Эпоха великих реформ. Исторические справки. В двух томах. Том 2. VII. Общая воинская повинность (Г. А. Джаншиев, 2008)

I

1 января 1894 г. исполнилось двадцать лет со дня введения в действие одного из важнейших и гуманнейших законодательных актов царствования Александра II, а именно Устава о всеобщей воинской повинности 1 января 1874 г. Если дореформенный общественный и государственный быт, основанный на крепостном праве, отличался свойственным ему бесправием и принижением личности гражданина, то эти черты с особенною рельефностью должны были проявляться в военном деле, которое в существе своем построено на стеснении прав отдельной личности в интересах целого, на предпочтении формы существу, на беспрекословном и безмолвном подчинении началу иерархического старшинства, нередко приводящем к вопиющим несправедливостям. Если таковы более или менее неизбежные черты военного быта вообще, то легко представить себе, каких чудовищных размеров достигали они в дореформенные времена: рекрутская повинность ложилась всею своею тяжестью на париев общества, на самую бедную, обездоленную часть населения, на так называемые «податные сословия», т. е. крепостных и мещан, и притом на беднейших из них, которые не могли откупиться от тяжкой, бесконечной воинской повинности, близкой по существу к гражданской смерти в течение 25 лет жизни.

Куда уж как несладка была жизнь «крещеной собственности», но, тем не менее, родные крестьянина, которому «забривали лоб», с ужасом провожали, словно в могилу, рекрута, осужденного в течение 25 лет лучшей поры жизни на бесконечный ряд лишений, обид, беспрерывных нравственных и физических истязаний[167], словом, на бесправный образ жизни, едва ли не горший, нежели жизнь несущих наказания за тяжкие преступления. Преступник находил примирение хоть в том, что видел в наказании возмездие за свой грех, видел хоть попытку соразмерить с виною и наказание, а тут – единственная вина рекрута была в том, что он родился небогатым, что не мог поставить за себя охотника или внести выкуп, единственным правомерным актом, осудившим на пожизненное позорное тяжкое прозябание – слепой жребий, либо дикий произвол самодура-помещика или злоупотребление властей.

Государственный Совет по особому присутствию в председательстве великого князя Константина Николаевича, признав дореформенный порядок отправления воинской повинности несоответствующим правильной организации военных сил и крайне несправедливым ввиду неуравнительного распределения тягостей военной службы между различными слоями населения, между прочим писал: «Едва ли можно сомневаться в том, что существующий у нас порядок отправления воинской повинности, с одной стороны, не соответствует правильной и вполне успешной организации военных сил государства, а с другой представляется крайне несправедливым, вследствие неуравнительного распределения тягостей военной службы между различными слоями его населения. Как то, так и другое объясняется долго господствовавшим у нас взглядом на значение обязательной военной службы. Еще не очень давно служба эта, почти пожизненная и сопряженная с лишениями всякого рода, считалась не столько почетным и естественным для каждого подданного служением отечеству, сколько наказанием за преступления или за развратную жизнь. Отдача в солдаты прямо определялась законом уголовным наравне с ссылкою в Сибирь и содержанием в арестантских ротах, а также разрешалась обществам и помещикам в виде окончательного средства избавиться от людей порочных, в отношении к которым другие меры исправления оказывались уже недействительными. Вполне понятно, что при существовании такого взгляда законодательство наше не могло не допустить в широких размерах изъятий от воинской повинности, изъятий, вызывавшихся самыми разнообразными уважениями: не только правами по происхождению, особенно полезными для государства занятиями или окончанием курса в учебных заведениях, но даже просто запискою в купеческую гильдию, доступною каждому, вносящему известную пошлину, и разными другими, не особенно существенными обстоятельствами, в виду которых признавалось нужным представить льготу от рекрутства. Этим путем число изъятых от обязательной военной службы достигло чрезвычайных размеров: как видно из дела, общее число их составляет в настоящее время пять с половиною миллионов, т. е. даже более одной пятой части всего подлежащего повинности населения (24500000 человек). Вследствие сего, вся тяжесть обязательной военной службы лежит исключительно на мещанах и крестьянах, которые, независимо от отбывания оной натурою, обязаны еще были до последнего времени нести и сопряженные с отправлением рекрутства расходы, составлявшие при наборе по шести человек с тысячи душ около пяти миллионов рублей в год. Несправедливость сего очевидна»[168].

II

«Несправедливость сего очевидна!» Верно – что и говорить!!! Но когда и как обнаружилась эта несправедливость и отчего не так еще давно самомалейший намек на несправедливость рекрутской повинности преследовался, как непозволительное вольнодумство, нечестивая попытка колебать освященный веками и необходимый «порядок вещей», осмеивался людьми положительными, как пустая либеральная «бредня» мечтателей, подобно другим их «эгалитарным бредням», о равенстве, свободе и пр., возмущающим дивный, стародавний строй России, этой лучшей части в этом лучшем из миров?..

Покуда существовало крепостное право, покуда это явное надругательство над правом и справедливостью считалось краеугольным камнем установленного «порядка вещей», ни слезы и раздирающие душу причитания семьи, провожавшей рекрута на военную службу, как на плаху, ни звонкие затрещины и зуботычины, с «улыбкою» принимаемые солдатами от начальства, ни несмолкаемые стоны солдат, раздававшиеся с казарменных задворков в унисон крикам: «ай, батюшки, не буду», доносившимся с помещичьих конюшен и съезжих домов, не могли никого ни заинтересовать, ни удивить, ни растрогать. Но когда «завиральные идеи», «бредни» вошли временно в силу, когда осуществилась на деле «величайшая из бредней»[169], по выражению Салтыкова, – упразднение крепостного права, тогда с безобразий доброго старого времени стал спадать охранительный покров, наложенный полициею мысли, тогда понемногу стали поддаваться действию либерально-гуманной бредни и другие устои старого порядка вещей: жестокие телесные наказания, тайный суд, административный произвол, угнетавшая народ жестокая «солдатчина» и пр. Уже в 1862 г. на очередь стала отмена несправедливой «сословной» воинской повинности, под непосредственным влиянием демократического гуманного духа великого освободительного акта 19 февраля, как официально удостоверяет Записка военного министра Д. А. (ныне графа) Милютина[170]. На долю этого знаменитого государственного деятеля выпал великий труд и честь наметить еще в 1862 г. необходимость уравнения всех сословий относительно воинской повинности и затем медленно, но неуклонно, подготовлять почву для этой справедливой реформы и, наконец, провести ее в законодательном порядке в 1874 г. согласно основному духу равноправности, не потворствуя узким аристократическим и плутократическим вожделениям, очень громко и настоятельно заявлявшим свои притязания.

Таким образом военная реформа, родственная по своему либерально-гуманному духу эпохе великих реформ, запоздала по времени лет на десять, если считать наиболее цветущую пору этой эпохи завершившеюся 20 ноября 1864 г. изданием Судебных Уставов.

Начиная с 1863 г., в манифестах о рекрутских наборах смягчались постепенно наиболее тягостные условия отправления старой рекрутчины, как-то: сокращен был срок службы до 15 лет, отменена отдача в солдаты за преступления, улучшено содержание солдат, начато обучение грамоте, ограничены телесные наказания и кулачная расправа, и пр. Для составления же проекта нового Устава о воинской повинности образована была в том же 1863 г. при военном министерстве комиссия. Но работы ее двигались медленно, и постепенно увеличивавшийся в обществе и правительстве реакционный дух (особенно с 4 апреля 1866 г., с появлением во главе Министерства народного просвещения гр. Д. А. Толстого, и юстиции – гр. К. Н. Палена) препятствовали главному инициатору и вдохновителю великой гуманной реформы Д. А. Милютину, опиравшемуся главным образом на содействие великого князя Константина Николаевича, двигать реформу с желательною быстротою[171]. Крепостники, не забывшие еще «обиды» 19 февраля, и слышать не хотели о том, чтобы их дети были уравнены с «мужичьем». Богатые купцы, из коих некоторые еще вчера, можно сказать, были сидельцами в кабаках или крепостными, негодовали чуть ли не больше еще на то, что при их капитале да не вправе они будут откупиться от неприятной повинности! Трудно сказать, сколько потребовалось бы времени, чтобы высшие слои общества, издавна воспитанные в традициях крепостного права, ради горсти избранников жертвовавшего интересами миллионов кормильцев русской земли, чтобы наши привилегированные сословия, закоснелые на сословных и денежных привилегиях, усвоили себе столь элементарную идею, как равенство пред воинскою, равно для всех тяжелою, но неизбежною государственною повинностью, если бы не внешние события, сразу давшие сильный толчок военной реформе.

Прусские победы 1870 г. и разгром французской армии подсказали, помимо соображений права и справедливости, необходимость реорганизации военных сил с военной точки зрения. Так как все прусское, начиная с касок и кончая школьною системою, сильно поднялось с этих пор в общественном кредите и вошло в силу, то и мысль об устройстве военном по прусскому образцу, т. е. с установлением общей воинской повинности и с увеличением наличного состава армии, сокращением службы и пр., стала популярна у нас и очистила путь реформе, задуманной гр. Милютиным еще в 1862 г.

Для выработки нового Устава были образованы две новые комиссии. Военный министр Милютин составил «Общие основания», которые были Высочайше утверждены 20 декабря 1870 г. и переданы для руководства комиссий. Основания эти предрешали вопрос об уравнении всех сословий пред воинской повинностью и основные черты предстоящей реформы.

§ 1 заключал в себе сущность реформы и гласил так: защита отечества составляет священную обязанность каждого русского подданного. Затем в дальнейших параграфах устанавливалось: поступление на службу решается жеребьем. От призыва изъемлются только лица, которые по физическим недостаткам признаны навсегда неспособными к военной службе. Временные отсрочки от призыва допускаются в самых ограниченных размерах и исключительно в видах поддержки семей, обеспечения народного образования, а также в интересах народного хозяйства и промышленности. Замещения или откупы от военной службы не допускаются. Срок службы назначен в 15 лет, из коих на действительной в мирное время не более семи. Опубликование основных положений было встречено сочувственно со стороны многих земских собраний и городских дум и даже, к чести их, некоторых дворянских собраний, подавших благодарственные адресы[172].

При составлении проекта устава в комиссии, состоявшей под высшим руководством Д. А. Милютина, из 38 членов, по некоторым вопросам возникли разногласия. Так меньшинство (ю членов) полагало освободить вовсе от действительной службы, в интересах промышленности, семейных одиночек, которые непосредственно управляют доставшимся им по наследству хозяйством или промысловым заведением. Но большинство (28 членов) отвергло это мнение, исходя из той точки зрения, что льготы по имуществу при общеобязательной личной военной повинности не могут иметь в виду самих имуществ, но могут быть допущены единственно во внимание к затруднительному положению лица, владеющего имуществом и внезапно призванного к отбыванию воинской повинности, и признало более правильным, вместо освобождения от службы, допустить отсрочку на один год (с.45 н. Записки). Со стороны купечества сделана была попытка провести право откупа, хотя временное, причем делались заманчивые предложения обеспечить на поступившие суммы инвалидов, но эта неуместная меркантильная точка зрения была решительно отвергнута военным министром Д. А. Милютиным.

Щедрою рукою установлены были в проекте льготы по образованию. «Проникнутые мыслью, – говорится в записке просвещенного министра Д. А. Милютина, – что военная повинность не только не должна вредить развитию просвещения в нашем отечестве, а напротив, насколько возможно, способствовать его распространению и что установление с этою целью льгот для одних только вольноопределяющихся, подобно принятому за границею, было бы у нас совершенно недостаточно, так как мы стоим на сравнительно низшей ступени образования, комиссия единогласно признала необходимым оградить интересы образования во всех его ступенях даже для лиц, поступающих в армию по жребию. С этою целью допущены были отсрочки до окончания образования и сокращения срока действительной службы, начиная от полугода (для лиц с высшим образованием) и до четырех лет (окончившие курс в начальных училищах).

Просвещенные усилия военного министерства дать импульс народному образованию настолько были очевидны, что впоследствии Государственный Совет, обсуждая проект, счел справедливым занести в свой журнал следующие знаменательные и лестные для тогдашнего военного министра строки: «Проект производит в высшей степени отрадное впечатление: при необходимом охранении интересов армии и потребностей военного ведомства в нем не только не забыта важность просвещения, но можно даже с уверенностью сказать, что проектированные постановления будут служить наиболее действительным и могущественным орудием к распространению просвещения. По мнению присутствия, нельзя не принести за это составителям проекта справедливой доли признательности»[173].

Никогда официальное выражение признательности не имело более справедливости и реального основания.

III

19 января 1873 г. Д. А. Милютин внес свой проект в Государственный Совет и разослал его одновременно на заключение министров. Поступила масса замечаний, из коих немногие были прямо враждебны основному принципу уравнительной всеобщей воинской повинности, большинство же отстаивало те или другие интересы привилегированных сословий, но замечательно, что не было ни одного, которое клонилось бы к лучшей и большей защите интересов народной массы. Как бы молчаливо признавалось всеми, что для нее и без того достаточно (а по мнению иных, чересчур много) сделано военным министром.

Принципиальным противником общей воинской повинности выступил самый стойкий союзник гр. Д. А. Толстого по насаждению грамматического классицизма, управляющий государственным коннозаводством, генерал-адъютант Гринвальд. К сожалению, мы не имели в руках подлинного заключения этого разностороннего консерватора, считавшего себя, помимо техники коннозаводской производительности, равно компетентным как в вопросах чисто педагогических, так и военно-юридических; но, как можно заключить из журнала Государственного Совета, он шел против демократического духа военной реформы; он считал опасным для дисциплины допустить общение свободолюбивых образованных молодых людей из разночинцев с солдатами из народа, а самую военную реформу «преждевременною». Первое опасение разделял и товарищ министра иностранных дел Вестман, который признавал полезным освободить на десять лет лиц с высшим образованием, – не то в награду, не то как macula, в наказание за их политическую неблагонадежность, – от воинской повинности[174]. Особое присутствие Государственного Совета отвергло эти заскорузлые ухищрения мнительных бюрократов, консерваторов согласно заключению Д. А. Милютина по следующим соображениям: «Весьма значительное число молодых людей из образованных классов общества поступает и теперь ежегодно в состав войск в качестве юнкеров; между тем, по засвидетельствованию военного начальства, лица эти не только не оказывают дурного влияния на нижних чинов из простолюдинов, но подают даже добрый пример охотного исполнения служебных обязанностей. То же самое, должно надеяться, останется и впредь. Предполагать противное можно было бы в том лишь случае, если бы со введением реформы молодые люди поставлены были в условия, не соответствующие ни образованию их, ни привычкам, чего на самом деле не предположено»[175].

По поводу же обычного припева трусливых рутинеров о «неподготовленности» народа к принятию общеобязательной военной службы и установления права выкупа для привилегированных высших классов Государственный Совет рассуждал так: «Ввиду совершившихся уже преобразований во всех отраслях государственного устройства, со введением общих всем сословиям земских учреждений и судебной реформы, которыми уже устранены многие из преград, разделявших у нас сословия, сохранение различия одних от других, именно в отношении к обязанности защищать родину, было бы, напротив того, резким и ничем необъяснимым отступлением от общего строя государственного развития. Если правительством признано было возможным и благовременным ввести упомянутые реформы, несмотря на относительно низкий уровень умственного развития массы населения, то это обстоятельство тем менее может служить препятствием общеобязательной воинской повинности, которая по самому ее свойству и условиям военной службы представляет весьма действительное средство не только к распространению народного образования, но и к нравственному развитию населения и вообще к правильному соединению и к направлению их к одной общей цели»[176]. Далее Государственный Совет ссылается на примеры иностранных государств, где не допускается никаких отступлений в пользу высших классов от основного начала общеобязательности военной службы, и в частности на пример Пруссии, где она была введена вскоре после отмены крепостного права.

Несколькими министрами были высказаны пожелания о разных льготах в пользу привилегированных классов: министр внутренних дел Валуев требовал, чтобы особые призывные участки были образованы для «неподатных состояний», министр юстиции гр. Пален настаивал на предоставлении им права избрания места службы по собственному желанию. Но военный министр Д. А. Милютин, согласно духу равенства новой реформы, настойчиво возражал[177] против подобных изъятий, вызванных старыми сословными предрассудками и претензиями. Он признал, однако, возможным допустить, согласно мнению министра финансов Рейтерна, в интересах промышленности отсрочку отправления воинской повинности на два года для заведывающих торгово-промышленным делом.

Обер-прокурор св. синода, гр. Д. А. Толстой, требовал освобождения семинаристов от воинской повинности, указывая на то, что «бескорыстная жажда знания пробуждается почти исключительно в зрелых (?) летах и что юношество в период воспитания руководствуется представлением тех выгод, какие изучение наук обещает в будущем, и что трудно ожидать, чтобы молодые люди, судьба которых уже определилась жеребьем, стали с увлечением предаваться богословским, филологическим и др. изысканиям, чуждым (sic!) будущей их деятельности, и что большинство ограничится окончанием курса в средних заведениях». Д. А. Милютин, «не касаясь вопроса о том, какому возрасту – юношескому или зрелому – более свойственны корыстные побуждения в стремлении к приобретению научных познаний», отверг предложение гр. Толстого ввиду льгот, представляемых высшим образованием или поступлением в духовное звание.

Самое характерное и невероятное в устах министра юстиции замечание было сделано гр. Паленом, предлагавшим важнейшие дела о нарушении законов о воинской повинности, подсудные суду присяжных, изъять из их ведения в виду того, что «едва ли от присяжных заседателей можно ожидать сознания (!) всей важности вины лиц, уклоняющихся от военной службы». Военному министру пришлось выступить в защиту достоинства русского суда присяжных от нападок министра юстиции, которого он призвал к порядку напоминанием об основных началах Судебных Уставов 20 ноября 1864 г.[178] Суд присяжных настолько был популярен, что Государственный Совет даже и не удостоил обсуждения эту неприличную выходку министра юстиции.

IV

Едва ли не самый интересный эпизод в истории военной реформы, это – характерная ожесточенная полемика, завязавшаяся между представителями двух противоположных политических миросозерцаний, между Д. А. Милютиным, который, говоря словами кн. Вяземского (товар, мин. народ, проев.), приведенными в эпиграфе, верил в просвещение и стоял за его распространение quand-meme, – и министром народного просвещения, графом Д. А. Толстым, мрачным носителем узкодворянских интересов, бюрократом до мозга костей, стремившимся сделать величайшее из благ земных, высшее образование, исключительным достоянием знатных и богатых. Недаром военное министерство времен Д. А. Милютина иные называли истинным министерством народного просвещения сравнительно с тогдашним официальным научно-педагогическим ведомством. В то время, когда гражданские гимназии превращались в корпуса с «классической муштровкою», военные кадетские корпуса, освобождаясь от язв профессиональных школ, указанных в известных статьях Н. И. Пирогова «Вопросы жизни», превращались в «военные гимназии», т. е. общеобразовательные заведения, слегка приноровленные к потребностям военного ведомства. Чтобы судить о широте взглядов военного министра Д. А. Милютина на дело просвещения, достаточно добавить, что он возымел смелую и благородную решимость открыть при военном министерстве, – о, ужас! – первый не только в России, но и в Европе, женский медицинский факультет, за что ему и искреннее спасибо, великая честь и слава от всех друзей русского народного просвещения…

Но в числе этих друзей никак нельзя было считать бывшего министра народного просвещения гр. Д. А. Толстого, ожесточенного врага Д. А. Милютина. Как только получен был гр. Толстым из военного министерства проект о воинской повинности, он в поданном отзыве своем от 20 февраля 1873 г. выступил решительным противником системы льгот по образованию, установленных в проекте. Затем гр. Толстой вторично развивал свои замечания в особой записке на имя государственного секретаря от 18 октября 1879 г. Все это замечательное и похвальное, с чиновничьей точки зрения, усердие гр. Толстого клонилось к тому, чтобы доказать, во-первых, что нет просвещения вне введенного им, по вдохновению Каткова и Леонтьева, мрачного, схоластического классицизма и гр. Толстой его пророк, во-вторых, дать выход жертвам нового гимназического строя, тем fruits secs, недоношенным плодам ложного классицизма, которых ежегодно выбрасывали гимназии в угрожающей прогрессии, и, в-третьих, по возможности затруднить пути к высшему образованию вообще и в частности для людей с недостаточными средствами, для детей «дворников, лакеев, прачек и т. п. людей», как выразился впоследствии преемник гр. Толстого И. Д. (впоследствии граф) Делянов.

В роли ревнителя и адвоката собственного классицизма, роли, напоминающей положение усердствующего procurator’a in rem suam, гр. Толстой негодовал прежде всего против уравнения льгот по образованию прогимназий, где дается, по его словам, «предварительное научное (!) образование», с уездными училищами, лишенными благ единоспасающей классической грамматики, а потому, по его мнению, ни к чему не пригодных и подлежащих уравнению с низшими школами грамотности[179]. Единственно кажущеюся попыткою к покровительству просвещения в отзыве гр. Толстого представляется предложение его сократить с четырех лет до трех срок службы для окончивших курс в начальных училищах… Но истинный смысл этого предложения явствует из дальнейшего изложения, из которого видна главная цель гр. Толстого: как можно ниже держать в народе уровень образования. В этих видах он решительно восстал против льгот, установленных проектом в пользу высшего и среднего образования, и требовал, чтобы не только окончившие курс гимназий, но и лица с высшим образованием уравнены были с гимназистами 6 класса и учениками школ грамотности, т. е. оставались на действительной службе три года (вместо предположенных проектом g месяцев и полутора лет). Исходя из убеждения своего (см. выше § 3), что молодые люди во время прохождения курса учения руководствуются «выгодами», гр. Толстой не без основания рассчитывал, что, благодаря этой военной приманке, масса лиц, «которые не имеют или средств, или способностей учиться», бросят гимназии с 6 класса. В армии, по мнению гр. Толстого, «всегда найдется место для них» (вот уж поистине: «на тебе, небоже, что мне не гоже»!), а если число ищущих высшего образования чрез это значительно уменьшится, – тем лучше, полагал гр. Толстой, ибо «предпочтительнее, чтобы такие лица не наполняли собою „без всякой пользы для науки, а иногда и со вредом для серьезного учения“ (это Пироговы, Соловьевы, Щуровские, Буслаевы, Тихонравовы, Мейеры и другие „бедные“ студенты „конфузили“ серьезность учения!) аудитории наших высших учебных заведений»[180]. Это мнение было поддержано в Государственном Совете всего только пятью членами: министром финансов Рей-терном, гр. Шуваловым (начальн. III-го отделения), Набоковым, гр. Паленом (министром юстиции) и Лесовским.

Как против министра юстиции (см. выше § 3) пришлось Д. А. Милютину выступить в защиту достоинства русской юстиции, так и против министра народного просвещения ему пришлось ратовать за русское просвещение. Тут, как сказано, сталкивались два противоположных мировоззрения: одно – бессословное демократическое, признающее образование высшим благом и наибольшее его распространение безусловно желательным, и другое – аристократическое или бюрократическое, дворянско-чиновничье, смотрящее на образование, как на ненужную роскошь или даже как на неизбежное зло, распространение коего должно быть удерживаемо всеми силами в кругу привилегированного меньшинства. Последнего обскурантского мнения держался министр народного просвещения гр. Толстой; первого, как сказано, военный министр Милютин, к которому присоединились 22 члена и в числе их, по техническим соображениям, некоторые столпы консерватизма. Члены эти были: великие князья Константин и Михаил Николаевичи, принц Ольденбургский, гр. Берг, кн. Горчаков, Игнатьев, Чевкин, Метлин, барон Ливен, Новосильский, Фундуклей, Левшин, Валуев, барон Будберг, Мельников, гр. Баранов, Тимашев, кн. Урусов, кн. Оболенский, Мансуров, Небольсин[181]. Указав на важное значение для военного ведомства лиц с высшим образованием, 22 члена подробно излагают свои соображения о необходимости наибольшего поощрения у нас высшего образования.

«Еще несравненно важнее, – сказано в журнале Государственного Совета представляющееся по настоящему вопросу, – соображение общегосударственное, состоящее в том, что лиц, получивших высшее научное образование, надлежит в мирное время удерживать на действительной службе лишь в течение того срока, который крайне необходим для усвоения ими порядков военной службы и приемов военного дела. В таком только случае военное ведомство, пользуясь в трудную для государства пору войны лучшими силами населения и общества для возможно успешной защиты отечества от врага, не будет однако в остальное время действовать в ущерб другим не менее важным потребностям страны и не будет таким образом препятствовать мирному и правильному гражданскому ее развитию. В отношении к России соображение это имеет чрезвычайную важность, ибо, к сожалению, число лиц, получивших высшее образование, у нас относительно весьма еще невелико и далеко не соответствует потребности в них, постоянно ощущаемой во всех отраслях государственной и общественной деятельности. Не говоря уже о недостатке у нас ученых техников разного рода, крайне необходимых для устройства и поддержания в порядке путей сообщения, для развития фабрик и вообще промышленности, для усовершенствования сельского нашего хозяйства, не следует упускать из виду, что даже высшие правительственные власти нередко бывают крайне затруднены в приискании вполне достойных кандидатов на разного рода должности, сопряженные и с обеспеченною пенсиею в будущем. Достаточно указать на то, что к 1 января 1872 г. по ведомству Министерства народного просвещения было двести семь незанятых профессорских кафедр в университетах; а сколько нужно нам еще учителей не только для существующих, но и для постоянно открываемых учебных заведений разного рода? Хотя, может быть, и не в тех же самых размерах, но трудность приискания вполне образованных деятелей для занятия различных правительственных должностей встречается и во всех почти других ведомствах».

По приведенным соображениям 22 члена считали, с своей стороны, безусловно необходимым как в видах справедливости, так и для поощрения стремления к высшему образованию, назначить для окончивших курс в университете или других высших учебных заведениях менее продолжительный срок действительной службы, нежели для лиц, хотя бы даже окончивших гимназический курс. С другой стороны, и ограждение интересов молодых людей, прошедших полный курс наук в гимназиях и вообще в средних учебных заведениях, рассуждали члены Совета, имеет весьма важное значение: число таких лиц у нас также весьма незначительно, а между тем гимназии и соответствующие им учебные заведения составляют единственный источник для пополнения слушателями университетов и других высших училищ; поэтому всякая мера, ведущая к ослаблению этого источника, должна отразиться вредно на успехе научного образования.

«Не подлежит сомнению, – говорится далее, – что с дарованием высшей от воинской повинности льготы ученикам 6 класса гимназий число выходящих из этого класса непременно увеличилось бы, и соответственно тому уменьшилось бы число оканчивающих полный гимназический курс и поступающих в университеты. Самое убедительное доказательство верности такого предположения представляет Пруссия, где, несмотря на большое развитие просвещения, право одногодичного срока военной службы за шестилетнее учение в гимназиях и вообще в средних учебных заведениях оказывает всеми признаваемое влияние на уменьшение числа оканчивающих курс в гимназиях и других средних училищах»[182].

V

Еще большее фиаско потерпел гр. Толстой по другому своему ретроградному мнению, в котором он возражал против предоставленного Милютинским проектом окончившим курс в прогимназиях и уездных училищах права поступать на службу вольноопределяющимися и через три года быть произведенными в офицеры. В этом постановлении гр. Толстой усматривал, во-первых, опасную для прогимназий конкуренцию уездных училищ и, во-вторых, возможность переполнения офицерского персонала лицами мещанского и купеческого сословия, что представлялось ему нежелательным с точки зрения политической благонадежности. Этот затхлый отголосок старых крепостнических предрассудков относительно vilain’oв и потуги чрезмерного усердия в пользу собственного злополучного детища – классической муштровки – прозвучал совершенно одиноко в Государственном Совете, не привлекши в свою сторону ни одного голоса. Огромным большинством 24 голосов (великий князь Константин Николаевич, наследник цесаревич Александр Александрович, ныне в Бозе почивший император Александр III, великие князья Николай и Михаил Николаевичи, граф Пален, Тимашев, Валуев и др.) отвергли это мнение ввиду большой потребности в офицерах и поставили на вид зарапортовавшемуся гр. Толстому, что допущение вольноопределяющихся из податных сословий, существовавшее даже и по старому законодательству николаевских времен, отнюдь не может вести к вредному изменению духа войск[183].

Потерпев неудачу в особом присутствии Государственного Совета, упрямый, самонадеянный гр. Толстой не унывал и решился попытать счастья в общем собрании его, но результат был тот же. Членам Государственного Совета гр. Толстой разослал обширную записку (50 печатных страниц), в которой, повторяя, вопреки совету классиков – поп bis in idem, – свои прежние доводы, предлагал с настойчивостью, достойною лучшего применения, сократить льготы по образованию. Maximum льготы (служба до 1 года) он допускал только для вольноопределяющихся, причем лица с высшим образованием уравнивались с окончившими курс 6 классов классических гимназий; для поступавших же по жребию не допускалось никакого изъятия, и окончивший курс в университете должен был остаться на службе столько же, сколько и окончивший в начальной школе. Затем гр. Толстой отвергал отсрочку для окончания образования и настаивал на отправлении студентами воинской повинности непременно во время прохождения университетского курса по политическим соображениям.

Военный министр Д. А. Милютин подробно разобрал все возражения гр. Толстого и, между прочим, доказывал, что, вопреки мнению министра народного просвещения, смело утверждавшего, что с военной точки зрения невозможно сокращение службы для лиц с высшим образованием до 3–6 месяцев[184], такая льгота не будет вредна для военного дела. А, с другой стороны, отправление воинской повинности во время прохождения университетского курса Д. А. Милютин считал несовместным с правильным ходом научных занятий вообще и в частности для недостаточных студентов, которые во время летних вакаций зарабатывают средства к существованию.

Редко можно встретить в истории законодательств более оригинальное qui pro quo, нежели вышеупомянутое, в котором министр народного просвещения ратует горячо за военные интересы, стремясь в сущности к сокращению распространения просвещения, а военный министр готов даже отчасти поступиться военными интересами, лишь бы оказать поддержку народному просвещению.

Государственный Совет, разобрав чрезвычайно внимательно доводы обоих министров, принял вполне заключения Д. А. Милютина по соображениям, заслуживающим особого внимания, ввиду возникшего в 60-х гг. предположения воскресить план гр. Толстого. Вот что, между прочим, записано в журнале Совета:

«Просвещение наше на всех его степенях, не исключая и высших, нуждается в сильном охранении и постоянном поощрении. Пруссия (на нее ссылается гр. Толстой) не может в этом отношении служить нам примером: там считается в университетах слишком 8000 слушателей, а в 407 гимназиях, прогимназиях, реальных и высших бюргерских училищах около 100 тысяч учащихся; соответственно этому, при нашем населении, в 31/2 раза большем, в наших университетах должно бы быть около 28000 слушателей, а их менее 7000; точно так же мы должны бы иметь гимназий, прогимназий и реальных училищ до 1420 и учащихся в них до 350000, а имеем мы таких учебных заведений менее 150 и учащихся в них не более 40 000. Цифры эти достаточно объясняют недостаток в образованных лицах у нас и изобилие их в Пруссии, где при принятии в гражданскую службу можно делать выбор между многими и требовать, кроме аттестата учебного заведения, еще выдержания особого служебного испытания (Staatsexamen).

Поэтому в Пруссии оказывается возможным не давать никаких льгот за образование поступающим в военную службу по жребию; лица эти не пользуются отсрочкою для окончания образования и по достижении 20-тилетнего возраста немедленно призываются на службу При такой системе, в Пруссии не может быть даже и случаев отправления воинской повинности по окончании университетского курса, совпадающем с более поздним возрастом».

«Полное применение прусской системы у нас при относительно низком еще уровне образования было бы тяжким ударом для отечественного просвещения. С целью возможного поощрения к ученью нам совершенно необходимо допустить льготы по образованию и для лиц, призываемых на службу по жребию, а вместе с тем сохранить и соразмерность, принятую уже нашим законодательством относительно распределения льгот по различным степеням образования. Дарование особых по воинской повинности льгот за прохождение курса в высших и средних учебных заведениях не может не иметь существенного значения: сокращая сроки обязательного пребывания в действительной военной службе, единогласно признаваемой наиболее тяжелою из всех существующих повинностей, такие льготы должны почитаться важнейшими из прав, которые могут быть предоставлены законом за окончание курса в том или в другом училище. В сравнении с означенными льготами, в значительной мере облегчающими и сокращающими весьма тягостную для каждого образованного человека службу в нижних военных чинах, бледнеют и отодвигаются на второй план все остальные преимущества, приобретаемые окончанием курса в учебных заведениях, не исключая и наиболее ценившегося до сих пор права на чины по службе гражданской».

«Ввиду приведенного уже недостатка у нас в лицах с высшим и средним образованием, составляющего несомненный факт, едва ли может быть признана справедливою мысль, что лица, достигшие университета и даже высшего класса гимназии, по самой степени своего развития должны побуждаться к продолжению занятий не какими-либо преимуществами, а интересом знания и любовью к науки, и что посему предоставление им той или другой льготы по воинской повинности не имеет существенной важности. Если наши высшие учебные заведения, даже при тех особых привилегиях, которыми они пользуются издавна, не настолько еще привлекают учащихся, чтобы удовлетворить всем потребностям государства в лицах образованных, то не следует ли ожидать, что всякое уменьшение привилегий для высших учебных заведений еще более затруднит достижение указанной цели».

«Привлечение молодых людей в высшие учебные заведения не особыми льготами, а посредством развития в них самих потребности просвещения, было бы, без сомнения, весьма желательно. Но осуществление этого оказывается возможным только в самой слабой степени даже в наиболее образованных странах; у нас же стремление к сему было бы пока преждевременно и потому пагубно отозвалось бы на дальнейшем развитии нашего образования. Если же держаться противоположного взгляда, то по важности предмета необходимо было бы войти по оному в общие соображения и представить этот вопрос в полном его объеме, со всеми необходимыми объяснениями, на отдельное разрешение в законодательном порядке, и не только по отношению к льготам при отправлении воинской повинности, а в применении ко всем вообще правам, предоставляемым у нас различными степенями образования. До того же времени, пока общий этот вопрос не будет разрешен в приведенном выше смысле, пока в законодательстве нашем будут существовать столь еще недавно подтвержденные новыми уставами университетов, разных высших специальных заведений, а равно гимназий и прогимназий, весьма существенные постановления о правах, предоставляемых окончившим курс наук в тех или других учебных заведениях, предлагаемое нововведение об уравнении прав лиц, удостоенных университетом ученой степени, с молодыми людьми, не окончившими даже гимназического курса, едва ли было бы возможно»[185].

VI

1 января 1874 г. Устав о воинской повинности был утвержден. Высочайший манифест, при котором он был распубликован, происхождение и сущность реформы разъяснял так: «По действовавшим до ныне узаконениям воинская повинность возлагалась лишь на сословия мещан и крестьян, и значительная часть русских подданных изъята была от обязанности, которая должна быть для всех одинаково священна. Такой порядок, сложившийся при иных обстоятельствах, не согласуясь с изменившимися условиями государственного быта, не удовлетворяет и настоящим военным требованиям. Новейшие события доказали, что сила государств не в одной численности войска, но преимущественно в нравственных и умственных его качествах, достигающих высшего развития лишь тогда, когда дело защиты отечества становится общим делом народа, когда все без различия званий и состояний соединяются на это святое дело».

Благодаря энергичной и умелой защите проекта, военному министру удалось провести военную реформу чрез Государственный Совет не только в общем, но и в деталях, согласно с требованиями справедливости, согласно первоначальному, рациональному плану и гуманно-просветительным и уравнительным принципам, без уступок реакционному духу и сословным предрассудкам. Наградою гр. Д. А. Милютину, этому истинно просвещенному деятелю, было утешение видеть стройный и прогрессивный Устав о воинской повинности 1 января 1874 г., который после Судебных Уставов 20 ноября 1864 г. является самым передовым, цельным и строго придуманным законодательным актом, и сознавать, что новый Устав о воинской повинности служит, как то прямо и говорилось в Высочайшем указе Сенату от 1 января 1874 г., при коем Устав был обнародован, новым подтверждением и закреплением освободительно-человеколюбивых начал преобразовательной эпохи. «Мы не имеем намерения, – открыто гласил указ 1 января, – отступить от начал, которым неуклонно следовали во все наше царствование». Затем законодатель высказал убеждение, что новый закон будет новым орудием к распространению в народе истинного просвещения и послужит основанием и залогом будущего его благоденствия.

1 января последовал рескрипт на имя председателя Государственного Совета великого князя Константина Николаевича с выражением искренней признательности за его «теплое участие» в этом деле.

Крупные заслуги Д. А. Милютина в деле проведения военной реформы были официально признаны в Высочайшем рескрипте от и января 1874 г., в котором, между прочим, было сказано: «Постоянно следя за ходом этого дела, как при работах подготовительных, так и окончательном обсуждении, Я имел возможность убедиться, насколько вашему просвещенному рвению, неутомимой деятельности и верному пониманию предуказанной Мною цели Я обязан тем, что все стороны сего важного преобразования были тщательно разработаны, возникавшие вопросы основательно разъяснены, и составлено законоположение, вполне отвечающее Моим видам. Проникнутый горячею заботливостью о пользах армии и общем благе государства, вы стремились во внесенном вами в Государственный Совет проекте к приумножению не только материальной, но преимущественно нравственной силы войска, и в то же время не упустили из виду необходимости ограждения других важных интересов: быта семейного, промышленности, торговли и искусств и в особенности просвещения во всех его степенях. Главнейшие постановления, проектированные во вверенном вам министерстве, были уважены Государственным

Советом, в обсуждениях которого вы принимали самое ревностное и полезное участие. Тяжелыми трудами вашими в этом деле и просвещенным на него взглядом вы оказали государству услугу, которую Я ставлю себе в особое удовольствие засвидетельствовать и за которую выражаю вам Мою истинную душевную признательность. Закон, Мною утвержденный и ныне обнародованный, да будет при вашем содействии приводиться в исполнение в том же духе, в каком он составлен, с сохранением твердо и незыблемо основного начала об обязанности каждого нести воинскую повинность и со всеми в отбывании этой повинности облегчениями, возможными без ущерба для существенных интересов государства, для силы и достоинства армии».

В таком именно человеколюбивом и просвещенном духе равенства, гуманности и справедливости проводил в жизнь гр. Д. А. Милютин задуманную им реформу до самого[186] конца своей продолжительной и плодотворной службы, когда он в апреле 1881 г. вместе с своим единомышленником графом М. Т. Лорис-Меликовым должен был, ввиду наступившей реакции, выйти в отставку.

Военная реформа 1874 г. сравнительно с другими реформами была поставлена в особо счастливые условия применения. Тогда как крестьянскую и судебную реформу пришлось вводить в действие лицам, равнодушным к их духу или явно враждебным (как П. А. Валуев и гр. К.Н.Пален), военная реформа – и она одна — избегла этого важного неудобства, имевшего последствием постепенное искажение духа и сущности вводимых реформ, и применялась вполне согласно ее основному духу равенства, гуманности и просвещения.

Благие результаты не замедлили обнаружиться необыкновенно быстро и осязательно. Сила обстоятельств вынудила Александра II, заявившего еще 1 января 1874 г. при издании Устава о воинской повинности, «что он не ищет, как не искал дотоле, блеска военной славы», испытать физические и нравственные силы молодого преобразованного войска гораздо раньше, чем это допускало человеческое предвидение. Уже через три года по введении устава о воинской повинности, внушавшего консерваторам столько опасений своим «демократическим, либеральным духом», Россия вынуждена была двинуть на поле битвы впервые свое преобразованное в духе равенства, человеколюбия и справедливости молодое войско. И что же? Своими боевыми качествами, своим достойным поведением, которому должны были отдать справедливость друзья и недруги[187], новые войска на Балканах и Армянском плоскогорье не посрамили априорной веры друзей прогресса в русский народ и a posteriori наглядно подтвердили разумность гуманно-просветительных начал, положенных в основу великой военной реформы 1874 г.