему задачу поселить меня в Колежме.

Но тогда… В прекрасном настроении от удачной зари и охоты шагали мы, подсвечивая себе под ноги фонариком по тропе, которая скоро станет мне знакомой и привычной. Вот и река, а за ней огоньки села. Глядя на них, я немного помрачнел. Стоило ли ехать сюда почти за тысячу километров, найти здесь, рядом с деревней прекрасную и, по-видимому, стабильную охоту и рыбалку, о которой я наслышан, если нет возможности приобрести жильё…

– С вас бутылка и хорошо бы сейчас! – такими словами встретил нас Степан, когда мы, щурясь от яркого света после темноты, вошли в его избу. Он лукаво смотрел на меня и улыбался. В груди что-то ёкнуло. Я хотел заговорить, но слова не шли. И тогда, поняв моё волнение, он заговорил сам:

– Да не волнуйся ты так, нашёл я, нашёл! И магазин рядом!

– глаза его по-доброму сверкали – Только поработать придётся, обветшал дом, не жили в нём долго, а хозяйка- сквалыга всё равно большие деньги хочет получить. Его последние слова до меня не доходили. Они как будто плавали в тумане, из которого чётко просвечивалось только одно слово – НАШЁЛ. И сразу как будто снова замелькали перед глазами недавно увиденные картинки: три моста через реку, тропа, «свежесрубленный» скрадок и утки, утки, утки над головой.

Дом у моря

Утром, взяв у хозяйки ключи, пошли смотреть дом. Вернее не дом, а половину большой постройки, но не классического пятистенка, как где-нибудь на Псковщине, а разделённого вдоль по линии конька крыши. Обе половины пустовали. Но меня пока интересовала только та, что МОЯ, как я уже считал. Открыли входную дверь тесного крыльца и оказались в большом пространстве как бы сеней, захламленных и имеющих только три нормальных стены. Четвёртая – полуразвалившаяся – уцелевшим дверным проёмом сообщалась когда-то с хлевом, ныне отрубленном и сейчас представленным грудой гниющих брёвен, за которыми простирался небольшой по площади огород, вольно заросший крапивой и прочими сорняками. Степан хмыкнул, я помрачнел. Долго возились с заржавевшим замком двери в жилую часть, а когда вошли, в нос ударило запахом застоявшейся плесени. Степан не хмыкнул, но отпустил реплику, которую не стоит вспоминать, а мы с Леонидом переглянулись.

Но было чисто. Если не считать налёта пыли на немногочисленной, чисто деревенской мебели, огромной русской печи и кухонных полках, да паутины на давно не мытых окнах. И самым неприятным выглядел прогнувшийся потолок с подгнившей матицей. Из просторной, на три окна кухни маленькая проходная комнатка с окном выводила в большую, так называемую переднюю комнату с тремя окнами на юг и одним на восток. Мелькнула мысль – тут я поставлю перегородку, получится спальня и кабинет. И тут же усмехнулся, – делю шкуру неубитого медведя. Ещё надо подумать, стоит ли покупать этот дом, за который хозяйка просит, как она выразилась «кругленькую» сумму – тысячу рублей. За эти деньги где-нибудь в Нечерноземье можно было по тем временам купить два, а то и три дома.

«Степан Фёдорович, – обратился я к благодетелю – Это единственный вариант, который ты можешь предложить?» «Да, ребята, – сказал он, потупясь, – Этот и то случайный, просто объединились две семьи, детей претендующих нет, и дом стал лишним. Я по этому вопросу всё село на ноги поднял».

«Ладно, блокаду пережили, переживём и это – я вдруг повеселел – Иди, скажи хозяйке – пусть заворачивает!»

«Куда заворачивает?» – Степан ошалело смотрел на меня. – «Да не куда, а чего – я уже улыбался во весь рот – Покупку пусть заворачивает – в бумагу, как в сельпо! Или в вашей лавочке кусок масла так в руки дают, без бумаги?» Степан улыбнулся, но тут же помрачнел и с горечью заговорил:

«Вот вы масло с собой привезли и хорошо сделали, мы его уж давненько не видели, не завозят, разве только в Беломорск съездить, да и там не всегда».

С хозяйкой решили, что на зимние каникулы мы приедем сюда вместе с женой и тогда уже окончательно решим вопрос с покупкой и оформлением. Но в конце разговора я дал ей понять, что жену уговорю.

В начале января, договорившись предварительно, мы приехали «оформляться». Хотя и подготовленная мной по поводу того, что ей предстояло увидеть, жена была ошеломлена. Но я твёрдо стоял на своём. Натальино не самое лучшее настроение было поправлено небольшим, но для нас очень значимым эпизодом.

На постой встали, естественно, у Степана и его хозяйки Дуси. Ещё только входя в дом после долгой дороги, заметили в крыльце ящик припорошенной снежком наваги. Эта рыба является главным объектом промысла местного рыбколхоза, и сейчас у них путина. Мы с женой переглянулись. Нам, изрядно проголодавшимся, обоим померещилась сковорода жареной рыбки.

Дома была только Дуся. Приветливо встретив нас, захлопотала, сетуя о том, что мы, наверно, голодные, и что до сих пор нет Степана, собирая при этом на стол для чая. Мы опять переглянулись, не понимая – что мешает ей накормить нас той прекрасной рыбой.

И тут пришел хозяин, улыбаясь и поздравляя нас с приездом.

«Ты чего рыбы не принёс?» – обратилась к нему Дуся грозно. «Зачем? – недоумённо ответил Степан – Вон, в крыльце целый ящик стоит!»

«Мало ли что там стоит – не унималась она – Кто ж старую рыбу есть будет!?» Он фыркнул что-то и вышел. Возникла пауза, как в классическом спектакле. Наталья, чтобы сгладить неловкость, стала рассказывать, как мы доехали, и вскоре вернулся Степан.

Конец ознакомительного фрагмента.