Картошка
Богатый живет для себя,
а бедный – для Родины.
После трепетных вступительных экзаменов в нашу альма-матер всех энергичных первокурсников, подобно захваченным в плен народам, спешно сажали в элегантные грузовые машины и увозили в шальные края, где колыхались высокие картофельные побеги и веяло ароматами Родины. Бедные наивные Йорики еще не имели представления о многом. Мы не задумывались о сессии – этом щекотливом хождении по краю пропасти. Не подозревали о коварстве кабинета «доканата», или как мамелюки называли его еще «комната страха», «логово зверя». Неискушенные еще не успели ощутить себя у доски партизанами на допросе. И не знали, что стипендия – это чаевые от жмота…
Итак, несколько тентованных шаланд, полных студенческой кефали, с гурьбой наших на борту, умчалось в направлении сельских угодий Воложинского района Минской области. На плечи семнадцатилетних девчат и пацанов была взвалена серьезная задача – пополнить закрома Родины корнерплодно-валютными резервами.
Расквартировались быстро, как армия перед боем, по два-три человека на избу, у радушных и хозяйственных сельских жителей. Меня с двумя хрупкими сокурсниками поселили у озорной на вид старушки, как потом оказалось редкой скряги.
– Василиса! – представилась она и от смущения зарделась. Вряд ли, она была Василисой Премудрой, но и до Василисы Прекрасной не дотягивала. Ее личико напоминало другую сказочную героиню из лесной избушки на курьих ножках. Но было приятно, что она считала себя кокеткой и модницей.
Мне в соседи достались два орлика: один деревенского происхождения – Толик Соловей. Второй – мой земляк Коля Слабко из Рио-де-Могилева, любитель группы «Scorpions» и репчатого лука с салом.
Больших планов на заработки мы не строили, ехали ради романтики, ведомые любопытством. Но когда началась кипучая работа, про сладость утренних романтических грез пришлось забыть. Вставать приходилось в шесть утра под звуки гимна. А если просыпал, то лишался плотного завтрака, и приходилось аккомпанировать урчанием собственного желудка утреннему клацанью деревенских аистов, сидящих на электростолбах. Если подумать, то у аистов, конечно, жизнь – не сахар. Мало того что они своих птенцов выращивают, так еще вынуждены заниматься транспортировкой человеческих детенышей – в порядке оказания шефской помощи. Вот потому у аистов, наверное, вид облезлый и унылый, а песни охламонские – дробь барабанная. Хотя от такой жизни поневоле клювом клацать начнешь! И все-таки волнительные моменты настигли нас в сельской опочивальне уже в первый вечер во время подготовки ко сну. Разместились мы все в одной комнате. Бабка взгромоздилась на печку, нам же с ребятами были выделены места внизу.
Надо отдать должное заботливой старушке: встретила декханка нас хлебом и солью. Но овладевающие сельскими просторами и не догадывались о том, что в дальнейшем придется не только весь каравай отдать, но и самим всю соль слопать! И вообще гораздо гостеприимнее встречать картошкой со шкварками, чем хлебомсолью. Для двоих из нас добрая внимательная хозяйка отвела одну узкую койку с высоченной периной-горкой, на которой не то что спать – в колобки по скатыванию играть опасно. А третьему досталась деревянная скамейка, на местном наречии «канапа». Привозящим студенческий резерв в деревню поселянка сообщила, что за вознаграждение в ее избушке имеются три почти люкс-номера. Как видите, маркетинговый ход у понимающей Василисы был серьезный. Но первокурсники – народ неприхотливый, им и степной камень – подушка, и полевой сухарь – ватрушка. Когда тянули жребий, кому спать на старой скамеечке, «удачу» за лохматый хвост поймал Толик. С благоговением он окинул свое шикарное место дремоты обеспокоенным взглядом… Длина данного деревянного сооружения всем показалась мизерной. О достойной ширине бедолага в тот момент и не подумал.
Смекалистая балагурщица перехватила щемящий сердце взгляд и среагировала быстро: притащила из чулана табуреточку под ноги, чтоб не свисали плачущими ивами и не озадачивали гордых постояльцев… Знала старушенция – лучше маленькое дело, чем большой план бездействия! Студиозус был счастливым и благородным человеком! При взгляде же на нашу с Николаем коечку ему становилось понятно: в ближайшее время сон на мягкой перине отменяется!
Мы привыкли сравнивать себя с другими и соотносить свои успехи с успехами окружающих. В здоровой конкуренции нет ничего плохого, однако чаще всего она перерастает в чувство недовольства самим собой и в зависть по отношению к людям более успешным. Между тем, на свете есть только один человек, с которым нам следует себя сравнивать, – это мы сами, но в прошлом. И если сегодня мы стали хоть чуточку лучше, чем были вчера – значит победа. Поверьте, порой завидовать очень приятно, если завидуешь сам себе!
Приближалась волшебная ночь, в веселых глазах Василисы блеснуло иезуитское сверкание луны. Как и любая историческая достопримечательность, в спутниковом свете она похорошела. «Я люблю ближнего своего так, чтоб он не забывал вести себя, как дальний родственник», – говорил весь ее «ласковый» вид. Она обнажила три острых резца, пугая нас мистическими подозрениями и, спрыгнув с печи, … взяла топор. Оробелые, мы вздрогнули все трое одной волной. Какое-то нежное чувство подсказало, что бабуля бывает агрессивна и часто сама «идет на контакт». А в свете луны, просочившемся сквозь легкие занавески, она, с колющим предметом в руке, маленькая и сгорбленная, выглядела действительно жутко. Но все оказалось не так страшно, селянка всего лишь снова проявила незаурядную народную смекалку: к бокам койки прибила ржаво-кривыми гвоздями ограждение из кольев. Как в хлеве. Благодаря неизвестным силам бабуля, возможно, ныне уже потеряла свой дар подбадривать прихожан и забивать гвозди как свободный человек где ни попадя! Вдохновленный Василисой, я сразу вспомнил знаменитое «Преступление и наказание» Достоевского и его героя Раскольникова с топором в тощей студенческой руке. Правда, в нашем случае отзывчивая секира была в руках не у студента, а у неотразимой старушки. Молодая шляхта завороженно следила за ее действиями, как подростки, увлеченные фантастическим триллером. И понимала, что в то время как многие мечтают о вечной молодости, вечная старость практичнее!
Ночь, неудержимо наступающая по всем фронтам, принуждает людей к отступлению на заранее подготовленные позиции – кровати и диваны. Крутиться ночью нам, конечно, не возбранялось. Последствия в этом случае – только скрип кровати и последующее застревание в прикроватном частоколе. Чего не скажешь о Толике. Первой же ночью он попытался повернуться на свой ребристый бок и пал вместе с хлипкой табуреткой на пол. После нескольких спонтанных кувырков у Толяна выработался стойкий иммунитет к потребности в недвижении ночью на весь период картофельной практики. Отныне, как царевна-лягушка зимой, застывший, он с улыбкой замирал на восемь часов в определенной позе и просыпался, скрипя и похрустывая затекшими конечностями. Возможно, терпеливый Толик улыбался будущему, ведь и оно улыбнется когда-то в ответ!
* * *
Наши непредсказуемые испытания на этом не закончились. На вторую ночь в кровать поденщиков, прямо на меня, приземлился богатырский НЛО. Так и называла вещунья этого толстого кота, любителя местных четырехлапых пушистых дам и теплых возвышенных мест. Одним из таких округов явилась наша перина с двумя аппетитно посапывающими субъектами. От несусветной наглости животного, спросонья передернувшись, как затвор пистолета, я чуть не застрял головой в прикроватной изгороди. Даже забыл, что пунктиры столь дискретны, что не сориентируешься, куда ломиться по тревоге… Веселое котэ же восприняло мой испуг как приглашение для необычного взрыва страсти в наших отношениях, которая взволнует новизной эмоций и впечатлений. В результате он разлегся где-то посреди одеяла. «Мне бы только день простоять да ночь продержаться». И, собрав волю в кулак, я попытался изобразить добродушие.
– Кис-кис-кис, – тянулась воздающая рука к шкуре забавного нарушителя спокойствия. НЛО, видно, давно не дрессировали, и потому он, поддавшись искушению, отчаянно зафыркал, выставляя требующий ласки бок. Заботливая рука медленно переползла в область свободной шкуры на загривке котофея…
Вспомнились уроки метания противотанковых ручных гранат из положения лежа, почерпнутые на начальной военной подготовке в школе. Моя «живая граната» взяла курс в темный угол печки, где на полатях разместился аккуратный «бункер» бабуленции.
Мурлыка был приятно удивлен, что, не прилагая усилий, вернулся за доли секунды в родные пенаты, испытав при этом радость полета белки-летяги. По многообразию звуков, изданных при приземлении могучим телом НЛО, и быстрому лопотанью бабки Василисы было понятно, что попадание пришлось «в десяточку». И в ближайшее время в планы ночного визитера очередная попытка вторжения не входила.
Следующим вечером, перед тем как ложиться спать, мы с дерзким барсиком на мгновение «сошлись во взглядах»…
«Можно ли тебе доверять? Не испугаешь безмятежного гостя своим ночным прыжком с печки?» – спрашивали мои волнующиеся глаза. Грациозный усатый-полосатый, как настоящий вежливый хищник, не моргал – источал спокойствие и целомудренность.
«Спрашиваешь еще…», – так я растолковал кротость в его гармоничном взгляде.
В ту ночь мой обожаемый инстинкт самосохранения подсказал: «Наверху небезопасно, сползи вниз и замри!» Беззаботному Коляну я честно сообщил о возможности противоправных действий со стороны лохмато-хвостатого. Но… не пуган – не зверь! Он душевное предупреждение близко к молодому сердцу не принял и остался нежиться на вершине перины под теплым одеялом, опрометчиво подавая признаки счастливой жизни. Усатый охотник в темноте решил: это беспечно копошится крупный грызун, а посему вскипела горячая кровь предков-тигров, и он ринулся в бой…
Второй грациозный прыжок мышелова пришелся на Колино межреберное пространство, о чем свидетельствовало мгновенное пробуждение туловища с прекратившимся мирным причмокиванием. В силу отпущенного ему дарования туловище пропищало, как комар:
Конец ознакомительного фрагмента.