Глава 4
Утро хотя и не внесло безоблачной ясности в мои мысли, но зато подарило позитивный настрой, благодаря которому я приняла твердое решение: следовать намеченному плану, несмотря на все разочарования и противоположности, которые могут меня ожидать.
Сегодняшний день должен быть посвящен Вере Иосифовне Зильберг, одной из коллег профессора Разумова по Техническому университету, с которой он, по словам жены, продолжал поддерживать отношения. На этот раз ехать в Покровск было не нужно. Я оказалась перед дверью кафедры общественных дисциплин, которой, как выяснилось, заведовала Вера Иосифовна, в самом начале рабочего дня.
Но, к моему удивлению, на рабочем месте ее не оказалось.
– Вера Иосифовна уехала на научную конференцию. А вы по какому вопросу? – с любопытством посмотрела на меня секретарша, немолодая уже женщина с маленькими бойкими глазками на востреньком личике, чем-то напоминающая старуху Шапокляк.
Похоже, снова придется рассказывать историю про милицейскую школу.
– Я хотела бы побеседовать о профессоре Разумове. Я собираю дополнительные сведения по этому делу по заданию своего руководителя дипломной работы. Я оканчиваю обучение в школе милиции, – с доверчивой улыбкой сообщила я.
– Ах молодежь! – тоже с улыбкой, но уже с материнской, посмотрела на меня женщина. – Девушка, и на тебе – милиция! Не страшно?
– Что вы, это так интересно – расследования, преступники… вот и по этому делу… – попыталась было я навести женщину на нужную мне мысль, но сбить ее оказалось не так-то легко.
– Вот именно – преступники… Девушка должна выбирать женскую профессию – быть учителем или врачом…
Я почувствовала: если ее сейчас не остановить, словоохотливая дамочка еще долго будет объяснять мне свою систему разделения профессий по половым признакам. Поэтому решила поставить вопрос ребром:
– Вы знаете, что профессора убили?
Ничуть не меняя выражения глаз, смотрящих на мир с оживленным любопытством, Шапокляк изобразила на своем остреньком лице гримасу печального сострадания.
– Да, нам сообщили. Это очень печально. Мы все хорошо относились к Анатолию Федотовичу, когда он работал здесь. И Вера Иосифовна, она тоже… страшно огорчилась.
Невооруженным глазом было видно, что моей собеседнице не терпится высказаться на какую-то весьма интересную для нее тему, но она не знает, как начать. Не имея представления, о чем может пойти речь, я опасалась задавать наводящие вопросы, чтобы это похвальное желание не улетучилось от какого-нибудь моего неосторожного намека.
Чтобы добиться успеха и позволить секретарше высказать все, что было у нее на душе, я решила пойти другим путем и прибегнуть к уже много раз оправдавшей себя классической схеме. Правда, на этот раз у меня не имелось в запасе ни конфет, ни шампанского, но это было делом поправимым.
– Вы знаете, – голосом, преисполненным дружелюбия, сказала я. – Вера Иосифовна, наверное, будет еще не скоро, а дождаться ее мне необходимо. Может быть, мы с вами пока попьем чайку? Я сбегаю, куплю что-нибудь вкусненькое…
Но оказалось, что гостеприимство своей собеседницы я явно недооценила.
– Что вы, деточка, не нужно никуда бегать! Тут у нас не казарма, кусочек печенья к чаю найдем.
– Ой, мне так неудобно, получается, что я напросилась…
Но добрая тетя Шапокляк уверила меня – ничего подобного, она все равно приблизительно в это время всегда пьет чай и ей будет только приятно, если я составлю ей компанию.
Конечно, я предпочла бы кофе, но, понимая, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят, я во второй раз с того времени, как начала расследовать это дело, занялась распиванием чаев с обслуживающим персоналом высших учебных заведений. То, что именно чай – наиболее распространенный напиток в этой среде, было мне хорошо известно, и нарушать эту давнюю традицию было бы неправильно.
По мере того как наши души согревал ароматный напиток, беседа становилась все доверительнее, и я уже чувствовала, что вот-вот моя собеседница, которую звали вовсе не Шапокляк, а Подпалова Степанида Михайловна, откроет мне то заветное, что знала она по интересующему меня вопросу.
– Какие были у них отношения? – спросила я, в очередной раз восхитившись тем, какое вкусное у Степаниды Михайловны печенье.
– Ах деточка, если бы вы знали, какие сложные иногда бывают у людей взаимоотношения! – взгляд Степаниды Михайловны сделался романтическим и загадочным.
Я навострила уши.
– Конечно, Вера Иосифовна старалась не подавать виду… серьезный преподаватель, к тому же теперь – такая должность у него… Но ведь мы, женщины, все чувствуем сердцем?
Я с готовностью кивнула.
– С того времени, как они разошлись с мужем… не знаю, какая была причина, но Вера Иосифовна сильно переживала и, чтобы как-то отвлечься, всю себя посвятила работе. Анатолий Федотович… он всегда был так предан своему делу, подолгу пропадал в институте. Бывало, мы уже все уходим, а они все спорят, обсуждают какие-то проблемы… Ну и…
– И что?
– Ах деточка, что может быть, когда мужчина и женщина постоянно находятся вместе? Конечно, между ними, в конце концов, возникают не только профессиональные чувства. Но вы не подумайте: никаких скандалов или неприличных сцен! Ведь оба они уже достаточно взрослые люди, Анатолий Федотович женат… Думаю, они боялись признаться в этом даже самим себе! Но такое не скроешь… Все мы знали, и все сочувствовали им. Ведь Надежда Сергеевна ни в чем не виновата, она прекрасная женщина, все любили ее… Так все оказалось запутано, что и не распутаешь. С какого-то времени мне стало казаться, что Надежда Сергеевна что-то подозревает. Разумов стал реже встречаться с Верой Иосифовной, они начали ссориться. Однажды – сама я не присутствовала при этом, мне рассказали, – они поругались очень серьезно. Не прошло и недели, как Анатолий Федотович уволился и стал работать в Покровске. Надежда Сергеевна тоже ушла. И даже, насколько я знаю, больше никуда не устроилась. А Вера Иосифовна после развода с мужем так и не вышла второй раз замуж.
– Вы хотите сказать, что профессор Разумов уволился из-за своего романа с Зильберг?
– Не знаю, из-за романа или нет, но одно время они проводили очень много времени друг с другом, а потом поссорились, и Анатолий Федотович ушел, – явно не желая нести ответственность за свои слова, несколько обтекаемо высказалась Степанида Михайловна.
А профессор-то, оказывается, мастер на все руки! И денежки успевал крутить, и романы. А жена, значит, зациклилась на преподавании иностранных языков и не ведала, что у нее под носом творилось? Если верить общительной Степаниде Михайловне, она о чем-то догадывалась, но насколько реальное подтверждение эти догадки получили – вот что хотелось бы знать!
– А Надежда Сергеевна не могла застать… какую-нибудь неподходящую сцену? Для того, чтобы уволиться с работы, тем более они работали здесь не один год… Разумовы достаточно долго работали в университете?
– О да! Анатолий Федотович учился здесь, потом поступил в аспирантуру… и так далее, пошел по восходящей. Он – наш, коренной…
– Ну вот, видите! Он лучшие годы свои отдал университету – и вдруг ушел. Согласитесь, причина должна быть достаточно серьезной.
– Не знаю. Возможно, и было что-то… С нами они свои чувства не обсуждали. Только по каким-то намекам догадываешься… Анатолий Федотович человек был закрытый, необщительный, и Вера Иосифовна лишнего слова никогда не скажет. Когда она с мужем разводилась… и видно было, что переживает, а спросишь: «Нет, ничего, все нормально». Тяжело иногда с ними, – с усталой улыбкой сказала Степанида Михайловна, как говорит о своих питомцах воспитательница детского сада в конце напряженного трудового дня.
Конец ознакомительного фрагмента.