Эмпатия. 4 глава. Юлия (Гедонизм) (Анна Елисеева)

4 глава. Юлия (Гедонизм)

Понять своё жизненное предназначение – это бывает трудно, а бывает и совсем легко. И тогда лишь одна проблема остается: суметь добиться признания в этом деле.

Найти способ не только создавать что-то, но и благодарную публику, которая бы оценила, приняла, и самое главное – достойно бы оплатила сделанное. Так достойно – чтобы можно было, не думая о деньгах и быте, тотчас приняться за новые творения.

Не ожидая близости от людей – тем более вечной – ждешь близости от того, что является твоим призванием, оно одно является единственным оправданием твоей жизни перед самим собой.

Мы сидели в этой комнате – он обнаженный на кровати, я же – полностью одетая на софе, и отчаянно пытались отвлечься от того, что единственно было для нас важно.

– Моё имя – оно значит «кудрявая, волнистая», – я изобразила кистью руки витиеватое движение, похожее на плывущую рыбку и подмигнула Виктору, который совсем провалился в толщу постельного белья. – И это так – взгляни на мои волосы – волнистые уплывающие линии. Полет и заплыв одновременно. А что значит твоё имя?

– Победитель, – донесся его голос, но лица из-за одеяла вновь не показалось. – Ну да, это воодушевляет. Вот только… в чем именно я – победил? Разве что в одном том, что ни во что не играю. Не играю, а НАСЛАЖДАЮСЬ.

– Ну да – ты живешь так, чтобы просто НЕ УМЕРЕТЬ – физически – от скуки. Не иначе. ВиктОр, ВиктОр… Произносится как начало какой-то забытой песни. Будоражаше-радостно… но словно и не более чем.

– Вот знаешь, эту жизнь я – итак уже – прожег до тла, успев все шалости, которые люди обычно растягивают на всю жизнь. Да и то – в ничтожном количестве двух-трёх. В одну жизнь – как бы вобралось несколько. И каждая из них, знаешь, съедена до фантика как шоколадка.

– А что же дальше? – я растянулась по-кошачьи на софе, ожидая ответа. В нем была бы разгадка и того – как же быть мне самой.

Ибо его ощущения от собственной жизни весьма мало отличались от моих – и это потихоньку переставало зачаровывать и уже начинало пугать.

Я ждала ответа на вопрос, но… не услышала ничего. Более того – тишина настолько затянулась, что отпала уже необходимость что-то говорить.

Ответ был в ней – в самой этой тишине.

И он был громкий – до звона в ушах.

Поэтому надо было это прервать, и мой голос произнес:

– А что если попытаться как-то разнообразить жизнь? Этот наш гедонизм – образ жизни, при котором главной целью в жизни является получение удовольствия. Что считается неправильным, ибо остальные в тайне – или открыто – тому завидуют.

– Может тогда уж мы не гедонисты, а сибариты? Мы живем так, как хотим и получаем, что хотим, не принося считаемых обязательными для этого жертв. Потому что знаем, что всякие жертвы – бессмысленны, ибо они обедняют того, кто их приносит и не оцениваются тем, к кому адресованы. Да и адресованы они этому человеку – только с тем, чтобы попрекать его этим до конца жизни. И получить над ним власть.

– Нет… мы не получаем ВСЕГО чего хотим. У нас нет признания в искусстве.

– А достойны ли мы его?.. – спросила я, стараясь, чтобы мой голос был при этом как можно спокойнее – как если бы мне было всё равно, абсолютно все равно, что он ответит.

Реакции не последовало, но мне показалось, что он замер в ожидании моих дальнейших слов – также как я сама, в ожидании его ответа. Ответа не последовало, и я продолжила:

– Ну, раз всё так – раз мы скорее так и умрем, чем получим имя в искусстве – имя, стоящее денег: то, что если… Что если мы с тобой продолжим делать то же, что и прежде – но теперь это будет происходить ради каких-то иных целей? Пусть даже эти цели будут заключены в самих этих действиях. Разве ты не знаешь что мечты – это разрозненные невнятные пожелания, а планы – это то же самое, что и мечты. Но они – сгруппированны в список, готовый к выполнению?.. Может быть – я не могу говорить об этом точно – но в этом новом для нас подходе к построению своих жизней, мы сможем найти вдохновение и для тех целей, которые сейчас нам кажутся уже невозможными и от которых мы временно отречемся… Может ты и сможешь что-то написать – собрать, наконец, воедино все эти разбросанные тут листы бумаги, а я – отразить это всё на холсте… Но мы не должны ставить это во главу всего – смысл в том, чтобы делать не то, что придется, не в обязаловке… Не обычные этюды, ежевечернее/еженедельно меняющиеся… а одно чёткое повествование. Сможешь так? Сможешь сыграть кого-то, кто совсем другой – перед самим собой?.. В каких-то вещах, которые, быть может, и есть самые важные в жизни.

– О чем ты, Юлия? – с интересом, якобы непонимающе, переспросил он, но по его выглянувшему лицу было видно, что он уловил суть того, о чем я – и только ждет теперь деталей.

– Мы воспользуемся своими лучшими качествами – а мы оба знаем, в чем они заключаются, Виктор. Не в наших творческих способностях… Пока что – не в них.

– А в чем же? – подмигнул он и как-то почти вытек с кровати на пол, оказавшись передо мной обнаженным уже без прикрас. Я рассмеялась:

– А я ведь могу тебя так нарисовать. Или ты ждал от меня смущения?

Он поднялся с пола и подошел к шкафу у кровати. Открыл его быстрым жестом – шкаф был полупустой, но по вещам, что там висели, их форме и ухоженности, было видно, что стоили они немало. Он немного в нем покопался, что-то выбрал (как будто выбор его – был так уж и велик), и швырнул выбранное на кровать:

– Я думаю – сегодня мы и приступим. А начнем мы – с тебя. Если ты, конечно, говорила всерьез – а это не было просто некое очередное резонерство.

Я шла далеко впереди по мосту над рекой – Виктор же шел на приличном расстоянии и с таким видом, будто мы не то что не знакомы, а впринципи никак и не можем вдруг оказаться знакомы.

Шла, покачиваясь на каблука и держа руки за спиной, с которых свисала сумочка, и волнующе касалась обратной стороны моих коленей.

Впереди – прямо по курсу – но на некотором расстоянии, у самого края парапета стояла пара. Жених с невестой. Невеста если и была красива, то под уродливым многослойным платьем и под толстыми крошками тонального крема на лице – ее красота оставалась совершенно не видна.

Жених смотрел на неё и улыбался, но выглядел при этом не счастливым, а каким-то вымученно радостным. Так, словно бы он старался убедить себя в том, что должен быть сейчас непременно счастлив. Костюм на нем сидел очень даже удачно, прическа мило рассыпалась под ветром – мой взгляд зацепился за него, и я поняла с чего начну. Перед ними стоял фотограф, который пытался – довольно настырно и не сдаваясь – придать им на фото картинный вид, в котором потом им не жалко будет предстать перед потомками.

Тем временем я подходила все ближе и ближе, не сводя взгляда с жениха. Такой взгляд нельзя не заметить и не понять – как минимум на интуитивном уровне; он перевел глаза с объектива фотографа на меня. И несколько мгновений смотрел очень пристально – я улыбнулась ему в ответ и подмигнула. Он тотчас дернулся, и вновь стал смотреть в объектив – может, испугался, что это безобразие заметит невеста, а может быть его одернул фотограф. Я подходила все ближе и ближе к ним – и могла уже рассмотреть как лицо жениха медленно краснеет, как он нервно смеется, как он почти яростно обнимает невесту и целует ее так, как можно целовать разве что любимое мыло, но не человека.

Фотограф, видимо, все уже отсняв или же потеряв на это надежду, показал им рукой двигаться дальше – и они пошли вперед. Там их ждала толпа гостей с бокалами шампанского – невеста кинулась обниматься с подружками, а жених – оглянулся на меня. Я тотчас оказалась возле него и потащила за руку из толпы, в которой казалось все так перемешались, что никто ничего и не заметил.

– Ты уверен, что она твоя судьба? – шепнула я ему на ухо и коснулась его щеки надушенным запястьем.

Он нервничал и всё оборачивался на гостей, но не двинулся от меня прочь ни на сантиметр. Я прошептала ему еще более нежно:

– Может быть не она? Может ты совершил ошибку?.. Ошибку всей жизни.

Я оттащила его еще дальше от толпы, за угол магазинчика – где он уже без лишних слов, кинулся целовать меня в губы.

От моих духов в нем так взыграла кровь, что он даже слегка зарычал. Но я плавно оттолкнула его и поманила за собой дальше – за магазинчиком было совсем пусто и даже с проезжей части не было видно этого места. Он нырнул лицом мне под платье, я прижалась спиной к стене магазинчика, а глаза мои встретились с глазами Виктора – который стоял неподалеку и смотрел на нас: мы с ним словно поменялись ролями – теперь это он наблюдал непристойную сцену с моим участием, разве что она была многим эстетичнее той его утренней.

Его глаза улыбались и одобряли – он, казалось, не ожидал от меня такой быстрой победы, мои же – были наполнены наслаждением. А сверх того – каким-то странным чувством близости с ним, ибо он единственный знал до конца, что я чувствую в этот момент.

Знал и словно бы и сам принимал в этом участие.

Моя рука гладила волосы чужого жениха, я на миг прикрыла глаза – и в это же мгновение кончила. Совсем рядом слышалось множество шагов и криков – все, наконец, хватились жениха. Он тут же вынырнул у меня из-под платья, взял меня за руку – прижал ее к своему лицу и поцеловал. А потом ещё долго стоял и не решался отойти от меня, даже заговорить об этом. Я поцеловала его в лоб, поправила ему волосы и сказала тихо-тихо, на ухо:

– Ты меня не забудешь? Хотя бы запах моих духов.

Он кивнул и выбежал к искавшим его гостям. Послышались облегченные вздохи, радостно-рассерженные слова невесты. Она шутливо спрашивала его о том, что «пришел, значит? Уже мне изменяешь?» – и постепенно они всё отдалялись и отдалялись, пока не скрылись вовсе.

Виктор подошел ко мне и сделал жест руками, как если бы он снимал передо мной воображаемую шляпу. Потом подмигнул и спросил:

– А что преподнесешь мне в ответ ты? Верно, что-нибудь посложнее – я угадал?..

– Знаешь, – говорила ему я, когда мы шли вдоль парапета назад, – будь я мужчиной – я бы проделывала этот фокус бесконечно: все женщины ждут, что однажды и именно из небытия – не из реальности же – вынырнет статный незнакомец, протянет розу и попросит их выйти замуж. Признается, что давно влюблен, что следит за ней с утра до вечера, что не показывался всё время ей на глаза, ибо ужасно смущался и сомневался в себе… Ты даже не представляешь, сколько их этого ждут – чтобы они не стали лепетать в ответ, в том числе – рассерженные или удивленные фразы. Вся их жизнь – такая отчаянная, полная любовных разочарований – тотчас бы обрела смысл. Обрела его в этот самый миг, который они если и пытались бы отрицать – то только для вида. Я вот это всё знаю – и, тем не менее, мне всегда интересно было посмотреть на это воочию: теория есть теория, а жизнь – это ведь совершенно другое.

Он задумчиво и устало посмотрел вниз на воду, потом поднял лицо – коварно улыбнулся мне во весь рот и полетел к ближайшему цветочному киоску – так, как летят в объятья, или вниз с горы, или в бездну вниз головой.

Первая девушка, пухленькая блондинка, покраснела до некрасивости как рак, и так и стояла, молча улыбалась. Розу, однако, быстро схватила и прижала к груди, промямлив:

– Да, я знала, что вы есть… Я каждый день слышала за спиной шаги – и знала, что это вы. Я вас никогда не видела – ибо никогда не оборачивалась, смущалась так же, как и вы – но уже успела, тем не менее, в вас влюбиться. Внутри себя. Верите?..

Виктор еле от неё отвязался.

Вторая девушка – высокая лощеная крашеная в иссиня-черный цвет брюнетка с оранжевым искусственным загаром на лице – презрительно отвернулась и отмахнулась рукой. Пошла было своей дорогой, потом обернулась и протянула руку за розой:

– Ладно уж, можете пригласить меня для начала в кино… Фильм и кинотеатр я вам напишу какие хочу – диктуйте мне свой номер.

Третья, бледная ненакрашенная женщина с ребенком, испуганно огляделась по сторонам и прошептала Виктору на ухо:

– Только знаете… а я замужем. Но мой муж – он не мой человек, я уже как пять месяцев это поняла, только нельзя же женщине уходить в никуда… Мы кое-как жили, плюс ребенок на мне – видите. Но вы ведь примите нас обоих к себе?.. Я вас буду так любить, так любить – я уже по вам вижу, что вы тот самый, мой! Вы мне даже когда-то снились… точно такой, как сейчас стоите.

Четвертая, женщина пятидесяти лет, потерявшая свои черты лица под слоями и катышками тонального крема, округлила глаза и захихикала:

– Как не стыдно, я же старше вас – что скажут о нас мои родственники? А ваша матушка? Я бы не одобрила своему сыну такую возлюбленную как я! Совсем не одобрила! Но вот что касается интрижки – недолгой, легкой – то я согласна… Вы такой галантный – вижу же, как не согласиться тут! Впервые в жизни со мной такой интеллигентный и галантный кавалер говорит…

Потом она наклонилась и зашептала ему в ухо:

– Только у меня нельзя! Свекровь и дочь – куда я их дену?.. У вас – продиктуйте адрес – приеду когда захотите!

Пятая, школьница старших классов, с неровно подведенными черным карандашом прищуренными глазами и губами с растекшимся розовым блеском, пропищала восхищенно:

– Замуж? Ну не знаю – но в парни свои я вас беру! Все будут завидовать, что вы у меня такой взрослый! Вы ведь ещё и при деньгах? Вы не волнуйтесь, я не часто их просить буду – но у меня ведь совсем их нет: родители редко дают. А купите мне сейчас мороженое! Отгадайте, какое я люблю – это будет первый знак того, что вы, в самом деле, меня любите.

От тех из них, кто его совсем не привлекал физически – он тотчас отходил «на минутку» и сбегал; высший миг в их жизни оборачивался в столь же высшую трагедию – наверно они гадали еще долго, если не всю последующую жизнь (тут уж зависит от того, насколько насыщенная эта жизнь у них была), куда же он вдруг подевался.

Всерьез это было или нет?.. И если шутка – то «зачем», а если всерьез – то почему столь ненадолго?

С теми же, кто вызвал в нем порыв сблизиться, он где-то неподалеку – на улице, у них или у себя – доводил дело до конца. Несколько раз прямо у меня на глазах. И в эти мгновения наши взгляды встречались – и я ощущала, что это тем сильнее скрепляет уже существующую эмпатию между нами: мы были как два товарища в одном бою, которые несли по очереди общую тяжелую ношу, отчего и каждому из них было вполовину легче.

– Ну что перекрыл я косяком этих рыбок вашу победу с тем женишком? – спрашивал он меня, держа за талию, когда мы вновь шли около берега. – Да, по сложности любая из них ничто в сравнении с тем вашим заданием – но все вместе они вполне тянут.

– Тянут, – кивнула я, оборачиваясь к нему всем лицом и страстно шепча слова так, как если мы были парой на свидании, – а что же вы предложите мне в качестве следующего задания?

– Предложу себя, – выдохнул он мне столь же страстно, и я интуитивно отодвинулась. Он —захохотал как сумасшедший:

– Шучу-шучу. Ну не такой же я дурак ведь, правда?! Я предложу вам что-то полегче и поинтереснее, Юленька. Его!

Он показал пальцем на мужчину, который стоял недалеко от нас – на первый взгляд ему было около тридцати лет, он был одет в дорогой костюм и махал кому-то рукой. Проследив за направленностью его жеста – я увидела, что мимо на катере плывет женщина в вечернем платье и помахала рукой ему в ответ.

Виктор наклонился к моему уху и прошептал:

– Надо же набирать обороты. Попробуйте очаровать действительно счастливо влюбленного и благополучного человека – это будет не так-то просто! Хотя… я еще не знаком с диапазоном вашего таланта.

Я мелкими шагами направилась к мужчине – плавно, как подкрадывающееся животное. Подошла к нему вплотную и заглянула в лицо – но он, казалось, вовсе не замечал меня. Все его внимание было отдано той, отплывшей.

– Простите, – неуверенно-надрывным тоном попробовала я привлечь его внимание, и он обернулся ко мне, – простите, не подскажите мне кое-что?

– Что вам подсказать?

– Извините, что я к вам подошла – просто вы внушаете доверие своим видом. Мне очень стыдно, но не подскажите ли вы мне, где здесь туалет.

– Нет, – произнес он бесстрастно и вновь обернулся к катеру, который уже вновь приближался к нам.

– Вы не знаете? – почти заплаканным тоном спросила я вновь. – Но к кому же мне обратиться?

– Поищите кого-нибудь вокруг, – уже даже не поворачивая лицо, прочеканил он сквозь зубы; явно он не был ко мне расположен и даже уже начинал сердиться.

– Я стесняюсь, – проныла я в ответ, – и вас теперь тоже. Но можно я вас попрошу тогда кое о чем другом?

– О чем же теперь? – обернулся он вновь, голос его уже не по-доброму звенел— но я попыталась изобразить как можно более невинное и умоляющее лицо.

– Можете меня заговорить? Загородить пока я…

Я закрыла лицо руками и изобразила крайнее смущение:

– Мой муж отошел – а вы так на него похожи, что я на автомате подошла к вам. Я понимаю, что отвлекаю вас, что моя просьба странна и может показаться вам почти неприличной… Но к кому же ещё мне обратиться? Ну, пожалуйста!

– Ох! – всплеснул он руками, но, казалось, сжалился и согласился.

Я указала ему подбородком на ближайшие кусты, он пошел вслед за мною, все время оглядываясь на катер со своей возлюбленной; однако она хоть и проезжала вновь около нас, но в этот раз была чрезмерно занята беседой с капитаном катера, что не могло не охладить его.

Когда мы оказались у кустов, он отвернулся и раскинул руки, как бы закрывая меня ими – лишние слова он был явно не расположен говорить. Я сделала вид что присела, не снимая, однако, с себя ничего из белья. Подождала две минуты и, наконец, произнесла:

– Нет, я не могу при вас.

Он отошел подальше, я вновь подождала пару минут и, с еще большей досадой в голосе, произнесла:

– Совсем не могу при вас, при чужом мужчине.

– Мне уйти? – пробасил он, однако лишь слегка отодвинулся – но не переставал загораживать меня руками.

Тут я поднялась, подкралась к нему сзади и обняла его со спины – обняла очень плавно, так что он не сразу смог вообще осознать того, что происходит.

Когда же осознал – резко вырвался и обернулся, собираясь наверняка выругаться и оттолкнуть меня, но я внезапно поцеловала его в губы. Ожидая, что он наверняка укусит меня или даже ударит – но он, внезапно для меня самой, ответил на поцелуй.

Тогда я крепко обняла его за плечи и постаралась слегка подвинуться к берегу, так что бы с большей вероятностью нас увидела его возлюбленная.

Но он, словно предвидев это, толкнул меня на землю и сам упал туда вместе со мной. Я столкнула его с себя с криком:

– Моё платье испачкается!

Он улыбнулся, лег в грязь и притянул меня так, чтобы я оказалась поверх него.

Его волосы были совсем испачканы, пиджак со стороны спины явно испорчен – но, казалось, ему было все равно. Тут до меня начало доходить:

– У тебя давно небыло близости с женщиной, да? – я удивленно смотрела в его лицо, а он спокойно произнес, целуя мое лицо и перепутывая рукой мои волосы:

– Да, истинно так.

– Ну, значит и не будет, – я поднялась с него, отряхнулась и двинулась прочь.

Он догнал меня, вытащил паркеровскую ручку из верхнего кармана своего испорченного пиджака и протянул мне свое запястье с тыльной стороны:

– Пиши номер. А хочешь – пиши и адрес…

– Номер, – приподняла я бровь и старательно вывела у него на руке цифры, нажимая так сильно, как только могла – чтобы он ощутил боль от скребущей по его коже ручки. Ощутил боль и оттого запомнил бы если и не номер, то хотя бы меня саму.

Вечер мы встретили с Виктором в кафе, где я ела одновременно шоколадное пирожное, гигантскую порцию картофеля фри и фруктовый салат, запивая всё это апельсиновым соком – уже третьим стаканом этого сока:

– А ты права была, – произнес, облокачиваясь на сцепленные вместе руки своим подбородком, Виктор и, одновременно с тем, наблюдая за пиром живота, что я себе устроила. – Действительно, когда видишь взаимосвязь в событиях: сначала ты решаешь, чтобы они произошли – а потом претворяешь их в жизнь. С учетом всех тонкостей, что ты не продумал изначально – все действительно становится осмысленнее.

Я кивнула, и заказала официанту еще один кусок кремового торта.

– Однако, – продолжал он, и в его голосе послышался легкий ироничный укор, – ты не до конца выполнила задание – ты не соблазнила его.

– По-твоему соблазнение обязательно подразумевает физическую его часть?

– А разве нет?

– Нет, иногда достаточно осознания того, что человек потянулся к тебе всем своим существом: включая и душу, и тело одновременно. Достаточно того, что ты взбудоражил, удивил его – стал событием в его жизни… И не важно даже – счастливым событием или нет. Достаточно того, что он, сам того не осознавая, уже изнывает. Изнывает, изо всех сил старается не думать о тебе – и всё-таки думает.

– У тебя потому такой аппетит, что ты предчувствуешь его скорый звонок?

– У меня потому он такой, что я ЗНАЮ, как он сдерживается сейчас – из последних сил – чтобы только не позвонить.