Эльфийский посох. Часть 1. Огонь отца (Н. В. Метелева, 2011)

Глава 1. Заговоренный лорд

Единороги двигались бесшумно, и только тонкий слух эльфа мог уловить их приближение. Лорд Даагон догадывался, что они идут за ним, но сигнала рога не было, и он не останавливался, хотя и не прибавлял скорости. Впрочем, куда уж быстрее, если даже сопровождение отстало: его единорог несся порывом ветра в зыбком свете Малой луны.

Через месяц должна взойти Большая, и лорд заблаговременно покинул свою вотчину, чтобы добраться до цели прежде, чем рощи преобразятся в двойном сиянии Лун. В такие ночи, раз в десятилетие приходившие в Невендаар, нежить особенно сверепела. Даагон, с его непонятным везением в битвах с порождениями Мортис, был незаменим на границах с Алкмааром. Но сейчас эльфийского лорда подгонял не только долг – его томила какая-то смутная тревога.

Два единорога нагнали повелителя и летели серебряными бликами над слоем палых листьев, почти не касаясь земли. Скакуны были без седел и всадников, и это еще больше встревожило эльфа: кто-то призвал помощь Леса. Кому-то впереди она отчаянно нужна.

И тут же послышались первые звуки боя – пронзительный вопль баньши, выедающий душу, парализующий тех, на кого направлена атака. Неужели помощь опоздает?

– Прорыв! Быстрее, Росинфин! – прошептал лорд.

Баньши кружила над вершиной холма. Даагон вскинул магический жезл, и из кристалла в навершии вырвалась солнечная молния, озарив ночь. Тварь окутало пламя.

В роще на холме висел густой смрад: десятки мертвецов шли на штурм храма Галлеана, и среди них – только что убитые ими эльфы, уже поднятые Мортис. Они вставали – с разорванными горлами, окровавленными глазницами – и шли на тех, кто только что были их товарищами. Силы защитников храма таяли – всего горстка бойцов держалась у самых врат.

В этот момент в толпу нежити ворвались единороги. Даагон увидел главную цель – архилича, направлявшего нежить на штурм. Его безобразная фигура возвышалась поодаль между стволами рощи, как черная глыба с плошками мутно светящихся глаз, а непрерывные заклинания пытались разрушить эльфийский храм.

Жезл лорда Даагона осветился, но архилич увернулся от удара и отступил, не став контратаковать.

– Мы еще встретимся, маг! – прошипело порождение Мортис, исчезая во тьме.

Через несколько минут битва была окончена, так и не начавшись толком для Даагона. О ней свидетельствовали лишь вонь, груды дымящегося пепла и костяного крошева, кольцом лежавшие у полуразрушенного храма. Из его защитников в живых остался один эльф-копейщик. Силы оставили его, и он, навалившись спиной на резные врата, сполз наземь, еще не веря в спасение.

– Почему они отступили? – прохрипел он. – Почему? Ты же пришел один!

– Во-первых, не один, – пожал плечами лорд, доставая целительное зелье, чтобы остановить кровь, струящуюся из ран копейщика. – Три единорога – многовато для архилича. А во-вторых, мое имя – Даагон из рода Эрсетеа.

– Я слышал о тебе, Заговоренный Лорд.

Даагона передернуло. Он ненавидел это прозвище, равно как и свою удачу в битвах. Да и удачу ли? Не след ли она того чудовищного проклятия, о котором тоже говорили все вокруг?

– Кто в храме? – спросил он, поднимая обессиленного эльфа, чтобы открыть врата, за которыми послышался какой-то шум.

– Оракул и наша магесса. Она билась, пока могла, пока у нее не началось… Нежить хотела взять ее живой. Хорошо, что храм оказался неподалеку от нашего пути. – Копейщик словно оправдывался, и это удивило лорда.

Врата открылись сами, выпустив совсем юную по эльфийским меркам девушку в одеянии оракула – глаза усталые, в руках сверток. Даагон не сразу осознал, что она держит завернутым в окровавленный плащ с гербами. Оракул тихо сказала:

– Я не смогла спасти архонта, но ребенок родился здоровым. Девочка недоношена месяца полтора. Нужна помощь целительниц.

И Даагон понял, за кем охотилась нежить: ребенок, родившийся во время Двух Лун, будет наделен особой силой. Как был бы наделен ею его собственный новорожденный сын, похищенный слугами Мортис.

Тридцать лет назад лорд не смог защитить младенца, и эта вина непрестанно жгла душу. Лучше бы он сам умер в ту ночь. Но он выжил, отделавшись ранней сединой и прозвищем Заговоренный. Даже чудовищные шрамы давно исчезли… нет, не исчезли. Они просто ушли вглубь и оплели сердце.

С той ночи порождения Мортис щадили лорда, даже если он оставался один и без сил на поле боя. Уходили, как только что ушел архилич. Почему так случилось именно с Даагоном? На этот вопрос не мог ответить ни один оракул, а у слуг Мортис не спросишь.

Подоспевшей свите лорда уже нечего было делать на месте битвы, разве что очистить священную землю от гнилого праха нежити да похоронить умершую.

Но вот все закончено, а маг по-прежнему медлил пускаться в путь. Спросить или нет? Эта девочка так юна, но ведь она уже оракул…

Эльфийка спросила сама:

– На какой вопрос ты жаждешь ответа, лорд?

– Я потерял надежду узнать его, – покачал головой Даагон. – Но сегодня к нему добавился еще один, оракул. Зачем нежити эльфийские младенцы, наделенные двойной силой Лун?

Ее янтарные глаза изумленно раскрылись, и эльфийка исчезла за вратами храма. Даагон ждал долго, наконец, она вновь показалась в проеме. Лицо ее было мрачнее тучи.

– Галлеан молчит, но я буду молить его открыть мне истину.

Что ж, видимо, ответ был получен. Ничем иным лорд не мог объяснить появление на приграничной заставе грифона из Элаана, куда он сопроводил троих, спасенных в храме.

Ночь выдалась ясная и звездная – как раз одна из тех, что так любит испортить внезапным нападением нежить, – поэтому Даагон лично проверял дозоры. Дул легкий ветер, чуть развевая седые волосы эльфа, точно тонкие ветви серебристой ивы. Отсветы луны скользили по его невозмутимому лицу, по узорному плащу и призрачной шкуре единорога, словно ткали покрывало невидимости.

Стояла мертвая тишина (что неудивительно в таком месте), и далекий шум крыльев Даагон услышал раньше, чем увидел перечеркнувшую луну тень.

Грифон летел далеко, и Даагон вполне мог успеть к следующему дозорному – страж троп Энрах должен был находиться где-то поблизости. Лорд обдумывал, не поинтересоваться ли причиной, по которой молодой страж, появившийся в столице лет пять назад, вдруг напросился на глухую и опасную заставу, где смерть придет к тщеславному эльфу раньше славы героя. Да еще и напросился под командование Даагона, к которому с первой встречи испытывал крайнюю неприязнь? Такие резкие перемены всегда подозрительны. Впрочем, страж троп мог и подождать.

Эльф остановился, коснувшись длинными пальцами шеи единорога, и навершие его жезла засияло. Свет был замечен сверху: через несколько минут огромная птица опустилась на песчано-пепельный язык, нанесенный южным ветром, дувшим с Алкмаара, – такие проплешины не успевали зарастать в приграничных землях, и это была тихая, но непрерывная война границ.

– Приказ королевы, лорд. – Прилетевшая магесса протянула ему свиток.

Кивком поблагодарив ее, Даагон развернул послание.

Королева Иллюмиэль приказывала ему немедленно, где бы ни настигла Даагона весть, отправиться в новую столицу Альянса – Темперанс. Так срочно, что к письму прилагалась драгоценная руна для открытия портала. Лорд похолодел от предчувствия беды.

«Храни нас Галлеан!»

Портал открылся прямо в королевском дворце, и Даагон шагнул из одной звездной ночи в другую – высокие своды помещения терялись в густом сумраке, а плававшие у стен светильники пятнами выхватывали искусную резьбу. Лорда ждали – стражи сразу же сопроводили его в обширный круглый зал королевского совета.

Он вошел, как был, в запыленном дыханием Алкмаара дорожном плаще и замер на мгновение. Не обилие лиственных гирлянд, увивших стройные резные колонны зала, не яркие краски всех оттенков осени и не рой магических сфер, сиявших изумрудами и рубинами, удивили его – дворец готовили к предстоящим празднествам Двух Лун, и он походил на ожившую сказку. Но рядом с королевой не было ни одного мага из диких кланов, одни лишь благородные архонты. Неужели Альянс, недавно выигравший войну с Империей и добившийся долгожданного объединения эльфийских земель, так быстро рассыпается?

Впрочем, в зале все же присутствовал один посторонний. Точнее – одна: присмотревшись, Даагон узнал полускрытое накидкой оракула лицо ясноглазой эльфийки из окрестностей Элаана. Бог ответил ей, теперь в этом уже не было никаких сомнений.

Тем временем королева Иллюмиэль жестом приказала лорду приблизиться, и маг заметил тени усталости на ее лице и обеспокоенность в глазах. Этот контраст между радостным великолепием убранства дворца и встревоженными лицами его обитателей казался особенно мучительным.

– Лорд Даагон, я отменила прежний приказ о твоем назначении. Волей Галлеана оракулу Эосте было видение, что на этот раз тебе угрожала бы смертельная опасность.

Удивившись – угроза жизни одного эльфа не могла быть причиной столь срочного вызова, мало ли опасностей подстерегает каждого? – Даагон тем не менее благодарно поклонился и королеве, и оракулу, стоявшей поодаль, опустив голову. Впрочем, вряд ли Эоста заметила его поклон.

– Мы вынуждены напомнить тебе, – продолжила королева, – что с твоим уходом древний род Эрсетеа может прерваться. Отговорки уже недопустимы. К тому же у тебя есть и непрямые родственники в клане. Совет предлагает объявить состязания, чтобы найти достойнейшего, и пусть имя и знания прославленного рода будут ему наградой. Необходимо избрать наследника…

Королева оборвала фразу, но маг без труда способен был закончить ее сам: «Раз уж ты, утратив свое дитя, не способен породить новое».

Да, это позор для эльфа в расцвете лет. Он обвел взглядом строгие лица архонтов. Прошли те времена, когда магия более благоволила эльфийским мужчинам. Шесть могущественных магесс молча взирали на него, и в глазах этих избранных Даагон увидел привычные уже холод и отчуждение.

Вот почему здесь нет диких кланов. Вопросы наследования благородных домов не имеют к ним отношения, и даже род Гаэтер утратил это право, когда Тиаль покинула лорда после смерти их сына.

Но, демон вас подери, почему такая срочность? «Грозит опасность» – это не причина! Почему королева умалчивает истинную цель этого вызова, почему тянет, словно ей трудно решиться сказать такое. Да и что – «такое»?

– Моя королева! – не выдержал Даагон. – В случае смерти главы рода, не оставившего официального наследника, все владения и реликвии рода переходят к королевскому дому. Это обычная процедура в подобных случаях.

Иллюмиэль отрицательно качнула головой.

– Это не обычный случай. И здесь я не могу приказать тебе, только просить.

Теперь лорд уже ничего не понимал: почему в ее голосе столько боли? Да любой из благородных эльфов счастлив выполнить просьбу своей королевы, для него она фактически равна приказу. И потом, в конце концов, усыновление какого-нибудь ребенка куда лучше новой женитьбы только ради наследников.

– Хорошо, – он чуть склонил голову. – Раз таково решение совета, мой долг…

Иллюмиэль подняла ладонь, не позволив ему произнести слово чести до конца.

– Не торопись, лорд. Ты еще не все услышал, а мы не можем принять слово, данное в неведении. Мы просим у тебя не обычного усыновления с последующим объявлением наследником. Соки древа Эрсетеа должны быть обновлены полностью. Мы просим у тебя согласия на ритуал разрыва.

Даагон окаменел. Это неслыханная просьба… да нет, даже не просьба. Это смертный приговор.

– В чем же моя вина перед народом Галлеана?

– Вины нет, лорд. Причина же просьбы… Именно за этим мы и призвали тебя.

«Вот оно!» – кольнуло в сердце.

– Мой сын… – медленно произнес он.

– Да, – Иллюмиэль взглянула на него с удивлением. – Нам стало известно, зачем он был похищен. Слуги Безмясой задумали небывалое. Впрочем, пусть скажет Эоста, что открылось оракулам.

Пророчица чуть покачнулась, словно ее внезапно разбудили. Но распахнувшиеся на бледном личике янтарные глаза посмотрели на Даагона ясно и с неожиданным сочувствием. Вот только говорила она ужасные вещи:

– За тридцать лет с той ночи были похищены многие дети, но началось все именно с твоего сына, лорд. Он – первенец, и родился в ночь Двух Лун, значит, был избран и наделен особой силой. Нежить сделала из него… Это была особая жертва, лорд…

Девушка замолчала. Кинула из-под ресниц страдальческий взгляд на Даагона, словно ей было больно говорить.

– Смелее, Эоста, – сказал он, – я не упаду в обморок.

– Твой сын стал первым корнем Древа Смерти, его сознанием, – выдохнула пророчица. – Когда Древо Смерти окрепнет, оно убьет наши рощи и высосет наши жизни. Оно уже убивает.

Даагон стиснул зубы. Кто-то тут недавно терзался горечью будущего позора? Вот то, что немыслимо хуже. Последняя кровь рода Эрсетеа стала стержнем неведомого чудовища и его связью с эльфийским миром. Именно Эрсетеа, род Хранителей древней магии, которых в Альянсе после всех войн осталась малая горстка.

Иллюмиэль подошла к священному Посоху Духа в центре зала, погладила его тонкими пальцами. По рунам на древке заструились к ее руке теплые медовые сполохи – Дух откликался королеве.

– Мы отправили отряд просить совета у Хранителя Леса, – сказала она, повернув точеное лицо к лорду. – Нам не пройти по землям Алкмаара в поисках Древа Смерти, но мы можем открыть портал, если знать, куда его открывать, и пронести к нему наш главный Посох Духа. Пока чудовище молодо, мы сможем его уничтожить, но ослабить Древо можно уже сейчас.

Верховная магесса Лодиат кивнула:

– И начать необходимо с его первого корня. К счастью, вы с Тиаль не успели дать имени первенцу, поэтому нам будет проще провести ритуал разрыва. Сейчас его связь с родом Эрсетеа – только через кровь отца. Твою кровь.

Лорд мотнул головой:

– Не совсем так. Я дал ему имя, но ритуал не был завершен. Нежить… вырвала его из моих рук.

А все потому, что он был в ту ночь слишком счастлив и беспечен, и не захотел ждать – сразу отнял новорожденного у беспомощной Тиаль и повез его в священную рощу. И выжил один из десятка сопровождавших его родичей.

– Ты всегда был самонадеян, Даагон, – процедила Лодиат.

«Был…» – горько усмехнулся лорд про себя. Его уже похоронили, не дождавшись официального согласия на ритуал. Да и то сказать, после него он проживет совсем недолго, если и пожелает жить. Это ведь даже не изгнание – изгои способны жить и вне рода, и за пределами земель эльфов. А разрыв… Попробуй-ка жить с разорванным сердцем.

Но он понимал, почему соки древа рода Эрсетеа необходимо полностью обновить. Архонты боятся его перерождения. Без отречения старшего в роде и всей его крови оно не примет чужую кровь – ведь в мире останется след родственной, и древо потянется к ней – отравленной, гнилой, смертоносной.

«Но тогда почему я все еще жив? – вдруг подумал лорд. – Друиды Древа Смерти должны были убить меня сразу после перевоплощения сына. Чтобы никто уже не мешал овладению древом рода и магией Эрсетеа. Должны, но не убили».

И внезапно Даагон понял, почему нежить обходит его стороной в любой схватке. А поняв, лорд, уже давно искавший честной смерти в бою, вдруг пожелал жить. И для начала настоял на том, чтобы объявить состязания не только среди его непрямых родственников, но допустить до испытаний всех эльфов, желающих стать наследником рода Эрсетеа. Разумеется, таких найдется слишком много, и состязания продлятся недопустимо долго. И потому Даагон ввел одно-единственное ограничение, которое разом перечеркивало возможные толпы претендентов.

Он начал свою борьбу.

Как лорд и рассчитывал, на призыв королевы не откликнулся никто. Во-первых, слишком дурная слава была у самого Даагона. Благородные дома вряд ли позволят, чтобы на кого-то из их детей упала тень проклятия мага, известного, увы, не только славными победами над врагами. И бесполезно объяснять, что ни одна целительница, пытавшаяся снять с него проклятие, не смогла этого сделать по очень простой причине: снимать было нечего. Кто же в такое поверит, если лорду так катастрофически не везло с женщинами, что даже богиня Мортис отказывается забирать его к себе?

Но основным препятствием для участия в состязании стал возраст: претендентам на наследство должно в ночь восхода Большой луны исполниться ровно тридцать лет. На этой цифре лорд настаивал безоговорочно, и всему совету во главе с королевой так и не удалось его переубедить. Он заявил, что таково его последнее желание – желание приговоренного к смерти во благо народа Галлеана.

Иллюмиэль не понимала причин столь жесткого требования, резко сужавшего круг претендентов, как не понимала она и причин явного воодушевления Даагона. Чему он радуется? Замкнутый и нелюдимый в последние годы, вечно пропадавший в лесах или на самой глухой заставе поближе к землям нежити и оживавший только в бою, сейчас лорд преобразился. Его глаза блестели, словно к прославленному магу вернулась юность. Что ж, может быть, близкая смерть заставила четырехсотлетнего эльфа почувствовать вкус к жизни?..

Претендентов на несметные богатства рода Эрсетеа не нашлось и через месяц после объявления о состязаниях, поэтому совет архонтов потребовал: либо лорд Даагон сам снимет возрастное ограничение, либо ритуал будет проведен без его согласия.

Вышеназванный лорд на это лишь пожал плечами, но ограничение не снял. Тридцать лет, и точка. Или делайте, что хотите, но как-нибудь сами: уж я-то сумею развеять себя по ветру так, что ни один некромант не соберет.

А потом и вовсе перестал являться во дворец и заперся в своем замке, выстроенном близ столицы. Хотите, мол, – берите, штурмом.

Лорд и до этого считался в Альянсе не совсем нормальным Благородным Эльфом, в полном смысле единственным в своем роде. За четыреста лет к его чудачествам привыкли, но тут он перешагнул все дозволенные пределы.

Это был бунт отчаяния. Или откровенная измена.

И тогда Иллюмиэль отправила на переговоры пророчицу Э-осту.

Девушку впустили в замок, умилившись ее беспомощному виду цыпленка, пришедшего на съедение к коршуну. Она зябко куталась в плащ, посверкивала из-под капюшона янтарными глазами и не прикасалась ни к предложенным ей фруктам, ни к чаше с питьем.

Облик Даагона пугал Эосту. Казалось, лорд перевоплощается в слугу Безмясой: нос заострился, глаза ввалились и лихорадочно блестели, белые пряди волос в беспорядке рассыпались по широким плечам. Да и в покоях царил полумрак, как будто хозяину причинял боль солнечный свет, пробивавшийся сквозь неплотную занавесь листьев.

– На что вы надеетесь, милорд? – с порога спросила Эоста. – На то, что эльфа, удовлетворяющего вашим строгим условиям, не найдется вовсе? Ведь ни для кого не секрет, что такие дети редкость, и…

– Сейчас я надеюсь на то, что мы будем обращаться друг к другу на «ты», – перебил ее маг. – До сих пор это у тебя получалось.

– Хорошо, это выполнимо. Так на что вы… ты надеешься?

– На чудо, – охотно отозвался Даагон. – А для чуда нужно время. В столицу дорога не близкая, особенно для тех, кто идет пешком или очень уж издалека. А кто-то еще не может решиться. Я жду не меньше двух претендентов, и они придут.

– Откуда такая уверенность? – Девушка бросила из-под ресниц недоверчивый взгляд и снова потупилась. – Ты что-то прозреваешь в будущем? Тогда почему твое знание закрыто для меня?

– Не знание. Всего лишь смутные предчувствия и некоторые выводы здравого рассудка.

При слове «здравого» оракул не сумела сдержать скептический смешок. Лорд сделал вид, что не заметил дипломатической ошибки посланницы.

– Но я позволил тебе войти в мой дом не для беседы о моих умственных способностях, Эоста. Тебе ничего не кажется странным? Например, почему мы узнаем о существовании Древа Смерти только через тридцать лет? Не удивительно ли, что за все эти годы никто не заметил признаков надвигающейся беды? И даже более того. Смотри!

Отставив чашу с напитком, он порывисто сжал ее руку, выдернул девушку из кресла и потащил к арке окна. Рывком раздвинул занавесь из серебристых листьев, открывая вид, от которого у Эосты на миг перехватило дух.

Безбрежный, залитый солнцем багряно-золотой океан плескался у ее ног: могучее замковое древо Даагона возвышалось над окружавшими его рощами, подобно утесу среди волн. Высоко в пронзительно синем небе играли, гоняясь друг за другом, грифоны. Огромные создания издалека казались чайками. Здесь не было и в помине извечной печали, царившей в осенних эльфийских лесах, въевшейся в древесную кору, в листья и даже воздух.

– Смотри, – повторил лорд. – Наши земли возрождаются! Я не помню, чтобы так быстро росли деревья, так ярко золотилась листва и обильно плодоносили сады. Где признаки тлетворного влияния Древа Смерти?

– Может быть, изменения накапливаются глубоко в корнях, в сердцевине древесины? – неуверенно предположила девушка. – Поэтому мы их еще не замечаем? Древо Смерти еще не набрало достаточно силы…

Даагон рухнул в кресло, которое до того занимала его гостья, коротким заклинанием придвинул к ее ногам другое и вновь взялся за чашу.

– Но почему, Эоста? За это время в наших лесах выросли сильные деревья. Тридцатилетний энт – уже гигант, если его хорошо кормят. И еще одна удивительная странность… Дриады закончили осмотр священных деревьев тех семей, откуда исчезли дети… Так вот, только в древе рода Эрсетеа нет ни следа гнили! А у всех других она обнаружена, хотя, действительно, пока что таится глубоко. Дриады надеются найти против нее средство, но это не главное. Подумай, что это значит, прорицательница.

Янтарные глаза девушки затуманились и словно опрокинулись – она ушла в видения. Молчание длилось так долго, что Даагон не вытерпел. Наклонившись, он осторожно сжал хрупкие плечи посланницы королевы, заглянув ей в лицо:

– Это значит, у нежити что-то пошло не так, Эоста. Это их Древо чахнет, а не наши! А это значит, что мой сын жив!

– Отпусти меня! – отчаянно прошептала девушка. – Тебя поразило безумие Галлеана! То, что ты говоришь, – невозможно.

Даагон, пробормотав извинения, откинулся на спинку кресла.

– Я всегда знал, что он жив. Знал сердцем, хотя и не верил рассудком. А вот сегодня получил подтверждения. Я молил Галлеана о чуде. О, как я молил! И каждый раз в священной роще мне казалось – бог смеется надо мной, и молитвы напрасны. Я не понимал его!

Он снова вскочил, не в силах сдержать чувств, подошел к арке окна и вцепился в обрамлявшие проем ветви.

– И знаешь, когда я окончательно поверил, оракул? На том самом королевском совете. Когда вдруг понял: если мой мальчик каким-то чудом выжил, то не только я – и он тоже умрет после того, как древо рода Эрсетеа будет передано чужой крови. Я убью сына своими руками, издалека, так и не увидев его. Разве могу я допустить такое?

– Почему же ты не сказал этого королеве, милорд?

– У меня не было доказательств. Теперь они есть – чистое древо Эрсетеа, и я молю Галлеана, чтобы каждая птица в Невендааре знала о состязаниях и пела о них на каждой ветке. Если мой сын жив, – а он жив! – то он услышит и придет. Он должен понять, что речь идет о смертельной угрозе его жизни.

– Нет, – твердо сказала Эоста, поднимаясь. – Надежды на то, что он жив, бесплодны. Чистоте древа Эрсетеа может быть и другая причина. В конце концов, ты же так и не смог тогда закончить ритуал поименования сына. Ты безумен, лорд Даагон. Боишься грядущей смерти и придумываешь что угодно, лишь бы избежать ритуала разрыва. Я понимаю тебя и не осуждаю.

При этих словах Даагон страшно побледнел, но промолчал: было бы нескромностью напоминать о том, что трусу никогда не стать лордом и мастером битв.

– Ты забыл о нас! – между тем продолжала говорить эта юная Совесть, сжав в напряжении кулачки. – Твои надежды и мечтания о невозможном опасны не только для твоего рассудка, но и для жизни всех эльфов. Ты медлишь, не желая расставаться с жизнью, а Древо Смерти растет. Ты предаешь свой народ!

Лорд поморщился и вдруг вытащил из ножен на поясе кинжал.

– Какой пафос! Милый цыпленок, вот тебе способ заставить меня склониться перед тобой. Зарежь себя во благо народа, а потом спой мне ту же песню, имея полное на то право, как герой. И я тут же в память о тебе сдамся кому угодно, хоть демонам. Ну?

Девушка осторожно, словно гадюку, взяла оружие. Пальцы чуть дрогнули, сомкнувшись на узорной рукояти. Глаза смотрели испуганно.

– Это в самом деле необходимо? – Ее голос тоже дрогнул, и она кашлянула, прочищая горло от внезапного комка. – Ты даешь слово, что после моей смерти выполнишь просьбу королевы?

– Что я слышу, Эоста? Ты уже торгуешься и ставишь условия? Мое слово, ха! «Ты медлишь, не желая расставаться с жизнью, а Древо Смерти растет», – так, кажется, ты сказала? Ладно, дай сюда ножик, дитя, а то порежешься! – Даагон щелкнул пальцами, и кинжал рассыпался, щекотнув ладонь девушки крохотными искрами. – И передай королеве: я прошу ее… нет, умоляю подождать до праздника Двух Лун. Осталось всего двое суток.

Она кивнула и медленно повернулась к двери, словно не хотела уходить.

– Ты ничего не хочешь мне сказать на прощанье, Эоста? – насмешливо окликнул ее лорд. – Ну, там, пожелать крепкого здоровья. Из уст оракула это особо обнадеживает.

– Хочу! – Девушка повернулась так стремительно, что взвилась грива каштановых волос. – Я понимаю женщин, которые оставляли тебя, лорд. Ты привлекаешь, как пылающий огонь – замерзшего путника. В тебя можно влюбиться, но невозможно любить: с тобой слишком страшно. Ты не греешь душу, ты ее сжигаешь. И свою, и души тех, кого ты любишь. Они не выдерживают твоего накала. Потому ты, лорд древнейшего благородного рода, смог найти жену только среди диких кланов – они тоже все немного… ненормальны.

Даагон улыбнулся и подошел к ней вплотную:

– Наконец-то за мою длинную жизнь нашлась хотя бы одна благородная эльфийка, способная сказать мне в лицо то, что думает. Но ты же не знаешь, Эоста, каким этот огонь бывает… бережным. Позволь, я покажу.

Протянув руку, он медленно, очень медленно провел кончиками пальцев по ее щеке. И от этого легчайшего прикосновения по девичьей коже заструились такие же теплые медовые лучи, как на рунах священного Посоха Духа.

Эльфийка замерла, и только ресницы ее настороженно подрагивали. Может быть, она опасалась резким движением разозлить сумасшедшего. Когда ее сжатые губы удивленно раскрылись, Даагон убрал руки за спину.

– Видишь, Эоста, все вовсе не так страшно. Прости, если я тебя обидел.

– Что это было? – Она прижала ладонь к щеке, которой касались его пальцы, словно пыталась удержать растаявшие бесследно сполохи. – Какая-то особая магия? Я словно слышала пение утренних птиц, видела встающее солнце, и его лучи грели меня.

Лорд удовлетворенно кивнул.

– Ты увидела! Значит, когда-нибудь ты сможешь стать Девой Огня, оракул. Да, это магия, хранимая родом Эрсетеа, – огонь творения Галлеана и Солониэль, создавших леса Невендаара и населивших их первородными. Этот свет струится в каждом стволе и листе эльфийских рощ. Лес наделяет им своих дочерей, противостоящих пламени Бетрезена. И эта магия вплетена в священный эльфийский Посох Духа вместе с другими силами.

– Я знаю о ней, но и подумать не могла, что она такая… дивная! – Даже кончики ушей Эосты порозовели. – Совсем непохожа на магию земли.

– Она бывает разной. Магия для боя и магия для любви. Но всегда и во всем ей нужна полная открытость ее носителя. Полная. Иначе огонь не сможет гореть. Ты похожа на меня, дитя, только еще очень юна. Ты открыта. На том совете только в твоих глазах я увидел сострадание…

– В моем доме это называют детской непосредственностью, – улыбнулась пророчица.

– А в моем – сумасшествием, – напомнил лорд, изрядно смутив гостью. – Ты способна чувствовать огонь Галлеана и научишься брать его, не сгорая. Но брать – это еще не все. Куда важнее научиться отдавать. Я так и не научился делать это… разумно. Кстати, вот тебе я с радостью передал бы и наше древо, и знания. Может быть, ты согласишься стать моей наследницей, когда я сниму условие?

Девушка в ужасе отшатнулась:

– Нет! Я действительно родилась в ту же ночь Двух Лун, лорд, но я не хочу стать причиной твоей смерти и смерти твоего сына!

– Вот как? – улыбнулся Даагон. – Так значит, ты поверила мне, пророчица?

Девушка резко повернулась и выбежала из комнаты, так и не ответив. Но лорд не сомневался: она поверила. Хотела поверить. И будет просить у бога Галлеана откровения.

Он подозвал кружившего в небе грифона, вскочил на него и через миг исчез в небесной сини.

Глава 2. Наследники

В канун празднеств Двух Лун в Альянсе царило щемящее ожидание притаившейся беды. С границ приходили дурные вести: Империя людей, не так давно сокрушенная эльфами, пока предпочитала мелкие стычки, но вполне могла собраться для полномасштабного ответного удара, а гномы все чаще нападали на магические рудники.

Да и в самом Альянсе ветви диких и благородных эльфов, только-только протянувшиеся друг к другу, соприкоснулись, но не срослись: вражда нарастала, и все чаще дикие кланы отказывались подчиняться Иллюмиэль. Да что дикие! Клан Гаэтер, с тех самых пор, как принял обратно свою дочь Тиаль, смотрел на Альянс волками. Благородные эльфы не рисковали появляться в их владениях – лучники клана считались лучшими. А уж на лорда Даагона воины Гэтера поклялись даже не тратить стрелу. Поэтому было сущим самоубийством среди бела дня свалиться камнем с неба на то самое дерево, на ветке которого его обещали вздернуть.

Даагон впервые за тридцать лет увидел прекрасные глаза Тиаль и самонадеянно решил: если уж его возлюбленная – молча, но красноречиво держа стрелу на натянутой тетиве, – выслушала его речь и не только не пробила ему сердце, как обещала когда-то, но даже позволила живым и невредимым убраться восвояси, то она согласилась помочь.

Потому он и не переживал за состязания и терпеливо ждал, когда придет его сын. Ждал, что нежить воспользуется поводом, – для них это отличная возможность проникнуть к эльфам и укрепить связь Древа Смерти с древом рода Эрсетеа. В том же, что посланник Мортис явится в назначенный срок, лорд не сомневался, как если бы получил откровение Галлеана.

На месте друидов он бы до последнего мига выжидал, когда появится настоящий его наследник… если тот жив. А он жив, иначе и быть не может! И то, что слуга Мортис не торопился явиться, лишь укрепляло уверенность лорда.

Изловив посланника нежити, Альянс куда быстрее узнает, где находится логово Древа Смерти. Но лорд должен вычислить его сам, причем до того, как посланник вычислит его сына. Даагон не мог открыть совету своих подозрений, ведь королева и архонты так и не поверили, что его сын мог спастись.

Что ж, скоро все станет ясно. И если лорд ошибся, если его сердце лжет, то он сам себя проклянет, как уже многие эльфы проклинали повредившегося умом главу великого дома, не торопившегося снизойти до чаяний Альянса. Правда, до полноценной волшбы дело пока не доходило, ограничиваясь почти безобидным пожеланием «чтоб он сдох побыстрее».

Почти в каждой небогатой и не столь родовитой семье кто-нибудь мечтал о сокровищах и знаниях рода Эрсетеа и с нетерпением ждал восхода Большой луны, когда лорд снимет нелепое требование, а архонты – заклинание с огромного королевского колокола, который теперь мог зазвучать только под рукой рожденного в определенную ночь тридцать лет назад.

А потому, когда на закате в воздухе поплыл густой, всепроникающий рокот набата, закружив желтым вихрем палые осенние листья, стоящий рядом с колоколом вызвал и ликующие, и враждебные взгляды.

Тем временем претендент в наследники, отскочив в сторону, смотрел на размеренные движения громады и поражался, как это ему удалось сдвинуть с места такую гору бронзы? Да и то сказать, извлечь подобный грому звук из безъязыкого колокола можно было только какой-нибудь хитростью, магией или грубой силой жителя Великаньих островов, если тот будет колотить по нему такой же огромной кувалдой. Претендент же был отнюдь не великан – невысокий, тонкий, непонятно в чем душа держится. Да и в руках – ни кувалды, ни магического жезла, ни даже завалящего меча.

Кубки на столешнице в малом королевском зале приема откликнулись набату тонким серебряным эхом.

– Вот и первый. Пошло веселье, – пробормотал лорд Даагон, услышав разнесшийся рокот.

Королева вздохнула со смешанным чувством облегчения и грусти: ожидание закончилось, но ее собеседник не заслуживал такой смерти.

– Ты уверен, лорд, что это не может быть слуга Мортис? Не думаю, что они допустят передачи твоего древа чужой крови, раз это способно повредить корню Древа Смерти.

Они оба ждали схватки с друидами, но по разным причинам. Даагон вздохнул: теперь надо будет уберечь сына еще и от архонтов, ведь Древо не могло на него не повлиять. Как соприкосновение с чудовищем исказило его мальчика, даже если он чудом спасся? Никаких «если»! Он спасся. Но теперь его снова надо спасать.

Но вслух он произнес лишь:

– Вряд ли слуга Мортис придет первым. Это наверняка кто-то из диких кланов откликнулся на мою просьбу.

Королева восхищенно свела ладони.

– Когда ты только успел, сидя в своем замке?

Даагон отставил кубок, едва пригубив эль. Сегодня он решил не пить… много. А это уже второй кубок за время беседы.

– Когда Тиаль уходила, я просил ее об одном: помочь Альянсу хотя бы раз перед моей смертью, даже если она наступит от ее стрелы. Вот и пришло время для этой помощи. Я, если хочешь знать, тридцать лет мучился: ну как умру случайно и не успею последний раз позлить любимую!

– Все шутишь, Даагон.

– А что мне остается, моя королева? Мужчины не плачут. Это не в эльфийских традициях – плакать перед… Ну, хорошо, хорошо, молчу. Но обычно рыдают после, и совсем другие лица.

Иллюмиэль деликатно спрятала улыбку за поднесенным к губам кубком с нектаром. Жаль, не дала полюбоваться. Она еще прекрасней, когда улыбается, только случается это невероятно редко после того, как королева эльфов оплакала погибшую мать. Конечно, повод для улыбки огорчал, но раз уж взялся за роль шута, то будь готов к тому, что будут смеяться и над твоими слезами.

Королева вернулась к прерванному звуком набата разговору:

– Как бы там ни было, но с одним твоим предложением трудно согласиться, лорд.

– С которым из?

– Что нам нужно искать помощи людей и гномов. Чем они могут помочь? А вот осложнить нашу жизнь смогут немедленно, если только узнают о грозящей нам беде. Ха, да они начнут убивать нас уже сейчас, чтобы не допустить второго Алкмаара!

– Вот поэтому нам и необходим мир с Империей и Горными Кланами, чтобы обезопасить границы во время поисков Древа Смерти. Люди и гномы должны понимать, что исчезновение эльфов обрадует их ненадолго и пепел Алкмаара вплотную подойдет к их границам.

– Узнав о грозящей нам гибели, они только быстрее объединятся. Чем меньше останется эльфов сейчас, тем меньше нежити будет потом в ордах Мортис.

С этим было трудно спорить. Эльфийский союз остался в одиночестве среди враждебного, полного ненависти мира. И спасение следовало искать только в самих себе.

Рядом с королевой неслышно появился страж и что-то тихо доложил. Даагон не прислушивался, но отметил, как брови Иллюмиэль чуть приподнялись, а глаза – потемнели.

– Веди, – приказала она стражу, тут же исчезнувшему за колонной, и повернулась к собеседнику: – Ты ошибся, лорд.

И ему даже не захотелось спросить – в чем именно. Ясно, что во всем на свете, даже в том, что родился, хотя и тут он не виноват. И если королева намерена выслушать первого претендента не в тронном зале, то ошибся Даагон, действительно, сильно. Значит, Тиаль тоже не поверила ни единому его слову. Почему же тогда она его не убила? Неужто попросту решила не лишать Альянс такого хорошего бойца?

Пока лорд, рассеянно водя ногтем по выгравированным на кубке узорам, думал, стоит ли нарушать только что данное самому себе обещание оставить алкоголь в покое, страж вернулся. При виде того, кто первым вызвался участвовать в состязаниях, все сомнения покинули Даагона, и он осушил кубок до дна, залпом: такое надо было хорошенько запить.

Откашлявшись, глава великого дома вопросительно взглянул на королеву и, дождавшись ее разрешающего знака, спросил:

– Как тебе удалось заставить колокол заговорить, Эоста?

– Не знаю, – моргнули янтарные глаза. – Я должна была… Кто-то должен был это сделать, чтобы спасти…

Девушка запнулась, и лорд услужливо подсказал:

– Весь эльфийский народ.

Пророчица чуть покраснела и вытянула спину стрункой, прозвенев:

– Да! Когда я просила Галлеана об откровении, то увидела этот колокол. Я должна была дать знак тем, кто ждет. Теперь они придут.

Но «они» все не шли.

Темнело, тихими лампадами зажглись звезды. Малая Луна светила особенно ярко, затмевая их сияние, а до восхода Большой оставался час с небольшим.

Когда лорд уже подумывал о третьем кубке эля, а его будущая наследница искусала губы в ожидании, боясь поднять глаза на суровое лицо Даагона, рокот набата снова разнесся над эльфийскими рощами, заставив трепетать каждый листок.

К великому сожалению лорда, прием претендентов перенесли в величественный тронный зал, где, разумеется, не было никаких уютных столиков с напитками и фруктами, которыми можно было бы скрасить несправедливость судьбы.

Вторым оказался Сонил из клана воров – высокий даже для эльфа, с широченными плечами, подобающими скорее гному, нежели созданиям Галлеана и Солониэль. Удивительно, как он справлялся с тонкой воровской работой, требующей ловкости и неприметности. Этому никогда не стать Лунной Тенью. Может быть, он втирался в доверие жертвам? Очень уж добродушное лицо и располагающая улыбка.

Страж доложил то немногое, о чем сообщил сам претендент: Сонил остался сиротой после пожара, уничтожившего где-то в глуши небольшую семью диких эльфов, не входивших в Альянс. Его, единственного выжившего, приютил клан воров, и случилось это лет десять назад.

Королева нахмурилась, узнав, каким возмутительным способом Сонил ударил в колокол: по-великаньи тупо использовал подобие кувалды – пригнул близрастущее деревце и отпустил.

По кивку Иллюмиэль, к расспросам приступил Даагон:

– Что ж ты так медлил, эльф? Мы заждались.

– Так я издалека шел, благородный лорд, почти от болот змеекожих. Еле успел, – широко улыбнулся Сонил. – Как услышал, что несметные сокровища дома Эрсетеа даром в руки плывут, так в дорогу и собрался. Да и клану нашему негоже такое упускать. Это ж подумать только – такой благородный род, да в клане воров будет, а?

И ведь искренне радовался, паршивец. Ни малейшей издевательской нотки в голосе, ни тени насмешки в восторженно вытаращенных глазах. То ли совсем дурак, то ли, наоборот, изощрен и отчаянно смел, чтобы при королеве и архонтах открыто насмехаться над благородными эльфами.

– Моя королева, сиятельные архонты, благородный лорд, – по очереди поклонился вор. – Клянусь, я не уроню славы древнего рода Эрсетеа.

«Но не честь. Впрочем, после меня и честь, и славу ронять еще ниже просто некуда», – мысленно усмехнулся Даагон. Внешне он оставался невозмутим, но его взгляд нашел бледное личико пророчицы Эосты. Разве сможет нежная девушка посрамить в испытаниях наглого вора?

К счастью, в этот момент рокот набата третий раз за вечер всколыхнул птиц, уснувших в гнездовьях.

Перед королевой и архонтами предстал угловатый подросток. Тридцать лет для эльфа – это, конечно, еще совсем юность. Но не детство же! Черты острого треугольного лица не отличались приятностью по эльфийским меркам – слишком уж резкие. Узкие губы плотно сжаты, жесткие черные волосы, обрезанные до линии подбородка, торчат в стороны перьями, а взгляд – дерзок до неприличия. Одеяние цвета пожухлой осенней травы выдавало в мальчишке лучника диких кланов.

В нарушение традиций претендент опередил стража и самолично, звонким девичьим голосом, назвался:

– Тинира от клана Гаэтер!

Подбородок надменно вскинут, в хищной улыбке блестят зубы – девчонка прекрасно знала, какой эффект произведет имя клана. Впервые за три десятилетия кто-то от Гаэтер удостоил внимания эльфийский союз.

Услышав, что для извлечения звука Тинира использовала стрелу составного лука, понимающие в стрельбе и заговоренных колоколах архонты одобрительно переглянулись: и сам лук выше похвал, и лучнице удалось подобрать нужные расстояние и точку удара по бронзовой махине.

На этот раз королева не позволила Даагону расспрашивать возможную наследницу и поступила, как всегда, мудро: лорд онемел и вперился в пустое место, представляя там изящный стол, два кубка и себя, отмечающего с Тиаль предсмертное примирение.

– Передай нашу благодарность клану Гаэтер, Тинира, – сказала Иллюмиэль, – за то, что он откликнулся на призыв эльфийского союза и прислал тебя.

– Я передам, королева, – лучница склонила голову и тут же резко вскинула. – Но не буду скрывать: даже по воле моего клана я не подошла бы к этому вашему колоколу, если б на состязания не вызвался мужчина. Клан Гаэтер не может допустить, чтобы у самого презренного из эльфов появился приемный сын и наследник. Лорд Даагон недостоин сына. Никакого!

«О, эти дикие эльфийки, такие горячие по сравнению с нашими изысканными статуями!» – «Самый презренный эльф» торопливо опустил веки, чтобы лучница, сверлившая его убийственным взглядом, не прочла в его глазах улыбку.

Однако не стоит забывать, что, если этот взъерошенный галчонок проиграет, у ее клана будет еще одна причина люто ненавидеть благородные дома. А это, если вспомнить о влиянии Гаэтер на другие дикие кланы, сделает разрыв эльфийского союза почти неминуемым. Следом воспрянет Империя с ее инквизиторами, а там уж и до новой войны людей и эльфов рукой подать. И опять Даагон окажется виноват.

Но где же тот, кого он на самом деле ждет, ради кого прослыл безумцем и «предателем всего эльфийского народа»?

Четвертый удар колокола прозвучал так неожиданно, громко и резко, будто прямо во дворце разорвалась шаровая молния.

Даагон вздрогнул и едва сдержался, чтобы не уставиться на парадные врата тронного зала, как какая-нибудь имперская деревенщина. Краем глаза он отметил двух вошедших стражей и не сразу осознал, что озвученное одним из них имя имеет прямое отношение к состязаниям.

Только когда страж троп Энрах, приветствовав королеву и архонтов, почтительно поклонился и ему, лорд догадался, с чего бы такая честь.

Он был разочарован и уже вполуха слушал доклад наблюдателя о способе, каким претендент вызвался в наследники: Энрах бросил в колокол меч.

«Необычный, стало быть, меч. Простой звякнул бы по-комариному. Надо бы посмотреть, что осталось от оружия… Наследнички, демон их задери, – ни одного одаренного мага! – думал лорд, оглядывая четверку молодых людей, претендующих на его имя. – Впрочем, чем еще, как не магией, справилась с первым испытанием Эоста? Что ж, Даагон, она права – ты безумен, и тебе пора уйти на покой. Вечный…».

Тот, кого он ждал, не явился, равно как и посланец друидов Древа Смерти, – из этих четверых в подобном просто некого подозревать. И вот последнее-то как раз настораживало. Неужели весть не долетела до Алкмаара? Или слуги Мортис боятся проверки главным Посохом Духа, которая предстоит каждому претенденту?

Церемония официального знакомства с Энрахом, лет пять известным среди эльфов, прошла совсем быстро: надо было успеть на торжество Двух Лун. На следующий день предстояло огласить испытания для каждого соперника – в той сфере, какую он применил при вызове голоса колокола.

Даагон приотстал от королевской свиты, спешившей на холм с танцевальной поляной, откуда лучше всего было наблюдать встречу Двух Лун.

«Еще не все, – думал он. – Время еще не вышло. Ты же здесь, ты должен быть здесь! Неужели ты просто боишься привлечь к себе внимание тех, кто на тебя охотится, и выбрал крохотную отсрочку вместо сражения за жизнь? Пойми, ведь ты же не один будешь за нее биться, мальчик мой!»

Он торопился к поляне с оставленным почти без присмотра колоколом – единственный страж тоже уставился в небо, хотя обязан был наблюдать за явлением претендентов до последнего мига.

– Как будто наследник может упасть с Большой луны, – проворчал лорд.

Еще больше его огорчило, что колокол уже опущен к земле, и теперь его невозможно раскачать даже великану.

В момент восхода Большой луны, когда вот-вот должен был показаться краешек серпа и все взоры были прикованы к небу, земля грозно дрогнула, как будто в недрах повернулось что-то немыслимо огромное или все демоны Падшего разом поднимались на поверхность. Тучами взметнулись сорванные с ветвей птицы, грифоны с тоскливыми криками поднялись в небеса.

Серп Большой луны прорезался – словно ангелы чуть-чуть приоткрыли портал в мир сияющего света Всевышнего, – и никто его не приветствовал, только всполошенные птицы кричали и кружили над лесом.

Дрожь постепенно стихла, прорыва Легионов Проклятых тоже не последовало, но каждый эльф в душе был уверен: он стал свидетелем зловещего предзнаменования.

Никто еще не знал, что так прозвучал пятый удар королевского колокола.

Никто, кроме двоих: того, кто вызвал глубинный гул, и лорда Даагона, ждавшего до последнего мига.

И потом лорд долго сожалел, что сразу не обратил особого внимания на смутную фигуру, проходившую мимо колокола. Некто, почти невидимый в ночной тени под деревьями, оступился, словно что-то его толкнуло, глухо охнул (тогда лорд и глянул пристальней) и, падая, задел опущенный колокол. Задел случайно – в этом можно было поклясться, – но от его прикосновения бронзовая махина исчезла с нутряным, тягостным вздохом, перешедшим в земную дрожь.

Этот вздох словно вытянул воздух из груди лорда, сжав его легкие в гигантском кулаке. Пока Даагон судорожно пытался вздохнуть, упавший поднялся и растворился в лесу. Страж молча кинулся следом.

«Вот и жрец Древа Смерти, – несколько успокоился Даагон, придя в себя от потрясения. Хоть что-то из предположений оказалось верным. – Но какой небывалый кошмар изрыгнула Мортис из недр своей ненависти? О Галлеан… не слишком ли много ненависти для этого маленького мира!»

И лорд поторопился к месту исчезновения колокола, пока туда не пришли следопыты.

Наутро Даагон узнал, что загадочный пятый не стал набиваться в наследники, хотя формально имел на то полное право. Более того, все его поиски были безрезультатны, равно как и стража, охранявшего колокол. Враг – а обладавший столь грозной магией уничтожения не мог быть никем иным – где-то затаился.

– Объяснение может быть только одно, – вслух размышлял Даагон, меряя шагами библиотеку, куда пришел искать сведения об увиденной им необычной магии. – Это был наблюдатель, случайно выдавший себя. Он изначально не собирался участвовать в состязаниях и просто ждал до последнего мига, как и я сам. Ждал! А что это значит, Хоэрин?

Хранитель, перебиравший свитки, поднял голову – совсем белую, словно вылинявшую от бессчетных дождей, прошедших в Невендааре за прожитые им столетия.

– Это значит, Даагон, он ждал того же, кого ждешь ты. Следовательно, ты не безумен, если это тебя еще волнует.

– Ты стал бы величайшим целителем, Хоэрин, – у тебя интересные способы определения болезни и, главное, ее лечения. А вместо этого ты чахнешь тут в пыли!

– Юноша, – строго глянул на лорда хранитель знаний, – ты моложе меня в два раза, а посмотри на наши головы – я и вполовину не так сед. Так кто из нас чахнет? А если отбросить шутки, ты пропустил еще одно объяснение, почему этому пятому не было необходимости идти в наследники.

– Дай подумать… – лорд потер виски – ночь выдалась бессонная. – Ты намекаешь, что мой сын уже среди соискателей, поэтому друид и остался всего лишь наблюдателем? Нет, невозможно. С Энрахом я на ножах уже лет пять, и не верится, что моя кровь не открылась бы мне за эти годы. А вот о воре я не знаю ничего, да. Но и он не вчера принят в клан. И потом, знаешь ли, у нас с ним ни малейшего семейного сходства. Ты бы видел этого наглого идиота!

– Действительно, ни малейшего… – ответил хранитель, до странного сосредоточенно глядя в свиток. И кончики острых ушей у него подозрительно дрогнули. – Ну есть еще третье объяснение.

– Какое? – сдался лорд.

Хоэрин свернул лист в трубку, кинул за плечо, и тот поплыл вдоль заваленных древностями полок, выискивая свободное место. А хранитель уже поднял руку над головой, что-то прошептал – в раскрытую ладонь упала книга рун.

– А ты не подумал, славный мастер битв, что подобное нападение в одиночку не совершают? – спросил маг, открывая книгу. – Служителей Мортис должно быть, по меньшей мере, двое. Один участвует в состязаниях и побеждает, другой наблюдает, чтобы ему не помешали. И именно наблюдатель, как сильнейший маг, должен сразиться с архонтами и закончить ритуал передачи древа рода Эрсетеа наследнику. Точнее, Древу Смерти.

– Значит, я все-таки безумен. Из тебя вышел бы плохой целитель, Хоэрин.

– Преждевременный вывод. Мы не знаем, какое из наших трех предположений соответствует действительности. Может быть, существует и четвертое… Даагон, будь любезен, не мельтеши перед глазами!

Лорд, сдвинув древние летописи, уселся на краешек стола, сцепив пальцы на колене.

– Дай подумать…

– Не дам. Слезь отсюда, не ровен час свитки помнешь! И вообще, тебе надо отдохнуть. Выглядишь – краше в гроб кладут.

– Для гроба – сойдет! – отмахнулся Даагон, поднимаясь. – И потом, я уже подумал. Четвертое объяснение – тот, кто уничтожил колокол, и есть мой сын. Так, что ли, получается? Еще невозможнее! Он проходил мимо, хотя время еще оставалось, понимаешь? И примененная им магия… да чернее только пепел Алкмаара!

– Сгинь с глаз моих, Даагон, в сей же миг! От твоей неподобающей благородному эльфу горячности может случиться пожар в моем хранилище. Тебе пора идти: скоро совет объявит о дальнейших испытаниях.

– Да и Галлеан с ними, с состязаниями! Не мне же участвовать – в конце концов, не ритуал разрыва, вполне обойдутся без меня. Нет, Хоэрин, с третьим объяснением тоже плоховато сходится, причем – по той же причине, что и со вторым: и Сонил, и особенно Энрах – давно на глазах архонтов. Неужели маги эльфов не почуяли служителей Мортис прямо у себя под носом? Я вот, к примеру, не почуял. И никто, даже королева.

Хоэрин задумался, отложив книгу. Глубокая морщина прочертила его высокий лоб.

– Ты прав, и это мне очень не нравится. А что показал Посох Духа?

– Они его еще не видели. Это предстоит сегодня. Стоит архонтам вынести Посох Духа из зала совета, он горстки праха не оставит от червивого эльфа, так что слуге Безмясой не резон соваться в наследники.

– Согласен.

– Надо же! Вот и остается то, с чего мы начали: тот неизвестный – друид Древа Смерти, и он ждал. А значит, ему есть кого ждать. Мой мальчик не знает о состязании или что-то помешало ему прийти. Что же мне делать, Хоэрин? Каждый мой следующий шаг может стать непоправимой ошибкой!

– Я уже сказал: идти спать. Тут ты точно не ошибешься.

Даагон, скрестивший руки на груди, даже не пошевелился.

– Твоя ошибка в том, мой юный друг, – со вздохом сказал библиотекарь, не выдержав его укоризненного взгляда, – что ты пытаешься решить все задачи за один присест. Пока мы можем быть уверены только в одном: жрецы Мортис – здесь, а с ними – знание, где они растят Древо Смерти, и нам надо их найти.

Он замолчал, но лорд по-прежнему стоял перед ним, как крепко пустивший корни саженец.

– Второе, – вздохнул Хоэрин еще горестнее, – если твой сын жив и слуги Безмясой тоже его ищут, то нам надо обезвредить их, прежде чем они найдут его. Вот и получается, что именно вычислить жрецов – твоя главная задача. Понимаешь, вовсе не спасение мира, эльфов, древа Эрсетеа и гипотетически живого сына. Сейчас – жрецы! Я сообщу, если найду что-то о примененной ими магии. И, храни нас Галлеан, хорошо бы заодно найти и защиту от нее!

На этот раз, к немалому облегчению хранителя свитков, лорд кивнул и направился к двери. Впрочем, не дойдя, вернулся.

– Да, чуть не забыл! А какой меч способен своротить с места бронзовую махину одним ударом?

Хоэрин схватился за голову:

– Ну а это тебе зачем?

– Надо. Страж рассказал мне кое-какие подробности вчерашнего: от удара Энраха колокол провернулся, как игрушечный. Наблюдавшие магессы едва его удержали, а то бы слетел и многих покалечил.

– Алкинор, – не раздумывая, ответил старый эльф. – По легендам, этот меч был способен резать скалы как масло. Странно только, что колокол вообще уцелел после удара таким оружием.

Даагон покачал головой:

– Не совсем уцелел. Ночью я этого не разглядел, но, говорят, на нем образовалась вмятина, которую уже не выправишь. Потому магессы и спустили его наземь. И потом, Энрах бросал меч плашмя.

– Любопытно… Алкинор считался утерянным уже в старину.

– Попробую выяснить, откуда этот меч у стража троп.

– Лорд Даагон! – Хранитель свитков привстал, свирепо сведя брови. – Главная задача! Уже забыл? Главная! А теперь оставь меня, ошибка Галлеана, иначе я изгоню тебя заклинанием ветра или усыплю до совета архонтов!

Может быть, Даагон и выполнил бы пожелание старого друга отдохнуть хотя бы час, если бы судьба не подтвердила, что поговорка «на ловца и зверь бежит» существует не напрасно. Не успел он сам себе пообещать в первую очередь заняться Энрахом, ибо к стражу троп накопилось чересчур многовато вопросов, тот неожиданно вынырнул из-за ствола могучего дуба, словно подкарауливал лорда.

При столкновении с глазу на глаз главы рода Эрсетеа и его потенциального приемного сына лопнула и та видимость учтивости, которой оба придерживались в присутствии посторонних.

– Не думай, полумертвец, что я так жажду стать твоим сыночком! – ощерился Энрах с такой ненавистью, что лорд на мгновение опешил. Их взаимная неприязнь, вспыхнувшая с первой встречи по столь ничтожному поводу, что он давно забылся, еще не принимала столь бурной формы. Время Двух Лун, однако ж…

Губы Даагона сложились в презрительную усмешку:

– Нет уж, малыш, нечего оправдываться. Раз позвонил в колокольчик – будет тебе за это отеческая порка.

Энрах положил руку на рукоять меча.

«Отлично, вот и посмотрим на Алкинор!» – обрадовался лорд, не забыв брезгливо процедить:

– Впрочем, я не буду пачкать руки об алкмаарскую падаль.

Ноздри стража гневно раздулись, пальцы на рукояти побелели. Но меча он не обнажил.

– Отвечай, что ты сделал с Эостой? – прошипел молодой человек не хуже архилича Мортис. – Как ты посмел к ней прикоснуться?

– Ах, какие нескромные вопросы – что да как именно! Такие подробности не для детей. Но, скажу тебе, мечта некрофила, – ей понравилось.

Вот теперь меч со свистом покинул ножны, и Энрах взревел, кидаясь на лорда.

Тот даже не потянулся к своему оружию – зачем ронять честь клинка недостойной его схваткой? Уклонившись от атаки, развел руки в стороны и резко взмахнул, словно собрался плюнуть на все и улететь. Из-под ног Энраха взметнулся ворох палых листьев. Отбиваясь от них левой рукой, страж снова сделал выпад. Даагон отпрыгнул. Миг – и его противника с ног до головы окутал желтый лиственный смерч, залепив глаза.

Энрах закрутился, пытаясь вырваться из кокона, слепо размахивал мечом, измельчая листья в крошево, но от этого оно забивало глаза и уши еще плотнее. Изнутри столба некоторое время слышались грубые ругательства, но очень скоро листья заткнули сквернослову рот.

Лорд прислонился к стволу дуба и, скрестив руки на груди, наблюдал за толстым лиственным столбом, носившимся по поляне. Удивляло, почему соперник не использует защиту от магии земли, – страж троп обладал достаточными знаниями, чтобы противостоять такой простой контратаке. Наконец столб споткнулся о могучий корень, упал, и листья мигом осыпались, образовав над телом добрый курган. Меч, выпавший при падении из руки стража, отлетел к ногам Даагона.

Лорд поднял клинок и охнул: рукоять оказалась горячей. Даже для того, кто умеет вызвать в себе огонь Галлеана, держать меч было едва терпимо.

– Да что с ним такое? – прошептал Даагон, тронув черное лезвие кончиками пальцев с еще большей нежностью, чем девичью щеку.

Весь в хаотичных темных разводах, как бы закопченный, клинок выглядел и прекрасным, и устрашающим, и… больным. Багровые сполохи судорожно пробегали по лезвию, как языки пламени по угасающим углям, и пытались, но не могли сложиться в магические руны.

Неожиданно Даагону показалось, что в роще завелось горное эхо, – кто-то над самым его ухом произнес:

– Что с ним такое?

Лорд вскинул глаза. Не слишком ли рано Энрах выбрался из-под завала?

В паре шагов от Даагона стоял юный эльф из диких кланов. Из самых диких, судя по потрепанной одежде и безыскусной костяной рукояти ножа в деревянных ножнах. И ни один лист не выдал его приближения.

Мурашки неприятно щекотнули спину лорда: он, мастер битв, никогда не подпускал к себе незнакомцев так близко, потому и прожил свои четыреста лет.

Взгляд темных глаз охотника был прикован к мечу в руках мага. Сам он опирался на необычную рогатину: ее верхушка оканчивалась выше перекладины не одним копьем, а была раздвоенной, как крестьянские вилы, и на каждый рог был насажен острый шип. Лорд видел такие усовершенствованные рогатины у охотников на монстров: никогда не знаешь, справа или слева окажется сердце очередной твари, на которых так щедр Невендаар, а с двурогим оружием не промахнешься. Правда, такую рогатину не провернуть в теле монстра, зато ослепить можно одним ударом.

Даагон отнял ладонь от клинка и покосился на лиственный курган – тот был недвижим. «Еще задохнется, наследничек!» – поморщился лорд и незаметно шевельнул рукой, шепнув заклинание. Листья начали осторожно, не привлекая внимания пришлого эльфа, расползаться.

– Я могу тебе чем-то помочь, охотник? – спросил Даагон, желая побыстрее избавиться от любопытного.

– Я ищу Тиниру из клана Гаэтер, мастер битв, – сказал эльф, не отводя глаз от меча.

Даагон понимал его зависть: какому воину не хотелось бы иметь подобное оружие, сам вид которого рождает в груди щемящую тоску и жажду?

– Тинира к полудню будет на поляне состязаний, это там, – лорд показал в нужную сторону. – И с чего ты взял, что я – мастер битв?

Он был уверен: стычку с Энрахом никто не видел. Лиственный столб, конечно, трудно не заметить даже издалека, но в нем уже никто не разглядел бы стража троп. На самом же лорде не было доспехов – ни парадных, ни боевых, а из оружия – только простой меч в невзрачных ножнах.

– Ты добыл чужой клинок, не обнажив своего. – Незнакомец улыбнулся краешком губ, показав взглядом на оттягивающий пояс Даагона меч.

– Почему ты решил, э-э… незнакомец…

– Меня зовут Лиэн.

Даагон не стал называться, прекрасно зная, какую ненависть вызывает в клане Гаэтер его имя.

– Почему ты решил, Лиэн, что я добыл меч без ножен именно в битве? Может, я его нашел или украл?

– Его клинок все еще не остыл.

– Чепуха. Лезвие бликует под солнцем, только и всего, – прищурился Даагон.

«Так это – маг? – думал он. – Не похоже. Слишком юн. Ничего примечательного, кроме ветхой одежды. Самый обычный эльф. Пройдешь мимо, и лица не вспомнишь».

– До заката еще далеко… мастер битв, – усмехнулся охотник, намекнув, что лорд врет как мальчишка, – солнечные блики не могли быть красными.

Глядя в спину удаляющемуся чужаку, опирающемуся на странную рогатину, лорд думал, что неплохо бы заполучить этого эльфа в разведчики. Да и весь клан Гаэтер нужно вернуть в эльфийский союз во что бы то ни стало, если у них даже простые охотники способны видеть потаенную магию. Потом, спохватившись, он обернулся к куче листьев: не помер ли наследничек?

Увы, нет. Даже выбрался из-под листьев и теперь сидел спиной к Даагону, обхватив плечи, словно замерз, – переживал позор. Лорд подошел, подавив усмешку и придав лицу отеческую строгость:

– Хоть ты не достоин этого меча, страж троп, но я тебе его верну. Правда, при одном условии: ты расскажешь, откуда он у тебя.

– Подарок.

– Чей?

– Не твое дело, лорд!

– Видишь ли, страж Энрах. Я должен знать если не все, то как можно больше о моем предполагаемом наследнике. Чтобы потом не произошло отторжения между ним и родовым древом Эрсетеа. Я должен, как это ни странно звучит в нашем с тобой случае… э-э… полюбить его. Или ее.

– Чудовище! – сверкнули глаза обернувшегося эльфа.

– Слушай, а ты вообще способен думать о любви в каком-нибудь другом смысле? Так кто тебе подарил этот меч?

– Когда я выиграю состязания, лорд, ты узнаешь обо мне все, что нужно знать. А пока… не смей приближаться к Эосте.

– Ты что-то путаешь. Это не я пришел к ней, а она…

Энрах вскочил, звериный оскал исказил благородные черты эльфа.

– Я убью тебя голыми руками!

«Галлеан и Солониэль, всемогущие боги! Что происходит с бесстрастными эльфами? – вздохнул Даагон. – Где прославленный холод сердца и ясный ум наших воинов?»

– Приди в себя, страж! – приказал он со сталью в голосе. – Поговорим, как настоящие эльфы, а не как склочные бабы Империи людей. С чего ты решил, что я пристаю к девочке?

– Ты к ней прикасался. И после этого она, как мертвая раба Мортис, отправилась бить в колокол и спутала мне все планы. Думаешь, я не знаю, что такое магия рода Эрсетеа?

«Интересно, и откуда же простому стражу знать, что такое эта магия?» Но лорд спросил о другом:

– Какие же у тебя были планы?

– Ты узнаешь после моей победы, – отрезал Энрах. – Если я захочу побеждать.

– То есть, как я понимаю, ты ввязался в это дело, лишь бы не допустить победы Эосты?

– Я не могу позволить, чтобы проклятие твоего рода коснулось ее.

– А тебе, значит, можно жить и с проклятием, – усмехнулся Даагон. – Тебе, видно, не привыкать, раз ты носишь меч, побывавший в Выжженных Землях. Кстати, мой тебе совет, страж троп: смени его, пока не поздно. Это оружие способно предать своего владельца.

Сунув легендарный Алкинор (если это и впрямь был он) своему ошарашенному противнику, лорд, не оглядываясь, пошел прочь. Чутье говорило ему: сейчас удара в спину не последует. Страж, так и не применивший заклинаний во время их краткого столкновения, был по-своему благороден: он желал поединка чести, который решается для эльфийских сердец, вдруг ставших горячими, только холодной сталью. Холодной…

Даагон знал: Энрах соврал. Не из-за Эосты он ударил в колокол, иначе пришел бы сразу за ней, вторым.

Но и эта мысль отступила.

Лорд вдруг понял, где именно чудовищно ошибся.

Он с особой ясностью осознал: никто, кроме воистину благородной и чистой эльфийки, настолько чистой, что иногда она слышит голос самого Галлеана, – никто больше не упомянул о том, ради чего им предстоит взять древо рода Эрсетеа. О благе всех. О спасении всех.

Зато они не стыдились признаться, что каждый из них преследует мелкие личные цели, на худой конец – узколобые интересы клана. «Как и ты сам, Даагон. Особенно – ты», – сказал он себе.

Не в древесных стволах надо было искать гниль и не в корнях священных рощ. Черная тень Древа Смерти давно накрыла эльфийские земли, но никто не видит ее, да и не способен увидеть.

Потому что каждый сам чуть-чуть стал тенью.

Кроме тех, кто еще может слышать голос бога.

Глава 3. Катастрофа

С деревьев тихо сочились и медленно опускались наземь листья – золотые слезы осенних эльфийских рощ, оплакивающих покинувшего их создателя. Тишина удивляла – видимо, уже все эльфы, кто был свободен от дозоров, собрались посмотреть на состязания.

«Дважды в твоих руках было спасение, Даагон. Ты бы увидел его, если б не ослеп тридцать лет назад. Если б не хотел больше всего на свете найти сына и спасти его. Тебе надо было похитить пророчицу, когда она пришла в твой дом. Призвать грифона и лететь с ней в священную рощу. Тебе нельзя было медлить ни секунды после того, как она ударила в колокол – не для себя, для других, – и отдать в ее руки древо Эрсетеа.

Но еще не поздно. Ты можешь похитить ее сейчас, и архонты вынуждены будут объявить состязания завершенными и провести ритуал разрыва. Еще не поздно…

Но ты этого не сделаешь».

Шаг лорда замедлялся.

Застывшие ветви и замерший воздух делали неуместным любое движение, кроме одного, – опуститься и прильнуть тихим листом к своим предкам, к братьям и сестрам, ставшим эльфийской землей.

Заставляя себя переставлять ноги, вдруг ставшие слабыми травинками, Даагон пытался понять, откуда нанесен невидимый удар. Потом упал, сжав желтые слезы рощ в горсти, и призвал целительную силу земли. Давление атаки разума ослабло. Эльф почуял, где его враг, – за спиной.

Кувырок, и с руки Даагона, привставшего на колено, сорвался столб пламени, дугой пролетел над верхушками деревьев, ударил в ложбину, откуда шла атака. Ощущение присутствия врага разом исчезло, а звуки, наоборот, вернулись. Их было много: трубил рог, свистели стрелы, шелестели, как от ветра, листья под ногами бегущих эльфов. И сам Даагон уже бежал к той ложбине, где дымилась прогалина от его огненной стрелы. Стрелки опустили луки.

Безобразная туша демона с отсеченной головой багрово тлела в обугленной яме. А рядом, на самом краю, струей раскаленной лавы пылал Алкинор.

Лорд задумался: в эти дни он ожидал атаки, но совсем с другой стороны – от слуг Мортис. Он ждал их, оставаясь в одиночестве в замке или разгуливая без доспехов. Друиды попытались бы уничтожить его до ритуала разрыва, чтобы древо Эрсетеа потянулось к остаткам родственной крови – к главному корню Древа Смерти.

И невероятное везение лорда в битвах с нежитью и отсутствие нападения даже теперь, перед ритуалом, было еще одним доказательством для Даагона, что его сын не поглощен Древом. Лорд пока нужен живым слугам богини смерти, нужен, пока они не найдут потерянную жертву. А вот уродец Бетрезена почему-то напал. Случайно ему попался Даагон или это была целенаправленная охота?

– Ты не скажешь, демон, кто тебя уложил первым? – спросил лорд.

– Да какая разница? – Подошедший Энрах протянул руку к мечу, и тот начал чернеть, угасая. Взяв еще не остывший клинок, по которому метались лихорадочные искры, страж троп даже не поморщился, словно не заметил жара, и сунул его в ножны. – Нам надо торопиться, лорд. Или состязание начнется без нас, а я еще не передумал убить тебя, так или иначе.

– Так ступай, – надменно вскинул подбородок Даагон. – Нам не по пути.

Рассыпавшиеся по роще эльфы искали другие следы прорыва, но раб Бетрезена оказался единственным, и свежего разлома, откуда вылезла тварь, не нашли.

Одинокий демон на эльфийской земле – сама по себе странность. Отсутствие разлома – другая. Предположим, враг где-то пересек границу, используя покров невидимости. Но как же эта тварь Преисподней забралась так далеко и ее следов не увидел ни один страж троп, ни один следопыт?

В уши лорда как будто влетел грозный окрик хранителя свитков: «Главная задача! Забыл?», и эту загадку пришлось с сожалением отложить. Но неужели Хоэрин наложил-таки на него какое-нибудь хитрое заклятье из своего неисчерпаемого арсенала?

Даагон сделал небольшой крюк, чтобы пройти к дворцу через поляну, где еще вчера возвышался колокол. Сразу после происшествия лорд, конечно, осмотрел, что мог, пока не набежали следопыты. Их доклад он слышал поутру на королевском совете, но хотелось еще раз при дневном свете посмотреть на место ночных событий.

Еще издалека он услышал резкий голос Тиниры и поморщился: встречаться с потенциальной наследницей крайне не хотелось. Ничего, им недолго осталось друг друга терпеть.

Судя по встопорщенным перьям на голове девушки и смущенному лицу стоявшего перед ней давешнего охотника с рогатиной, они уже поссорились.

– Отстань от меня, дикарь! – громко шипела лучница клана Гаэтер, уперев руки в бока. – Да я тебя знать не знаю и знать не хочу! Что ты мне свои свитки тычешь?

Эльф что-то тихо ответил.

Лорд развернулся, чтобы пройти к поляне другой тропой, не привлекая внимания, но до него донеслось:

– С ума сошел? Посох Духа ему! Тебя и могила не вылечит, не надейся. Да посмотри на эти хоромы, что благородненькие здесь понастроили! Тебя в таких лохмотьях никто и на порог не пустит. А ты – к королеве! Чтобы опять над Гаэтер все эльфы смеялись? Убирайся, позорище!

Такого оскорбления гостеприимству благородных родов Даагон уже стерпеть не мог и зашагал напрямик к парочке со словами:

– Могу я чем-то помочь, охотник?

– Да какой из него охотник?! – проворчала лучница, однако, увидев, кто предлагает свои услуги, изменилась в лице. – Нет! Уж твоя-то помощь точно никому не нужна, провались она в Преисподнюю! Идем, Лиэн, что-нибудь придумаем.

Схватив эльфа за руку, она решительно потащила его в сторону.

Метнув взгляд на Даагона, охотник опять спрятал тронувшую губы улыбку – как будто что-то понял и поблагодарил.

«Что-то чересчур понятливый юноша, – нахмурился лорд. – Или все-таки знает, кто я такой? Можно подумать, маги Гаэтер начертали мой светлый лик на всех листьях их леса, чтобы каждый стрелок тренировался на досуге. И что простому охотнику понадобилось от Посоха Духа, хотелось бы мне знать? Так… Главная задача!»

Но он так и не мог сосредоточиться на толкавшейся где-то в глубине мысли, что за это утро упустил нечто очень важное.

Прозвучал сигнал рога, созывавший королевский совет перед состязаниями, и лорд поторопился осмотреть поляну.

Она мало изменилась со вчерашнего дня. На земле выделялась глубокая круглая канава – место, куда опустили колокол. Внутри и снаружи круга палые листья лежали плотным слоем, потревоженным разве что ногами следопытов, да за ночь с ветвей осыпалось несколько свежих листьев. И вокруг – ни одной обломанной ветки. Если бы не канава, можно было подумать, что колокол только чудился эльфам, а потом мираж рассеялся.

Любая магия оставила бы видимый или невидимый след, особенно заклинание уничтожения. И все же в круге от колокола не чувствовалось никаких следов, даже от заклинаний следопытов. Равно как и на том месте, где упал жрец Мортис, – тоже ничего, кроме чуть заметной вмятины на лиственном покрове. «Но все же кто-то его толкнул. Кто-то или… что-то?» – вспомнил Даагон. Увы, спрашивать об этом надо у самого жреца, но теоретически можно заподозрить чью-то атаку разума. Уж не того ли демона, напавшего потом на лорда? Детям Бетрезена все равно, кого ненавидеть. Они уничтожают все – и живое, и мертвое.

«Жрец Безмясой кого-то атаковал, – понял Даагон. – Колокол – лишь досадная помеха на пути его удара. Если, конечно, это и впрямь жрец, а не что-то иное. С чем же мы столкнулись?»

Вместо того, чтобы поспешить во дворец, Даагон призвал единорога.

Королевский совет был в полном составе – собрались архонты, теурги, лорды и военные вожди – и выглядел, как перед выступлением на войну. Даагон оказался бы единственным из присутствующих без боевого оружия и доспехов, если б еще с утра не уговорил своего четвероногого друга потерпеть некоторые неудобства поклажи.

Здесь же была и Эоста, хотя ей, как участнице состязаний, положено было находиться в другом месте. При виде ее лорду смутно припомнилось что-то еще, связанное с эльфийкой, помимо повода для стычки с Энрахом. Впрочем, наверняка не слишком важное, раз оно позабылось. Но Даагон с некоторых пор привык доверять чутью. Он нахмурился, прислушиваясь к этому невнятному шепоту: девушке явно что-то угрожало, и нужно бы позаботиться о ее охране.

Среди теургов не было только представителей клана Гаэтер и родственных ему диких – видно, главы этих семей сочли, что и отправленная ими на состязания вздорная девчонка – неслыханная честь для Альянса. И такое демонстративное отсутствие еще раз убеждало, что проигрыш Тиниры станет поводом для окончательного разрыва.

Новостей, еще неизвестных лорду, было три: хорошая, плохая и еще хуже.

Отряд, отправленный десять дней назад к Хранителю Леса, возвращался и вот-вот должен быть в столице.

Дриады пока не справились с обнаруженной гнилью в деревах, но еще не теряют надежды.

Целители сообщили, что любое лечение стало длиться значительно дольше, и причины ослабления их магии неизвестны.

– Я беспокоилась за тебя, лорд, – повернулась к Даагону Иллюмиэль, закончив разговор с Эостой и отпустив девушку.

Пророчица, быстро исчезнувшая за дверью, выглядела весьма встревоженной, отметил лорд. Впрочем, как и все тут.

– Жив, и слава Галлеану, моя королева, – ответил он.

– На тебя напал Двойник, и его атака разума не проходит бесследно. Покажись целительницам. Это приказ, – добавила она на всякий случай. – Кроме того, я запрещаю тебе находиться в одиночестве до ритуала.

– Прекрасный запрет! Но я согласен принять в качестве телохранителя только Эосту.

Поймав удивленные и осуждающие взгляды магесс, глава рода с неприступным видом скрестил руки на груди – не слóмите, мол.

Лорд не смог бы объяснить, что на него нашло, – просто скреблось что-то невнятное в душе, пыталась достучаться мысль о каком-то пустяке, связанном с пророчицей, и он не хотел терять этот пустяк. Кроме того, Эосте самой нужна охрана, и вот это уже не пустяк. Но и этой своей убежденности он не смог бы никому объяснить.

И тут на величественном лике королевы мелькнуло восхитительное выражение, напомнившее, что Иллюмиэль еще очень-очень молода, и ей, может быть, иногда тоже хочется сплести венок из кленовых листьев и танцевать под звездами с распущенными косами или лететь по лесу наперегонки с потоком лунного ветра. Она чуть хлопнула ладонями по подлокотникам трона:

– Хорошо, пусть это будет Эоста. А ее… будут охранять два стража.

«Только не Энрах!» – мысленно взмолился раздосадованный Даагон.

– Теперь о колоколе, лорд. Ты хотел еще раз проверить поляну…

– В круге все еще ничья земля, моя королева, – ответил он. – Пустая. Словно магию что-то сожрало и жрет до сих пор все, что туда попадает. И те очаги, что оставили ночью я и следопыты, погасли. Остается надеяться на лечение Посохом Духа. К счастью, эта новая язва Невендаара не распространяется дальше, как я опасался. Но само по себе ее явление…

– И Хоэрин не нашел никаких упоминаний в летописях. Твои предположения?

– Только сумасшедшие, – усмехнулся Даагон. Королева кивнула, и в другое время он порадовался бы высочайшему дозволению быть самим собой, но сейчас же чувствовал только горечь – это значило, что совет в тупике. – Так вот… Я подумал: а что случится, если соединить магию всех рас в одном сосуде, как мы соединили магию эльфов в нашем главном Посохе Духа?

По внезапной тишине он понял, что его слова услышаны всеми, и эльфы затаили дыхание.

– И ты предположил, что она уничтожится, раз ее нет в круге, – задумалась Иллюмиэль.

– Но с нашим священным Посохом Духа такого не произошло, – возразила архонт Лодиат. – А в нем соединена разная магия наших родов и кланов, творящая эльфийские земли.

– Вот именно, творящая, – ответила ей другая магесса. – А у нежити – мертвящая. В словах лорда есть что-то, о чем нужно задуматься.

– Колокол неусыпно охранялся, – напомнил военачальник Лемуан. – Как могла коснуться его чуждая магия?

– А если впитывание магий началось не вчера? – спросил Даагон. – И колокол вобрал не только наши заклинания, но и магию гномов, добывших металл, и людей, которые его выплавили?..

– Гномы нас ненавидят! А с Империей и вовсе нельзя иметь никаких мирных дел! – оборвал его кто-то из теургов.

Едва упомянув людей, лорд понял – зря. Сейчас вспыхнут неустраненные разногласия союза эльфов. Так и случилось: теурги и архонты мгновенно разделились. Диким кланам сама мысль о людях была непереносима.

– Добром для эльфов это не кончится! – прозвучало совокупное мнение теургов.

Благородные архонты упрекнули кланы в дикости, добавили слово в защиту изобретений западной расы и цивилизованного развития эльфов, и вскоре в зале уже витал дух вражды. Как мало надо, чтобы начать ненавидеть друг друга. Как мало…

У каждого было свое мнение об эльфийском пути, и все забыли, что идти по любому из них скоро будет некому. Ибо пока просматривался только один воистину общий путь для всех эльфов без исключения – к Мортис.

В общем враждебном гуле Даагон вдруг уловил еще один звук – почти на грани слышимости, такой же глубинный и жуткий, с каким дрожала земля в миг восхода Большой луны и уходил воздух из груди лорда. Его взгляд метнулся по залу совета, упал на воздвигнутый в центре священный Посох Духа, и главе рода Эрсетеа показалось – древко едва заметно вибрирует. «Что происходит?» – похолодел лорд, снова оглядывая зал. Но никто из споривших не насторожился, не ощутил. Ни один из высших эльфов. Разве что… Иллюмиэль внезапно побледнела, как лунный камень.

– Довольно! – Она подняла ладонь, и гул затих. – Лорд Даагон, если с присутствием в колоколе магии трех светлых рас Невендаара еще можно согласиться, то как он мог вобрать силы зла легионов Падшего и орд Мортис?

– Вероятно, через него прошла мощь схватки демона с нежитью, – не сразу ответил он, еще думая о послышавшемся звуке. – А когда друид Древа его коснулся, это стало последней каплей. Если мои догадки верны, то каких-то небывалых монстров или невероятной силы магов нам можно не ждать.

Иллюмиэль скользнула взглядом по его боевой экипировке и подняла бровь:

– Тем не менее ты подготовился к худшему.

Лорд пожал плечами:

– Это же было сумасшедшее предположение. А я решил стремиться к благоразумию. Может, еще успею до ритуала.

Наконец-то чудесные, но слишком суровые лики магесс и воинов чуть посветлели затаенными улыбками, и напряжение спало. Взгляд королевы потеплел и стал благодарным. За что? За роль шута, которого так не хватает в этих чертогах печали?

– Мы обдумаем твое предположение, лорд, – сказала Иллюмиэль. – Правда, я сомневаюсь, что оно верное. Если то, что ты сказал, возможно, тогда и любой меч из гномьих руд, выкованный людьми и попавший потом к нашим магам, исчезал бы точно так же при схватке с Легионами или нежитью. Этого, к счастью, не происходит, о подобном никто не слышал…

Меч… лорд спохватился: почему он ничего не сказал о клинке Алкинор, побывавшем в Выжженных Землях и тоже коснувшемся колокола? Он забыл! Что еще он забыл после атаки демона?

– Моя королева! – начал было Даагон.

– Чуть позже, лорд. Пора объявлять состязания.

– Это важно.

Его перебили: распахнулись створки высоких дверей, и к королеве подбежал страж. Выглядел он до неприличия растрепанным, словно только что воевал с разъяренной гаргульей.

– Моя королева, сюда рвется какой-то охотник из диких, – страж махнул в сторону распахнутой двери. – Кошмарно диких, позволь доложить. Говорит, очень важно.

«Теперь понятно, что со стражем. Наверняка с Тинирой сцепился», – догадался Даагон.

– В зал совета? – подняла бровь Иллюмиэль. – Что ему нужно?

– Да сущая мелочь, – мстительно усмехнулся страж. – Священный Посох Духа подержать.

Сидевшие поблизости архонты засмеялись. Теурги возмущенно поднялись. Даагон напрягся: что-то мгновенно взвихрилось в пространстве.

Королева, видимо, тоже почувствовавшая пронесшуюся волну, успела приказать стражу:

– Веди его.

Но страж не успел пошевелиться. И никто не успел. На этот раз даже Даагон ничего не почувствовал. Он лишь увидел, как древко главного Посоха Духа беззвучно исчезло – словно провалилось внутрь, поглотив само себя.

И тогда из лорда как будто одним глотком высосали сердце.

Такую же смертную тишину он слушал в утренней роще. И ту же обреченность ложившихся наземь листьев видел теперь в помертвелых глазах эльфов, опускавшихся на колени в беззвучной мольбе Галлеану.

Они привыкли биться со зримым врагом, пусть даже этот враг ужасающ, как драколичи Мортис, или чудовищен, как модеус Бетрезена. Но как сражаться с невидимкой? С неотвратимым врагом, протянувшим щупальца к священным рощам, а теперь – в душу каждого? Кто смог прямо в зале совета, в гуще сильнейших магов и воинов Альянса, подобраться к главной святыне, хранившей эльфийские земли? И не просто подобраться, но уничтожить могущественный артефакт с такой легкостью, словно небрежно задул тонкую свечу?

Оцепенелость отпускала медленно, но эльфы были живы, а значит, еще не все потеряно.

– О Галлеан и Солониэль… – прошептала королева. – Бог наш, вернись к своим детям, увидь нашу беду!

– Древо Смерти… Вот так это случится и с нами, – пронеслось по залу.

– Еще не случилось, раз мы живы, – держась за горло, прохрипела архонт Лодиат. – Но такого врага у нас еще не бывало.

– Какая же сила способна на подобный удар?

«Ненависть», – подумал Даагон и громко произнес:

– Нужно отменить состязания. Я немедленно передам древо Эрсетеа пророчице Эосте.

«Прости, сын, что предаю тебя».

– Поздно. Теперь эльфы уже не поймут, – покачала головой теург диких кланов.

– Пусть так. Зато они будут спасены.

«Прости, сын, что убиваю тебя».

– Не Гаэтер, – ответила та же магесса. – Одно дело – честное поражение. Другое – допустить, чтобы наше слово стало прахом. Лучше смерть, чем бесчестье эльфов. – Теург вскинула голову. – Гаэтер возьмутся за оружие, и я первой встану на их сторону!

«Это тень Древа. Они все еще не понимают. Все еще…»

– Пусть, – сказал Даагон. – С Гаэтер эльфы справятся, с Древом – нет.

«Ты поймешь, сын, почему я убиваю нас с тобой и обрекаю на смерть Тиаль. Но даже если не поймешь…».

И тут он неожиданно получил поддержку. Архонт Лодиат гневно сощурилась на теурга:

– Западная раса только и ждет, когда мы повернем оружие друг против друга. Ты хочешь победы ненавистных тебе людей, теург?

Королева молчала. Молчали и все прочие, осмысливая последствия запоздалого решения строптивого лорда. Наконец страж, по несчастью так и оставшийся в зале совета, осмелел:

– Так ведь маги могут придумать такие испытания, которые пройдет только пророчица, и все будет честно.

– Не бывать такому! – отрезала Иллюмиэль. – Отмена состязаний – это бесчестье, но не подлость. Ты же, страж Кимерт, подобно имперскому инквизитору, предлагаешь лживую видимость чести. Двойное бесчестье!

Военачальник Лемуан процедил:

– Пусть сначала поймет, что такое честь, прежде чем снова будет называться стражем.

Архонты и теурги кивнули, и молодой эльф убрался из зала с печатью смерти на лице.

– Ритуал нужно провести немедленно, – повторил Даагон.

«Прости, мой мальчик. Ты так и не узнаешь, что я люблю тебя».

– Совет еще не принял решения, милорд, – тем же ледяным тоном, которым она обращалась к стражу, ответила Иллюмиэль.

Он понимал ее чувства. Если бы Даагон не валял дурака, не пришлось бы встать перед выбором: жизнь народа или репутация Альянса; будущая гибель всех или немедленная гибель части в братоубийственной войне с Гаэтер.

– Пока я медлил, Древо росло, – повторил он слова ясноглазой пророчицы.

И не почувствовал раскаяния. Совсем. Только страшную пустоту там, где должно быть сердце.

Королева сцепила руки и не подняла ресниц.

– И продолжает расти. Может быть, во время Двух Лун оно растет быстрее. Наши целители теряют силу, оракулы пророчат о частностях, но не знают о бóльшей беде… Никто не предвидел потери священного Посоха Духа. Как не замечали мы, что уже давно живем в тени Древа Смерти. Мы слепнем.

Архонт Лодиат поднялась. Сосредоточенная, готовая защищаться.

– Наша главная задача – найти само Древо Смерти, а поиски наследника для рода Эрсетеа – лишь способ ее решения, и мы все это понимали, когда объявляли состязания. Мы должны были создать ловушку для друидов Древа, и Посох Духа помог бы нам их выявить. Так мы узнали бы, где логово чудовища. Но теперь Посох уничтожен… – слезы навернулись на глаза эльфийки. Она быстрым злым движением смахнула их, – …и нам все равно необходимо вычислить врагов. Состязания отменять нельзя – слуги Безмясой здесь. Дайте только время – они проявят себя.

С ней согласились все, особенно Даагон, у которого снова появилась надежда. Появилась, чтобы тут же растаять.

– Подождем возвращения гонцов к Хранителю Леса, – решила Иллюмиэль. – Они уже близко. Если Хранитель откроет нам, где искать Древо Смерти, необходимость в состязаниях отпадет. Тогда мы незамедлительно проведем ритуал разрыва, ибо медлить больше нельзя.

Бывают дни, в которые могут вместиться несколько жизней. Этот, едва переваливший за полдень, стал днем, разделившим жизнь эльфов на эпохи. На прошлую, которая кончилась, и будущую, которая может не наступить.

А в настоящем – пустота, страшное одиночество в мире. Смертное одиночество, когда помощи ждать неоткуда – ни от небесного мира, ни от земного.

Кто-то почувствовал сам, кто-то услышал об утрате священного Посоха Духа от изгнанного из стражей Кимерта, но не мог поверить, пока королева и архонты не вышли к своему народу с пустыми руками и такими же опустелыми душами и не объявили о произошедшем.

Еще не оправившиеся от полуночного потрясения эльфы получили новый удар в самое сердце.

Проходя по залам дворцового древа, по тропе к поляне состязаний, глядя на спускавшиеся к ней склоны двух холмов, где сидели, положив наземь оружие, подавленные собратья, Даагон ловил на себе взгляды, от которых хотелось немедленно умереть. В них не было даже ненависти к нему, причастному к случившейся беде, как никто другой, – ведь если бы он не медлил… В них была ледяная пустота. Что заполнит ее?

К поляне состязаний летели грифоны. Летел ответ от Хранителя Леса. Эльфы поднялись, наблюдая за их полетом, приветствуя взмахами рук.

Командир отряда спрыгнул в центре обширной поляны и подбежал к возвышению, где стояла Иллюмиэль в окружении магов и воинов.

– Старейший откликнулся, моя королева, – выдохнул он, опустившись на колено. – Я принес его послание эльфам. Но оно удивительно и непонятно для меня.

– Огласи его для всех, командир Риталь. Это твое право.

Гонец поднялся и, повернувшись к озаренным надеждой лицам, начал говорить, а маги постарались, чтобы принесенное вестником слово Старейшего было услышано каждым.

– Грядет время, когда исполнится Пророчество Звезды и великие испытания предстоят всему миру Невендаара. Дух покинет детей Галлеана и Солониэль. Это предзнаменование – Звезда уже близко. Эльфы могут не выстоять в испытании, если не обретут обновленный дух. А если дрогнут дети леса – не выстоит никто. Посох Духа должен быть обновлен, и сила эльфов возрастет многократно…

Он умолк, оглянулся на королеву.

– Это все? – Архонт Лодиат не скрыла разочарования.

– Нет, – ответил Риталь неожиданно тихо, хотя перед этим его голос оглушал. – Еще было сказано: ищите в горах Тимории того, кто в медвежьей шкуре. Через него вы узнаете путь к Древу Смерти и сможете найти и сокрушить его. Через путь испытаний вы обретете обновленный Посох Духа.

– Старейший дал нам надежду, – прозвенел голос Иллюмиэль. – Хвала Галлеану, направление поиска указано. Необходимо немедленно снарядить отряды.

– Хранитель говорил об оборотне, – предположили теурги. – Кто еще может быть в медвежьей шкуре и знать путь к Древу?

Военные вожди тут же покинули ристалище, чтобы заняться формированием отрядов и маршрутов.

– Лорд Даагон… – королева повернулась к главе дома Эрсетеа, – ты оказался прав: нам надо искать помощи гномов, чтобы пройти через их земли. Неизвестно, сколько понадобится времени на поход, поэтому мы проведем ритуал разрыва немедленно. Я и часть архонтов останемся здесь, ведь нужно отвлечь слуг Мортис – они тоже где-то тут… Ты был мне другом, Даагон.

Обычное прощание эльфийских женщин-воинов – короткий взгляд, полный благодарности и сожаления. И снова за оружие.

– Еще побуду, моя королева, – улыбнулся он.

После разрыва умирают не мгновенно. Это просто быстрое увядание. Стремительное, если уж совсем точно. Всего дня три адской боли, если верить Таэрину.

Конец ознакомительного фрагмента.