Глава 2
Завещание
Так вот. Катя умерла. Я девять дней заходилась в горестных рыданиях. Затем было обнародовано завещание.
При его оглашении, происходившем в роскошной квартире Кати, присутствовали папа с мамой, Григорий, дальний родственник, которого видели на похоронах родителей двадцать с лишним лет назад, и я – в качестве массовки.
Родственник, высокий мужчина с безвольным дворянским лицом и брюшком купца, дождался пункта: «Саше, моему двоюродному брату, достается часть дома в городе Муром, в строительство которого мои родители вложили деньги, а также любые три картины, написанные мной», – и потерял к происходящему интерес.
Папа надеялся получить дачу, не более того, и тихо читал газету в глубоком кресле. Мама сидела «для компании». Она знала Катино ко мне отношение и была полна решимости при том небольшом наследстве, что мне могло достаться, отстаивать наши интересы до победного конца.
Григорий покачивал ногой и вертел в руках зажигалку. Он был единственным курящим в собравшейся компании и смотрел на читающего завещание юриста скучающе уверенно.
Катя в завещании вспомнила какую-то тетю, осчастливив ее «вазой напольной, ручной работы» и еще своими тремя картинами.
Взрыв эмоций произошел через минуту.
При дальнейшем чтении оказалось, что дача, двухэтажная, с подземным гаражом, с участком и наземными постройками, досталась папе. А все остальное – мне. Все! Квартира, машина, картины, драгоценности и даже любимая собака, йоркширский терьер.
Моя мама при известии юриста замерла, вцепившись в сумочку. Папа поднял брови, отложил газету и опустил глаза.
На Григория было неприятно смотреть. Он уронил зажигалку и отвалил челюсть. Шепотом попросил перечитать последние два абзаца. Юрист, мужчина лет под шестьдесят, неизвестно откуда выкопанный Катериной, бесстрастно перечитал последнюю часть завещания. Там еще был пункт о банковских счетах. Они тоже были завещаны любимой племяннице.
Юрист привстал из-за тяжелого стола восемнадцатого века и протянул завещание мне. Мама его, естественно, перехватила. Правильно сделала: я не могла шевельнуть рукой и тупо рассматривала у своих ног узор ковра, который Катя привезла из Средней Азии.
Григорий протянул руку, промямлил:
– А как же… мое… юродивая наркоманка, шлюха…
Папа резко повернулся к нему, и Григорий перестал бормотать оскорбления в адрес покойной Кати. Он только прошипел слово – и я поняла, какое именно слово, по реакции собаки. Йоркширка приподняла мордочку, прислушиваясь к своему имени. Катя назвала ее Стервой.
Вот в этот день я перешла со слез печали на слезы печали и радости. Девять дней мы отметили втроем в Катиной, то есть теперь уже моей, квартире. Не хотелось делиться ни утихающим горем, ни подступившей радостью. Вечером родители разъехались по своим домам.
Конечно, мама не хотела уезжать и оставлять «несмышленую девочку» двадцати семи лет одну. Папа заставил маму уехать.
Я люблю маму, но жить с нею тяжело. Она слишком властная. К тому же две проходные комнаты в хрущевке не дают ощущения свободы. Я смирилась с нашей старой, неуютной квартирой, но к хорошему привыкаешь моментально, поэтому, как только родители уехали, я почувствовала, что Катина квартира моя. Моя! Несмотря на то, что здесь погибла любимая тетя.
Квартира роскошная. Две с половиной комнаты – в гостиной отделен аркой альков спальни, в ней стоит инкрустированная поделочными камнями кровать с водяным матрасом. Катя спала именно здесь. На стенах гостиной – великолепные картины русских художников начала века, мебель в стиле модерн. Вторая комната предназначалась для гостей, обставлена скромнее, но все равно роскошно.
Большая кухня-столовая с коллекцией разделочных досок по стенам – расписных, резных и фарфоровых, с современным гарнитуром и старинным буфетом девятнадцатого века.
Ванная комната с салатовым джакузи и зеленоватым гарнитуром под мрамор. Вещи, без которых можно прожить, даже не зная об их существовании, но, с другой стороны, необходимые вещи. Необходимые для того, чтобы почувствовать себя Женщиной и снять лишние комплексы.
Есть такая притча. Старик булочник спрашивает моряка, почему тот не боится каждый день отправляться в море, ведь в нем погиб его отец, его дед, его прадед. Моряк спрашивает булочника: «А где умер твой отец?» – «В кровати». – «А дед?» – «В кровати». – «А прадед?» – «В кровати». – «Так почему ты не боишься ложиться в нее?»
Вроде бы не очень похоже на мой случай, но, с другой стороны, в старых домах умирали один за другим дряхлые или, наоборот, молодые родственники, и никто по этому поводу дома не бросал. Значит, у меня теперь есть полноценная семейная наследственная квартира.
Я всегда мечтала иметь такую квартиру, такую собаку, такую машину, такую мебель, такие кольца и браслеты. Я была почти счастлива. Жаль только, что не было Кати.
Она была расчетлива и скупа, но она любила меня, а терять человека, любящего именно тебя, всегда очень тяжело, даже если ты не отвечаешь ему взаимностью. Но я Катю любила. И даже немного жалела. При всей ее красоте и деньгах чего-то в ней не хватало. Наверное, того, что есть в моем отце, – безоглядной порядочности.
На работе я написала заявление об отпуске за свой счет. На нашем комбинате, где я заведовала административно-хозяйственным отделом, горем прониклись и предложили написать заявление без конкретной даты выхода. То есть когда почувствую, что пора на работу, тогда и выйду.
Острого желания осчастливить своим появлением проходную Комбината железобетонных конструкций я пока не испытывала, поэтому занималась тем, что потихоньку перевозила в подаренную квартиру свои вещи от мамы и осваивала новый автомобиль.
Еще появилась особая забота – крохотная Стерва.
Через три дня двухразовых гуляний с собакой вокруг окрестных домов со мной стали здороваться молоденькие мамашки с малышами в колясках и старушки, считающие, что их ежедневные неспешные прогулки вернут им потерянное в течение жизни здоровье.
Особую касту составляли собачники. Часто можно было услышать, как они обсуждали ссору молодоженов – тех, у которых серый дог, или собрались на праздник к Ивановым – у них спаниелька, которую они считают элитной.
Собачники по утрам выбегали с четвероногими мучителями на несколько минут. Вечером они, наоборот, степенно выгуливали предмет своей гордости, здороваясь со знакомыми, и подолгу сидели в сквере, обсуждая, в каком магазине собачье питание дешевле и где можно подороже продать щенков.
Два раза в день я здоровалась с огромной пожилой теткой, выгуливающей облезлое и перекормленное животное, смутно напоминавшее пуделя. Стерва и пудель были знакомы. После дежурного «здравствуйте» я сразу же прибавляла шаг, уходя в сторону. Мне казалось, что стоит остановиться на секунду, и тетка сразу же начнет жаловаться на погоду, политику и маленькую пенсию.
Особенную радость на прогулках при встрече с нами испытывали собаки. Стерва хороша тем, что рядом с ней любой из псов, даже самый плюгавый, чувствовал себя полноценным зверем. Рядом со мной тоже любой неудачник или пьянчужка мнит себя Казановой. Зря, я хоть и хромая, но считаю, что еще ничего… могу.