Эльзас и Страсбург. Искушение Эльзасом (Е. Н. Грицак)

Бывалые путешественники советуют новичкам не лететь из Парижа в Эльзас на самолете. Лучше воспользоваться автомобилем, проехав по живописной дороге, петляющей среди холмов, лесных чащ, уютных городков и средневековых замков. Помехой в пути могут показаться Вогезы (франц. Vosges), но этих гор не стоит бояться, поскольку их склоны пологи, перевал невысок, и даже такие неудобства с лихвой окупаются чудесными видами. Сразу за перевалом пейзаж резко меняется: вместо редких лиственных лесов появляются густые хвойные, слегка напоминающие сибирские, жара сменяется прохладой, и даже воздух становится гуще. Проезжая мимо фахверковых стен, исчерченных незатейливым узором деревянных балок, путник понимает, что рядом Германия. Впрочем, почему же рядом? Она уже здесь, ведь не случайно здешние города имеют немецкие названия: Риквир, Туркхайм, Нидерморшвир, Кайзерсберг, Страсбург.

Поздней осенью долины Вогезских гор утопают в тумане

В результате бесчисленных переходов от Германии к Франции этот край стал продуктом смешения непохожих культур. Если внимательно присмотреться к эльзасцам, нетрудно заметить, насколько они отличаются и от германцев, и от французов. У них действительно иной антропологический тип: приземистые фигуры, грубоватые черты лица, речь отрывистая, жесткая, как и манеры, хотя последние не лишены изысканности (все-таки Франция!). Говорят они на особом – эльзасском – диалекте. Необычный, но красивый по звучанию, этот язык является смесью французского и немецкого, возникшей опять-таки из-за долгого взаимодействия двух культур.

Что же такое Эльзас? Это исторический регион на юго-западе Германии и современный – на северо-востоке Франции. Небольшой по территории (190 км в длину, 50 км в ширину), он занимает часть Верхнерейнской низменности между Рейном и крутыми восточными склонами Вогезских гор, на высоте покрытых девственными лесами, а снизу – виноградниками и садами. Название этой провинции можно смело произнести по-французски (Alsace) и по-немецки (Elsass), поскольку оба языка здесь имеют равные права. Эльзас расположен в самом сердце Европы, поэтому от других стран, в частности от Швейцарии, Люксембурга, Голландии, его отделяет всего несколько часов езды по отличным автострадам. Столицей края издавна является Страсбург, и он же имеет статус административного центра департамента Нижний Рейн (франц. Bas Rhin), тогда как Рейн Верхний (франц. Haut Rhin) возглавляет очаровательный город Кольмар.

Эльзасу не пришлось пережить кровавые драмы, хотя его не обошла стороной ни одна европейская война. После каждой битвы народов он очень быстро поднимался из руин, причем не только восстанавливался, но и ускорял развитие, делаясь богаче, краше, гармоничней в отношении всего в нем существовавшего. Создается впечатление, что этой земле предопределено быть мирной и спокойной. Кажется, сам Всевышний наградил ее качествами, которыми почему-то обделил остальной свет. Райская природа, мягкий климат, доброжелательность людей, великолепная архитектура, суперсовременные технологии, богатая кухня и великолепные вина – вот что такое Эльзас! Тот, кто побывал в нем однажды, непременно пожелает приехать еще раз, потом еще и еще…. Неудивительно, что самую многочисленную группу поклонников этого края составляют ближайшие соседи-немцы, которые не упускают возможности прикоснуться к благам своей утраченной родины.

В исторических потемках

Местный народ славится своей способностью созидать, быть терпеливым, сохранять оптимизм даже в самые трудные моменты, каких в истории Эльзаса было немало. Известно, что узкая долина между Рейном и Вогезами входила в состав области с латинским названием Галлия и была заселена людьми по крайней мере с эпохи неолита. К I тысячелетию до н. э. первобытных обитателей сменили более цивилизованные, предположительно кельты. Не зная ни письменности, ни четкой государственной организации, они стояли на пороге высокой культуры, подтверждением чему является изобретенный ими счет времени. Они жили в укрепленных поселениях, где кипела торговля, крутились гончарные круги, звенели молоты кузнецов и монеты, бойко перетекавшие от покупателей к продавцам.

Считается, что галльские кельты достигли процветания во времена, когда только зарождался Рим, когда греки не ходили дальше Средиземноморья, а германцы оставались в доисторической тьме. Они поклонялись силам природы, верили в загробную жизнь и реинкарнацию. Способностью переселяться из одного тела в другое, по легенде, обладали друиды, как называли жрецов, существовавших в рамках замкнутой касты и связанных со светской властью. Кельтские духовники ведали жертвоприношениями, вершили суд, лечили, обучали и предсказывали будущее. Будучи самыми образованными среди своих соплеменников, друиды занимались фольклором, то есть создавали и хранили поэтические сказания, которые передавали устно, полагая, что буквы разрушают святость заклинаний.

Холм Святой Одиллии. Сооружения язычников-кельтов десятки веков существуют вблизи христианского монастыря

Жители Эльзаса бережно хранят обычаи предков. Память о кельтах, например, увековечена вблизи холма Святой Одиллии, слепой дочери герцога Этиньона, в VII веке испытавшей чудо исцеления, впоследствии основавшей монастырь и ставшей покровительницей края. Названная в ее честь обитель теперь считается местом священным, ведь именно здесь, в живописном предгорье, несчастная герцогиня обрела зрение, умывшись водой из ключа. Святой источник до сих пор привлекает толпы паломников, которые питают надежду на избавление от слепоты. Благодаря такому уникальному явлению, как прорицание, духовные традиции язычников-кельтов не противоречили христианству, в силу этого их материальные следы уже десятки веков существуют вблизи монастыря. Все построенное ими большей частью примитивно, и лишь в Галлии, переняв многое у римлян, кельты превзошли самих себя. На территории современной Франции они строили укрепления из каменных блоков, искусно соединенных с помощью деревянных балок, – «галльские стены». Оригинальный строительный прием, использованный в таких сооружениях, позже был перенят многими народами Европы. В свое время нечто подобное находилось и у холма Святой Одиллии. Однако к настоящему времени от богатого кельтского наследия остались только гроты, вернее, рукотворные пещеры с обрамлением из больших камней, где, уединившись от любопытных глаз, жили друиды.

Монастырь Святой Одиллии. Обретя зрение, паломники могут полюбоваться великолепием романской архитектуры

Несмотря на раздробленность народов Галлии, кельтские чародеи действовали согласованно. Раз в год они собирались для обсуждения насущных проблем и могли, например, начать или остановить войну.

Но предотвратить наступление римлян им все же не удалось. Незадолго до прихода новой эры Юлий Цезарь решил захватить Галлию, заодно расправившись с кельтами. Когда его легионы уничтожили сотни поселений, истребив и поработив многие племена, в том числе и эльзасские, кельты сошли с исторической сцены.

Одерживая одну за другой победы над германцами, Цезарь пожелал отделить просвещенную латинскую цивилизацию от страны дикарей и сделал это с помощью линии укреплений. Границу составили крепости, воздвигнутые на западном берегу Рейна, а также по всему Эльзасу, и одна из них впоследствии стала Страсбургом. Таким образом ранее варварская область Галлии превратилась в форпост Римской империи. Расположение на стыке двух цивилизаций – латинской и германской – вместе с выгодой принесло эльзасцам немало неудобств оттого, что именно они зачастую бывали пострадавшей стороной в долгих и порой весьма драматичных конфликтах, казалось бы, их не касавшихся.

В конце IV века н. э., воспользовавшись слабостью империи, Эльзас захватили алеманны. Их государство просуществовало до 496 года, пока не было уничтожено королем франков Хлодвигом, самым знаменитым представителем рода Меровингов. Пограничная долина вошла в состав франкского королевства, но монархи жили в больших городах, имея постоянные резиденции в старом, римском центре страны, и потому далеким Эльзасом почти не интересовались. Неизвестно, бывали они здесь или нет, но предания говорят, что Меровинги были большими поклонниками здешних вин.

Лотарь, мятежный внук Карла Великого

Сменившие их Каролинги – королевская династия, основанная Карлом Великим – привнесли в Эльзас, тогда бывший частью Алемании, порядок, главным образом за счет военной силы и распространения христианства. При них были построены многие известные ныне монастыри; заботясь о том, чтобы виноградники обрабатывались регулярно, они заложили основу экономического благополучия края. Со смертью Карла Великого в 814 году раздела империи не произошло, поскольку из 20 детей императора прямым наследником оказался всего один, уже коронованный Людовик Благочестивый. Братоубийственную войну начали его сыновья Карл Лысый, Людовик Германский и Лотарь. Каждый из внуков великого императора хотел получить свою долю, но Лотарь пожелал все, хотя уже владел императорскими инсигниями и лучшими землями (Рим, Ахен, Аквитания, Алемания, Бавария) в придачу к остальным ценностям империи. Поверженный отцом и братьями в страшной битве при Фонтенуа-ан-Пюизе в июне 841 года, когда родственники и хорошие знакомые сотнями убивали друг друга, он не отказался от своих притязаний.

После того как его войско вторглось во владения Карла, тот предложил Людовику объединиться, что и произошло в Страсбурге 14 февраля 842 года. Братья прибыли каждый в сопровождении своих воинов, романоязычных франков и германоязычных тевтонов, не понимавших речи друг друга. Поэтому, обмениваясь клятвами, их предводители тоже говорили на разных языках: сначала 37-летний Людовик Германский по праву старшего обратился к брату по-романски, чтобы его воины могли понять сказанное, а 19-летний Карл Лысый с той же целью ответил по-германски.

Текст Страсбургских клятв сохранился в сочинении «О раздорах сыновей Людовика Благочестивого» франкского историка Нитгарда, который оставил потомкам «Четыре книги истории». Созданный им колоссальный труд содержал в себе сведения о самых значимых событиях первой половины IX века. Являясь очевидцем многих из описанных событий, автор, кроме того, принадлежал к семейству Карла Великого, а следовательно, был в родстве с обоими королями. Отдельно взятый текст Страсбургских клятв ныне представляет собой древнейший памятник, интересный не столько для историков, сколько для лингвистов.

Текст Страсбургских клятв, записанных Нитгардом

Если довериться памяти Нитгарда, обет, произнесенный Людовиком Германским перед войском Карла, звучал так: «Pro Deo amur et pro christian poblo et nostro commun salvament, d’ist di en avant, in quant Deus savir et podir me dunat, si salvarai eo cist meon fradre Karlo, et in aiudha et in cadhuna cosa, si cum om per dreit son fradra salvar dift, in o quid il mi altresi fazet, et ab Ludher nul plaid num quam prindrai qui meon vol cist meon fradre Karle in damno sit» («Во имя любви к Богу, во имя христианского народа и нашего общего спасения, с этого дня и впредь, насколько Бог мудрость и власть мне дал, буду спасать я своего брата Карла, не отказывая ему в помощи ни в каком деле. Я буду верен своему брату и нужно, чтобы он со мной поступал так же. С Лотарем же не заключу никакого договора, который по моей воле брату Карлу в ущерб был бы»).

После речи королей последовала клятва войск, причем каждое присягнуло на собственном языке. Так, например, ответили солдаты Карла: «Si Lodhuvigs sagrament que son fradre Karlo jurat conservat, et Karlus meos sendra de suo part non lostanit, si jo returnar non l’int pois, ne jo ne neuls cui eo returnar int pois, in nulla aiudha contra Lodhuuvig nun li iv er» («Если Людовик клятву, которую он дает своему брату Карлу, сдержит, а Карл, мой господин, со своей стороны, ее нарушит, если я ему в этом не смогу помешать, ни я, ни другой, кому я в этом смогу воспрепятствовать, никакой помощи против Людовика ему не окажет»).

Страсбургские клятвы стали одним из самых ранних свидетельств того, что в едином латиноязычном пространстве, унаследованном от Римской империи и сохранявшемся в пору варварских королевств, появились новые нации, в данном случае французская и германская, языки которых начали использоваться официально.

Каждый из братьев дал клятву, торжественно произнеся слова о верности, долге, Боге, братстве, сеньорах и вассалах. Между тем никто из них не употребил таких, казалось бы, приличных случаю слов, как «император», «король», «королевство». Видимо, частное тогда преобладало над общественным, и внуки Карла Великого слишком сильно желали мести, которая, осуществившись, могла бы предоставить им богатство. На стороне братьев были молодость, правда и объединенная армия, но даже такая грозная сила не могла одолеть Лотаря. Около полутора лет беспрерывных сражений закончились миром, а затем и разделом империи, причем ни одна из сторон не имела ясного представления об истинных ее размерах. В соответствии с Верденским договором 843 года Карлу досталось то, что сегодня именуется Францией, а Людовик удовольствовался Германией. Лотарь получил центральную часть империи, то есть почти все то, что имел ранее, – обширные территории от юга Италии до Северного моря с плодородными землями и богатыми городами, среди которых был и Страсбург, включенный в состав Лотарингии, как стали именовать государство Лотаря. По отзывам современников, двоедушный и коварный Лотарь соединял в себе черты мудрого правителя и храброго до безрассудства воина. Талант политика позволял ему править империей, крепко удерживая власть в своем государстве. Подобно отцу, он проявлял фанатичную набожность, отчего умер монахом, приняв постриг в 855 году, перед самой смертью. Один из трех его сыновей, тоже Лотарь, предпочитал молитвам более приятные занятия. Большую часть своей зрелой жизни он метался между двумя женщинами – бесплодной супругой Тейтбергой и возлюбленной Вальдрадой, родившей ему трех дочерей и сына Гуго, будущего герцога Эльзаса.

Лотарь-младший женился на своей любовнице, но церковь брак не признала и дети Вальдрады считались бастардами. Законных наследников у короля не было, чем не преминули воспользоваться его дяди. Постаревшие, но не утратившие честолюбия, Карл с Людовиком договорились о том, чтобы поделить между собой Лотарингию после смерти племянника. Однако когда тот умер, первый нарушил договор и захватил все, а второй, начав войну, заставил брата-обманщика пойти на уступки. Согласно Мерсенскому договору 870 года, Людовик Германский получил то, что значительно увеличило его владения к западу от Рейна. В числе прочих земель ему достался и Эльзас.

О правлении Гуго почти ничего не известно, зато само герцогство в хрониках раннего Средневековья упоминалось довольно часто. Накануне нового тысячелетия оно по-прежнему являлось частью Лотарингии – королевства, полного воспоминаний о славном прошлом, места, где процветали города, стояли красивые церкви и большие монастыри, многие из которых Карл Великий основал лично. Истинными хозяевами этого края были не короли, а знать, имевшая, помимо богатства, умелых и преданных воинов. Маленькая страна у подножия Вогез недолго принадлежала потомком Лотаря. Перейдя во власть германской ветви рода, она оставалась искушением для франкской, представители которой считали себя более Каролингами, чем все остальные. Борьба за владение столь привлекательным районом нередко доходила до настоящей войны, и такая ситуация сохранялась до конца X века. В 962 году дальний родич Людовика Германского, король Оттон Великий, присоединил Лотарингию к своему детищу – Священной Римской империи германской нации. Называя этот период золотым веком Эльзаса, историки не забывали уточнять, что войны здесь не утихали никогда. И с таким же постоянством край навещало благоденствие – видимо, не зря эльзасцы заманивали аистов на крыши своих домов. В XII веке его прибрали к рукам Гогенштауфены – семейство могущественное, воинственное, но не чуждое культуре, что не раз подтверждала деятельность самого видного представителя рода, императора Фридриха II Барбароссы. В начале XIV века Эльзас находился в апогее своего развития. Вольный город Страсбург существовал по городскому праву и входил в Союз десяти свободных городов Германии, что доказывало его экономическую и интеллектуальную мощь. Начавшееся тогда возведение кафедрального собора – сооружения в равной степени сложного и красивого – стало свидетельством того, что эльзасцы были сильны и в техническом плане.

Фридрих Барбаросса не был чужд культуре, и художники платили ему благодарностью, изображая императора на миниатюрах

Захват города во время Столетней войны

Дальнейшему развитию, к сожалению, помешала Столетняя война, которая, хотя и не миновала Эльзаса, но все же в какой-то степени его пощадила. Развязанная англичанами, сначала она была всего лишь борьбой за право обладания французским наследством. Разрастаясь, ссора царственных родичей превратилась в конфликт межнациональный и, судя по названию, данному позднейшими историками, беспрецедентно длинный. В него было вовлечено все население двух держав, благодаря чему сложилось четкое представление о национальном государстве. Кроме того, именно тогда произошел переход от рыцарских баталий, осуществлявшихся силами сюзеренов и вассалов, к войне государственной, которая велась профессиональными войсками. Большинство сражений Столетней войны проходило на севере Франции, поблизости от Эльзаса, но защищенный Вогезами край оказался вне военного пекла. Тем не менее прошедшие по его землям англичане, бургиньоны и арманьяки оставили после себя не только мрачные воспоминания, но и вполне материальные следы, доныне сохранившиеся на стенах замков.

Прибежище на высоте

По дороге из Парижа в Эльзас, проходящей через Вогезы, взору путешественника открываются вершины гор, многие из которых увенчаны замками. Крепость Высокий Кёнигсбург (от франц. Hauf Koenigsbourg – «Королевское прибежище на высоте») буквально вырастает из скалы, на вершине которой стоит почти тысячу лет. Ее облик напоминает о легендарных рыцарских временах: мощные, грубой кладки стены с темными глазницами окон, галереи, навесные бойницы, лес островерхих башен. К нему нельзя добраться на общественном транспорте, но можно проехать на машине по узкой извилистой трассе или, как в старину, пройти пешком, что нисколько не пугает туристов, съезжающихся сюда со всего мира.

Высокий Кёнигсбург. Королевский замок выглядит так, словно вырастает из скалы

Сегодня в бывшей герцогской резиденции действует музей, проводятся экскурсии, детские праздники, исторические игры. Погожими летними вечерами гостей приглашают на ужины, какие устраивали в Средневековье, с теми же костюмами, музыкой, кухней, утварью, продуктами и вином из замковых подвалов. Высокий Кёнигсбург в самом деле расположен очень высоко. Занятая им площадка на самом верху скалистого отрога располагается на высоте 700 м, позволяя обозревать не только ближайший (8 км) городок Селесту, но и всю округу. Если задержаться у окна, непременно возникает ощущение, что быстротечное время остановилось у старых стен, словно не осмеливаясь проникнуть дальше дубовых ворот из страха перед прежними хозяевами, которые, по слухам, время от времени навещают свои владения. Судя по прозвищу, первый владелец замка Фридрих Одноглазый не обладал привлекательной внешностью, зато был богат, силен, принадлежал к влиятельному роду Гогенштауфенов и назывался герцогом Швабским. Этот титул означал владение одноименным районом, раньше занятым алеманнами, которых германцы именовали швабами. Сегодня четких границ герцогства не укажет никто, но известно, что Эльзас входил в него полностью. По своему могуществу и личным достоинствам Фридрих Одноглазый мог рассчитывать на императорские регалии. Однако страх перед его силой и ненависть соседей-князей не способствовали избранию. Корону империи получил Лотарь Саксонский, злейший враг Гогенштауфенов. Он выгнал герцога из всех поместий почти в самый момент рождения у того сына, будущего императора Фридриха Барбароссы. Дождавшись, когда на престол взойдет родной брат (император Конрад III), герцог вернулся в Швабию и с головой погрузился в хозяйственные дела. Оценив стратегическую важность Эльзаса вообще и скалистой вершины Штофенберг в частности, он распорядился насчет постройки крепости, которой предстояло контролировать перекресток торговых путей – хлебного и винного, идущих с севера на юг, а также соляного и серебряного, протянувшихся с запада на восток. Точное время строительства крепости неизвестно, но в хрониках 1147 года о ней говорилось как о законченном сооружении с двумя квадратными башнями, разделенными широким рвом.

Фортификационная политика Средневековья предъявляла к замкам жесткие требования. С XIII века эльзасская знать руководствовалась документом под названием «Швабское зерцало», где было указано, какие постройки подпадают под законы об укреплениях, а потому требуют разрешения на строительство: башни, стены, если их край не может достать всадник своим мечом, стены с бруствером или зубцами, постройки, поднимающиеся над подвальным помещением больше, чем на два этажа, и вход в которые расположен выше уровня колена. Укреплением также считался простой ров, выкопанный на глубину, не позволяющую выбросить землю без дополнительной площадки. В этом списке отсутствуют бойницы, эркеры, опускающиеся решетки, подъемные мосты, словом, детали, получившие распространение позже и зафиксированные уже в другом документе.

В германских замках по верху стены обычно проходила крытая галерея, или, как ее называли тогда, дозорный путь. Остальные части стены были защищены зубцами, которые, чередуясь с амбразурами, придавали строению устрашающий вид. Делу обороны служила и галерея на стене. Стоя на ней, воин, не имея ружья, все же пользовался преимуществом, ведь он располагался выше противника, а сила тяжести сообщала удару еще большую силу. Тот же принцип действовал и в отношении крепостей, поскольку летящие с большой высоты камни разрушали сильнее и убивали наверняка. При осаде защитники старались забраться как можно выше и, кроме того, прятались за дополнительными элементами, например за прочным бруствером, который достигал высоты в половину человеческого роста и был оборудован зубцами, закругленными наподобие щита, иногда покрытыми орнаментом, простыми прямоугольными или причудливыми, в форме ласточкиного хвоста. Разнообразные виды зубцов чаще встречались в теплых странах, но к таковым не относился Эльзас, где преобладали крытые галереи, способные защитить людей еще и от непогоды.

Проходом внутрь замка служили ворота с привратной башней, где чаще всего устраивалась часовня. Башни по углам стены и вдоль нее возникали в разное время и на разном расстоянии, которое вначале определялось дальностью полета стрелы. Хозяйственные постройки и замковая капелла обычно располагались неподалеку от таких башен. В центре двора возвышался донжон – строение, предназначенное для обороны, а в случае крайней необходимости, если враги сумели прорваться внутрь замка, служившее последним прибежищем. Толстые стены исключали разрушение, единственный вход находился высоко и был таким низким, что пройти через него одновременно не могли даже два человека, что крайне затрудняло штурм. Перед входом находилась деревянная площадка с лестницей или простыми мостками, которые обычно уничтожались после того, как дверь закрывалась за последним, кто входил в башню, скрываясь от врага.

Главная башня замка могла быть приспособлена и для постоянного жилья. Вначале такая постройка была единственной внутри стен и потому являлась домом, где жили все обитатели замка. С этажа на этаж вели деревянные лестницы или каменные ступени, устроенные в толще стены. Зал-столовая с огромным камином занимал целый этаж.

Высокий Кёнигсбург. Донжон крепости предназначался для обороны и временного жилья

На остальных 5–7 уровнях располагались подвал, кухня с кладовой, выше главного зала – теплые господские спальни, а над ними – холодные комнаты прислуги. Башня могла быть оборудована нужником в виде эркера или трубы в стене, а также одним или несколькими каминами. Люди, не принадлежавшие к семейству хозяина, не имели возможности установить даже примитивные отопительные приборы. Господа же грелись у решетчатых поддонов с тлеющим древесным углем, а уже к XIV веку в замках начали использоваться кафельные печи.

В пору позднего Средневековья жилые апартаменты переместились в более комфортабельный дворец, который, как в Высоком Кёнигсбурге, примыкал к донжону и соединялся с ним специальным входом. Такое устройство в случае опасности позволяло хозяевам быстро перебраться в главную башню. Еще одно ее назначение – сторожевая вышка – требовало соответствующей высоты. Караульные дежурили на самом верху, находясь или на платформе за бруствером с зубцами, или в крытом помещении. В германском климате нельзя было обойтись без крыши, однако особая конструкция позволяла сбросить ее в нужный момент затем, чтобы на освободившемся месте установить катапульту либо другое метательное орудие. Донжон Высокого Кёнигсбурга – сооружение не самое высокое среди себе подобных, но выглядит вполне достойно. С появлением огнестрельного оружия его стратегическая роль была утрачена и на смену башне жилой пришла орудийная, более надежная и современная.

Всякой средневековой крепости надлежало обеспечивать защиту от врага и только потом создавать условия для жизни обитателей королевского двора или, как в Высоком Кёнигсбурге, знатной семьи. Герцог Швабский, придерживаясь традиций, строил прежде всего крепость и потому не слишком заботился о престиже и удобстве при ее посещении, особенно незваными гостями. Строителям не пришлось искать место для карьера, ведь камень добывался прямо из скалы, которая, давая строительный материал, постепенно изменяла свои очертания, становилась более отвесной и ровной, а значит, неудобной для штурма. Мелкие куски породы пригодились при устройстве выступов, сообщивших стенам еще большую прочность.

Высокий Кёнигсбург. Сторожевая башня со стрелковой галереей позади

Главный вход открывал путь к одной из башен, а она, в свою очередь, выходила на нижний, доступный для всех хозяйственный двор. Сюда выходили двери мастерских и комнат прислуги. Тут работали кузнец и мельник, странники могли отдохнуть на постоялом дворе, покормиться за хозяйский счет, послушать бродячих музыкантов. Здесь же находились конюшня, свинарник и прочие помещения для скота. Забота обо всем, что было необходимо для жизни, лежала на плечах самих обитателей замка. При осаде этот двор, в котором могли поместиться жители всей округи, служил убежищем. В мирное время он был открыт для заезжих торговцев и крестьян из соседней деревни Оршвиллер, предлагавших господину кое-что из собственных запасов. В нем постоянно толпился замковый люд, сновали слуги, разгоняя кур, гусей и поросят, которым не хотелось сидеть в загонах.

Подняться по лестнице с высокими ступенями и пройти далее через подъемный мост, ворота со львами, сквозь череду различных дверей разрешалось далеко не всем. Если герцог позволял, охрана пропускала гостя в господскую часть замка, в главный двор с глубоким (62 м) колодцем, кстати, единственным в замке источником чистой воды. В следующем, внутреннем дворе имелся просторный погреб, где хранились овощи, зерно и другие продукты – отрезанный от мира во время осады, замок должен был обеспечивать себя самостоятельно. Между погребом и кухней находился 4-метровой глубины резервуар для сбора дождевой воды, которой поили господских лошадей, заодно используя ее для стирки, уборки и купания. Во дворец можно было попасть через проход во внутреннем дворе. Это не очень красивое, по современным меркам, зато прочное здание включало в себя покои герцогской семьи, несколько приемных и спален для гостей, коими нередко были трубадуры.

Окситанское слово trobador обозначает «изобретатель», или «тот, кто стремится к новому». Сегодня так могли бы назвать композитора, который вправе выбирать, петь ли ему самому или нанять для этого не слишком достойного дела исполнителя, или по-средневековому – жонглера.

Поэтическое состязание в честь прекрасной дамы

В сознании наших современников трубадуры ассоциируются с красивой песней, исполняемой в честь прекрасной дамы, одетой в платье с длинным шлейфом и остроконечный колпак. Средневековые иллюстраторы дополняют подобное представление слащавой картинкой, где певцы в узких штанах и длинноносых туфлях бродят по богато убранным залам с высокими потолками, шелковой драпировкой, витражами, гобеленами и окнами характерной стрельчатой формы. В действительности, появившись в XII веке, уже через столетие трубадуры как явление перестали существовать, не узнав о том, что такое готика. Колпаки, штаны-чулки, как и роскошные интерьеры, появились позже, но к тому времени о куртуазной культуре и ее создателях остались только воспоминания.

Их слушателями были владельцы высотных твердынь. Им приходилось выступать в мрачных тесных залах, при коптящих сальных свечах, стоя на каменном полу, в лучшем случае устланном соломой. Они носили не шелковое платье, а балахоны из грубого полотна, во время трапезы пользовались не серебром, а деревянными ложками и глиняными горшками, лишь мечтая о замковых пирах, где, впрочем, те же продукты подавались в такой же посуде, только в больших количествах. Иногда трубадуры распевали свои кансоны (от прованс. canso – «песня») в тавернах и крестьянских домах, заглушая музыкой урчание голодного желудка:

Заветной целью каждого певца был двор сеньора – единственный источник достатка и духовного удовлетворения. Власть средневекового аристократа трудно сравнить даже с королевской. В отличие от монарха он мог распоряжаться имуществом и жизнью своих людей. От него зависели судьбы не только домочадцев (жены, детей, близких и дальних родственников, слуг), но и знатных подданных, имевших свои замки и, согласно законам гостеприимства, вынужденных принимать сеньора и его свиту в любое время, не рассчитывая на оговоренный срок. Имея много вассалов, сеньор мог вести кочевую жизнь, разъезжая по чужим домам хоть до самой смерти, как однажды случилось с бароном Рожером Каркассонским.

Немаловажной составляющей замковой жизни являлись суды. Прежде чем принять какое-либо решение, хозяин созывал на совет родичей и рыцарей, давших ему клятву верности. Такой суд мог одобрить или запретить свадьбу, пострижение в монахи, войну против «вредного» соседа или захват владений одинокой соседки. Судебные заседания плавно перетекали в торжества, и тогда на сцену выступали трубадуры. Пышные многодневные праздники были не просто забавой, они повышали престиж дома, особенно если в них принимали участие знаменитые исполнители.

В средневековой песенной культуре сложился портрет идеального сеньора, которому полагалось иметь большой двор и быть прежде всего щедрым, а уже потом мудрым, веселым, любезным и юным. Последнее качество во многом повторяло первое, поскольку юным (независимо от возраста) считали того, кто «не дорожит ни жизнью своей, ни добром, кто расточительствует в честь гостя и делает дорогие подарки, кто всегда готов сражаться на поле брани, в поединках, на турнирах. Будет юн тот, кому нравится ухаживать за дамами… Пусть не завидует он богатству старости, ибо с богатством юности он сможет достичь, чего пожелает» (Бертран де Борн, конец XII века).

Считалось, что при дворе хорошего сеньора должна царить радость. Он не мог заслужить похвалы, если под сводами его замка не звучали музыка, пение, смех и одобрительные возгласы, поощряющие словесные поединки между трубадурами, их слушателями и соперниками. Любому из придворных, невзирая на пол и возраст, разрешалось вступить с поэтом в словесную баталию, вызвав тем уважение к себе и обществу, к которому он относился. Для того чтобы завоевать славу искусного певца, трубадуры бросали вызов, складывая тенсоны (от франц. tensos – «диспут на заданную тему») или предлагая партимен (франц. partimen – «спор с заданными позициями участников»).

Куртуазный треугольник: трубадур, прекрасная дама и щедрый господин

Во времена трубадуров летняя жизнь в замке проходила в чередовании воинских походов и праздников. И то и другое сопровождалось отношениями, которые тогда называли куртуазной любовью (франц. fin,amor). Имея мало общего с любовью в привычном понимании этого слова, это чувство не покушалось на супружескую мораль и не требовало плотской верности. Оно скорее напоминало службу, где роль сеньора играла прекрасная дама, а ее вассалом был трубадур или рыцарь, зачастую владевший пером не хуже, чем мечом. Объектом куртуазного поклонения чаще всего служила знатная замужняя женщина:

Изредка чести быть возлюбленной поэта удостаивались и простолюдинки, хотя в этом случае ими были скромные юные девы, а не те, которые жестоко высмеивались в тех же куртуазных стихах:

Куртуазная любовь не требовала взаимности, в лучших своих проявлениях она была добродетельной, но поэты часто жаловались на холодность своих прекрасных дам. Главным для рыцаря-трубадура было просто любить хотя бы затем, чтобы перенестись на более высокую ступень, в область духовного совершенства личности. Ценность любящего человека возрастала, причем в прямом смысле: послушав романтичные кансоны, сеньор становился щедрее, приглашал певца погостить в своем замке, вдоволь кормил и поил, порой одаривая теплой одеждой, конем или деньгами, ведь бедность даже тогда и даже в поэтической среде добродетелью не считалась.

Высокий Кёнигсбург. Своим нынешнимвидом крепость во многом обязана семейству Тирштайн

Разумеется, держать куртуазный двор мог далеко не каждый аристократ, однако стремились к этому все, не случайно к середине XII века, когда эпоха трубадуров достигла апогея, отмечался резкий рост задолженностей и даже разорения среди феодальной знати. Возможно, именно этим объясняется тот факт, что в начале следующего века Высокий Кёнигсбург часто переходил от одного хозяина к другому: от Гогенштауфенов к герцогам Лотарингским, а от тех к семейству Ратзамхаузен, владевшему замком до пожара 1462 года. Тогда замок сильно пострадал от огня, а то, что пощадил огонь, вскоре приобрел эрцгерцог Австрийский Максимилиан Габсбург. Имея в распоряжении всю империю, он не нуждался в развалинах и потому при первом же удобном случае сбыл их некоему Тирштайну в качестве награды. История не сохранила сведений ни о нем, ни о его семье, зато по тому, насколько умело новый владелец восстановил, перестроил и оснастил, казалось бы, погибшее строение, можно судить о богатстве и немалом энтузиазме представителей этого рода. Уже к концу столетия Высокий Кёнигсбург, приспособленный под артиллерию, сиявший новенькими крышами башен и галерей, вновь оправдывал свое громкое имя – Королевский замок.

Высокий Кёнигсбург. Теперь подъемный мост у главного входа поднимается разве что для ремонта, ведь замку больше не грозит захват

Бурный XVI век, как ни парадоксально, для Эльзаса стал временем интеллектуального расцвета. По отношению к Западной Европе этот период прошел под знаменем Реформации – движения, которое началось с критики католического духовенства во главе с папой, а завершилось появлением протестантства. Охватив практически все сферы общественной жизни, религиозная революция сопровождалась погромами, восстаниями, казнями, что едва не привело к развалу политической системы. Трудно сказать, какую роль сыграли Страсбург или Селеста в рождении и распространении протестантской веры, но Эльзас – маленькая страна у подножия Вогезских гор, родина типографии с ее университетами и лояльностью властей – привлекал всех, кто искал трибуну для того, чтобы свободно высказать свои мысли. Здесь жили и преподавали идеологи реформы Мартин Лютер и Жан Кальвин, а так же такие известные философы, как Мартин Бюсер и Беатус Ренанус.

В следующем столетии, едва успев достигнуть интеллектуальных вершин, Эльзас вновь опустился до примитивного выживания: в 1618 году европейский континент охватила Тридцатилетняя война. Грабежи, убийства, голод и эпидемии едва не довели процветающий регион до катастрофы. Сначала через Рейн переправились отряды графа-авантюриста Мансфельда, вскоре изгнанные имперскими войсками. Их поочередно сменяли испанцы, наемная армия из Саксонии и наконец шведы, которым, к несчастью, приглянулся Высокий Кёнигсбург.

Замок защищал небольшой гарнизон под командованием капитана Филиппа Лихтенау. Его солдаты 52 дня отражали атаки неприятеля, но крепость все-таки была захвачена, разграблена и сожжена. После этого в течение 250 лет она пребывала в запустении, постепенно разрушаясь и зарастая лесом. Впрочем, о полном запустении говорить нельзя, поскольку в это время Высокий Кёнигсбург довольно часто посещали поэты–романтики, находившие здесь спокойный отдых и вдохновение.

Во время Тридцатилетней войны жители эльзасской столицы показали себя ярыми защитниками протестантства. Возврат в лоно католической церкви официально произошел намного позже, 30 сентября 1681 года, когда, осознав бесполезность сопротивления, власти Страсбурга подписали капитуляцию, признав себя подданными Людовика XIV. История царствования монарха, прославившегося кичливой фразой «Государство – это я!», донельзя насыщена войнами. «Человек-государство» любил и умел воевать, поэтому не мог ограничиться результатами кампаний, принесших ему Южные Нидерланды и Франш-Конте. Выказав непомерный аппетит, он захватил еще и Страсбург с Люксембургом, а затем его войска вторглись в Рейнскую область, где разграбили и уничтожили множество древних замков. К счастью, Аугсбургская лига выставила против французов мощную коалицию, поэтому война завершилась серьезным их поражением. Рисвикский мирный договор 1697 года лишил Людовика XIV всех завоеваний, кроме Франш-Конте и Эльзаса.

«Король-солнце» Людовик XIV – благодетель Эльзаса

Вопреки ожиданиям французский король проявил о захваченной территории прямо-таки отеческую заботу. Он не только восстановил то, что разрушила война, вернув краю былое благополучие, но и оставил ему большую часть средневековых прав, включая религиозные. Тогда королевство Франция находилось на вершине своего расцвета и деньги на благоустройство текли рекой. Недавние враги строили с размахом, красиво, крепко и главное – совершенно бесплатно, чем завоевали любовь покоренного народа. Именно в этот период проявилась страстная привязанность эльзасцев ко всему французскому. Теплые отношения между этими двумя нациями сохранились и в дальнейшем, что подтверждают источники той поры, а также романы и живопись, где показано, с каким восторгом в Эльзасе принимали солдат Наполеона.

В конце XVII века со стен Высокого Кёнигсбурга, все еще пребывавшего в забвении, перед путниками открывались чудесные виды. Радовали взор пологие склоны, покрытые виноградниками, ухоженные поля, ярко-красные черепичные крыши, на которых по-прежнему жили аисты. Однажды, увидев это, один русский писатель воскликнул: «Воистину время не властно над Францией!».

Однако не время, а люди вновь нарушили этот идиллический мир. Во франко-прусской войне 1870–1871 годов французские войска потерпели поражение и Эльзас был отдан Отто фон Бисмарку, как ожидалось, на растерзание. В очередной раз краю грозила гибель, но вновь случилось невероятное. Железный канцлер, всегда представлявший интересы абсолютной власти, а значит, меньшинства, человек, предпочитавший, по его собственным словам, решать «эпохальные вопросы не речами и резолюциями, но железом и кровью», проявил себя как благодетель. Зная отношение местных к Франции, захватчики добились их доверия широким строительством. При германцах в Эльзасе активно развивалась промышленность, процветала торговля, сооружались газо– и водопроводы, появились электросети. Казавшиеся немыслимыми пенсии, пособия и прочее, что входит в систему социального обеспечения, тоже были подарком, полученным эльзасцами от германцев.

Еще один покровитель края – рейхсканцлер Отто фон Бисмарк

Высокий Кёнигсбург вместе с лесными угодьями с 1865 года принадлежал муниципалитету Селесты – уже не деревни, но полноценного города. В 1899 году жители решили подарить прекрасно сохранившиеся руины германскому императору Вильгельму II Гогенцоллерну, который, имея средства, мог позаботиться о них лучше, чем горожане.

Восстановительными работами, длившимися до 1908 года, руководил берлинский архитектор Бодо Эбхардт. Увлеченный Средневековьем, войной и старинной фортификацией, он провел реставрацию замка методично, проявив научный подход и фантазию поклонника немецкого романтизма. В распоряжении зодчего были исторические материалы, но импровизировать все же пришлось, да и вид самих руин позволял вволю разыграться воображению. В 1900 году высота уцелевших стен достигала уровня бойниц, а в них остались нетронутыми своды, благодаря чему Эбхардт сумел представить истинные размеры построек XV–XVI веков. Лишь некоторые, самые высокие сооружения, и особенно крыши были его вымыслом. К таковым относится одна из башен, измененная по форме и увеличенная на 14 м. Вильгельм против таких вольностей не возражал и даже поощрял, полагая, что детали, напоминающие о германской цивилизации, во французском замке совсем не лишние. Так, с его одобрения большая столовая во дворце обрела высокую крышу. На скрытых, невидимых снаружи стенах зачем-то были заложены два романских окна времен Фридриха Одноглазого. Сегодня следы различных эпох можно заметить на внешних стенах и на фасаде дворца, выходящем на нижний двор.

Так художник Анси вместе со всеми эльзасцами радовался уходу немцев после окончания Первой мировой войны

В Первую мировую войну отношение местных жителей к немцам резко изменилось, и неудивительно, ведь во избежание дезертирства юношей Эльзаса насильно отправляли в Россию сражаться не за родную землю, а за кайзера. Несмотря на то что линия фронта не раз выходила к берегам Нижнего Рейна и однажды прошла по Вогезам, кровопролития здесь удалось избежать. После битвы у Старого Армана власти Эльзаса пошли на перемирие, которое люди восприняли со страхом, зная, что в Страсбурге будет распоряжаться солдатский совет. Настоящее освобождение произошло 23 ноября 1918 года. Еще через год в соответствии с условиями Версальского мирного договора многое из достояния Германии, включая Верхний Кёнигсбург, перешло к Франции. Однако после тяжелых лет войны французы, вновь водворившиеся в Эльзасе, уже не смогли принять местных жителей как друзей. К сожалению, этот пережиток до сих пор довлеет над регионом, и власти оказались не способны его искоренить.

Вторая мировая война принесла Эльзасу несчастий гораздо больше, чем Первая. В 1940 году весь край неожиданно для населения вновь вошел в состав Германской империи. Никто не ожидал от нацистов цивилизованности, коей, как известно, отличалась прусская знать, но то, что творили «новые немцы», намного превзошло ее ожидания.

Таким божественным зрелищем Анси представил освобождение Эльзаса во время Второй мировой войны

В большинстве своем эльзасские солдаты не проявляли желания воевать, и тем более на Восточном фронте. Между тем они шли под пули и погибали, чтобы остаться в памяти земляков под общим обозначением «против воли». Немногим из них удалось дезертировать, чтобы присоединиться к французской Армии освобождения и выгнать из своего края немцев, теперь уже врагов. Таких в Эльзасе гордо именовали героями. И они, и те, которых называли «против воли», были практически в каждой семье, о чем свидетельствует статуя на площади Республики в Страсбурге. Статуя изображает аллегорическую Родину-мать, держащую тела двух мертвых сыновей: лицо одного из юношей обращено в сторону Германии, тогда как другой смотрит на Францию. С 1959 года столица Эльзаса является местом заседания Совета Европы, а немного позже сюда перебрался Европейский парламент. Таким образом, город, издревле бывший связующим звеном между державами, определявшими политический климат континента, таковым и остался. Теперь эта провинция, словно мост, соединяет народы Франции и Германии, двух самых крупных держав Союза Европы.

Нет ничего удивительно в том, что маленький Эльзас пользуется уважением не меньшим, чем любой крупный европейский регион. В данном случае поддержание такого реноме – задача нелегкая, но выполнимая, ведь исторический авторитет не утрачен, а экономика процветает, позволяя заниматься не только насущными проблемами, но и культурой, например вкладывать деньги в памятники, среди которых особое место занимает Высокий Кёнигсбург.

Не пострадавший от двух мировых войн, замок был обижен людским вниманием, поскольку почти все прошлое столетие считался подделкой, неточной реконструкцией. Однако после долгих исследований сомнения в его исторической ценности были развеяны, и с 1993 года родовое гнездо Гогенштауфенов считается национальным достоянием Франции. Сегодня Высокий Кёнигсбург – самая известная достопримечательность Эльзаса, великолепно воссозданный образ средневековой крепости, типичной для долины Рейна. Те, кто побывал здесь хоть однажды, надолго запомнили его не только из-за местоположения и великолепного вида, открывающегося из окон главной гостиной. В памяти остаются богатое убранство комнат и залов, редкие, но изысканные коллекции, подобные собранию рыцарских доспехов. Трудно забыть грозную артиллерию на угловых башнях, расставленную так, чтобы залп орудий мог застать врага врасплох.

Прелестный городок Селеста, как и принадлежащий ему замок, хранит в себе следы ушедших эпох

Несмотря на некоторые изменения как снаружи, так и внутри, Высокий Кёнигсбург выглядит строго и торжественно, как и положено феодальному замку. Сотрудники музея предлагают гостям побывать на постоянно действующих выставках оружия и мебели XV–XVII веков. Столь же привлекателен и сам комплекс, раскинувшийся на одной из вершин Вогезских гор, прекрасный в любое время года: зимой, в переливах инея, весной, в обрамлении нежной зелени просыпающейся природы, летом, когда старые камни резко выделяются на почти черном фоне леса, осенью, когда стены сливаются с красновато-желтой листвой.

Естественная красота места, где стоит Высокий Кёнигсбург, стала единственной причиной устройства подле него парка. Уже одно его название – Labirintus – напоминает о том, что здесь можно заблудиться, о чем служители предупреждают всех гостей. Он создан по подобию старинных парков-лабиринтов, которые так любили французские короли. Эльзасцы решили не копировать то, что имелось в Версале, и прорубили коридоры в кукурузном поле, получив сооружение в забавном деревенском стиле. Лабиринт, открытый к юбилею Виктора Гюго, стал местом, где ежегодно проходят представления в духе великого француза. Основным действующим лицом в этих спектаклях является он сам, окруженный героями своих романов «Отверженные», «Собор Парижской Богоматери», «Эрнани» и «Рюи Блаз».

Дикий камень

Отличаясь крайней бережливостью, немцы нередко проявляют щедрость в топонимике: немецкие обозначения городов, сел и прочих географических объектов весьма длинны, сложны и потому неудобочитаемы, особенно для иностранцев. В давние времена приятным исключением являлось эльзасское графство Пфирт. Большую его часть занимала долина Тюр, где у озера Крю находилась деревня Крю, на северной окраине которой находился скалистый пик Шлоссберг (666 м), увенчанный Диким камнем. В переводе с немецкого так звучит название крепости Вильденштайн – сооружения большого, некогда очень значительного, немало повидавшего на своем веку и до обидного непопулярного среди поклонников старины. Изображения на античных монетах заверяют в том, что за ее стенами укрывались от варваров легионеры, хотя это же опровергают другие археологические находки. Может быть, в далекую римскую эпоху на месте Вильденштайна стояло нечто похожее на укрепленный лагерь, а сам он появился гораздо позже, во всяком случае, хронисты впервые упомянули о нем в 1312 году.

Вопреки названию в облике Вильденштайна не заметно дикости

В XIII–XIV веках замок принадлежал графскому роду Пфирт, все мужчины которого по семейной традиции носили имя Ульрих. Никто из них не сумел обрести ни богатства, ни военной силы, способной подчинить своей единоличной власти всю долину. Все это уже давно было захвачено местным аббатством, но крестьяне из Тюр были свободны и от него, поскольку существовали по собственному уставу, частично освобождавшему их от повинностей.

Без крестьянских рук графы Пфирт не могли рассчитывать на большие доходы и наверняка довольствовались тем, что в те времена составляло имущество европейского аристократа средней руки, – скудно обставленным небольшим домом за толстой стеной, старой лошадью и вечно пустым кошелем. В замках раннего Средневековья почти не было мебели. Основой домашней обстановки являлись разнообразные сиденья – сундуки, лари, скамьи, стулья. Впрочем, последние были такой же редкостью, как и столы. Все эти вещи при угрозе нападения можно было легко погрузить на телеги и перевезти в безопасное место.

То, что можно увидеть в сегодняшних музеях, – лишь скромная частица богатого мебельного наследия. Подобного рода предметы иногда просты, но чаще репрезентативны и роскошно украшены, поскольку в свое время принадлежали высокопоставленным особам. Из мебели простонародья почти ничего не осталось, но многое из того, чем пользовались незнатные предки эльзасцев, можно увидеть в живописи. Мебельные коллекции обычно состоят из вещей, выживших случайно, ведь они выполнены из древесины – материала хрупкого, подверженного гниению, а потому недолговечного. Мебель, в отличие от построек и каменных изделий, гораздо чаще страдала от людской ярости: ее жгли, ломали, выбрасывали из окон, использовали для баррикад. Если старые столы, стулья, сундуки становились ненужными, их сжигали или сносили в чулан, где они погибали, а если повезет, доживали до прихода археологов. Замечательные свадебные сундуки, прежде чем занять почетное место в музеях, долго стояли в конюшнях с запасом овса.

По примеру предков-варваров первые европейцы вкушали еду на чем придется. Простые воины раскладывали куски мяса на перевернутых щитах; для короля они же сооружали конструкцию в виде рамы, на которую вместо столешницы укладывали свои щиты.

Раннесредневековый (романский) сундук чудом дожил до прихода археологов

Судя по презентабельному виду, этот сундук из резного дерева принадлежал высокопоставленной особе

Курульное кресло пришло в средневековый быт из Античности

Кроме того, широко применялись импровизированные столы, не круглые, как в известной легенде, а овальные, оставлявшие в центре зала свободное пространство. Для большого торжества замковые столяры сколачивали временный стол, водружая его на подиум, чтобы господин мог видеть всех пирующих.

Стулья с высокими резными спинками, на которые королей-варваров усаживают создатели псевдоисторических фильмов, появились в эпоху Возрождения, а современники графов Пфирт довольствовались гораздо более примитивной мебелью. Вполне возможно, что на пирах их гости сидели на чурбаках, тогда как они сами устраивались на деревянной скамье с приставным задником, задрапированным тканью. Подушки им подкладывали под спину для удобства, а под ноги – для солидности. Среди крайне простой мебели выделялось так называемое кресло хозяина. Выполненное из резного дерева, на высоких ножках, со спинкой и подлокотниками, оно было самой красивой вещью в доме.

Из античной культуры в германский быт перешли кресла с низкой спинкой (иногда и вовсе без нее) и резными боковинами. Напоминающие трон государя, они опирались на ножки в виде звериных лап и имели подлокотники, оканчивающиеся звериными головами. Данью античной традиции явился раскладной стул X-образной формы и более внушительное курульное кресло (от лат. сurulis – «почетный»).

Массивные П-образные кресла со звериной символикой отличались наличием спинки, прямой или закругленной. Нечто похожее получалось, если господин восседал на сундуке; в этом случае спинкой служил щит стоящего позади дружинника. Звериная голова могла быть не элементом сиденья, а частью лежавшей на нем подушки. Подобный прием принято рассматривать как отражение варварской традиции стелить на сиденье шкуры, снятые с животных целиком. Позже, когда этот обычай ушел в прошлое, голову отделяли от шкуры и пришивали к подушке в качестве украшения.

В отсутствие шкафов их функцию выполняли лари и сундуки с откидными крышками, прямоугольные для одежды или круглые для рукописей, напоминающие баки. Они же служили сиденьями и лежанками, ведь хозяева раннесредневековых замков день и ночь проводили в одном помещении. При наличии средств стены единственного зала украшали ковры или гобелены. Даже если в доме имелась отдельная спальня, в парадном зале все равно кто-нибудь спал, например почетные гости, которых укладывали на лари, покрытые мешками, набитыми шерстью, пустыми гороховыми стручками или соломой. Остальные домочадцы – рыцари, состоявшие на службе в замке сеньора, слуги, музыканты, то есть все те, с кем не полагалось церемониться, – спали прямо на полу, расстилая на ночь тюфяки.

Самым популярным видом мебели долго оставались сундуки. Тяжелый, напольный ящик с крышкой на петлях и большим замком имел каждый член семьи.

Массивные «королевские» кресла отличались наличием спинки и «звериной» символики, что явилось отражением варварской традиции стелить на сиденье шкуры

В нем хранили продовольственные запасы, посуду, одежду, драгоценности, деньги, семейные архивы, книги. Выполняя эту в общем примитивную вещь, средневековые мастера проявляли большую фантазию. Сундуки обивались кованым железом, украшались росписью, резными узорами, скульптурой, а также изображениями, выполненными в ювелирной технике. Хозяевам победнее приходилось довольствоваться сундуками из струганых досок, а порой и вовсе из необработанного дерева. Богатая знать любила сундуки, похожие на архитектурные сооружения, с колоннами, капителями, арками, крошечными окошками особого назначения.

Зимними вечерами большой зал освещался пламенем камина, свечами в подсвечниках или масляными лампами. Последние могли быть металлическими либо терракотовыми; они стояли в стенных нишах, но чаще подвешивались к стене на крючках.

Поначалу хозяин со своей супругой спал в том же большом зале, но только за перегородкой из дерева, меха или простого холста. В пору куртуазной любви в замках уже имелись отдельные спальни – особые, иногда чисто женские комнаты в башнях, куда допускались самые близкие родственники. Порог спальни был символической границей между жизнью общественной и личной. Поэтому пересечь ее, а значит, проникнуть туда, где царила прекрасная, но, увы, недоступная дама, мечтал каждый рыцарь. В спальне хранились семейные реликвии, документы, драгоценные украшения, рукописные книги, которые тогда ценились гораздо выше, чем кольца и диадемы. Главным предметом в убранстве обители сна, конечно, являлась кровать, вещь очень редкая и потому дорогая. Супружеские ложа делали из широких досок и точеных балясин. На деревянное основание укладывался матрас, набитый уже не горохом, а мягкой шерстью, пером или даже пухом. Все это великолепие сверху покрывалось льняной простыней, шерстяным или шелковым одеялом. Завершало убранство покрывало, дополненное множеством подушек и крошечных подушечек. Каменные стены спален было принято утеплять коврами; ими же либо циновками устилали полы. И только в спальне окна занавешивали шторами, если они вообще имелись в замке.

Главным предметом в убранстве замковой спальни была кровать, вещь очень редкая, красивая и, как правило, дорогая

Помещения в замках освещались масляными лампами, которые стояли в стенных нишах или подвешивались на крючках

История не сохранила сведений о семейном положении правителей графства Пфирт, но третий, оказавшийся последним, граф Ульрих прославил свой род тем, что выдал дочь Иоганну за герцога Австрии Альбрехта Мудрого. К нему-то и перешел замок в 1324 году, после того как Ульрих III скончался, не оставив наследника мужского пола.

Владея маленьким графством почти два столетия, Габсбурги не испытывали привязанности ни к долине, ни к самому замку, которым с 1377 года управлял Вальднер де Френдштайн. Старый дом, скрывавшийся за ветхими стенами, был ему не нужен, ведь он уже имел такой же, стоявший чуть выше на горе.

Родовое гнездо графов Пфирт постепенно приходило в упадок и к 1536 году, когда его вместе с правами купил Жан де Больвиллер, превратилось в руины. Графские развалины требовали немалых средств, а у благородного француза их не было, поэтому он продал Вильденштайн аббату Жоржу де Мазево. По иронии судьбы и святой отец не испытывал желания тратить деньги на бесполезную постройку. Однако некоторую заботу о ней аббатство проявляло, видимо, надеясь защитить архивы, в то время находившиеся в замке. Забытый всеми Дикий камень спасла Реформация, вернее, сопровождавшая ее борьба, подтолкнувшая владельцев к восстановлению своей собственности.

Наконец-то замок оказался нужным, как, впрочем, и соседние крепости Ландскрон, Энгельсбург и Высокий Кёнигсбург, способные защитить австрийские владения в Эльзасе от вторжения французов. Император Карл V составил план их модернизации, приказал снабдить вооружением и направил в каждую гарнизон. Заняться Вильденштайном было поручено аббату Мюрбаху, и тот, видимо, справился, поскольку в долине Тюр ничего серьезного не происходило вплоть до Тридцатилетней войны. К 1633 году, когда Вильденштайн после нескольких месяцев осады захватили французские войска, некогда сытый край успел испытать небывалую нищету. Через 11 лет в Эльзасе появились германцы, и этого натиска замок выдержать уже не смог.

К сегодняшнему дню от множества строений Дикого камня сохранились части конюшен, двух круглых башен и фрагменты насыпей. Теперь Вильденштайн не вызывает жалости, а напротив, привлекает своим романтически-запущенным видом. Сюда можно приходить в любое время совершенно бесплатно, преодолев 20-метровый туннель, высеченный в толще скалы. Каменный коридор ведет на вершину Шлоссберга, направляя к площадке, некогда послужившей основанием для замка. Три ее стороны очень круты, что в Средневековье не считалось недостатком, ведь от этого строение получалось менее доступным, а значит, лучше защищенным от врага.

Пешеходные мостики – самая привлекательная часть сегодняшнего Вильденштайна

Ныне руины принадлежат государству, поэтому работы по восстановлению замка, хотя и медленно, но все же ведутся. Экскурсоводы с гордостью демонстрируют гостям пешеходные мостики, которые, значительно упростив путь к башням, играют роль смотровых площадок. Стоя на каком-нибудь из них, можно осматривать окрестности, благо с южной стороны хорошо видны новые поселки, а с северной – оба Крю: старая деревня и озеро, утопившее в себе пережитки эпохи, чьи кровавые распри едва не погубили такое замечательное сооружение, как Вильденштайн.

Беспечный Спесбург

Этот замок издалека ничем не отличается от многих подобных ему построек Средневековья. Возведенный, как и полагается, на высоте, он стоит на 450-метровом гранитном утесе, окруженный диким лесом и собственными стенами. Гордо подняв голову-башню, распрямив плечи-стены, Спесбург (франц. Spesbourg), словно каменный великан, возвышается над округой, охраняя лесную чащу и аккуратные поля деревни Андло – отнюдь не самого известного местечка в Нижнем Рейне. Подойдя ближе, нетрудно заметить, что создатель замка пренебрег безопасностью ради красоты: элегантная конструкция свидетельствует о беспечности заказчика либо о незнании фортификации.

Северная сторона постройки, чаще всего подвергавшаяся атаке, представляет собой не привычный еще с XIII века острый выступ, лучше всего подходивший для защиты от обстрела, а плоскую стенку-щит. Кроме того, по толщине она не отличается от остальных, гораздо менее опасных стен.

Издалека Спесбург ничем не отличается от других крепостных построек Средневековья

Скудные архивы Спесбурга не проливают свет на планы первых владельцев, но, может быть, они и не хотели видеть свой дом крепостью. Археологи относят начало его строительства к середине XIII века, в документах он появился лишь столетие спустя, точнее, в 1332 году, когда должность поверенного в делах аббатства Андло получил Генрих де Шталек-Дик, который считается первым хозяином Спесбурга. Он не был эльзасцем, однако принадлежал к семье, известной далеко за пределами края. С VII века Шталеки служили в кафедральных соборах крупных городов Рейна. Не стал исключением и Генрих: прежде чем получить назначение в Эльзас, он был каноником в Майнце и Страсбурге. Строил он замок или нет, на сегодняшний день неизвестно. Также забыто и имя зодчего, который весьма искусно разместил весь комплекс на утесе, тем не менее проявив небрежность в отношении жилья. Господский дом устроен с восточной стороны, там, где тонкие стены защищали разве что от капризов погоды. Сам хозяин занимал не слишком просторные апартаменты в донжоне, проходя туда через высоко расположенную дверь.

После смерти Генриха, предположительно в 1358 году, замок перешел к его наследникам – сначала к сыну Александру, а затем к внуку (и тот и другой много раз упоминались в церковных документах). С конца того же столетия по воле старшего члена династии, Готье де Дика, Спесбургом владела семья Андло, получившая крепость в дополнение к деревне. Несмотря на то что некоторые представители этого рода использовали дом поверенного в качестве резиденции, ни у кого из них не возникало желания укрепить его, как обычно делалось в эльзасских замках. Итогом традиционной для Спесбурга беспечности стал его захват, причем быстрый и почти бескровный, поскольку гарнизон, завидев отряд Этьена де Бавиера, попросту разбежался. Это произошло в начале 1431 года, а уже к лету рыцари Андло сумели собрать двухтысячное войско и вернули то, что так позорно потеряли.

Донжон замка высотой 24 метра имеет стены, слишком тонкие для укрепленного дома

Попасть в главную башню Спесбурга можно было через высоко расположенный вход

В середине XVI века их дом вновь подвергся нападению, на этот раз со стороны ближайшего городка. Владелец Спесбурга чем-то досадил мещанину из незнатной, но почтенной фамилии Барр, и тот, собрав народ, двинулся на замок. Сколько людей пострадало в этой стычке, неизвестно, однако ни в чем не повинная постройка была разорена и предана огню. О дальнейших строительных работах замковые архивы умалчивают. Между тем на одной из стен уцелело сооружение XV века, а такие элементы декора, как звезды в нише камина, не могли появиться раньше следующего столетия. Судя по всему, легкомысленные Андло, как и многие другие, не устояли перед очарованием Ренессанса, решив перестроить и приукрасить свой изрядно запущенный дом.

Типичный дворец эпохи Возрождения представлял собой прямоугольное здание с внутренним двором, где было удобно проводить торжества. Его интерьер отличался монументальностью композиции, великолепием убранства, обилием скульптуры, живописи, наличием широких мраморных лестниц. Чтобы не прерывать анфиладу комнат, лестничные пролеты устраивали в угловых частях здания. Жилые помещения, столовые и кухни, длинные коридоры и сложной формы галереи украшала настенная живопись или тканые картины в обрамлении скульптурных рамок и пилястр. Каменная кладка стен скрывалась под штукатуркой, а потолки были покрыты лепниной.

В то время мебель играла роль гораздо более важную, чем в средневековых жилищах. В XV веке убранство еще не обрело разнообразия, зато все предметы меблировки, в соответствии с архитектурой, были красивы и рациональны. Теперь господам не приходилось носить с собой щиты для того, чтобы ставить на них тарелки. Собственно, и сами щиты уже успели запылиться в чуланах, ведь на смену мечам пришли аркебузы и пушки. Ушли в прошлое и трубадуры, зато дамы стали еще прекраснее и разборчивее в одежде и предметах, которые их окружали. Ренессансные сундуки изумляли великолепием резьбы; наделенные нишами и дверцами, они уже отдаленно напоминали шкафы, из ларцов сформировались шкатулки. Резец художника оставлял следы на табуретах, кроватях, креслах и изящных писчих столиках, ставших прообразом бюро.

Семья обедала за настоящим столом, рассаживаясь на стульях с высокими, богато украшенными спинками. В смягчении нравов и воспитании утонченных манер немалую роль сыграли трубадуры. Куртуазные правила требовали того, чем никогда не отличались грубые и воинственные рыцари, в частности умения красиво есть. Казалось, еще недавно обитатели замка пили из одного стакана, ели руками, с жадностью хватая огромные куски и заталкивая их в рот, чтобы проглотить целиком. Утонченный Ренессанс потребовал смены привычек, и пища стала подаваться с общего блюда, которое слуга подносил к каждому из сотрапезников. Ножами тоже орудовала прислуга, нарезая толстыми кусками хлеб для того, чтобы положить на него мясо.

В интерьере эпохи Возрождения мебель играла важную роль, но убранство еще не обрело разнообразия

В пору Раннего Возрождения хорошим тоном стало использование ножей с закругленными кончиками, ложек, рюмок для спиртного и небольших стаканчиков для сока, тарелок с широкими краями, куда еду перекладывали из общего блюда. Вилки сначала вошли в обиход у итальянцев и лишь в XVI векe распространились по всей Европе.

Эльзасская трапеза, в отличие от французской, оставалась такой же скромной, какой была в Средневековье. В будние дни к столу подавали суп, кашу, сыр, овощи, немного фруктов, иногда рыбу, изредка мясо, красное вино и «господский» хлеб, который для сеньоров выпекали из белой пшеничной муки.

Природа одарила Эльзас щедро, поэтому голод обходил этот край стороной, по крайней мере, в мирную пору. Рейн давал людям рыбу; ее можно было съесть свежей, высушить или засолить в бочках, что делалось как для собственного хозяйства, так и на продажу. Обширные, почти всегда зеленые пастбища позволяли держать много скота, домашней птицы, вволю откармливать каплунов, как назывались кастрированные петухи, выращенные специально на мясо. В садах зрели яблоки, сливы, груши, вишни, виноград и даже миндаль, из которого делали особое миндальное молоко для соусов и кремов. Летом фрукты свежими подавали к столу, а также сушили, чтобы зимой делать печенье, нугу, халву, начинки для пирогов. Особый аромат сладким блюдам придавали розовая вода, имбирь и корица.

Дары эльзасской природы, предназначенные для гостей щедрого господина

Средневековые кулинары любили пряности, употребляя их щедро и постоянно. Однако многое из того, чем их снабжали заморские купцы, исчезло вместе с тогдашней кухней, несмотря на то что сборники кулинарных рецептов существовали еще в XIII веке. Первые поварские книги советовали, например, приставить слугу к каждому предназначенному для пира блюду. Тот, кто обслуживал гостей, должен был знать, какое кушанье следует предлагать всем пирующим, а какое сразу ставить на стол поближе к тому, для кого оно готовилось. Люди постигали тонкости застолья из личного опыта или книг, чаще серьезных, иногда шуточных, подобных той, что написал Арнольд из Виллановы, известный своими глубокими познаниями в медицине:

Тем не менее теплые сезоны проходили в бесконечных пирах и гуляньях. На сколько бы дней не затягивалось торжество в замке (чаще на неделю), приглашенные всегда оставались довольными, сытыми, не обделенными сердечностью хозяина. В такие дни обычно экономный сеньор кормил не только своих гостей, но и всю округу, раздавал драгоценные кубки, дарил каждому встречному одежду, порой демонстрируя щедрость странным, хотя и привычным для своего времени способом, то есть приказывал сжечь «лишние» продукты:

Пиршественный стол все еще не являлся мебелью, поскольку был временным, собранным из прямоугольных щитов, укрепленных на козлах. Неприглядность конструкции скрывала свисавшая до пола ткань. Ее традиционно укладывали в два слоя: снизу мягкий, сложенный вдвое материал, а сверху – красивая скатерть, которую после пиршества прятали в сундук. Когда гостей было очень много, столы расставляли буквой «П». В этом случае господин с супругой и почетными гостями восседал в центре, на небольшом помосте. Место гостя по отношению к блюдам определялось заранее и всегда отвечало его положению в обществе. Изредка по капризу хозяина иерархический порядок нарушался, и тогда кто-нибудь из гостей, сидя не на своем месте, был возвышен или, напротив, унижен.

Конец ознакомительного фрагмента.