2
Сторонняя разработка
I
Оп-па!.. С добрым утром. Быстро сканируем окружение, нет ли немедленной угрозы, но кажется… Гм… Парим в пространстве. Странно. Никого рядом. Любопытно. Обзор скверный. Ой-ой-ой, дурной знак. Да и хреново как-то. Чего-то не хватает… Часы почему-то отстают, с электроникой неполадки… Нужна полная проверка всех систем.
Ох, ну и дела!
Дрон дрейфовал в межзвездной тьме. Он был совсем один. До слез, до ужаса один. Ошеломленный внутренними разрушениями, он начал разгребать остатки того, что было его системами – энергетической, сенсорной и боевой. Дрон чувствовал себя очень странно. Он знал, кто он такой: Сисела Ифелеус 1/2, военный автономник типа D4 исследовательского корабля «Мир – залог изобилия» из клана Звездочетов Пятой флотилии эленчей-зететиков. К сожалению, в реальном времени его память начиналась с пробуждения здесь, в дохрелионе километров откуда бы то ни было; он, с выпотрошенным нутром, оказался посреди неизвестности. Что за бред?! Кто это сделал? Что с ним случилось? Где воспоминания? Где умослепок?
Он подозревал, что уже знает ответ. Умослепок функционировал на среднем из пяти ярусов его сознания – электронном.
Ниже находились атомомеханический комплекс и биохмический мозг. Теоретически доступ туда был открыт, на практике – заблокирован. Атомомеханический мозг не отвечал должным образом на системные сигналы, а биохимический превратился в месиво: либо дрон недавно предпринял отчаянный маневр, либо был бесцеремонно атакован. Он с радостью вышвырнул бы биомеханический модуль в космос, но воздержался: клеточное месиво, последний шанс на сохранение ментального субстрата, еще могло на что-то пригодиться.
Выше, там, где умослепок должен был функционировать, пара невообразимо широких каналов шла к фотонному ядру и дальше, к подлинной сердцевине ИИ. Оба канала были намертво заблокированы – образно выражаясь, утыканы предупреждающими знаками. Эквивалент сигнального индикатора у фотонной трубы извещал о том, что внутри наблюдается некая активность. ИИ либо сдох, либо пуст, либо просто отмалчивался.
Дрон еще раз проверил системы. Похоже, теперь он отвечал за весь комплекс, вернее, за его остатки. Его волновала судьба сенсорных и боевых модулей. Может быть, они не повреждены, а на самом деле функционируют нормально, под управлением одного или обоих высших ярусов сознания? Он покопался в программной начинке модулей. Нет, нормально работать они не в состоянии.
А вдруг это сымитированная ситуация? Такой возможности исключать не следовало. Своего рода тест: что делать, если внезапно окажешься дрейфующим в межзвездном пространстве, с серьезными повреждениями почти всех систем и сознанием, сведенным к третьему уровню, без всякой надежды на помощь и без воспоминаний о том, как здесь очутился и что вообще произошло. Смахивает на изощренную учебную имитацию, изобретенную коварной Комиссией по обучению и проверке дронов.
Что ж, сейчас ответа все равно не отыскать. Надо действовать так, словно это реальность.
Все это время он обозревал свой умослепок.
Ага.
Два уцелевших закрытых субъядра внутри его электронного разума были помечены как потенциально опасные, с небольшой вероятностью. Аналогичные метки стояли на матрицах процедуры контроля систем ремонта. Дрон пока не стал туда заглядывать. Надо было проверить все остальное, прежде чем распечатывать пакеты, в которых могли оказаться нежелательные сюрпризы.
Что это за место? Он просканировал звезды. В сознании нарисовалась матрица с цифрами. Да, глушь, каких еще поискать. Обычно эту область называли Верхним Листовихрем: сорок пять тысяч световых лет от центра Галактики. Ближайшей звездой, в четырнадцати стандартных световых месяцах, была Эспери – старый красный гигант, давно поглотивший внутренние планеты своей системы: тусклое сияние его газовых оболочек озаряло лишь пару далеких ледяных миров и далекое облако кометных ядер. Никакой жизни, нигде; унылая, бесплодная система, одна из сотен миллионов.
Эта область Галактики была одной из наименее посещаемых и почти незаселенной. Ближайший очаг цивилизации – система Сагрет, в сорока световых годах, населенная разумными ящерицами третьего уровня развития; первый контакт с Культурой – десять лет назад. Ничего особенного. Соотношение интересов/влияний внутри области: крехисилы – 15 %, Хамы – 10 %, Культура – 5 % (стандартный минимум интереса/влияния Культуры, эквивалент фонового космического излучения). Сверх того, разведывательные миссии и облеты со стороны двадцати других цивилизаций, в сумме – 2 %. Больше ничего. Никто не проявлял особого интереса к этой пустынной области, две трети которой выпали из общего поля зрения. Прежде эленчи сюда не наведывались, не считая нескольких случаев дистанционного сканирования, – никаких результатов, никаких примечательных выводов.
Дата – 4.28.803 по календарю, который эленчи до сих пор использовали совместно с Культурой. В краткой сводке записей бортового журнала имелась информация о том, что автономника изготовили (вместе с его близнецом) на корабле «Мир – залог изобилия» в 4.13, вскоре после постройки самого корабля. Самая свежая запись несла дату 28.725.500: корабль покинул обиталище Ярус для стандартного облета внешних регионов Верхнего Листовихря. Сам бортовой журнал отсутствует. Последнее событие, найденное дроном в библиотеке, датировалось…28.802: ежедневное обновление архивов. Это и вправду случилось только вчера или бортовые часы барахлят?
Он внимательно изучил отчеты о неполадках и порылся в воспоминаниях. Профиль повреждений соответствовал плазменному обстрелу. Отсутствие четкого структурирования позволяло предположить, что либо плазменное извержение произошло далеко, либо было чем-то смягчено, а причиной мог стать термоядерный синтез. Вероятнее всего, оно случилось поблизости. У дрона таких возможностей не было, а у корабля были.
Из рентгеновского лазера автономника недавно стреляли. Полещитовые проекторы впитали просочившееся излучение. Такое могло случиться, если бы дрона атаковало что-нибудь вроде его самого. Гм… Близнец.
Он раздумывал. Предпринял поиски. Никаких сведений о близнеце не обнаружилось.
Он огляделся, прикидывая траекторию и продолжая поиски.
Он удалялся от Эспери со скоростью приблизительно двести восемьдесят километров в секунду, почти под прямым углом к плоскости системы. Впереди – он задействовал все свои поврежденные сенсорные системы – ничего. Непохоже, чтобы его на что-то нацелили.
Двести восемьдесят километров в секунду – скорость, близкая к теоретическому пределу, за которым объект такой же массы, что у него, начинает оставлять релятивистский след на поверхности пространства-времени, след, выявляемый высокочувствительными приборами. Совпадение или нет? Если нет, его, наверное, выкинули с корабля по какой-то причине; возможно, Переместили. Он сфокусировался на прошлом. Никакой очевидной точки отсчета, никаких последующих событий. И все же он ощущал намек на что-то.
Дрон перефокусировался, проклиная безнадежно изувеченные сенсорные системы. Позади… газ, плазма, углерод. Он расширил конус фокусировки и обнаружил расползающееся облако обломков, следовавшее за автономником со скоростью примерно в десять раз меньше его собственной. Он снова прокрутил картинку с облаком частиц. Оно появилось в сорока километрах от места, где дрон очнулся 1853 миллисекунды назад.
Похоже, он почти полсекунды дрейфовал без сознания. Ужас.
Он просканировал далекое расширяющееся облако частиц. Раскаленные обломки располагались хаотически. Произошла катастрофа – возможно, вследствие битвы. Углерод и ионы первоначально могли быть частью его самого, корабля или даже человеческого существа. Несколько молекул азота и двуокиси углерода. Кислорода не было.
Но скорость в десять раз меньше его собственной. Странно. Казалось, автономника аккуратно вычленили из внезапно возникшей массы материи. Или опять же Переместили.
Дрон снова сфокусировался на себе, на запечатанных ядрах своего ментального субстрата и предупреждениях. «Нет, больше терпеть нельзя», – подумал он.
Он обследовал два ядра. «ПРОШЛОЕ» – гласила метка на первом из них. Второе обозначалось просто «2/2».
«Ну-ну», – подумал дрон.
Он вскрыл первое ядро и нашел там свои воспоминания.
II
Генар-Хофен, со всех сторон омываемый струями воды, парил в антигравитационной душевой кабинке. Вентиляторы, отсасывавшие воду из кабинки, этим утром ужасно шумели. Частью сознания он понимал, что ему не хватает кислорода и нужно или вылезать из душа, или ощупью искать загубник, который, конечно же, обнаружится в самую последнюю очередь и в самом неожиданном месте, куда сразу не доберешься, если глаза не открыть. Вот незадача! Нет, лень. Ему и так хорошо.
Он стал ждать: какое чувство не выдержит первым?
Разумеется, мозг не смог остаться равнодушным к тому, что Генар-Хофен задыхался. Внезапно он обнаружил, что полностью проснулся и машет руками, как утопающий немодифицированный человек, страстно желая сделать вдох, но боясь сделать это из-за скопления водяных шариков. Глаза его распахнулись. Он увидел кислородную маску с загубником и схватил ее. Вдохнул. Ох, светло-то как, аж слепит! Глаза уменьшили яркость. Вот так лучше.
Что ж, пожалуй, на сегодня душа хватит.
– Выключить. Выключить, – несколько раз пробормотал он в маску.
Вода продолжала поступать. Он вспомнил, что модуль с ним не общается: вчера вечером Генар-Хофен приказал скафандру не принимать больше никаких вызовов. Видимо, в ответ на такое безответственное поведение модуль решил вести себя по-ребячески. Генар-Хофен вздохнул.
К счастью, в душе имелся выключатель. Струи исчезли, в кабинку стала понемногу возвращаться гравитация, и Генар-Хофен медленно опустился вместе с водяными шариками. Включился Отражатель. Пока уходили остатки воды, Генар-Хофен осмотрел себя: втянул живот, выпятил подбородок, повернул голову, добиваясь наилучшего ракурса, и пригладил несколько вставших дыбом светлых кудряшек.
– Ну что ж, – сказал он в пространство, – я чувствую себя хреново, но выгляжу по-прежнему отлично.
Наверное, даже модуль в кои-то веки его не слушал.
– Прости, что поторопил, – сказал образ дяди Тишлина.
– А, ничего, – промычал он с полным ртом фейлиного стейка и тут же запил мясо теплым травяным отваром – лучшим средством от недосыпа, если верить модулю. Вкус был мерзким, так что это походило на правду. А может, модуль просто отпустил очередную шуточку.
– Выспался? – спросил образ дядюшки, сидевший напротив Генар-Хофена в столовой модуля – очаровательном просторном помещении, полном цветов и фарфоровой посуды.
На три стены столовой проецировались – похоже, в реальном времени – виды залитой солнцем горной долины, которая на самом деле находилась за пол-Галактики отсюда. За спиной голографического гостя, у стены, парил маленький дрон-сервировщик.
– Целых два часа проспал, – ответил Генар-Хофен.
В общем-то, узнав о голографическом визите дядюшки, Генар-Хофен мог бы секретировать стимулянт, позволявший бодрствовать всю ночь, и к этому времени уже разобрался бы с делом, но его совершенно не прельщали неизбежные побочные эффекты, а кроме того, он хотел показать, что не собирается повиноваться только потому, что его любимого дядюшку заставили отправить семантико-сигнальный умослепок, или как там модуль обозвал эту хреновину. Единственной уступкой с его стороны, ввиду срочности дела, стало полное отсутствие сновидений. У него имелся целый набор сценариев для ночных грез. Некоторые включали чудесные сексуальные сцены, и отказ от них был для Генар-Хофена серьезной жертвой.
Поэтому он лег и поспал хорошо – хотя, пожалуй, и недолго, – а сообщение от дяди Тишлина, терпеливо перебирая свою абстрактную семантику, дожидалось его в ядре ИИ-модуля.
Пока что они лишь обменялись несколькими общими фразами, поболтали о старых временах – отчасти, конечно, с целью убедить Генар-Хофена, что образ послан его дядей и что ОО делают ему огромное одолжение, отправляя не один, а два личностных слепка, в расчете подбить Генар-Хофена на… необходимый им поступок. (Нельзя было также исключать, что голограмма на самом деле – мастерская подделка, сфабрикованная ОО, но это уже отдавало откровенной паранойей.)
– Я так понимаю, – сказал голографический Тишлин, – что у тебя выдался удачный вечер.
– Ага, оторвался по полной.
Тишлин озадаченно посмотрел на него. Генар-Хофен проследил за переменой на лице голографического образа и задумался над тем, насколько совершенно воспроизведен его дядя в этом слепке, закодированном – или, если угодно, живущем – в ядре ИИ-модуля. Это создание послано сюда в виде цифровых последовательностей, чтобы склонить его к сотрудничеству с Особыми Обстоятельствами. Способно ли оно испытывать подлинные эмоции или всего лишь притворяется?
«Черт, а ведь мне и впрямь хреново, – подумал Генар-Хофен. – О таких вещах я со студенческих времен не задумывался».
– И как же ты отрываешься по полной с этими… чужаками? – недоуменно спросил дядюшка.
– Все зависит от подхода, – загадочно ответил Генар-Хофен, отрезая кусочек стейка.
– Но ты же не можешь пить и есть с ними, по-настоящему касаться их, проникаться их желаниями… – продолжил Тишлин, наморщив лоб.
Генар-Хофен пожал плечами.
– Это нечто вроде перевоплощения, – сказал он. – Дело привычки. – Он жевал мясо, пока дядина программа, или как ее там, осмысливала услышанное, а потом наставил на голографического гостя столовый нож. – Кстати, вот это мне и хотелось бы получить в обмен на мое – пусть и маловероятное – согласие исполнить их поручение.
– Что именно? – откинулся в кресле Тишлин, скрестив руки.
– Я хочу стать Хамом.
Брови Тишлина взметнулись.
– Чего ты хочешь, мальчик мой? – переспросил он.
– Хотя бы на время. – Генар-Хофен повернул голову к автономнику позади; машина поспешно приблизилась и наполнила стакан отваром. – Мне нужно тело Хама, чтобы я иногда мог в него входить и… становиться одним из них. Уподобляться им. Общаться с ними. И никаких проблем в этом не вижу. Я им не раз объяснял, что это заметно улучшит отношения Хамов с Культурой. Я смогу их лучше понять, войти в их общество. От дипломата именно эта хренотень и требуется! – Он рыгнул. – И это возможно. Вон даже модуль эту процедуру способен провести, но отказывается, потому что, видите ли, не положено, он уже справки наводил. Да я и сам все стандартные отговорки знаю, но все равно – идея отличная. Мне точно понравится – конечно, если я в любой момент могу перескочить обратно в свое тело… Дядюшка, по-твоему, это возмутительно?
Образ помотал головой:
– Ты всегда был странным ребенком, Бир. От тебя всегда можно было ожидать чего-нибудь подобного. Впрочем, у того, кто добровольно решил жить среди Хамов, в голове должно быть невесть что.
Генар-Хофен широко развел руками и возразил:
– Но я лишь следую твоему примеру!
– Я лишь хотел встречаться со странными чужаками, Бир, но превращаться ни в кого не собирался.
– Да ну тебя! Я-то думал, ты будешь мной доволен.
– Я тобой вполне доволен, но меня все это беспокоит. Бир, ты серьезно? В обмен на выполнение просьбы ОО ты требуешь превратить тебя в Хама?
– Да, – подтвердил Генар-Хофен и, прищурившись, поглядел на потолочные балки. – Помнится, вчера вечером я еще и личный корабль себе выпросил, вот, «Смерть и гравитация» подтвердит… – Он покачал головой и рассмеялся. – Ох, приснится же такое! – Он прожевал последний кусочек стейка.
– Мне сообщили обо всем, что тебе готовы предложить, – произнес Тишлин. – Тебе не приснилось.
Генар-Хофен посмотрел на него.
– Правда? – спросил он.
– Правда, – ответил Тишлин.
Генар-Хофен медленно кивнул и осведомился:
– А тебя как в это дело затащили, дядюшка?
– Бир, меня попросили. Я, может, и уволился из Контакта, но всегда рад им помочь… если у них проблемы возникают.
– Это не Контакт, дядюшка, – негромко заметил Бир. – Это Особые Обстоятельства. Они играют по другим правилам.
Тишлин серьезно взглянул на него и, будто оправдываясь, произнес:
– Мальчик мой, я знаю. Прежде чем соглашаться, я справки навел. Все сходится. С виду все… в порядке. Нет, безусловно, ты и сам проверь, но, судя по всему, мне сказали правду.
Помолчав, Генар-Хофен вздохнул:
– Ладно. И что тебе сказали, дядюшка?
Он допил травяной отвар, поморщился, утер губы салфеткой, осмотрел ее, потом заметил осадок в стакане и укоризненно взглянул на дрона-сервировщика. Тот качнулся – аналог пожатия плеч – и унес стакан.
Образ Тишлина подался вперед и сложил руки на столешнице:
– Знаешь, Бир, я тебе кое-что расскажу.
– Я весь внимание. – Генар-Хофен снял с губы какую-то соринку и вытер палец о салфетку.
Дрон-сервировщик начал убирать со стола.
– Давным-давно, очень далеко отсюда, – начал Тишлин, – две с половиной тысячи лет назад, в тонком звездном завитке, вне плоскости Галактики, близ Асатьельского скопления, а по правде говоря, далеко и от него, и от всего остального, – «Трудный ребенок», один из первых экспедиционных кораблей Контакта, класса «Трубадур», наткнулся на огарок очень старой звезды. ЭКК стал исследовать эту область и обнаружил не одну странность, а две.
Генар-Хофен закутался в халат и с легкой улыбкой откинулся в кресле. Дядюшка Тиш всегда любил травить байки. В числе самых ранних воспоминаний Генар-Хофена были посиделки на длинной, залитой солнечным светом кухне их дома в Ойс, на орбиталище Седдун. Мама, другие взрослые, кузены и кузины входили и выходили, болтали и смеялись, а Генар-Хофен сидел на коленях у дядюшки и слушал его рассказы. Даже обычные сказки у дяди Тиша звучали куда интереснее, а порой он рассказывал истории из своей жизни – как он работал в Контакте, как странствовал по Галактике на всевозможных кораблях, как исследовал загадочные новые миры, встречался с удивительными инопланетными созданиями и постоянно обнаруживал среди звезд всяческие чудеса.
– Во-первых, – начал голографический образ, – по всем признакам мертвая звезда была невероятно старой. Использованные в то время методики указывали на возраст в триллион лет.
– Чего-о? – недоверчиво протянул Генар-Хофен.
Дядя Тишлин развел руками:
– Корабль тоже не поверил. Эти неправдоподобные цифры он получил с помощью… – образ отвел взгляд в сторону, как всегда поступал дядя Тишлин в мгновения задумчивости, – с помощью изотопного анализа и оценки эрозии, возникающей под воздействием потока частиц.
– Технические термины, – с улыбкой кивнул Генар-Хофен.
– Технические термины, – улыбнулся в ответ образ Тишлина. – Но все виды анализа и способы вычислений давали один результат: эта мертвая звезда как минимум в пятьдесят раз старше Вселенной.
– Надо же, а я об этом никогда не слыхал, – задумчиво покачал головой Генар-Хофен.
– Вот и я тоже, – согласился Тишлин. – Выяснилось, что впоследствии эти сведения все-таки были обнародованы, но далеко не сразу. Открытие так ошеломило корабль, что он не включил информацию в отчет, а сохранил ее в своем разуме.
– А разве тогда уже имелись полноценные Разумы?
Образ Тишлина пожал плечами:
– Существовали разумы с маленькой буквы, ядра ИИ, как их сейчас называют. Но они, разумеется, обладали самосознанием. В общем, информация, так сказать, осталась у корабля в голове.
А значит, она являлась собственностью корабля. Мысли и память оставались чуть ли не единственным объектом частной собственности в Культуре. Любой отчет или анализ, выложенный в открытой информационной сети, теоретически становился общедоступным, но мысли и воспоминания человека, автономника или корабельного Разума являлись частной собственностью, а попытка читать чужие мысли – не важно, человека или устройства, – считалась верхом непристойности.
Сам Генар-Хофен всегда считал это правило справедливым, хотя уже много лет он, как и многие другие, подозревал, что в нем заинтересованы прежде всего Разумы Культуры, и в частности Разумы Особых Обстоятельств.
Благодаря этому запрету все обитатели Культуры могли держать свои тайны при себе и предаваться мелким проделкам и махинациям. Но если у людей это выливалось в розыгрыши, приступы ревности, смехотворные недоразумения и безответную любовь, то Разумы, ссылаясь на запрет, порой забывали сообщить об обнаружении новой цивилизации или предпринимали попытки самостоятельно изменить ход истории какой-нибудь высокоразвитой, хорошо известной культуры (существовали невысказанные опасения, что однажды они попытаются проделать это и с само́й Культурой… если, конечно, этого уже не произошло).
– А что с людьми, которые летели на корабле Культуры? – спросил Генар-Хофен.
– Они обо всем знали, но хранили молчание. Кроме того, они столкнулись сразу с двумя странностями и полагали, что вторая связана с первой, но не могли понять, как именно. Поэтому они и решили сначала понаблюдать за развитием событий, а уж потом известить остальных. – Тишлин пожал плечами. – Это понятно: столкнувшись с такой необъяснимой штукой, надо не кричать об этом на каждом углу, а хорошенько подумать. В наши дни такая скрытность невозможна, но тогда правила были не такими строгими.
– И что это была за вторая странность?
– Артефакт. – Тишлин снова откинулся в кресле. – Вокруг невообразимо древнего светила вращалось абсолютно черное тело – идеальная сфера диаметром пятьдесят километров. Корабль использовал все свои датчики и аппаратуру, но никакой информации об артефакте получить так и не смог, а сам объект не подавал признаков жизни. Внезапно у «Трудного ребенка» обнаружились неполадки с двигателями – даже в те дни вещь почти неслыханная, – и ему пришлось покинуть систему, где располагались звезда и артефакт. Само собой, он оставил там кучу спутников и сенсорных платформ, чтобы наблюдать за артефактом, – все, что у него было, плюс кое-какие устройства, сработанные на месте. Однако экспедиция, прибывшая туда через три года – дело было на окраине Галактики, а корабли в те времена двигались куда медленнее, – не обнаружила ничего. Ни звезды, ни артефакта, ни датчиков, ни платформ с дистанционным управлением, оставленных «Трудным ребенком»; сигналы от них, по всей видимости, прекратили поступать незадолго до входа второй экспедиции в зону прямого наблюдения. Рябь в гравитационном поле указывала на то, что звезда и, вероятно, все остальное исчезли, как только «Трудный ребенок» покинул эту зону.
– Как – исчезли?
– А вот так, взяли и исчезли. Бесследно, – подтвердил Тишлин. – Вообще не пойми что: потерять солнце, пусть даже мертвое, – это не шутка. Тем временем всесистемник, с которым «Трудный ребенок» состыковался для ремонта, обнаружил, что двигатели ЭКК пришли в негодность не от внутренних неполадок, а из-за стороннего вмешательства в их работу. Фактически ЭКК подвергся атаке. – Он хлопнул ладонью по столу. – Это, наряду с исчезновением звезды, осталось необъяснимым, однако почти двадцать лет все шло своим чередом. Проводились расследования, созывались специальные комиссии, но самое правдоподобное предположение состояло в том, что все это было высокотехнологичной проекцией, созданной некоей древней цивилизацией со специфическим чувством юмора. Появилось и другое, менее вероятное объяснение: звезда и все остальное провалились в гиперпространство. Правда, такое явление не прошло бы незамеченным… В общем, загадку обсуждали на все лады, но потом она приелась до полного безвкусия и перестала быть интересной. Через семьдесят лет «Трудный ребенок» ушел сначала из Контакта, потом из Культуры и стал Отшельником – очень необычное поведение для корабля его класса. А все люди, которые находились у него на борту, избрали так называемые Нестандартные формы существования.
Судя по скептической гримасе на лице Тишлина, он считал это выражение не слишком-то информативным. Откашлявшись, образ продолжил:
– Часть людей выбрала бессмертие, а часть – самоэвтаназию. Оставшиеся подверглись деликатному, но тщательному обследованию, не показавшему ничего необычного. А потом корабельные дроны присоединились к одному и тому же Групповому Разуму – который опять-таки ушел в Отшельничество – и с той поры не вступали в контакт ни с кем. Это еще более необычно. В течение века почти все люди, выбравшие бессмертие, погибли вследствие перехода к следующим, «отчасти несовместимым», Нестандартным формам существования. Затем Отшельники и Особые Обстоятельства – последние к тому моменту всерьез заинтересовались происходящим, что неудивительно, – полностью потеряли связь с «Трудным ребенком». Похоже, он бесследно пропал. – Образ пожал плечами. – Это произошло полторы тысячи лет назад, Бир. С тех пор корабль никто не видел и ничего о нем не слыхал. Останки некоторых погибших проанализировали с использованием новейших методик и выявили потенциальные изменения в наноструктуре мозгового вещества, но дальнейшие исследования сочли невозможными. Наконец, спустя сто пятьдесят лет, историю предали огласке, в прессе она обсуждалась на все лады, но спрашивать было не с кого – нет ни корабля, ни дронов, ни людей. Не с кем говорить, не у кого брать интервью, некого описывать. Все сошли со сцены, включая и главных звезд – светило и артефакт.
– Ну-у-у, – протянул Генар-Хофен. – Все это очень необ…
– Погоди! – Тишлин воздел палец. – Есть одна зацепка. Пятьсот лет назад объявился человек с «Трудного ребенка». Не исключено, что с ним можно побеседовать, хотя последние двадцать четыре столетия все они избегали разговоров.
– Человек?
– Человек, – кивнул Тишлин. – Женщина. Капитан корабля.
– Тогда еще были капитаны? – Генар-Хофен улыбнулся и подумал: «Чудеса, да и только!»
– Уже тогда должность была чисто номинальной, – признал Тишлин. – Женщина командовала не кораблем, а экипажем. В общем… она существует, хоть и в несколько сокращенном виде. – Образ Тишлина, выдерживая паузу, внимательно посмотрел на Генар-Хофена. – На Хранении у всесистемника «Спальный состав».
Образ снова умолк, рассчитывая, что племянник отреагирует на это название, но Генар-Хофену удалось сохранить невозмутимый вид.
– К сожалению, осталась только ее личность, – продолжил Тишлин. – Хранилище на одном из орбиталищ, где находилось ее тело, было уничтожено при атаке идиран полтысячи лет назад. Считай, нам повезло; она так умело заметала следы – видимо, при содействии сочувствующего ей Разума, – что, не случись атаки, никто о ней не узнал бы. После гибели тела записи тщательно перепроверили и лишь тогда выяснили, кто она такая. Более того, Особые Обстоятельства подозревают, что она располагает определенной информацией об артефакте, – точнее, они уверены, что сведения у нее есть, но сама она об этом не знает.
Генар-Хофен помолчал, рассеянно теребя поясок халата. «Спальный состав». Давно он не слышал этого имени, давно не вспоминал о старой машине. Корабль ему иногда снился, пару раз даже являлся в кошмарах, но Генар-Хофен так старался об этом забыть, так настойчиво загонял отзвуки воспоминаний в дальние уголки разума, что теперь, при упоминании этого имени, почувствовал себя странно.
– А почему сейчас, спустя два с половиной тысячелетия, вся эта история обрела такую важность? – спросил он у голограммы.
– Дело в том, что объект, похожий на артефакт, обнаружен у звезды Эспери, в Верхнем Листовихре, и ОО нуждаются в любой информации, которая поможет решить проблему. Там нет огарка звезды возрастом в триллион лет, но есть такой же на вид артефакт.
– А что я должен делать?
– Проникнуть на борт «Спального состава» и поговорить с мимиджем – кажется, это конструкт ее личности внутри Разума… – неуверенно пояснил образ. – Я о таком и не слыхал… Короче, надо уговорить ее совершить возрождение, чтобы с ней могли побеседовать. «Спальник» ее просто так не отпустит и, уж конечно, не станет сотрудничать с ОО. Но если женщина сама попросит о возрождении, то кораблю придется удовлетворить ее желание.
– А почему… – начал было Генар-Хофен.
– Это еще не все, – поднял руку Тишлин. – А если она не согласится на возрождение, ее умослепок можно будет скопировать особым устройством, через канал, по которому будет вестись разговор с мимиджем. Всесистемник ничего не узнает. Понятия не имею, как именно все произойдет: по-моему, к этому причастен корабль, на котором ты полетишь к «Спальнику» после того, как зафрахтованное судно Хамов доставит тебя на Ярус.
Генар-Хофен придал лицу как можно более недоверчивое выражение.
– А это вообще возможно? – спросил он. – Ну, копирование без ведома «Спальника».
– Не знаю, – пожал плечами Тишлин. – В ОО полагают, что да. Короче, вот это я и имел в виду, говоря о похищении души мертвой женщины…
Генар-Хофен задумался.
– А что за корабль отвезет меня к «Спальнику»?
– Мне не… – начал образ, потом удивленно умолк. – А, только что сообщили. ЭКК «Серая зона». – Образ улыбнулся. – Судя по всему, ты о нем наслышан!
– Да уж, наслышан, – подтвердил Генар-Хофен.
«Серая зона». Ее поведение осуждали и презирали все корабли Культуры; она проникала в сознание разумных существ с помощью электромагнитных эффекторов – далеких потомков аппаратуры противодействия электронному шпионажу, используемой цивилизациями третьего уровня. Это сложнейшее мощное оружие было так же просто в обращении, как и арсенал обычных кораблей Культуры. Применяя эффекторы, «Серая зона» проникала в клеточное вещество животного разума и употребляла полученные сведения в собственных, обычно мстительных целях.
За это гнусное пристрастие корабль-изгой прозвали «Мозгодралом», – впрочем, в переговорах с ним другие Разумы этой клички не использовали. Он причислял себя к Культуре и формально оставался ее гражданином, но все его чурались, и он фактически стал изгнанником среди кораблей, составлявших грандиозный разнокалиберный метафлот Контакта.
Да, Генар-Хофен много слышал о «Серой зоне». Теперь все начинало обретать смысл. Именно «Серая зона» и была кораблем, способным, а главное, дерзнувшим бы похитить Хранимую душу из-под носа «Спальника». Последние десять лет «Серая зона» активно совершенствовала методы проникновения в сны и воспоминания представителей различных биологических видов, а «Спальный состав», по слухам, вот уже лет сорок не развивал свои технологии, посвящая все время иному, не менее оригинальному увлечению.
Образ дяди Тишлина, рассеянно глядя на Генар-Хофена, произнес:
– В этом вся красота. У «Спального состава» свои причуды, но он, как и остальные всесистемники, «Серую зону» на борт не пустит. ЭКК придется ждать снаружи, что весьма упрощает затею с похищением мимиджа. Если бы «Серая зона» в этот момент была на всесистемнике, кража не осталось бы незамеченной.
Генар-Хофен задумчиво сказал:
– Значит, артефакт… По-моему, это смахивает на… как там это называют… Внеконтекстный парадокс?
– Проблема, – поправил Тишлин. – Внеконтекстная проблема.
– Гм… Ну да. Она самая. Почти.
С Внеконтекстной проблемой большинство цивилизаций сталкивается лишь однажды, поскольку обычно она носит характер точки, завершающей предложение. Суть Внеконтекстной проблемы чаще всего объясняют на следующем примере. Представьте, что ваше племя живет на большом плодородном острове. Вы расчистили землю, изобрели колесо, письменность и прочее, соседи либо порабощены, либо склонны к сотрудничеству, но в любом случае не представляют угрозы. Итак, все излишки продукции уходят на постройку святилищ в вашу честь, а ваша власть и авторитет практически абсолютны – достопочтенные предки о таком и не мечтали. Жизнь идет ровно и гладко, как долбленая лодка по мокрой траве… Вот только в бухте внезапно появляется зазубренный кусок железа без парусов и с дымным следом позади, на берег высаживаются какие-то типы с непонятными палками и сообщают, что вас открыли, что вы стали подданными императора, жаждущего даров под названием налоги, и что вот эти ясноглазые духовные лица хотели бы перекинуться парой слов с вашими жрецами.
Вот так и выглядит Внеконтекстная проблема. В усложненном, высокотехнологическом варианте подобное происходит в планетарном масштабе, когда первооткрывателями цивилизации выступают какие-нибудь Хамы, а не, скажем, Культура.
У Культуры случалось много небольших ВП, и, если бы не соответствующие меры, ей грозила бы гибель, но пока все заканчивалось благополучно. Считалось, что последняя из известных ВП для Культуры была вызвана то ли Роем-Гегемоном, поглотителем галактик, то ли случайно потревоженными Древними, то ли внезапным визитом соседей-андромедян, происшедшим сразу же после прибытия на Андромеду первой экспедиции Культуры.
В целом присутствие Сублимированных Старших Рас угрожало целым рядом ВП, однако же никто из них пока не пытался ни целенаправленно изучать Культуру, ни брать ее под контроль. Тем не менее ожидание первой серьезной ВП было излюбленным интеллектуальным депрессантом для людей и Разумов Культуры, которые обожали отыскивать угрозу катастрофы даже в своих утопиях.
– Почти, – согласился призрак. – Возможно, она самая. И возможно, твое содействие сделает ее чуть менее вероятной.
Генар-Хофен кивнул, глядя на столешницу.
– И кто за это отвечает? – спросил он с усмешкой. – Обычно контроль над происшествиями поручают одному из Разумов, или как их там.
– Координатором Происшествия назначен всесистемник «Сторонняя разработка», – ответил Тиш. – Он сообщает, что ты вправе задавать ему любые вопросы.
– Гм… – Генар-Хофен такого корабля не помнил. – А почему я?
Впрочем, он уже догадывался, каким будет ответ.
– «Спальный состав» в последнее время ведет себя очень странно, – удрученно произнес Тишлин. – Корабль сменил объявленный курс, перестал принимать души на Хранение, почти ни с кем не вступает в переговоры. Но говорит, что готов принять тебя на борт.
– Наверное, хочет меня отругать, – сказал Генар-Хофен, покосившись на облачко, проплывшее над лугами в долине на одной из проекторных стен столовой. – Или нравоучение прочесть. – Он вздохнул, продолжая разглядывать комнату, потом пристально посмотрел на образ Тишлина и спросил: – А она еще там?
Призрак медленно кивнул.
– Тьфу ты, – сказал Генар-Хофен.
III
– Ох, в мозгах свербит.
– Майор, это чрезвычайно важно.
– Я только на первую часть взглянул, а у меня уже колотье во всем корпусе.
– Без этого не обойтись. Пожалуйста, прочтите все внимательно, а потом я объясню, в чем дело.
– Да чтоб у меня стебельки узлом завязались! Вы хоть понимаете, как тяжко это читать после веселой полковой пирушки?
Пятерик сомневался в том, что после безудержных возлияний люди страдают точно так же, хоть они и уверяли, что испытывают схожие мучения. Впрочем, если не считать Генар-Хофена – не то уважаемого гостя, не то просто безумца, – люди вели себя слишком напыщенно и рассудительно; вряд ли они станут истязать себя ради забавы. Кроме того, их настолько не удовлетворяло собственное физическое обличье, что они пытались изменить его на разные лады. Скорее всего, похмелье представлялось им досадной помехой, а не способом закалки характера, и они, по своей недальновидности, решили от него избавиться.
– Безусловно, майор, утром после веселой гулянки всем паршиво. Но все же…
Эмиссар – Хам с ним уже однажды встречался – чем-то напоминал покойного отца Пятерика, только лучше сложенного, и это сходство раздражало. В гнездовье эмиссар появился без предупреждения. Будь Пятерик не знаком с привычками вышестоящего руководства, размышлял бы сейчас о способах пытки для начальника службы безопасности гнездовья. Кое-кому обрубали щупальца и обрезали клювы за куда меньшие провинности.
К счастью, он успел опустить балдахины над заместительницей жены и двумя вице-куртизанками, прежде чем мерзавец возвестил о своем появлении, бесцеремонно вплыв в гнездовье.
Пятерик, клацнув передним клювом, подумал: «Фу, гадость! Будто всю ночь проспал с клювом в заднице».
– А нельзя ли в двух словах растолковать, что означает это дурацкое сообщение? – спросил он.
– В двух словах – нельзя. Чем быстрее вы ознакомитесь с посланием, тем быстрее я смогу рассказать о его значении и объяснить, почему эта информация как минимум поможет вам навсегда избавиться от вмешательства Культуры.
– Гм… Ну да. А как максимум?
Эмиссар корабля развел глазные стебельки по сторонам – эквивалент улыбки у Хамов:
– Как максимум это сообщение поможет вам установить господство над Культурой – так же, как сейчас она могла бы установить господство над вами, если бы пожелала. – Помолчав, он добавил: – Сообщение это может положить начало процессу, в результате которого вся Галактика окажется в ваших руках. А после этого – экспансия и распоряжение ресурсами в таких масштабах, о которых вы даже не мечтаете. Я не преувеличиваю. Ну что, майор, вас это интересует?
Пятерик скептически фыркнул:
– Наверное. – Он тряхнул конечностями, протер глаза и, вернувшись к экрану с донесением, продолжил чтение.
ЭКК «Фортуна переменчива» → всесистемник «Этический градиент» и далее только по согласованию с ОО:
В c18519938.52314 замечена Эксцессия.
Официальный уровень тревоги по всем кораблям: 0
[(временный карантин) – текстовое примечание от всесистемника «Мудрость в молчании» добавлено в 4.28.855.0150.650001)].
Эксцессия.
Подтверждена беспрецедентность. Тип K7. Истинный класс не поддается оценке.
Статус: активна, в сознании, контактофильна, неинвазивна КНС. Локстатотн Эспери.
Первая ПК (с его стороны, после едва не случившегося контакта через мой первичный сканер в 4.28.855.0065.59312) в 4.28.855.0065.59487, M1-а16 на общегале II (узк. луч, тип 4А). ПКП и экв. рукопожатия: согласно протоколу, принято в 0.7 Г. Сигнал предположительно скопирован объектом из коммлуча ЭЗ/Иальсер второй эры. Контактный вызов подписан «Я». Других сигналов не зарегистрировано.
Мои дальнейшие действия: продолжая двигаться с прежней скоростью тем же курсом, снял сцепление с первичного сканера, имитируя подход на расстояние 50 %-но ближе истинного, начал полное пассивное ГП-сканирование (синхр./старт лог-файл, см. выше), направил буферизованное проформа-сообщение с подтверждением о получении сигнала на общегале II, вывел следящий сканер на 19 % мощности и 300 % расходимости луча для контакта в точку –25 % отката первичного сканера, инициировал 2экспоненциальный маневр замедления-остановки, синхронизированный с локальной точкой торможения в 12 % от предельного охвата следящего сканера, провел полную проверку систем (см.), выполнил замедленный/4 разворот, вернулся тем же курсом в предыдущую точку предельного сближения и остановился, описав стандартную 2экс траекторию. Остановился.
Физические параметры Эксцессии: сфера из АМ (!) радиусом 53,34 км, масса не поддается оценке по воздействию на локальную планарную область пространства-времени, оценка по нормируемой плотности панполяризуемого вещества дает 1,45 × 813 т. Поверхность с характеристиками абсолютно черного тела, пунктирно-гранулярная, фрактальная вплоть до 0,0012–1344 мм, открыта (фильтрованному от полей) вакууму, присутствие аномальных полей детектируется по утечке излучения на частоте 821 кГц. Категория K7 подтверждается проведенной оценкой ГП-топологии и связей с эР инф. – ульт. Оценка параметров связей с эР не дала результатов. Диаглифы прилагаются.
Присутствие сопряженных аномальных материалов: несколько высокодисперсных облаков космического мусора в пределах 28 минут, три согласуются с поэтапным распадом прибл. тех. экв. объекта объемом более 0,1 куб. м, еще одно предположительно состоит из 38 неактивных зарядов МУАРа калибра 0,1, еще одно – из обломков (предположительно погибшего) корабля довольно высокого технического уровня с кислородной бортовой атмосферой. Последнее дрейфует, удаляясь от текущих координат Эксцессии. Реверс-моделирование расширения облаков дает взаимный локальный возраст 52,5 дня. Обломки корабля, по всей вероятности, происходят из точки, удаленной на 948 мсек. от текущих координат Эксцессии. Диаглифы прилагаются.
Никаких других объектов в радиусе 30 лет.
Мой статус: ВПП, вмешательства не зафиксировано. Постсистемная проверка на восьмом уровне завершена (100 %). Активированы модули ПАСУ. Активированы модули ПАСУПУКС.
Повторяю: связь Эксцессии с эР (инф. и ульт.) подтверждена.
Оценка природы связи не дала результатов.
Истинный класс не поддается оценке.
Переход в режим ожидания в 4.28.855.0073.64523.
.
PS: Ой…
Пятерик потряс стебельками. Вот ведь жуткое похмелье.
– Ладно, – сказал он. – Я дочитал. Но все равно ничего не понимаю.
Эмиссар боевого корабля «Миротворец» еще раз улыбнулся:
– Позвольте, я вам объясню.