9
Заглянув утром в детскую комнату, Илья обнаружил близнецов сидящими на горшках. Оба с сосредоточенным видом держали на коленках по растрепанному журналу (Леша – «Компьютерный мир», Антоша – «Плейбой», который два месяца назад сильно разочаровал своей скромностью Валдаева и Здоровякина, жаждавших обнаженного безумства).
– Салют, мужики!
В качестве ответного приветствия Илья получил от потомства два полновесных горшка. Гири, эспандер и ледяная вода прогнали остатки сна, а Мария все еще валялась в кровати, сладко уткнувшись в подушку, и, видимо, совсем не собиралась просыпаться. «Опять сидела всю ночь», – понял Здоровякин, обнаружив на кухонном столе ноутбук. Через минуту он уже гремел кастрюлей – варил манную кашу.
Каждое утро, выполняя однообразные, но необходимые процедуры, Илья думал об одном и том же: нельзя оставлять детей на Машу. Это было лейтмотивом его ежедневных переживаний. Увлеченная работой, Мария не замечала ничего вокруг. С диким сожалением, после пятикратного напоминания со стороны Леши и Антоши, она отрывалась в обед от монитора, чтобы разогреть приготовленный Здоровякиным суп и накормить детей. Необходимость выводить близнецов на прогулку сначала навевала на Машу уныние, пока она не сообразила брать с собой блокнот и ручку и предаваться составлению компьютерных программ, сидя на краю песочницы. Предоставленная автономность радовала малышей, и хотя, отдавая дань природному темпераменту, они иногда исчезали из песочницы, но всегда тут же возвращались обратно. Наверное, понимали, что задумчивая мама и не заметит их отсутствия, а к полной и исключительной свободе еще не были морально готовы. Другие мамаши трепетно выполняли материнский долг – с истошными воплями носились по двору за короедами, не давали им утонуть в луже, беспрестанно делали замечания, вытаскивали из-под колес автомобилей, спасали от злых собак. В глазах этих доблестных матерей Маша была равнодушным извергом, готовым бросить малюток на произвол судьбы.
– Вставай, работяга, – растолкал жену Илья. – Детей покормил. Ухожу на работу. На обед не приду.
– Да?.. – выдохнула теплая, сонная Маша и вытянула трубочкой губы для поцелуя. – Я тебя так люблю…
Из детской доносилось напряженное пыхтенье. Дети сперли из кухонного пенала две пачки печенья и теперь размачивали его соком. Из образовавшегося липкого материала они увлеченно ваяли на стене комнаты барельеф.
После похорон мужа Настасью носило по волнам отчаяния, как шхуну, сорвавшуюся с якоря. Якорем был Никита, теперь его не стало. Вино и транквилизаторы раскрасили мир мрачными нереальными красками. Настасья блуждала в фиолетовой мгле, кружилась в темно-лиловом водовороте, слепла от внезапных магниевых вспышек. Прорываясь сквозь розовую пелену в действительность, она понимала, что там ее ждут только слезы, и вновь погружалась в разноцветное забытье.
– Настя, Настя-а-а, – тормошил кто-то ее. – Из милиции пришли-и-и…
Что-то непонятное, огромное, тяжелое, как каренинский паровоз, надвигалось на нее.
– …питан-тан-тан… ровякин-кин-кин… – отозвалось в голове шаманским бубном.
Настасья сжала виски пальцами.
– Я из уголовного розыска, – повторил Илья. – Капитан Здоровякин.
– Вы вполне соответствуете своей фамилии, – тихо сказал чей-то чужой, не Настасьин, голос. Она с трудом поймала капитана в фокус. В руке Настасья держала наполовину пустую бутылку вина. Илья сверху вниз смотрел на женщину. Ее кружевной пеньюар позволял принимать в нем посетителей только с условием, что посетители слепы, как новорожденные котята, или, по крайней мере, гомосексуалисты. Так как Илья обладал стопроцентным зрением и здоровыми инстинктами, то видеть женщину слегка завернутой в кусок прозрачной тряпки было для него не совсем удобно. Не помогало успешному расследованию убийства.
Красота Настасьи была очевидна и несомненна, хотя временно пострадала от потоков слез. Несчастные серые глаза, распухшие губы… Илья неожиданно почувствовал, как тонкая острая игла жалости мягко вошла в его сердце. Ему захотелось тыльной стороной ладони вытереть слезы с влажных щек Настасьи и чмокнуть бедняжку в нос, как заплаканного ребенка. Вместо этого он забрал у нее бутылку и подтолкнул в сторону кресла.
Сам Илья осторожно опустился на диван и прислушался. Обычно, когда он проделывал подобный нехитрый приемчик, следом раздавался жуткий вопль и из-под Ильи с барахтаньем выползал, вращая глазами, котенок или щенок. Или, что хуже, извлекались на свет раздавленные очки, пульт от телевизора, икебана, торт, пяльцы с вышиванием, букет роз, труп любимого попугая… Здоровякин всегда подозревал, что свидетели долго и упорно готовились к встрече с ним, собирая пожитки именно в то место, куда обычно сажали гостей.
Но сейчас обошлось.
– Мне нужно переодеться, – сказала Настасья.
Поднявшись, она пошатнулась и едва не рухнула обратно. Падение в мягкое кресло вряд ли причинило бы вред Настасье, но реакция Здоровякина оказалась молниеносной: доля секунды – и он держал в богатырских объятиях зареванную красавицу. Человек прямой, чистый, неиспорченный, Илья вовсе не собирался воспользоваться ситуацией и пошленько поприжиматься к едва одетой женщине. Он отреагировал автоматически. Но едва капитан ощутил у груди слабое тепло Настасьиного тела, почувствовал тонкий аромат ее светлых волос, сердце Здоровякина ухнуло, судорожно дернулось и бешено заколотилось, словно озверевший хронометр.
Настасья мягко высвободилась из железного обруча, странно посмотрела на Илью и покинула комнату. Ее уже совсем не шатало, ее походка показалась Здоровякину божественно-невесомой.
Через семь минут в зале появилась не Настасья, а грузная дама с подносом. Наряд, маникюр и прическа ввели Здоровякина в заблуждение: домработницы, полагал он, обычно экипируются более скромно. Но все же разодетая мадам была домработницей Кармелиных.
– Вот, подкрепитесь, – предложила она. – Хозяйка распорядилась накормить вас завтраком. Раз притопали в такую рань. Ни свет ни заря. Экий вы громила.
Валентина Генриховна и сама была не маленьких размеров, но квадратный Илья вызвал у нее восхищение. А у Ильи вызвала восхищение перспектива дополнительной незапланированной трапезы. Он, конечно, перехватил утром полбатона с маслом, но каким надо быть кретином, чтобы отказаться от бесплатных бутербродов с черной икрой и салями и крепкого, чудесно пахнущего кофе!
Настасья неслышно возникла в комнате одновременно с исчезновением последнего куска колбасы с тарелки. Теперь на женщине было надето легкое длинное платье, абсолютно непрозрачное, темный цвет которого оттенял трагическое выражение ее лица. Илья удивился, как ловко за каких-то ничтожных пятьдесят минут отсутствия Настасье удалось привести себя в порядок. Красных пятен от слез словно не бывало.
– Извините, что застали меня неодетой, – смущенно сказала Настасья.
Илья собрался было объяснить, что он видел женщин и не в таком виде и что между девушкой с перерезанным горлом и живой неодетой Настасьей он однозначно предпочтет Настасью, но передумал.
– Спасибо, – кивнул он в сторону опустошенных тарелок. – Настоящий кофе я люблю. А черную икру последний раз ел в прошлой жизни.
– А кем же вы были в прошлой жизни? – грустно улыбнулась Настасья. Бесхитростность капитана ее тронула.
– Наверное, камбалой.
– Камбалой?! – изумилась Настасья. – Почему камбалой?
– Ну как? Шнырял по морскому дну, выискивал черную икру и жрал ее. Так я себе это представляю.
– А разве икра лежит на морском дне?
– Конечно. В таких маленьких черно-синих баночках.
– Знаете, я почему-то думала, что со мной будет беседовать Александр. Фамилию я уже не помню. С голубыми глазами.
– Валдаев.
– Да. Он ваш коллега?
– Точно. Мы работаем вместе. А вы имеете что-то против моей кандидатуры?
– Да нет же! Я просто так спросила. А как вас зовут, капитан Здоровякин?
– Илья.
– Тогда партийная кличка у вас обязательно должна быть «Муромец». Учитывая ваши потрясающие габариты.
– Не угадали. У меня нет клички. Ну-с, давайте приступим к делу, Настасья Сергеевна…
Короткая разминка закончилась, Здоровякин взял в руки блокнот. В основной части концерта он совсем не был так беззаботен и игрив, как в прелюдии. Легкое стаккато сменилось тяжелыми ударами басов. Илья задавал сотни вопросов, выяснял, детализировал, уточнял, изводил Настасью бесконечными повторениями, отклонялся, по ее мнению, от темы. Кажется, его волновало все: взаимоотношения Никиты Кармелина с матерью и сотрудниками «Пластэка», распорядок дня, привычки, увлечения Никиты, прибыльность компании, личность итальянца Маурицио Бартолли…
– …и вы вернулись домой сразу после окончания семинара?
– О боже, Илья! Вы спрашиваете об этом уже в сотый раз! – раздраженно воскликнула Настасья.
Она устала отвечать на вопросы.
– Маргарита Дорогина, ваша телохранительница… Она давно у вас работает?
– Где-то пять месяцев. Мы наняли ее в марте.
– В том была жизненная необходимость?
– Да. Я уволила одну сотрудницу, и она стала названивать мне по телефону, посылать письма с угрозами. Я решила подстраховаться.
– А почему не обратились в милицию?
– Не смешите меня! – дернула плечом Настасья. – Сколько у вас нераскрытых убийств, грабежей. Кто будет заниматься нереализованными угрозами моей бывшей сотрудницы? Ну звонила она мне, обещала зарезать, облить кислотой, ну прислала несколько писем, написанных печатными буквами. На этом все кончилось.
– Понятно. А почему вы наняли Маргариту, а не крепкого парня?
– Не знаю, Илья, как это может относиться к делу об убийстве моего мужа, но, раз вам так интересно, я отвечу. Во-первых, мужчина в качестве постоянного сопровождающего меня бы сковывал. Во-вторых, Никита достаточно ревнив, чтобы позволить жене иметь подобный мускулистый эскорт. Вернее, был ревнив, – горько вздохнула Настасья.
– Как я понял, ваша сотрудница ограничилась одними угрозами. Потрепала вам нервы и успокоилась. И Маргарите, к счастью, не пришлось демонстрировать навыки рукопашного боя?
– Нет, не пришлось. Хотя она с удовольствием помахала бы руками и ногами. Все, что связано с риском для жизни, находит в ее душе живой отклик.
– Если угроза вашей жизни миновала, почему вы не уволили Маргариту?
– Да. Она уже ищет себе новое место.
– Вы вполне ей доверяете?
– Рите? Конечно! Знаете, она фантастическая личность. Сильная и незаурядная.
– В чем это проявляется?
– Во всем. А почему Маргарита так вас интересует?
– Э… – Илья едва не ляпнул, что телохранительница интересует вовсе не его, а гражданина Валдаева. – Я должен составить представление о людях, окружавших Никиту Андреевича. Думаю, за пять месяцев совместной жизни Дорогина стала почти членом вашей семьи.
– Можно так сказать.
– Поэтому я и спрашиваю. Значит, как я понял, ваша телохранительница любит нештатные ситуации?
– Обожает.
– Хотя это противоречит ее статусу телохранителя. Она ведь должна быть эталоном осмотрительности и осторожности.
– Когда дело касается нашей Маргариты, об осторожности можно забыть. Например, видели бы вы, как она гоняет на мотоцикле, который ей подарил Никита…
– Не слишком ли дорогой подарок?
Настасья вздохнула. Чрезвычайно утомительно разговаривать с человеком, который любое слово в ответном предложении использует как повод для нового вопроса.
– Маргарита, знаете ли, спасла Никите жизнь. Он едва не утонул, Маргарита вытащила его из воды.
– А… Понятно…
– Еще она стреляет из всевозможного оружия, прыгает с парашютом…
– Просто какая-то супердевочка ваша Маргарита! – потрясенно заметил Здоровякин.
– Точно. Если вы женаты, то не вздумайте с ней знакомиться. Она сведет вас с ума, заставит прокатиться на горном велосипеде или предложит поучаствовать в гонках на выживание. Совершенно ненормальная девица, напрочь лишенная инстинкта самосохранения.
– Настасья, мы с вами заболтались. Я…
– Какова наглость! Мы заболтались! – улыбнулась Настасья. – Замучили меня своими бесконечными «что, как и почему», а получается, это всего пустая болтовня?
– У меня остался еще один вопрос. Он возможно, бестактен, неприятен, но я должен его задать.
– Какое пугающее вступление. Я вас слушаю.
– Настасья, муж был верен вам?
Тревога и боль, отразившиеся на лице собеседницы, говорили о том, что последние дни подобный вопрос преследовал ее.
– Думаю, что да, – неуверенно ответила Настасья. – Он так сильно меня любил…
Серые глаза Настасьи наполнились слезами. Она смотрела на Илью, словно раненая птица, упрашивая не добивать ее, но Илье нужно было идти дальше, шагать твердой поступью по бранному полю, невзирая на стоны умирающих.
– Четырнадцатого августа к воротам вашего дома подошла девушка в парике под блондинку, в розовой мини юбке и красной фуфайке или кофте. Никита Андреевич ей открыл. Девушка пробыла в доме час, и именно в тот час ваш муж был отравлен ядом, подсыпанным в бокал с шампанским. Кто эта девушка?
– Я ничего не знаю, – прошептала Настасья. Она определенно собиралась всплакнуть. – Илья, все это кажется мне кошмарным сном. Мой Никита, такой близкий, родной, любимый… Я считала, у нас нет тайн друг от друга. Да, наверное, все обманутые жены так считают, – горько усмехнулась Настасья. – Я не смогу вам объяснить, кто эта девушка, какие отношения связывали ее с моим мужем и какие претензии были у нее к Никите. Но если она решилась на убийство, можно предположить, их знакомство было не сиюминутным, да, Илья? Значит, она испытывала к моему мужу достаточно сильные чувства – любовь или ненависть. А я, оказывается, совершенно ничего не знала о Никите. Он ни разу ни словом, ни жестом не дал мне повода усомниться в его любви ко мне. Нет, не могу поверить…
Настасья закрыла лицо руками. Илья шумно вздохнул. Он сочувствовал.
– А почему вы до сих пор не нашли фальшивую блондинку? – подняла голову Настасья. Видимо, она передумала плакать. – Вы же уверены, что убила она?
– Ищем, – раздраженно махнул рукой Здоровякин. – Имеем в активе прелестный портретик: «волосы белые», «губы красные», «очки темные». Изумительный набор особых примет, главное, очень помогает в поисках.
Они с Валдаевым действительно все дни, прошедшие после гибели Кармелина, усердно искали подозреваемую, перелопатили картотеку, изнасиловали компьютер, опросили кого могли – безрезультатно. Валдаев несколько раз схлопотал сумочкой по морде в процессе отлавливания похожих на искомую блондинку девиц. Получалось, город просто наводнен блондинкам и в солнцезащитных очках с яркими губами, а горячий Сашок не церемонился, с разбегу бросался на подозреваемых.
– Постойте, а может, блондинку к Никите подослали? Конкуренты? – Настасья взяла с тумбочки портрет мужа. Она пристально всматривалась в родное лицо, словно пытаясь отыскать в нем черты незнакомого ей человека. – А… Все равно, даже если девица была заказным киллером, нравственная сторона дела для меня не меняется. Он ведь посмел пригласить эту мерзавку в нашу спальню! Принимал ее с шампанским, негодяй!
Настасья в сердцах швырнула портрет на диван и закрыла глаза рукой. Неожиданная вспышка ярости удивила сыщика. Настасья казалась ему нежным ангелом, кротким, измученным и наглотавшимся антидепрессантов.
– А вдруг это вообще был переодетый мужчина? – осторожно предположил Илья. Он боялся, что вслед за эмоциональным взрывом последует истерика. Истерики он не хотел.
– Илья! – укоризненно попросила Настасья. – Перестаньте! Мне трудно осознать, что у моего мужа была любовница. А вы, не дав мне опомниться, полагаете, что мой муж вообще имел друга, голубого, как июньское небо? Только не это! Ладно, согласна признать любовницу, о которой я не подозревала, хотя мне очень больно. Но не мужчину!
– Да я просто так… Предположил. Не волнуйтесь, Настасья, мы имеем стопроцентную девицу. Есть свидетельские показания о ее «фантастических ногах» и «бесподобной груди».
– Вы гениально умеете успокаивать, Илья. Теперь я буду утешаться тем, что у мужа была любовница с фантастическими ногами и бесподобной грудью, – усмехнулась Настасья.
– Нет, ну я, то есть… Короче, мне пора.
Здоровякин решительно встал. Настасья тоже поднялась. Она едва доходила внушительному капитану до плеча.
– Знаете, – сказала она, протягивая ему руку, – хоть вы и из милиции, все же мне было приятно с вами беседовать. Вы даже умудрились меня рассмешить. В начале беседы. Камбалой.
Илья аккуратно сдавил в ладони Настасьины тонкие пальчики, мучительно решая для себя вопрос, необходимо ли целовать светской даме ручку, и не будет ли он в глазах Настасьи выглядеть неповоротливым мужланом, если этого не сделает или сделает, но как-то неправильно… Пока Илья размышлял, мягкая и шелковистая Настасьина рука все еще оставалась в его ладони.
– Так я еще зайду? Или вы к нам, в управление. Знаете, на Петербургской площади?
– Лучше вы. Со своими нескончаемыми вопросами. Приходите в следующий раз к обеду. Моя домработница замечательно готовит.
– Я понял.
– По бутербродам с икрой?
– Ага.
Настасья смотрела на Илью и думала о том, что ее боль немного отодвинулась в сторону. Притупила ли ее злость, вызванная безапелляционной констатацией факта, что у Никиты была любовница? Или присутствие громадного капитана разбавляло терпкую горечь утраты?
Илья думал о том, что ему не хочется уходить.