6
– Сергей Владимирович, вы уверены, что атмосфера в археологической экспедиции была нормальной?
– Абсолютно.
– Никаких конфликтов или чего-нибудь подобного?
– Нет. – Я покачал головой и смял в пепельнице сигарету. Пятую с начала нашей беседы.
Мой собеседник хоть и недовольно покосился, но ничего не сказал. Он не любил курящих, но меня это мало волновало. Были проблемы и поважнее.
– Хорошо, но вы были в лагере не больше полутора суток и могли этого не заметить.
– Сомневаюсь. Если бы назревал конфликт, то Михаил Кондратьев имел возможность отправить виновника со мной. Такое уже случалось. В этом случае Рогов остался бы в лагере и вернулся в следующий раз.
Такие случаи и правда бывали. Несколько раз я вытаскивал парней из экспедиций в своей капсуле. По разным причинам… Конфликты с коллегами, тяжелые травмы, семейные обстоятельства. Это запрещено правилами Сотки, но человеческую жизнь трудно загнать в рамки служебных инструкций.
– Это непозволительно с точки зрения предписаний для экспедиторов.
– Алексей Рогов стажер, и, понадобись эксфильтрация одного из археологов, я бы взял на себя ответственность и оставил Алексея в лагере Десятки…
– И нарушили бы график последующих работ, – сказал он и недовольно поджал губы.
– Рогов еще не экспедитор, а стажер. Вы не хуже меня знаете, что он не включен в общий график дежурств, так что на работу института это никак не повлияло бы.
– Как вы полагаете, почему Кондратьев повел вас показывать свою находку?
– Он посчитал это важным.
– Почему?
– Не знаю.
– Может быть, вам или вашим коллегам во время командировок уже приходилось видеть нечто подобное?
– Нет.
– Откуда такая уверенность? Вы не разведчик и не исследователь.
– Я экспедитор, и нам приходится быть осторожными. Находки подобного рода заносятся в отдельную базу, которую мы обязаны изучать, чтобы избежать неприятностей.
– Хорошо. Благодарю вас за информацию. Отдыхайте… – Начальник поднялся, собрал со стола бумаги и пошел к выходу, оставляя меня наедине с мыслями.
Неприятности начались… Хотя какие, к черту, неприятности?! Маячки наших парней из Десятки погасли один за другим через шесть дней после моего возвращения! Объяснить, что это значит? Гибель третьей археологической экспедиции. В полном составе.
Группа быстрого реагирования была готова отправиться сразу после получения первых двух трагических сигналов, но заброска сорвалась из-за помех. Канал постоянно прерывался, грозя гибелью поисково-спасательной группе, и парней придержали «до выяснения». Все попытки связаться с экспедицией ни к чему не привели, и следом за первыми двумя погасли и все остальные маячки.
Судя по коротким промежуткам, на лагерь было совершено нападение. Перед рассветом. Дольше всех продержался Михаил Кондратьев. Операторы, пусть и совершая должностное преступление, рассказали, что он отбивался больше четырех часов, прежде чем вживленные в тело датчики констатировали смерть. В свое время я служил в группе контроля и знаю, что чувствовали наши операторы. Это страшно – сидеть и наблюдать, как на экране гаснут жизни твоих друзей. Гаснут одна за другой, а ты сидишь, вцепившись в поручни кресла, тупо пялишься на монитор и ничего не можешь сделать…
Я вышел из штабного здания и увидел Вадима Денисова, вернувшегося из экспедиции несколько дней назад. Судя по хмурому выражению лица, он уже знал новости о Десятке. Вадим посмотрел на меня и кивнул:
– Привет. Уже слышал?
– Да.
– Трахома… – Вадим выругался и запустил сигарету в мусорку. – Как думаешь, что наши предпримут?
– Черт знает. – Я пожал плечами. – Поисковиков отправят. Для расследования причин их гибели и… И вообще.
– Парней надо вернуть. Не дело им в чужом мире оставаться. Тем более после смерти.
– Вернем.
– Ладно, Шатров, пошел я своих карапузов гонять, а то вернулись и сразу расслабились. Заходи, когда освободишься. Ребят помянем…
– Зайду.
Я проводил его взглядом и достал сигарету. Покрутил ее в пальцах, потом выбросил и повернул обратно. Взбежал на второй этаж и повернул направо. Туда, где на одном из кабинетов была табличка с фамилией моего начальника. Командир был на месте. Судя по всему, последняя ночь выдалась бессонной не только у меня.
– Шатров? – Он оторвал взгляд от документов и прищурился. – Чего тебе?
– Юрий Петрович, у меня есть просьба.
– Излагай, – сухо кивнул он.
– Включите меня в состав поисково-спасательной группы.
– Зачем?
– Во-первых, лучше ориентируюсь в Десятке, знаю примерные точки десантирования, а следовательно, мы быстрее доберемся до лагеря.
– Не аргумент.
– Я понимаю… Я знал Мишку Кондратьева около десяти лет.
– Тоже не аргумент… – Он немного помолчал, посмотрел на меня и прищурился. – Ты же в отпуск собирался?
– Петрович, ну какой тут, на хрен, отпуск?!
– Не наглей, капитан! – оскалился он.
– Извините, – сказал я и отвел взгляд в сторону.
Начальство лучше не злить. Тем более что оно не виновато. Я тоже не виноват, но чувство, что упустил нечто важное, ставшее причиной этих смертей, не исчезало. Захаров выдохнул и незаметно помассировал левую сторону груди. Помолчал, постукивая пальцем по столешнице, а потом все же кивнул:
– Согласен, проводник им не помешает. Предложу твою кандидатуру Ивану Ивановичу, но чтобы там без глупостей!
– Какие уж тут глупости…
Иван Иванович Романов – директор нашего института. Высокий и крепкий мужчина, уже разменявший седьмой десяток. Он был похож на актера Алексея Глазырина, запомнившегося по фильмам «Белорусский вокзал» и «Щит и меч». Темные, с обильной проседью волосы, суровый взгляд из-под очков в черной роговой оправе и всегда плотно сжатые губы. Мужики его уважали. Было за что. Он строго с нас спрашивал, но и прощал очень многое, зачастую игнорируя служебные инструкции, если это шло на пользу делу.
– Прибыли, – продолжал Захаров, – проверили, собрали тела, законсервировали лагерь и ушли домой. Понятно?
– Так точно.
– Ступай. Будет нужно – вызовем.
– Кто пойдет на поиск?
– Манул.
Близников Павел Валентинович с необычным позывным «Манул» служил в институте уже лет шесть. За его плечами было столько горячих точек, что он давно перестал считать войны, в которых довелось поучаствовать. В институт попал после случая, приключившегося с ним во время одного из военных конфликтов. Подробностей, увы, не знаю, но после всего увиденного ему оставалась одна дорога – продолжать службу в нашей Сотке на должности командира одной из групп ПСС – поисково-спасательной службы.
Это невысокий шатен лет тридцати пяти с короткой стрижкой и вечно прищуренными глазами. Друзьями мы не были, но по службе пересекались довольно часто. То, что пойдет Пашка, я знал сразу. Они с Мишкой Кондратьевым дружили семьями, и Манул никому бы не позволил отодвинуть его группу в сторону.
Совещание у Романова прошло как и положено – сухо, без эмоций. Мы не в театре, чтобы изображать вселенскую скорбь. Единственное, что себе позволил Иван Иванович, – в конце обсуждений открыть сейф и достать бутылку коньяку. Молча разлил по пятьдесят капель и приказал готовиться к выходу…
Мы уходим сегодня вечером, на трех капсулах ДТМ и четырех ГТМ. Группа, состоящая из пяти человек, и я в роли проводника. Времени было мало, и мы с Пашкой засели у него в кабинете, прикидывая возможные маршруты в зависимости от точки выброса. Ребята у него опытные, так что все проходило без лишней суеты. Уже через два часа все было готово, и мы, ожидая вызова от операторов, сварили себе по чашке крепкого кофе. В ближайшие сутки поспать все равно не получится.
– Слушай, Шатров, а почему мир Свалкой назвали? – разбирая бумаги, спросил Павел.
– Из-за находок первой экспедиции.
– В смысле?
– Город они нашли, – отхлебнув кофе, пояснил я. – Там на центральной площади была разбросана разбитая утварь: кувшины, блюда и прочая домашняя мелочь – вперемешку с костями животных.
– Мишка рассказывал о какой-то пирамиде… – начал он, но поморщился и замолчал.
– Скорее всего, он тебе рассказывал о пирамиде из человеческих черепов, но это нашли в другом городе. Была там одна непонятная история…
Закончить рассказ я не успел. Раздался телефонный звонок, Близников снял трубку, выслушал и после секундной паузы хлопнул ладонью по столу:
– По коням, мужики! Технари дали добро.