Экономические правонарушения: Вопросы юридической оценки и ответственности. Глава 2. Отражение отношений в сфере экономической деятельности в УК РФ: особенность диспозиций норм главы 22 ук; проблемы отраслевой принадлежности, формы и действия в...

§ 1. Бланкетность как типичная характеристика диспозиций норм главы 22 УК

«…Область преступных деяний, – писал Н. Д. Сергеевский, – изменяется в истории; но при том важнейшие преступные деяния отличаются несравненно меньшей изменчивостью, чем преступные деяния маловажные. Изменение первых зависит от крупных, коренных реформ (курсив наш. – И. Ш.) и переворотов в государстве и обществе…»[121] Сказанное в полной мере подтверждает и уголовное законодательство второй половины XX в. Особенные части российских уголовных кодексов 1960 и 1996 гг. наиболее существенно отличаются нормами, устанавливающими ответственность за экономические преступления (по терминологии УК 1960 г. – хозяйственные преступления). И это вполне объяснимо: коренные изменения в экономике потребовали и кардинального пересмотра деяний, признаваемых преступными в сфере экономической деятельности.

Существенная модернизация «экономических» уголовно-правовых норм вызвала серьезные трудности и, как следствие, разногласия в толковании норм гл. 22 УК РФ. Несовпадения в толковании, однако, объясняются не только появлением новых преступлений (неизвестных российскому уголовному праву вообще или праву советского периода), но и такой особенностью норм этой главы, как бланкетность. Правда, в юридической литературе «распространенность» бланкетности в нормах указанной главы УК определяется по-разному.

Л. Д. Гаухман относит к бланкетным не все нормы, устанавливающие ответственность за преступления в сфере экономической деятельности. В их число он включает ст. 169–172, ст. 174 и некоторые другие[122].

Встречается утверждение, что бланкетные или описательно-бланкетные диспозиции имеют многие статьи гл. 22 УК[123] или большинство[124].

По мнению Н. А. Лопашенко, «абсолютное большинство диспозиций норм экономических преступлений следует отнести к бланкетным», а исключение составляют преступления, предусмотренные ст. 175, 179 и 184 УК[125].

В. И. Тюнин отмечает, что бланкетность имманентна составам преступлений, предусмотренных гл. 22 УК, однако некоторые составы (например, неправомерного воспрепятствования законной предпринимательской деятельности) автор не рассматривает как бланкетные[126].

П. С. Яни относит к бланкетным все статьи об экономических преступлениях[127].

М. В. Талан пишет, что диспозиции норм этой главы носят бланкетный характер[128]. И, хотя автор непосредственно не отмечает, что бланкетность присуща всем нормам гл. 22 УК, полагаем, что иной вывод из ее заключения сделать нельзя.

Несовпадение в определении степени распространенности бланкетности в нормах гл. 22 УК не случайно. Оно, очевидно, имеет причиной различное понимание самой бланкетной диспозиции. Отсутствие ясности в том, какие диспозиции следует отнести к бланкетным, отмечал еще В. В. Соколов[129].

Сравнение определений бланкетных диспозиций, предложенных в научной литературе, позволило выделить в них два компонента: характеристику описания признаков преступления (первый компонент) и указание на связь таких диспозиций с нормами других отраслей права (второй компонент). Н. И. Пикуров добавляет еще один (третий) компонент: по его мнению, бланкетная диспозиция свидетельствует о нарушении иных нормативных актов[130]. Однако, нам представляется, что все, а не подавляющее большинство преступных деяний, как указывает сам Н. И. Пикуров[131], противоречат нормам иных отраслей права (это положение будет обосновано в третьей главе настоящей работы) и, следовательно, мы не можем согласиться с выделением такого компонента, как присущего исключительно бланкетным диспозициям.

И. Я. Козаченко [132], Р. Р. Галиакбаров[133], И. А. Семенов[134] включают в определение единственно второй компонент (таким образом, он стал общепризнанной характеристикой бланкетных диспозиций), хотя большинство дефиниций содержат оба.

Отличие определений бланкетных диспозиций заключается, однако, не только в количестве компонентов, но и их содержании.

Так, связь бланкетной диспозиции с нормативными правовыми актами других отраслей в основном формулируется авторами двояким образом.

Часть авторов (Н. Д. Дурманов[135], Ю. М. Ткачевский[136], В. Н. Наумов, А. Н. Игнатов[137], Р. Р. Галиакбаров, Н. И. Пикуров) указывают, что бланкетные нормы УК отсылают (содержат ссылку) к не уголовным актам. Другая (меньшая) группа авторов (И. И. Солодкин, И. А. Семенов) считают, что к этим актам нужно обращаться для уяснения бланкетных диспозиций.

По содержанию первого компонента все определения также «распадаются» на две группы.

Н. Д. Дурманов[138], И. И. Солодкин[139] и некоторые другие авторы, выделяя такую разновидность диспозиций норм Особенной части УК, как бланкетные, утверждали, что таковыми называются диспозиции, в которых не определяются признаки преступления. Аналогичные определения можно найти и в юридической литературе последних лет. Так, А. В. Наумов указывает, что бланкетной называется диспозиция, которая непосредственно в самом уголовном законе не определяет признаки преступного деяния, а отсылает для этого к другим законам или иным нормативным актам другой отрасли права[140]. Такого же мнения придерживаются Л. Д. Гаухман[141]и Э. С. Тенчов[142].

По мнению Ю. М. Ткачевского, А. Н. Игнатова, В. В. Соколова[143], Н. И. Пикурова[144], Ю. Е. Пудовочкина[145] и других криминалистов, бланкетные диспозиции содержат описание признаков преступления. В то же время способ описания признаков преступления в авторских определениях имеет вариации: А. Н. Игнатов и И. И. Пикуров называют описание неточным, В. В. Соколов – обобщающим, Ю. М. Ткачевский – неконкретным, Ю. Е. Пудовочкин – «определенным уровнем абстракции».

Проанализируем приведенные дефиниции, начав с первого компонента.

Прежде всего, представляется принципиально ошибочным утверждение об отсутствии в бланкетных диспозициях признаков (или некоторых признаков) преступления. Основные аргументы против подобного утверждения, исходя из избранной структуры работы, будут изложены в следующем параграфе настоящей главы, однако ряд других приведем здесь.

1. Определение бланкетной диспозиции уголовно-правовой нормы как не содержащей признаков преступления противоречиво само по себе. Если диспозицией нормы Особенной части называют ту ее часть, в которой содержится определение предусмотренного ею преступления, то почему часть нормы, не содержащей описания признаков преступления, все равно считают разновидностью диспозиций? Логичными могут быть только два вывода: либо бланкетная норма Уголовного кодекса не имеет диспозиции, либо бланкетная диспозиция содержит все признаки преступления, но в их описании есть особенное.

А поскольку приверженцы отрицания в бланкетных диспозициях признаков преступления подчеркивают, что такие диспозиции не превращают уголовно-правовой запрет лишь в уголовно-правовую санкцию за нарушение норм иной отрасли права[146], следует резюмировать, что они все-таки усматривают эти признаки, хотя бы последние и были необычно изложены.

2. Определенное рассогласование есть, на наш взгляд, и в других суждениях авторов.

Так, отстаивая отсутствие признаков преступления в бланкетной диспозиции, профессор А.В. Наумов в качестве примера такой диспозиции приводит ч. 1 ст. 143 УК и отмечает: «Сами эти правила (имеются в виду правила техники безопасности и охраны труда. – И. Ш.) не расшифровываются (курсив наш. – И. Ш.) в уголовном законе…»[147] Однако указание на нерасшифровывание подтверждает не отсутствие признаков преступления в диспозиции, а наоборот – их наличие (ведь есть объект дешифрования!). Термин «расшифровывание» лишь удачно подчеркивает особенность изложения одного из признаков состава преступления, что как раз и признают сторонники наличия признаков преступления в бланкетной диспозиции.

Н. Д. Дурманов, как и А. В. Наумов, утверждая, что признаки преступления в бланкетной диспозиции не указаны, в том же разделе «Учение об уголовном законе»[148] отмечает, что в не уголовных актах конкретизируются бланкетные диспозиции уголовного закона. Таким образом, и этот автор по существу признает наличие в бланкетных диспозициях признаков преступления, так как в противном случае нечему быть конретизированным.

3. Непосредственное прочтение диспозиций уголовно-правовых норм, и норм, не относящихся к бланкетным, далеко не всегда позволяет понять (вообще или точно), что кроется за тем или иным термином.

Так, не ясен момент начала жизни в преступлениях, предусмотренных ст. 105, 106, 109 УК; нет полной ясности в том, что следует считать неприличной формой в ст. 130 УК, иными действиями сексуального характера – в ст. 132 и 133 УК, развратными действиями– в ст. 135 УК. В этом ряду мы указали только часть «загадочных» признаков преступлений против личности, т. е. преступлений, наиболее исследованных в литературе. «Покровом» неясности во многих статьях Особенной части УК РФ покрыты и оценочные признаки.

Однако не бланкетные диспозиции, содержащие признаки состава, точное толкование которых не может дать никто, почему-то не считают не содержащими признаков преступлений!

4. Все сторонники отрицания наличия в бланкетных диспозициях признаков преступления, признавая, что эти диспозиции отсылают к нормативным актам других отраслей, способом «отсылки» называют обычно нарушение каких-либо правил. Чем, однако, являются «нарушения правил…» в диспозиции, как не признаками преступления? Заметим, что никто из указанных авторов (а все они исследовали структуру уголовного закона!) не выделял в диспозициях какие-то иные элементы (адресные указатели или что-то подобное), кроме признаков преступления.

В чем же заключается особенность изложения признаков преступления в бланкетных диспозициях? Несмотря на то, что характеристика этой особенности у разных авторов почти синонимична, правильным, с нашей точки зрения, следует признать вариант, предложенный В. В. Соколовым и Ю. М. Ткачевским – признаки преступления описаны в таких диспозициях в обобщенной форме, неконкретизированно. Термин же «неточный» можно понимать как не полностью соответствующий какому-либо тексту[149], а несоответствие может проявляться не только в конкретизации текста, но и в противоречии ему.

Вместе с тем мы не можем согласиться, что «описание компонентов отдельных элементов общественно опасного деяния… обобщающими признаками и составляет специфику бланкетного способа изложения»[150]. Конечно, бланкетность часто проявляется в обобщенном изложении признаков преступления, но вряд ли она проявляется единственно в этом. Правда, заключение В. В. Соколова о сущности бланкетных диспозиций небеспочвенно. Определение разными авторами бланкетных диспозиций в учебной литературе почти всегда сопровождается одним и тем же примером – ч. 1 ст. 143 УК РФ (ст. 140 УК РСФСР)[151], из чего можно сделать вывод о весьма ограниченном количестве (или даже редкости) бланкетных диспозиций в УК. Однако и авторы, разнообразящие примеры, указывают исключительно те диспозиции, в которых говорится о нарушении различных правил (ветеринарных, производства, изготовления, учета, отпуска, реализации, продажи, распределения, перевозки, пересылки, действующих на транспорте и иных). Подобная «информационная база» действительно позволяет увидеть сущность бланкетности в обобщенном описании признаков преступления. Более того, примеры в учебной литературе способствуют представлению о том, что обобщенно законодатель излагает признаки только объективной стороны.

В. В. Соколов также уделяет наибольшее внимание обобщенным признакам объективной стороны. Он даже группирует их в соответствии с ролью, выполняемой ими при описании поведения. Однако автор отмечает, что обобщающими признаками описываются и компоненты других элементов состава преступления[152]. И действительно, разве не описан обобщающим признаком «драгоценные металлы или природные драгоценные камни» предмет преступления, предусмотренного ст. 191 УК? Вызывает ли сомнение такое же описание предмета в диспозициях ч. 2 ст. 188 и ст. 189 УК? Обобщающий признак «имущество» использован законодателем для описания предмета преступлений в ст. 184 и 195 и для описания средства преступлений в ст. 174, 174¹, 175 УК (в литературе признак имущества «приписывается» к разным элементам состава легализации – объекту либо объективной стороне: предметом преступлений, предусмотренных тремя этими статьями, считают имущество Б. В. Волженкин, Н. А. Лопашенко, Н. Н. Афанасьев, Э. А. Иванов; напротив, В. Ларичев, Л. Д. Гаухман, С. В Максимов, Г. Н. Хлупина и автор данной работы рассматривают имущество как признак объективной стороны).

Однако некоторые диспозиции уголовно-правовых норм содержат признаки преступления, которые нельзя отнести к обобщающим. Так, не кроется никакой множественности компонентов соответственно объективной стороны и субъекта за признаком «аффинаж» в диспозиции ст. 192 УК и признаком «индивидуальный предприниматель» в диспозициях ст. 169, 176, 195–197, 200 УК и ряде других признаков, использованных при описании преступлений в нормах гл. 22 УК. Однако этими терминами обозначены именно признаки преступления, и их можно уяснить, только обратившись к не уголовным нормативным правовым актам.

Таким образом, нет никаких оснований исключать их из числа бланкетных.

В отличие от обобщающих, эти признаки можно именовать признаками-понятиями,, которые интерпретируются в не уголовных нормативных правовых актах.

Есть и еще одна разновидность бланкетных признаков, сочетающих свойства обобщающих и признаков-понятий. Так, например, признак «ценные бумаги», упоминающийся в диспозициях ст. 177, 184, 185, 185¹, 186 УК, можно уяснить, обратившись к ст. 142 ГК РФ, содержащей дефиницию ценной бумаги (понятие ценных бумаг в валюте Российской Федерации и в иностранной валюте дается в п. 2 и 4 ст. 1 Закона «О валютном регулировании и валютном контроле», однако, полагаем, что в настоящее время для решения вопроса о том, является ли тот или иной документ ценной бумагой, необходимо обращаться к ст. 142 ГК РФ, содержащей дефиницию ценной бумаги). Таковой является документ, удостоверяющий с соблюдением установленной формы и обязательных реквизитов имущественные права, осуществление или передача которых возможны только при его предъявлении. Однако, как следует из ст. 143 ГК, к перечисленным в ст. 142 ГК признакам следует добавить еще один – соответствие легальным основаниям отнесения к числу ценных бумаг (признак легальности). Отсутствие легальности исключает возможность считать предметом преступления документ, не отнесенный к ценным бумагам законами о ценных бумагах или в установленном ими порядке (непосредственно в ст. 143 ГК перечислены такие ценные бумаги, как государственная облигация, облигация, вексель, чек, депозитный и сберегательный сертификаты, банковская сберегательная книжка на предъявителя, коносамент, акция, приватизационные ценные бумаги). Таким образом, понятием ценной бумаги охватывается строго определенный ряд документов.

Таким же обобщающим признаком-понятием является признак «коммерческая тайна». Ею в соответствии со ст. 139 ГК признается информация, имеющая действительную или потенциальную коммерческую ценность в силу неизвестности ее третьим лицам, к которой нет свободного доступа на законном основании и обладатель которой принимает меры к ее конфиденциальности. Одновременно обобщающим этот признак является в силу охвата им множества конкретных сведений, перечисленных в локальном нормативном правовом акте.

Перечень обобщающих признаков-понятий могут продолжить «юридическое лицо» (ст. 169 УК), понятие и виды которого раскрываются в Гражданском кодексе РФ; банковская деятельность (ст. 172 УК), «коммерческая организация» (ст. 173, 196, 197 УК), «налог» (ст. 198 и 199 УК), дефиниции и разновидности которых содержат иные законы РФ, и другие признаки.

Специфику бланкетного способа изложения диспозиции, таким образом, составляет описание компонентов отдельных (или всех) элементов состава обобщающими признаками, признаками-понятиями либо обобщающими признаками-понятиями. Все три разновидности бланкетных признаков объединяет то, что они являются «закодированными», логически не уясняемыми из самой диспозиции уголовно-правовой нормы. Именно эта особенность их изложения и обусловила наличие второго компонента в доктринальных дефинициях бланкетных диспозиций.

Напомним, второй компонент описан посредством отсылки (или ссылки) на нормативные акты других отраслей права либо указанием на необходимость обращения к ним. Какой из вариантов правилен? Нам представляется, что несмотря на явный численный перевес сторонников первого варианта, правилен второй.

Прежде всего «отсылка» в Толковом словаре определяется как «место в тексте, отсылающее за справкой к другой части текста»[153], а в нашем случае речь идет о текстах в разных нормативных актах, т. е. разных текстах. «Ссылка» в том же словаре определяется как «выдержка из текста или указание источника, на который ссылаются»[154].

В диспозициях некоторых норм Уголовного кодекса описание преступления бланкетным признаком действительно может совпадать с наименованием нужного для уяснения этого признака не уголовного акта. Такое совпадение имеет место, например, в диспозиции ст. 264 УК (упомянутые в ней правила дорожного движения предусмотрены в Правилах дорожного движения, утвержденных постановлением Правительства от 23 октября 1993 г. № 1090[155]) и ст. 219 УК (указанные в ней правила пожарной безопасности изложены в Правилах пожарной безопасности в Российской Федерации, введенных приказом МВД РФ от 14 декабря 1993 г. № 536[156] и ряде других[157]).

Однако применительно даже к этим диспозициям трудно говорить об указании на неуголовно-правовой источник в буквальном понимании термина «указание». Если бы законодатель действительно указывал одноименные акты в диспозиции, то признак «правила» излагался бы не со строчной, а с заглавной буквы. Подтвердим правильность этого вывода на примере диспозиции ст. 259 УК. В ней законодатель, описывая обобщающим признаком «организмы, занесенные в Красную книгу Российской Федерации», предмет преступления, самым непосредственным способом указывает необходимый для его уяснения официальный документ – Красную книгу. Именно с заглавной буквы указана Конституция в ст. 1 УК РФ и п. 2 примечаний к ст. 285 УК РФ. Федеральные конституционные законы, федеральные законы, конституции и уставы субъектов РФ указаны в примечаниях (п. 2 и 3) к этой статье со строчной буквы исключительно в силу упоминания их во множественном числе, но факт непосредственного указания не уголовных актов в самих диспозициях перечисленных статей, а также в ч. 3 ст. 331 УК сомнения не вызывает!

Кроме того, в большей части бланкетных норм Уголовного кодекса необходимые для толкования признаков не уголовные акты упоминаются в самой общей форме. На то, что при бланкетном способе изложения «закон уголовный в диспозиции своей указывает лишь самым общим образом тот источник права, в котором должны быть установлены определительные нормы, за нарушение которых полагается наказание», обращал внимание еще Н. Д. Сергеевский[158].

Так, в диспозиции ст. 190 УК говорится о невозвращении в установленный срок на территорию РФ предметов художественного, исторического и археологического достояния народов РФ и зарубежных стран, вывезенных за ее пределы, если такое возвращение является обязательным в соответствии с законодательством Российской Федерации; в диспозиции ч. 1 ст. 191 УК – о совершении сделки, связанной с драгоценными металлами, природными драгоценными камнями либо с жемчугом, в нарушение правил, установленных законодательством Российской Федерации…; в диспозиции ст. 193 УК – о невозвращении в крупном размере из-за границы средств в иностранной валюте, подлежащих в соответствии с законодательством Российской Федерации обязательному перечислению на счета в уполномоченный банк РФ. Даже специалист, обладающий экстрасенсорными способностями, вряд ли увидит за «указанием» в двух последних диспозициях то множество нормативных правовых актов, которые должны быть изучены для адекватного понимания признаков этих преступлений.

Большинство бланкетных диспозиций Уголовного кодекса РФ и гл. 22, в частности, никак не упоминают не уголовные акты (ст. 169, 171–180, 183–189, 192, 194, 195–197, 198, 199, 200 УК). О бланкетности диспозиции иногда свидетельствуют признаки «незаконный» (ст. 169, 170, 176, 180, 183, 184, 189 УК), «неправомерный» (ст. 169, ч. 2 ст. 195 УК), «несанкционированный» (ст. 181 УК) и иные. Как правильно отмечает А. Ф. Черданцев, «зачастую в бланкетной норме нет указания даже на род или вид правил, а говорится просто о незаконности тех или иных действий..[159]

Если бы указание на акты других отраслей права действительно всегда содержалось в бланкетных диспозициях, в юридической литературе не приводились разные «исходные» нормативные правовые акты. Однако последнее имеет место. Так, некоторые авторы, определяя предмет преступления, предусмотренного ст. 192 УК, ссылаются на Закон РФ «О валютном регулировании и валютном контроле» от 9 октября 1992 г[160], в то время как другие – на Федеральный закон «О драгоценных металлах и драгоценных камнях»[161].

Более того, существует спор о самой необходимости обращаться к актам иных отраслей. Так, например, ряд специалистов (Н. Ф. Кузнецова, Н. А. Лопашенко, П. С. Янн, А. Э. Жалинский), толкуя признак дохода в незаконном предпринимательстве, обращаются к налоговому законодательству, в то время как профессор Б. В. Волженкин обращение для решения этого вопроса к налоговому законодательству считает некорректным вообще[162].

Очевидное отсутствие ссылок на не уголовные акты в большинстве бланкетных норм УК вынудило даже сторонников наличия этих ссылок скорректировать свои определения. Так, Н. И. Пикуров в выводах, сделанных из собственной дефиниции бланкетных диспозиций, указывает, что такие диспозиции должны иметь прямую или скрытую (подразумеваемую) ссылку на специальные правила иной отрасли[163]. Однако если вспомнить толкование ссылки как указания источника, то «скрытое указание» вряд ли может быть указанием.

Скрытость «указания» равнозначна невидимому маяку или невидимым сигнальным огням.

Изложенное позволяет нам присоединиться к В. В. Соколову, утверждавшему, что законодатель в бланкетных диспозициях «точно не указывает на адрес, куда надлежит обратиться, не отсылает к нормативным актам не уголовно-правового характера»[164].

Ориентация на необходимость ссылки может привести к заблуждению в бланкетности нормы. Так, В. И. Тюнин, указав, что за признаком «иное незаконное вмешательство» (ст.169 УК) не стоит реальная нормативная база, сделал вывод, что «о бланкетности состава в данном случае говорить нельзя»[165]. Вместе с тем стоящее за «незаконным вмешательством» не уголовное законодательство, конечно, чрезвычайно обширно, но реально. Без обращения к нему указанный признак воспрепятствования законной предпринимательской или иной деятельности установить нельзя. И даже следование правилу «запрещено все, что не разрешено», руководствоваться которым предлагает указанный автор, не заменит выяснения (опять же в не уголовном законодательстве!), были ли совершенные должностным лицом действия разрешенными.

Таким образом, диспозиция ч. 1 ст. 169 УК, бесспорно, бланкетная (и в части незаконного вмешательства тоже), но приведенная выше оценка ее как не бланкетной по причине неясности «стоящей за ней нормативной базы» еще раз доказывает, что указание на не уголовные акты не обязательно присутствует в бланкетных диспозициях. К этим актам для толкования бланкетных признаков поэтому необходимо обращаться самому правоприменителю.

Конечно, отсутствие ссылки, т. е. непосредственного указания на конкретные не уголовные акты затрудняет применение бланкетных норм[166]. Однако считаем нужным подчеркнуть, что отсутствие такого указания рационально: включение в диспозицию бланкетной нормы УК ссылки на конкретные не уголовные акты лишило бы ее такого достоинства, как стабильность, «устойчивость» в условиях перманентной сменяемости последних.

Казалось бы, уточнение компонентов определения бланкетных диспозиций позволяет приступить к собственному их дефинированию, однако считаем его преждевременным.

Сущность бланкетных диспозиций заключается не в том, каким именно образом сформулированы в них бланкетные признаки. Однако способ изложения последних помогает понять и причину появления бланкетных диспозиций в Уголовном кодексе, и их сущность.

Отраслевая «специализация» уголовно-правовых норм предполагает полное или частичное воспроизведение в диспозициях этих норм запрещенного не уголовными нормативными актами поведения (как уже отмечалось, мы рассматриваем все уголовно-правовые нормы обусловленными не уголовным законодательством). При этом законодателю важно соблюсти два требования. Первое закреплено в ч. 2 ст. 2 УК РФ и состоит в том, что именно этот Кодекс должен установить, какие опасные для личности, общества или государства деяния признаются преступлениями. Следовательно, в любой диспозиции должны быть перечислены все признаки состава преступления. Второе требование диктуется законодательной техникой: диспозиция уголовно-правовой нормы состоит из одного предложения и, следовательно, все признаки состава должны уместиться в это единственное предложение. Более того, ясность изложения требует избегать пространных формулировок и одного предложения: любой пользователь персонального компьютера знает, что сложные предложения программа «Microsoft Word» предлагает разбить на части, иначе, предупреждает она, такие предложения, скорее всего, сложны для восприятия.

Необходимость соблюдать сочетание этих требований и диктует использование в уголовно-правовых нормах бланкетных признаков.

Так, в отсутствие второго требования какие-то признаки (например, конкретные нарушения требований законодательства о драгоценных металлах и драгоценных камнях) можно было бы перечислить в диспозиции как альтернативные, независимо от того, что их перечисление могло занять несколько страниц. Однако требование соблюдать краткость изложения диспозиции уголовно-правовых норм вынуждает законодателя «сжимать» равнозначные, с его точки зрения, конкретные признаки в один обобщающий (так десятки конкретных нарушений заменяются кратким «нарушением правил…») При этом в не уголовных нормативных правовых актах требования к «построению» определенного круга общественных отношений могут быть не только многочисленными, но предъявляться к разным составляющим этих отношений: кругу участников, объекту этих отношений, поведению участников и т. д. Поэтому эти требования часто размещаются в разных статьях не уголовного нормативного акта, и далеко не всегда в заголовке хотя бы одной статьи упоминается слово «правила». Следовательно, толкование бланкетного признака «нарушение правил…» требует от правоприменителя самого тщательного изучения соответствующего не уголовного акта (а чаще – ряда актов) для установления всех требований, предъявляемых к участникам данных общественных отношений. Иногда эти требования дублируют друг друга или противоречат друг другу, что еще более усложняет задачу правоприменителя.

Использование в диспозиции бланкетных признаков-понятий, как правило, не сопряжено с такими трудностями: иногда правоприменителю достаточно обратиться к преамбуле закона, регулирующего охраняемые конкретной бланкетной нормой УК общественные отношения, чтобы уяснить содержание такого признака.

Отметим, что, применяя диспозицию, в которой бланкетные признаки изложены как обобщающие, правоприменитель не может избежать обращения к соответствующему не уголовному акту: без него он не сможет доказать наличие этого признака в конкретном случае. От него в правоприменительном акте требуется указать не только конкретное проявление обобщающего признака, но и то структурное подразделение (абзац, пункт, часть) статьи не уголовного акта, в которой это «проявление» текстуально закреплено.

Так, в п. 3 постановления Пленума Верховного Суда Республики Беларусь от 28 июня 2001 г. № 6 «О судебной практике по делам о незаконной предпринимательской деятельности» указано: «Для правильного решения вопроса о том, требовалось ли для осуществления того или иного вида предпринимательской деятельности наличие соответствующего разрешения (лицензии) в период занятия лицом такой деятельностью, следует руководствоваться нормативными правовыми актами, определяющими условия осуществления конкретных видов предпринимательской деятельности. Ссылка на такой нормативный правовой акт должна содержаться в постановлении о привлечении в качестве обвиняемого…, приговоре суда либо постановлении судьи»[167].

В п. 13 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 4 июля 1997 г. № 8 «О некоторых вопросах применения судами Российской Федерации уголовного законодательства об ответственности за уклонение от уплаты налогов»[168] также разъясняется: «Уклонение от уплаты налогов связано с невыполнением виновным определенных норм налогового законодательства. В связи с этим обратить внимание судов на то, что по делам о преступлениях, предусмотренных статьями 198, 199 УК РФ, в постановлении о привлечении в качестве обвиняемого, обвинительном заключении и приговоре должно быть обязательно указано, какие конкретно нормы налогового законодательства, действовавшего на момент совершения преступления, нарушены обвиняемым, осужденным».

Применение диспозиции, в которой бланкетные признаки сформулированы как обобщающие признаки-понятия, не обязательно требует указания в правоприменительном акте необходимого для их понимания не уголовного акта. Так, например, в силу общеизвестности принадлежности векселя и акции к ценным бумагам ссылка на ст. 143 ГК РФ в правоприменительном акте по делам о преступлениях, связанных с их незаконным изготовлением или сбытом (ст. 186 УК), не нужна.

В то же время без указания в правоприменительном акте структурного подразделения локального нормативного акта, содержащего описание информации, отнесенной к коммерческой тайне, нельзя считать установленным наличие предмета преступления, предусмотренного ст. 183 УК.

При наличии в диспозиции признаков-понятий правоприменитель фактически может игнорировать соответствующие не уголовные нормативные правовые акты. И этому есть причины. Во-первых, признаки-понятия не нужно раскрывать в правоприменительном акте, а, во-вторых, практическим работникам нередко представляется, что есть «альтернатива», «заменители»: использованные при описании признаков-понятий термины могут интерпретироваться в различных словарях, разных нормативных актах, доктринальных разработках. Наличие последних наиболее убедительно подтверждает имеющее место игнорирование бланкетных признаков-понятий, что, в свою очередь, может повлечь ошибочное представление о диспозиции как не бланкетной. Использование тождественных терминов в не уголовном нормативном правовом акте и норме Уголовного кодекса, обеспечивающей охрану первого, всегда свидетельствует о бланкетности описанного этим термином признака (если он не раскрыт в самом Уголовном кодексе и не «простирается» на конкретную его статью). Придание признаку-понятию иного, в сравнении с указанным не уголовным нормативным актом, смысла неизбежно приведет к тому, что уголовно-правовая норма будет охранять и карать не то, соответственно для закрепления или недопущения чего принимался акт регулятивной отрасли права. Поэтому представляется нужным уточнить, безусловно, правильное утверждение А. В. Наумова, что бланкетные диспозиции норм УК «являются свидетельством взаимосвязи уголовного права с другими отраслями права»[169]. Свидетельством взаимосвязи этих отраслей являются и пересечение предмета воздействия, и функциональная специализация отраслевых норм, и «очередность» их появления, и другие «показатели». Бланкетные признаки являются непосредственными точками соприкосновения различных отраслей права, а содержащие их диспозиции – непосредственно отражают связь уголовно-правовой нормы с нормами иных отраслей права.

Изложенное позволяет предложить следующее определение бланкетной диспозиции. Бланкетной называется диспозиция, в которой все или часть признаков состава преступления описаны как обобщающие признаки, признаки-понятия либо обобщающие признаки-понятия, если в них непосредственно заключена связь уголовного права с иными отраслями, к которым и следует обращаться для уяснения указанных признаков.

Предложенная дефиниция позволяет сделать следующие выводы: а) в бланкетной диспозиции уголовно-правовой нормы присутствуют все признаки состава; б) все или часть признаков (т. е. хотя бы один) описаны одним из трех способов – как обобщающие, признаки-понятия, либо как сплав двух первых – обобщающие признаки-понятия; в) в отличие от обобщающих признаков («тайное», «открытое» – в частях первых ст. 158 и 161 УК) и признаков-понятий (например, «хищение» в п. 1 примечаний к ст. 158 УК), сформулированных в самом Уголовном кодексе, в одноименных признаках в бланкетных диспозициях непосредственно заключена связь уголовного права с иными отраслями; г) эта связь и обусловливает необходимость обращаться к нормам других отраслей для уяснения содержания перечисленных признаков в бланкетных диспозициях.

В уголовно-правовой науке, как мы уже отмечали, бланкетная диспозиция «привязывается» именно к нарушению определенных правил, и диспозиции, содержащие только признаки-понятия, к таковым не относят[170]. «В первом случае, – отмечает Н. И. Пикуров, – используется “чужое” нормативное предписание со всеми его атрибутами (ссылка на нарушение определенных правил и т. и.), во втором – используются отдельные элементы или признаки таких предписаний…»[171]

С нашей точки зрения, к бланкетным относятся все диспозиции, содержащие бланкетные признаки, независимо от количества и вида последних.

Сужение круга бланкетных диспозиций в зависимости от вида бланкетных признаков и, следовательно, отражения их в правоприменительном акте, малопродуктивно. Кроме того, при таком подходе создается неопределенность с диспозициями, содержащими обобщенные признаки-понятия, которые иногда должны отражаться в правоприменительном акте. Главный же довод заключается в том, что любые бланкетные признаки «привязывают» содержащую их диспозицию к не уголовным актам и выполняют одни и те же функции.

Что касается количества бланкетных признаков, то оно также не имеет значения для признания диспозиции бланкетной: как отсутствие хотя бы одного признака состава в содеянном исключает признание его преступлением, так и неуяснение хотя бы одного признака состава без обращения к не уголовным актам исключает возможность получить представление об этом составе.

Исследуя бланкетность диспозиций норм гл. 22 УК, мы не будем уточнять, бланкетной или описательно-бланкетной является та или иная диспозиция: цель настоящей главы – не исследование способа изложения диспозиции в уголовно-правовых нормах, а бланкетность как непосредственное отражение связи этих норм с нормами других отраслей права.

Анализируя диспозиции норм гл. 22 УК через призму предложенной нами дефиниции бланкетной диспозиции, можно констатировать, что все нормы этой главы имеют бланкетные диспозиции: к нормам регулятивных отраслей права для уяснения значения хотя бы одного признака состава нужно обращаться при толковании всех описанных в ней преступлений. Заметим, что и Н. А. Лопашенко, исключая ст. 179 и 184 из числа бланкетных, отмечает, что и в них используются не уголовно-правовые понятия[172].

Конечно, экономические нормы УК обладают разной, если так можно выразиться, степенью бланкетности.

Бланкетность многих норм очевидна в силу того, что в них использованы бланкетные обобщающие признаки, «оснащенные» общеизвестным обозначением («противоправный», «незаконный» и т. п.). Так, никто не утверждал о собственно уголовном понимании неправомерности отказа в регистрации индивидуального предпринимателя или юридического лица либо отказа в выдаче специального разрешения (лицензии) на осуществление определенной деятельности (ст. 169 УК), незаконности сделок с землей (ст. 170 УК), запрещенной деятельности (ст. 173 УК), незаконности получения государственного целевого кредита (ч. 2 ст. 176 УК), незаконности использования чужого товарного знака, знака обслуживания, наименования места происхождения товара или сходных с ними обозначений для однородных товаров, предупредительной маркировки (ст. 180 УК^), незаконности способа собирания, разглашения или использования сведений, составляющих коммерческую, налоговую или банковскую тайну (ст. 183 УК), незаконности получения имущества в целях оказания влияния на результаты профессиональных спортивных соревнований или зрелищных коммерческих конкурсов (ч. 3 и 4 ст. 184 УК), правил перемещения через таможенную границу (ст. 188 УК), незаконности экспорта технологий, научно-технической информации и услуг, сырья, материалов и оборудования, которые могут быть использованы при создании ОМП, средств его доставки, вооружения и военной техники (ст. 189), обязательности возвращения в установленный срок предметов художественного, исторического и археологического достояния народов РФ (ст. 190 УК), правил совершения сделок с драгоценными металлами, природными драгоценными камнями либо с жемчугом (ст. 191 УК), обязательности сдачи на аффинаж или продажи государству добытых из недр, полученных из вторичного сырья, а также поднятых и найденных драгоценных металлов или драгоценных камней (ст. 192 УК), обязательности перечисления средств в инвалюте на счета в уполномоченный банк (ст. 193 УК), неправомерности удовлетворения имущественных требований отдельных кредиторов (ч. 2 ст. 195 УК).

Некоторые из перечисленных норм (например, ст.193 УК) иногда именуют даже «сверхбланкетными»[173].

Бланкетность других норм менее очевидна. Так, если правоприменитель знает дефиниции сделки и имущества в ГК, он сочтет диспозиции ст. 179 УК («Принуждение к совершению сделки или к отказу от ее совершения) и ст. 175 («Приобретение или сбыт имущества, заведомо добытого преступным путем») исключительно описательными. Однако вкрапление в них бланкетных признаков означает одновременно и их бланкетность, что даже в этих случаях не делает обращение к нормам ГК лишним.

Так, в Красноярске имели место случаи, когда руководителям коммерческих организаций предлагали уволиться со своей должности, угрожая в противном случае применить к ним насилие. Ввиду неопределенности содержания угрозы, применение ст. 119 УК было бесперспективным, и некоторые специалисты рассматривали вопрос о применении к виновным ст. 179 УК, памятуя, что сделками признаются действия, направленные на установление, изменение или прекращение прав и обязанностей. Однако непосредственное прочтение ст. 153 Гражданского кодекса, раскрывающей понятие сделки, помогло «увидеть», что сделкой признаются действия, направленные на установление, изменение или прекращение не любых прав и обязанностей, а гражданских, т. е. установленных гражданским законодательством, а не трудовым.

Только описательной кажется и диспозиция ст. 182 УК, но без обращения к дефиниции рекламы в Федеральном законе «О рекламе» определить круг подпадающих под нее деяний невозможно.

Бланкетные признаки в этой группе диспозиций описаны, как правило, признаками-понятиями либо обобщающими признаками-понятиями, что и влечет их меньшую распознаваемость.

В литературе уже обращено внимание на неравномерность распространенности бланкетных диспозиций в Уголовном кодексе. Так, И. Я. Козаченко отметил, что бланкетные диспозиции получили широкое применение при описании, прежде всего, преступлений в сфере экономической деятельности, большинства должностных преступлений, преступлений против общественной безопасности, а также связанных с нарушением специальных правил[174]. Чем объяснить различный удельный вес бланкетных диспозиций в нормах различных глав УК? Ответ на этот вопрос следует искать в причине использования бланкетных норм в УК.

Видовым объектом преступлений, предусмотренных разными главами Уголовного кодекса, являются различные общественные отношения, урегулированные правом. В зависимости о того, по поводу чего они существуют, зависит объем и сложность регулирующего их законодательства. Как мы уже отметили, экономическое регулятивное законодательство является сложным, многоуровневым, динамичным и «плотно» регламентирующим отношения в сфере экономической деятельности. И если объем правового поля в этой сфере обусловливает количество норм в гл. 22 (чем больше разнообразных обязанностей у участников этих отношений, тем большее количество норм должно обеспечивать исполнение этих обязанностей), то сложность и нестабильность регулятивного законодательства в этой сфере обусловливают частоту использования бланкетных диспозиций: неисполнение обязанностей, описываемых многостатейными меняющимися нормативными актами регулятивных отраслей, иначе как обобщающими признаками, признаками-понятиями или обобщающими признаками-понятиями в нормах УК не описать.

Объективные причины сложности регулятивного законодательства в сфере экономической деятельности обусловливают и объективную сложность описания нарушений его требований в нормах УК. Поэтому трудно согласиться с обсуждением вопроса об уменьшении уровня бланкетности диспозиций[175].

§ 2. Отраслевая принадлежность и «статус» нормативных правовых актов, связанных с бланкетными нормами УК

Изучение публикаций, посвященных анализу составов отдельных экономических преступлений, показало, что в ряд дискуссионных попал и вопрос о том, к нормативным правовым актам какого уровня – только федерального или и иного – можно обращаться для уяснения смысла бланкетных признаков этих составов.

Так, В. А. Егоров утверждает, что предметом уклонения от уплаты налогов или страховых взносов в государственные внебюджетные фонды с организации являются только федеральные налоги, а не налоги субъектов РФ и не местные налоги[176]. При ином подходе, считает автор, нарушался бы принцип равенства граждан России об основаниях и пределах уголовной ответственности за уклонение от уплаты налогов и страховых взносов в зависимости от региона пребывания и деятельности налогоплательщика.

Данная трактовка предмета преступления, предусмотренного ст. 199 УК, была поддержана профессором Б. В. Волженкиным. Он отмечает, что «бланкетные нормы об ответственности за уклонение от уплаты налогов, сформулированные в ст. 198 и 199 УК, не могут иметь разное содержание в различных регионах страны. В противном случае круг преступного будет не одинаков в зависимости от региона, и преступность деяния будет определяться не только

Уголовным кодексом (курсив наш. – И. Ш.) и федеральным законодательством, а и региональным, что противоречит статье 71 Конституции РФ, определившей, что уголовное законодательство (в отличие от административного) находится в исключительном ведении Российской Федерации»[177].

Другие авторы не исключают региональные и местные налоги из предмета уклонения от уплаты налогов или страховых взносов в государственные внебюджетные фонды с организации, и таким образом признают возможность обращаться для уяснения признака «налог» к законодательству о налогах субъектов РФ и нормативным правовым актам о местных налогах органов местного самоуправления. В частности, прямо указывают на то, что налоги могут быть федеральными, региональными и местными Н. А. Лопашенко[178], А. Н. Караханов[179], Т. Ю. Погосян[180], Д. А. Глебов[181] и др.[182]

Если продолжить мысль, высказанную первой группой авторов, то следует признать неприменимой в целом ст. 176 УК, и частично неприменимой – ст. 183 УК. Дело в том, что круг сведений, необходимых к представлению кредитной организации для получения кредита, определяется самими кредитными организациями (в локальных актах этих организаций), и, конечно, может быть не тождествен для заемщиков, заключающих договоры с разными кредиторами.

Статья 183 УК устанавливает ответственность за незаконные получение и разглашение сведений, составляющих коммерческую, налоговую или банковскую тайну. При этом содержание перечисленных видов тайн определяется по-разному: двух последних – в федеральных законах (ст. 102 Налогового кодекса РФ, ст. 857 Гражданского кодекса РФ), первой – самими обладателями информации, т. е. организациями и индивидуальными предпринимателями (и значит тоже в локальных нормативных актах). Следовательно, круг сведений, составляющих коммерческую тайну, у разных субъектов может существенно отличаться, что, по мнению двух первых авторов, ведет к несовпадению круга преступного (в указанных случаях, наверное, в зависимости от организации или иного субъекта), и преступность деяния будет определяться не только Уголовным кодексом и федеральным законодательством, но даже локальными нормативными актами хозяйствующих субъектов.

Общественные отношения в сфере экономической деятельности в значительной мере регулируются указами Президента РФ, постановлениями Правительства РФ, нормативными правовыми актами министерств, государственных комитетов, федеральных служб и иных федеральных органов исполнительной власти. Поэтому самое непосредственное отношение к исследованию вопроса, обозначенного в названии данного параграфа, имеет и позиция Л. Д. Гаухмана. Он считает недопустимым ссылки в бланкетных нормах Уголовного кодекса на нормативные правовые акты, не относящиеся к законам. Автор не поднимает вопрос о том, какими должны быть эти законы (федеральными или и субъектов Федерации): главное, по его мнению, в том, что «сфера уголовной ответственности (курсив наш. – И. Ш.) должна определяться только законодателем и ни при каких условиях органами исполнительной власти»[183]. По мнению В. Минской, «представляется необходимым и правильным при конструировании бланкетных норм УК отсылать только к федеральным, а не иным законам, а тем более другим нормативным актам»[184]. Такой же точки зрения придерживается и Ю. Е. Пудовочкин[185].

На первый взгляд, Б. В. Волженкин и В. А. Егоров, с одной стороны, а Л. Д. Гаухман, В. Минская и Ю. Е. Пудовочкин, с другой, отрицают возможность использовать при толковании бланкетных норм УК не уголовные нормативные правовые акты разных «срезов»: первые авторы исключают акты двух уровней «по вертикали» – субъектов Федерации и муниципальных образований, вторые – и акты одного уровня «по горизонтали», т. е. все подзаконные акты либо законы, не относящиеся к федеральным. Однако их позиции объединяет общий аргумент – ссылки на нормативные правовые акты, не имеющие определенного «статуса» (федеральных или законов либо федеральных законов), означают возможность непосредственно влиять на изменение сферы уголовной ответственности тем (субъектам РФ или федеральным органам исполнительной власти), в чьем ведении уголовное законодательство не находится.

Как мы уже отметили в начале параграфа, позицию В. А. Егорова и Б. В. Волженкина разделяют не все авторы. Нет безусловного признания и второй позиции. Напротив, множество нормативных актов, к которым необходимо обращаться для уяснения бланкетных норм УК, стало критерием деления бланкетности на восходящую (обращенную к международно-правовым актам надзаконного характера) и нисходящую, т. е. обращенную к внутренним актам подзаконного (подчиненного) уровня[186].

Вместе с тем существование позиций, не допускающих обращения к нормативным правовым актам, которые не имеют определенного статуса, и отстаивание их даже авторитетными специалистами не случайны. Сделанный ими вывод не только не исключается, но, напротив, с неизбежностью вытекает из распространенного определения бланкетных норм, как не содержащих описания признаков преступления[187]. Ведь если признать, что признаки состава преступления, описанного в бланкетной диспозиции нормы Уголовного кодекса, содержатся в иных нормативных актах, а последние не являются федеральными, то, действительно, единое основание уголовной ответственности в разных регионах ставится под сомнение. Недопустимым представляется и «черпание» признаков состава преступления из нормативных актов без статуса закона: ч. 1 ст. 1 УК РФ определяет уголовное законодательство как состоящее, помимо Уголовного кодекса, из новых законов (только законов), подлежащих включению в этот Кодекс.

Таким образом, в указанных позициях просматривается вывод о том, что нормативные правовые акты иных отраслей в силу необходимости обращения к ним в процессе применения бланкетных норм УК становятся еще одним источником уголовного права, и, следовательно, частью уголовного законодательства. «Если уголовный закон есть единственный источник уголовного права, то как тогда объяснить наличие в уголовном праве, в частности, “бланкетных диспозиций”..?», – недвусмысленно ставится вопрос в учебной литературе[188]. Иные отраслевые и межотраслевые законодательные акты считает источником уголовно-правовых предписаний Общей части уголовного права (хотя и называет это исключением из правила) В. П. Коняхин[189]. К источнику уголовного права в целом ряде случаев относит федеральные нормы не уголовно-правового законодательства Ю. Е. Пудовочкин[190].

Вывод о «слиянии» регулятивных и уголовно-правовых норм был сформулирован профессором А. В. Наумовым, указавшим, что применительно к бланкетным диспозициям неуголовно-правовые нормы превращаются в «клеточку» уголовно-правовой «материи»[191]. Этот подход полностью разделяет и профессор П. С. Яни, по мнению которого, включение нормы неуголовного законодательства, регулирующей отношения в соответствующей сфере, в уголовно-правовую норму является главным основанием, по которому «экономические» нормы УК сконструированы как бланкетные[192]. На имплантацию в уголовное право норм иных отраслей указал Н. И. Пикуров[193], а по мнению Ю. М. Михалева, «вообще нет такой отрасли права, отдельные нормы которой не входили бы органически в уголовно-правовые»[194].

Конечно, изложенное представление о границах уголовного законодательства разделяют (и разделяли) не все авторы.

Так, возражая М. Д. Шаргородскому, утверждавшему, что источником социалистического уголовного права становятся постановления и распоряжения Совета Министров, приказы и инструкции министров[195], Н. Д. Дурманов писал: «С этим нельзя согласиться. Постановления Совета Министров СССР и Советов Министров союзных республик не определяют новых видов преступлений и не устанавливают наказания за них. Нельзя, например, считать уголовными законами Положение “Об охоте и охотничьем хозяйстве”… или Правила техники безопасности для строительно-монтажных работ и т. д. В подобных актах конкретизируются бланкетные диспозиции уголовного закона»[196].

Вскрыв рассогласованность норм УК с комплексными нормативными актами (федеральными законами «Об оружии», «О борьбе с терроризмом» и др.), бесспорно имеющими отношение к бланкетным уголовно-правовым нормам, профессор Л. Л. Кругликов также считает, что комплексные акты не могут рассматриваться как составная часть уголовного законодательства[197]. Несмотря на включенность «в орбиту» действия» уголовного законодательства, законы, на которые имеется ссылка в УК, А. Л. Кононова считает формально не относящимися к уголовному законодательству[198].

Таким образом, отраслевая принадлежность нормативных правовых актов, непосредственно связанных с бланкетными нормами УК, в теории уголовного права стала еще одной контроверзой, возникшей отнюдь не в наши дни.

Коренное решение этого спора следует искать не в самих доктринальных дефинициях бланкетных норм (хотя их анализ и позволяет выявлять некоторые «узкие места» в отрицании наличия всех признаков состава в бланкетной диспозиции), а в таких «фундаментообразующих» уголовное законодательство и науку уголовного права понятиях, как основание уголовной ответственности и уголовный закон.

Обратимся к ст. 8 УК РФ. Основанием уголовной ответственности, указано в ней, является совершение деяния, содержащего все признаки состава преступления, предусмотренного Уголовным кодексом. Применительно к рассматриваемому в настоящем параграфе вопросу в приведенном положении важно, что состав преступления, как совокупность признаков общественно опасного деяния, определяющих его как преступное и уголовно наказуемое[199], предусматривается в Уголовном кодексе. Подчеркнем, именно в нем и только в нем: единственно к такому выводу приводит буквальное толкование положения, закрепленного в ст. 8 УК. Если бы законодатель допустил какое-то изъятие из этого положения (в частности, для бланкетных норм), то и в ст. 8, и согласующейся с ней ч. 2 ст. 2 УК было бы указано, что «Уголовный кодекс наряду с другими нормативными правовыми актами определяет, какие деяния признаются преступлениями».

Не будем вдаваться в уточнение, что признаки состава того или иного преступления «черпаются» не только из диспозиций конкретных норм Особенной части, но и норм Общей части. Несмотря на то, что диспозиция статей Особенной части УК описывает не все, а лишь специфические для данного состава преступления признаки, – пишет Н. Ф. Кузнецова, – диспозиция уголовно-правовой нормы описывает все признаки состава преступления[200]. Таким образом, все признаки, образующие состав преступления, сосредоточены в нормах Уголовного кодекса, а не «рассыпаны» и по иным нормативным правовым актам.

Наличие всех признаков состава преступления в каждой бланкетной норме УК подтверждается не только законодательно, но и «практически». Как мы отмечали в параграфе первом, так называемые «ссылки» (или «отсылки»), как их именуют сторонники отрицания признаков состава в бланкетной диспозиции, в действительности ничем иным, как признаком состава, быть не могут. И эти признаки («ценные бумаги», «товарный знак» и др.) визуально устанавливаемы!

Обратим внимание, что Л. Д. Гаухман, считающий диспозиции ст. 169–172 УК бланкетными, не только ни разу не указал на отсутствие в них описания состава, но и подробно анализирует все элементы составов[201].

Специфика описания бланкетных признаков не отрицает, а, наоборот, подтверждает их наличие в диспозиции уголовно-правовой нормы. Поэтому мы не можем согласиться с тем, что «наличие бланкетных норм в УК и их применение незаконно»[202]. Как справедливо отметил В. В. Соколов: «Наличие бланкетных диспозиций в нормах уголовного законодательства, отсылающих к нормативным актам информационного характера (так В. В. Соколов называет акты не уголовно-правового характера. – И. Ш.), не противоречит принципу «nullum crimen, nulla poena sine lege», а потому правомерно. H. И. Пикуров также считает, что указанный принцип остается в силе и применительно к использованию бланкетных диспозиций (автор подчеркивает, что это возможно при строгом соблюдении правил законодательной техники)[203].

Утверждение об отсутствии признаков (или хотя бы одного) состава в диспозициях бланкетных норм УК прямо противоречит не только ст. 8, но и ст. 1, 2 и 3 УК РФ. Противоречит оно и преобладающей в юридической литературе дефиниции уголовного закона, в том числе формулируемой сторонниками указанного утверждения: «Уголовный закон, – подчеркивают криминалисты, – отличается от других законов именно содержанием норм права. Он устанавливает основания и принципы уголовной ответственности, определяет, какие именно общественно опасные деяния признаются преступными и какие наказания предусматриваются за их совершение…»[204]Как же бланкетная норма (тем более расположенная в Особенной части УК), не определяющая, какое общественно опасное деяние признается преступлением, может быть «содержанием» уголовного закона?

Но если в бланкетных нормах Особенной части УК есть все признаки преступлений, то основание уголовной ответственности всегда едино, независимо от того, в каком регионе (или организации) лицо совершает деяние: Уголовный кодекс – общероссийский кодифицированный акт.

Казалось бы, приведенные аргументы уже доказывают, что нормы других отраслей права (сколь угодно часто ни обращаемся мы к ним при толковании бланкетных норм УК) не могут признаваться источником уголовного права и составной частью уголовного законодательства: со всем, что необходимо для решения задач, обозначенных в ч. 1 ст. 2 Уголовного кодекса, последний справляется сам. Однако нельзя не привести и ряд других доводов, развенчивающих представление о связанных с бланкетными нормами УК актах других отраслей, как части уголовного законодательства.

Во-первых (здесь мы повторим важнейший правовой аргумент), согласно ч. 1 ст. 1 Уголовного кодекса РФ уголовное законодательство Российской Федерации состоит из этого Кодекса и новых законов, предусматривающих уголовную ответственность и подлежащих в него включению в Кодекс. Таким образом, к уголовному законодательству относятся не любые новые законы, а только устанавливающие уголовную ответственность.

Сравнение ст. 1 УК РФ и ст. 3 Гражданского кодекса РФ, убеждает, что в термин «законодательство» вложена не вся совокупность нормативных правовых актов любого уровня, а единственно законов. Это сравнение, кроме того, доказывает, что нормативные акты, регулирующие имущественные и связанные с ними личные неимущественные отношения, не входят в уголовное законодательство даже в чине «закона».

Поэтому ни Уголовный кодекс РФ, ни важнейший из актов регулятивного законодательства – Гражданский кодекс, не оставляют никаких «лазеек» для отнесения актов, не устанавливающих уголовную ответственность, к уголовному законодательству.

Л. Л. Кругликов приводит веские доводы в пользу несводимости уголовного законодательства к Уголовному кодексу[205].

Однако, с нашей точки зрения, указанные автором нормативные акты либо являются источниками в силу предписаний того же Уголовного кодекса, либо являются актами-исключениями[206].

Во-вторых, не уголовные нормативные правовые акты не содержат описание признаков преступления. Целью их принятия является регулирование того или иного пласта позитивных общественных отношений, о чем указывается в самих этих актах (более подробно мы будем писать об этом в следующей главе), а термины, заимствованные из них уголовно-правовыми нормами, используются в первых для описания только дозволенного либо и недозволенного поведения, но, повторим, непреступного. И в самом деле, разве для описания незаконного предпринимательства (ст. 171 УК) используется термин «лицензия» в Федеральном законе от 8 августа 2001 г. «О лицензировании отдельных видов деятельности»[207], разве для описания уклонения от уплаты налогов (ст. 198, 199 УК) используется термин «налог» в Налоговом кодексе РФ, разве для конструирования диспозиции ст. 178 в Закон РСФСР «О конкуренции и ограничении монополистической деятельности на товарных рынках» включены[208] термины «монопольно низкая цена», «монопольно высокая цена», «конкуренция» и т. д.?

Пожалуй, только в одном из не уголовных актов законодатель сделал попытку сформулировать именно признаки преступлений. Мы имеем в виду определение контрабанды, уклонения от уплаты таможенных платежей, незаконных валютных операций и иных деяний с валютными ценностями в ст. 219–221 Таможенного кодекса РФ[209], в этом, редчайшем, случае даже гл. 34 ТК именуется «Контрабанда и иные преступления в сфере таможенного дела». Однако и названные статьи ТК никто не рассматривал как часть уголовного законодательства: уголовное законодательство РСФСР и РФ полностью охватывалось и охватывается Уголовным кодексом. Кроме того, указанные статьи ТК не соответствуют общепринятому доктринальному определению уголовного закона: в нем установление наказания за совершение преступлений упоминается как не альтернативный, а обязательный признак, перечисленные же статьи Таможенного кодекса санкции не содержат.

В-третьих, если согласиться, что нормы других отраслей права следует считать уголовно-правовыми в силу необходимости обращения к ним в процессе применения бланкетных норм УК, то придется признать, что первые нормы утрачивают свою «первоначальную» отраслевую принадлежность: в отличие от нормативного правового акта, норма не может быть комплексной! «Одна и та же норма не может одновременно регулировать два разных вида общественных отношений и заключать в себе два разных метода правового регулирования. Именно поэтому одно и то же предписание не может быть одновременно включено в две разные отрасли права»[210].

«…Только изменение содержания соответствующей нормы, – отмечает И. С. Самощенко, – способно обусловить переход ее из одной в другую отрасль права»[211]. Поэтому можно согласиться с Н. И. Пикуровым в части имплантации материала иной отраслевой принадлежности в уголовно-правовую норму, но неправомерным представляется его утверждение об имплантации в уголовное право норм иных отраслей[212]. По этой же причине трудно согласиться с П. С. Яни в том, что «характеристика “бланкетность” может, строго говоря, относиться только к статьям закона, но не к его нормам»[213].

Кроме того, если за нарушение описанного в регулятивной норме правила поведения ответственность установлена и бланкетной нормой КоАП РФ (а в нем немало норм, устанавливающих ответственность за нарушения в сфере экономической деятельности), то норму нужно попеременно считать то уголовно-правовой, то административно-деликтной (этакий правовой «трансотраслевизм»)?

Нормы Налогового кодекса нередко также содержат бланкетные признаки: не случайно в нем появилось положение о применении понятий и терминов гражданского, семейного и других отраслей законодательства, используемых в НК (ч. 1 ст. 11 НК). Однако нормы гражданского, семейного и других отраслей, из которых для Налогового кодекса заимствованы понятия и термины, никто не причислял к налоговым!

В-четвертых, толкование бланкетных норм «адресует» к разным нормативным актам, включая самые «низшие» в их иерархии. По логике специалистов, признающих не уголовные акты частью уголовного законодательства, этой частью являются даже локальные нормативные акты частных организаций. Именно к ним приходится обращаться, в частности, для толкования признака «коммерческая тайна»: круг составляющих ее сведений (ответственность за незаконные получение и разглашение которой предусмотрена ст. 183 УК) в соответствии с федеральным законодательством (ГК РФ относится именно к нему) определяют сами организации.

Одним словом, причисление к уголовному законодательству всех нормативных правовых актов, «проясняющих» бланкетные нормы УК, означает полную декодификацию уголовного законодательства.

Приведем еще два аргумента, заключающихся в противоречивости критикуемой нами позиции ученых.

Авторы, «раздвигающие» границы уголовного законодательства при описании бланкетных диспозиций, должны были бы отстаивать многообразие источников уголовного права и в тех частях учебников, где речь идет об уголовном законе. Однако это не всегда так. Например, профессор А. В. Наумов отмечает, что своеобразным источником российского уголовного права являются и некоторые акты международного права, однако на их основании, уточняет он, нельзя кого-либо привлечь к уголовной ответственности… Никакие иные исключения из источников уголовного права, в том числе и для актов, содержащих «клеточки» уголовно-правовой материи, автор не делает[214].

Такое же рассогласование имеет место в другом курсе лекций, где, с одной стороны, утверждается, что мнение об уголовном законе как единственном источнике, вряд ли бесспорно[215], а, с другой, что «действующее российское уголовное законодательство моногамно, так как весь объем его содержания составляет лишь Уголовный кодекс…».[216]

Признание не уголовных нормативных правовых актов, «участвующих» в применении бланкетных норм УК, составляющей уголовного законодательства, «клеточкой» уголовно-правовой материи, противоречит другому утверждению тех же авторов, по мнению которых (и оно, несомненно, правильно!) «бланкетные нормы УК позволяют достигнуть известной стабильности уголовного закона, которая не должна ставиться в прямую зависимость от изменения нормативных актов другой отрасли права (курсив наш. – И. Ш.)»[217]. Но, если не уголовные акты признаются частью уголовного законодательства (хотя, как видим, иногда их опять причисляют к другим отраслям), как они могут одновременно изменяться и оставаться стабильными? [218]

Если бы не было необходимости обеспечить уголовно-правовые нормы специальным правовым режимом, нормы, устанавливающие уголовную ответственность за те или иные действия (бездействие), располагались бы в соответствующем регулятивном законе «по соседству» с обеспечиваемой охраной нормой или в «охранительной» главе такого закона. В первом случае признаки деликта были бы понятны каждому, так как его описанию непосредственно предшествовали бы нормы, определяющие права и обязанности участников соответствующих общественных отношений.

Во втором случае в связи с некоторой «отдаленностью» нормы, устанавливающей ответственность за нарушение запрета, уже бывает необходимо сослаться на нормы, содержащие запрет того либо иного поведения. Такие нормы становятся отсылочными. Например, в соответствии с п. 1 ст. 46 Закона РФ «О товарных знаках, знаках обслуживания и наименованиях мест происхождения товаров»[219]«использование товарного знака и наименования места происхождения товара или сходного с товарным знаком или наименованием места происхождения товара обозначения для однородных товаров, противоречащее положениям пункта 2 статьи 4 и пункта 2 статьи 40 настоящего Закона, влечет за собой гражданскую… ответственность…».

При «перемещении» норм, устанавливающих ответственность, в уголовно-правовую отрасль признаки, выполняющие ту же роль, что и отсылочные в рамках одной отрасли, объявляются уже бланкетными, но назначение их остается прежним – «связать» норму УК с охраняемой нормой (нормами) регулятивной отрасли. «Переезжает» в другую отрасль, однако, только норма, устанавливающая уголовную ответственность за запрещенное поведение участников позитивных общественных отношений, а не норма, определяющая поведение участников этих отношений: она отраслевой принадлежности не меняет.

Однако самым мощным по «разрушительной силе» аргументом против включения в уголовное законодательство актов иных отраслей, непосредственно связанных с бланкетными нормами УК, стало определение Конституционного Суда РФ по делу о проверке конституционности примечания 2 к ст. 158 УК[220]. Несмотря на то, что для установления минимального размера оплаты труда, упоминаемого в целом ряде норм УК, включая примечание к ст. 158, необходимо обращаться к законам, определяющим этот размер, Конституционный Суд РФ указал, что «минимальный размер… устанавливается не уголовным законом, а законом иной отраслевой принадлежности (курсив наш. – И. Ш.)»[221]. Данное определение квалифицированно, авторитетно и безвозвратно «разбивает» представление об «уголовно-правовой принадлежности» не уголовных норм, к которым мы обращаемся, применяя бланкетные нормы УК[222].

Из неотносимости нормативных правовых актов, «проясняющих» бланкетные нормы УК, к уголовному законодательству вытекают несколько важных выводов.

1. Обращение к региональному законодательству, подзаконным актам Российской Федерации и даже локальным нормативным актам для уяснения бланкетных норм УК не противоречит cm. 71 Конституции РФ в части закрепления уголовного законодательства в ведении Российской Федерации, поскольку ни региональное законодательство, ни подзаконные акты РФ, ни локальные нормативные акты не являются частью уголовного законодательства.

2. Вопрос о том, к нормативным правовым актам какого «статуса» (или какой формы) нужно обращаться при толковании бланкетных признаков составов преступлений, зависит исключительно от того, в чьем ведении находится правовое регулирование тех общественных отношений, которые охраняет соответствующая норма Особенной части. Если оно находится в ведении РФ, то обращаться, конечно, допустимо только к федеральным нормативным правовым актам. В тех случаях, когда такое регулирование находится в совместном ведении Российской Федерации и ее субъектов, или только в ведении последних, оснований игнорировать региональные нормативные правовые акты нет, как нет оснований игнорировать акты исполнительной власти или локальные нормативные акты (корпоративные акты) органов управления организацией, если решение определенных вопросов отнесено к компетенции последних.

Изложенное не позволяет согласиться с предложением «закрепить в УК РФ положение, согласно которому в бланкетных нормах допустимы ссылки только на законы, но не на другие нормативные правовые акты»[223].

Обратим внимание, в подобных предложениях по существу проявляется взгляд на регулятивное законодательство как подчиненное исключительно интересам уголовного права! Однако известно, что форма нормативного правового акта зависит от того, в чьем ведении находится правовое регулирование общественных отношений, что, в свою очередь, определяется характером регулируемых общественных отношений. Так, отношения по организации Российской Федерации в качестве целостного государства (в частности, обеспечения единого правового пространства, установления общего на всей территории режима законности и т. и.) требуют исключительной централизованности, и поэтому их регулирование относится к ведению Российской Федерации. Ввиду необходимости обеспечения единого экономического пространства только на федеральном уровне осуществляется гражданско-правовое регулирование[224]. Если отношения важны исключительно для субъектов РФ или имеют значительные особенности на местах, то регулирование осуществляется на уровне субъекта Российской Федерации или относится к совместному ведению. В случае, когда характер общественных отношений требует оперативности в их регулировании, такое регулирование осуществляется органами исполнительной власти. По мнению же многих криминалистов, форма нормативных правовых актов должна определяться не тем, какие общественные отношения они регулируют, а тем, в толковании норм какого «ранга» они «участвуют».

Вернемся к дискуссии о предмете преступления, предусмотренного ст. 199 УК. Из ст. 71 Конституции Российской Федерации видно, что в ведении РФ находятся федеральные налоги и сборы, а установление общих принципов налогообложения и сборов в РФ отнесено к совместному ведению Российской Федерации и ее субъектов (ст. 72 Конституции). Согласно ст. 1, 3, 6, 12 и 13 Налогового кодекса РФ, региональные и местные налоги устанавливаются не только этим Кодексом, но и соответственно законами субъектов РФ и нормативными правовыми актами представительных органов местного самоуправления. Следовательно, есть все основания включить в предмет названного преступления региональные и местные налоги.

Конституционность установления налогов, наряду с Налоговым кодексом РФ, законами субъектов РФ и нормативными правовыми актами представительных органов местного самоуправления подтверждал и Конституционный Суд Российской Федерации в постановлении от 21 марта 1997 г. В нем указано: «Признать положение абзаца первого пункта 2 статьи 20 Закона Российской Федерации “Об основах налоговой системы в Российской Федерации” с учетом вытекающего из части первой статьи 1 данного Закона права органов государственной власти субъектов Российской Федерации устанавливать и отменять налоги и сборы, а также льготы налогоплательщикам в соответствии с общими принципами налогообложения и сборов соответствующим Конституции Российской Федерации»[225].

Напомним, что и высшая судебная инстанция считает региональные и местные налоги предметом преступления, предусмотренного ст. 199 УК. Так, в абз. 2 п. 18 постановления Пленума Верховного Суда РФ «О некоторых вопросах применения судами Российской Федерации уголовного законодательства об ответственности за уклонение от уплаты налогов» разъясняется, что «суд может указать в приговоре размер денежной суммы, подлежащей взысканию с осужденного, и, в зависимости от вида[226] неуплаченного налога – наименование бюджета (федеральный, региональный, местный), в доход которого указанная сумма подлежит взысканию».

В то же время принятые до вступления в силу Федерального закона от 25 сентября 1998 г. «О лицензировании отдельных видов деятельности» в некоторых субъектах РФ постановления о введении лицензирования заготовки, переработки и реализации лома цветных металлов (эту деятельность чаще всего считали требующей контроля), были незаконными.

В соответствии с ч. 2 ст. 4 ФЗ «О введении в действие части первой Гражданского кодекса Российской Федерации» перечень лицензируемых видов деятельности при отсутствии федерального закона определялся постановлением Правительства РФ от 24 декабря 1994 г. «О лицензировании отдельных видов деятельности». Указанное постановление заготовку, переработку и реализацию лома цветных металлов не относило к лицензируемым видам деятельности и не предоставляло субъектам РФ полномочий на введение непредусмотренных к лицензированию видов деятельности[227]. Следовательно, обращаться к нормативным правовым актам субъектов РФ о лицензировании указанного вида деятельности до 4 октября 1998 г. было недопустимо, а привлечение к ответственности по ст. 171 УК за осуществление без лицензии заготовки, переработки и реализации лома цветных металлов было незаконным.

Высказывания за обращение при толковании признаков составов экономических преступлений только к федеральному законодательству стали своеобразной «дискриминацией» этих преступлений. Ведь не ставился же вопрос об отсутствии единого основания уголовной ответственности за незаконную охоту, хотя, как известно, правила охоты с учетом местных особенностей устанавливают субъекты РФ. Наконец, и сам Уголовный кодекс содержит «указатель» на региональное законодательство, подробно раскрывающее признак состава преступления. Так, для уяснения признака «лица, занимающего государственную должность субъекта РФ», п. 3 примечания к ч. 2 ст. 285 УК прямо адресует правоприменителей к региональным нормативным актам, хотя несовпадение в них при отнесении к этой категории тех или иных должностных лиц уже предполагается.

В литературе мы встретили указание на две цели формулирования бланкетных норм в Уголовном кодексе – обеспечить краткость изложения и стабильность уголовного закона[228]. А. И. Бойцов, кроме того, указал, что бланкетность направлена либо на учет местных условий применения уголовного закона, либо на универсальные способы защиты общечеловеческих ценностей[229]. В связи с изложенным уместно напомнить, что Н. Д. Сергеевский объяснял получение сильного развития бланкетных диспозиций в Германском уложении по отношению к преступным деяниям низшей категории тем, что «соответствующие им определительные нормы весьма различны между собою в законодательствах отдельных германских государств, а такое различие не допускает описательной диспозиции в общем для всех государств Уголовном уложении»[230].

С учетом обоснованной возможности использования при толковании бланкетных диспозиций уголовно-правовых норм нормативных правовых актов субъектов РФ, муниципальных образований и локальных, необходимо, полагаем, уточнить одну из целей использования бланкетных диспозиций, указанных А. И. Бойцовым. Такой целью является отражение влияющих на квалификацию преступлений особенностей в федеральном, региональном, муниципальном и осуществляемом отдельными хозяйствующими субъектами регулировании экономических отношений.

§ 3. Действие в пространстве и во времени регулятивных норм, связанных с «экономическими» нормами УК

В предыдущем параграфе мы обосновали, что нормативные правовые акты (законодательство в широком смысле), к которым правоприменитель обращается для уяснения бланкетных диспозиций норм Уголовного кодекса, не являются уголовно-правовыми. Поэтому, сделали мы первый вывод, форма этих нормативных правовых актов (федеральный закон, указ Президента, постановление Правительства РФ, акты федеральных органов исполнительной власти, законы субъектов РФ и т. д.), зависит исключительно от того, в чьем ведении находится правовое регулирование тех общественных отношений, которые охраняются соответствующей нормой Особенной части. Но в зависимости от того, в ведении Российской Федерации, субъекта РФ или муниципального образования находится указанное регулирование, различно и действие соответствующих актов в пространстве. На действие в пространстве влияет и компетенция органа, принявшего соответствующий нормативный правовой акт: при общей компетенции он распространяется на всю территорию РФ, ее субъекта или муниципального образования, при отраслевой – пределы действия в пространстве, как правило, сужаются. И уж совсем невелико пространство, в котором действуют локальные (корпоративные) нормативные правовые акты.

Таким образом, действие в пространстве норм Уголовного кодекса РФ, с одной стороны, и нормативных правовых актов, необходимых для уяснения бланкетных норм УК, с другой стороны, определяется по-разному. Пространственные пределы действия первых установлены ст. 11 и 12 УК, вторых – как правило, зависят от принявшего органа.

Тотальная бланкетность норм гл. 22 Уголовного кодекса и супердинамичность законодательства, регулирующего отношения в сфере экономической деятельности, актуализировали вопрос и о темпоральном действии содержащихся в нем норм, «задействованных» в процессе применения бланкетных норм УК.

На первый взгляд, обозначенный вопрос должен решаться точно так же – по-разному, в зависимости от отраслевой принадлежности норм. При этом уточним «составляющие» темпорального действия правовых норм. Как известно, при исследовании действия нормы во времени важно различать два обстоятельства: время, в течение которого норма находится в силе, и пределы ее действия во времени, т. е. на какие факты, отношения она распространяется[231].

Первая составляющая практически не имеет особенностей в уголовном праве в сравнении с нормами иных отраслей, «размещенными» в законах: порядок вступления в силу всех федеральных законов определен Федеральным законом от 14 июня 1994 г. «О порядке опубликования и вступления в силу федеральных конституционных законов, федеральных законов, актов палат Федерального Собрания»[232].

Вторая составляющая частично тоже имеет сходство: новый уголовный закон, как, например, и гражданский (именуемый криминалистами базовым) распространяется на факты (преступное деяние – в уголовном праве; отношения, права и обязанности – в гражданском праве), имевшие место после введения их в действие. Соответственно к лицам, совершившим преступное деяние до этого, применяется старый уголовный закон, как старый гражданско-правовой закон применяется к отношениям (правам и обязанностям), возникшим в период его действия.

Однако регулирование темпоральных параметров действия уголовно-правовых норм имеет особенность: уголовный закон, каким-либо образом улучшающий положение лица, совершившего преступление, имеет обратную силу (ретроактивен), т. е. распространяется на лиц, совершивших преступные деяния до вступления такого закона в силу. Конечно, эта особенность – не уникальна. В соответствии со ст. 54 Конституции закон, устанавливающий или отягчающий ответственность (в связи с отсутствием указания вида ответственности, речь идет о любой. – И. Ш.), обратной силы не имеет (эта норма, помимо ст. 10 УК, воспроизведена и в некоторых других законах, например, в ст. 1.7 КоАП РФ, п. 3 ст. 5 НК РФ). Как видно, ретроактивность присуща деликтным нормам любых отраслей. Однако все деликтные нормы «берут начало» в нормах, регулирующих соответствующие позитивные общественные отношения, поэтому и при уяснении бланкетных норм УК правоприменитель обращается к регулятивным нормам, на которые конституционная ретроактивность не распространяется. В соответствии с нормами, определяющими действие регулятивных нормативных правовых актов во времени, указанные акты не имеют обратной силы (п. 1 ст. 4 ГК РФ, ст. 5 Бюджетного кодекса и др.), и их действие распространяется на отношения, возникшие до введения их в действие, только тогда, когда это прямо в них предусмотрено.

Статья 5 НК РФ, развивая положение, закрепленное в ст. 57 Конституции РФ, не допускает придание обратной силы актам законодательства о налогах и сборах, устанавливающим новые налоги и (или) сборы, повышающим налоговые ставки, размеры сборов, устанавливающим или отягчающим ответственность за нарушение законодательства о налогах и сборах, устанавливающим новые обязанности или иным образом ухудшающим положение налогоплательщиков или плательщиков сборов, а также иных участников отношений, регулируемых законодательством о налогах и сборах (п. 2), и допускает обратную силу актов {если это прямо предусмотрено в них), отменяющих налоги и (или) сборы, снижающих размеры ставок налогов (сборов), устраняющих обязанности налогоплательщиков, плательщиков сборов, налоговых агентов, их представителей или иным образом улучшающих их положение (и. 4).

Исключительность (а в налоговом законодательстве иногда и недопустимость) придания обратной силы регулятивным нормативным актам, устанавливающим обязанности или вводящим запреты, и положение, закрепленное вторым предложением ч. 1 ст. 10 УК, практически сняли вопрос о привлечении к уголовной ответственности лиц, не выполнивших установленную обязанность или нарушивших запрет в тот период, на который новому акту придана обратная сила. «Принцип необратимости закона в прошлое, – пишет А. И. Бойцов, – должен также распространяться на акты, не относящиеся к области уголовного законодательства, но образующие бланкетное содержание уголовно-правовых норм»[233]. Сокрытие имущества, внесенного в перечень налогооблагаемых объектов после того как было совершено соответствующее деяние, справедливо отмечает автор, не образует состава преступления[234].

Что касается новых актов регулятивного законодательства, улучшающих каким-либо образом положение участников соответствующих отношений (отменяющих обязанности совершать какие-то действия, дозволяющих ранее запрещенное поведение), то их действие во времени интерпретируется нетождественно.

Ряд авторов считает, что вступившие в силу «улучшающие» регулятивные нормативные правовые акты не имеют обратной силы и поэтому не влекут декриминализацию ранее совершенных деяний.

Так, по мнению Т. А. Дикановой и В. Е. Осипова, если на момент перемещения через границу товаров, относящихся к стратегически важным сырьевым товарам, действовали специальные правила перемещения их через таможенную границу, и лишь потом были упразднены, прекращение уголовного дела и переквалификация содеянного на ч. 1 ст. 188 УК РФ являются незаконными, поскольку в таможенном деле применяются акты законодательства, действующие на момент принятия таможенной декларации и иных документов таможенным органом РФ, за исключением случаев, предусмотренных… актами законодательства РФ[235].

Применительно к налоговым преступлениям мы также утверждали, что «отмена налога, от уплаты которого лицо уклонялось, не влечет изменения уголовно-правовой оценки уклонения»[236]. Такого же мнения придерживаются Д. Магомедов и В. Ковалев[237], А. В. Хабаров[238].

Однако многие авторитетные специалисты отстаивают неприменимость бланкетных уголовно-правовых норм к деяниям, которые утратили противоправность вследствие изменения регулятивных норм права уже после их совершения.

Так, Л. Д. Гаухман, отметив нестабильность не уголовных нормативных актов, указывает, что она возлагает на правоприменителя обязанность устанавливать, «какая именно норма не уголовного закона или иного нормативного правового акта и в какой ее редакции действовала во время совершения деяния, и распространяются ли на эту норму, в частности, с учетом ее последующих изменений и дополнений, в сочетании с соответствующей статьей Особенной части УК РФ положения об обратной силе уголовного закона»[239].

Б. В. Волженкин подверг критике наше мнение о применимости «налоговых» норм УК к лицам, уклонившимся от уплаты налога, который впоследствии был отменен[240]. В частности, он отметил неубедительность ссылки на п. 4 ст. 5 Налогового кодекса, что акты законодательства о налогах, отменяющие налоги, снижающие размеры ставок налогов, устраняющие обязанности налогоплательщиков, могут иметь обратную силу, если прямо предусматривают это. «Нормы об ответственности за уклонение от уплаты налогов или страховых взносов в государственные внебюджетные фонды (ст. 198, 199 УК РФ)… типично бланкетные, – пишет автор. – Содержание объективной стороны составов этих преступлений во многом определяется налоговым законодательством. И, если оно изменилось, в частности, отменен какой-либо налог, то круг преступного поведения сужается, деяние частично декриминализируется и тогда применяются уже общие положения уголовного закона об обратной силе»[241].

Обращение к ст. 10 Уголовного кодекса при «улучшающих» изменениях в не уголовном законодательстве считает возможным и П. С. Яни: «…с учетом изменений в регламентации положений института моратория при банкротстве, – указывает он, – следует заключить, что – в силу бланкетности ст. 195 УК и требований ст. 10 УК («Обратная сила уголовного закона») – действия Метисова с позиций ныне действующего закона о банкротстве перестали быть неправомерными. Значит в его действиях отсутствуют все необходимые признаки объективной стороны состава, описанного ст. 195 УК»[242].

А. И. Бойцов также полагает, что исключение имущества, за уклонение от уплаты налога на которое лицо было привлечено к уголовной ответственности, из перечня налогооблагаемых объектов должно влечь прекращение уголовного дела[243]. Возможность придания обратной силы закону, могущему улучшить положение лица, совершившего преступление, «через бланкетную норму УК РФ» признает и судья Конституционного Суда Т. Г. Морщакова[244].

По мнению Н. И. Пикурова, принципы действия норм гражданского и административного права «не могут рассматриваться изолированно от принципа действия во времени связанного с ними уголовного закона»[245].

Как видим, целый ряд авторитетных специалистов считают, что темпоральное действие регулятивных нормативных правовых актов в силу их «связанности», «спрессованности» с уголовно-правовыми нормами в процессе применения последних так же подчиняется ст. 10 Уголовного кодекса, как и его «собственные» нормы.

Такое решение звучит убедительно и соответствует закрепленным в Уголовном кодексе принципам. Однако представляется, что в конечном итоге оно все-таки обусловлено имеющим место отстаиванием отсутствия признаков составов преступлений в бланкетных нормах УК и, как следствие, «включением» не уголовных нормативных актов (пусть и не прямо) в уголовное законодательство.

Вместе с тем, как мы уже установили, регулятивные нормативные правовые акты не являются частью уголовного законодательства, а ст. 10 Уголовного кодекса РФ закрепила положение об обратной силе не любого, а только уголовного закона. Следовательно, ст. 10 УК неприменима к нормативным правовым актам других отраслей.

Что касается обоснованного и справедливого предложения о закреплении в федеральном законе положения об обратной силе любого нормативного акта, устраняющего противоправность деяния либо иным образом улучшающего правовое положение субъекта[246], то, к сожалению, правового воплощения оно не получило. Поэтому, если в новом нормативном правовом акте регулятивной отрасли, исключающем ранее имевшийся запрет или освобождающем от ранее установленной обязанности, не указано, что он имеет обратную силу, нет оснований считать совершенное в прошлом нарушение запрета (неисполнение обязанности) непротивоправным, а при описанных в бланкетной норме УК условиях – и непреступным.

Несмотря на то что указанное решение кажется не соответствующим принципам справедливости и гуманизма, на которых «покоится» Уголовный кодекс, оно абсолютно соответствует системности права. Как известно, специфика общественных отношений, регулируемых нормами определенной отрасли права, детерминирует необходимость использования в процессе регулирования и «своего» специфического юридического режима правового регулирования, под которым понимают целостную систему регулятивного воздействия, характеризующуюся действием единых принципов и общих положений, включая положение о темпоральном действии отраслевых норм. И нормы, регулирующие позитивные отношения, например, по поводу имущества или установлению, введению и взиманию налогов, подчиняются только своему юридическому режиму (отраслевому режиму гражданского или налогового права соответственно). Какая бы острая необходимость в этих регулятивных нормах не возникала в процессе применения бланкетных норм УК, регулятивные нормы не могут подчиняться юридическому режиму уголовного права – «отраслевой режим отличается известной замкнутостью, своего рода суверенностью и неприменимостью к отношениям, регулируемым данной отраслью, норм, лежащих за ее пределами»[247].

Нет оснований ссылаться на ч. 1 ст.10 УК (второе предложение) и в случае придания обратной силы «причастному» к бланкетной норме УК регулятивному акту, устанавливающему какие-либо обязанности или запрет: сам уголовный закон и здесь остается неизменным.

Вместе с тем в этом случае лицо, не выполнившее обязанность, позднее установленную, или совершившее деяние, впоследствии запрещенное регулятивным нормативным правовым актом, не может быть привлечено к уголовной ответственности по связанной с этим актом бланкетной норме Уголовного кодекса. Преступность деяния в соответствии со ст. 9 УК РФ определяется уголовным законом, действовавшим во время совершения этого деяния (неисполнения обязанности или нарушения запрета). А согласно ч. 2 ст. 54 Конституции РФ никто не может нести ответственность (любую. – И. Ш.) за деяние, которое в момент его совершения не признавалось правонарушением. В нашем же случае в момент совершения деяние было правомерным и, следовательно, не могло быть одновременно преступным.

Вернемся к варианту, когда новый регулятивный нормативный акт исключает запрет (освобождает от обязанности), существовавший на момент его нарушения (неисполнения обязанности), если этому акту не придана обратная сила, а нарушение составляло содержание бланкетной уголовно-правовой нормы. Как мы уже установили, в момент совершения деяния, оно было противоправным, а «вкупе» с бланкетной нормой УК – и преступным. И преступность, как и иная противоправность, деяния не исчезает.

Однако основание для оптимизма у лиц, совершивших такие деяния, есть. Эти деяния, не утрачивая признака противоправности, могут вовсе не иметь либо утратить другой обязательный признак преступления – общественную опасность.

Для того чтобы разобраться в возможности отсутствия у противоправных деяний, предусмотренных нормами гл. 22 УК, общественной опасности либо ее утраты, необходимо обратиться к тем общественным отношениям, которые составляют видовой объект экономических преступлений – отношениям в сфере экономической деятельности. Установление специфики этих отношений позволит понять и специфику «образования» общественной опасности правонарушений в этой сфере. Напомним, их правовое регулирование может быть ошибочным.

В случае, когда признается утратившим силу регулятивный нормативный правовой акт, устанавливавший необоснованные обязанности (запреты), неисполнению таких обязанностей (нарушению запретов) не присущи не только общественная опасность, но и иная вредоносность.

Приведем примеры, иллюстрирующие изложенное.

До середины 2001 г. в периодике неоднократно поднимался вопрос о необоснованно большом перечне видов деятельности, требующих лицензирования. Многие специалисты справедливо полагали, что перечень велик не потому, что все указанные виды деятельности действительно могут представлять опасность для человека, а потому, что работники различных федеральных органов исполнительной власти видят в лицензировании единственный способ «давления» на хозяйствующих субъектов и соответственно получения взяток. Принятие в этих условиях в августе того же года нового Федерального закона «О лицензировании отдельных видов деятельности»[248], не признавшего необходимым лицензировать многие виды деятельности, провозглашавшиеся требующими лицензирования одноименным Федеральным законом 1998 г., доказывает, что никакой общественной опасностью осуществление их без лицензии, даже сопряженное с извлечением дохода в крупном размере[249], не обладало и до 2001 г.

Поэтому полагаем, что уголовные дела в отношении лиц, осуществлявших предпринимательскую деятельность без лицензии, если эта деятельность исключена из лицензируемых Федеральным законом «О лицензировании…» 2001 г., должны быть прекращены по ч. 2 ст. 14 УК.

Правомерным по причине отсутствия общественной опасности было бы прекращение уголовного дела и по факту уклонения от уплаты таможенных платежей (ст. 194 УК), если позднее ставка таможенной пошлины на конкретный товар была понижена, и из интервью либо публикаций специалистов, участвовавших в разработке изменений в соответствующий нормативный правовой акт, следует, что высокий размер прежней ставки («обеспечивший» уклонение от уплаты таможенных платежей в крупном размере, без которого уклонение не было бы криминальным) был протекционистским. «…Более свободная торговля приносит небольшую пользу всем, – указывает П. Самуэльсон, – тогда как протекционизм крайне выгоден лишь немногим»[250]. Не может быть общественно опасным уклонение от выполнения протекционистских установлений, так как «…зло от протекционизма перевешивает то добро, которое он приносит»[251].

Заключение об утрате деянием общественной опасности не в момент, когда регулятивные нормативные правовые акты перевели его в разряд правомерных, а в момент его совершения и пребывания в ряду противоправных, возможно тогда, когда нарушенный правовой запрет (обязанность) первоначально был социально обоснованным, но впоследствии перестал отвечать цели его принятия, стал препятствием на пути ее достижения, вошел в «полосу устаревания»[252].

Другая ситуация складывается в случаях, когда обязанность или запрет, неисполнение (нарушение) которых составляет содержание бланкетной нормы Уголовного кодекса, по существу не отменяется,, а видоизменяется, либо их отмена обусловлена прекращением действия каких-то факторов. Здесь общественная опасность ранее совершенных деяний не утрачивается.

К примеру, в юридической литературе отмечается, что российская налоговая система проходит «обкатку», поскольку отечественного опыта налогообложения нет[253]. В поисках наиболее рационального налогообложения одни налоги сменяются другими, несколько налогов могут заменяться одним (возможно, с повышенной налоговой ставкой), иногда появляется новый налог, но понижаются ставки ранее существовавших налогов. Иными словами, отмена налога, от уплаты которого (в крупном размере) лицо уклонялось, может означать только изменение способа налогообложения. Основания оценить в этой ситуации уклонение от уплаты налога, позднее отмененного, как не имевшее или утратившее общественную опасность, отсутствуют.

Не подлежит прекращению по ч. 2 ст. 14 УК РФ и уголовное дело по ч. 3 ст. 183 УК, если в период незаконного разглашения или использования сведений, составляющих коммерческую тайну, повлекших крупный ущерб, конкретная информация в силу конкуренции с другим хозяйствующим субъектом была отнесена к указанной тайне, а после банкротства конкурента – раскрыта. Здесь в момент совершения деяния оно было не только противоправным, но и общественно опасным, и последнее качество не утрачено.

Формализованные количественные конститутивные или квалифицирующие признаки многих составов преступлений в сфере экономической деятельности (ст. 171, 171¹, 174, 174¹, 177, 185, 188, 191–194, 198–200 УК РФ) устанавливаются на основе соотношения указанного в соответствующих статьях УК РФ показателя кратности и установленного на момент совершения преступления минимального размера оплаты труда (МРОТ). В связи с этим представляется важным проанализировать уже упоминавшееся определение Конституционного Суда РФ от 16 января 2001 г. № 1–0 на предмет возможности применения нового, повышенного МРОТ к совершению преступлений, имевших место до этого повышения, по существу.

Обосновывая неприменимость нового МРОТ к оценке деяний, совершенных до его установления, Суд указал, что «по своей правовой природе минимальный размер оплаты труда является единицей расчета, которая определяется федеральным законодателем с учетом социально-экономических факторов и на определенный период, что в данном случае исключает возможность применения конкретного минимального размера оплаты труда в уголовно-правовых отношениях, возникших до его установления. Иное могло бы привести – вопреки воле законодателя – к декриминализации общественно опасных деяний и к нарушению принципа справедливости, предполагающего обеспечение соответствия наказания и иных уголовно-правовых мер характеру и степени общественной опасности совершенного преступления»[254].

Как видим, Конституционный Суд также не ограничился констататацией того, что минимальный размер оплаты труда устанавливается не уголовным законом, а законом иной отраслевой принадлежности, но вник в сущность такого используемого в бланкетных нормах УК показателя, как МРОТ. Поскольку минимальный размер оплаты труда устанавливается на определенный период в зависимости от социально-экономических условий, то общественная опасность деяния, совершенного в один период, не исчезает в последующий: в нем существуют уже иные экономические условия, а значит на основе отвечающих им новых показателей должна определяться общественная опасность только тех деяний, которые были совершены в новых экономических условиях.

«…Реальная общественная опасность преступного деяния, совершенного в конкретных экономических условиях, – поддерживает позицию Конституционного Суда И. Пастухов, – не может измениться в результате увеличения размера МРОТ, произведенного в связи с изменением таких условий. Поэтому… изменение размера МРОТ, произошедшее после окончания преступления, не может влиять на его квалификацию… и не может являться основанием для переквалификации действий виновного или освобождения его от уголовной ответственности»[255].

Изложенное позволяет уточнить положение, сформулированное профессором А. Наумовым. Автор указывает, что «отмена тех или иных правил (речь идет о регулятивном законодательстве. – И. Ш.) фактически будет означать частичную декриминализацию соответствующего уголовно-правового запрета, а формулирование новых правил – криминализацию, хотя в самом уголовном законе уголовно-правовая норма остается неизменной»[256].

Полагаем, установление новых обязанностей или запретов регулятивными нормативными правовыми актами, «раскрывающими» бланкетные признаки диспозиций норм УК, всегда влечет криминализацию нарушений этих обязанностей (запретов) с момента вступления в силу нового регулятивного нормативного правового акта (даже в случае придания ему обратной силы).

Отмена новым регулятивным нормативным правовым актом обязанностей или запрета, исполнение (соблюдение) которых обеспечивалось бланкетной нормой УК, влечет декриминализацию нарушений этих обязанностей после вступления в силу указанного регулятивного нормативного акта. Нарушения, имевшие место до момента вступления нового акта в силу, декриминализуются только в случае придания этому акту обратной силы. В иных случаях лицо не несет уголовную ответственность за нарушение позднее отмененных обязанностей (запретов) тогда, когда в момент совершения деяние уже утратило общественную опасность (либо не обладало ею вовсе).

Конец ознакомительного фрагмента.