Глава 2
Маша ждала всех к восьми, но знала, что Светка прибежит раньше всех, чтобы поговорить о своем ненаглядном. Только Маша не была уверена, кто будет ненаглядным в очередной раз. Любвеобильная Светка даже, казалось, и не замечала собственную неразборчивость, а на попытки вразумить ее отвечала, что, мол, это они ей все завидуют. Все подруги вмиг перестали ей завидовать.
У Маши тоже был ненаглядный. И хоть это не принц на белом коне, да и вообще Володю Тутуева трудно назвать положительным героем, но все равно он был самым лучшим. По крайней мере, он уже не ходит с пушком под носом и последний прыщ выдавил года четыре назад.
Дверной звонок как-то странно крякнул и затих. Маша вышла в прихожую, посмотрела на коробочку с нарисованными канарейками, висящую над дверью, пожала плечами и открыла дверь. Мысли о сломавшемся звонке исчезли, как только она увидела Светку. Колтун стояла в норковом полушубке и держала в руке торт.
– Ну, привет, – Светка улыбнулась и прошла в комнату.
Маша жила в сдвоенной комнате малосемейного общежития. Когда-то ее предкам (еще до ее рождения, надо полагать) дали от Завода низковольтной аппаратуры одну комнату, мол, на первых порах, пока не достроится девятиэтажный дом. За семнадцать лет, отданных заводу, их комнатка приросла еще одной, но обещанной квартиры они так и не получили. Тот дом достроили и продали из-за шаткого положения завода. Положение таким же и осталось – по крайней мере, у Завода НВА и двух тысяч заводчан, а директор под шумок построил особняк чуть меньше девятиэтажного здания. И единственное, чего смогли добиться предки Маши, так это захватить соседнюю комнату после смерти ее хозяйки. После объединения двух помещений у Маши появилась собственная комната. Пусть туалет, душ и кухня были общими, зато отведенные родителями девять квадратов были только ее.
– Предки дома? – шепотом спросила Света.
– Нет, уже уехали.
Маша дружила со своими родителями – если, конечно, так можно было сказать. У нее не было никаких секретов от них, а они, в свою очередь, полностью доверяли ей. Хотя Маша знала, что отец непременно зашел к тете Любе из сто шестой комнаты и наказал ей следить за «детьми». Дети. Отец всегда называл Машу и ее друзей детьми. В пятнадцать это злило, а в семнадцать она уже высказывала свое мнение, и, спасибо папе, он прислушивался к нему.
– Так это…
– На два дня, – предугадала вопрос подруги Маша.
– Гуляем, подруга!
– Только сегодня, – поспешила предупредить Мария.
– Да ладно тебе, я думаю, мне и ночи много. Я его сегодня уломаю, – доверительно прошептала Света.
– Ты про Сережку, что ли?
– Нет, блин! Паровоза твоего!
Девушки засмеялись.
Звонок больше ни разу не зазвонил – похоже, сломался совсем. Гости стучали в дверь и небольшими группами проходили в комнату Маши. К без пятнадцати девять собрались все. Маша посмотрела на Вову. Он был пьян и привел с собой каких-то девок и Ваську. Но она готова была простить ему все, поэтому и не возмутилась. К тому же позвонил Пашка и сказал, что Юрка и Оля поссорились и не придут. А сам Пашка наказан предками. Так что народу собралось как раз сколько надо. Конечно, Маша ни в одной книге по спиритизму не нашла информации о точном количестве людей, но ей почему-то казалось (в большей степени хотелось), что в ритуале должно участвовать не меньше восьми человек.
Сережка и Стас поставили стол в центр комнаты, Света и Маша зажгли свечи, Васька и Вова расчертили круг, вырезанный из ватмана, и постелили на стол. Все было готово. До полуночи оставалось десять минут. Паровоз подсел к хихикающим девицам, достал откуда-то баночку коктейля и, открыв ее, сделал два больших глотка.
– Вова, – возмутилась Мария, – пьяному нельзя участвовать в сеансе.
– Так мне что, уйти? – спросил Паровоз и отрыгнул.
– Да и черт с ним, – вступился за «старого приятеля» Стас. – Будет записывать буквы.
– А кстати, – подал голос Василий, – кого вызывать-то будем?
– Пушкина, – пошутил Владимир, и рыжие засмеялись.
– Придурок! – зло сказала Маша.
Она прошла к входной двери, слегка приоткрыла ее, выключила свет и вернулась к столу.
– Света, открой, пожалуйста, форточку.
Колтун приоткрыла окно. Пламя свечей на столе колыхнулось на сквозняке, заволновалось, но потом снова стало ровным и спокойным.
– Все, садимся. – Маша была раздражена. Ее бесил Паровоз, потому что пил, ее вывели из себя Оля, Юрка и Пашка, ее раздражали вечно смеющиеся тупые рыжие курицы.
«Надо успокоиться. Иначе ничего не выйдет», – уговаривала себя девушка.
Они сели за стол, образовав магический круг. В то, что круг станет магическим с таким содержимым, Мария верила с трудом, но она хотела этого сеанса, и выбора у нее особого не было.
– Возьмитесь за руки, – сказала она.
По правую руку от нее сел Паровоз, а по левую – Света Колтун. Они посидели, держась за руки, с минуту.
– Так, все, тишина. Я начинаю.
Маша положила руки на блюдце в центре стола. На мгновение закрыла глаза, а потом, не раздумывая, произнесла:
– Вызываю дух Александра Сергеевича Пушкина!
– О, б…! – вырвалось у Паровоза.
Маша не обратила на это внимания.
– Вызываю дух Александра Сергеевича Пушкина!
Она сделала небольшую паузу и произнесла вновь:
– Вызываю дух Александра Сергеевича Пушкина!
Маша почувствовала, как тарелка под кончиками пальцев задрожала.
– Дух, ты здесь?
Блюдце дернулось и поползло к графе: «ДА».
Было около десяти вечера, когда позвонил Юрка. Паша сидел за компьютером и просматривал ленту друзей «В Контакте».
– Да, – ответил он, так и не оторвавшись от монитора.
– Пашок, выходи, сообразим что-нибудь.
«Сообразим что-нибудь» означало только одно – выпьем по коктейлю. Благо мама у тетки, а отец на дежурстве. Паша хотел отказаться (как он это успешно проделал с Машиным вызовом духов) и проиграть сегодня всю ночь в «R2», но от быстрого отказа его удержал голос друга. Предательство подруги и все такое. Юрке нужно с кем-то поделиться.
– Ты где? – спросил Пашка и выключил компьютер.
– У твоего дома.
– Ну, так заходи, у меня предки в самоволке.
– Нет. Давай к дядюшке Тому пойдем. Сейчас и Димыч подойдет.
Они часто собирались на крыше единственного девятиэтажного здания в городе. Там стояла сваренная из металла небольшая будочка. Внутри вполне помещалось четыре человека. Вот ее-то они и прозвали «хижиной дядюшки Тома».
– Ладно, сейчас выхожу.
Юрка был расстроен. Он рассказал, что поссорился с Олей. Дима с Пашкой знали, что Ольга для него была больше чем подружка. Они с ней с пятого класса. С пятого класса за одной партой, проводы из школы домой, подарки и поцелуи, а с недавних пор и… В общем, до сегодняшнего дня все складывалось хорошо. Секс, вечеринки и даже, как предполагал Юрка, любовь. По крайней мере, он без нее не представлял себе жизни.
– Она смеялась и смеялась, а я стоял как дурак, не зная, смеяться мне или плакать. Тут она остановилась и сказала: Юрочка, неужели ты подумал, что я буду возиться до старости с таким ничтожеством, как ты? Прикиньте?! Мне захотелось ее ударить. Нет, вру! Мне захотелось ее убить. Поэтому я молча ушел. Ушел! Понимаете? Лучше бы я убил ее. А потом и себя. Зачем мне жить? – В глазах Юры стояли слезы.
– Брось ты, Юрок. Сколько их у тебя еще будет? – сказал Димка.
Юрка схватил друга за грудки.
– Она одна такая! Ты слышишь?! Одна! – Отпустил Диму. – А знаете, что она мне еще сказала? Она сказала, что трахалась со мной из жалости. Прикиньте, из жалости! Сука!
Он взял с самодельного низкого столика банку коктейля и сделал три жадных глотка. Ребята сидели молча. Вдруг Юра подпрыгнул с места и помчался к краю крыши. Пашка сообразил первым. Он догнал друга, когда тот уже стоял на парапете. Дима тоже подбежал. Юрка матерился, пытался вырваться. Ребята заволокли его в будку и усадили. Сами сели на выходе, чтобы этот чемпион снова не стартанул.
– Юрок, погоди, – проговорил Пашка, отдышавшись. – Может, ты что-нибудь вытворил до этого, вот она и разозлилась…
– Она трахалась со мной из жалости, – всхлипывая, повторил Юра.
– Женщины бывают очень жестоки, – произнес Димка так, будто ему тридцать, а не пятнадцать.
Парни согласно кивнули.
– Она трахалась…
Вдруг вспышка, а следом треск. Будто молния ударила в крышу. Но молний не может быть в январе. Не может, и все. Пашка выглянул первым. Икнул и снова сел на свое место.
– Мужики, там, по ходу, кабель оборвался, – сказал Паша и отпил из баночки. – Я такое видел, когда с батей на вызов ездил.
– Надо делать ноги. – Димка был младше друзей, но сообразительней. – А то щас набегут… А кого обвинят? Конечно, нас!
– Дергаем, – сказал Юрка и вышел из будки.
Кабель, разбрызгивая искры, извивался у самого спуска с крыши. Пашка побежал в «хижину дядюшки Тома», взял доску и вернулся к выходу. Ловким движением пригвоздил кабель-змею (уроки папы-электрика не прошли даром) и крикнул ребятам:
– Давайте, спускайтесь!
Юрка и Димыч спустились. Паша чувствовал, с какой силой изолированная проволока, наполненная электрической мощью, пытается вырваться. Он бросил доску на кабель и, перебежав по ней, как по мостику, скрылся за дверью. Провод, будто живой, вывернулся, отбросил деревяшку и затих.
– Да ну, хрень это все! – выкрикнул Стас и встал с места.
– Стасик, сядь на место, – предложила Маша, – мы еще не закончили.
– Маш, он врет! – Стасу было стыдно за то, что все узнали о его чувствах к Маше. А еще ему было страшно. Откуда дух (или кто там шевелился под тарелкой) узнал об этом?!
– Стасик, будь любезен, – предложил Паровоз. Ласково, но с нажимом.
Стас сел. Паровоз похлопал его по плечу.
– Продолжай, Мария. – Володя был изрядно пьян.
– Дух, ты здесь? – Маша решила проверить.
Тарелка дернулась и начала передвигаться от буквы к букве: «Б», «У», «Д»…
Когда тарелка вернулась в центр стола, Света подала лист Сереже.
– «Будете отвлекаться – уйду!» – прочитал парень.
– О, б…! – Паровоз отрыгнул. – Обидчивый.
Маша зло посмотрела на приятеля и вдруг спросила:
– Александр Сергеевич, скажите: Володя станет человеком?
Тарелка замерла у сектора «Нет». Потом дрогнула и понеслась по кругу, обозначая ту или иную букву. Света едва успевала записывать литеры.
– Что он там сказал? – спросил Володя.
– «Плачет по ночам», – по слогам прочитала Колтун.
– Кто? – хором спросили рыжие девицы.
Володя вскочил из-за стола. Лицо покраснело, руки затряслись.
– Это чушь! Бред какой-то!
– Успокойся! – Маша потянула парня за рукав. – Садись. С этой штукой бывают проблемы.
Как только Вова сел, Маша положила обе руки на блюдце. Оно дернулось, будто только того и ждало, и двинулось к слову «НЕТ». Маша удивленно вскинула бровь.
– Что «нет»?
Блюдце заходило по бумажному кругу, и Света начала записывать за ним.
– «Это еще не проблемы», – прочитала она.
– Хорошо, – ласково, будто разговаривала с капризным ребенком, произнесла Маша. Она почувствовала, что ее ладони вспотели. – А скажи мне… – Маша задумалась. – Скажи… – Она посмотрела на Сережку Монова. – Кто будет мужем Светы Колтун?
Светка хихикнула и приготовилась записывать. Но по мере написания букв, указанных блюдцем, ее веселье сходило на нет. Потом она вскрикнула и отбросила ручку, будто дохлую крысу.
– Что случилось? – спросила Маша, но рук с блюдца так и не убрала.
Свету всю трясло, она не могла проговорить ни слова. Вася взял листок с ответами духа и прочитал последнюю запись.
– Олег Соколов. Имя как имя, – удивился парень. – Что ты развизжалась?
– Он утонул, когда мы были в третьем классе, – сказал Стас.
– Ну и что? – спросил Володя. Казалось, собравшихся его вопрос поразил еще больше, чем названное духом имя мертвого мальчика. Поэтому Паровоз решил быстренько исправиться: – Может, этот… ну… Пушкин не знал, что пацан утонул.
Глупое предположение, но все-таки лучше мысли о том, что призрак издевается над ними. Но Маша решила проверить.
– Александр Сергеевич, вы знали, что, – голос предательски дрогнул, – Олега Соколова нет в живых?
Блюдце сорвалось с места к слову «ДА» и тут же вернулось назад. Маша отдернула руки, будто хотела показать свою непричастность к происходящему. Девушка испуганно посмотрела на сидящих за столом (возможность того, что это всего лишь чья-то шутка, сохранялась), но она увидела, что ребята напуганы не меньше ее. Чушь! Бред! Ей говорили, что будет весело, но чтоб настолько… Маша взяла себя в руки и снова дотронулась кончиками пальцев до блюдца.
– Может, не надо? – услышала она чей-то шепот.
«Одна из рыженьких, – подумала она. – Может, и правда не надо?»
Но потом решилась и произнесла:
– Дух, ты шутишь?
Блюдце задрожало, будто под него заползла какая-то тварь и теперь пытается вырваться. Маша надавила сильнее. Она прекрасно понимала, что дух не сможет ответить, если обездвижить тарелку, но Маша очень боялась увидеть, что под ней. Но блюдце успокоилось и поползло к «НЕТ».
И тут Маша вспомнила, периодически надо спрашивать у духа о его «самочувствии». Она улыбнулась и спросила:
– Дух, ты устал?
Небольшое колебание, потом – «ДА».
Маша засияла. Теперь все ясно, все встало на свои места.
– Давайте возьмемся за руки, – предложила она.
Когда они создали замкнутый круг вокруг стола, Маша произнесла:
– Дух, уходи! Дух, уходи! Дух, уходи!
Наступила тишина. Парни и девушки продолжали держаться за руки, будто ища поддержки друг друга.
– Это что, и все? – спросил первым Паровоз.
– Руки можете отпустить, – раздраженно сказала Маша. Помедлила некоторое время, а потом положила руки на блюдце и спросила: – Дух, ты здесь?
«ДА».
«Черт! Это не он устал, это я устала!»
– Давайте еще раз, – сказала Маша и взяла за руки Володю и Свету. – Дух, уходи! Дух, уходи! Дух, уходи!
Она снова положила руки на блюдце.
– Дух, ты здесь?
Обманчивая пауза почти заставила собравшихся поверить, что призрак ушел, но блюдце дернулось и указало на слово «ДА».
– Да что это за хрень такая? – возмутился Паровоз.
Маша зыркнула на него – мол, не мешай – и задала вопрос духу:
– Почему ты не уходишь?
Тарелка забегала от буквы к букве.
– «Я хочу поиграть», – прочитала Света.
– К черту! – Володя вскочил со своего места. – Маша, какие игры?!
– Вова, сядь, пожалуйста, – попросила девушка.
Паровоз послушно сел, но по его виду можно было понять – это в последний раз.
Они снова взялись за руки.
– Дух, уходи! – Маше хотелось плакать. – Дух, уходи! Дух, уходи!
Тарелка в центре стола дернулась (Маша сдавила руки Володе и Свете) и двинулась к букве «И». Затем «Г», «Р» и «А». Паровоз буквально подпрыгнул на месте.
– Пошел ты в жопу со своей игрой! – Он схватил бумажный круг и тарелку и закинул в дальний угол. – Все, хватит! Давайте по норам!
– Ты что это, придурок, наделал? – вскочила Маша. – Ты сейчас уйдешь, а мне здесь ночевать с этим… – Маша повернулась и показала на тарелку.
Все посмотрели в угол. Блюдце подползло к букве «Т».
– Что за хрень? – в унисон произнесли Паровоз и Маша.
Света по привычке начала записывать.
Секунд через двадцать откуда-то из коридора донесся хлопок. Ребята ринулись к выходу.
– Какой дебил врубил «козла»?! – заревел сосед дядя Толик.
Паровоз выглянул в коридор. Тьма поглотила длинное помещение.
– Они че, в коридоре гадают? – спросил скорее сам у себя Володя.
– Свет отключился, придурок. – Маша взяла свечу, вышла из комнаты и сразу же наткнулась на «папину помощницу».
– Машенька, это не вы безобразничаете?
– Нет, теть Люб, мы уже расходимся, – заверила девушка и тут же вернулась в комнату.
– Ну да, ну да, – проговорила соседка и скрылась в темноте.
– Ну, что там? – спросил Стас.
– Похоже, и правда кто-то обогреватель включил. А что у вас?
– Не знаю, – произнесла Света. – Белиберда какая-то.
– А ну-ка дай, – Маша взяла тетрадь и начала читать: – «Тисэ, мысы, кот на крысэ!»
– Наверное, «Тише, мыши, кот на крыше», – предположила одна из рыженьких и засмеялась.
– Зашумите – он услышит, – сказал Паровоз и раздавил злополучную тарелку.
Семен Курагин не любил ночные дежурства. Он считал, что человек должен выполнять свои естественные потребности в отведенные для этого часы. Борщ есть в обед, запеканку – на ужин, а спать ночью. Вот так он был устроен. Что ему мешало сменить работу? Да все! В их захудалом городке ОАО «ГорЭлектросети» было самой престижной организацией с выплатой премий, «белой» приличной зарплатой, ежегодным отпуском, оплатой больничного листа. В общем, со всеми благами, оставшимися с советских времен. Нет, можно было, конечно, попроситься и в монтажную бригаду, но пятидневка, проведенная под снегом и дождем, заставляла его отказаться от этой затеи. Его восемь ночных смен в месяц были немного лучше – он был в тепле, перед ним стоял термос с кофе и телевизор с какой-то мурой о политике. Участок, на котором дежурил Курагин, – это десять пятиэтажных домов, расположенных в непосредственной близости друг от друга. Ну и, что особенно радовало, от места пребывания дежурного электрика. В ночное время вызовы были редки, но случались. И поэтому, когда раздался телефонный звонок, Семен понял: это как раз тот редкий случай.
– Да! – Голос выдавал недовольство.
Он терпеливо выслушал говорившего, произнес едва разборчивое «щас бу» и положил трубку. Общежитие, в котором ему предстояло попотеть, находилось через дорогу от ЖЭУ. Хоть это грело. На этом радости, пожалуй, и закончатся. Семен Курагин был, что называется, электриком от бога, но, несмотря на это, он не любил работать в потемках. Шахтерский фонарик на лбу – это, конечно, здорово, но Семен почему-то очень нервничал и потел. Так что выражение «попотеть» все-таки относилось к нему в буквальном смысле.
На пороге его встретила комендант и какой-то пьяный мужик.
– Ну, че, командир, скоро свет дашь? – спросил мужчина.
Семен остановился и посмотрел на весельчака:
– Может, я для начала войду?
– Об чем базар, командир? – Мужик развел руками, мол, добро пожаловать, и отошел в сторону.
– Изолируйте его от меня, – произнес Курагин, проходя мимо коменданта.
Он не был уверен, что женщина услышала, поэтому нагнулся и сказал громче:
– Мне не нужна помощь. Мне нужна тишина.
Комендантша, все так же глупо улыбаясь, взяла под локоть пьяного мужчину и повела в сторону своего кабинета.
– Тишина ему нужна. Тоже мне, настройщик пианинов, – проворчала она и скрылась за дверью с табличкой «Комендант».
Курагин улыбнулся. Все-таки что-то забавное было в сегодняшнем вызове. Но реплика коменданта общежития была последней хорошей новостью.
Семен был уверен, что выбило вводной автомат. В это время года так бывает. Включит какой-нибудь умелец обогреватель собственного производства, вот и не выдерживает старенькая коммутационная аппаратура. Дело-то пустячное – включил, и всё. Но только этот «кулибин» может же и не понять тонкого намека и продолжит греться у своего «козла». Недолго, зато тепло. У Семена жопа взмылится, пока он будет сюда бегать и включать автомат.
Уверенность его сошла на нет, когда он увидел, что все включено и, по сути, работоспособно. То есть три фазы приходили и три уходили. Кабель шел на соседнюю стену к щитку большего размера. Там тоже было все нормально. Такое Семен видел впервые. На каждое крыло этажа стояло по одному автомату, и от них отходил ток. Не может быть! Он еще раз одним щупом мультиметра дотронулся до нулевой шины, а вторым – до выхода автомата. И тут весь мир вспыхнул. Невидимая рука отбросила Семена к противоположной стене. И только когда он, парализованный страхом и болью, сползал по стене, услышал электрический треск. Перед тем как потерять сознание, Курагин увидел искрящийся силуэт человека.
Вася обнял Соню и поцеловал в щечку. Паровоз округлил глаза:
– Это че щас было?
– Паровозик, это любовь. – К Володе подошла Тоня и подставила щечку для поцелуя.
– Любовь, девочка моя, для сопливых пацанов. – Паровоз обнял подругу за талию. – А нам, суровым мужчинам, нужен только секс. – Он опустил руку на ягодицы девушке и засмеялся.
– Ну, секс так секс, – улыбнулась Тоня и сама поцеловала «сурового мужика».
Они разошлись по комнатам. В ту, где за ним «подглядывал» светильник, Паровоз идти отказался. Он и Тоня расположились на диване в гостиной. Разговор с Пушкиным (черт, кому рассказать – не поверят) слегка потрепал нервы, да и от хмеля не осталось и следа. О выпитом напоминал разве что мерзкий привкус во рту. Но Володя по дороге к Ваське набрал себе коктейлей.
Тоня ползала по нему, извиваясь, словно змея. Паровоз лежал на диване, попивал «Ягуар» и думал о прошедшем сеансе. Надо признать, в подобного рода мероприятия, точнее в правдивость этих самых мероприятий, он не верил. «Вызываю Пушкина», «дух, приходи», «дух, уходи» и бла-бла, бла-бла, бла-бла. Все это чушь, бред и развод для слепых. Нет, Володю, конечно, впечатлил ответ: «Он плачет по ночам». Впечатлил, но не больше. Это могло быть обычной гребаной утечкой информации. Кто-то мог подсмотреть, кому-то сказать, приукрасить, и, в конце концов, это могло дойти до Маши и ее ловких пальчиков, которыми она подгоняла тарелку к буквам. Молодец! Опозорила его, как только могла.
«Да и черт с ним! Ты не агент 007, и утечка информации подобного рода не может тебя рассекретить перед спецслужбами других стран. А насчет «опозорила» – тут грех жаловаться. Позор – это для тех, у кого есть совесть. Свою ты утопил вот в этой самой жестяной банке».
Совесть, конечно, у него была, но она, как и ее хозяин, дремала в пьяном сне где-то на задворках его сознания. Так что опозориться он не мог в принципе. Паровоз глотнул еще алкоголя. Тоня пыталась поднять его «дружка», но мысли Тутуева были все еще там, в комнате, подсвеченной десятком огоньков свечей. Все хорошо, как говорится, обман не раскрыт. Маша так натурально округляла глаза, так ловко пихала тарелку по ватману, что даже Паровоз начал верить в вызов духов. Но он знал, что это все неправда, все святочное веселье. Единственный момент заставил его усомниться в своей уверенности. Он и сейчас не давал ему покоя. Тарелка сама подбиралась к буквам, когда они все стояли у двери.
«Тисэ, мысы, кот на крысэ…»
Охренеть. Будто с ними разговаривал шепелявый человек. Паровоз еще не знал, как это происходило (магнит какой-нибудь или еще что), но в появление шепелявого призрака он не верил. Этот момент поразил его, но это всего лишь загадка, которую можно разгадать. Станет ли он это делать? Володя посмотрел на рыжую голову, двигающуюся вверх-вниз у его ширинки. Нет, пожалуй, загадки могут и подождать. Он смял пустую банку и отбросил в сторону. Сосредоточил свое внимание на Тониных потугах все-таки получить сегодня удовольствие. Через минуту девушка, причмокивая, облизывала уже затвердевшую плоть Паровоза. Володя застонал.
Стас помог Маше убраться. Свет включили, как только Колтун и Монов уединились в соседней комнате.
– Что ты об этом думаешь? – спросил Стас и затушил свечу напротив себя.
– Ты о чем? – не поняла Маша.
– Ну, вообще, обо всем этом, – Стас развел руками.
Маша подошла и села за стол.
– Мне страшно, – сказала она так, будто пожелала ему спокойной ночи.
Стас ждал.
– Мне кажется, что нам всем… кто здесь сегодня был… грозит опасность.
– Да ну брось, – не выдержал Стас. – Это же Пушкин! Он что, нас на дуэль вызовет? Всех сразу или по одному?
– Дурак ты, Стас. – Маша встала.
Стас схватил ее за руку:
– Ну, прости, Машунь. Просто мне кажется, что дух поэта не способен навредить…
– Кто тебе сказал, что это был Пушкин? – Маша улыбнулась и снова села. – К нам залетел дух, который был ближе всех.
– Но почему он откликался на…
– Духи любят пошутить… так мне сказали.
– Ну, вот видишь! – подхватил Стас. – Это все равно что ждать опасности от Куклачева.
– Да, наверное, – Маша попыталась улыбнуться. – Но меня все равно пугает.
– «Тисэ, мысы, кот на крысэ»? Как это может напугать?
– Я еще не знаю, но… Что-то зловещее в этом… Как будто считалка из какого-нибудь фильма ужасов.
– Ну, какая это считалка?! Тише, мыши, кот на крыше. Зашумите, он услышит… Это скорее…
Вдруг он представил себе уже немолодого человека с безумными глазами и мокрыми губами, произносящего эту самую фразу. Жутко. Ему стало страшно. Маша увидела реакцию парня и как-то смиренно кивнула:
– Вот и я об этом.
– Да нет, ты не поняла! – Стас подсел ближе. – Маш, а хочешь, я побуду с тобой до приезда родителей?
Она вдруг улыбнулась и положила ему голову на плечо. Ох, как он хотел, чтобы это продлилось вечно! Но она тут же отстранилась и посмотрела ему в глаза.
– Стасик, ты такой хороший. Ты самый лучший друг. – Маша поцеловала его и встала. – Со мной Светка побудет. Спасибо, Стасик.
Светка побудет? Чертова сучка! Стас ненавидел эту потаскушку, прыгающую по койкам. Светка занималась сексом с кем угодно, когда угодно и где угодно. Будто в подтверждение его мыслям, Колтун вскрикнула за стеной. Она трахалась с каким-то спортивным рвением, будто шла на рекорд. Стас ненавидел ее за это. За это, да не за это. Он был влюблен в шлюшку. С первого класса влюблен. В седьмом классе Стас решился и пригласил белокурую девчонку (тогда она вряд ли занималась «спортом») в кино. Она рассмеялась ему в лицо, при всех обозвала уродом и поставила жирный крест на его любви. Превратив это прекрасное чувство в ненависть, которая сегодня поднялась еще на одну шкалу. Побудет она с ней… Маша ее и не увидит. Провизжит в спальне все сутки, сука!
– Ладно, тогда я пойду? – Стас встал.
– Ага.
Стасик остановился у двери.
– А что ты думаешь о том, что Паровоз по ночам плачет? – Стас напоследок решил хоть чем-то расстроить любовь Маши к этому животному.
– Все мы плачем, – проговорила Маша. – Особенно по ночам.