Глава 3
Володе снилась мама. Вернее, ему снилась вся их счастливая семья. Мама, отец, Аленка, бабушка и он. Они пришли в зоопарк, приехавший к ним на неделю. Этот сон скорее был воспоминанием пережитых событий. Володя знал наперед, что произойдет дальше. Сейчас они подойдут к фотографу, и мама попросит его сделать снимок с чучелом медведя. Иногда, когда Вова вспоминал тот самый момент, он думал, что медведь жил когда-то в одной из клеток передвижного зоопарка, а потом умер (от старости или болезни), и из него предприимчивые люди сделали предмет для развлечения. Чтобы не пропасть добру.
Мама с улыбкой помахала им. Бабушка взяла за руки Алену и Вову и подвела к медведю. Все шло, как и тогда. Все улыбались, даже смесь запахов звериного дерьма и сладкой ваты не мешала радоваться. Когда что-то пошло не так? Володя не знал. Наверное, когда папа куда-то ушел. Вова не был уверен, но… Он во сне понял, что их ждет какая-то беда. Запах экскрементов усилился, люди стали какими-то призрачными, а медведь будто ожил. Нет, он все еще стоял неподвижно, но Володе казалось, что тварь замерла перед броском. Чудовище, пахнущее нафталином, ждало, когда мальчик Вова отвернется, чтобы наброситься на него.
– Вова, я боюсь, – прошептала Алена и прижалась к брату.
Володя все-таки отвел взгляд от мохнатого монстра. Мама и бабушка исчезли (может, ушли за отцом?), а призрачные прохожие уставились на них, будто это Вова и Алена были питомцами зоопарка. Продавщица сладкой ваты протягивала им по палочке с… Вместо волокон сахарной пудры на палочках каким-то образом висел конский навоз. Алена закричала.
– Тисэ, мысы! – прошипел кто-то за спиной парня. – Кот на крысэ!
Володя увидел лысого крепкого мужчину в спецодежде, направляющегося к ним.
– Засумите – он услысыт. – Незнакомец коснулся указательным пальцем полных влажных губ и улыбнулся.
Когда лысый мужчина начал меняться, Володя проснулся. Последним, что увидел Паровоз, был оскалившийся медведь с объективами фотоаппаратов вместо глаз.
Володя встал. Тоня что-то прошептала и перевернулась на другой бок. Одеяло задралось, обнажив ее аппетитные ягодицы. Паровоз прошел в кухню, достал банку «яги» из холодильника, открыл и сделал три жадных глотка. Сон тяжелым грузом давил на сознание, но еще пара глотков «Ягуара» облегчила эту ношу. Проходя мимо спальни, где кувыркались Вася и Соня, Паровоз услышал музыку. Он бесцеремонно открыл дверь и вошел.
– А, Паровозик, заходи, – улыбнулся Вася.
Володя сел рядом с хозяином квартиры и уставился на танцующую Соню.
– Че у вас тут? – спросил он и криво усмехнулся.
– Стриптиз, – ответил Василий и уже шепотом добавил: – Слышь, Паровоз, давай меняться.
Вова вопросительно поднял бровь, но по наглой улыбке приятеля все понял.
– Иди, – разрешил он.
Вася ушел, а Соня изгибалась под какую-то медленную композицию. Когда лифчик упал на ширинку Паровозу, он почувствовал возбуждение. Кошмар начал затуманиваться, а когда Соня нагнулась, показав Володе округлый зад во всей красе, медведь, лысый мужик и дерьмо на палочке были забыты.
Девушка уже была обнажена, но в кровать не спешила, да и Паровоз ее не торопил, несмотря на возбуждение, бьющееся в паху. Соня схватила гирлянду, оставшуюся с Нового года, и начала выплясывать с ней, то надевая ее на плечи, словно шаль, то проводя ею между ног. Мелодия уже сменилась, но неугомонная Сонечка продолжала танец. Он не видел, когда она успела включить гирлянду, но новогоднее украшение начало подмигивать в такт музыке.
Тоня стонала за стеной – Васька старался. Володя улыбнулся, и только когда с губ стриптизерши-самоучки слетел стон боли, он обратил внимание на то, что танец немного странный. Девушку будто трясло от холода. Паровоз вскочил с кровати.
– Что с тобой?
Соня продолжала, выпучив глаза, трястись. Володя подошел к ней и взял за плечо. В глазах вспыхнуло, и Паровоз отлетел назад. Перед тем как потерять сознание, он увидел рядом с Соней лысого мужика из своего сна. Только теперь незнакомец состоял не из плоти и крови, а из миллиона маленьких молний и искр.
Ольге стало скучно. Причем СКУЧНО большими буквами. Болван, возомнивший себя ее мужем, хозяином и еще черт знает кем, постоянно был рядом и все время ревновал, ревновал, ревновал… Как он надоел, черт бы его побрал! Стояла ли она с мальчишками – ревность, с преподавателями – ревность, с девочками… А, вы о пацанах разговариваете! Причем он не спрашивал. Отелло утверждал. На-до-е-ло! А ведь ничего и не было.
Была ли так свята Оля? Даже если и нет, что с того? Ей очень нравился Вячеслав Андреевич – физрук. Возможно, и физрук, и Юрка догадывались о симпатиях Ольги. Тогда поведение последнего понятно, а вот Вячеслав был холоден, как и со всеми своими учениками, а может, даже и больше. Это очень обижало Шевченко, но она знала, что у нее есть Юра Кулешов. Болван, конечно, но ее. Так было до вчерашнего дня. Пока она не сказала себе: хватит. Уж лучше, как Светка Колтун, быть в постоянном поиске, чем жить, как ее мать. Работа, дом, семья. Причем, в каком порядке ни ставь эти понятия, веселее не станет. Скукотища. По мнению Оли, вся ее жизнь потихоньку скатывалась к яме под названием «быт». И Кулешов упорно ее туда толкал.
Шевченко была очень спокойной девушкой, но если ее зацепить… Она хотела мирно расстаться с Юркой, но, как Оля поняла уже через пять минут, этого хотела только она. Юрка уговаривал ее не бросать его, потом угрожал, умолял и снова угрожал. Оля устала. Ску-ко-ти-ща! И тогда она выложила, выплеснула помои, заготовленные специально для такого случая. Олю было не остановить. Она назвала его ничтожеством, призналась в любви к физруку и, самое главное, сказала, что занималась с ним сексом из жалости. И все! Она не знала, надолго ли, но сразу же после этих слов Юрка ушел.
Ольга пыталась переосмыслить свои слова, особенно последнее предложение. Все так, все верно она сказала – и сейчас готова подписаться под каждым своим словом, кроме одной поправочки. Оля занималась с ним сексом из жалости к себе. К себе, любимой, черт возьми! Она боялась остаться без парня. И именно сейчас, чтобы не остаться, как говорится, «с носом», она решила играть по проверенному сценарию Светки Колтун.
«Ничего у тебя не выйдет, дуреха, – подумала Оля. – И все потому, что ты не Светка – раз и много думаешь – два. А время-то идет. Пока ты тут рассуждаешь о правильности принятого решения, Светка стонет в чьих-нибудь объятиях, при этом отключив мозг».
Оля посмотрела на электронные часы. 04:12. Ей совсем не хотелось спать. Она встала, прошла к шкафу и достала пояс Sauna Belt. Она надевала его три раза в сутки, потому что считала себя недостаточно стройной.
Ольга не знала, помогает ли пояс убрать лишнее с боков, но использование его приносило удовлетворение и уверенность в себе. К черту излишки! Да здравствует Sauna Belt! Оля надела пояс, включила в розетку и поставила регулятор температуры на максимум. Все, как в инструкции прописано. Вообще, что касалось этого пояса, за три месяца использования Оля все делала на автомате. Кроме одного. В инструкции был один пунктик, в котором говорилось об использовании прибора исключительно в положении стоя. Оля никак не могла согласиться с этим пунктом и поначалу включала пояс, лежа на спине, а потом, не увидев никакой опасности, и сидя.
Когда начало припекать, Оля убавила температуру и снова погрузилась в раздумья. Потрогала пояс. Все-таки она переживала, что на сгибах могли появиться трещины, а уже через них произойти утечка электричества. Может, и несильная, но для нее, вспотевшей, будет достаточно… Нет, все цело.
«Интересно, что сейчас делает Юрка? – задала сама себе вопрос Оля. – Уж точно не в поясе сидит! Спит твой Юрка. Что ему сделается?»
В коридоре включился свет. Предки бегают. Кто-то прошлепал к санузлу. Звуки доходили до нее четко и настырно, будто кто-то хотел ей сказать: вот, мол, ты не одна живешь, здесь есть еще кто-то. Перестань думать о себе и об этом ничтожестве. Неужели тебе подумать больше не о ком? Подумай о матери, которая завтра опять будет думать, купить ей печенья к чаю или отнести в ремонт сапоги. Подумай об отце, который с утра пойдет «на биржу», а вечером придет уставший, но счастливый, потому что ему пообещают работу с приличным заработком. Это все быт, черт бы его побрал! Но тогда подумай о Светке Колтун. Почему она не задумывается ни о чем в жизни? Не потому ли, что у нее папаша начальник СБ сети супермаркетов? А может, потому, что ее мать главврач городской поликлиники? Она ни о чем не задумывается, потому что у нее есть все. И печенье к чаю, и сапоги (и не из ремонта, а из московских бутиков), и парни. Оле даже казалось, захоти этого Света, то и любой препод будет ее. Хоть физрук, хоть Мегавольт.
Оля улыбнулась, вспомнив шаркающую походку преподавателя физики. Она посмотрела на часы. В одном из пунктов инструкции говорилось о времени использования пояса. Не более тридцати минут. На часах было 03:54. Шевченко округлила глаза, не понимая, что происходит. Она была уверена, что, когда садилась с поясом, было начало пятого. А может, четвертого? Ну, тогда ты пересидела, девочка. Смотри, так от тебя ничего не останется.
Она потянула застежку-липучку и тут же отдернула руку. Оле показалось, что ее ударило током. Сердце бешено колотилось в груди. Она снова задрала сорочку. Осмотрела ту часть пояса, где, по ее мнению, могла быть трещина или царапина. Там ничего не было. Ольга решила не рисковать. Медленно слезла с кровати и выдернула шнур из розетки. Сдернула пояс и бросила его на пол.
Когда она снова посмотрела на часы, на них было 03:49. Чудеса, да и только. Оля подошла к часам и взяла их в руки. 03:48. Она вздрогнула. Ее пугал собственный будильник. Он, будто таймер часовой бомбы, отсчитывал время до взрыва. Или чего-то плохого, жуткого. Она осторожно поставила часы на стол. 03:47. Что-то ей подсказывало, что до 00:00 не четыре часа без тринадцати минут, а три часа сорок… вот уже сорок шесть секунд. Но она ошиблась. Цифры побежали, понеслись. Ольга отступала, пока не упала на кровать.
Когда на циферблате появились злополучные нули, время замерло. Причем это было заметно не только на часах, но и в комнате. Оля ждала (взрыва?) чего-то плохого.
Вдруг цифры моргнули. Потом светодиоды начали поочередно тухнуть и зажигаться, имитируя бегущие огоньки. У Оли закружилась голова, она зажмурила глаза и отвернулась. Когда она посмотрела на часы вновь, циферблат светился. Оля не сразу поняла, что на нем не цифры, а буквы. Шевченко встала, но подойти не решилась. Всмотрелась и прочитала:
– Тисэ.
Как только она произнесла это слово вслух, оно сменилось.
«Кот».
«Шуда».
«Шпес…»
Оля не могла понять, что это за белиберда. Она прошептала увиденные слова:
– Тисэ, кот, шуда, шпес…
На циферблате тем временем появилось:
«ыт!»
– Тисэ, кот шуда шпесыт, – прошептала девушка.
– Тише, кот сюда спешит! – громко произнесла она, когда на часах было 05:02.
Павел пришел домой под утро. Пока успокоили этого малахольного, то да се… Ну, конечно же, выпили. Отец должен был вернуться с минуты на минуту, а у Пашки выхлоп изо рта, как из пивной бочки. Надо искупаться и лечь спать. Может, пронесет… Не пронесло. Отец Пашки, Семен Курагин, не пил вообще, но с ним явно что-то было не то. Он ходил по квартире в обуви, что-то шептал себе под нос, натыкался на предметы, громко ругался и снова начинал бродить по комнатам.
– Надели Пасе галосы и гамасы, – вдруг отчетливо произнес отец и пошел в сторону сына.
Пашка вовремя среагировал и за секунду до того, как в его подушку воткнулось жало огромной отвертки, вскочил с кровати. Хмель улетучился, и запах перегара его уже не волновал. Паша метался по комнате, уклоняясь от выпадов родителя.
– Что с тобой, отец?!
– Сла Шаса по сошше, – произнес Семен, будто это как-то объясняло его поведение, и ударил отверткой еще раз.
Паша увернулся, и оружие с хрустом вошло в дверное полотно. Парень не стал мешкать – оттолкнул отца, открыл дверь и выбежал из комнаты. В квартире оставаться было нельзя. Что бы ни случилось с отцом (сошел с ума, накурился или напился), в одном помещении с ним находиться нельзя. Паша подбежал к входной двери, обулся, схватил куртку. Ему оставалось сделать еще один шаг, когда отвертка вошла в его правую руку чуть выше локтя. Боль пронзила всю руку. Паша взглянул на родителя, и ему показалось, что по телу отца прошла голубоватая электрическая волна, будто он наэлектризовался. Парень развернулся и выбежал из квартиры.
Как только закрылась дверь, тело Семена Курагина дернулось, и он упал. Отвертка отлетела к полке для обуви. Семен содрогнулся, по всему телу побежали электрические волны – они искали выхода. Рука Курагина вытянулась вперед и коснулась розетки, проведенной специально для бритвы и фена. Голубые волны начали сбегаться к кисти руки и, собравшись в сгусток энергии, рванули к розетке. Розетка заискрила, сопротивляясь вторжению незваного гостя, но потом все же приняла, выпустив тоненькую струйку дыма. Семен еще раз дернулся и затих.
– У Масы на кармаске маки и ромаски, – произнесло чудовище и бросилось на Машу.
Стрельцова вскрикнула и проснулась. Кошмары ей не снились уже лет пять. Может, конечно, и снились, но она их не помнила. Этот же сон был таким ярким, что девушке даже казалось, будто она попала в какой-то жуткий мир и в нем происходит все по-настоящему. Машу могут сожрать. Она посмотрела на часы над компьютерным столом и встала. Было десять минут десятого. Она проспала четыре часа, но чувствовала себя выспавшейся. Только ночной кошмар оставил тяжелый след.
Во сне она попала в какое-то здание. Большое строение. Скорее всего, двухэтажное. Оно напоминало Дом культуры или деревенский клуб. Дверные проемы были настолько низкими, что даже Маше с ее ростом метр шестьдесят восемь приходилось нагибаться. Первые две комнаты, в которые ей удалось заглянуть, не представляли из себя ничего необычного, а вот третья удивила девушку по-настоящему. Маша остановилась на пороге и буквально открыла рот. Все стены пестрели надписями. Девушка подошла к одной и прочитала ее:
– Сэпчет коске петусок: видис пысный гребесок? Сепчет коска петуску: саг сагнес – и откусу!
У Маши по спине поползли мурашки даже сейчас от одного только воспоминания. Она подошла к другой надписи:
– Шало было, штало мыло.
Она не поняла, о чем это, но перешла к другой надписи. И тут появился монстр. Теперь она даже не помнила, как он выглядел, но страх еще был в ее сердце. Маша знала, что скоро забудет эту муть. По крайней мере, ей очень хотелось в это верить. Сон не выходил из головы до тех пор, пока не позвонила Светка. Еще четыре часа назад подруга верещала за стеной. Маше надоел ее визг, и она солгала, что позвонили предки и предупредили ее, что собираются вернуться. Светка Колтун собралась, взяла под мышку свое «сокровище» и уехала к двоюродному брату.
Сейчас она, возбужденная, что-то тараторила в трубку. Маша ничего не поняла из сказанного подругой, поэтому перебила:
– Свет, давай встретимся в «Альбатросе». Там и поговорим. Давай через час.
Она нажала отбой, не дав подруге возразить.
Маша знала, что кошмар скорее всего вылился из паршивого гадания. Воистину, не умеешь – не берись. А ее ведь предупреждали. Последнее высказывание призрака «Тисэ, мысы…» было одним из написанных на стене заброшенного дома в ее сне. Там она его не видела, но была уверена, что оно было среди многочисленных «Мас, Мис, косэк и мысэк». Что-то было в этом знакомое. Она где-то уже слышала подобное… Нет, уже не вспомнить.
Маша вошла в ванную. Включила воду и посмотрела в зеркало на свое отражение. На мгновение ей показалось, что она видит перед собой маленькую веснушчатую девочку с русыми косичками. Девочка будто смотрела на нее через призрачное окно из прошлого. Нехорошего прошлого. Сначала девочка стояла, как и Маша, в ванной комнате, но потом стены за спиной девочки начали меняться, и Стрельцова увидела комнату из своего кошмара. Тысячи букв покрывали выгоревшие обои. Маша с ужасом осмотрелась – может, и она вернулась в кошмар. Но нет, она как стояла в ванной, так и продолжала там стоять. Мария снова посмотрела на девочку в зеркале-окне и тут же вскрикнула. За девочкой стоял лысый мужчина в резиновых перчатках.
– У Масы на кармаске маки и ромаски, – произнес лысый, и ванную вместе с зеркалом поглотила тьма.
В «Альбатросе» было как никогда пустынно. Света и Маша сидели за третьим столиком слева от входа. Паша был рад, что решил прийти именно сюда. Вялые движения выдавали бессонную ночь. Только когда он уселся за столик к девушкам, до Павла начало доходить – его пытался убить родной отец.
– Привет, девчонки. – Курагин сел за столик.
– Ты как здесь? – спросила Маша.
– Да вот иду мимо, смотрю, вы сидите… – Пашка поднял руку, подзывая официантку. – Меня хотел убить отец, прикиньте, – сделав заказ, произнес он.
– Наверно, нажрался вчера? – предположила Света.
– Он не пьет уже лет десять, наверное, – Пашка виновато улыбнулся.
– Да я не о нем. Ты нажрался?
– А? Не, ну выпили с Димычем и Юрцом…
– Что? Этот придурок тоже был с вами?!
– Да не, он не пил, – попытался выгородить Паша Диму перед сестрой.
– Ну-ну, что там с отцом? – Маша взяла его за руку. Она была чем-то напугана.
– Он пришел какой-то странный. Я даже подумал, что он запил. Ходил по квартире и что-то бормотал себе под нос, а потом набросился на меня с отверткой.
Официантка принесла заказ – чашку кофе и круассаны. Пока женщина выставляла принесенное с подноса, молодые люди молчали. Потом Пашка закатил рукав и показал рану с запекшейся кровью.
– Мой старик слетел с катушек.
– Поздравляю, сынок. Твой папаша сидит на каких-то колесах, – улыбнулась Маша.
– Че?
– Через плечо. Он нашел замену алкоголю.
Они снова замолчали.
– У Маши на кармашке розы и ромашки, – вдруг произнесла Стрельцова.
Курагин подавился. Откашлялся, запил кофе и, выпучив красные глаза, спросил:
– Это что за хрень?
– Поговорка из моего сна.
Паша кивнул.
– Надели Паше галоши и гамаши, – произнес парень и снова принялся за круассаны.
– Тебе тоже снился сон? – спросила Маша. Она не знала, радоваться этому или нет. Но в глубине души она все-таки радовалась. Радовалась, что не одна попала в этот кошмар.
– Какой сон? – не понял Курагин.
– Ну, ты сейчас произнес поговорку, написанную на стене, – уже не так уверенно произнесла Стрельцова.
– На какой стене? – Света Колтун тоже заинтересовалась их разговором.
– Не важно, – обиженно проговорила Маша и отвернулась к окну. Она поняла, что ошиблась.
– Да нет же, постой, Машка, – Света потянула подругу за рукав. – Ночью мы с Сережкой немного поспали…
– Да ну! – Маша улыбнулась.
– Да не перебивай ты. – Света тоже улыбнулась. – Мне приснился какой-то лысый мужик в резиновых перчатках, как у уборщицы, и с копьем в руке.
Слово «лысый» было волшебным или, в случае Маши, колдовским. Она буквально подскочила на месте.
– И что? Он что-нибудь говорил?
– Да нет. Хотя мне показалось, что он шептал что-то типа «Тисэ, мысы, кот на крысэ…». Ну, помнишь, что нам дух Пушкина написал.
– Это был он! – воскликнула Маша.
– Да нет же, Машенька. Что ж я, по-твоему, дура, что ли? Я видела Пушкина и знаю, что лысый из сна – совсем другой человек. – Она задумалась. – Да нет! Даже если Александра Сергеевича обрить наголо, это будет не он.
Маша едва взяла себя в руки, чтобы не закричать на подружку.
– К нам мог прийти не обязательно дух Пушкина, я же уже говори… – Она вдруг осеклась, вспомнив, что говорила об этом только Стасу.
– То есть как?
– По вызову может прилететь тот дух, который ближе всех. Может, как раз этот лысый в резиновых перчатках и оказался поблизости. И решил с нами поиграть.
– Так он что, нас обманул?
– Скорее, просто поиграл, – ответила Маша. Потом вспомнила о Пашиной истории и обратилась к нему: – Так откуда эта поговорка?
– Мой отец произнес ее, перед тем как наброситься на меня.
– Все это так странно… – Маша задумалась. Она никому не рассказала о видении в ванной. Это самое видение очень напугало ее. Она не хотела возвращаться домой. – Я думаю, что призрак все еще рядом с нами.
Паша ощутил холодок, пробежавший меж лопаток. Он буквально чувствовал, что за ними наблюдают. Курагин медленно обернулся. В зале было пусто. Необычно для этого времени суток. Очень необычно. Он собирался повернуться назад, когда светильник в центре соседнего столика зажегся и потух. Потом светильник подмигнул и на другом столике, на третьем, четвертом. Вскоре шары на столах моргали во всем зале.
– Вы видели? – спросил Паша, когда все закончилось.
– Это все он, – произнесла Маша. – Нам надо поговорить с ним.
– С кем? С Пушкиным? – Света, округлив глаза, все еще смотрела на светильники.
Когда Маша закричала на нее, шар на столике у барной стойки взорвался. Шары взрывались один за другим, приближаясь к столику, за которым сидели ребята. Паша схватил девушек под локти и быстро вывел из кафе. Шар на их столике так и не взорвался. Он зажегся.
Василий Звягин устал. Невыспавшийся, все еще подшофе, он шел на работу. Три часа, проведенные в ментовке, утомили Ваську больше всего. Кто бы мог подумать, что… Он даже сформулировать произошедшее в его квартире не мог своими словами. Только повторял сухое протокольное:
– Владимир Тутуев, находясь в нетрезвом состоянии, под угрозой расправы заставил свою подругу Софью Масюк раздеться и намотать на себя гирлянду, предварительно сняв с нее изоляцию. Когда девушка надела на себя гирлянду, Тутуев включил ее в сеть. Масюк скончалась от поражения электрическим током.
Сухо и грозно, как приговор. Васька не понимал одного: каким образом это все докатилось до смерти. Допустим, эта шлюха могла сама на себя нацепить гирлянду, чтоб она неладна была. То, что она разделась сама, даже допускать не надо. Но вот в чем беда – снять изоляцию и включить в розетку должен был кто-то другой, если, конечно, Сонька не из Клуба самоубийц. В комнате, кроме нее, был только Паровоз. Так что – виновен? Виновен, и приговор обжалованию не подлежит!
Васька вошел через решетчатую дверь заднего входа в кафе «Альбатрос». Пока единственное, что приносило удовлетворение, – это работа мясником. В суете на кухне можно будет хоть как-то отвлечься от видения изуродованного тела Соньки.
Звягин забежал в раздевалку и столкнулся лоб в лоб с хозяином кафе.
– Вася-джан, почему опаздываешь?
Вася знал, что любой ответ вызовет бурю ругани, поэтому просто стоял и молчал.
– Сколько я раз тебе говорил, опоздаешь – уволю?
– Три раза, – едва слышно произнес Василий.
– Что?
– Вы говорили мне три раза, – спокойно пояснил Звягин.
– А-а. Короче, говорю в последний раз…
– Рубен Арамович! – услышали они крик Жанны. – Там снова. – Официантка выглядела напуганной.
Погосян побежал в зал. Жанна дернулась за ним следом, но ее остановил Звягин:
– Что случилось?
– В зале светильники повзрывались.
– Почему ты сказала: там снова?
– Вчера вечером взорвался один. – Жанна повернулась к парню лицом: – Людку и Руслана осколками порезало и, по-моему, какого-то клиента зацепило.
Васька и сам заметил – где он, там проблемы. Причем его мало беспокоило, что эти проблемы как-то касались окружающих его людей. Он знал одно, что ему хреново. Какой-то шлейф неудач тянулся за ним. Особенно ощутимо это стало в прошлом году. В августе прошлого года ушла жена. Горе, не горе – так, пустячок. Поженились они, когда им было по двадцать лет, и прожили вместе три года. Детей бог не дал… К чертям! Не дал! Его любимая женушка не могла забеременеть, а виноват в этом был бог. Почему его сумасбродная теща все время вмешивалась в их дела? У них так всегда. Если виноват в чем-то Васька, то он и оставался виноватым. Как чего-то не могла ее доченька, так непременно «бог не дал». В общем, теща сволочь, жена бывшая… Все, как и должно быть у неудачника.
В августе развод, в сентябре попадание в такие «жернова», что голова до сих пор побаливает. По пьяному делу нарвался и получил. По заслугам или нет – другой вопрос, но «прессанули» его тогда от души, к ноябрю еле оклемался. Потом были допросы по вдруг всплывшему давнишнему делу. Он года три назад в магазине грузчиком работал. Всплыла недостача, по которой вроде бы даже уже кого-то наказали. Оказалось, нет. Управляющая все свалила на бригаду подсобных рабочих. И вот весь ноябрь, да и почти весь декабрь менты мурыжили бывшего грузчика. К Новому году отстали с поправочкой: мы не прощаемся. Это могло значить и то, что они не закончили, а могло быть и производной от фразы, произнесенной Железным Феликсом: «Если вы еще не сидите, то это не ваша заслуга, а наша недоработка». Как в воду, суки, глядели!
Следак, допрашивающий Ваську по «делу грузчиков», даже подпрыгнул, когда увидел Звягина в коридоре.
– Ну что, Звягин, не хочешь жить честно? – с ехидной улыбкой спросил Вершков. Кажется, так он представлялся при первой их встрече.
– Это не я, – как-то по-детски ответил Вася, будто его застукали за поеданием без спроса клубничного варенья.
– Все вы так говорите, – потешался Вершков. – Ну, не ты так не ты, – произнес следователь и ушел.
Еще через час Звягина и Тоньку отпустили. А вот Паровозика, похоже, поставили в «отстойник».
Теперь Васька стоял на своей долбаной работе и думал, из-за него взорвались шары светильников или нет.
Стас проснулся около пяти вечера. Прошел в туалет, помочился, потом попил воды на кухне и уже собирался снова лечь спать, когда раздался телефонный звонок.
– Алле… – протянул Станислав в трубку.
– Привет, Стасик.
Неужели она решила отказаться от идеи обуздать Паровоза?
– Стасик, ты не видел Володьку?
«Ну, слава богу! А я уж подумал, что все, пришло счастье и в мой дом».
– Нет, Машенька. Я вообще-то сплю.
– Ой, Стас, извини.
– Ты где? – спросил парень.
– У Светки. Я звоню, звоню ему…
– Я сейчас буду, – сказал Стас и положил трубку.
Этот шанс нельзя не использовать. Стас поставил чайник и пошел в ванную. Включил горячую воду, добавил холодной и закрыл слив пробкой.
Как только парень вышел из ванной, на запотевшем зеркале начали появляться буквы:
У Шташа погаш газ – газ у Шташа погаш.
Стас прошелся к окну, напевая какую-то мелодию, когда учуял запах газа. Он заглянул под чайник. Так и есть – огонь потух. Стас нажал кнопку поджига, но пламя не зажглось. Черт! А как хотелось кофе… Он посмотрел на холодильник. Там, позабытый всеми, стоял электрический чайник. Стас улыбнулся и достал его.
«Я все-таки попью сегодня кофе».
Налив воды, Станислав поставил чайник и нажал кнопку. Вода, нагреваемая спиралью, зашумела. Любимов прошелся по квартире, все думая о своем везении. Паровоз пропал – раз, Маша просит помочь – два…
– Ну и я сегодня наконец-то попью кофе, – услышав, как выключился чайник, произнес Стас.
Он вернулся в кухню, достал кружку с надписью «Станислав». Подарок Маши. В шестом классе она подарила ему ее, а та до сих пор как новая. Положил две ложки сахара и пол-ложки кофе. Когда он открыл холодильник, чтобы достать молоко, чайник снова включился. Стас закрыл дверь холодильника и снова открыл, будто это как-то могло повлиять на включение-выключение чайника. Вода в чайнике продолжала шуметь.
«Черт! Вода!»
Любимов забежал в ванную комнату и быстро закрыл краны. Выглянул на кухню. Вода в чайнике забурлила. Стас кивнул и начал раздеваться. Услышав щелчок, он снова кивнул и полез в воду.
Стас не любил принимать ванну. Ему это всегда казалось бесполезной тратой воды и времени. Нет, он, конечно, мылся, но исключительно под душем. Это и быстро, и не менее эффективно. Но сегодня он хотел подумать. Предстоящий день рождения обязывал обдумать все. Предки предоставляют им для празднования семнадцатилетия сына их жилплощадь и полную свободу, то есть они собирались куда-то слинять. Стас улыбнулся и закрыл глаза. Образ Маши все время был перед ним, пока он не понял, что засыпает.
«Ничего, сейчас кофе выпью и все будет ОК».
Но он так ничего не выпил.
Уже когда Стас вытирался, то услышал, что чайник снова включился. Черт бы его побрал! Через секунду закипел и снова выключился. Любимов сплюнул, оделся и вышел из ванной. Хотел выдернуть провод из розетки. Его остановило искрящее основание. Чайник от усилий угодить хозяину лопнул, и кипяток теперь заливал стол и подставку, куда и подходило питание. Стас не только слышал треск, но и видел искры. Трогать прибор было опасно, но и оставлять этого так нельзя. Первой мыслью было позвонить кому-нибудь из предков и переложить эту головную боль на них. Но Стас тут же отмел эту идею. Им дай только повод, и тогда они завтра не только останутся здесь, но еще и за стол усядутся вместе с ними. «Нет. Я уж как-нибудь сам», – подумал Любимов и вышел на лестничную клетку, чтобы отключить автомат. Однажды он видел, как отец обесточивал квартиру, чтобы повесить люстру.
Открыв щиток, Любимов долго смотрел на автоматы и счетчик. Понятно, что надо выключать то, что можно выключить, то есть у чего есть кнопка или рычажок. Но ему было страшно. Несмотря на свою невидимость, электрический ток нес колоссальную опасность. Пусть Стас это знал из школьного курса и опытов Мегавольта, тем не менее осторожность не помешала бы. Он протянул руку и тут же прижал ее к груди. Потом, выругав себя за нецелесообразную трату времени, закрыл глаза и опустил рычажок автомата, под которым было выведено красным маркером «ВВОД». Ничего страшного не произошло. Он медленно, не поворачиваясь к щитку спиной, зашел в квартиру и направился в кухню. Выдернул шнур, взял чайник и положил его в раковину.
«Если б я знал, что попить кофе такая проблема, то напился бы воды из крана… Ладно, надо идти к Светке Колтун. А то Маша, чего доброго, решит отправиться на поиски Паровоза».
Ему ничего не могло помешать встретиться с Машей.
Когда он вышел из квартиры, автоматический выключатель в электрощитке включился сам.
Погосян бегал по кухне как ошпаренный и орал о каких-то конкурентах. Вася делал отбивные, поэтому прислушиваться было некогда. Рубен забежал в мясной отдел и встал в дверях. Звягин чувствовал его взгляд на спине.
– Что? – не поворачиваясь к Погосяну, спросил он.
– Вася-джан, ты кур разгрузил?
Чувствовалось, Рубен Арамович ищет повод, чтобы кого-нибудь растерзать.
– Этот тухляк?
Но Вася не был бы Васей, если бы не давал повода.
– Ты, что санпенстанция?!
– Вообще-то, санэпидемстанция. Если че.
После этих слов Звягин ожидал чего угодно. Погосян мог заставить его сожрать тухлых кур, загрузить их назад в «Газель» и снова разгрузить, а потом опять сожрать. Но он молча смотрел на Ваську. По лицу было видно – думает. Выдумывает наказание, сука.
– Умный, да? – Рубен улыбнулся. – Вчера привезли тушку. Обвалять и перемолоть на фарш.
Он вышел, все еще улыбаясь.
Что ж так не везет-то? То, что буржуй назвал тушкой, было тушей килограммов под триста. Сегодня он, конечно, может это сделать (благо мясорубка не ручная), но во вред своему и так хреновому здоровью. Но завтра этот же ехидный Рубен Арамович подойдет и закажет с сотню отбивных, зная, что вся туша ушла на фарш. Нет, Звягин не собирался так подставляться. Начать, конечно, надо, но без фанатизма.
Конец ознакомительного фрагмента.