Элитные группы традиционных обществ. 2. Структура элиты традиционных обществ. Номенклатура элитных групп (С. В. Волков, 2017)

Общества древности и раннего средневековья

Даже в самых примитивных обществах наличествовала индивидуальная вариация в статусах, тесно связанная с духом соперничества, конкуренции, причем, естественно, во все времена высшие ступени социальной иерархии занимал не тот, кто (больше) производил, а тот, кто владел и распоряжался средствами производства.[25]

В доколониальной Африке, в частности, в большинстве случаев можно наблюдать наличие элитных групп, выделяемых по признаку обладания властью и богатством, а в ряде случаев даже стройную иерархию таких групп. Например, население Золотого Берега конца XVII – начала XVIII в. делилось на 5 страт: 1) короли и правители, 2) кабосиры и вожди, 3) богачи (в основном торговцы), 4) крестьяне и рыбаки, 5) рабы. У аканов (Гвинейское пробережье) верхушка общества («знать») состояла из двух категорий: родо-племенной (абремпонфо: все вожди, старейшины и жрецы) и служилой (асомфо: из чужаков, назначавшихся за личные заслуги и только на вновь учрежденные посты; в конфедерации Ашанди в доколониальный период учреждено 146 таких постов); еще одной категорией «знатных» были сикафо («богатые») – новая торговая элита из общинников.[26] В Мали иерархия эндогамных профессиональных групп-каст (земледельцы-воины, ремесленники, певцы-сказители или гриоты) сложилась еще с X в. и была связана с отношением к власти: за гриотами закрепилась функция советников вождей, за кузнецами (средняя ступень иерархии) – идеологическое лидерство и руководство тайными союзами.[27] В Бенине же люди, поднявшиеся к началу «европейского периода» выше «среднего уровня» – род правителя-обы, верховные старейшины, служители культа – еще не вышли из общинной организации (особой жреческой касты не было, тенденцией было замыкание жречества в рамках небольшой, маловлиятельной и внутренне далеко не единой группы лиц, что позже и произошло).[28]

В доколумбовой Америке местные цивилизации, при всех отличиях между собой, равно знали четкое разделение между знатью и простолюдинами. У ацтеков знать (только она могла носить одежды из хлопка) – лица, занимавшие военные и гражданские должности, – делилась на наследственную (тетеуктин; в т. ч. и правитель и местные правители) и по пожалованию (простые люди, отличенные за военные заслуги, имевшие должность, получавшие землю, освобождение от налога, но не имевших права на особые украшения, как предыдущие). К знати примыкало жречество, черное и белое (жреческие титулы были и у высших светских лиц). Третьей элитной группой были торговцы, по влиянию и роли в обществе стоявшие между общинниками и знатью (они имели свой сословный суд, и государство обеспечивало им защиту вне пределов страны).[29]

У юкатанских майя к XVI в. также четко различались две группы (помимо рабов): знатные и простолюдины, кроме того, выделялись сословия или группы ремесленников, воинов, купцов, колдунов, врачей, прорицателей. К знати принадлежали (только по рождению) правители, жреческая и чиновная верхушка и все другие, могущие доказать, что их предки находились среди аристократических семей в Майяпане до его разрушения в XV в. К ним относились батабы – начальники крупных поселений (многие из рода правителя, испанцы их называли касиками), ах куч кабы – главы квартальных делений городов и крупных селений, военачальники и члены аристократических рыцарских орденов. Кроме того, имелись чиновники ряда категорий с полицейскими и судебными функциями – не члены аристократических родов – и жречество. Такая структура сложилась еще в I тыс. н. э., когда общество уже возглавлялось слоем знати во главе с наследственными династиями светских правителей и жрецов, ниже которого стояли чиновники, писцы, далее – профессиональные ремесленники, внизу – земледельцы.[30]

Теотихуакана (Мексика) представляло собой теократическое государство, в котором класс жрецов сосредоточил и политико-административную власть. Элитными группами здесь были жрецы, торговцы и интеллигенция, но найдены и статуэтки воинов (напоминающие ацтекских аристократов-воинов из орденов «Ягуара» и «Орла»), что заставляет предположить и наличие светской военной знати.[31]

Для древней Месопотамии еще до создания централизованных деспотий было характерно деление общества на полноправных общинников, неполноправных (чужаков или лиц, утративших связь с общиной) и рабов. С III тыс. до н. э. в шумерских городах-государствах выделялась независимая знать – родовая аристократия, занимавшая ведущие места в общине.[32] К ней примыкало жречество, составляя ее немалую часть.[33] Однако при создании единого Шумеро-Аккадского царства эта аристократия была постепенно уничтожена. При кутиях, разрушивших это царство (кутийские вожди были заинтересованы только в дани, управляли чиновники из аккадцев и шумеров[34]), остатки ее еще существовали, но, видимо, были сметены вместе с кутиями, и начиная с государства III династии Ура уже вовсе не встречается знати, ссылающейся на свою генеалогию и возводящую ее к родовому божеству. Знать теперь приобретает исключительно служилый характер: это царская администрация, жрецы (фактически превратившиеся в чиновников) и военачальники.[35] Тот же процесс имел место на севере Месопотамии – в Ассирии. Общинная знать к Новоассирийскому периоду уже исчезла и была заменена служилой, причем цари зорко следили за тем, чтобы не возникали слишком могущественные роды и, вероятно, для предотвращения этого на важные посты нередко назначали евнухов.[36]

В юридическом отношении и знать (высшие чиновники, жрецы, представители крупных деловых домов), и остальные общинники, в т. ч. беднейшие, считались равноправными,[37] хотя их социальная роль и материальное положение были несопоставимы. При III династии Ура, например, на содержание главного жреца храма Нанше в Лагаше выделялось 36 га, на каждого надзирателя рабочего отряда – 15, на рядовых работников – менее 2,5 га на 300 человек. Жрецы в это время находились полностью на положении чиновников.[38] Ниже стояли мелкие чиновники и писцы. Царская администрация комплектовалась во многом за счет лиц, не принадлежащих к общинам – мушкенумов, которые получали жалованье или землю непосредственно от царя (при III династии Ура мушкенумами были только царские служащие низших категорий, т. к. высшие и средние тоже могли владеть участками общинной земли и фактически относились к общинникам-авиллумам[39]). И в Вавилонии, и в Ассирии чиновники, вплоть до мелких, получали либо служебные наделы земли, либо жалованье.[40]

Профессиональные писцы представляли собой весьма важную социальную группу во всех государствах Двуречья. Для их подготовки существовали специальные школы, большинство выпускников которых становилось чиновниками при дворе царей, храмах и реже у богатых людей, были и нигде не служившие, преподававшие или занимавшиеся научной работой. В Шумере около 70 % писцов служило в аппарате, 20 – у частных лиц и 10 – врачами, жрецами и т. д. Они могли занимать высокие должности наместников городов, судей и др. В Вавилонии существовали следующие категории писцов: 1) писцы-переводчики (сепиру), 2) царские или государственные писцы, 3) храмовые писцы, 4) писцы на службе частных лиц для составления контрактов. Хотя профессия писца и считалась престижной, жизненный уровень основной массы писцов не был выше рядового населения.[41]

Купечество всегда играло в древнемесопотамских обществах значительную роль. В условиях, когда знать не выделялась юридически в особое сословие, они фактически были ее частью, причем царская власть, стремившаяся умалить значение родовой аристократии, к ним обычно благоволила (купцы шумеро-аккадских факторий рассматривали Саргона как покровителя и защитника[42]). В Ассирии в ранний период именно купеческие роды играли ведущую роль, лишь позже вынужденные делить ее со служилой военной знатью. Хотя формы организации купеческой корпорации не везде были одинаковы. Например, при III династии Ура торговля была подчинена государству, и торговые агенты стали государственными служащими, фактически войдя в состав чиновничества.[43] В Нововавилонском царстве торговля лишь частично оставалась в руках профессиональных купцов – тамкаров, теперь торговлей могли заниматься любые частные лица (существовали могущественные предпринимательские дома, наиболее древний – Эгиби функционировал еще с 715 г. до н. э. и продолжал свою деятельность при персах в VI–V вв.).[44]

Таким образом, для всех оседлых семитских обществ Месопотамии было характерно выделение 3–4 элитных групп: «знати» (куда входили высшие чиновники, военачальники, жрецы), низшие чиновники и писцы, купечество, при том, что сословно все они не выделялись, а относились к группам полноправных общинников или мушкенумов. Характерной чертой было отсутствие здесь родовой аристократии, уже на самых ранних этапах устраненной из социальной структуры, что не в последнюю очередь было связано с деспотическим характером и заметной степенью бюрократизации месопотамской государственности. Однако в ряде других государств древнего Ближнего Востока, с иной этнической основой, ситуация могла заметно отличаться, и иерархия элитных групп типологически близка к «феодальной».

В хурритской Аррапхе господствующий слой, пришедший к власти в результате завоевания, использовал деревни как объект ответственности и дарения. Власть над деревнями принадлежала узкому слою элиты, прежде всего членам царских семей разных хурритских государств. Ниже их стоял гораздо более многочисленный слой военных, обрабатывавших сами полученные ими участки. Продажей продовольствия ведали купцы, упоминаемые среди «рабов дворца», которые, помимо своих обязательств перед дворцом, вели дела и в интересах частных лиц.[45] Слой писцов, без которого не могло обходиться ни одно древневосточное общество, был там представлен (при неграмотности местного населения) нашедшими приют после касситского завоевания вавилонскими писцовыми династиями (пример одной из таких династий – потомки Апил-Сина, имевшего 8 сыновей, 20 внуков, 24 правнука и 8 праправнуков – все писцы).[46]

В Урарту аристократия была представлена многочисленным царским кланом (существовали целые поселения из родичей царя), а военная и служилая знать, из которой комплектовались такие «аристократические» рода войск, как колесничие и всадники, восходила, вероятно, к местным знатным родам различных племен. Среди царских людей выделялась высшая группа мари – аналог марианна у хурритов, а основную массу населения составляли шуреле, несшие воинскую и другие повинности и жившие общинами.[47]

В Хеттском царстве с самого возникновения единого государства определяющую роль играла аристократия; среди нескольких знатных родов выделялся «великий род», из которого выходили цари и высшие чиновники. Остальные аристократы сочетали обязанности воинов с административными во дворце («воины и слуги царя»). Они входили в панкус, который прежде всего был судебной инстанцией, и члены его были подсудны только самому этому органу (на суд его теоретически мог быть призван даже царь). Члены аристократических семей были связаны с царем клятвой верности и получали за заслуги земельные владения, как при феодализме. Даже с исчезновением панкуса (между 1 500 и 1 400 гг. до н. э.) аристократия осталась особо выделенной социальной группой (именно она поставляла колесницы, основную силу хеттского войска). Более того, круг «баронов» (возможно – из-за легких колесниц) пришлось расширить, кроме того, круг местных правителей был расширен за счет вассальных правителей завоеванных территорий, положение которых закреплялось подробными договорами.[48]

Такой социальный строй свойствен в основном тем обществам, которые были созданы индоевропейскими этносами или с заметным влиянием последнего (в т. ч. хурритским). Впрочем, отдельные элементы «феодализма» прослеживаются даже в Эламе, где чиновники получали из дворцового фонда надельные земли (впервые в Древней Передней Азии их дают крупным сановникам с выдачей иммунитета от царских поборов), а в конце XVI в. до н. э. это явление встречается в царстве Приморья, позже – в касситской Вавилонии и в Сирии.[49]

Древний Египет, где централизованное государство возникло еще раньше, чем в Месопотамии, имел с ней то сходство, что здесь также отсутствовало оформленное сословное отделение элитных групп от рядовых общинников. Однако разница между фактическим положением знати (а также таких привилегированных групп как жречество и писцы) и рядовых общинников была огромной, и эти группы профессионально были четко очерчены и отграничены от рядового населения. Эти три основные группы – чиновная знать, жречество и писцы (позже также профессиональные воины-колесничие и купцы) и были основными элитными группами в стране.

Для Египта, в отличие от Месопотамии, было характерно существование наследственной знати, как столичной, так и провинциальной, хотя она и носила чиновный характер. При Древнем царстве наибольшее значение имела столичная знать, при Среднем царстве (когда степень централизации государства была заметно слабее) усилилось значение местной, номовой знати, которая создавала на местах целые династии. При этом, хотя многие из областных правителей имели придворные ранги, а их родичи оседали на доходных местах в столице, они редко назначались на высшие должности в столице; здесь преобладала потомственная столичная знать, унаследовавшая должности отцов так же, как они наследовались на местах. В Новое царство костяк знати составляли по-прежнему местные правители, одни из которых были ставленниками фараона, другие – преемниками своих отцов. Даже во вторую половину царства некоторые в духе Среднего царства хвалились знатностью происхождения. Положение областного правителя было очень высоким (даже начальник царского казнохранилища получил его в порядке повышения). Представители знати занимали обычно не только высшие, но и все более-менее значительные должности и часто передавали их по наследству, из них же комплектовалась верхушка жречества, которое никогда не было замкнутой группой.

Огромную роль в Египте играли писцы. При том значении, которое придавалось тут во всех сферах учету и отчету, править государством могли лишь по-настоящему грамотные люди, поэтому правящий слой страны был хорошо образован. Сыновья вельмож Древнего царства часто состояли писцами в отцовских хозяйствах; даже самые знатные чиновники не брезговали писцовыми званиями. Профессиональные писцы, которых отбирали с детства и готовили в специальных школах, образовывали престижную профессиональную корпорацию. В Новое царство появились и составили главную силу войска колесницы, и колесничие заняли в обществе положение, равное рядовому жречеству. Купцов при Древнем царстве не было, все путешествия в другие страны были государственными мероприятиями, и на рынке самого Египта невозможно обнаружить ни одной фигуры крупнее торговца-лоточника; появляются они только в период Нового царства.[50]

Для всех древних оседлых ираноязычных народов уже в древности был характерен четко выраженный сословный строй, наследовавший традицию варнового деления древних ариев. При этом к изначально существовавшим трем сословиям: жрецов, воинов и крестьян позже добавляется промежуточное между двумя высшими сословиями и простолюдинами сословие (в Иране это были писцы, которых еще при Ахеменидах во множестве выпускали писцовые школы; при дворе царя, сатрапов и в армии было много переводчиков, знавших несколько языков[51]) или дифференцируется низшее сословие (так, еще в Авесте фиксируется отделение крестьян от ремесленников[52]).

Наиболее яркий пример такого рода дает древний и раннесредневековый Иран (до арабского завоевания). Разницы в этом отношении между Ахеменидской, Парфянской и Сасанидской державами практически не было. Хотя высшим сословием формально считалось жреческое, реальная власть находилась в руках второго – «воинов и царей», и политическая система напоминала средневековый европейский феодализм (цари раздавали земельные наделы воинам и гражданским чиновникам). При этом среди сословия «воинов и царей» особо выделялась аристократия. В ахеменидскую эпоху имелось 7 ведущих персидских родов (только их представители могли явиться к царю без вызова). Костяком ахеменидской армии были 10 тыс. «бессмертных», из коих первая тысяча (личная гвардия царя) – из персидской знати. Все сыновья высокопоставленных перов воспитывались при дворе царя.[53] В Парфии также всегда особую роль играли могущественные роды парфянской знати (Карены, Сурены, Михраны и др.), имеющие свое войско; сохранялся и общегосударственный совет родовой знати. Имелись также царские вельможи (вазурги), мелкие владетели и полунезависимые князьки.[54]

Основную часть сословия составляли тяжеловооруженные всадники. При Ахеменидах они жили компактной массой в центре Персиды, либо при дворе, сохраняя племенное деление. Наличие дехканства – «поземельного дворянства» также было характерно и для ираноязычного населения Средней Азии (Хорасан, Согд). Дехкане жили в укрепленных поместьях-усадьбах – «замках» вокруг резиденций своих господ и должны были (или их дети) служить в их войске в качестве тяжеловооруженных конников-«рыцарей». Они на протяжении столетий служили в войске владевших этими территориями империй – Ахеменидов, затем Александра и его преемников, затем у греко-бактрийских царей. Их сюзеренами обычно были персидские сатрапы, но могли быть и местные властители.[55]

Строго сословным было и общество Сасанидского Ирана. Высшим здесь считалось сословие магов, жрецов зороастризма, к которому относились и лица, связанные с культом – судьи, храмовые служители и учителя. Высший разряд жрецов составляли мобеды во главе с мобедан-мобедом, контролировавшие духовенство в округах и провинциях. Второе сословие – воинов было внутренне структурировано и возглавлялось самим шаханшахом, затем шли царевичи, наместники областей (шахрдары) из членов династии и покоренных местных правителей, затем – виспухры – члены 7 древних родов, которым принадлежало наследственное право на важные должности и ведение определенной отраслью (военные дела, суд, финансы, кавалерия, вооружение армии и т. д.),[56] затем – вазурги или вузурги (главы наиболее знатных родов), занимавшие прочие руководящие посты, внизу – азаты, рядовые всадники-землевладельцы, из которых выделяются составлявшие ядро тяжелой кавалерии дихканы («главы селений»), стоявшие во главе больших селений и волостей и отвечавшие за сбор налогов. Но ниже их стояла конница из служилых людей низшего сословия, получавшая жалованье из казны, а иногда и земельные наделы. Третьим сословием (возникшим позже в V–VI вв.), были писцы (дапиры, дабиры), в которое входили представители ряда профессий, стоявшие выше простонародья (лекари, музыканты, переводчики, ученые). В низшее сословие входили все остальные свободные, и оно делилось на три группы – крестьяне, ремесленники, торговцы. Принадлежность к сословиям определялась статусом отца, и на переход в более высокое требовалось специальное решение царя.[57]

Сходные реалии можно наблюдать и у некоторых западных индоевропейских народов, например, у кельтов (позволяющие даже проводить прямую параллель от галлов к средневековой Франции). Галльское сословие военных людей, или всадников, напоминает рыцарей, брейры, или племенные князья, содержащие многочисленную дружину (иногда до 10 тыс.), сходны со средневековыми баронами; могущественный класс духовенства, владеющего светской властью, напоминает римское папство».[58]

Для ряда оседлых древних обществ было характерно конституирование жесткой социальной пирамиды в зависимости от происхождения – на аристократической основе. Именно такими были первые китайские государства. В Инь (XV–XI вв. до н. э.) и раннем Чжоу (XI–IX вв. до н. э.) объективно выделялось 3 слоя: 1) правящий привилегированный (родственники и приближенные вана, местные правители-чжухоу с родственниками и приближенными и, вероятно, главы клановых объединений цзунцзу), 2) свободные рядовые общинники – основная масса населения, 3) очень немногочисленные несвободные и бесправные. При этом высший слой в чжоуское время оформился в виде пирамиды «ван – чжухоу – дафу – ши», где старшие сыновья наследовали статус своих родителей, а остальные опускались на ступень ниже, пока не переходили в состав простонародья. Для каждого ранга существовал установленный набор различий в питании, жилище, обладании предметами материальной культуры, и даже в языке существовало несколько наборов слов, употреблявшихся исключительно в пределах одного ранга. Таким образом, материальное благосостояние человека предельно жестко соответствовало его социальному статусу, обусловленному происхождением.

В дальнейшем выделяются некоторые новые группы, и сословное деление становится более дробным. В IX–VIII вв. до н. э., когда при распаде государства правители сами провозглашают себя ванами и вводят титулы знатности, появляется сословие профессиональных служилых людей (цин, дафу, ши). Первоначально ши были профессиональными воинами, потомками раннечжоуских дружинников, немалое число которых сопровождало властителей уделов на новое место и помогало наладить администрацию. Позже в ряды полувоинов-получиновников стали, видимо, вливаться и потомки захудалых аристократических линий. В результате к середине I тыс. до н. э. сложился слой лиц, нередко уходивших далеко от дома. Из этой среды правители периода Чуньцю (VII–V вв. до н. э.) и особенно Чжаньго (V–III вв. до н. э.) набирали себе преданных помощников от мелких чиновников до могущественных министров.[59] Уже в период Чуньцю эта система начинает деформироваться, и регламентация атрибутов перестает соблюдаться, становятся возможными фигуры бедного аристократа и богатого выскочки.[60] В период Чуньцю-Чжаньго аристократическими считались все кланы, отпочковавшиеся от патронимии правителей царств. Такие цзуны возглавляли наследственную аристократию, занимая одновременно и высшие посты в государственном аппарате.[61] В это время в ряде царств высшие должности стали наследственными, а их обладатели возглавили т. н. «сильные дома», которые фактически сосредоточили власть в своих руках, вели войны между собой, свергали правителей и основывали собственные династии. При создании централизованных империй Цинь и Хань с III в. до н. э. иерархия элитных групп формируется на совершенно иной, служебной основе – места человека в системе чиновных рангов.

Нечто подобное можно наблюдать и в раннем корейском государстве Силла, где в соответствии с принадлежностью к аристократии чинголь, одной из трех групп тупхум или простонародью весьма детально регламентировались все черты быта: размеры и материал жилища, ткани, могущие употребляться для изготовления одежды, набор и материал изготовления утвари, повозок, конской сбруи и т. д.[62] Однако и здесь, как в Китае, аристократический строй уступил со временем место бюрократическому.

В кочевых обществах Центральной и Восточной Азии, устроенных по условиям быта достаточно примитивно и не предполагающих наличия ни административного аппарата, ни тех социальных групп, которые присущи оседлым обществам (чиновничество, купечество, частные служащие и т. п.), единственным принципом, обособляющим элитный слой, выступает знатное происхождение. Здесь всегда наличествуют два сословия – знать и народ (беки и народ, «обладающие саном» и «сородичи и нар о д»),[63] а реально можно вычленить 4 группы: правящий род, аристократия (знать, беки), простолюдины (рядовые воины) и несвободные.[64]

В древнегреческом обществе прослойка знати – в основном родовые вожди и жрецы – выделяется довольно рано, на Крите уже в конце III – начале II тыс. до н. э..[65] Уже в архаической Греции в 1 500–1 200 гг. до н. э. происходит обособление некоторых профессиональных групп, в т. ч. купцов и работников умственного труда – грамотеев, счетчиков, врачей, рапсодов, художников.[66] При этом картина социальной стратификации некоторых ранних обществ напоминает древневосточные реалии. В Пилосском царстве (XVI–XIII вв. до н. э.), где организатором экономики выступал дворец, ведущую роль играла военная и жреческая знать, представленная высшими сановниками (часть государственной земли распределялась между ними на правах условного держания). Как и на Древнем Востоке, документы создавались профессиональными писцами, существовал штат среднего и мелкого чиновничества (помимо высших должностных лиц, в т. ч. военачальника-лавагета, и штата писцов во дворце, существовала территориальная администрация – начальники 16 округов и управлявшие отдельными поселениями басилеи; из дворца высылались вестники, курьеры, инспекторы и ревизоры).[67]

В Гомеровский период (XI–IX вв. до н. э.) греческое общество четко делится на аристократию (сословие родовой знати) и рядовых общинников. В Афинах в IX–VIII вв. до н. э. родовая знать именовалась эвпатридами, образовывавшими правящий слой и противопоставленными земледельцам и ремесленникам. Они были локальными династами в Аттике, а при объединении составили совет правителя, став единственными аристократами по рождению.[68] В VIII–VII вв. племенной вождь басилей уступил место коллегии должностных лиц – архонтов, а совет старейшин преобразовался в Ареопаг, пополнявшийся из отслуживших срок архонтов. Однако полисная республиканская структура, в отличие от восточных деспотий, не предполагала наличия иерархии элитных слоев, связанных с государственным аппаратом. Поэтому аристократия, лишенная подобного организующего начала (хотя в Афинах и позже многие авторитетные должности, требующие специальной подготовки, почти все военные фактически были отданы в руки аристократических семей[69]), обречена была со временем слиться с равными ей по богатству крупными землевладельцами, владельцами больших мастерских, торговых кораблей, ростовщиками. Связь между знатностью, образованием и богатством впервые стала подрываться во время Пелопоннесской войны, когда появился новый тип политика – сыновья богатых владельцев факторий, которым богатство позволило получить образование и вести политическую деятельность.[70]

Процесс этот в разных полисах происходил по-разному, но в наиболее наглядной форме он имел место в Афинах, где реформа Солона 594 г. до н. э. разделила население на 4 разряда по величине дохода (500,300,200 и менее 200 мер зерна), члены 1-го (пентакосиомедимны) и 2-го (всадники) служили в коннице, избирались на высшие должности, 3-го (зевгиты) – в тяжелой пехоте, 4-го (феты) лишь голосовали в Народном собрании. Эта реформа знаменует замену принципа выделения элиты «по рождению» на принцип «по имущественному цензу». Торговля в греческом мире, если и не считалась, как в Спарте, занятием, позорящим гражданина, то особым уважением не пользовалась, и особой купеческой корпорации как престижного социального слоя не сложилось. В ряде мест, где имело место завоевание местного населения, победителями была создана отличная от этой система, сочетающая аристократизм управления с эгалитаризмом господствующего слоя. В Спарте в конце VII – начале VI в. до н. э. был осуществлен раздел земли (с сидящими на ней илотами) поровну между 9 тыс. спартиатов, которые превратились в замкнутое сословие профессиональных воинов-гоплитов, между которыми поддерживалось имущественное равенство (с запретом дарений, завещаний и продаж и системой мер, минимизирующих любую возможность личного обогащения). При этом в управлении решающую роль играли комплектуемые представителями знатных родов органы – Совет геронтов (из 30 человек: 2 царя и 28 пожизненных членов), и коллегия из 5 эфоров (избираемых на 1 год).[71] На Крите VII–V вв. до н. э., как и в Спарте, аборигены превратились в зависимых, приписанных к поместьям, а меньшинство свободных превратилось в господствующий слой, ниже которого стояли апетайры (неполноправные), зависимые и рабы; ранняя монархия была заменена аристократическими магистратами (функции главной магистратуры выполняла коллегия космов, выбираемых из определенных родов, образовывая привилегированные наследственные группы).[72] Нечто подобное наблюдалось и у этрусков, которые как завоеватели, подобно спартанцам, составили господствующий слой. Этрусская знать, занимающая высшие гражданские и жреческие должности, была создана по образцу тех родов, которые имелись у соседей (латинов, сабинов, умбров) и стала именоваться по топонимам местностей, где находились ее владения.[73]

В эллинистических монархиях, созданных греко-македонянами на Востоке, либо был просто сохранен традиционный аппарат, как у Птолемеев (основной территориальной единицей был ном, где имелись стратег, номарх-эконом и грамотей-писец, делившийся на районы-топ и деревни-ком с назначенными чиновниками), либо, как у Селевкидов, существовала опирающаяся на местные традиции развитая бюрократическая система чуть ниже уровнем (тоже территориально структурированная: сатрапии – епархии – гипархии). Соответственно строилась и социальная иерархия. Высший слой элиты у Птолемеев состоял из делившихся на ранги придворных чинов – лиц ближайшего окружения царя (так называемых «родственников» и «друзей), из которых назначались руководители ведомств и военачальники (у Селевкидов различались просто «друзья», «почитаемые друзья», «первые и самые почитаемые друзья»).[74] Основную массу господствующего слоя составляли греки и македоняне (в центральном правительстве ими были заняты почти все высшие должности), но в составе стоявшего ниже слоя среднего и мелкого чиновничества широко было представлено и местное население.

Древний Рим, где, как и в Греции, имело место падение роли старой родовой аристократии и установление стратификации по имущественному цензу, дает вместе с тем и пример возрождения аристократической традиции на новой основе. Римское общество в целом было слабо структурировано в статусном отношении. В нём законодательно выделялись лишь два привилегированных (крайне незначительных численно) сословия, всё же остальное свободное население составляло плебс.[75] Чиновничество, командный состав армии, лица интеллектуального труда, купцы и владельцы производств, хотя и существовали как вполне очевидные профессиональные группы, но социальный статус их членов никак особо выделен не был (если только эти лица не принадлежали к высшим сословиям или, напротив, не были рабами или зависимыми).[76]

В раннем Риме ведущую роль играла родовая аристократия, из представителей которой первоначально состоял римский Сенат. При этом уже предпоследний царь Сервий Туллий разделил население на 6 имущественных разрядов (полный надел, 3/4,1/2,1/4, менее 1/4, безземельные), позже – в денежной форме. Из них 1-й выставлял 80 центурий тяжелой пехоты и 18 конницы, все остальные вместе – 95 легкой пехоты.[77] В V–IV вв. до н. э. изначальная родовая аристократия утрачивает свое особое положение; после изгнания царей плебеи входят в Сенат, в 415 г. была уничтожена основа аристократической замкнутости – запрет браков аристократии с простыми гражданами, в 367 г. до н. э. плебеи добились полного равенства с патрициями, им был открыт доступ ко всем должностям (за ними была закреплена половина их, плюс только им принадлежали должности народных трибунов). Но система правления осталась аристократической, ибо богатые и влиятельные плебейские семьи давно уже выделились из массы и вместе с патрицианскими пользовались сенаторскими правами. Республиканская революция утвердила господство аристократии, поскольку личные заслуги могли легче доставить влияние и почет при царской власти, чем при господстве патрициев, которые допускали в свою среду плебеев не самых способных, а таких, которые стояли во главе богатых и знатных семей. Высшее сенаторское сословие теперь комплектуется из бывших консулов и преторов (со II–I вв. до н. э. – также квесторов и эдилов, а также народных трибунов), а также кооптированных туда цензорами, раз в 5 лет производившими ревизию списка (они также могли вычеркивать недостойных); о цензе речь не шла. В самом Сенате существовало деление его членов на 3 разряда (бывшие консулы, преторы и эдилы), а остальные были лишены права участвовать в прениях.[78]

Таким образом, немедленно вслед за утверждением гражданского равенства образовалась новая аристократия. Потомки высших должностных лиц, входящие в сенатское сословие, имели право выставлять восковые изображения предков в фамильном зале у стены с родословной и носить их на похоронных процессиях, другими отличиями были золотой перстень у мужчин, отделанная серебром конская сбруя у юношей, пурпуровая обшивка на верхнем платье, золотая ладанка у мальчиков.[79] При этом слой патрициев, хотя и без существенных сословных привилегий всё еще существовал в виде замкнутой корпорации, но, не имея права принимать в свой состав новые роды, всё более вымирал. При Цезаре их было не более 15–16. Цезарь (сам происходивший из этой среды) добился права пожалования в патриции и создал в противовес республиканской знати новую аристократию патрициев.[80]

Второе сословие составляли всадники. Первоначально это были лица, служившие в коннице и голосовавшие в 18 всаднических центуриях. К III в. до н. э. они утратили военный характер, и к этому сословию стали принадлежать лица, обладавшие цензом в 400 тыс. сестерциев и выше, но не автоматически, а по внесении в списки цензором. Формально они включали всё высшее общество, в т. ч. сенаторов, но незадолго до Гая Гракха сенаторы были исключены из списков всадников, хотя младшие члены сенаторских семей продолжали служить в коннице и называться всадниками. Преимущественно из них и впредь пополнялась конница в собственном смысле (18 центурий). Всадничество с этого времени стало торгово-финансовой элитой (в основном крупных банкиров), хотя значительная часть их состояла из землевладельцев. Членов сословия отличали золотое кольцо вместо обычного и особые, лучшие места на общегражданских празднествах. Сулла отменил как всаднические суды, так и их почетные места, сенаторы должны были стать единственным привилегированным сословием.[81] Но наряду с этим замкнутым всадническим сословием еще с ранних времен республики стоят граждане, обязанные нести службу на собственных лошадях и являющиеся ничем иным, как высшим цензовым классом. Они не голосуют во всаднических центуриях, но во всех прочих отношениях считают себя равными всадникам и высказывают притязания на почетные привилегии всадничества. По устройству Августа всадничество остается наследственным правом сенаторских семей, наряду с этим бывшее цензорское право возрождается как право императора и без ограничения числом, в связи с чем цензовый класс как таковой утрачивает свое название всадников.[82]

Члены сенаторского и всаднического сословий представляли собой одновременно и плутократическую элиту. В II–I в. до н. э. их благосостояние еще более возросло и 3 млн сестерций считались для сенатора умеренным, 2 млн – приличным для всадника.[83] При Октавиане имущественный ценз для сенаторов был установлен в 1 млн сестерциев, для всадников – прежний, и в рамках этих сословий произошло слияние римской и провинциальной элит. С присоединением к империи обширных территорий с развитой городской структурой сложилось сословие куриалов (в III в. декурионов) – городской верхушки, членов городских советов-курий, ответственной за сбор налогов, в IV в. оно было сделано наследственным, причем выбытие из него фактически запрещалось.[84]

Римское чиновничество не представляло собой сословия или сословной группы и состояло из очень разных по статусу лиц. Общеимперский аппарат из чиновников стал формироваться при Октавиане и окончательно сложился при Клавдии. При императоре состоял своеобразный «кабинет министров» из глав отдельных ведомств, ведавших финансами, прошениями, деловой перепиской со штатом помощников, поверенных, писцов, счетоводов. Помимо наместника из сенаторов в каждую провинцию были назначены прокураторы из всадников с задачей фиска и надзора над наместником (при Августе было 25 прокураторов, при Веспасиане – 55), в 53 г. Клавдий приравнял прокураторов к магистратам и дал им права военного командования.[85] С созданием постоянной армии (при Республике ее не было, фактически она возникает у Цезаря и официально организуется Августом) формируется и профессиональный слой офицеров – как высших и старших (легаты, префекты, трибуны), так и младших (центурионы). Однако низший командный слой (центурионы, служившие почти всю жизнь) существовал еще при Республике.

К числу лиц умственного труда, в сословном отношении не выделявшихся из плебса, в Риме относились такие группы, как вилики (управляющие имениями), занимавшие весьма почетное место грамматики и риторы (преподаватели средней и высшей школы), учителя начальных школ (открывавшие их на свой страх и риск), врачи (профессия в обществе весьма невысокого престижа, в абсолютном большинстве это были греки).[86]

Византийская империя, существовавшая более тысячелетия, демонстрирует случай эволюции структуры элитных групп и радикальной смены ее в рамках одной государственности. Структура элиты ранней Византии (IV – начало VI в.) принципиально не отличалась от римской; те тенденции, которые наметились в позднеримскую эпоху, получили здесь дальнейшее развитие. Высшим сословием оставалось сенаторское, за которым следовало сословие куриалов. Ниже стояли относившиеся уже к плебсу богатые торговцы и предприниматели, а также мелкое чиновничество и интеллигенция (в низший класс плебейства входили сами обрабатывающие свою землю мелкие земельные собственники, торговцы, ремесленники, мастеровые и колоны).

Первоначальный состав Сената сложился из римских сенаторов, последовавших за Константином в его новую столицу или живших на Востоке и куриалов Византия (с 356 он получил право кооптации). Принадлежность к сенаторскому сословию уже в IV в. не была ограничена условием членства в самом Сенате и его члены были рассеяны по всей империи. Раз достигнутое звание (вир клариссимус) оставалось по наследству за потомством. Прохождение высших магистратур в столице сохранялось в силе, но того же звания достигали все сановники, отправлявшие высшие службы при императоре и пользовавшиеся титулами вир иллюстрис или вир спектабилес (с 372 г. устанавливается соответствие сенаторского достоинства и служебного ранга, когда чиновники определенного ранга получали определенную степень сенаторского достоинства; титул иллюстрия сохранял сенаторское достоинство на протяжении 4 поколений[87]), сохранялась и пожалование как милость непосредственно императором.[88] Сенаторское звание получали разные чины придворной службы в виде награды при отставке (и число таких возрастало), в IV в. ими могли стать и декурионы, с достоинством отбывшие все тяготы своего звания. Состав сенаторской аристократии на протяжении IV–VI в., хотя и пополнился новыми сенаторами, радикальных изменений не претерпел.[89]

Следующее по рангу сословие составляли куриалы (декурионы) – землевладельцы, из которых комплектовалась городская администрация. Сначала их избирали в народном собрании, но затем правительство закрепило их за их службой и возложило на них разные тяготы (они сами облагались налогами и отвечали за их сбор).[90] Принадлежность к сословию определялась происхождением от куриалов, которое распространялось на детей и внуков. Они освобождались от чрезвычайных платежей, телесных наказаний, мучительной и позорной казни и наказания, ссылки на принудработы. В IV в. они активно уходили на госслужбу, и в значительной степени из них формировалось местное чиновничество среднего звена, часть – в свободные профессии, судейские чины, значительно меньше – на военную службу и в клир. Ниже стояла плебейская верхушка – богатые торговцы и навикулярии – судовладельцы, поддерживающиеся государством (с точки зрения государства занятия ремеслом и торговлей были сферой деятельности плебса; торговцам, ростовщикам, менялам, ремесленникам запрещалось претендовать на сенаторское достоинство), а также низшие чиновники (фактически ими могли быть только плебеи, так как (государство прямо запрещало это куриалам, ибо за злоупотребление они могли быть подвергнуты телесным наказаниям, несовместимым со статусом куриала).[91] Между привилегированными сословиями (представлявшими высшее и среднее чиновничество) и лицами физического труда в середине VI в. выделяются также такие группы, как «техники» (представители наук и искусств) и «театральное сословие» (артисты, музыканты, плясуны, возницы).[92] Сословия воинов-землевладельцев в ранней Византии не существовало (за исключением присоединенных в конце VI в. областей Армении), но были профессиональные военные, составлявшие ядро армии.[93]

С конца VI в. происходит постепенная деградация византийской элиты,[94] а характер и состав элиты средневековой Византии (после арабского завоевания, превратившего ее из наследницы Римской империи в среднее европейское государство) радикально меняется. Если в ранневизантийский период сенаторская аристократия сохраняла преемственность в своей среде, то стабильной наследственной служилой аристократии ранняя Византия (в отличие от X–XI вв.) не знала (чаще всего это новые люди в каждый определенный период). Если ранневизантийская элита носила «городской» характер, то новый господствующий слой формировался преимущественно из иной, не городской среды. В VII–VIII вв. старая сенаторская аристократия сошла со сцены, и преемственность между ней и знатью средневековой Византии была невелика.[95]

Высшим сословием в средневековой Византии было служилое сословие, распределенное по степеням и рангам, заполнявшее центральную гражданскую и провинциальную администрацию, а также представленное командным составом армии. Службой приобреталось патрикианское достоинство, ибо высшие военные чины и звание евнуха в придворной соединялись с патрикиатом.[96] Аристократии как закрытого сословия Византия не знала, но наличествовало понятие знатности. Принадлежность к знати в общественном мнении определяли три фактора: происхождение, чиновность и богатство. Служилый слой состоял из двух частей, различавшихся в генетическом и социальном плане: если гражданская происходила преимущественно из Константинополя, приморских городов Малой Азии, из Греции и с островов, то военная – из внутренних областей Малой Азии, Армении и Приевфратья, из Македонии, с большой долей негреков (кавказцы, славяне, норманны, арабы, турки и т. п.). Военная знать была в основном представлена провинциальной землевладельческой средой и была в наследственном отношении более стабильна, чем занятая на гражданской службе. При Комнинах старые аристократические семьи сходят со сцены, их заменяют новые семьи более скромного происхождения. Типичным представителем знати XII в. является «рыцарь»-прониар, принадлежавший к низшей или средней прослойке «джентри».[97] Пронии выдавались пожизненно с обязательством службы типа бенефиция. Ее существенным компонентом было пожалование вещных прав на землю, отличавшим от восточных икта, джагиров, тимаров, которые юридически были пожалованием; другим видом была служилая вотчина, аналогичная феоду, но по юридическому статусу от него отличавшаяся тем, что не признавалось верховное право собственности на нее государя.[98]

Европейские общества

Элита традиционных европейских обществ изначально сводима фактически к трем группам – дворянству, духовенству и предпринимателям (купцам), две первых из которых оформлены как привилегированные сословия. До того, как (довольно поздно – фактически в XVII–XVIII вв., когда складывается регулярный государственный аппарат) появляются стоящие вне высшего сословия офицерство, чиновничество и другие социальные группы представителей умственного труда, все их функции выполнялись членами служилого и духовного сословий.

Первенствующее место в Европе всегда принадлежало служилому сословию – дворянству, возникшему на основе военной службы. В VIII–Х вв. во всех основных европейских странах проводятся военные реформы, в ходе которых возникает тяжеловооруженная рыцарская конница, состоящая из лиц, могущих служить на коне (остальные переходят в податное сословие). Во Франции – в первой половине VIII в. с бенефициальной реформы Карла Мартелла (755 г. в смотре на «мартовских полях» впервые участвуют рыцари; со времени Карла Великого лично служат только владельцы 3–4 средних наделов, а остальные выставляют за общий счет 1 воина), в Англии – при Альфреде Великом (871–900), в Германии – при Генрихе I (919–936)

Дворянство имело ряд судебных (неподсудность низшим судам, неприменение позорящих наказаний) и престижно-статусных (право ношения оружия, охоты, особой одежды, герб и т. п.) привилегий. В большинстве стран (за исключением Англии и Шотландии) дворянство пользовалось и налоговым иммунитетом (во всяком случае, от личных податей), хотя обычно платило существенно большие штрафы. За ним сохранялась монополия на занятие ряда должностей (во Франции, в частности, на все придворные и военные, в Англии – мировых судей и шерифов графств и т. д.). В ряде стран оно имело исключительное право на владение населенными имениями.

Во многих странах дворянство делилось на ряд исторически сложившихся групп как по иерархическому, так и по иным критериям (во Франции, например, где состав дворянства, за исключением титулованной знати, был иерархически достаточно однородным, существовало различие между дворянством «природным» и аноблированным, «дворянством шпаги» и «дворянством мантии»). В Англии в состав дворянства входили титулованная аристократия (пэры), рыцари, эсквайры (потомки рыцарей и старшие сыновья младших сыновей пэров), джентльмены,[99] в Шотландии – лорды (пэры), лэрды и все члены знатных кланов, в Германии (Священной Римской империи) – князья (правители фактически независимых государств), графы и бароны, имперские рыцари (вассалы непосредственно императора), прочие рыцари (вассалы князей) и министериалы (легковооруженные всадники) из оброчного населения, служившие за бенефиции бессрочно (в XIV в. они практически слились с рыцарями[100]), в Испании – гранды, титулованная аристократия, «сеньоры вассалов» (нетитулованные владельцы сеньорий), идальго, кабальеро,[101] в Португалии насчитывалось 8 категорий фидалгу: фидалгу высшего статуса (родственники короля и гранды с замками), фидалгу de solar, родовитые фидалгу, знатные фидалгу, фидалгу Королевского Дома, фидалгу principais, фидалгу гербовой котты (имеющие не менее 4 дворянских предков), мелкие фидалгу.[102]

В странах Восточной Европы (Польша, Чехия, Венгрия) служилый слой четко делился на высшую страту (магнаты, панство, «бароны») и рядовое дворянство. В России к XVII в. насчитывалось восемь основных званий служилых людей «по отечеству» (боярин, окольничий, думный дворянин, стольник, стряпчий, дворянин московский, жилец, сын боярский), составлявших в совокупности сословие, четко отграниченное от служилых людей по прибору (стрельцов, пушкарей, городовых казаков и др.). В Сербии XIII–XV вв. дворянство было представлено «властелями» (высшая знать и главные сановники королевского двора) и «войниками» (первые платили штраф 180 перперов, вторые – 60, тогда как всё прочее население, «убогие» – 16–20; однако с конца XIII в. в силу повышения роли среднего и мелкого дворянства термин «властелин» устанавливается как общее наименование всех светских феодалов.[103] В Дунайских княжествах (Молдавия и Валахия) в состав высшего сословия входили бояре (3 категорий; по должностному принципу), ниже которых стояли наследственные категории нямуров (потомки бояр 1-й и 2-й категорий), мазылы (потомки бояр 3-й категории) и рупташи (возможно, из духовенства, потерявшего свои приходы; последние две категории составляли местную стражу, платили годовой налог, но освобождались от других налогов и повинностей, имели право на слуг и батраков.[104]

Несмотря на иногда довольно значительное число иерархических групп внутри дворянства и их разнообразие по странам, структура служилого сословия во всех европейских странах от Испании до России принципиально сходна и представляет собой следующую картину.

Верхний слой дворянства везде представлен весьма узким слоем высшей знати – аристократией; как правило, это члены родов, имеющих наследственные титулы, которых в большинстве европейских стран традиционно существовало пять: герцог (первоначально означал племенного вождя), а также равные ему принц или князь, маркиз (от правителя марки – особо важного пограничного графства), граф (от должности правителя области – графства, на которые делились раннесредневековые государства), виконт («вице-граф») и барон. В центральной Европе (Германии и Венгрии) эта схема упрощалась до трехчленной (герцог – граф – барон), в Литовском и Русском государствах этот слой был представлен князьями (потомками Рюриковичей и Гедеминовичей). В Чехии это было панство (образовывавшее особое сословие в отличие от рядовых рыцарей), в Сербии – «властели», в Дунайских княжествах – бояре. В Польше всё дворянство было формально равно и титулы (кроме пожалованных иностранными государями) не употреблялись, но соответствующая социальная ниша была представлена магнатами, резко отличавшимися от дворянской массы своей политической ролью и благосостоянием.

Численность этой группы была весьма невелика, насчитывая в средние века, как правило, несколько десятков семей. В Англии, в частности, в конце XV в. титулованных родов (все они были пэрами – членами Палаты лордов) насчитывалось 57, в начале XVI в. – 44, в 1509–1553 гг. к ним добавилось еще 47, к концу того же столетия – 61[105] (с 1487 по 1641 г. численность пэров выросла с 57 до 121 человека,[106] к середине XVII в. – до 160[107]), к 1704 г. их было 161. Лишь позже число их резко выросло: к 1784 г. их стало 182,[108] к 1830 –304, к 1896–502.[109] В Шотландии до 1587 г. имелось 49 титулованных родов, к 1625–92, к 1707–154.[110] В Испании высший слой дворянства – гранды и иная титулованная знать – был крайне немногочислен и насчитывал в конце XVI в. около 100 семей – не более 0,3 % всего дворянства,[111] даже к 1789 г. здесь насчитывалось 119 грандов и 335 других титулованных лиц,[112] но в XIX в. число их сильно выросло за счет новых пожалований (400 только за 30–60-е гг.[113]). В Венгрии в XVI–XVII вв. имелось 60–70 магнатских семей,[114] в Литве к 1528 г. – около 80 княжеских[115] и т. д. В России число думных (бояре, окольничие, думные дворяне и дьяки) и высших дворцовых чинов составляло в XV – начале XVII в. 30–40 человек, к середине XVII в. увеличившись до 60–70, а к концу – до 182 человек; наиболее знатных княжеских и боярских родов, из которых они комплектовались, в XV в. насчитывалось 20, в середине XVI в. – 67, в XVII в. – 57[116] (всего же с XV до начала XVIII в. в этих чинах перебывали представители 206 родов).

Лишь в крупнейших по населению странах – во Франции, Италии и Германии этот слой имел несколько большую численность, особенно в Италии, где титулы раздавались весьма щедро (например, в Неаполитанском королевстве с 1590 по 1675 г. число княжеских родов возросло с 21 до 118, герцогских – с 26 до 138, маркизских – с 45 до 161).[117] Но и во Франции при наличии нескольких сот титулованных родов самая высшая страта насчитывала лишь несколько десятков человек. При прямых Капетингах пэрами были лишь 6 светских (герцоги Нормандии, Бургундии, Аквитании, графы Шампани, Фландрии и Тулузы) и 6 духовных лиц; к 1717 г. в нее входили 12 принцев, 63 герцога (из них 53 пэра), 11 маршалов Франции и 5 кардиналов.[118] В Пруссии к концу XVIII в. упадок части дворянства и желание наиболее успешных отгородиться от претендующих на один уровень с ними низших привели к стремлению получить титул графа и барона, в результате чего в Бранденбурге уже к 1800 г. 1/6 часть всех дворян-землевладельцев имела титулы.[119]

Ниже стоял слой, промежуточный между аристократией и рядовым дворянством, обычно насчитывающий несколько сот семей. Во Франции, например, это были шателены и обладатели высоких должностей (не принадлежащие к титулованной знати). В Англии – рыцари (к 1490 г. их насчитывалось 375, к 1558 – около 600 семей[120]), баронеты и часть сквайров (в больших графствах их было 20–25 семей, всего в стране около 500, и именно эта группа контролировала сельскую политику (в 1522 г. только 1 из 10 деревень имела живущего там сквайра, к 1680 г. – 2/3), поставляла членов парламента и доминировала в юстиции).[121] В первой четверти XVI в. в различных графствах рыцарей могло насчитываться от 1 до 12 человек, эсквайров – от 13 до 27, джентльменов – от 39 до 75. При этом средний годовой доход рыцарей составлял тогда 204 фунта, эсквайров – 80, джентльмена – 16.[122]

То же касается и Шотландии, где рыцари и баронеты (с 1611 г.) – с доходом не менее 1 тыс. фунтов, насчитывали до начала XVIII в. несколько сот семей.[123] В Испании к этому слою относились «сеньоры вассалов» (к XVI в. 254 человек[124]) и кабальеро – члены рыцарских орденов, прошедшие посвящение в рыцари и непосредственные вассалы короля, в Португалии – фидалгу 2-й – 6-й категорий, в Германии – имперские рыцари, в Венгрии владетельные семьи, имеющие 100 и более средних наделов, в Литве – «паны хоруговные», на Руси – чины Государева двора (стольники, стряпчие и дворяне московские, жильцы, а до начала 1630-х гг. – и выборные дворяне), которых (без выборных дворян) насчитывалось к середине XVI в. около 140 человек, к концу XVI в. – 470–500 человек, в начале XVII в. – около 550, в середине этого столетия – более 3,7 тыс., а к концу – 6,9 тысяч.[125]

Затем – рядовое дворянство, насчитывавшее от нескольких тысяч до десятков тысяч семей (в Англии – рядовые эсквайры и джентльмены, в Шотландии – лэрды, в Испании – идальго и рядовые кабальеро, в Венгрии – куриалисты, владельцы мелких и средних поместий 50–300 га, в Дунайских княжествах – нямуры, в России – городовые дворяне и дети боярские). Значение рядового дворянства могло быть в отдельные периоды довольно велико. В первой половине XVI в. в Англии рядовое дворянство владело в графствах 55–58 % светских и 36–38 % всех земель, тогда как пэры – только 6 и 4 % соответственно.[126] В Пруссии в середине XVII в. так называемые юнкеры были признаны единственной социальной группой, имеющей право владеть имениями, а сами имения преобразованы из фьефов (выдававшихся за службу), в аллоды на правах полной собственности.[127]

Наконец, во многих странах существовал и низший слой служилых людей (обычно лично обрабатывавших свою землю). К ним в Англии, в частности, относились младшие сыновья, не имеющие прав на наследство, в Шотландии – боннэт-лэрды, в Испании – эскудеро (потомки оруженосцев), во Франции – прослойка сыновей рыцарей, не получивших этого звания (в XIII в. по статусам Фрежюса, изданным графом Прованса такие лишались привилегий, не пройдя посвящение до 30 лет[128]), в Португалии – мелкие фидалгу (без права на герб и титул «дон»), в Венгрии – армалисты (не имевшие дворянской земли) и жители населенных пунктов, имеющих «коллективное дворянство», в Польше – так называемая «застянковая шляхта» и т. п. В Дунайских княжествах это были мазылы и рупташи (по присоединении к России они были записаны в однодворцы).

Духовенство традиционно представляло собой сословие наиболее сплоченное, чему способствовало наличие единой иерархической организации – если не в международном масштабе, то, по крайней мере (православные церкви и часть протестантских), в пределах государственных границ. Его внутренняя структура, в общем, схожа со структурой служилого сословия: епископат, промежуточная группа в лице настоятелей монастырей и благочинных, рядовое приходское духовенство, дьяконы и низшие церковнослужители. Объективно уступая по политическому значению дворянству, духовенство, в католических странах считалось, тем не менее «первым» сословием и обладало часто более значительными привилегиями. Если духовная элита и в последние два-три столетия существования традиционного общества остается практически в неизменном виде, то властная эволюционирует от нерасчлененности к разделению на военную и гражданскую, причем последняя постепенно становится численно и политически преобладающей.

Купечество представляло собой элитную группу городского населения. Статусно оно везде стояло ниже дворянства и духовенства, и обычно тоже имело иерархическую структуру. Помимо естественной разницы в объеме средств и масштабах операций в его составе могли официально выделяться относительно небольшие по числу членов привилегированные корпорации. Несмотря на то, что в социально-психологическом плане купцы дальше, чем духовенство, чиновники и лица свободных профессий, отстояли от дворянства, в ряде стран, в частности, в Англии, наиболее успешные из них стояли на уровне рядового и даже среднего дворянства, а высшие аноблировались и пополняли его состав. В XVI в. при Елизавете, численность крупного купечества составляла более 1 000, из которых выделялась группа в несколько десятков человек, тесно связанная родственными связями и возглавляемая 15 виднейшими семьями, члены которой были мэрами, олдерменами и советниками городского управления Лондона и впоследствии аноблировались (порядка 20 % их посещали университеты).[129] В России с XVI в. до 1728 г. особые корпорации составляли «гости» (имевшие право внешней торговли и право владения вотчинами) и гостиная сотня. Гостей единовременно насчитывалось 30–60 человек, членов гостиной сотни – втрое больше (а в начале XVIII в. даже более 900 человек).[130] В 1721 г. по размеру податного ценза купечество было разделено на две, а с 1775 – на три гильдии; Жалованная грамота 1785 г. закрепила его привилегированное положение и по ряду статусных черт приравняла к неслужащему дворянству.

Начиная с конца XVI столетия в Европе появляются элитные социальные группы, выходящие за рамки традиционных сословий и, хотя комплектуемые преимущественно из их членов, по своему составу лишь частично совпадающие с ними (офицерство, чиновничество, лица свободных профессий, негосударственные служащие). Они обязаны своим возникновением как формированию государственного аппарата и регулярной армии, так и развитию промышленности и торговли, потребовавшего увеличения организаторских функций.

В Англии, хотя и в начале XVI в. довольно большой процент дворян – от 20 до 76 % в разных графствах исполняли публичные обязанности (мировых судей, комиссионеров субсидий) или занимали официальные должности,[131] юристы и чиновники уже в XVI–XVII вв. образовывали наряду с дворянством, духовенством и купечеством особые социальные группы, часть членов которых вышла из более низких, чем эти, слоев. В общей сложности около 1 тыс. семей имели в то время доход выше 1 тыс. фунтов в год (в 100 раз больше рабочего).[132] Особенно важное значение имела эта прослойка во Франции, где она частично была инкорпорирована в состав дворянства, составляя, однако, его специфическую часть («дворянство мантии» в отличие от «дворянства шпаги»). Причем в имущественном отношении эта категория стояла значительно выше основной массы дворянства. При учреждении в 1695 г. единовременного поголовного налога, когда всё население было разделено на 22 класса, ее представители фигурировали во всех высших 14 классах (плативших от 2 000 до 100 ливров), причем 4–6-й (500–300 ливров) и 8–9-й (200–150 ливров) классы были представлены только ими, и даже низшие муниципальные и коронные чиновники составляли с 11 по 14-й классы, тогда как маркизы, графы, виконты и бароны, т. е. вся титулованная аристократия, кроме принцев крови и герцогов (которые вместе с министрами и маршалами Франции составили 1–2 классы), была отнесена лишь к 7 классу (250 ливров), высший слой сельского дворянства – к 10-му (120 ливров), прочие владельцы замков и фьефов – к 15-му (40 ливров; т. е. шли после низших чиновников), а рядовые дворяне без замков и фьефов – к 19-му (6 ливров – вместе с ремесленниками и лавочниками). В 1715–1748 гг. помимо министерств и провинциальных интендантов в стране имелось более 30 парламентов, палат счетов и иных учреждений.[133]

В XVIII–XIX вв. чиновничество и офицерство превратились в заметные социальные группы, численность которых в крупных странах составляла десятки тысяч человек, близко к ним стояли лица свободных профессий и негосударственные служащие, которые примерно в той же мере были выходцами из дворянства, духовенства и буржуазии. Со временем совокупность лиц, принадлежащих к этим группам, стала образовывать некоторое единство, ранжируясь скорее по уровню (положение, благосостояние), чем по роду деятельности, что нашло отражение и в общественном мнении. В Австрии, например, в середине XIX появилось новое выражение для определения интеллигенции и буржуазии, отражающее их сближение: «bezitz und bildung» («собственность плюс образование»).[134] В России сближение элитных групп нашло выражение как в распространении на духовенство награждения орденами с приобретением потомственного дворянства, так и в учреждении в 1832 г. нового сословия почетных граждан (не платившего прямых налогов, свободного от рекрутской повинности и телесных наказаний), объединившего купцов 1-й и 2-й гильдии и их детей, детей личных дворян и священников, а также артистов, художников, ученых и всех выпускников высших учебных заведений.[135]

К концу XIX в. обладание определенным уровнем образования (по крайней мере, резко отличающего его обладателя от основной массы простого населения) становится практически обязательным как для членов высшего сословия (которое почти целиком растворяется в новых элитных группах) и традиционно обладающего им духовенства, так и для предпринимательских кругов. Практически элитой общества становится сложившийся образованный слой, который и включает в себя все элитные группы. Он еще по всем показателям – и по происхождению, и по самосознанию, и по численности и удельному весу в обществе принципиально отличается от одноименного слоя массового общества – и главным образом тем, что действительно представляет собой элиту.

Впрочем, среди образованного слоя ведущее место (и по численности, и по значению) обычно занимало чиновничество. Особенно в странах, где ранее было мало или вовсе не было национального дворянства (в частности, в Черногории, где господствующий слой состоял из духовенства и старейшин, чиновничество вышло из этих слоев[136]). Причем образование в таких странах (например, Чехословакии) еще и в начале ХХ в. играло первостепенную роль в карьере чиновника.[137] В Хорватии во второй половине XIX в. интеллигенция была представлена в первую очередь чиновничеством, затем духовенством и учительством.[138] Затем обычно следуют массовые интеллигентские профессии (в Словакии, например, сельская интеллигенция состояла из двух категорий: деревенские учителя и нотариусы (несколько сот человек)).[139]

Мусульманские общества

Под традиционными исламскими обществами имеются в виду, во-первых, Арабский халифат и созданные на его развалинах государства на Ближнем и Среднем Востоке – Саманидов (900–999), Газневидов (962–1186), Буидов (935–1055), Сельджуков (1038–1157), Хорезмшахов (1097–1231) и в Северной Африке – Фатимидов (910–1171), Айюбидов (1171–1250) и Мамлюков (1250–1517). Во-вторых, государства, созданные на той же территории в результате монгольского нашествия – Хулагуидов (1256–1353), Тимура (1370–1405), в-третьих, государства, созданные мусульманскими завоевателями на территории Индии – Делийский султанат и государство Великих Моголов и, наконец, Османская империя и Сефевидский Иран.

Структура элиты мусульманских стран из всех восточных наиболее походила на таковую европейских и включала те же самые функциональные элементы, но их сословное положение было юридически практически не оформлено. В теоретически принципиально бессословном исламском обществе, основанном на представлении о всеобщем равенстве мусульман, такое оформление и не могло иметь места. Причем принцип этот (в силу тотального влияния ислама на все стороны жизни в этих странах) проводился более последовательно, чем в «меритократических» (и по этой причине по идее также бессословных) конфуцианских обществах Дальнего Востока. При этом структура и состав элиты мусульманских стран обнаруживает между собой большее единообразие, чем европейских. Наиболее существенным отличием в структуре элиты здесь было то, что в условиях централизованных деспотий и обусловленного этим достаточно многочисленного и развитого аппарата управления на мусульманском Востоке уже с раннего средневековья существовал многочисленный слой гражданского чиновничества, тогда как в Европе до XVI в. оно находилось в зачаточном состоянии.

Начало мусульманскому миру было положено арабским завоеванием Ближнего и Среднего Востока и Северной Африки под знаменем ислама. У арабов в это время теоретически не могло существовать социальной иерархии, поскольку ислам декларировал равенство всех членов мусульманской общины – уммы. Однако уже в первой половине VII в. естественным образом не могла не выделиться мусульманская аристократия в лице родственников Мухаммеда, мухаджиров и ансаров (первых мединских мусульман), чье статусное и имущественное положение резко выделяло ее из массы рядовых воинов (разница составляла 25 раз и более), не говоря уже о побежденном местном населении.[140] Затем, уже при следующем, третьем халифе – Османе почти все должности правителей областей и военачальников оказались в руках аристократического рода Омейядов, который затем и стал правящей династией в халифате, получившим название Омейядский (661–750). Кроме того, три четверти населения халифата приходилось на завоеванные территории, где трудно было игнорировать если не статус, то имущественное положение местной элиты, тем более что часть ее перешла на сторону завоевателей. В дальнейшем халифат включил элементы как оседлые иранские с традиционно сословной структурой, так и тюркские с их родовой аристократией.

Поэтому в мусульманских странах профессиональные и иные элитные группы не могли не выделяться де-факто в административной практике. Набор их зависел от местных условий, но принципиально не отличался. Например, в государстве Фатимидов, для официальных документов характерно деление общества на воинов и эмиров, писцов и иных чиновников, кадиев и «даи» (исмаилитских проповедников) и прочих подданных – «райиа». Хронисты обычно выделяли военных («господ меча») и духовенство с бюрократией («господ пера»), причем последняя иногда именуется особо («господа чалмы»). Современные исследователи считают, что духовенство, бюрократия и военные, являясь довольно замкнутыми группами, по существу, представляли собой сословия, хотя это и не было закреплено правом.[141]

В Османской империи, хотя и признавалось с определенными модификациями подразделение общества на четыре сословия, на практике социальное деление сводилось к двум группам – военные (аскери), которые были освобождены от налогов и податное сословие – реайа.[142] Владельцами тимаров по закону могли быть только аскери – военные, но по сути аскери определялись не профессиональной деятельностью, а тем, что представители этой части общества не платили налогов, т. е. не относились к реайе.[143] Военное сословие аскери играло в государстве ведущую роль; в него включались не только тимариоты, но воины-крестьяне, с некоторыми ограничениями кочевники, различные группы, жившие военной добычей (сохранившиеся до XVII в.), надеявшиеся получить тимары, а также кадии и улемы, дворцовые слуги, чиновники центрального аппарата, воины, получавшие жалование от государства (типа янычар, кавалерии капыкулу и др.).[144] В турецких эмиратах запада Малой Азии к аскери помимо собственно воинов также считались принадлежащим и некоторые другие категории «обладатели султанских грамот» (освобожденные от тех же налогов) – владельцы наделов, поставляющие соколов для султанской охоты, лошадники (джанбаз), юрюки, «яя мюселлем» (конные ополченцы, занимавшие промежуточное положение между сипахи-тимариотами и пешими ополченцами-крестьянами яя).[145]

В ряде случаев под влиянием местных условий элитные группы даже конституировались в некое подобие каст, отличных по генеалогии, брачным соответствиям, социальным функциям, отношению к собственности и занятиям. Так, в Йемене к XII–XIV вв. выделялись сада (потомки Мухаммеда), машаих (землевладельцы или наследственные хранители мусульманской учености), кабаил (воины; ниже их не могли иметь оружие), карар (писцы, учителя, крупные торговцы), остальные 4 страты охватывали простолюдинов и рабов и генеалогий не имели (эти страты сохранились до конца ХХ в.).[146]

Надо сказать, что эгалитаристские принципы, противоречащие жизненной действительности, не держались долго даже в государствах, создаваемыми их наиболее радикальными сторонниками. Так, в государстве, созданном в Иране исмаилитами (1090–1256) правителями стали представители трех социальных групп: 1) члены рода Кийа – наследственной династии правителей, к которой принадлежали также крупнейшие военачальники, 2) «люди науки», писавшие сочинения по догматике и истории исмаилизма, вербовщики новых членов, назначавшиеся также кутвалами – правителями городов и территорий, и 3) перешедшие к исмаилитам в целях сохранения жизни и владений тюркские и иранские феодалы и представители сельджукской администрации.[147]

Аристократия, как уже говорилось, в мусульманском мире юридически не признавалась и наследственных титулов не имела. Единственной категорией наследственной аристократии здесь были шерифы и сейиды, потомки внуков Мухаммеда, которые признавались в этом качестве даже в предельно эгалитарной Османской империи.[148] Поэтому знатные роды, если фактически и существовали, то государством полностью игнорировались. Для него существовал только один такой род – правящая династия, за пределами которого были только его «рабы», любого из которых правитель мог как вознести на вершины власти, так и уничтожить. В этих условиях существование устойчивых знатных родов или кланов (если речь не шла о племенной кочевнической знати), сохранявших свое положение в элите на протяжении столетий было крайне затруднено.

Но социальная группа, соответствующая европейской аристократии, в халифате и созданных на его обломках государствах неизменно присутствовала. Она состояла из потомков довольно многочисленных различных мелких династов, правивших на завоеванных арабами территориях (следует иметь в виду, что Халифат по размерам территории и населения был явлением уникальным и превосходил любое когда-либо известное в Европе государственное образование, да и создававшиеся затем на его территории государства, были обычно обширнее по территории и населеннее крупнейших европейских стран), крупных землевладельческих родов, возникших и составивших себе состояние на службе еще в Византии, Сасанидском Иране и других государствах, чьи территории вошли в Халифат, и тюркской племенной знати. В Аббасидском халифате (750–1258) иранская землевладельческая знать (дихканы) заняла еще более видное место, аббасидами ей был предоставлен ряд высоких постов.[149] Практически во всех государствах, созданных на обломках халифата на Ближнем и Среднем Востоке, слой, соотносимый с европейской аристократией, был представлен следующими группами: 1) члены и родственники правящей династии, 2) землевладельческая (как старинная иранская, так и арабская) знать, владевшая наследственными имениями на правах мулька, 3) знать кочевых тюркских племен. В XI–XII вв. старинная иранская знать постепенно исчезла,[150] и ее место заняли (с образованием государства Сельджуков) владельцы крупных икта из числа племенной знати.

В государстве Газневидов основная масса командного состава армии принадлежала к тюркам (преимущественно гулямского происхождения), а подавляющее большинство гражданских чиновников – из старой ираноязычной знати, причем последняя неблагожелательно и даже враждебно относилась к тюркской знати, и притязания некоторых ее представителей на гражданские должности вызывали с ее стороны насмешки и встречали отпор.[151] В государстве Сельджуков ведущую роль играла, естественно, тюркская кочевая знать: члены дома Сельджука, военачальники, эмиры, приближенные и т. д. Именно эта знать занимала командные должности в армии и при дворе. Но сохранилась и старинная, часто доисламская иранская земельная аристократия, порой – потомки небольших местных династий. Они не были близки ко двору и не играли политической роли, а пребывали в своих владениях (обычно на периферии государства), не сумев или не захотев приспособиться к завоевателям (Сельджукам и Газневидам), они враждебно относились к неродовитым с их точки зрения тюркам.[152] Хотя в Сирии, например, градоначальники (раисы) обычно принадлежали к местным знатным родам. Входили в состав высшего слоя и представители арабской знати, члены династий подчинившихся тюркам княжеств. Часто это были высокообразованные люди, сочетавшие военную службу с литературными и научными занятиями. Что касается самих тюрок, то, хотя оседлая аристократия относилась к ним с пренебрежением, их знать качественно отличалась от основной массы.[153] Важной частью элиты была тюркская военная знать с конца XII в. (после женитьбы хорезмшаха Текиша на дочери кыпчакского хана) и в государстве Хорезмшахов.[154]

В государстве Хулагуидов наряду с военно-кочевой знатью, в основном монгольской и тюркской, сохранилась и часть провинциальной оседлой земельной знати (в основном иранской), которой удалось сохранить свои владения во время монгольского нашествия, кроме того, во многих областях сохранялись вассальные наследственные владетели – местные династы. Правителями областей были либо члены правящего рода, либо представители высшей чиновной знати, часто родственники вазиров (например, 10 из 14 сыновей Рашид ад-дина).[155]

В турецких эмиратах запада Малой Азии (Ментеше, Айдын, Сарухан и Кареси) XIV–XV вв. аристократию составляли ближайшие родственники правителя (улу-бея), на местах вокруг его сыновей, назначаемых правителями областей, группировались влиятельные беи – бывшие предводители гази. Высшая знать в бейликах (так называемые «столпы государства» – аян-и девлет или эркан-и девлет) была немногочисленна, европейские наблюдатели сообщают о восьми «великих баронах» в Сарухане. Их голос был важен при выборе нового улу-бея.[156]

В Сефевидском Иране, созданном кочевыми тюркскими племенами, первое время ведущую роль играла их знать, к середине XVI в. все посты наместников областей, важные военные и придворные должности занимали представители 114 кызылбашских семей. Кроме того, к высшей знати относились покоренные местные владетели Луристана и Курдистана, ханы Гиляна, цари Картли и Кахетии. Но при Аббасе (1587–1629) тюркская знать была оттеснена, и из 114 осталось только 35 родов, а военная знать пополнилась представителями курдов и луров и особенно гулямов (преимущественно армян и грузин).[157] Правящая элита при Каджарах составляла не более 3 % господствующего слоя в государстве, в ее состав входили не более 200 семей. Фактически все высшие должностные лица породнились с Каджарами, взяв в жены сестер, дочерей, теток и других родственниц шаха или выдав своих дочерей и сестер за шаха и членов его рода.[158]

Слоем, соответствовавшим европейскому рыцарству, был слой служилых землевладельцев-воинов. Еще в халифате воинам стали давать небольшие наделы с крестьянами (катиа), которые стали передаваться по наследству. Например, в середине VII в. в округе Казвина такие наделы получили 500 арабских воинских чинов, и эти земли оставались в руках их служащих потомков еще в X в.[159] В дальнейшем распространился институт икта – прижизненного условного держания (от деревни до целых областей) с правом сбора налогов (на время занятия должности или пожизненно за заслуги); эта форма проявляла со временем тенденцию к наследственной передаче вследствие распространившейся практики наследования должностей.

В государстве Фатимидов все воины делились на три разряда: к первому относились эмиры (командиры 100,40 и 10–5 воинов), ко второму – свита халифа (гвардия), к третьему – воины, составлявшие остальную армию.[160] Если до конца X в. ведущая роль в армии принадлежала берберской верхушке, то затем на первое место вышла гвардия, из командиров которой вышла новая военная знать, которую с середины XI в. стали наделять землями на правах икта, к концу XI в. она стала всесильной, сделав халифа марионеткой.[161] В Сельджукском государстве каждый воин, занесенный в реестры военного дивана, получал икта. Помимо воинов икта раздавались и иным лицам в индивидуальном порядке (в один из дней были розданы 75 дипломов на икта).[162] В государстве Хулагуидов, где простые воины первоначально получали только жалованье, в начале XIV в. все воины-монголы также получили икта. В Конийском (Румском) султанате, осколке государства Сельджуков, сановники получали крупные лены – икта, а рядовые воины – сипахи – тимары. Они были обязаны привести с собой установленное число ратников в зависимости от приносимого леном дохода (в денежном выражении), зарегистрированного в реестре. Каждый новый султан подтверждал права ленников на их земли. Упрочилась практика передачи их от отца к сыну.[163]

В Османской империи военно-служилый слой формировался за счет беев-завоевателей, захвативших владения в годы утверждения тюркского господства на бывших византийских территориях, получившие на разных условиях земельные владения от султана и доосманские землевладельцы, сумевшие сохранить свои владения, подчинившись туркам. Уже первые тимары, пожалованные Османом около 1300 г. были наследственными владениями, при Мураде I (1360–1389) было уточнено, что передача осуществляется только по мужской линии. Позже возник и институт чиновных пожалований – хассы и арпалыки, связанных с постом и передававшихся преемникам по должности. Он касался только крупных постов и размерами намного превосходил тимары и зеаметы.[164] Они устанавливались для членов правительства, наместников провинций и крупных военачальников (санджак-беев и выше), составляя свыше 100 тыс. аспр годового дохода. Ренты второго порядка – зеаметы (20–100 тыс. аспр) давались среднему звену (субаши, алай-беям и им равным), тимары (до 20 тыс.) – всадникам-спахи и младшим командирам и особо отличившимся чиновникам.[165]

В первой половине XVII в. имелась масса деклассированных бывших тимариотов, которые, разоряясь, не переходили, однако, в другую социальную категорию, продолжали считать себя аскери, добиваясь получения новых земельных пожалований. В 1596 г. правительство лишило было тимаров почти 30 тыс. человек, якобы не явившихся на войну, но последовавший социальный взрыв не позволил пойти на столь решительную ликвидацию системы.[166]

Специфическим для мусульманских стран институтом была конная гулямская (мамлюкская) гвардия, впервые появившаяся при Аббасидах (при ал-Мутасиме, 833–842) и также представлявшая элитную (как ни парадоксально, учитывая ее формальный статус) группу. Она комплектовалась из юных рабов (в основном тюрок, славян и негров) и служила также источником кадрового резерва, ее члены (обычно формально оставаясь в статусе рабов) часто достигали высокого положения. Эта традиция была продолжена в государстве Саманидов (900–999), где высшие начальники гулямов со временем стали крупными землевладельцами, переставшими подчиняться правителям и в государстве Газневидов (962–1186), основателем которого был саманидский гулям. Здесь они проходили специальный курс обучения в школах, получали из казны ежегодное жалованье и продовольственное содержание. Некоторые достигали постов крупных военачальников, наместников областей и т. д.[167] Особенно широкое распространение получила эта практика в государствах Северной Африки – Фатимидов, Айюбидов и Мамлюков. При Айюбидах мамлюкские эмиры были главными получателями икта, а в последнем из них, обязанном своим происхождением тому, что мамлюки свергли последнего айюбидского султана, этому слою принадлежала вся полнота власти, мамлюкская гвардия превратилась в правящий слой, который сам из своей выслужившейся верхушки (эмиры или беи) выдвигал султанов, которые были ставленниками одной из двух мамлюкских корпораций: в 1250–1390 гг. они выдвигались из бахри («речных»), а в 1390–1517 гг. – из бурджи («башенных»). Военная организация мамлюков во главе со своими беями сохранилась и после османского завоевания, широко вербуясь в турецкие войска.[168]

В Османской империи аналогичным институтом были капыкулу («рабы августейшего порога»), рекрутировавшиеся как из пленных, так и по девширме – системе принудительного набора детей из христианских семей, обращавшихся в ислам и воспитывавшихся в рабской покорности султану. С XV в. юношей, взятых по девширме и прошедших специальное обучение в корпусе аджемиогланов или одном из дворцовых ведомств стали назначать на различные придворные и государственные должности. Со второй половины XV в. они проникают на самые высшие ступени, вплоть до поста великого везира (обычно через должности санджакбея, бейлербея, янычарского аги) и верхушка их получала особые крупные должностные пожалования – хассы и арпалыки. Постепенно в руках капыкулу оказались все важнейшие военные и административные посты (из них могли назначаться и высшие командиры сипахийского ополчения). Более того, занятие этих постов стало недоступным для тимариотов (в чьей публицистике XVII в. часты сетования на то, что все руководящие посты заняты «чужаками»).[169]

Духовенство, хотя и не имело, как в Европе, единой иерархической структуры, а представляло собой совокупность лиц, связанных со знанием, практическим применением и преподаванием ислама, было довольно четко очерченным и функционально практически не отличалось от европейского. При Аббасидах оформилось сословие факихов – мусульманского духовенства. Оно не имело четкой внутренней иерархии и было обособлено от государственного аппарата, самостоятельно назначая лиц на религиозные должности. Лишь в отдельных случаях создавалась более четкая структура, например, в государстве Фатимидов, пришедших к власти с помощью тайной миссионерской исмаилитской организации, бывшие странствующие проповедники (даи), стали высшим (и к тому же наследственным) слоем священнослужителей во главе с «даи ад-дуат», и в отличие от суннитского духовенства исмаилиты высших рангов, имеющие рукоположение имама, имели права, подобно христианским священникам, посвящать в общину, отлучать от нее, отпускать грехи. С другой стороны, гораздо более тесной в этом случае стала связь духовенства с государством: назначение на высшие религиозные посты производили сами Фатимиды, государство взяло в руки и финансовые вопросы духовенства.[170]

При Сельджуках мусульманское суннитское духовенство и наиболее популярные шейхи относились к господствующему классу. В его руках находились вакфные земли и суд.[171] Государство создавало медресе для подготовки кадров духовенства, хотя, кроме должности кадия, всегда носившей религиозный характер, другие должности, занимаемые их выпускниками, не были связаны с государственной службой.[172] Содержание факихов, суфиев, чтецов Корана обходилось государству в 300 тыс. динаров ежегодно.[173]

В Османской империи за исключением высших духовных должностей, где срок службы был определен, социальный статус улемов был пожизненным. Только на высшие должности их назначало правительство, остальные замещались самими улемами.[174] При Османах шариатская власть с конца XV в. представляла новое и совершенно уникальное явление в истории ислама, имела строго субординированную четкую структуру с системой рангов и чинов и напоминала православную церковь, хотя руководила главным образом как раз светской стороной жизни. Шейх уль-ислам играл роль патриарха, ниже стояли 3 казиаскера (Румелии, Анатолии и Египта), имевших собственную иерархию сановников, делившихся на 9,10 и 6 ступеней соответственно. Шесть нижних ступеней – кадии различных рангов, высшие – великие и младшие муллы (в середине XVII в. 12 и 20 соответственно), приравнивавшихся к везирам и мирмиранам, игравшие роль архиепископов и епископов. На уровне эйалета во главе духовенства стоял главный кадий (великий или младший мулла), на уровне санджаков и крупных городов – старшие кадии, затем шли кадии малых городов и нахий. Собственно религиозная жизнь в ведении муфтиев, направлявшихся и контролировавшихся кадиями. Служители мечети были разбиты на 5 категорий: имамы, хатыбы, ваизы, муэззины и кайюмы, имевшие четкий круг обязанностей и определенное государственное денежное содержание.[175] В Иране при Каджарах часть улемов также получила официальные, оплачиваемые из казны должности.[176]

Весьма видное место в составе мусульманской элиты занимало гражданское чиновничество. Аппарат управления в мусульманских странах демонстрирует очень высокую степень однообразия, пожалуй, не меньшую, чем в дальневосточных странах ареала китайской политической культуры. Создатели халифата, не имея никакого опыта государственного управления применительно к нормальному государству, практически целиком заимствовали систему организации государственного аппарата у Сасанидского Ирана, привнеся, естественно, ту специфику, которая была связана с нормами мусульманского права. И то, что получилось в результате – а в законченном виде мы видим этот образец в Аббасидском халифате, затем в почти неизменном виде воспроизводилось во всех мусульманских государствах, возникавших на той же территории. Ни арабы, ни тюрки, ни монголы не меняли сложившийся системы управления[177] (даже те, кто считает, что Сельджукскую империю нельзя считать точной копией держав Саманидов, Газневидов и Буидов, отмечают лишь упразднение почтового ведомства и нескольких отдельных высших должностей[178]). Этому образцу следовали в основном и более поздние державы: Османская империя и Сефевидский Иран. Общность эта дополнялась тем, что, кто бы ни составлял основу господствующего слоя в этих государствах – арабы, тюрки или монголы, носителем идеи и основным «наполнителем» гражданской бюрократической системы всегда выступал один и тот же элемент – оседлое иранское население, и делопроизводство в большинстве случаев велось на персидском языке. В государстве Сельджуков персидская бюрократия (виднейшим представителем которой был знаменитый Низам ал-Мульк, бывший вазиром свыше 30 лет) была важнейшим после тюркской знати элементом господствующего класса.[179] Сплошь иранским было чиновничество и государства Хулагуидов.[180] К бюрократии в государстве Фатимидов примыкали и лица свободных профессий (ораторы, литераторы, поэты, законоведы), также состоявшие на жаловании у султана.[181] Весьма значительный гражданский аппарат существовал и в государстве Мамлюков, хотя милитаристский характер государства проявлялся в том, что все руководящие должности в нём были заняты военными.[182]

В Османской империи чиновники считались «рабами султана» (капыкулу), что отражало способ их комплектования – из захваченных в плен молодых рабов и набранных по девширме. То есть они представляли собой тот же контингент, что и янычары.[183] Здесь также все важные посты в государстве занимали исключительно военные, элита «уровня решения» (в центре, эйалетах и арабских деспотиях XVIII–XIX вв.) фактически целиком состояла из них, большинство постов на «уровне управления», включая осуществление власти на местах, также замещалось армией, лишь в технических службах и на «уровне исполнения» армия уступала место эффенди, сельским нотаблям, родо-племенным шейхам и главам разного рода общин.[184] Территориально империя делилась на эйалеты (глава – бейлер-бей или мирмиран, с конца XVI в. вали), санджаки (глава – санджак-бей) и нахии (глава – субаши). Главы эйалетов и санджаков имели военное звание 1,2 или 3-х бунчужного паши.[185]

В Сефевидском Иране государственный аппарат, состоявший из персов, в XVI в. не игравший заметной роли, к началу XVII в. стал весьма раздутым и громоздким.[186]

Купечество не пользовалось особым уважением в большинстве мусульманских стран, однако фактически часто составляло весьма заметную и выделяющуюся своим благосостоянием элитную группу. При Сельджуках представители крупнейшего купечества, которые занимались оптовой торговлей и являлись кредиторами тюркских феодалов и персидской бюрократии и даже самих султанов, входили в состав господствующего класса или тесно примыкали к нему.[187] Купцы и ростовщики имели высокий статус и в государстве Фатимидов, причем любопытно, что хотя мусульманское право не признаёт сословий, в некоторых положениях брачного права именно в отношении этой категории населения содержались некоторые ограничения – так, запрещались браки между горожанами и крестьянами, между богатыми купцами и менялами и ремесленниками.[188] В Османской империи, где купечество рассматривалось как социально чуждый элемент, власти пренебрегали его интересами, третировали как торгашей и спекулянтов, а государственная регламентация и контроль серьезно ограничивали возможности накопления и развития торгового капитала.[189] Тем не менее в ряде регионов, в частности, в Египте в XVIII в., купцы имели свои объединения и нередко бывали очень богаты.[190]

Кастовые общества

Индийский кастовый строй берет начало в варновом делении древних ариев (которое восходит еще ко временам существования древнеиндоевропейской общности III тыс. до н. э.). Ко времени прихода их в долину Ганга (конец II – начало I тыс. до н. э.), их общество четко делилось на 4 варны: брахманов (жрецов, хранителей религиозной традиции), кшатриев (правителей и воинов), вайшьев (все прочее свободное население) и шудр (лица низких занятий, зависимые). Низшая каста характеризовалась тем, что ее члены не проходили обряда инициации и не считались подобно первым трем «дваждырожденными». Варновое деление было общей чертой арийских племен, несмотря на то, что они не составляли политического единства. В случаях, когда племена объединялись на равных началах, аналогичные общественные группы рассматривались как принадлежащие к одной варне. Поскольку аристократия была неоднородна по племенной принадлежности и статусу, отдельные роды и кланы, возможно, образовывали замкнутые объединения, сходные с позднейшими кастами. Встречаются названия и групп, которые потом именовались кастами, не принадлежащие к аристократии (придворные барды-суты, изготовители колесниц и др.).[191]

Принадлежность к варне определялась происхождением, варну невозможно было сменить. В дальнейшем это обстоятельство обусловило весьма сложную картину социальной стратификации, поскольку реальный социальный статус многих групп начинал входить в противоречие с их варновой принадлежностью. Даже в древности, когда элита ограничивалась исключительно кшатриями и брахманами, представители низших варн иногда сумели занять самое высокое положение (объединившие Индию знаменитые династии Нандов и Маурьев не были кшатрийского происхождения). Проникавшие в Индию греки, бактрийцы, парфяне, гунны-эфталиты также находили место в сословно-кастовой структуре. Поскольку эти завоеватели получали высокое социальное положение, к ним нельзя было долго относиться как к варварам или отводить место в низу лестницы. Поэтому большую часть их рассматривали как деградировавших кшатриев. Размывание этой варны резко усилилось с падением республик и укреплением системы наемничества в армии. К VI–VII вв. рядовые кшатрийские роды почти исчезли, и к кшатриям стали причислять только царские династии. Но и из них многие погибли, а престолы захватили выходцы из других варн.[192]

С начала нашей эры древнее варновое деление превратилось в форму классификации каст. Кастой была любая эндогамная группа, претендовавшая на определенный вид труда или социальной деятельности как на свое «кастовое» занятие. Среди брахманов были уже не только жрецы, но землевладельцы, чиновники и даже военачальники. Древние кшатрии совершенно исчезли, уступив в Северной Индии свое место племенам, образовавшим раджпутские касты. На рубеже древности и средневековья завершился процесс идентификации торговцев и ростовщиков с варной вайшьев, к которой перестали относить крестьян, а шудрами стали называть свободных крестьян и ремесленников. В раннее средневековье удачливый вайшья или шудра, ставший крупным землевладельцем или военачальником, а то и правителем, мог рассчитывать на то, что его приближенные брахманы объявят его или его потомков кшатриями, а преуспевающие в торговле шудры становились в конце концов вайшьями.[193] Несмотря на обеднение, представители высоких каст всячески уклонялись от унижающего земледельческого труда и стремились вести существование, используя труд низкокастовых.

Кастовая пестрота господствующего слоя была в дальнейшем преодолена путем приобщения владельческих родов независимо от их изначальной кастовой принадлежности к феодальной касте-сословию раджпутов (т. е. к варне кшатриев).[194] Причем раджпутские династии раннего средневековья довольно часто сначала выступали как безродные, и лишь затем им начали приписывать кшатрийское происхождение[195] Раджпутами также стала верхушка дравидийских и мундаских племен в Центральной Индии, а в новое время – потомки Шиваджи и других маратхских военачальников XVII–XVIII вв., имевших самое разное происхождение.[196]

В индийских государствах VI–XII вв. управление носило патриархальный характер, и чиновничества как отдельного слоя практически не было, армии были невелики и состояли из дружин правителя и вассалов. Торгово-ремесленные слои организовывались в корпорации (гильдии), купеческие организации были очень богаты.[197] На низшем уровне – в общине с древности был староста, обычно уже не выбранный – должность стала монополией определенной семьи и передавалась по наследству, а также писец и жрец.[198]

Господствующим слоем стал слой служилых землевладельцев, причем с захватом Северной Индии мусульманскими завоевателями и образованием в 1206 г. Делийского султаната, объединившего большую часть Индии, верхние слои его были представлены мусульманами, а средние и низшие – преимущественно индусами. При этом в течение многих столетий крестьянство и низшие (а порой и более высокие) слои феодалов данного региона принадлежали нередко к одним кастам.[199] В Делийском султанате и после мусульманского завоевания многие земли оставались в руках касты раджпутов на вотчинном праве, хотя многие их роды были истреблены или покорились, сохранив свои земли уже в качестве ленных владений. В существовавшей на юге Индии после распада Делийского султаната централизованной империи Виджаянагар (XIV–XVI вв.) военные вассалы (амаранайяки) получали земли (10–12 деревень) из государственного фонда на время службы, права наследования формально не было, но фактически они передавали их по наследству. Это государство отличалось тем, что в нём существовал развитый чиновничий аппарат.[200]

В основанной Бабуром в 1525 г. Могольской империи господствующий слой состоял из заминдаров (покоренных князьков, плативших дань с сохранением их земель на правах частной собственности) и джагирдаров – служилых землевладельцев (условным держанием был джагир – термин, утвердившийся вместо икта, обычно не передававшийся по наследству, а отходивший в казну и часто менявшийся; при Акбаре одной и той же землей владели в среднем не более 10 лет), которые содержали соответствующее число войск. Попытка Акбара в начале 80-х гг. XVI в. заменить джагир жалованьем кончилась мятежом; до XVIII в. джагир оставался условным владением, хотя всё чаще передавался по наследству.[201]

В немусульманских государствах Индии, в частности в Майсуре и в маратхских княжествах (XVIII в.), существовала та же практика – раздача государственного фонда в служебные наделы военачальникам.[202] Существовала она и в государстве сикхов в Пенджабе, где были служебный джагир (по числу конницы, приводимой джагирдаром), отбиравшийся в казну, если наследник не был в состоянии нести ту же службу, и личный (безусловный – семьям умерших сардаров, религиозным деятелям, отличившимся офицерам и чиновникам), передававшийся по наследству и по праву завоевания (с правами служебного, но передававшийся по наследству); покорившимся раджпутским князьям, пуштунским ханам и другим землевладельцам здесь оставлялись их земли на правах частных. При Ранджит Синге в ряды джагирдаров широко привлекались новые люди, вскоре занявшие влиятельное положение в армии, аппарате и при дворе. Нередко это были выходцы из самых низших слоев общества. Господствующее положение среди них занимали сикхские сардары из джатов, преобладавшие в армии (в гражданском аппарате большинство составляли индусы и мусульмане).[203]

Сословно-кастовый статус купцов и ростовщиков в Индии всегда был значительно выше, чем крестьян и ремесленников. В XII–XIII вв. всё чаще встречаются упоминания о богатых и именитых купцах (историк начала XVII в. в числе «великих города» наряду со старшинами и военными называет ростовщиков-менял). На протяжении XIV–XVII вв. четко проявляется тенденция к повышению статуса отдельных торговых каст, некоторые их которых идентифицировали себя с брахманами, другие – с кшатриями.[204] В Могольской империи ее основатель Бабур стремился создать для купцов максимально выгодные условия – чем больше были доходы купца, тем меньший налог он платил. Деятельность купцов и их интересы охранялись государством, которое разработало ряд мер, защищающих их права.[205]

Низший слой элиты к XIX в., был, как и в древности и средневековье, представлен лицами общинной верхушки. В каждой общине имелся староста, писец, священнослужитель (брахман или мулла) и астролог.[206]

Общества дальневосточной цивилизации

На Дальнем Востоке под мощным влиянием китайской цивилизации, лицом которой с конца I тыс. до н. э. стала своеобразная идеологическая доктрина, созданная на основе конфуцианства (и отчасти легизма), сложился ареал распространения китайской политической культуры, включивший не только собственно Китай и создававшиеся на его территории государства окраинных народов, но ряд соседних стран. Установки этой культуры оказали огромное воздействие на политическое устройство и социальную структуру дальневосточных обществ, в результате чего здесь сложилось то, что можно назвать «традиционной дальневосточной системой». Однако трехтысячелетняя история китайской цивилизации и самобытные особенности сопредельных стран обусловили ряд отклонений от «эталона», которые требуют отдельного рассмотрения. К обществам этого типа можно отнести, помимо самой китайской государственности с III в. до н. э. до начала ХХ в. (включая государства, создававшиеся в раннее средневековье на территории Китая вождями кочевых племен, копирующие китайские образцы), также окраинные Бохай (698–926), Наньчжао (653–902), киданьское Ляо (916–1125), чжурчжэньское Цзинь (1115–1234), тангутское Си Ся (1032–1227), Корею, Вьетнам и (некоторое время) Японию.

Основной чертой этих обществ является то, что элитные группы обычно официально не только не структурированы статусно, но и юридически слабо отделены от всего полноправного населения, причем традиционное представление об общественной иерархии не находило прямого отражения в законодательстве.[207] Наиболее очевидная социальная грань в любом дальневосточном обществе проходила между лично свободными и несвободными – «добрым» и «подлым» людом. Такое деление обязательно присутствует в законодательстве любой страны, независимо от особенностей социальной стратификации и конкретного набора социальных групп. Реальное положение позволяет разделить все социальные слои на 1) привилегированные, 2) непривилегированные полноправные, 3) неполноправные.[208] Законодательство делит их на более мелкие группы, при этом характерно, что детализируется положение низших слоев, а практически все элитные группы относятся к одной (1-й) сословной группе, даже если всего их около десятка,[209] лишь некоторые группы лиц умственного труда, не связанные с госаппаратом относятся ко 2-й («простому народу»).[210]

В сопредельных странах, имевших собственную социальную (аристократическую) традицию, социальная стратификация до проведения реформ по китайскому образцу отличалась от него, а со временем также приобрела отличные черты. В раннем корейском государстве Силла (I в. до н. э. – X в. н. э.) существовала иерархия привилегированных сословных групп в виде системы кольпхум: население делилось на 4 группы: 1) аристократия – родственники правителей-ванов («две кости» – сонголь и чинголь), 2) привилегированные сословные группы тупхум, 3) простолюдины (яньины), 4) неполноправные (чхонины, в т. ч. рабы-ноби).[211] В дальнейшем (с периода Корё, X–XIV вв.) никаких сословий не существовало, за исключением разделения на лично свободных полноправных (яньины) и неполноправные (чхонины). Однако затем, в период династии Ли, особенно с XVI в. подавленная аристократическая тенденция вновь пробила себе дорогу и вышла на поверхность, и общество фактически (на уровне не столько права, сколько юридической практики) делилось на ряд сословных групп, приобретших наследственный характер.[212]

Во Вьетнаме при династии Ли (1010–1225) население разделялось на 5 групп: 1) титулованные землевладельцы (в основном родственники монарха) и гражданские чиновники, а также их дети, поскольку они автоматически получали небольшой исходный ранг, 2) профессиональные военные чиновники и солдаты, 3) буддийские монахи, врачи и артисты, 4) простые дееспособные крестьяне-общинники, 5) старики, немощные, беглые. Причем все, кроме 4-й были освобождены от налогов.[213] При династии Чан (1226–1400) законодательство различало аристократию, чиновничество, простой народ и рабов.[214]

В Японии начиная с середины VII в. население подразделялось, как и в Китае и Корее, на 2 основные категории: рёмин – «добрый народ» (все свободные, высшей стратой которых были аристократия и чиновники) и сэммин – «подлый народ» (лично зависимые),[215] причем законодательством четко выделялись относящиеся к «доброму люду» (свободным) императорский клан, чиновники, монахи, простонародье, «государевы корпоранты» (томо-бэ) и «разные дворы» (дзакко), на ряд групп делился и «подлый люд».[216] Затем, однако, развитие японского общества сошло с пути традиционной дальневосточной системы, и с X в. постепенно формируются сословия европейского типа, прежде всего военно-служилое сословие самурайства, которое вместе с придворной аристократией кугэ (формально считавшейся высшей по отношению к самурайству социальной группой) было высшим сословием страны. К началу XVII в., ко времени сёгуната Токугава сословное деление, введенное в конце XVI в. при Хидэёси (самураи-крестьяне-горожане) осталось тем же, только горожане разделялись на ремесленников и купцов,[217] т. е. схема сословий приняла вид классического китайского представления о делении общества с той разницей, что в Японии оно соответствовало реальному сословному делению. Придворная аристократия, занимавшая формально еще более высокое место в обществе, фактически стояла вне сословий, представляя собой замкнутую группу, лишенную всякой иной роли, кроме «декоративной». Это сословное деление было отменено только в 1872 г., когда всё население, кроме императорского клана кодзоку, стало делиться на 3 формально уравненных в правах сословия: кадзоку (придворная аристократия кугэ и военная знать), сидзоку (служилое военное дворянство букэ) и хэймин (простой народ – крестьяне, горожане и др.).

Отличительной чертой обществ дальневосточной цивилизации было то, что основой элиты, ее интегрирующим началом было чиновничество, которое в широком смысле может пониматься как привилегированный социальный слой, связанный с государственной службой (которая и является источником его привилегированного положения) и охватывающий как примыкающие к собственно чиновничеству социальные группы, так и членов семей. В этом смысле дальневосточное чиновничество по своей функциональной роли в государстве и месту в социальной структуре общества, соотносимо с европейским дворянством.

Стержнем его было регулярное ранговое чиновничество – т. е. находившиеся на действительной службе и занимающие определенные должности полноправные чиновники, имеющие один из общегосударственных рангов (в наиболее распространенном варианте существовало 9 рангов, с разделением каждого на две степени). Все остальные элитные группы были так или иначе производными от него – либо они составляли его высшую часть и занимали особое положение (аристократия), либо стояли ниже (нерангированные субчиновники-канцеляристы, обладатели ученых степеней), но непосредственно примыкали к нему.

Эти группы могут быть разбиты на 3 категории: 1) аристократия (лица, имеющие общегосударственные ранги по праву происхождения и связанных с ним титулов, члены знатных родов), 2) «резервное чиновничество» (отставные чиновники, фиктивные или «почетные» чиновники, неслужащие обладатели ученых степеней), 3) члены семей и родственники чиновников. Эти категории не представляли собой четко отграниченные друг от друга общности, а переплетались между собой. Так, часть аристократии, находясь на действительной службе, представляла собой полноправное ранговое чиновничество (взаимосоотнесенность чиновничества и аристократии будет рассмотрена ниже в особом разделе), а часть ее представителей представляла собой неслужилых обладателей степеней. Положение членов семей чиновников трудно отграничить от членов семей лиц, имеющих ранги по праву происхождения, т. е. аристократии, поскольку их правовая оформленность базировалась на одном и том же основании – наличии общегосударственного ранга у главы семьи. В свою очередь, члены прослойки «резервного» (неслужилого) чиновничества могли быть обязаны своим положением принадлежности к семьям как регулярного чиновничества, так и аристократии, и в значительной степени из них же и происходили, поскольку именно положение родителей давало им либо ранги по праву происхождения, либо давало возможность таковые купить. Хотя в полной мере привилегии связанные с нахождением на государственной службе распространялись только на чиновников действительной службы, а «почетные чиновники», дети чиновников и «почетных чиновников», а равно уволенные со службы относились к сословию простолюдинов, статус их отличался от массы последних.[218]

Аристократия в традиционной дальневосточной системе обычно представляла собой слой лиц, обладавших рангами в силу своего происхождения, это, как правило, были родственники правящего дома. Такие лица, не неся обязанностей действительной службы, были формально равны полноправному ранговому чиновничеству, т. к. их наследственные титулы соответствовали одному из общегосударственных рангов. Обычно их было относительно немного, но иногда этот слой вырастал до социально значимых размеров.[219] Кроме того, к аристократии часто относят членов могущественных кланов, из поколения в поколение поставлявших чиновников. Социальный статус их членов, несмотря на то, что совсем не обязательно все их представители были чиновниками, был достаточно устойчив и высок, чтобы этих лиц можно было отнести к привилегированному слою: хотя сами по себе они никакими привилегиями не пользовались, но в силу многочисленности в составе таких родов чиновников (и довольно высокопоставленных), почти все их члены охватывались правовой «тенью» служилых родственников.

Первые китайские государства, как отмечалось выше, были чисто аристократическими, однако с эпохой централизованных империй аристократическая идея надолго была забыта (тем более что к середине III в. до н. э. большая часть знати была истреблена в войнах). В Цинь (221–207 до н. э.) и Хань (206 г. до н. э. – 220 г. н. э.) ее круг сузился до членов императорского рода и ограниченного круга лиц, обладающих титулами.[220] Что касается «сильных фамилий», то их круг был несколько шире, и далеко не все из них считались принадлежащими к аристократии. В эпоху Хань к «сильным фамилиям» относились: 1) старые роды, потомки знати шести доциньских царств, 2) родственники императора, ставшие ванами и хоу, 3) роды императорских супругов, 4) чиновные семьи, 5) богатые торговые семьи, 6) «исправители неправоты» юся, т. н. странствующие удальцы. Все они имели общее – экономическую силу.[221]

В период Южных и Северных династий (420–589), когда право рекомендаций на службу перешло в руки представителей местных кланов, которые, естественно, предпочитали выдвигать родственников, аристократия возродилась именно на этой новой основе.[222] В III–VI вв. аристократический статус был формально связан с обладанием 2-й из «деревенских категорий», открывающей ее обладателям к высшим должностям. Появились семьи, члены которых постоянно обладали этой категорией. С разделением должностей на «чистые» и «грязные», первые стали привилегией аристократов, занимавших их в юном возрасте и без экзаменов. На Юге верхнюю ступень социальной лестницы заняли т. н. цзяцзу, цзюмэнь (первостатейные или старые кланы), которым противостояли худородные ханьжэнь, суши («холодные» или простые мужи), подразделявшиеся на цзымэнь и хоумэнь (второстепенные и поздние дома).[223] Там существовали два типа знатных родов – эмигрировавшие с севера и местные. С 490 г. аристократические роды появляются и на Севере. В Северном Вэй титулы знатности китайского образца стали наследственными, и положенные им земельные пожалования с определенным числом слуг, переходя также по наследству, позволили им превратиться в крупных землевладельцев. В Тан (618–907), в отличие от более ранних времен, аристократические роды выступали главным образом как потомственные профессиональные чиновники.[224] К этому времени ряд аристократических кланов существовал в течение тысячелетия.[225] С падением Тан очень многие из них погибли в войнах и мятежах, а новые правители не нуждались в старых аристократах. В период Пяти Династий (907–960) происходит постепенное, но неуклонное падение роли аристократии, хотя в начале периода она занимает еще довольно прочные позиции в верхушке общества.

При централизованных империях последующего периода круг аристократии вновь ограничивается родственниками правящего дома и обладателями ненаследственных титулов знатности.[226] В Юань (1271–1368) аристократия состояла из лиц, имеющих 8 титулов знатности.[227] В Мин (1368–1644) принцы императорской крови циньваны могли командовать важные воинскими соединениями, однако с начала XV в. они не привлекались к управлению, как чаще всего и другие императорские родственники и родственники императриц; более низкими титулами знатности наделялись также заслуженные военные чиновники.[228] В Цин (1644–1911) братья и сыновья императора по-маньчжурски именовались бейло и им давался титул принца императорской крови циньван.[229] Свою аристократию пробовали создать даже Тайпины.[230]

Аристократия существовала и во всех трех корейских раннесредневековых государствах – Когурё, Пэкче и Силла, хотя состав ее был разным в каждом из них. В Когурё аристократия была представлена слоем так называемых га; высшие чины (по четвертый включительно) охватывались понятием чоый, которое и обозначало аристократию.[231] Для Когурё с его огромной территорией была свойственна сравнительно слабая централизация власти, и ее аристократия представляла собой сидящих на местах и контролирующих определенные территории многочисленных местных властителей. В более централизованном и гораздо меньшем по размерам Пэкче аристократия образовывала придворный столичный круг, включавший 8 родов. Что же касается Силла, то здесь аристократия была ограничена родственниками правящего рода,[232] число которых за несколько столетий существования династии возросло до нескольких сот; они охватывались понятием чинголь («истинная кость»).[233] Важнейшей привилегией аристократов, резко обособлявшей их от других привилегированных сословных групп тупхум, было то, что только они могли занимать должности, соответствующие 5 высшим рангам (из 17), поскольку это означало, что все сколько-нибудь важные посты оставались под контролем аристократии, и она составляла высший слой чиновничества.[234]

В период Корё (918–1392) аристократия не была, как в Силла, юридически обособленной группой. Родственников основателя династии было не так много, чтобы они могли представлять собой заметную социальную группу, да и государство строилось в дальнейшем по образцу Сунского Китая, так что аристократического сословия как такового создано не было. Однако аристократическая прослойка, хотя и неформально, существовала. К ней, помимо членов правящего рода (имевших особые титулы) и членов родов фаворитов – фактических правителей, создавших «параллельные» династии, подобно сёгунским в Японии, можно отнести наиболее знатные роды, насчитывающие 8–9 поколений служилых предков или происходивших от ванов Силла.[235]

При династии Ли в конце XV в. выделялось 77 знатных кланов (в т. ч. и пришедших в упадок), в конце XVI в. 22 клана вели происхождение с периода Корё. Хотя эти кланы считались знатными, они в условиях копирования меритократической китайской системы не имели никаких официальных служебных преимуществ, и многие представители даже древнейших кланов не поднимались выше рядовых латников, особенно в первые десятилетия новой династии; да и вообще в XIV–XVI в. аристократическая тенденция проявлялась крайне слабо.[236] Положение изменилось в XVII–XVIII вв., когда клановая система получила значительное развитие. К концу XVII в. выделилась аристократическая прослойка полёль из десятка наиболее влиятельных родов, связанных брачными узами друг с другом и с династией и игравших определяющую роль в жизни страны.

В Японии в V–VI вв. помимо императорского клана, занимавшего особое положение,[237] сложился социальный слой, состоящий из родов, имеющих потомственные родовые титулы – звания-кабанэ, который и конституировался в качестве аристократии.[238] В дальнейшем число пожалованных этими титулами родов возросло, однако наряду с ними продолжали бытовать и некоторые старые титулы, а ряд родов в виде исключения не имели титула-кабанэ. В 815 г. был составлен свод всех японских родов «Синсэн сёдзироку» (которые подразделялись по происхождению на три группы: от царей, от божеств и от иммигрантов).[239] В целом же не только высшее, но и среднее звено государственного управления находилось в руках наиболее знатных родов.[240] Однако характерной особенностью Японии с самого начала было то, что этот слой был сопоставим не с аристократией, каковой было, скажем, сословие чинголь в Силла, а с европейским дворянством или «сильными фамилиями» Китая III–VIII вв. Его было слишком много. И если верхушку чиновничества, как и в Силла, составляла действительно аристократия – круг самых знатных родов, то всё чиновничество в целом практически и исчерпывалось представителями носителей кабанэ (или им равных зарегистрированных родов), причем человек, попавший в состав чиновничества из простолюдинов, тем самым входил и в эту категорию (что теоретически влекло за собой присвоение кабанэ), т. е. так, как это было с офицерским корпусом в Европе.

В государстве Цзинь аристократия была представлена императорской семьей, которая возглавляла мощный клан Ваньянь, состоявший к 1183 г. из 170 семей и насчитывавший 982 человек, и еще 8 знатнейшими родами.[241] В Бохае аристократию составляли ближайшие родственники вана (занимавшие высшие и наиболее ответственные должности), а также представители 6 наиболее знатных родов,[242] которые и составляли верхушку чиновничества.[243] В тангутском обществе аристократию образовывали родовые старшины. Обособление старшинской родовой верхушки произошло в X в. Китайские историки выделяют небольшую группу родов, от которых в той или иной степени зависели все остальные. После установления связей с Китаем эта иерархия проявилась в значимости различных титулов и должностей, пожалованных китайским двором. С образованием Си Ся эта социальная иерархия была закреплена структурой государственного аппарата. Представители старшинских родов заняли в нём места в соответствии со своей иерархией. О том, что этот слой (или вообще все те, кто стоял выше простонародья) образовывал особое сословие, свидетельствует тот факт, что родственники совершивших воинское преступление младших командиров переводились в сословие «пастухов и земледельцев». Многочисленные родственники императора, имевшие титул ванов, составляли верхушку сословия, ниже стояло чиновничество.[244]

Во Вьетнаме аристократия первоначально сложилась как группа крупных земельных собственников, которая после 880 г. (фактического освобождения от власти Китая) взяла власть в стране, но не в лице одной династии, а борющихся группировок. Основой ее организации были аристократические роды хо, из поколения в поколение собиравшие доходы с определенной группы общин и занявшие свое положение явочным порядком, а не по воле китайской власти (некоторые вышли из богатых крестьян). Среди членов этих родов были жрецы национальной религии – культа предков, часть была (иногда наследственно) чиновниками китайской администрации. Впоследствии крупнейшие из этих родов превратились в политически независимых правителей шыкуанов или их подчиненных разного уровня, имущество которых состояло из дарованных сюзереном частных земель. Во главе своих дружин они вели войны между собой, с монархом вуа и со свободными деревнями. При династии Чан (1226–1400) аристократия возглавлялась сыновьями правителя и принцами крови, которые в зависимости от титула получали кормовые районы, право на создание резиденций и своих вооруженных отрядов из принадлежащей им челяди (при следующей династии Ле содержание частных отрядов было запрещено). Причем по мере разрастания рода Чан и ухода старых сановников эпохи Ли все титулованные служилые верхи стали состоять почти исключительно из его членов, которые пользовались правом наследования титула (с понижением). Среди аристократии, однако, росла прослойка неслужилых. Для представителей династии стали правилом внутриродовые браки. Почти все члены рода жили в деревнях, выезжая в столицу лишь для аудиенций и исполнения высших должностей. Из своих резиденций в провинции они шли на войну во главе своих дружин.[245] При последующих династиях аристократия формировалась такими же путями – как потомки императоров и члены правящего рода, хотя членство в этом кругу было ограничено определенным числом поколений. Кроме того, в XVI–XVIII вв. в состав аристократии входили родственники узурпаторской династии Маков, а также правителей-тюа из рода Чиней и Нгуенов.

Таким образом, место аристократии в традиционной дальневосточной системе (в ее зрелой форме) характеризуется тем, что там она, как правило, состоит как из родственников правящей династии, так и из ограниченного круга лиц – обладателей ненаследственных титулов знатности, на практике – с тенденцией образования «знатных родов», не принадлежащих к правящему дому (которые, впрочем, юридически неотличимы от других: члены императорской фамилии и их родственники имели некоторые привилегии – смягчение наказаний, но аристократические кланы формально никакими привилегиями не обладали) и в целом реально составляет верхушку чиновничества (доступ в эту верхушку тем не менее открыт лицам любого происхождения). Однако как раз близкие родственники правителей в составе высшего чиновничества не преобладали, а часто даже намеренно отстранялись от реальной государственной службы. Но на ранних этапах государственной истории сопредельных с Китаем стран, а также в некоторые периоды истории самого Китая аристократия была юридически выделена в особую сословную группу с монополией на занятие высших должностей и обладания высшими рангами, т. е. занимала в системе общества и власти такое же положение, как в государственно-патриархальных странах Юго-Восточной Азии и сравнимое с ролью и положением ее в европейских странах, где она лидировала в деле государственного управления и до создания регулярного аппарата и армии, а затем длительное время составляла весьма заметную часть руководства последними. Но и в целом по положению аристократии в системе общества и власти бюрократические дальневосточные деспотии скорее могут сравниваться с аристократическими монархиями Европы, чем с деспотиями «демократическими» (того, например, типа, что известен в некоторых мусульманских странах), где существовании аристократии в принципе невозможно.

Социальные группы, лишь условно входящие в состав чиновничества или примыкающие к нему снизу, в Китае известны под общим названием слоя неслужилых шэньши. Этот слой (в западных работах именуемый по аналогии с европейским дворянством «джентри») – обладателей низших купленных рангов, почетных званий, а позже – ученых степеней появляется в Китае на рубеже нашей эры и в дальнейшем становится постоянным компонентом социальной структуры дальневосточных обществ.[246] Состав всего слоя лиц, известных как шэньши, иногда делят на две группы, из которых к первой относятся чиновники (действительной службы, отставные и смещенные, в т. ч. те, кто купил свой статус), а ко второй – неслужащие обладатели степеней и званий, в т. ч.: 1) цзиньши, 2) цзюйжэни, 3) гуншэны, 4) цзяньшэны и 5) шэнъюани (известные также как сюцаи).[247] Однако в социальном плане едва ли не более существенная граница пролегала между с одной стороны – чиновниками и обладателями высших степеней, дававшими право стать чиновником, и с другой – обладателями низших степеней (шэнъюани и с 1700 г. цзяньшэны), которые в принципе не могли ими стать. Это касается не только обладателей степеней, но и всех других категорий лиц, примыкающих в социально-культурном и психологическом плане к чиновничеству, но не могущих рассчитывать на нормальную служебную карьеру полноправного рангового чиновника, каковые существовали и в других стран региона.

В Корее слой неслужилых обладателей степеней стал формироваться с XV в., когда была введена система раздельных экзаменов на ученую степень и на должность. Лауреатов первых каждые 3 года было 200, а потом и 260, тогда как вторых – 33. Обладатели ученых степеней сэнвон и чинса могли затем сдавать экзамены на должность, поступать в Государственный Университет или поступать на службу по рекомендации или праву «тени», однако более половины их, и чем дальше, тем большая часть, возвращались на родину и становились членами местной элиты. Этот процесс и предопределил превращение с конца XVII в. янбанов из сословия служащих чиновников в сословие, подобное шэньши в Китае, а, учитывая гораздо более сильную сословно-аристократическую традицию, не вполне подавленную в период Корё, – в сословие, более схожее с европейским дворянством. На местах они образовывали социальную группу с наивысшим престижем (поскольку те, кто стояли выше них по положению – лауреаты гражданских экзаменов на должность и вообще чиновники – оказывались исторгнуты из местного общества, поскольку им запрещалось служить на родине) и объединялись в неформальные организации самасо и тоннёнхо (объединяли лиц, получивших степени на экзаменах определенного года).[248]

В Японии существовала категория санви – лиц, имеющих ранги, но не занимавших должностей (т. е. обладатели сань), а также приравненная к ней категория кунви – обладателей государственных наград. Из них во время войны набирались начальники отрядов и их помощники, но негодные к службе могли использоваться в качестве сибу – канцеляристов. Кроме того, существовал слой сёдзин – неранговых потомков знати, облагаемых налогом и несших воинскую повинность, но освобожденных от трудовой (из них в случае войны набирался младший комсостав).[249] Дети старших принцев (братьев и сыновей императора) получали ранг 4б2, дети младших принцев (другие члены императорского рода) и праправнуки старшего принца – 5в2, старшие дети последних – 4а1, младшие – 4а2. Детям и внукам чиновников 1–5 рангов (аристократии) ранги присваивались автоматически, вне зависимости от службы (к рангам были приравнены и награды,[250] но для потомков лиц 4-го ранга – с понижением на одну, а 5-го – на две ступени[251]).

Во Вьетнаме обладатели титулов знатности передавали старшему сыну титул с разницей в 10 ступеней, прочим детям 11, старшему внуку – 12 ступеней, чиновники 1-го ранга – только старшему сыну: военные с разницей в 10, гражданские – 11 ступеней. Родителям обладателей титулов, придворных женщин и военных чиновников 1–4 рангов присваивались посмертные титулы на одну ступень ниже детей, гражданских – на две. Обладатели титулов куокконг, куанконг, хау, ба, императрица и 3 второстепенные жены императора имели право титулования деда и бабки, а вдовствующая императрица – также прапрадедов и прабабок. Обладатели титулов знатности кроме ба передавали потомкам также титулы знатности, а чиновники – военные и гражданские должности.[252]

Члены семей и родственники чиновников принадлежали к чиновничьему сословию в силу тех прав и привилегий, которые имело полноправное чиновничество в отношении этих лиц. На членов семей и ближайших родственников распространялась правовая защищенность, т. е. в отношении их действовали те правовые нормы, которые и отделяли чиновничество от основной массы населения, оформляя его как особое сословие. Жены же чиновников во всех странах региона имели специальные звания в соответствии с рангами мужей.[253]

В государствах дальневосточной цивилизации слой чиновничества (в широком понимании) и по функциям, и по положению в социальной структуре, и по доле в обществе – это единственный слой, эквивалентный высшему сословию в Европе (за исключением одного различия, но зато фундаментального, выражающего самую суть разницы между европейской и дальневосточной цивилизациями – официальной правовой наследственности привилегированного и равного для всего слоя статуса). Но если относительно собственно Китая можно говорить только о сравнениях такого рода, то в сопредельных странах, развивавшихся изначально на аристократической основе и лишь заимствовавших принципы китайского социально-государственного устройства – и в Японии, и в Корее, и во Вьетнаме, раньше или позже, но проявилась тенденция к формированию на основе служилого слоя сословия, практически полностью тождественного европейскому дворянству. В одном случае (Япония) такое сословие оформилось официально, в другом (Корея) существовало как бы «незаконно» – вне кодифицирования, но на основе повседневной юридической практики, в третьем (Вьетнам) охватывало только часть служилого слоя, но, так или иначе, эта тенденция пробивала себе дорогу.

Корейское янбанство периода Чосон также вполне может быть соотнесено с европейским дворянством. Оставаясь теоретически сословием служащих чиновников, оно с конца XVII в. всё больше превращалось в сословие лиц, имеющих право служить, поскольку количество должностей в государственном аппарате, оставаясь с XV в. постоянным, стало приходить во всё более резкое противоречие с быстрым ростом янбанской прослойки. Только если более трех поколений одной семьи не служили, она теряла янбанский статус и переходила в сословие потомственных канцеляристов (сори).[254] Во Вьетнаме в начале XIX в. целенаправленно формируется сословие наследственной знати из так называемых «бангкокцев» – семей, находившихся в конце XVIII в. вместе с основателем династии Нгуенов в эмиграции в Сиаме. В 1817 г. для них в соответствии с заслугами было введено 7 титулов (приравненных к рангам от 2б до 8б), передававшихся по наследству (старшим сыновьям и старшим внукам) с понижением в каждом поколении, причем в 6-м поколении все потомки обладателей первых пяти титулов сравнивались и сообщали своим потомкам одинаковый титул анкиуи (6б ранга) без понижения.[255]

В Японии разрыв с принципами традиционной дальневосточной системы был наиболее ранним, резким и последовательным. Междоусобные войны X–XII вв. способствовали становлению самурайства. С утратой императором реальной власти и установлением в 1192 г. первого сёгуната Минамото самураями стало считаться все военные, включая и самого сёгуна. Верхушку их составляли владетельные князья даймё, а собственно самураи делились на две группы, первая из которых – гокэнин, непосредственных вассалов сёгуна, составляла стержень сословия, а вторая – хигокэнин включала мелких дружинников, прямо или непосредственно подчинявшихся императорскому двору или храмам. В дальнейшем среди самурайства различались следующие группы: 1. Даймё (князья) трех классов (госанкэ, фудай и тодзама) в зависимости от отношения к дому Токугава.[256] 2. Хатамото («знаменосцы») – непосредственные вассалы сёгуна.[257] 3. Гокэнин – мелкие вассалы сёгуна.[258] 4. Байсин – вассалы вассалов – самураи, находившиеся в подчинении высших самураев.[259] 5. Асигару (кэнин) – низшие самураи – рядовые воины. 6. Ронин (роси) – самураи, утратившие место в иерархии и клане и переходившие от сюзерена к сюзерену или объединявшиеся в банды грабителей. Подобная структура высшего служилого сословия практически ничем не отличается от европейской. При уравнении в 1872 г. сословий за самураями была закреплена монополия на офицерские должности в армии – всего около 40 тыс. человек, а многие из них пополнили полицию (составив там абсолютное большинство).[260] То есть самурайство повторило путь, чуть ранее пройденный европейским дворянством, которое при создании регулярной армии естественным образом составило и часть рядового, и, конечно, командный состав ее.

Наконец, и в самом Китае был период (IV–VIII вв.) когда служилое сословие было отделено от населения вполне по-европейски. В это время не только высшие должности были монополизированы несколькими виднейшими кланами, составлявшими аристократию, но все служилые роды (именно роды, т. е. все члены родов, из которых выходили чиновники, а не только сами чиновники и их ближайшие родственники) были в правовом отношении отграничены от массы населения. Проводилось жесткое и формальное отличие родов шидафу (служилых) от шумин (простолюдинов) – они отдельно вносились в подворные реестры, освобождались от налогов, трудовой повинности, военной службы, земельной платы и торговых сборов, не подвергались телесным наказаниям (а только денежным штрафам, понижением в ранге и должности или задержкам в карьере). Более того, браки их с общинниками были запрещены, и даже внутри них существовала иерархия групп, некоторые из которых практиковали эндогамию. Уже начиная с Вэй (Троецарствие) люди отбывали на службу на основании статуса их семей, а со времен Северного Вэй (386–534) эта система стала повсеместно внедряться в Китае; так стали выделяться «8 кланов», «10 фамилий», «36 родов», «92 фамилии» и т. д. При этом, что характерно, в основу статуса родов была заложена всё-таки не древность происхождения или родственная близость к правителям, а всё-таки «бюрократический» элемент – служебные достижения членов рода, которые (в чём можно усмотреть сходства с системой местничества в России XVII в.) служили основанием для выдвижения потомков.[261] Причем в отличие от Европы, где единых реестров дворянских родов, как правило, никогда не существовало, в Китае таковые составлялись неоднократно. Таким образом, принцип иерархии по родовитости получил государственную санкцию. Знатность человека удостоверялась указанием на его родные места (цзюньван). В начале Восточной Цзинь (317–420) был составлен первый свод знатных родов из 10 разделов. В последующем реестры таких родов исправлялись, дополнялись и приняли вид многотомных уложений.[262] Характерные для этого периода безусловный примат идеи родовитости и обостренное чувство сословной принадлежности к шидафу пронизывали всю жизнь верхов период Южных и Северных династий вплоть до последних мелочей.[263]

Общества Юго-Восточной Азии

В традиционных обществах Юго-Восточной Азии государственно-патриархального типа основным делением было деление на свободных и несвободных, а среди свободных – между господствующим слоем и народом (в Сиаме, в частности, именуемых най и прай, и отделенных от рабов системой социальных рангов сактина). При этом среди них различаются две группы стран, в первой из которых градация рядового населения не подвержена вмешательству государства (Паган, Ангкор, королевство Камбоджа и Ява), а во второй (Сиам, Бирма времен Таунгу и Конбаунов) – подвержена ему.[264]

В средневековых обществах Юго-Восточной Азии (в т. ч. и во Вьетнаме) выделяют 6 основных социальных групп: аристократия («титулованная знать и родственники монарха»), чиновничество («служилые феодальные землевладельцы с рангами, титулами»), низшее (неранговое) чиновничество и солдаты привилегированных войск, общинная верхушка, основная масса лично свободных общинников, лично несвободное население деревни.[265] В Сиаме с середины XV в. помимо аристократии (родственники монарха до 5-го поколения) выделяются 4 сословия: чиновничество, духовенство, свободные простолюдины, рабы (духовенство не платило налогов и пополнялось из всех слоев населения, но его члены в любой момент могли вернуться в первоначальное состояние). В Ангкоре и постангкорской Камбодже чиновники не выделялись в особое сословие.

Конец ознакомительного фрагмента.