Глава 8. Воспитательный процесс начинается
По причинам, хорошо известным лишь ей одной, Марилла не говорила Энни о том, что её оставляют в Грин Гейблз, до двенадцати следующего дня. Утром она надавала девочке всяких поручений и бдительно следила за тем, чтобы та их добросовестно выполняла. К полудню она решила, что Энни неплохо потрудилась и была послушной, проявляла рвение в работе и быстро всему училась. Её серьёзным недостатком оказалась тенденция впадать временами в мечтательное состояние, прямо в процессе работы, и забывать обо всём, пока её не возвращали к реальности замечание или разбитые тарелки…
Когда Энни вымыла посуду, она вдруг обратилась к Марилле с таким выражением на лице, что ясно было, что ничего хорошего в ответ девочка не надеется услышать. Её тоненькое тело всё дрожало с головы до пят; лицо вспыхнуло, а глаза расширились и стали совершенно чёрными от ужаса… Она до боли сжала пальцы и произнесла умоляющим тоном: «О, пожалуйста, мисс Катберт, не скажете ли вы мне сейчас, каково ваше решение? Вы оставляете меня или отсылаете? Я всё утро старалась быть терпеливой, но чувствую, что уже не в состоянии терпеть дольше неведение. Это – ужасно! Пожалуйста, скажите мне всё!»
– Вы не отстирали ещё посудное полотенце в чистой горячей воде, как я просила вас, – безапелляционно сказала Марилла. – Ступайте и сделайте это, Энни! Все вопросы – после.
Энни бросилась исполнять задание и затем вернулась, чтобы вновь не отрывать умоляющего взгляда от лица Мариллы.
– Ну, – начала Марилла, не находя больше причин, чтобы оттягивать прямой ответ. – Полагаю, теперь нужно вам сказать. Мэтью и я решили оставить вас, при условии, что вы постараетесь стать хорошей и примерной девочкой. Что, детка, что стряслось?
– Я плачу, – сказала смущённо Энни. – Я и думать-то сейчас не в состоянии! Сама не помню себя от радости! Но радость, – не то слово! Я была рада, увидев Белоснежный Путь и цветение вишен, но это… Это больше, нежели просто радость! Я так счастлива! Постараюсь быть как можно лучше. Да, мне работы над собой – непочатый край. Миссис Томас всегда говорила, что я – страшно испорченная. Однако не надо же опускать руки! Но, не скажете ли вы мне, отчего я плачу?
– Это всё от возбуждения и от того, что вы извели самоё себя, – неодобрительно сказала Марилла. – Сядьте-ка в кресло и возьмите себя в руки. Боюсь, вы слишком легко то плачете, то смеётесь. Да, вы можете остаться с нами, и мы постараемся, чтобы вы исправились. Вы должны пойти в школу; однако до каникул – всего две недели, так что лучше было бы вам начать учиться с сентября.
– А как мне вас называть? – спросила Энни. – Должна ли я всегда обращаться к вам как к мисс Катберт? Могу ли я звать вас тётя Марилла?
– Нет, зовите меня просто Марилла. Меня всегда нервирует это «мисс Катберт».
– Но просто имя звучит как-то неуважительно, – запротестовала девочка.
– Если разговаривать со мной вы будете уважительно, то чего же неуважительного в самом имени? Всяк, и стар, и млад, называет меня просто Мариллой, за исключением священника. Вот он говорит: «Мисс Катберт.
– Я бы с удовольствием называла вас тётей Мариллой, – задумчиво сказала Энни. – У меня никогда не было тёти, да и каких-либо других родственников – тоже. Даже бабушки! Поэтому-то мне и кажется, что я уже принадлежу вам! Ну, можно мне называть вас тётей Мариллой?!
– Нет. Я не ваша тётя и не стоит награждать людей вымышленными именами!
– Но мы могли бы представить, что вы – моя тётушка.
– Не могу, – отрезала Марилла.
– Вы никогда не представляете себе вещей в ином свете, чем они есть? – спросила Энни, широко распахнув глаза.
– Нет!
– О, – Энни издала глубокий вздох. – Мисс… Марилла, как много вы теряете!
– Не доверяю игре воображения, столь далёкой от реальности, – возразила Марилла. – Когда Господь проводит нас через определённые обстоятельства, он ведь не требует от нас, чтобы мы впадали в иллюзии. Кстати, это всё кое о чём мне напомнило. Ступайте в гостиную, Энни, но только не наследите там и не впустите мух. Принесите мне с камина иллюстрированную «Господню Молитву». Своё свободное время сегодня вы посвятите изучению молитв наизусть. Вчера вы не произнесли ни одной из них.
– Полагаю, вчера всё это никуда не годилось, – как бы прося прощения, сказала Энни. – Но у меня… совсем не было практики. Тот, кто молится впервые и не знает толком, как это делается, уж точно наделает ошибок! До того, как лечь в постель, мне казалось, что у меня всё так замечательно получилось! Совсем, как у священников. Такая длинная и поэтичная молитва. Но, вы не поверите, проснувшись утром, я не вспомнила ни единого слова из неё! Боюсь, ничего лучше мне уже не сочинить. Почему-то всё начинает тускнеть, если остановишься хоть на секунду, чтобы поразмыслить!.. А вы этого не замечали?
– Возьмите себе на заметку, Энни: когда я прошу вас о чём-нибудь, – подчиняйтесь, а не разглагольствуйте без конца. Просто пойдите и сделайте, что я сказала.
Энни умчалась в гостиную через холл, но почему-то долго не возвращалась; после десятиминутного ожидания, Марилла отложила вязание и отправилась на поиски пропавшей без вести, придав весьма мрачное выражение своему лицу. Она обнаружила девочку неподвижно стоящей у картины, висевшей на стене, между окнами. Руки она заложила за спину, голову опустила вниз, а в её глазах отражалась сама Мечта.
Зеленоватый свет струился с яблоневых деревьев и виноградной лозы, падая на маленькую, замершую с восторгом на лице девочку, создавая какое-то полуфантастическое освещение.
– О чём вы думаете, Энни? – строго спросила Марилла.
Вздрогнув, Энни спустилась с небес на землю.
– Вот, – начала она, показывая на картину, – довольно жизненно выполненная литография: «Христос благословляет детей»… Я представила, будто я, вот та, одна из них, одиноко стоящая в углу девочка в голубом… Она очень грустна, вы не находите? Думаю, тоже сирота. Но она хочет, чтобы её благословил Господь, как и остальных, и тихонько приподнимается на цыпочки, стоя в стороне. Ей не нужно ничьё внимание, только – Его. Мне, может статься, знакомо это ощущение. Её сердце готово выскочить из груди, руки холодны, как лёд, – всё в точности, как когда я умоляла, чтобы мне позволили здесь остаться. О, как она боится, что Он не обратит на неё внимание. Но Он, конечно, обратил. Я пыталась представить себе, как потихоньку приближаюсь к нему… То есть, конечно, та девочка приближается! И Он смотрит на неё и кладёт ей свою руку на голову. Ах, какой трепет охватывает эту девочку при этом! Но жаль, что художник изобразил Его таким грустным. Почему-то все Его изображают с печалью на челе! Но тогда дети боялись бы подойти к Нему, если бы это было так!
– Энни, – строго сказала Марилла, удивляясь, почему она до сих пор не перебила девочку, – так нельзя говорить! Определённо, вы несёте какую-то ересь!
Энни взглянула на неё с изумлением.
– Но ведь я полна благоговения! И не допустила бы богохульства!
– Я и не говорю об этом, но не правильно рассуждать всуе о подобных вещах. И потом, Энни, когда я вас за чем-нибудь посылаю, сразу приносите это, а не впадайте в мечтание у картин! Ещё раз запомните это! Возьмите то, что я сказала, затем идите на кухню. Так! Теперь садитесь в уголок и выучите-ка молитвенник наизусть.
Энни поставила молитвенник напротив кувшина с ветками цветущей яблони, которыми она захотела украсить обеденный стол. Марилла покосилась на эту «декорацию», но ничего не сказала. Девочка опёрлась подбородком на руки и в течение нескольких минут внимательно и молчаливо изучала текст.
– Мне нравится, – в конце концов заявила она. – Так красиво звучит! И раньше я слышала это. Помню, как глава нашей приютской воскресной школы читал эту молитву однажды. Но тогда я не смогла проникнуться ею до конца. У него был такой хриплый голос, и читал он очень мрачно, как если бы молитва представляла собой тяжкую повинность… Это, конечно, не поэзия, но волнует никак не меньше, а, может, и больше: «Отче наш! Иже еси на небесах! Да святится имя Твоё!» Да, во всём этом словно звучит музыка. О, спасибо вам, мисс… Марилла, что вы научили меня этому!
– Ну, это ещё только начало. Учитесь и попридержите-ка язык, Энни! – коротко сказала Марилла.
Энни коснулась губами в лёгком поцелуе одного из розовых бутонов веточки яблони и продолжала прилежно учиться ещё некоторое время.
– Марилла, – вдруг спросила она, – как вы думаете, мне удастся найти здесь, в Эвонли, преданного друга?
– Кого-кого?.
– Ну, настоящего, друга, вернее, подругу, знаете ли, – родственную душу, которой я бы могла довериться вся целиком. Всю жизнь мечтала встретить такого человека! Я уже на это и не надеюсь, но столько моих заветных желаний осуществилось, что… кто знает? Думаете, это возможно?
– Диана Берри живёт в Очард Слоупе; она – ваша ровесница и хорошая, умненькая девочка. Может, она согласится поиграть с вами, когда вернётся домой. Сейчас она гостит у своей тётки. Но миссис Берри очень щепетильна в выборе друзей для дочки, имейте это в виду.
Энни с интересом смотрела на Мариллу.
– А какая эта Диана? Надеюсь, её волосы… не рыжие? Этого и врагу не пожелаешь, не то, что потенциальной лучшей подруге.
– Диана – красивая. У неё чёрные глаза, волосы, словно вороново крыло, и розовые щёчки. Но она не только хорошенькая, но и поступает хорошо и правильно, что ещё лучше!
Марилла читала мораль, как Герцогиня из «Алисы в стране чудес». Она считала, что без неё не должно обходиться ни единое замечание, когда воспитываешь ребёнка.
Но Энни непоследовательно оставила нравоучение в стороне и ухватилась за слова, сказанные о красоте:
– О, я просто счастлива, что она – хорошенькая! Если уж невозможно самой такою стать, замечательно иметь красивую подругу. Это – шаг красоте навстречу! У миссис Томас стоял книжный шкаф, который был совершенно пустой, потому что в нём не держали книг. Миссис Томас заполнила его полки своей любимой фарфоровой посудой. Там же помещались и банки с вареньем, когда таковое было. Одна из стеклянных дверец… э… разбилась, когда мистер Томас, как-то явившись домой навеселе, почувствовал приступы дурноты… Но другая дверца осталась цела, и я смотрелась в неё, представляя, что отражение – это не я, а другая девочка. Ей очень подходило имя Кати Морис. Мы очень подружились… Часами, по воскресеньям в особенности, я пускалась в рассказы о том, о сём. Катя вносила такой уют и комфорт в мою жизнь, примиряя меня с ней! Мы догадывались, что шкаф – заколдованный, и если произнести заклинание, он откроется, и я шагну прямо в комнату, где живёт моя подружка! А потом Катя Морис возьмёт меня за руку, и мы очутимся в замечательном месте, где много фей, цветов и солнечного света. И мы останемся там навсегда!. Когда пришлось перебраться к миссис Хаммонд, у меня чуть не разбилось сердце, так трудно было покидать Катю… Она тоже страшно переживала, и при расставании мы поцеловались через стекло дверцы шкафа!.. А в доме миссис Хаммонд такого шкафа не оказалось. Но зато вверх по течению реки, немного в стороне от нашего дома, я обнаружила зелёную долину вытянутой формы. В ней жило потрясающее Эхо… Оно повторяло каждое слово, даже если его произносили полушёпотом. И Эхо было девочкой, по имени Виолетта. На самом деле, конечно, нет: я просто представляла себе, что это так! С Виолеттой мы тоже стали закадычными подружками, и я любила её почти также, как Катю Морис! Вечером, накануне дня отъезда я сообщила Виолетте, что покидаю те места, и крикнула: «До свидания! А в ответ я услышала грустное, прощальное эхо: «До свида-а-ния!». Привязанность моя к ней не позволяла мне ни мысли, ни даже игры воображения относительно того, что я смогу отыскать нового друга в приюте.
– Думаю, его там и не могло быть, – сухо заметила Марилла. – Знаете, Энни, я не слишком одобряю такое поведение. Кажется, вы наполовину признаёте все эти ваши фантазии за нечто реальное. Хорошо бы и в самом деле завести настоящую подругу, которая выбила бы из вашей головы весь этот вздор. Но только не рассказывайте миссис Берри все эти сказки о ваших Катях Морис и Виолеттах, иначе она может подумать, что вы не в себе.
– О, нет, нет! Никому не стану рассказывать: это слишком сокровенное… Но мне хотелось, чтобы вы знали об этом… Ой, смотрите, какой большой шмель вылетел из яблоневого цветка! Как же, наверное, уютно там, внутри!. «Фантазия прячется в дом, когда буря бушует кругом!». Если б я не могла стать девочкой, я хотела бы быть пчёлкой и жить среди цветов!
– Вчера вы мечтали о том, чтобы сделаться чайкой, – усмехнулась Марилла. – Вы что-то очень переменчивы! Я ведь просила выучить молитвенник, а не болтать ерунду! Но вас, видно, прорывает, стоит вам лишь отыскать слушателя. Поднимайтесь-ка в свою комнату и учите молитву!
– О, да я всё уже и так знаю, за исключением последней строчки!
– Ничего, ничего, действуйте, и всё будет в порядке! Поднимайтесь к себе и выучите как следует. Да, и оставайтесь в своей комнате, пока я не позову вас, помогать мне накрывать к чаю!
– А можно мне для компании взять с собой несколько веточек яблони? – взмолилась Энни.
– Нет. Вы же не собираетесь усеять всю квартиру цветами! И, вообще, не стоило рвать эти ветки!
– Я тоже после об этом подумала, – призналась Энни. – Нельзя укорачивать чью-то жизнь забавы ради. Если б я цвела, как яблоневый цвет, мне не очень-то хотелось бы, чтоб кто-то… сорвал меня! Но искушение оказалось превыше всего. И я не устояла! А что вы делаете в подобных случаях?
– Энни, я не стану больше повторять, чтобы вы отправились в свою комнату! – Энни вздохнула и, удалившись к себе, уселась в кресло у окна.
– Ну, теперь мне известна эта молитва… Последняя строчка сама отложилась в памяти, пока я поднималась по лестнице вверх. А теперь – время преобразить все вещи в этой комнате с помощью воображения. Итак, весь пол устлан белым, пушистым ковром с розочками, а на окнах – розовые шёлковые занавески. Все стены обиты золотой и серебряной парчой, мебель – красного дерева… Никогда, правда, не приходилось видеть такую мебель, но, должно быть, она – роскошная. Так, что ещё? Ага… Значит, вот там стоит кушетка с грудой розового, голубого и малинового цветов, а я возлежу на ней! И я любуюсь своим отражением в том большом зеркале. Вижу себя высокой, изысканной, облачённой в белое кружевное платье со шлейфом; на моей груди – жемчужный крест, и в ушах – тоже жемчуга. Волосы мои – цвета полночной темноты, а кожа – слоновой кости. Зовут меня, конечно, леди Корделия Фитцджеральд. Нет, это всё – слишком чудесно, чтобы могло стать реальным в моём воображении.
Она, танцуя, приблизилась к маленькому зеркальцу и в безумной надежде воззрилась на своё отражение. А оттуда на неё, в свою очередь, взглянули серьёзные серые глаза; веснушчатое личико «девочки в зеркале» казалось худым и осунувшимся.
«Да… Куда уж там, – Корделия: Энни из Грин Гейблз!. – искренне призналась она сама себе. – Сколько ни пытаюсь представить, что я – леди Корделия, – всё-то вижу Энни из Грин Гейблз. Хотя – это в миллион раз лучше, чем быть просто Энни ниоткуда!»
Она подалась вперёд и, с чувством поцеловав своё отражение, перебежала к окну.
– Ах, добрый день, Снежная Королева! Привет и вам, берёзки в лощине! Здравствуй, серый домик на холме!.. Станет ли Диана моей лучшей подругой? Надеюсь. И я буду очень любить её! Но я никогда не забуду Катю Морис и Виолетту. Иначе им стало бы так больно, а мне не хочется, чтобы из-за меня страдали, даже если это просто маленькая девочка-отражение или девочка-эхо. Их я всегда должна помнить и каждый день посылать им поцелуи.
С этими словами Энни поцеловала кончики пальцев, и воздушный поцелуй её полетел над вишнёвыми деревьями в загадочные дали. Затем она села в позе «мыслителя» у окна и погрузилась в бездонный океан мечтаний.