Пожирательница Луны
Эрагон, сгорбившись и опустив плечи, шел через лагерь варденов, пытаясь как-то избавиться от неприятного ощущения боли в шее, которое заработал, фехтуя утром с Арьей и Блёдхгармом.
Поднявшись на небольшой холм, казавшийся одиноким островом в этом море палаток, он уперся руками в бедра и огляделся. Перед ним расстилалась темная гладь озера Леона, посверкивая в сумерках гребнями невысоких волн. В озере отражались оранжевые огни факелов, горевших в лагере. Дорога, по которой двигались вардены, пролегала между лагерем и берегом. Эта широкая полоса тесаных камней, скрепленных известью, была создана – во всяком случае, по словам Джоада, – задолго до того, как Гальбаторикс уничтожил Всадников. В четверти мили к северу у самой воды виднелась маленькая рыбацкая деревушка, точно присевшая на корточки и затаившаяся. Эрагон прекрасно понимал, что ее жители отнюдь не в восторге от соседства целой армии довольно голодных людей.
«Ты должен научиться… видеть то, что у тебя перед глазами».
После того как они покинули Белатону, Эрагон много размышлял над этим советом Глаэдра. Он не был абсолютно уверен, что понял смысл этого высказывания, но Глаэдр не пожелал ничего более к этому прибавить. Так что Эрагон был волен интерпретировать его слова по своему усмотрению. Он действительно стремился увидеть все, что было перед ним – вне зависимости от того, малое оно или большое, важное или вроде бы не имеет значения, – и понять суть каждого предмета.
Но сколько он ни старался, его не оставляло ощущение того, что все подобные попытки самым жалким образом проваливаются. Эрагон смотрел, но видел лишь ошеломляюще огромное количество подробностей и при этом был убежден, что видит еще далеко не все, и просто недостаточно проницателен, чтобы охватить все разом. Еще хуже было то, что ему крайне редко удавалось понять смысл того, что он видит или чувствует. Вот, например, сейчас Эрагон никак не мог понять, почему из трех каминных труб в той деревушке не идет дым.
Но, несмотря на то что сам себе он казался совершенно бестолковым и слишком поверхностным, кое-какие плоды работа над собой все же дала: теперь, по крайней мере, Арья уже не каждый раз одерживала над ним победу во время их тренировочных боев. Эрагон следил за нею с удвоенным вниманием, изучал ее столь же придирчиво, как оленя, по следу которого некогда шел на охоте, и в результате выиграл несколько поединков. Однако он по-прежнему не только не способен был превзойти ее в искусстве фехтования, но даже и равным ей не мог считаться. Эрагон не знал, чему еще должен научиться – или кто мог бы его этому научить, – чтобы стать столь же искусным фехтовальщиком, как Арья.
«Возможно, Арья права, и опыт – это единственный наставник, который может мне помочь, – думал Эрагон. – Но опыт требует времени, а вот времени-то у меня как раз и нет. Вскоре мы достигнем Драс-Леоны, а там и Урубаена. Боюсь, самое большее через несколько месяцев мне придется лицом к лицу встретиться с Гальбаториксом и Шрюкном».
Эрагон горестно вздохнул и потер руками лицо, пытаясь переключить мысли на что-нибудь другое, не столь тревожное, но неизменно возвращался к одним и тем же сомнениям; они терзали его, как собака мозговую кость, и это ничего не давало, кроме постоянно усиливавшегося ощущения тревоги.
Погруженный в мрачные мысли, он спустился с холма и побрел меж темных палаток, направляясь к своему жилищу, однако не слишком обращая внимание на то, куда именно несут его ноги. Как обычно, ходьба помогла ему успокоиться. Люди, которые еще не спали, расступались, давая ему пройти, и стучали кулаком по груди, тихо приветствуя Губителя Шейдов. Эрагон отвечал им коротким, вежливым поклоном.
Он брел так, наверное, с четверть часа, то останавливая поток своих мыслей, то вновь в них погружаясь, когда размышления его прервал пронзительный женский голос. Женщина так громко и с таким энтузиазмом что-то рассказывала, что Эрагону стало интересно. Он подошел к палатке, стоявшей несколько в стороне от остальных у подножия огромной корявой ивы, единственного дерева на берегу озера, которое армия варденов еще не срубила на дрова. Там, под пологом ветвей, происходило нечто весьма странное.
Двенадцать ургалов, включая их командира Нар Гарцвога, сидели полукругом возле крошечного, едва мерцающего костерка. Тени плясали на их страшноватых физиономиях, подчеркивая мощные надбровные дуги, густые брови, широкие скулы, массивные челюсти; поблескивали их острые рога, торчавшие изо лба и загибавшиеся назад, за уши. Ургалы были обнажены по пояс. Верхнюю часть их туловища украшали только кожаные браслеты на запястьях да плетеные ремешки, перекинутые через плечо и укрепленные на талии. Помимо Гарцвога, Эрагон разглядел среди присутствовавших еще троих куллов. Куллы были такими огромными и с виду неуклюжими, что прочие ургалы на их фоне выглядели, точно малые дети, хотя все они были ростом не меньше двух метров.
Среди ургалов устроились коты-оборотни в своем зверином обличье. Котов было, пожалуй, несколько дюжин. Многие сидели совершенно неподвижно и смотрели в костер. Они даже хвостом не шевелили, насторожив свои украшенные кисточками уши. А некоторые коты лениво распростерлись на земле, на коленях у ургалов или даже у них на плечах. Эрагон с удивлением заметил, что одна кошка-оборотень – гибкий белый зверек – свернулась клубочком прямо на широкой башке одного из куллов, и ее правая передняя лапка с острыми когтями небрежно свесилась с его черепа, собственническим жестом прижимая его бровь. Хоть коты-оборотни и казались по сравнению с ургалами совсем крошечными, выглядели они не менее свирепо. У Эрагона не было сомнений, с кем было бы проще встретиться в бою. Ургалов он, во всяком случае, понимал, а вот эти коты были… совершенно непредсказуемы!
По другую сторону костра перед входом в палатку сидела на свернутом одеяле, скрестив ноги, травница Анжела и пряла из чесаной шерсти тонкую нить. Она держала веретено прямо перед собой, словно с его помощью намереваясь погрузить в транс любого, кто вздумает наблюдать за нею. И коты-оборотни, и ургалы внимательно, не сводя глаз, смотрели на травницу, а она им что-то рассказывала, и Эрагон прислушался.
– Но он действовал слишком медленно, – говорила Анжела, – и разгневанный красноглазый кролик вырвал у Хорда горло, мгновенно лишив его жизни. А затем убежал в лес и навсегда исчез из нашей истории – я, разумеется, имею в виду ту историю, что записана учеными. Однако… – и тут Анжела наклонилась вперед и немного понизила голос, – если вам доведется странствовать в тех местах, где не раз странствовала я, то и в наши дни вы можете наткнуться на только что убитого оленя или фельдуноста, который выглядит так, словно его обгрызли со всех сторон, как клубень турнепса. И повсюду вокруг него непременно будут отпечатки лап очень крупного кролика. И потом, как известно, время от времени один из воинов Квотха загадочным образом исчезает, а потом его находят мертвым, с вырванным горлом… Да, всегда с вырванным горлом.
Анжела выпрямилась, уселась поудобнее и продолжила:
– Террин был, разумеется, ужасно огорчен гибелью друга и хотел устроить охоту на красноглазого кролика, но гномам по-прежнему требовалась его помощь, вот он и вернулся в крепость. Еще три дня и три ночи защитники крепости удерживали ее, но потом у них подошли к концу все съестные припасы, а воины – буквально каждый из них – были изранены с головы до ног.
И утром четвертого дня, когда всем уже казалось, что битва проиграна, тучи развеялись, и далеко на горизонте Террин с изумлением увидел летящего к крепости Мимринга во главе огромного грома. Вид приближавшихся драконов так напугал атакующих, что они побросали свое оружие и бежали в дикие края. – Губы Анжелы дрогнули в усмешке. – И это, как вы понимаете, привело в восторг гномов Квотха, и они не скрывали своего ликования.
Но когда Мимринг приземлился, Террин, к своему большому изумлению, увидел, что чешуи его стали совсем прозрачными, как алмазы. Говорят, это произошло потому, что Мимринг летел слишком близко к солнцу. Ведь для того, чтобы вовремя собрать столько драконов, ему пришлось лететь выше самых высоких вершин в Беорских горах, выше, чем когда-либо летали драконы и до него, и после него. И с тех пор Террин прославился как герой осажденного Квотха, а его дракона из-за алмазной чешуи стали называть Мимринг Сверкающий. И с тех пор они жили счастливо, но, если честно, Террин все же до самой старости немного побаивался кроликов. Вот что на самом деле произошло тогда в Квотхе.
Когда Анжела умолкла, коты-оборотни благодарно замурлыкали, а ургалы стали издавать негромкое утробное ворчание, означавшее, видимо, высшее одобрение.
– Ты рассказала хорошую историю, Улутхрек, Пожирательница Луны, – сказал Гарцвог, и голос его прозвучал гулко, точно эхо скатившегося с горы валуна.
– Спасибо.
– Но рассказывала ты не так, как я когда-то слышал у гномов, – заметил Эрагон, выходя в круг света.
Лицо Анжелы оживилось:
– Ну, вряд ли можно ожидать от гномов признания в том, что они были во власти какого-то кролика! А ты что же, все это время в тени прятался?
– Нет, только несколько последних минут, – признался Эрагон.
– В таком случае ты пропустил самую лучшую часть истории, а сегодня я более не расположена ее повторять. У меня и так уже горло пересохло – так долго я рассказывала.
И Эрагон подошвами ног ощутил, как задрожала земля, – это поднимались на ноги куллы и остальные ургалы, к величайшему неудовольствию котов-оборотней. Некоторые коты даже громко взвыли, протестуя против того, что их столь небрежно роняют на землю.
Глядя на жутковатые рогатые морды ургалов, склонившиеся над костром, Эрагон с трудом подавил желание схватиться за рукоять меча. Даже после того, как он столько раз сражался вместе с ургалами, столько путешествовал и охотился вместе с ними и даже не раз забирался к некоторым из них в мысли, пребывание в их обществе все еще вызывало у него некоторую оторопь. Где-то в душе он понимал, что теперь они союзники варденов, но тело его не могло забыть того цепенящего ужаса, который охватывал его в былые времена, когда ему приходилось иметь дело с такими могучими противниками.
Гарцвог вытащил что-то из кожаного мешочка, который носил на поясе, и, протянув над огнем свою толстенную лапищу, передал эту вещь Анжеле. Та отложила свою пряжу и приняла подношение в сложенные лодочкой ладони. Это был довольно грубый стеклянный шар цвета морской волны, посверкивающий белыми искрами, точно сухой снежок. Анжела опустила шар в рукав своего одеяния и снова взяла в руки веретено.
А Гарцвог сказал:
– Ты должна иногда приходить в наш лагерь, Улутхрек, и мы будем рассказывать тебе свои истории, много историй. У нас и сказитель свой есть. Хороший. Когда слушаешь, как он рассказывает легенду о победе Нар Тулкхка в сражении при Ставароске, просто кровь кипеть начинает и хочется завыть на луну и скрестить рога с самым сильным соперником.
– Ну, это еще зависит от того, есть ли у тебя рога, чтобы их с кем-то скрестить, – заметила Анжела. – Для меня было бы большой честью посидеть с вами и послушать ваши истории. Так, может, завтра вечером?
Великан кулл тут же согласился, а Эрагон спросил:
– Где это – Ставароск? Я о нем никогда прежде не слышал.
Ургалы беспокойно зашевелились, а Гарцвог нагнул голову и всхрапнул, точно разъяренный бык.
– Что это еще за шутки, Огненный Меч? – гневно спросил он. – Зачем ты нас оскорбляешь? Или, может, хочешь вызвать меня на поединок? – Он то сжимал, то разжимал кулаки с выражением несомненной угрозы.
И Эрагон поспешил осторожно оправдаться:
– Я не имел в виду ничего плохого, Нар Гарцвог. И никакого подвоха в моем вопросе не было. Я действительно никогда раньше не слышал такого названия, как Ставароск.
Ургалы удивленно загудели.
– Как это может быть? – спросил Гарцвог. – Разве не все люди знают о Ставароске? Разве наша величайшая победа не воспевается повсюду от северных пустошей до Беорских гор? И уж конечно, вардены, как никто другой, должны были бы знать об этом.
Анжела вздохнула и, не отрывая взгляда от вращающегося веретена, сказала:
– Ты лучше сразу им объясни.
Эрагон чувствовал, что Сапфира внимательно прислушивается к этому разговору и уже готова лететь ему на подмогу, если окажется, что схватки не избежать.
Тщательно подбирая слова, он сказал:
– Никто никогда не упоминал при мне об этом, но, с другой стороны, я ведь совсем недавно у варденов, и…
– Дражл! – выругался Гарцвог. – Этот безрогий предатель не имел мужества даже признать свое поражение! Он трус и лжец!
– Кто? Гальбаторикс? – осторожно спросил Эрагон.
Несколько котов зашипели, услышав это имя.
Гарцвог кивнул:
– Да. Когда он пришел к власти, то пытался стереть наш народ с лица земли и послал в Спайн огромную армию. Его воины крушили наши деревни, сжигали наших мертвых, оставляя наши поля черными и бесплодными. Мы сражались – сперва с радостью, потом с отчаянием, но все же продолжали сражаться. Это было единственное, что мы могли сделать. Нам было некуда бежать, негде спрятаться. Кто стал бы защищать народ ургалов, если даже Всадники были поставлены на колени? Но нам повезло. У нас был великий военачальник, который и возглавил нас, – Нар Тулкхка. Однажды он был захвачен людьми в плен, а потом много лет с ними сражался, так что хорошо знал, что и как думают люди. Благодаря этому он сумел собрать множество ургалов из разных племен под свои знамена. А потом он заманил армию Гальбаторикса в узкий проход в глубине гор, и наши славные бараны напали на них с обоих концов. Это была настоящая бойня, Огненный Меч. Земля насквозь пропиталась кровью, а груды тел были выше моего роста. Даже теперь в Ставароске под ногами похрустывают кости павших в той битве, а среди кустиков мха можно найти немало монет, сломанных мечей и доспехов.
– Значит, это были вы! – воскликнул Эрагон. – Всю жизнь я слышу истории о том, что однажды Гальбаторикс потерял в горах Спайна половину своей армии, но ни разу никто не мог сказать мне, как именно это произошло и по какой причине.
– Больше половины, Огненный Меч! – Гарцвог округлил плечи и издал какой-то жуткий горловой звук. – Теперь мне ясно: мы должны непременно сделать так, чтобы о нашей победе узнали все, кто еще не знает об этом. Мы выследим и выловим ваших сказителей и бардов, а потом научим их своим песням, в которых говорится о Нар Тулкхке, – пусть они хорошенько запомнят эти песни и исполняют их громко и часто. – Он один раз решительно кивнул, словно раз и навсегда принимая решение – весьма впечатляющий жест, учитывая размеры его великолепной головы, – и сказал: – Прощай, Огненный Меч. Прощай, Пожирательница Луны. – И он вместе с другими ургалами, неуклюже ступая, исчез в темноте.
Анжела вдруг захихикала, чем весьма поразила Эрагона.
– Что такое? – повернулся он к ней.
Она улыбнулась:
– Да я просто представила себе, какое выражение лица будет через несколько минут у бедного музыканта, играющего на лютне, когда он выглянет из своей палатки и увидит, что целых двенадцать ургалов – особенно если учесть, что четверо из них куллы! – только и мечтают посвятить его в основы своей культуры. Ей-богу, я буду просто потрясена, если этот несчастный музыкант для начала не примется вопить во все горло. – Она снова засмеялась.
Эрагон тоже засмеялся и, присев у костра, поворошил угли концом какой-то ветки. Что-то теплое и тяжелое тут же плюхнулось ему на колени, и он увидел, что это та самая белая кошка-оборотень. Он хотел было ее погладить, но потом все же решил спросить:
– Можно?
Кошка дернула хвостом и проигнорировала его вопрос.
Надеясь, что не делает ничего предосудительного, Эрагон принялся осторожно почесывать ей шейку, и через несколько минут в ночной тиши послышалось громкое мурлыканье.
– Ты ей нравишься, – заметила Анжела.
И Эрагон неизвестно почему вдруг почувствовал себя чрезвычайно польщенным.
– А кто она? Ну, то есть я хотел спросить, кто ты? Как тебя зовут? – обратился он к кошке, опасаясь, что своим вопросом обидел ее.
Анжела тихо рассмеялась.
– Ее имя Охотница-За-Тенями. Или примерно так, на языке котов-оборотней. На самом-то деле она… – И тут травница издала какой-то странный звук – то ли кашель, то ли рычание, – от которого у Эрагона по спине поползли мурашки. – Охотница-За-Тенями, можно сказать – супруга Гримрра Полулапы, так что она настоящая королева этих котов.
Мурлыканье стало существенно громче.
– Ясно. – Эрагон оглянулся на остальных котов. – А где же Солембум?
– Занят. Гоняется за одной длинноусой кошкой, в два раза его моложе. Ведет себя глупо, точно котенок… но ведь, с другой стороны, всем позволительно время от времени совершать глупости. – Поймав веретено левой рукой, Анжела остановила его и намотала только что спряденную нитку на нижний деревянный диск. Потом снова запустила веретено и принялась правой рукой выдергивать и накручивать на него клочки шерсти. – У тебя такой вид, Губитель Шейдов, будто ты переполнен вопросами и сейчас лопнешь.
– Каждый раз после встречи с тобой я отчего-то испытываю необычайное смятение, и вопросов у меня возникает великое множество.
– Каждый раз? Ну, это ты уж слишком. Ладно, я попытаюсь ответить на некоторые твои вопросы. Спрашивай.
Чувствуя некий подвох в ее чрезмерной готовности, Эрагон быстро прикинул, что бы ему хотелось узнать в первую очередь, и спросил:
– Что означало слово «гром», когда ты говорила о драконах? Что ты хотела…
– А это правильное слово для обозначения стаи драконов. Если бы ты когда-нибудь услышал, как летит такая стая, ты бы сразу понял, что значит гром. Когда десять, двенадцать или больше драконов пролетают у тебя над головой, вокруг тебя начинает дрожать даже сам воздух, и возникает такое ощущение, будто ты сидишь внутри огромного барабана. Кроме того, как еще можно назвать стаю драконов? Люди считают, что вороны каркают, орлы парят, гуси гогочут, утки крякают, сойки тарахтят, совы заседают в парламенте, ну и так далее. Но что делают драконы? Вы знаете только выражение голод дракона. Но оно не слишком подходит. И, по-моему, не совсем точно было бы описывать драконов, как пламенеющих или внушающих ужас, хотя последнее мне, пожалуй, даже нравится, если учесть все прочее: внушающие ужас драконы… Хм, неплохо. И все же стая драконов называется «гром». И ты знал бы это, если бы тебя учили не только мечом махать и соединять кое-какие слова древнего языка в простейшие заклинания!
– Не сомневаюсь, что ты совершенно права, – сказал Эрагон, желая к ней подольститься. Он чувствовал, что и Сапфире тоже нравится выражение «гром драконов». Да, ему казалось, что это вполне подходящее описание.
Он еще немного подумал и спросил:
– А почему Гарцвог называет тебя Улутхрек?
– Это титул, который ургалы давным-давно пожаловали мне, когда я еще странствовала с ними вместе.
– И что он означает?
– Пожирательница Луны. Он ведь так и сказал.
– Пожирательница Луны? Какое странное прозвище! Как это оно к тебе привязалось?
– Ну, конечно же, потому, что я съела луну! Почему же еще?
Эрагон нахмурился и некоторое время молчал, гладя кошку. Потом спросил:
– А почему Гарцвог дал тебе тот камень?
– Потому что я рассказала ему историю. По-моему, это совершенно очевидно.
– Но что это за камень? Он особенный?
– Просто камень. Кусок скалы. Ты разве не заметил? – Анжела неодобрительно поцокала языком. – Нет, тебе действительно нужно быть более внимательным к тому, что происходит вокруг. Иначе кто-нибудь возьмет и пырнет тебя ножом, пока ты будешь рот разевать. С кем же мне тогда обмениваться всякими замечаниями и загадками? – Она взлохматила свои и без того взъерошенные волосы и сказала: – Ну, давай, задавай следующий вопрос. Мне эта игра даже нравится.
Эрагон удивленно подняв бровь: он был почти уверен, что задавать такой вопрос бессмысленно, но все же спросил:
– А почему ты тогда сказала «кис-кис», и Гримрр так разозлился?
Травница даже покачнулась от смеха, и некоторые коты-оборотни приоткрыли пасти в некоем подобии зубастой улыбки. А вот Охотница-За-Тенями была, похоже, весьма недовольна и тут же вонзила когти Эрагону в ляжки, да так, что он вскрикнул.
– Ну, хорошо, – отсмеявшись, сказала Анжела, – если тебе уж так интересно, так эта история ничуть не хуже других. Посмотрим… Несколько лет назад, когда я странствовала по краю леса Дю Вельденварден, немного западнее тех мест, где до любой деревни, селения или города много-много миль пути, я случайно наткнулась на Гримрра. В те времена он был всего лишь вожаком небольшого племени котов-оборотней и обе его лапы были целы. А наткнулась я на него в тот момент, когда он забавлялся с неоперившимся еще птенцом малиновки, который, видимо, выпал из гнезда. Я бы ничего не сказала, если б он просто убил птичку и съел ее – собственно, именно это и следует делать котам, – но он мучил бедняжку: дергал за крылья, кусал за хвост, позволял птенчику немного отпрыгнуть в сторону, а потом прихлопывал лапой. – Анжела от отвращения даже нос наморщила. – Вот я и сказала ему, что это надо прекратить, но он только зарычал и не пожелал обратить внимание на мои слова. – Анжела строго посмотрела на Эрагона. – А я не люблю, когда меня игнорируют. В общем, я отняла у него птичку, щелкнула пальцами, и в течение всей следующей недели, стоило ему открыть рот, и он начинал чирикать, как певчая птичка.
– Чирикать?
Анжела кивнула, прямо-таки сияя от удовольствия.
– Я никогда в жизни так не смеялась! Ни один из его собратьев всю неделю даже близко к нему не подходил!
– Ничего удивительного, что он тебя ненавидит.
– Ну и что с того? Если у тебя время от времени не появляется несколько врагов, значит, ты трус или еще что похуже. И потом, оно того стоило – приятно было увидеть его реакцию. Ух, и разозлился же он!
Охотница-За-Тенями издала негромкое предупреждающее рычание и снова впилась когтями Эрагону в ногу. Он поморщился и сказал:
– Может, лучше сменим тему?
– Хм…
Но прежде чем он успел задать Анжеле новый вопрос, откуда-то из центральной части лагеря донесся пронзительный вопль. Он тройным эхом прокатился по рядам палаток и затих вдали.
Эрагон посмотрел на Анжелу, а она на него, и оба дружно расхохотались.