Глава 1
ЭНЕРГЕТИЧЕСКАЯ СВЕРХДЕРЖАВА – ЧТО ЭТО ТАКОЕ?
Особое место России на мировом энергетическом рынке
В июле 2006 года в Санкт-Петербурге пройдет заседание глав государств – членов «Большой восьмерки». Россия на правах председателя заявила в качестве ключевой тему энергетической безопасности. По большому счету, президент Путин намерен презентовать мировому сообществу концепцию России как энергетической сверхдержавы. Именно так звучит одна из ключевых задач в области государственного строительства.
Основные тезисы этой концепции уже озвучены – в том числе и лично главой Российского государства. Например, в статье про «энергетический эгоизм» в Wall Street Journal, опубликованной 28 февраля 2006 года[2]. Президент РФ отмечает, что сегодня отсутствие стабильности на рынке углеводородов представляет реальную угрозу для глобальных поставок энергоресурсов. Энергетическая же безопасность должна базироваться на «долгосрочных, гарантированных и экологически рациональных поставках энергоресурсов по ценам, устраивающим как страны-экспортеры, так и потребителей». Владимир Путин прямо заявляет, что перераспределение энергоресурсов, направляемое исключительно интересами небольшой группы наиболее развитых стран, называемых в статье «энергетическими эгоистами», не служит целям и интересам глобального развития. Соответственно, Россия пытается взять на себя функцию создания новой системы энергетической безопасности, где она могла бы обеспечить доступ к энергоресурсам всем основным регионам мира. Основная мысль Владимира Путина – наиболее развитые страны пытаются диктовать условия работы энергетического рынка. Однако необходимо обеспечить всем возможность потреблять углеводородное сырье, и в решении данной задачи Россия претендует на особый статус.
Россия действительно занимает специфическое место среди производителей энергоресурсов. Она – единственная страна в мире, которая входит сразу в четыре тройки мировых лидеров – по добыче нефти и газа, а также по их запасам.
Источник: Нефтегазовая вертикаль
Источник: Нефтегазовая вертикаль
Данные по добыче не слишком отличаются в зависимости от источника. Хотя и здесь бывают некоторые особенности. Скажем, в реальности мы проигрываем США по объему добываемого газа, так как во всех статистических сводках американская добыча обычно приводится по объему «сухого» газа, который непосредственно поступает потребителям. В 2004 году производство «сухого» газа составило 543 млрд. кубометров, а всего же в стране было добыто 678 млрд. кубометров. В России же считают весь добываемый газ. Расхождения есть и по нефти – в России ее добычу считают с газовым конденсатом, что не принято в статистике других стран.
С запасами ситуация несколько сложнее. Это самая неопределенная область нефтегазовой статистики. Причина такого положения дел – отсутствие единого подхода к классификации и нестрогая терминология.
Система подсчета запасов, которой руководствуется сегодня большинство нефтегазовых компаний в мире, сформулированы Комиссией по ценным бумагам и биржам США (SEC), и базируются на методологиях, разработанных еще в 60-х годах прошлого века. SEC в качестве доказанных резервов учитывает только те, что могут быть извлечены в пределах срока действия лицензии на недропользование.
Другая популярная американская классификация – это классификация SPE (Сообщества инженеров-нефтяников). Она оценивает те запасы, которые выгодно извлекать при нынешней цене на нефть и действующем уровне развития технологий извлечения углеводородов. Естественно, это приводит к постоянным скачкам в запасах, которые зачастую негативно сказываются на капитализации компаний. Например, в 2004 году произошло списание 25 % доказанных резервов Royal Dutch/Shell. В результате последовавшего затем аудита группа снизила их в начале 2005 года еще на 10 %. В итоге в феврале 2005 года американская Cambridge Energy Research Associates (CERA) даже предложила пересмотреть правила учета запасов углеводородов.
Россия же использует свои оценки запасов – систему АВС1, принятую еще в советское время. Отечественная методология в большей степени отталкивается от технологической доступности нефти и вообще не обращает внимания на ее стоимость. Кроме того, не всегда понятно, подтвердятся ли все эти запасы на практике и стоит ли их рассматривать как готовые к добыче.
Источник: Нефть и Капитал
Различие в методологии оценки препятствует проникновению в отрасль иностранных инвестиций, что заставляет российское правительство задуматься об унификации методологии. 1 ноября 2005 года Минприроды утвердило новую классификацию запасов и ресурсов нефти и горючих газов, которая будет введена в действие с 1 января 2009 года. Она должна позволить провести дифференциацию запасов не только по степени геологической изученности, но и по экономической эффективности и степени промышленного освоения.
Пока же данные российского правительства по запасам несколько отличаются от мнения иностранных компаний. Однако, например, с оценками американских экспертов кабинет министров РФ расходится не так уж сильно.
Министерство промышленности и энергетики называет цифру в 13 % мировых запасов нефти и 34 % мировых запасов природного газа. Официально считается, что в течение всего периода развития отечественной нефтегазовой промышленности нами использовано лишь 17 % прогнозных ресурсов нефти и 5 % газа. Обеспеченность сегодняшних уровней добычи разведанными запасами сырья составляет по нефти 22 года, по газу – 81 год. Американцы оценивают долю российских нефтяных запасов в 10–12 % от мировой ресурсной базы, а газовые – в 27–30 %.
Источник: Нефтегазовая вертикаль по данным Oil&Gas Journal
А вот компания ВР рисует более пессимистичную для России картину. Скажем, данные по запасам нефти более чем в 2,5 раза ниже, чем у российского правительства или американских экспертов. Причем вопрос не только в разности методологии – ведь данные по общим запасам нефти в мире отличаются не так существенно – чуть более чем на 20 %. По газу же цифры ВР в целом соответствуют данным американских экспертов и уже не так сильно отличаются от оценок российской исполнительной власти.
Поэтому в данном случае мы имеем дело с использованием статистики по запасам в качестве информационного оружия. Возможно, переход на единые общие стандарты изменит эту ситуацию. Как и реанимация масштабных геолого-разведочных работ. Степень разведанности российской сырьевой базы весьма невысока: средний уровень – 41 %, в Восточной Сибири – 9,7 %, на Дальнем Востоке – 15,5 %, на шельфе – 4,4 %.
Источник: Годовой статистический отчет ВР за 2003 год
Источник: Годовой статистический отчет ВР за 2003 год
При этом важно отметить, что западные эксперты уже не раз ошибались в оценке потенциала добычи в России, основываясь на своих данных по запасам. Так, авторы отчета Всемирного банка «Исследование транспорта и экспорта нефти в России» в 1997 году предсказали, что при самом оптимистическом варианте развития событий добыча нефти в России в 2005 году выйдет на уровень 335 млн. тонн в год. В реальности же мы добыли 470,2 млн. Даже если вычесть из этого показателя 14 млн. тонн газового конденсата, традиционно включаемого в России в статистику добычи (в отличие от других стран), все равно эта цифра существенное превосходит прогноз.
Большинство же западных экспертов и компаний не отрицают наличие у России значительных ресурсов нефти и, особенно, газа. Помимо запасов у России есть и другие конкурентные преимущества. Географическое положение позволяет России экспортировать нефть и газ на основные мировые рынки – в Европу, США, страны Юго-Восточной Азии. Кроме того, Россия является крупнейшим транзитным узлом – через нее осуществляются поставки энергоресурсов из Центральной Азии.
Если использовать довольно популярную конспирологическую концепцию мирового правительства, то, по большому счету, Россия хотела бы получить в нем место министра энергетики. И, как мы видим, на это есть все основания.
Роль России как энергетической сверхдержавы можно определить следующим образом – это крупнейший поставщик нефти и газа на мировой рынок, влияющий на ценообразование, определяющий баланс спроса и предложения, способный регулировать предложение энергоресурсов как на западных, так и на восточных рынках, а также являющийся крупнейшим транзитным узлом для поставок углеводородов из других регионов – прежде всего Центральной Азии и Каспийского бассейна. По сути, речь идет о попытке России восстановить свой международный статус, утраченный после распада СССР. Только теперь в качестве основного аргумента выступают энергоресурсы и транзит.
Таким образом, создание энергетической сверхдержавы предполагает решение сразу нескольких крупных блоков проблем. Первый – добывающий. Речь идет о решении задачи ввода в строй новых месторождений и постоянного прироста добычи нефти и газа, достаточного как для обеспечения потребностей постоянно растущего внутреннего рынка, так и для серьезного роста экспорта углеводородов как в восточном, так и в западном направлении. Это позволит решить и ряд серьезных внутриполитических проблем. Нарастить добычу ресурсов можно только за счет разработки новых регионов извлечения углеводородов, что предполагает активное освоение восточносибирских регионов. Они как никогда нуждаются в проекте новой индустриализации для того, чтобы быть сохраненными в составе Российской Федерации. Потому что в противном случае свои претензии на участие в их освоении предъявят наши энергодефицитные соседи.
Пока же Международное энергетическое агентство говорит о росте добычи нефти в РФ в 2006 году только на 2,8 %, а до 2010 года – порядка 2,5–3 % в год. Минпромэнерго прогнозирует рост извлечения нефти в ближайшие годы на уровне 2–2,5 %, Министерство экономического развития и торговли говорит вообще об 1–2 %. Подобные цифры явно не соответствуют амбициям сверхдержавы.
Второй, связанный с ним – технологический. Речь идет о серьезном технологическом прорыве в российском топливно-энергетическом комплексе, что позволит вести добычу в сложных географических условиях (например, на шельфе северных морей или на полуострове Ямал), а также увеличивать долю готовой продукции в производстве. Кроме того, необходимо осваивать производство новых видов топлива – например, сжиженного природного газа (СПГ).
Третий – транспортный. Имеется в виду создание новых маршрутов экспорта нефти и газа как в западном, так и в восточном направлении. Прежде всего это должны быть новые трубопроводы, но также развития требуют и альтернативные способы доставки. А строительство мощностей для промышленного производства природного газа позволит получить новый путь российского газа до потребителя.
Четвертый – ценообразовательный. Россия должна быть не просто пассивным наблюдателем за конъюнктурой на мировом рынке нефти[3], но и создать возможности для влияния на стоимость углеводородов. Для этого важно выйти на рынок прямых продаж, на конечного потребителя нашей продукции. Не случайно «Газпром» пытается проводить политику обмена активами со своими европейскими партнерами – европейские компании получают долю в добывающих проектах на российской территории, а «Газпром» – долю в компаниях, продающих газ в Европе. Ведь известно, что основные дивиденды получают продавцы газа «на горелке» – т. е. те, кто реализуют «голубое топливо» конечному потребителю. Если «Газпром» продает газ в Европе по цене порядка 200 долларов за тысячу кубометров, то конечным потребителям он продается уже за 600 долларов.
Задача – участвовать в акционерном капитале компаний, владеющих газораспределительными сетями, газохранилищами и имеющими выход на непосредственных потребителей газа. Сейчас «Газпром» занимается оптовой продажей газа по долгосрочным контрактам. Но вполне реально, что он сумеет напрямую выйти на рынок Германии и Италии. Особенно тесно продвигается сотрудничество с Германией, где проект Северо-Европейского газопровода (СЕГ) увязывает в единую цепочку добычу газа на новом месторождении (Южно-Русском), строительство нового газопровода и выход «Газпрома» на конечного потребителя в Германии.
Такая схема весьма выгодна «Газпрому» и его немецким партнерам, но очень пугает новых членов Евросоюза, особенно из стран Восточной Европы. Например, Польша выступает решительно против СЕГа, опасаясь того, что ей придется покупать газ у немецких компаний, что увеличит его стоимость. Она бы предпочла получать газ транзитом через Белоруссию, что делало бы ее, а не Германию первичным получателем российского газа.
Конфликт «старой» и «новой» Европы нашел отражение в позиции Европейской комиссии по энергетическим вопросам, которая в апреле 2006 года предложила заключить единый рамочный договор ЕС – Россия, по которому «Газпром» будет продавать газ на границах ЕС без территориальных ограничений. То есть вместо выхода на рынок конечного потребителя в конкретных странах и участия в определении цены на газ «Газпрому» предлагают продавать газ уже Европейскому союзу, что должно защитить страны Восточной Европы от двусторонних договоров России, например, стой же Германией. Именно такие идеи содержатся в так называемой «Зеленой книге», которую активно лоббирует глава Еврокомиссии Жозе Мануэль Баррозу. В этом плане ценовая задача для России связана с тонкой политической игрой, где необходимо использовать противоречия между Западной и Восточной Европой[4].
Пятый – транзитно-геополитический. Россия должна контролировать маршруты доставки своих энергоресурсов по потребителей в Европе, даже если они пролегают по территории сопредельных государств. А это не только экономическая, но и политическая задача. Кроме того, России весьма важно контролировать транзит нефти и газа из Центральной Азии и Каспийского региона. Если называть вещи своими именами, это является одним из непременных условий превращения России в энергетическую сверхдержаву.
Самостоятельные поставки энергоресурсов из этого региона способны снизить значимость России – не случайно Европа настаивает на ратификации в России Европейской энергетической хартии, транспортный протокол которой предполагает, что мы обязаны предоставлять свои трубопроводы для транзита энергоресурсов из других стран по фиксированным тарифам. Отношение России к этому документу выразил 25 апреля 2006 года зампред правления «Газпрома» Александр Медведев, назвав ее «мертворожденным» документом и призвав изъять из газовой директивы ЕС правила об обязательном доступе третьих сторон к газотранспортным системам.
В любом случае России критически важно иметь лояльные себе политические режимы в Центральной Азии и контролировать поставки нефти и газа на мировые рынки из данного региона. Не стоит забывать и про урановые месторождения данного региона, что еще больше объясняет внимание России к этим территориям.
Задача весьма амбициозная – но необходимая. Потому что Россию уже вовсю шантажируют конкуренцией со стороны каспийской нефти на европейском и китайском рынках, а также прямыми поставками газа из Туркмении и Узбекистана на рынок Китая. Реалистичность таких проектов мы еще проанализируем. Но Россия сталкивается с мощным центральноазиатским вызовом, на который она обязана дать ответ.
Таким образом, построение энергетической сверхдержавы – весьма амбициозный проект, который связан с поиском ответов на разнообразные экономические, геологические, политические и прочие вызовы. Это задача, связанная с обучением национальной элиты проектному мышлению – ведь она предполагает четкое целеполагание, горизонт, который можно достичь только за счет слаженных действий политического класса. Обучение элиты предполагает переход от принципа пожарного реагирования на проблемы к реализации грандиозных проектов, носящих междисциплинарный характер. Строительство энергетической сверхдержавы как нельзя лучше подходит для этой цели.
Понятно, что идея строительства энергетической сверхдержавы вызвала нервную реакцию в США и Евросоюзе. Россию обвинили в бряцании «энергетическим оружием», попытках восстановить советскую империю и даже в стремлении шантажировать Запад. Уже выстраивается целая защитная линия, предполагающая выдвижение серьезных требований к России.
Прежде всего, предлагается сократить долю российских энергоресурсов на европейском рынке – считается, что она никак не должна превышать 25 %. причем с Россией пытаются бороться ее же оружием, заявляя, что это обусловлено все той же энергобезопасностью (хотя зачастую поставки из России и дешевле, и безопаснее). Затем, как уже отмечалось, от России требуют фактически отказаться от суверенитета над трубопроводной системой. Наконец, в последнее время выдвигается и вовсе специфическое требование – проверка российских энергокомпаний финансово-регуляторными службами западных правительств. По сути, от России требуют допуска западных аудиторов к любой информации о работе российских национальных компаний – под лозунгами обеспечения «более высокого уровня корпоративного управления и соблюдения ими норм бизнеса»[5].
Давайте представим, что Россия предложит США поставлять нефть с сахалинских месторождений на Аляску, а потом потребует транспортировать ее до потребителей в основных штатах по фиксированной цене. Или попросит дать нашим аудиторам допуск в любое время суток в головной офис Conoco или Exxon. Или предложить сделать Хьюстон вольным городом.
Не менее показательно, что идея энергетической сверхдержавы серьезно критикуется и внутри страны.
Как правило, со стороны той части экспертного сообщества, которая заранее обрекла все проекты отечественной исполнительной власти на неудачу. Но все же одно дело сомневаться в реалистичности поставленной цели, а другое – заявлять о ее абсурдности.
Плач энергоскептиков. Энергетическая сверхдержава vs «Петростейт»
Внутри России развернулись довольно бурные дебаты относительно того, правилен ли тезис об энергетической сверхдержаве. У нас уже сложилась группа экспертов, которые считают, что любой другой проект, кроме так называемой «демократизации» страны, не имеет права на существование. Понятно, что концепция энергетической сверхдержавы вызвала их искреннее раздражение. Россию тут же обозвали «Петростейтом», или «бензиновым государством»[6]. Попробуем разобрать аргументы критиков концепции энергодержавы подробнее. Хотя высказываются они не столько экономистами, сколько политологами, которые не вполне адекватно представляют реальности нефтяного мира.
Со словом «Петростейт» всплывает огромное количество штампов, которые тут же «приклеиваются» к России. Россию сравнивают со странами Латинской Америки, Африки и Ближнего Востока, которые живут только за счет нефтяного экспорта и у которых не развиваются другие отрасли промышленности, а экономическая система нацелена на популизм и патернализм.
Здесь происходит смешение понятий. На самом деле энергетическая сверхдержава принципиально отличается от модели «Петростейта». У него есть много определений. Например, такое. «Петростейт» – это когда «нефть и газ имеют значительное влияние на государственную политику. Более того, становятся ее инструментом в различных сферах»[7]. Но такие публицистические определения трудно комментировать – потому что под него подпадут и США, и Великобритания, и Франция, и Германия, в современном мире во всех мало-мальски значимых странах нефть и газ имеют значительное влияние на государственную политику.
Логичнее дать следующее определение «Петростейту». Бензиновое государство – это страна, где добыча энергоресурсов является единственной конкурентоспособной отраслью, причем в ней не используются технологические новации, не развита переработка сырья, а главное, разработка недр ведется силами не национальных, а транснациональных компаний. По большому счету, по всем этим параметрам занести Россию в разряд «Петростейтов» нельзя. Конечно, риск превратиться в бензиновое государство есть. Но как раз в том случае, если ничего не делать в нефтегазовом комплексе и постепенно отдать недра на откуп иностранным компаниям и государствам.
На сегодняшний день нефтегазовый комплекс, несомненно, играет серьезнейшую роль в нашей экономике. Общая выручка от экспорта нефти, газа и нефтепродуктов превысила в прошлом году 143 млрд. долларов, что более чем в три раза превышает показатели 2001 года. Удельный вес топливно-энергетических товаров в структуре российского экспорта составил по итогам 2005 года 66,8 %[8]. Вклад нефтегазовых компаний в налоговые поступления государства достоверно подсчитать весьма непросто. Правительство оценивает долю нефтегазового комплекса в налоговых доходах в 35–45 %.
Если брать все доходы бюджета, то, по оценкам Министерства экономического развития и торговли, только нефтяной бизнес обеспечивает 32 % от их общего числа. А вот Центр развития по итогам 2005 года назвал цифру в 71,5 % налоговых доходов федерального бюджета, или 2,74 трлн. рублей, взяв в расчет не только экспортную пошлину и НДПИ, но и налог на прибыль, НДС, акцизы, а также выплаты ЮКОСа по налоговым недоимкам.
В то же время вклад нефтегазовой промышленности в ВВП оценивается в 24–30%2, а в промышленное производство – в 17–20 %. Доля же нефтегаза в занятости вообще составляет порядка 3 %[9].
Значение нефтегазового комплекса для страны огромно, но все же наша экономика держится не только на нем. Кроме того, не стоит забывать о мультипликативном эффекте нефтегазового бизнеса. Скажем, рост добычи приводит к необходимости строить новые трубопроводные мощности – а это, в свою очередь, создает дополнительные заказы для трубной промышленности. Причем она вынуждена решать довольно сложные технологические задачи – скажем, организацию промышленного производства труб диаметром 1420 мм для (так называемый «русский размер», применяемый в отечественных газопроводах). Также создается дополнительный фронт работ для производителей бурильного и другого оборудования для добычи углеводородов. Наконец, заработанные в нефтегазовом комплексе деньги дают толчок для развития строительного комплекса и сферы услуг. Деньги банально надо тратить – отсюда и спрос на квартиры, и бурный рост ритейлингового бизнеса. Согласно Докладу Всемирного банка об экономике России, презентованному 17 апреля 2006 года, в 2005 году порядка 40 % прироста ВВП было обеспечено за счет торговли. Но ведь торговля «поднялась» как раз на деньгах, которые тратят люди, имеющие прямое или косвенное отношение к добывающей промышленности. Так что сфера услуг растет прежде всего на нефте– и газорубли.
Переработка сырья пока является не самым сильным козырем российского нефтегазового комплекса. Но определенные изменения происходят и здесь. Переработка в России увеличилась в 2005 году на 6,5 % – до 202,55 млн. т. Лидерами по переработке нефти в России на собственных НПЗ стали ЛУКОЙЛ, ЮКОС, ТНК-ВР, «Башнефтехим», «Сургутнефтегаз», «Сибнефть» и «Славнефть».
Производство автобензина в 2005 году составило 31,73 млн. т (рост на 4,8 %), дизтоплива – 58,7 млн. т (8,2 %), мазута – 56,05 млн. т (5,9 %), авиакеросина – 8,1 млн. т (6,1 %).
Источник: ГП «ЦДУ ТЭК»
10 компаний в России можно отнести к вертикально-интегрированным – т. е. имеющим в своей структуре не только добывающие, но и перерабатывающие мощности. Позитивной тенденцией является и экспорт готовой продукции. Спрос на основные экспортные нефтепродукты – бензин, дизельное топливо и мазут – вырос в прошлом году соответственно на 38,7 %, 11,2 % и 16,5 %. Переход от экспорта сырой нефти к поставкам на внешние рынки нефтепродуктов является позитивной тенденцией.
Но самое главное – это наличие в России национальных добывающих компаний. В «Петростейтах» добыча ведется не столько местными корпорациями, сколько иностранными операторами. В итоге многие страны утрачивают национальный суверенитет. Крупные западные мейджоры получают возможность использовать колониальную систему для своих целей. Политическая элита получает «откаты», закрывая глаза на технологии извлечения энергоресурсов иностранными концернами[10].
По большому счету, мы имеем дело с восстановленной колониальной системой. Единственные риски, которые несут западные корпорации в этих странах, связаны с наличием контрэлиты, которая хотела бы получать часть нефтяных денег в свой карман. По большому счету, они не против самой неоколониальной системы. Они лишь хотели бы заменить действующее руководство в качестве основных бенефициаров и грантодателей. Это приводит, например, к захватам нефтяных платформ в Нигерии (крупнейшем производителе нефти в Африке) и другим эксцессам. Например, в апреле 2006 года в очередной раз взбунтовалась народность инджо, проживающая как раз в нефтеносной дельте реки Нигер. Из-за ее активности в стране простаивает порядка четверти нефтяных разработок страны! Западные мейджоры рассчитывают, что политическое руководство страны за «откаты» могло хотя бы обеспечить безопасность нефтяного бизнеса в Нигерии – однако национальные войска бессильны против «Добровольческих сил народов дельты». Они требуют, чтобы в 2007 году президентом страны стал представитель народности инджо – понятно, что они просто хотят своей пачки нефтедолларов. В этом плане система добычи нефти для западных компаний не сменится – наличие местной контрэлиты, требующей делиться, лишь повышает стоимость услуг местной власти.
В России пока колониальной системы не сформировано[11] – наоборот, иностранцы жалуются на слишком жесткое отношение к потенциальным инвесторам в нефтегазовый комплекс. Но, видимо, угроза потери национального суверенитета настолько остра, что российская элита предпочитает перестраховаться.
Важно отметить и то обстоятельство, что даже ряд либеральных экономистов признает – динамичное развитие возможно не только в странах с отсутствием природных ресурсов. Причины более медленного в последние 20–30 лет развития стран, специализирующихся на сырье, лежат в их стремлении не к экономическому росту, а к перераспределению ренты. Если же эту проблему решить, то сырьевые государства могут оказаться даже более экономически успешными, чем страны-производители готовой продукции[12].
High-TEK
Довольно часто приходится слышать и другой аргумент – энергетическая сверхдержава ведет нас в тупик, так как закрепляет сырьевую зависимость России, не позволяя развиваться другим отраслям экономики. В этом случае мы имеем место с явным непониманием современных реалий нефтегазового комплекса.
Прежде всего, мечты о постиндустриальной революции в России и бурном росте пресловутого хай-тека – высоких технологий – пока остаются маниловскими прожектами. А вот топливно-энергетический комплекс мог бы стать своеобразным высокотехнологичным магнитом. Современное производство нефти и газа на самом деле является весьма непростым технологическим процессом, требующим довольно значительных инноваций[13].
По большому счету, логичнее говорить про хай-ТЕК. Именно нефтегазовый комплекс может стать катализатором прихода в Россию новых технологий, в которых так нуждается наша страна. Можно вспомнить только несколько серьезнейших задач, которые стоят перед российским ТЭК и которые связаны с радикальными технологическими прорывами.
Первая – добыча на шельфе. Именно добыча в северных морях наиболее наглядно показывает, как усложнился процесс извлечения нефти, где применяются самые современные компьютеры и автоматизированные системы управления. Легкая нефть и газа заканчиваются – значит, необходимо использовать все новые и новые технологии, чтобы добывать ее на дне моря или за полярным кругом.
Например, норвежские компании, работающие в Северном море, вначале научились бурить на глубине пятидесяти метров, потом продвинулись до ста метров. А потом разработали технологию, позволяющую добывать нефть без использования огромных фиксированных платформ, которые закреплялись на морском дне. И сегодня есть возможность извлекать углеводороды на гораздо больших глубинах, применяя подводные буровые, горизонтальное бурение, а также заменяя платформы на целые «добывающие острова», которые соединены со скважинами подводными коммуникациями. «На буровую станцию, находящуюся на морском дне, на большой глубине, подается электроэнергия. С суши же осуществляется управление всеми процессами. Нефть и газ текут на сушу по подводным трубопроводам. Центры управления такими станциями напоминают центры управления космическими полетами. А на больших глубинах трубопроводы прокладываются при помощи аппаратов, похожих на луноходы», – так описывают процесс добычи углеводородов на дне моря сами норвежцы[14].
России также предстоит осваивать шельфовые проекты бурными темпами. По данным Минприроды, уже к 2015 году Россия практически полностью исчерпает запасы рентабельных месторождений на суше: сегодня более 75 % открытых нефтегазовых месторождений уже вовлечены в промышленное освоение, и их средняя выработанность приближается к 50 %. При этом все, что удается открыть на суше, относится в основном к средним и мелким месторождениям, а открытия крупных и уникальных запасов, по утверждению геологов, можно ожидать именно на шельфе. В своих выступлениях глава Минприроды предупреждает, что уже через десять лет добыча углеводородного сырья на суше может стать экономически невыгодной. Эти расчеты и легли в основу разработанной ведомством масштабной концепции по постепенному «замещению суши морем».
Источник: ОАО «Газпром»
Так что нам также предстоит сложнейшую технологическую задачу, тем более что российские морские недра отличаются низкой степенью разведанности. Для освоения шельфовых месторождений нам необходимо выполнить колоссальный объем геолого-разведочных и подготовительных работ.
Ресурсы российского континентального шельфа оцениваются в 136 млрд. т условного топлива, извлекаемые – в 100 млрд. т. Из них примерно 14,2 млрд. т приходится на нефть и около 82,5 трлн. кубометров – на газ. Но, по предварительным прогнозам, подобное соотношение может измениться в пользу нефти.
По данным Министерства природных ресурсов РФ, площадь российского континентального шельфа составляет около 6,2 млн. кв. км, что соответствует 21 % всего шельфа Мирового океана. Из них 3,9 млн. кв. км перспективны на нефть и газ. 2 млн. кв. км относятся к Западной Арктике (Баренцево и Карское моря), 1 млн. – к Восточной Арктике, 0,8 млн. – к дальневосточным морям и 0,1 млн. кв. км – к южным (Каспийское, Черное, Азовское). Согласно оценкам МПР, добыча нефти на шельфе к 2010 г. достигнет 10 млн. т, а к 2020 г. – 95 млн. т. При этом добыча газа в 2010 г. может составить 30 млрд. кубометров, а к 2020 г. – 320 млрд. кубометров. В то же время, по предварительным расчетам, затраты федерального бюджета в перспективе будут равняться 35 млрд. рублей, а объем частных инвестиций – от 70 до 100 млрд. долларов.
Пока же нам должно быть стыдно за нашу политику в области освоения шельфа. Достаточно сказать, что у России нет ни одной морской буровой установки на арктическом шельфе! В марте последняя была сдана в аренду норвежской Beta Drilling A.S[15].
Вторая важная задача – промышленное производство сжиженного газа, строительство терминалов по отправке судов СПГ в другие страны[16].
Настоящим позором является тот факт, что в России до сих пор нет промышленного производства сжиженного газа (СПГ – или, в часто встречаемой английской аббревиатуре, – LNG), хотя такие мощности имеются уже в 12 странах. Только за последние годы в лиге экспортеров появились Оман, Катар, Нигерия и Тринидад. Предполагается, что к 2015 году общее количество экспортеров почти удвоится. В Латинской Америке экспортные проекты СПГ разрабатывают Перу и Венесуэла, в Африке – Ангола, Египет и Экваториальная Гвинея. Иран и Йемен планируют экспортировать ближневосточный газ, Норвегия – газ Баренцева моря.
Источник: Ocean Shipping Consultants
В России лишь «Лентрансгазом» эксплуатируется опытная установка по сжижению природного газа мощностью около 100 млн. куб. м в год. Этот опыт предполагается использовать в газпромовской программе развития малотоннажного производства СПГ для потребностей внутреннего рынка. Но развитие производства СПГ должно идти гораздо более быстрыми темпами.
На настоящий момент объем реализации СПГ составляет 27,4 % от мировых экспортных продаж. За 2004 год – это 180 млрд. кубометров, что сравнимо с объемом годового экспорта российского газа. Ожидается, что к 2010 году доля СПГ в мировой торговле газом достигнет 30 %.
На разной стадии развития сейчас в мире находятся 34 проекта ввода новых мощностей по сжижению газа объемом 350 млрд. кубометров и 74 проекта строительства приемных терминалов на 480 млрд. кубометров.
За последнее десятилетие наметились тенденции снижения издержек производства во всех звеньях технологической цепочки СПГ. Наибольших затрат требует процесс сжижения газа (на него приходится более 50 % суммарных затрат). В настоящее время затраты на производство 1 т СПГ составляют 250 долл. для нового завода и 175 долл. для расширения действующей производственной линии, в 1965-70 гг. издержки производства составляли 500 долл./т, в 80-е годы – 400 долл./т. Значительному сокращению затрат способствовали внедрение технологических новинок, оптимизация процесса сжижения и интеграция регазификационных терминалов с электростанциями. В 2004 г. производственные мощности (со степенью их использования 95,8 %) в отрасли СПГ составляли 185,8 млрд. куб. м, что позволило довести фактическое производство СПГ до 177,95 млрд. куб. м. Всего в мире в 2004 г. действовали 72 производственные линии.
За последние годы произошло снижение стоимости танкеров-метановозов. Если в 1991 г. стоимость строительства одного танкера-метановоза вместимостью 135 тыс. куб. м составляла $250 млн., то в последние годы она сократилась до $150 млн. В 2004 г. мировой танкерный флот насчитывал 160 специализированных судов, суммарная вместимость которых составляла 18,3 млн. куб. м. На судоверфях было размещено 54 заказа на строительство танкеров-метановозов со сроком реализации до 2007 года[17].
По прогнозам NPC и CERA, объем рынка сжиженного газа вырастет с 2005 по 2020 года в 2,5 раза. Структура прогнозного потребления СПГ видна на следующей диаграмме.
Источник: NPC и CERA
Развитие производства СПГ должно открыть России дорогу на рынок крупнейшего потребителя этой продукции – США. В 2006 году «Газпром» планирует отправить в американские порты от трех до пяти танкеров с СПГ. Поставки будут осуществляться по двум схемам: на основе разовых сделок по купле и перепродаже спотовых партий СПГ и по схеме своповых (обменных) операций. Осенью 2005 года от имени российского монополиста в США уже ушли два танкера – в сентябре и декабре 2005 года в порту Коув-Пойнт (штат Мэриленд) пришвартовались зафрахтованные «Газпромом» судна с 60 тыс. т СПГ (80 млн. куб. м газа). Однако в обоих случаях это было не российское, а алжирское сырье. Британская «дочка» российской компании – Gazprom Marketing&Trading – получила права на танкер с 60 тыс. тонн СПГ, который был выкуплен компанией Gas de France у алжиро-французской компании Med LNG & Gas. Именно этот газ и был доставлен в США и продан компанией Shell Western LNG. Gas de France в обмен получила равноценный объем газа, который попал к потребителям в конце 2005 года. Конечно, энергетическая сверхдержава должна заниматься не перепродажей чужого СПГ, а своим производством данного вида топлива в промышленном объеме и иметь свой танкерный флот для масштабных перевозок СПГ.
Кроме того, топливно-энергетический комплекс ставит сложные технологические задачи и для смежных отраслей.
Ярким примером этому является трубная промышленность. В случае строительства новых газопроводов возникает необходимость в массовом производстве труб большого диаметра. В России традиционным для газопроводов размером является 1420 мм. Дело в том, что если использовать данные трубы в сложных климатических условиях, то тогда нужны одношовные трубы, причем из стали Х80. Иными словами, это должны быть трубы из очень классной стали, причем имеющие только одну линию сварки. Это требует наладки соответствующего оборудования – ведь выдвигаются очень жесткие требования как по качеству металла, так и по длине листа. Понятно, что делать двушовную трубу гораздо проще – тогда вам не нужно производить лист слишком большой длинны, поскольку вы можете сварить его в двух местах. Понятно, что такие трубы будут в большей степени подвержены разрывам, значит, они не вполне годятся для условий северных морей или Ямальского полуострова.
Но наиболее масштабными являются необходимые изменения в нефтехимии – отрасли, в наибольшей степени связанной с нефтяной промышленностью. Сегодня это одна из наиболее высокотехнологичных отраслей. Более того, некоторое экономисты именно по состоянию нефтехимии судят о развитости экономики государства в целом. Нефтехимия – отрасль, требующая серьезных инвестиций. Наши нефтяные компании традиционно делали ставку на сырую нефть – потому что не горели желанием вкладывать деньги в расширение технологической цепочки и создание новых высокотехнологичных производств. Нефтехимия характеризуется высокой капиталоемкостью и большими сроками окупаемости проектов, на что частные концерны пойти были не готовы. Такой подход принципиально отличается от стратегии зарубежных мейджоров. Цена некоторых продуктов нефтехимии в сто раз превышает цену сырой нефти. При этом нефтехимические подразделения нефтегазовых компаний не испытывают проблем с поставками сырья. Даже нефтяные государства Ближнего Востока приходят к пониманию необходимости срочного развития нефтехимических производств.
Советский нефтехимический комплекс строился таким образом, что на территории России оказались сконцентрированы в основном предприятия по первичной переработке. Более глубоко сырье перерабатывалось на заводах, расположенных на периферии государства. С развалом СССР распались и налаженные товарные цепочки между поставщиками сырья и его потребителями. Российские частные нефтяные компании отказались тратить деньги на создание комплексов по глубокой переработке нефти. А инвестиции в строительство тоже не производятся. Срок окупаемости таких объектов слишком большой, тем более в условиях нестабильной экономической и политической обстановки в стране. А компании, обладающие такими ресурсами, в первую очередь крупные нефтяные корпорации, предпочитают отправлять нефть на экспорт, т. к. это дает немедленную прибыль.
В итоге среди относительно крупномасштабных нефтехимических проектов в 90-х годах были реализованы только два – пуск производств полипропилена на АО «Московский НПЗ» (1995 г.) и АО «Полипропилен» в Уфе (1997 г.). Коэффициенты обновления основных фондов в химическом комплексе в течение последних лет колебались в пределах 0,5 %—0,7 %, что в три раза меньше допустимого минимума. В результате более 60 % продукции нефтехимических предприятий неконкурентоспособно на западных рынках. Логично ожидать от энергетической сверхдержавы изменения отношения к нефтехимии. Ее ускоренное развитие позволит России перестать быть экспортером сырой нефти и расширить поставки готовой продукции с высокой степенью долей добавленной стоимости. Ситуацию может изменить инвестиционное участие государства в масштабных отраслевых проектах. Например, среди проектов, которые частично будут финансироваться из Стабфонда, значится развитие нижнекамского нефтехимического кластера, на что предполагается потратить около 4,5 млрд. долларов, в том числе 600 млн. из инвестфонда.
Кроме того, и в самой энергетике есть ряд серьезнейших технологический задач. Это, например, развитие атомной энергетики, которая предполагает серьезные инновационные разработки, прежде всего в сфере повышения ее безопасности. Также высокотехнологичными являются разработки в области альтернативных источников энергии – например, водородного топлива.
Хорошие и плохие бензиновые государства
Интересно, что многие критики концепции энергетической сверхдержавы признают, что «не все «сырьевые» государства превращаются в Петростейты». Однако критерий отличия «правильного» «Петростейта» от «неправильного» один – есть ли в государстве пресловутое гражданское общество или нет. Получается, что если есть в России гражданское общество, то строить энергетическую сверхдержаву можно. А вот если нет – то ни-ни. Здесь критики противоречат сами себе – потому что одно дело говорить, что сам путь к созданию энергетической сверхдержавы абсолютно тупиковый. И совсем другое – все же признать, что из него, оказывается, могут быть приятные исключения.
Такие, как Норвегия. Получается, что Норвегии не стыдно быть «Петростейтом». Потому что, дескать, это демократическая страна.
Логика на самом деле весьма странная. Что позволено Юпитеру, не позволено быку. Тут противники сверхдержавы выдают себя с головой. Потому что выходит, что они вовсе не против такой стратегии. Их только очень сильно смущает, что строит ее нынешний политический режим.
На самом деле выступать против энергетической сверхдержавы сложно даже атлантистам. Хотя бы по той причине, что Соединенные Штаты Америки сами совсем недавно были типичным «Петростейтом». Промышленное извлечение нефти было открыто именно в США. В 1859 году в Пенсильвании была успешно пробурена нефтяная скважина, а уже в 1867 году Джон Рокфеллер объединил пять нефтеперерабатывающих предприятий в одну фирму, которая через три года стала называться Standard Oil[18]. И еще 60 лет назад США занимались активным экспортом этого сырья за рубеж – до появления новых центров добычи нефти в СССР и на Ближнем Востоке. Полвека назад США получали свои основные доходы от экспорта нефти и алюминия[19] – и это не помешало им затем перестроить и модернизировать свою экономику, став абсолютным мировым экономическим и политическим лидером.
Так что вопрос не в гражданском обществе. Вопрос в способности национальной элиты выполнить те задачи, которые поставлены в рамках концепции энергетической сверхдержавы. Тем более что в существовании в реальности чистой, подлинной демократии давно уже пора усомниться.
Демократическое общество – идеальный веберовский тип, недостижимый в реальной практике даже в западных развитых странах. Слишком много его искажений мы наблюдаем у наших учителей. Нарушения прав и свобод, нечистоплотные технологии политических решений – все это встречается и в США.
Можно напомнить только несколько последних эпизодов. Скандал с прослушиванием телефонных переговоров с санкции президента США Джорджа Буша-младшего. Дело лоббиста Абрамоффа, признавшегося, что занимался раздачей взяток представителям политической элиты США, пусть и более хитроумными способами, чем в России. (Кроме того, за деньги он устраивал встречи с президентом для иностранных политиков. Слухи о практике платных встреч с чиновниками постоянно бродят и по России – как мы видим, и в США такое бывает.) Новые полномочия спецслужб под лозунгами борьбы с терроризмом. Сценарий силового переворота в России под предлогом борьбы с национализмом часто обсуждается на Западе, а вот усиление собственных спецслужб такого волнения не вызывает.
Не забывая ругать Россию за нарушение свободы слова, администрация США выдумывает новые формы контроля за коммуникативными пространствами. Министерство юстиции пытается в судебном порядке обязать Google предоставлять статистику поисковых запросов. Все мотивируется самыми благими намерениями – на этот раз борьбой с порнографией. Не раз всплывали истории об активной работе администрации американского президента с частными телеканалами, в том числе и по размещению нужных правительству сюжетов. Или взять видеокамеры, полностью опутавшие Лондон[20] и ряд других западных городов – чем вам не «большой брат», которым демократы первой волны любят пугать людей в России. Про секретные тюрьмы ЦРУ и напоминать, наверное, уже не надо. Как говорится, и эти люди запрещают нам ковырять в носу.
Любителям демократии также нелишне посетить Вашингтон и посмотреть на памятники, выполненные в лучших традициях тоталитарного монументализма. Гигантские скульптуры отцов-основателей Соединенных Штатов с их цитатами и выдержками из Конституции, невероятное количество национальных флагов производят довольно сильный эффект. Особенно любопытен мемориал в честь Второй мировой войны, построенный уже во время Джорджа Буша-младшего. Он украшен огромными орлами, размером и внешним видом очень сильно напоминающими символику Третьего рейха. Однако опять же – впечатление великой страны, победившей фашизм, создается. Верящим в отсутствие в США госпропаганды стоит посетить знаменитое Арлингтонское кладбище – мне лично довелось наблюдать, как ранним утром в будний день на могилу Неизвестного солдата автобусами свозят школьников, демонстрируя смену караула – не стоит и говорить, что пост передается от белого к афроамериканцу и наоборот. Такую систему не стоит ругать – ей стоит поучиться.
По большому счету, именно в США создана эффективная пропагандистская машина, которой российская элита может только позавидовать. Ее преимущество в том, что она нацелена на защиту «вечных демократических ценностей», «основ демократии», а не на действующую политическую элиту. Вы можете критиковать нынешнюю власть, но попробуйте посягнуть на Билль о правах или другие опорные конструкции американского государства. Можно снять фильм про действующего президента типа «Фаренгейт 9/11», но рискните сделать что-либо подобное про Томаса Джефферсона или Джорджа Вашингтона! Это позволяет осуществлять механизм ротации элиты, но сохраняет технологии госменеджмента и управления обществом, которое искренне верит, что участвует в процессе выработки политической линии страны.
Демократия давно стала идеологическим оружием: очень удобно обвинять других в ее отсутствии и использовать это как способ давления. На самом деле отличия между странами не столько в уровне демократичности, сколько в степени эффективности элит. В США элиты понимают, что их собственное могущество напрямую связано с силой страны. Продвигая интересы государства, они сами становятся сильнее. Распространение демократии – это вовсе не мессианство, а эффективная технология доминирования. Наша элита пока не способна предложить экспортный товар похожего качества и стремится скорее к проеданию всех видов капитала, включая символический. В этом плане нам есть что позаимствовать у Соединенных Штатов, где при всей жесткости режима большинство населения чувствует себя более счастливыми. Поразительно, но в США разрыв между самой богатой частью населения и самой бедной его частью выше, чем в России, хотя все у нас думают наоборот. Просто американские бедные не чувствуют себя настолько же несчастными, насколько бедные российские. В России 20 % наиболее богатых оценивают материальное положение в 1,8 раза лучше, чем 20 % самых бедных. А в США та же группа считает себя в 1,5 раза богаче бедных. Хотя коэффициенты Джини, демонстрирующие степень реального неравенства в обществе, в США выше, чем в России[21].
Подлинную логику отечественных противников «бензиновой России» довольно легко реконструировать. Сегодня они выступают решительно против создания энергетической сверхдержавы, уверяя нас, что нынешний политический режим не имеет права это делать. Вначале нужно обеспечить пресловутую «демократизацию» страны. Если такой сценарий реализуется, то тогда ожидается приход к власти в России контрэлиты, ориентированной на выплату своих долгов иностранным партнерам. Тогда «независимые эксперты» тут же изменят свою позицию и скажут – ну все, теперь можно и «Петростейт» строить. Только лучше сделать это, передав недра в управление иностранным концернам, поскольку отечественная элита воровата и неэффективна. Это будет сопровождаться информационной кампанией, которая объяснит, что только можно будет внедрить в страну передовые технологии и современные стандарты как корпоративного, так и государственного управления.
Собственно, с интересом к нашим недрам связаны и требования «демократизации», раздающиеся со стороны как США, так и Западной Европы. Технология довольно проста – сначала создается механизм «революционной» замены исполнительной власти, после чего опять же поднимается вопрос о «месте России в глобальном мире» – т. е. о новых условиях разработки российских недр.
Торговцы суверенитетом
Вполне естественно, что разобранные выше аргументы противников энергетической сверхдержавы дополняются идеей о том, что данную концепцию придумали вороватые российские чиновники. Цель понятна – «освоить» Стабилизационный фон через реализацию абсолютно никому не нужных, но при этом весьма дорогостоящих проектов.
Особенно острую критику вызывает идея промышленного освоения Восточной Сибири и Дальнего Востока. Аргументация сводится к следующим моментам. Говорится, что нельзя развивать промышленность на территории с суровым климатом. Вспоминают об экологии, говоря, что это нанесет урон уникальным природным объектам[22]. Но, самое главное, утверждается об экономической нерентабельности данных проектов. Заявляется, что потенциальные производства в Восточной Сибири будут удалены от рынков сбыта продукции. Расстояние до ближайших портов и европейской части РФ – более 4000 км.
Цифры кажутся фантастическими. При этом сами противники освоения востока страны говорят, что тариф на транспортировку западносибирской нефти по восточному нефтепроводу составит порядка 100 долларов за тонну, а на перекачку нефти из Восточной Сибири – порядка 85 долларов за тонну[23]. Однако весной нефть на мировом рынке стоила уже 540 долларов за тонну. Понятно, что, даже если брать во внимание затраты на добычу нефти в непростых условиях Восточной Сибири, при грамотной налоговой политике экспорт нефти окажется весьма и весьма рентабельным.
Аргументы же о том, что экспорт будет дотируемым при падении цены до 225 долларов за тонну, не вполне корректны – ниже мы еще подробно разберем, почему опасаться резкого удешевления стоимости углеводородов пока не стоит. Да и при разумной фискальной политике даже такая цена не сделает экспорт нефти из Восточной Сибири убыточным мероприятием.
Чтобы понять, от какой территории нам предлагают отказаться, достаточно посмотреть данные ИГНГ СО РАН. По его оценке, на территории и в акватории Восточной Сибири и Дальнего Востока начальные извлекаемые ресурсы равны 85–90 млрд. т условных углеводородов, в том числе нефти – 20–22 млрд. т, попутного газа – 1,5–2 трлн. куб. м, свободного газа – 58–61 трлн. куб. м, конденсата – 3–5 млрд. т. Разведанные запасы нефти (А+В+С) по состоянию на 1 января 2003 г. составили в Восточной Сибири 386,8 млн. т, на Дальнем Востоке – 459,5 млн. т, в том числе на шельфе Охотского моря – 204,6 млн. т. Предварительно оцененные запасы (С2) составляют в этих регионах соответственно 605,1 и 303,1 млн. т (в том числе на шельфе —193 млн. т).
Нефть рассматриваемых регионов отличается высоким качеством, превосходящим по основным параметрам российский экспортный стандарт Urals. В основном это легкие и низкосернистые сорта. Большая часть запасов нефти Восточной Сибири и Дальнего Востока (86,1 и 68,2 % соответственно) имеет плотность менее 0,87 г/куб. см, при этом почти 50 % запасов, сосредоточенных в Восточной Сибири, и около 78 %, расположенных на Дальнем Востоке содержат менее 0,5 % серы. Начальные суммарные ресурсы свободного газа Восточной Сибири и Дальнего Востока в настоящее время составляют 64,3 трлн. куб. м. (из них 49,4 трлн. куб. м. приходится на сушу). Разведанные запасы газа (включая газовые шапки) по состоянию на 1 января 2003 г. составили в Восточной Сибири 2361,6 млрд. куб. м, на Дальнем Востоке – 2167,1 млрд. куб. м, в том числе на шельфе Охотского моря – 863,3 млрд. куб. м. Предварительно оцененные запасы, соответственно, равны 1701,2 млрд. куб. м и 1423,1 млрд. куб. м, в том числе на шельфе Охотского моря – 326,1 млрд. куб. м. Запасы газа Восточно-Сибирского и Дальневосточного регионов сконцентрированы в основном в Красноярском крае, Республике Саха (Якутия), Иркутской и Сахалинской (включая шельф) областях. Для завершения разведки и подготовки к промышленной разработке открытых к настоящему времени нефтяных и газовых месторождений, по оценкам ИГНГ, требуются инвестиции в объеме около 25 млрд. долларов.
Кроме того, развитие восточносибирских проектов позволит России резко нарастить производство гелия. Гелий относится к редким и невозобновляемым природным ресурсам и обладает свойствами, которые являются основополагающими для ряда важнейших технологий. Гелий химически инертен и не образует устойчивых соединений с другими элементами, а силы притяжения между атомами гелия настолько слабы, что у него самая низкая температура сжижения среди неконденсирующихся газов. Низкая плотность и инертность гелия делают его идеальным подъемным газом, высокая теплопроводность важна при термообработке оптического волокна, низкая температура сжижения позволяет использовать этот газ при продувке и герметизации двигательных установок ракет, при охлаждении сверхпроводящих магнитомеров и камер в ускорителях высокой энергии. Гелий применяется в энергетике, медицине, космонавтике, авиации, судостроении, химическом, металлургическом и сварочном производствах, лазерной технике, хроматографии, фундаментальных исследованиях.
Основная часть мировых ресурсов (88 %) этого уникального газа сосредоточена в Катаре, России, США и Алжире. Запасы гелия в Катаре составляют 10,0 млрд. куб. м, Россия располагает 9,2 млрд., США – 8,5 млрд., Алжир – 8,4 млрд. Еще некоторое его количество имеется в Канаде (2 млрд. куб. м), Китае (1,1 млрд.), Нидерландах (0,6 млрд.) и Польше (0,3 млрд.). На все остальные страны приходится менее 0,8 млрд. куб. м. Около половины запасов гелия в России сосредоточено в Сибирском федеральном округе – а точнее в Иркутской области и в Красноярском крае (Эвенкии). Значительными объемами гелийсодержащего газа располагает Дальневосточный федеральный округ, где на месторождения Республики Саха (Якутия) приходится свыше 30 % запасов гелия по стране. Таким образом, именно на восток страны приходится более 80 % всех месторождений гелия в России.
Но дело даже не в экономике. Освоение Восточной Сибири – это не просто бизнес-проект. Это проект скрепления российских территорий. Без разработки месторождений Восточной Сибири эти земли будут для нас потеряны. Современный Китай ограничен в своем экономическом росте именно энергоресурсами. И если этот лимитирующий фактор станет критическим, Китай готов будет на экспансионистские действия. Тем более если речь будет идти о малоосвоенной территории, где не ведется никакой хозяйственной деятельности[24].
На эти земли может претендовать не только Китай – ряд российских экспертов уже высказывает предложения объявить Восточную Сибирь наднациональной зоной, где, с учетом ее критической значимости для мировой энергобезопасности, смогут вести работы крупные нефтяные корпорации. Тем самым возникает идея вывести Восточную Сибирь из-под юрисдикции России[25].
Как известно, кто не хочет кормить свою армию, будет кормить чужую. Кто не хочет осваивать свои территории, будет осваивать их, но уже под чужим присмотром. Не будем заселять эти земли – их заселят другие. Правда, ряд российских экспертов заинтересованы как раз в таком развитии событий. Убежден, что если бы в России сменился политический режим на более, скажем так, открытый для иностранных компаний, то те же самые консультанты моментально пересмотрели бы свою позицию по Восточной Сибири и сказали: ну, теперь этот регион можно разрабатывать, ведь он – в надежных руках. Так что противники освоения Восточной Сибири предлагают на деле оставить эту территорию до прихода других, более эффективных политических и экономических менеджеров.
Если называть вещи своими именами, то они настаивают на отказе от российского суверенитета над Восточной Сибирью. Прямо говорится, что надо отдать эти территории на откуп иностранным концернам, потому что только так мы сможем избежать воровства со стороны российской бюрократии. «У чиновников не было бы шансов поживиться, если бы активы принадлежали крупному международному капиталу. В итоге отношения неизбежно должны были бы строиться по принципу «мы платим налоги – вы не трогаете наш бизнес»[26].
Очевидно, что такая схема на самом деле дает для разгула бюрократии еще больше шансов – чиновники будут получать деньги напрямую от транснациональных корпораций, закрывая глаза на ту политику, которую они проводят. Можно догадаться, какие технологии извлечения ресурсов будут применяться в России в таком случае. По большому счету, опять нам предлагают африканскую модель, где крупные компании платят взятки действующей политической элите, используют деструктивные методы добычи нефти и газа, в результате чего вся прибыль делится между западными концернами и коррумпированными бюрократами, а нефтяная отрасль этих стран становится обреченной на бурное развитие в краткосрочный период с резким сокращением объема добычи после того, как «сливки» с месторождений будут сняты. Например, сейчас в мире максимальными темпами добыча растет в Анголе – в 2005 году она увеличилась аж на 24 %. Добычу ведут западные мейджоры – естественно, с использованием самых «передовых» технологий, которые, скорее всего, уже через несколько лет приведут к серьезному падению объемов производства нефти в этой азиатской стране. Потому что задача западных компаний – снять «сливки» с африканских месторождений, не особенно задумываясь о среднесрочных перспективах этих государств.
Довольно близка к подобному подходу и позиция тех людей, которые уверяют, что рост добычи нефти и газа нам вообще не нужен, потому что мы и так уже накопили значительный профит бюджета. Стабфонд, по данным Минфина, на 1 апреля 2006 года составил 1 трлн. 677,44 млрд. рублей. При этом мы не умеем тратить эти деньги, и поэтому не нужно добывать еще больше нефти и газа, переводя наши природные богатства в зеленые бумажки.
Эти аргументы на первый взгляд выглядят очень разумными. Однако только на первый. Во-первых, тот факт, что элита не может решить, как использовать заработанные средства, не является оправданием ставки на нулевой экономический рост. Способность использовать средства на нужды развития государства выдвигает запрос на новую, качественную элиту. Но уж никак не говорит о том, что страна должна перестать развиваться.
Во-вторых, без новых месторождений мы не сможем поддерживать добычу нефти и газа даже на сегодняшнем уровне – потому что советское наследство в топливно-энергетическом комплексе нами успешно проедено.
Интересно, что в советское время шли точно такие же дискуссии по проблеме освоения Западной Сибири – той части российской территории, которая, если называть вещи своими именами, во многом кормит остальную часть страны. И было огромное количество критиков проекта промышленного развития углеводородных месторождений Западной Сибири – горе-специалисты также уверяли, что это дорого, ненужно и бесперспективно. Стоило огромного труда запустить проект создания центра нефте– и газодобычи в Тюменской области. Итог известнее. Так что можно только надеяться, что история повторится дважды – и, вопреки мнению скептиков, мы получим на востоке страны еще один мощный центр добычи углеводородов.
Часто отмечается, что США якобы не эксплуатируют свои месторождения, предпочитая возить нефть из-за рубежа и оставляя свои скважины в стратегическом резерве. Это тоже является нефтяным мифом. Не многие помнят о том, что США занимают третье место в мире по добыче нефти. Другое дело, что экономика США потребляет столько углеводородов, что США умудряются еще и с большим отрывом лидировать по импорту нефти.
Так что ни одна страна мира не собирается консервировать свои месторождения, особенно в условиях постоянно дорожающей нефти. Понятно, что есть трудноизвлекаемые участки, где добыча пока нерентабельна. Но Восточную Сибирь нельзя отнести к этой категории. Так что быть «собакой на сене» России не удастся. Чем дольше она будет тянуть с освоением Востока, тем больше у других стран будет соблазнов предложить России в той или иной форме поделиться своим суверенитетом на данной территории.
Мифы о покупателях
Еще одна нефтяная сказка заключается в том, что экспорт нефти всегда зависит от покупателя. Поэтому, строя энергетическую сверхджержаву, мы якобы сами себя загоняем в ловушку, так как все «бензиновые государства» неизбежно попадают в зависимость от стран-потребителей. Поэтому говорить о суверенитете, имея экспортную экономику, – следствие либо наивности, либо попыток оправдания игнорирования национальных интересов»[27].
На самом деле полная глупость говорить о том, что в современных условиях экспортеры попадают в зависимость от потребителей. Ситуация такова, что мир вступает в эпоху продавца энергоресурсов. Никакие энергосберегающие технологии не могут снизить потребление нефти и газа. Потребление нефти растет, а вот возможности по ее добыче расширяются слабо. Так что продавцы на самом деле могут чувствовать себя в относительной безопасности.
Даже небольшое снижение цен на нефть кажется сегодня почти фантастическим сценарием. Все меньше число тех, кто верит, будто нефти хватит на всех. Падение ее добычи в традиционных регионах (Мексиканский залив, Северное море) не позволяет говорить о диктате покупателя. Наоборот, это потребители сейчас всячески боятся оказаться в зависимости от продавца. Посмотрите, какая истерика развернулась в ряде стран Европы после попытки России повысить цены на газ для Украины. Нас тут же обвинили в том, что скоро мы якобы начнем шантажировать Европу, и реакция была примерно такой – российский газ «не пущать», так как окажемся в заложниках у красного медведя. Похоже, прежде чем делать политологические выводы, нужно все же хоть немного понимать мировую конъюнктуру энергетического рынка.
Укушенные империей
«Газовые войны» с Украиной породили еще один аргумент противников энергетической сверхдержавы. Теперь говорится о том, что это не что иное, как попытка восстановить советскую империю. Россию изображают как постсоветского жандарма с газовой дубиной в руке. Тем более что требования повышения стоимости газа коснулись не только Украины, но и других стран постсоветского пространства СНГ – например, Грузии, Молдавии, Белоруссии и Армении. Пытаться объяснить все экономическими причинами не получится – в Европе этому все равно никто не поверит, несмотря на любовь к Адаму Смиту и рыночной экономике. Даже это не поможет объяснить, почему, если в Европе цена на газ уже перевалила за 200 долларов за тысячу кубометров, Россия должна продавать его Украине за 50. Европейские «Станиславские» уже поняли: «красный медведь» решает политические задачи и опять занялся собирательством империи. А европейцев это очень сильно пугает. Поэтому нам уже давно дали подсказку: главное – отказаться от имперских амбиций, от которых все зло. Так думают и некоторые российские интеллектуалы, обращающие внимание на то, как прекрасно живут бывшие империи, не пытающиеся вернуть свои бывшие территории[28]. При этом не делается поправки ни на исторический опыт России, ни на ее территорию.
На самом деле здесь все ставится с ног на голову. Мы устраняем своих конкурентов и увеличиваем доходы государства, что предельно разумно. Более того, борьба за трубопроводы и выставление ряда стран СНГ мировой цены на газ, наоборот, не восстанавливают империю, а заставляют эти страны жить самостоятельно, т. е. отвязывают их от России.
Поэтому повышение цен на газ для Украины гораздо логичнее трактовать как отказ от имперских амбиций. Ведь крушение империй предполагает независимость колоний от бывшей метрополии, которая вовсе не обязана содержать свои утраченные территории. «Оранжевая революция» показала прозападный выбор Украины – ну что ж, пусть она переориентируется на европейский рынок и там ищет свое счастье. Но вот тут и обнаруживаются неожиданные для наших «славянских братьев» вещи. На Западе, оказывается, конкурентоспособны только те товары, которые произведены на дешевых российских энергоресурсах. Как только эта составляющая «украинского чуда» исчезает, «оранжевая экономика» становится не такой уж и готовой к диалогу с Западом. Не случайно значительная часть украинских товаров находит сбыт на российском, а не на европейском рынке – например, около 60 % молочной продукции. Получается анекдотичная ситуация – Россию обвиняют в имперских комплексах, хотя она пытается не захватить Украину, а отвязать ее от себя. Выходит, империализмом называется нежелание России финансировать свою бывшую колонию.
Правда, поведение российской элиты не позволяет поверить в то, что она действительно перестала слушать сказки о славянском братстве, за которое мы должны платить своим дешевым газом. Судя по итогу газового конфликта, скорее получается, что ценовое давление на Украину оказали только затем, чтобы оранжевая власть признала силу своего соседа. Потому что в итоге цена на газ была зафиксирована на весьма приемлемом для Украины уровне в 95 долларов за тысячу кубометров.
В соглашении зафиксировано, что газ на Украину в течение 5 лет будет поставлять RosUkrEnergo. При этом четкий баланс сформирован только на 2006 год, а цены определены лишь на первое полугодие. Согласно соглашению, с января по июль трейдер обязался поставить на Украину 34 млрд кубометров газа по цене 95 дол. за тыс кубометров. Во сколько импортный газ обойдется Киеву во втором полугодии (21 млрд. кубометров), сейчас в украинской власти никто не задумывается. «Газпром» продаст посреднику – компании RosUkrEnergo – 17 млрд. кубометров по 230 дол. за тыс. кубометров. Однако этот газ через Украину может быть реэкспортирован на более привлекательные западные рынки по цене 220–270 дол. за тыс кубометров. Ведь RUE получила возможность покупать газ из Средней Азии и продавать его по 95 долларов за тысячу кубометров на украинском рынке.
Вообще именно RUE может получить от сделки основную выгоду – по предварительным оценкам, ее прибыль по итогам 2006 года составит порядка 500 млн долларов за вычетом налога на прибыль.
RosUkrEnergo на паритетных началах учредили «дочерние» структуры «Газпромбанка» («дочка» «Газпрома») и Raiffeisen Investment, представляющая интересы украинской стороны. В апреле 2006 года были названы «зиц-председатели» этой компании от Украины – реальные же бенефициары по-прежнему остаются за кадром. Но в любом случае позиция «Газпрома» могла бы быть жестче по отношению к Украине.
История с Украиной была хорошим шансом понять, что надо воспринимать свои бывшие колонии как экономических конкурентов, которых вовсе не стоит содержать за свой счет. Братство братством, а энергоресурсы врозь. Можно представить, во сколько обошлась бы нам победа Виктора Януковича, который, скорее всего, проводил бы прежний курс на выкачивание в тех или иных формах субсидий из российского бюджета с совершенно неясной отдачей для самой России.
Весьма показательна и история с Грузией. «Розовая» власть вначале уверяла, что Россия пытается задушить революционную страну удорожанием газа до 110 долларов за тысячу кубометров, а затем сами же согласилась покупать газ у Ирана по цене 230 долларов за тысячу кубометров – т. е. более чем в два раза дороже! В этом наглядно проявляется непоследовательность нового грузинского руководства – получается, что Россия разоряет Грузию, а Иран с еще большей ценой – помогает.
В то же время последующие действия России внушают определенный оптимизм. Имеются в виду требования передать России в собственность систему магистральных трубопроводов Белоруссии и Армении. Опять же – ничего общего с восстановлением империи это не имеет. Наоборот, если бы была задача восстановить союз, то тогда надо было бы, наоборот, всячески задабривать соседние государства и поставлять газ бесплатно, привязывая страны к России.
В период правления Бориса Ельцина СНГ тешил самолюбие российской политической элите и помогал населению заниматься самообманом относительно доминирующей роли России на постсоветском пространстве. Лидеры же независимых государств быстрее смекнули, как можно играть на тонких струнах российской души. Достаточно было заверить Россию в вечной дружбе, сказать, что ее лидерская роль в СНГ неоспорима, и можно было получать льготные кредиты, газ по символическим ценам да еще и в долг, пропуск для своих товаров на российские рынки и многое другое. Причем это не мешало постсоветским элитам открыто заигрывать с США и Западной Европой, используя принцип «ласковое теля двух маток сосет». Если называть вещи своими именами, то российское руководство банально хлопало ушами, а их коллеги по СНГ занимались успешными политическими разводками.
В итоге никаких дивидендов, кроме моральных, мы от постсоветского пространства не получали. Естественно, что вопрос о новой политике в СНГ не мог не возникнуть. Президент Путин заявил изменение курса в сторону прагматизации. В начале XXI века стало ясно, что романтическая политика на постсоветском пространстве обречена на провал. Хотя от слов мы слишком долго переходили к делу. Например, Белоруссия продолжала рассказывать сказки про создание единого государства, отказываясь что-либо делать в реальности в данном направлении. Скажем, провалены все сроки и создания парламента союзного государства, и, что более весомо, введения единой валюты. А мы продолжали субсидировать белорусскую экономику дешевым газом и создавали самые льготные условия для белорусских производителей на российском рынке, зачастую в ущерб своим предприятиям. А главное, Россия так и не задумалась о воспитании действительно пророссийских элит на постсоветском пространстве. И эта ошибка потом еще даст о себе знать.
В то же время Москва дала понять, что намерена демонтировать СНГ и заменить его целой системой межгосударственных объединений, которые имели бы более четкое целеполагание. На место СНГ должны прийти союзы государств, занимающиеся конкретными проблемами. Скажем, Евразийское экономическое сообщество и Единое экономическое пространство должны решить проблемы экономической интеграции, а сотрудничество в рамках Организации договора о коллективной безопасности – вопросы интеграции военной. Москве пришлось выделить ядро постсоветского пространства, на сотрудничество с которым мы и намерены были сделать ставку. Скажем, членами ЕврАзЭС являются Россия, Казахстан, Киргизия, Таджикистан, Белоруссия и Узбекистан. А членами ОДКБ – Россия, Армения, Белоруссия, Казахстан, Киргизия и Таджикистан.
Были видны достаточно серьезные потери – скажем, в этих структурах нет Украины. Но уже давно ясно, что влияние России на Украину падает, что стало окончательно ясно после «оранжевой революции». Украина сделала ставку на Запад, поддержанная еще одной «революционной» страной – Грузией. С другой стороны, все более активное вмешательство США в политические процессы в Центральной Азии напугало некоторые страны. Ярким примером является Узбекистан – после событий в Андижане Узбекистан покинул организацию ГУУАМ, являвшуюся попыткой создать антироссийский государственный союз, вступил в ЕврАзЭС, а также принял активное участие в слиянии Организации Центрально-Азиатского сотрудничества (ЦАС) и Евразийского экономического сообщества (ЕврАзЭС), что было довольно выгодно России.
В то же время мы видим, что пока ЕврАзЭС и ОДКБ не стали полноценной заменой СНГ. А будущее ЕЭП вообще под огромным вопросом из-за позиции Украины, явно не желающей принимать реальное участие в российских интеграционных проектах. Также становится очевидным, что мы упустили ряд постсоветских государств – весьма показательна в этом плане позиция России во время украинских выборов. Понятно, что поддержка откровенно прозападного Ющенко не принесла бы России пользы – но ведь, по большому счету, назвать Януковича пророссийским политиком тоже язык не поворачивается. Скорее всего, он продолжал бы политику Кучмы и попытался бы сидеть на двух стульях, прикрывая близкие ему кланы, контролирующие ряд значимых экономических активов на Украине.
В этом плане революция на Украине носила отрезвляющий для нас характер – она еще дала нам понять, что не стоит верить в мифы о «славянском братстве», а надо жестко обозначать свои интересы, не веря никому из действующих политиков на постсоветском пространстве.
Что же делать в этой ситуации? Думается, что политика России на постсоветском пространстве должна стать еще более жесткой. Мы видим, что новые межгосударственные структуры пока становятся вторым изданием СНГ и не способны обеспечить наше влияние на новые независимые государства. Делать ставку надо на две вещи – контроль над ключевой собственностью в СНГ и на применение так называемой soft power – т. е. начало мощной культурной экспансии в СНГ и попытку начать формирование будущей национальной элиты, ориентированной на союзнические отношения с Россией.
Что же касается собственности, то здесь как раз особый интерес и представляют активы в электроэнергетике, и прежде всего трубопроводы наших соседей. В этом плане знакомой является сделка с Арменией. Опять же – если бы мы хотели восстановить империю, нужно было бы идти на уступки нашему единственному союзнику в Закавказье. Но Россия предпочла экономические дивиденды, которые могут оказаться весьма и весьма серьезными. Еревану пришлось отдать «Газпрому» практически весь внутренний рынок газа, строящийся газопровод из Ирана и пятый энергоблок Разданской ТЭС. В обмен на это Армения получила фиксированные на три года цены на российский газ. При том что их уровень вырос в два раза – с 54 дол. до 110 дол. за тыс. кубометров.
«Газпром» и правительство Армении подписали соглашение сроком на 25 лет, определяющее стратегические принципы сотрудничества в газоэнергетических проектах на территории республики. Согласно документу «Газпром» будет поставлять газ в Армению по оптовой цене в 110 дол. до 1 января 2009 года. Вплоть до 1 апреля 2006 год Ереван получал газ по 54 доллара.
Гарантии стабильности цены на российский газ Армения обменяла на важные для «Газпрома» активы. Правительство Армении страны уступит российскому газовому гиганту 30 %-ную долю в ЗАО «АрмРосгазпром», которое осуществляет поставки газа конечным потребителям. На данный момент «Газпром» и Минэнерго Армении владеют по 45 % акций предприятия, 10 % акций принадлежат компании «Итера». В результате сделки к «Газпрому» перейдет пакет «Итера», которая таким образом окончательно покинет газовый рынок в СНГ, и около 20 % из армянской доли. Таким образом, «Газпром» должен получить квалифицированное большинство в уставном капитале ЗАО «АрмРосгазпром».
Но что более важно – предусматривается приобретение у правительства Армении строящегося 40-километрового участка газопровода Иран – Армения. Тем самым Россия создает возможность для контроля потенциального канала экспорта иранского газа в Европу.
Возможно, к отечественной элите все же пришло понимание того, что мы сделали огромную ошибку, не начав несколько лет назад воспитание пророссийской элиты в сопредельных государствах. Теперь же надо осознать – у нас нет подлинных друзей на постсоветском пространстве. А где нет друзей – надо думать о собственности и финансовых дивидендах. Повышая цену на газ и требуя с должников контроля над трубопроводами в качестве способа оплаты долга, Россия решает как финансовую, так и геополитическую задачу. Во-первых, секьюритизируются поставки газа в Европу (как это происходит в случае с Белоруссией). Во-вторых, мы страхуемся от выхода на европейские рынки со стороны конкурентов.
Новая газовая политика в СНГ – попытка заявить о своих экономических интересах и обезопасить себя от рисков. Для этого нам нужно получить контроль над трубопроводной системой, а также над транзитом газа из Центральной Азии. Россию привыкли воспринимать как вторичное государство. Спору нет, в этом мы сами виноваты. Но теперь предпринимаются попытки вернуть себе статусную роль в мировой политике, что тут же вызывает довольно нервную реакцию ряда государств.
Остается надеяться, что эта политика будет последовательной и что, когда Александр Лукашенко в очередной раз отдаст Белтрансгаз в обмен на сохранение льготных цен на газ, Россия не станет придумывать очередной компромисс за свой счет.
Резюме: основные цели энергетической сверхдержавы
Суммируя вышеизложенное, можно отметить, что создание энергетической сверхдержавы предполагает решение следующих амбициозных задач:
• обеспечение постоянного роста добычи углеводородного сырья;
• начало промышленной добычи нефти и газа на новых месторождениях на Востоке страны и на шельфе северных морей;
• включение новых территорий Восточной Сибири и Дальнего Востока в единое экономическое пространство;
• создание условий для допуска иностранных компании к российским проектам без угрозы утраты национального суверенитета;
• создание новых трубопроводов в европейском направлении;
• получение на европейском энергорынке 30 %-ной доли;
• полноценный выход на американский рынок топлива;
• завоевание значимой доли на энергетическом рынке Китая и других стран Юго-Восточной Азии; стабильные поставки углеводородов в страны АТР;
• приобретение энергетических активов за рубежом, включая трубопроводные системы постсоветских стран;
• участие в определении мировой цены на нефть и газ, начало торгов по российским сортам нефти;
• выход на конечного потребителя углеводородов;
• сохранение выгодной России системы долгосрочных контрактов по поставкам углеводородов в Европу;
• строительство промышленных мощностей по производству сжиженного газа;
• развитие атомной энергетики, технологические прорывы в разработке альтернативных видов топлива;
• резкий рост в нефтехимической промышленности;
• политическое доминирование в Центральной Азии, контроль над поставками азиатских энергоресурсов на мировой рынок.
Как видим, задачи достаточно амбициозные. Но вовсе не невыполнимые. Да, это серьезный вызов для России. Но это и ее шанс, надежда вернуть себе место среди полноценных мировых держав, сохранить свой суверенитет. Возможности для этого у нас есть. Вопрос только в том, сумеем ли мы ими распорядится. Тем более что время работает против нас – России надо немедленно начинать реализацию плана создания энергетической сверхдержавы, а иначе этот проект может ждать прорвал.