Николай Иванович Лапин
«Для России новая экономическая социология вдвойне нова»
ЛАПИН Николай Иванович – доктор философских наук, чл. – корр. РАН, лауреат Государственной премии СССР, заведующий отделом, руководитель Центра изучения социокультурных изменений Института философии РАН, профессор кафедры социально-экономических систем и социальной политики ГУ ВШЭ.
E-mail: lapin31@mail.ru
Между социологией и философией
Николай Лапин родился в Москве. С детства интересовался литературой. В восьмилетием возрасте завел тетрадь фольклора, в которую записывал народные выражения, песни, баллады, сказки – прочитанные и услышанные. После пятого класса директор школы в деревне в Ярославской области (там Николай всю войну провел в эвакуации) подарил ему как особо отличившемуся большой том «Илиады» и «Одиссеи» в переводах Гнедича и Жуковского из своей личной библиотеки, и тем же летом Лапин выучил наизусть значительную часть обеих поэм. Особенно увлекался русской литературой второй половины XIX века и позднее писал, что благодаря книгам у него «формировалась ориентация полнее знать правду о жизни крестьян, простых людей своей страны».
Вернувшись в Москву, он продолжил обучение в обычной московской школе-семилетке. Попытки директора открыть там старшие классы оказались неудачными, и тогда Николай с тремя друзьями, тоже семиклассниками, пробился на прием к заместителю министра просвещения, рассказал, как замечательна его школа, после чего министерство разрешило преобразовать ее в полную среднюю. В восьмом классе Лапин стал председателем совета дружины, и ему довелось принимать в пионеры Фреда Бородкина – впоследствии известного математика и социолога.
В 1949 году Лапин поступил на философский факультет МГУ, где познакомился, в частности, с Борисом Грушиным и Юрием Левадой. В студенческие годы он заинтересовался применением социально-философского подхода (тогда – исторического материализма) для изучения конкретных проблем формирования советского общества, в аспирантуре изучал становление социально-философских воззрений Маркса, а в 1968 году опубликовал свою первую книгу «Молодой Маркс». Книга стала классикой советской философии и социологии: ее неоднократно переиздавали, перевели на 8 языков, и спустя 15 лет Лапин получил за нее Государственную премию СССР.
Собственно социологическими исследованиями Николай Иванович начал заниматься в 1966 году в секторе новых форм труда и быта Института философии – первом социологическом подразделении АН СССР. «Мои научные интересы находятся в двух смежных областях знания – социальной философии и социологии, нередко на их стыке», – сказал он в одном из интервью. Специальность, по которой он в 1987 году был избран членкором РАН, так и называлась – «Философия и социология».
В течение многих лет Лапин занимал руководящие должности в академических и общественных организациях, определяющих лицо советской, а позже российской социологии. Участвовал в создании Института конкретных социальных исследований (ИКСИ) АН СССР, во ВНИИ системных исследований по его инициативе была создана социологическая лаборатория, затем отдел философских и социологических проблем системных исследований. В 1984 году он перешел в Институт философии и спустя два года был назначен его директором. Будучи вице-президентом Советской социологической ассоциации, пытался создать ее российское отделение и в 1989 году стал первым президентом Российского общества социологов.
Лапина назначали на руководящие посты и в партийной иерархии: был секретарем парткома в ИКСИ, затем во ВН И И системных исследований. Сотрудник ИКСИ тех лет Сергей Чесноков вспоминал, как в 1970 году Лапин не применил к нему никаких санкций за отказ в честь 100-летия вождя сдавать «ленинский зачет»: «Конечно, Лапин сохранял верность тому, что мне было абсолютно чуждо, но в разговоре со мной проявил уважение к моему праву на выбор. А ведь была критическая ситуация, когда он по всем канонам системы обязан был применить власть. Под своим началом он собрал симпатичных людей, и, будучи интегрирован в систему, защищал право этих людей быть самими собой».
Именно Лапин, работая в издательстве «Мысль», помог Владимиру Ядову и Андрею Здравомыслову опубликовать книгу «Человек и его работа» (1965), причем авторы узнали об этом спустя многие годы. В новую версию книги «Человек и его работа в СССР и после» в 2003 году они включили главу о советских и американских рабочих с пояснением, что цензура ее изъяла в первом издании. Ядов вспоминал, что, когда книга вышла, ему позвонил Лапин и сказал: «Что вы там нафантазировали? Какая цензура? Редакция вообще отказывалась принять работу только потому, что был подзаголовок «Социологическое исследование»! Я вас, обормотов, спас, предложив убрать пятую главу».
С середины 1980-х годов Лапин сочетает социологические и социально-философские исследования актуальных проблем российского общества и признается, что это позволяет находить новые ракурсы исследований и приносит удовлетворение. Оставив должность директора Института философии, он создал там Центр изучения социокультурных изменений, возглавил отдел аксиологии и социальной антропологии.
Обобщающим итогом своих исследований Николай Иванович называет «антропосоциетальный подход, «позволяющий понять общество и личность как целостную динамичную систему, которая включает три основных компонента: действующих индивидов, культуру и социальность. Эти компоненты проникают друг в друга, но паритетны по своим основаниям – не сводимы друг к другу и не выводимы один из другого». Опираясь на антропосоциетальный подход, Лапин с коллегами разработал типовую программу и методику «Социокультурный портрет региона», на основе которой началась подготовка таких портретов в 12 субъектах РФ, результатом этой работы должен стать «Социокультурный атлас России».
Развернутое понимание антропосоциетального подхода Лапин предложил в учебном пособии «Общая социология», основанном на авторском курсе лекций и семинаров. Первоначально он читал его студентам социологического факультета МГУ, затем – студентам ГУ ВШЭ. По признанию Лапина, в последнее десятилетие преподавание занимает не менее трети его рабочего времени.
Апрель 2007 года
– Николай Иванович, много лет назад, еще в советское время, Вы одним из первых начали заниматься социологией управления. Позднее Вы стали руководителем крупнейшего проекта по исследованию ценностей советского, а потом и российского общества. Все это, на мой взгляд, очень интересно для экономсоциологов. А Вы сами в какой степени относите Ваши исследования к экономической социологии? И как Вы определяете то, чем занимаетесь?
– Спасибо за непростой вопрос. В первые двадцать лет работы в социологии я был тесно связан с проблематикой, которая только впоследствии получила название «экономическая социология» (то, чем я занимался тогда, естественно, не тождественно нынешнему ее пониманию). Потом мне пришлось уйти в другую область, а затем некоторым образом возвращаться к исходным проблемам, но уже под другим углом зрения.
– Вы имеете в виду социологию управления?
– Не только. Нередко возникновение экономической социологии связывают с появлением в 1983 году известного доклада, своего рода новосибирского манифеста, Татьяны Заславской. Безусловно, это была важная, завершающая веха процесса становления новой области знания в качестве относительно самостоятельного направления. Можно сказать, что на конференции, где обсуждался доклад, «родился ребенок». Но первому крику ребенка всегда предшествует его внутриутробное развитие. И мне кажется, что появление на белый свет экономической социологии имело серьезные предпосылки. Среди них нужно выделить внешние – это ситуация в советском обществе после XX Съезда КПСС, ситуация последующей «оттепели», ситуация косыгинской реформы, давшая мощную волну социологических исследований экономики, промышленности, трудовых отношений и т. д. Но потом все выродилось.
– Когда и почему выродилось?
– Потому что, как обнаружилось, эмпирические исследования не были нужны власть имущим.
– Вы говорите о времени Л. И. Брежнева?
– Да, именно с Брежнева началось давление на косыгинскую реформу. Ведь Запад воспринял ее как движение советской экономики к рынку. Но на очередном съезде партии (а до того на Пленуме ЦК КПСС) Брежнев дал понять, что такого движения нет и быть не может. И началось движение вспять.
Однако трудовые коллективы уже успели почувствовать вкус самостоятельности, на предприятиях началось движение за выборность бригадиров, мастеров, директоров. Обнаружилась направленность предприятий на развитие процессов самоуправления. В этом была внутренняя опасность для существовавшего строя, хотя инициаторы внедрения самоуправления не ставили под сомнение основы этого строя. Кроме того, у правительства снизилась острота интереса к повышению эффективности производства, так как появились средства от экспорта нефти, стало возможным закупать зерно за рубежом…
– Вы имеете в виду, что это влияло на социологию?
– Это влияло на социальную атмосферу, на социальные процессы в советском обществе, что не могло не отразиться и на социологической науке. Например, в Ленинграде осуществлялся жесткий контроль над социологами, многие ученые не могли выезжать за рубеж. В Москве было свободнее, давление осуществлялось выборочно. Поэтому некая часть сообщества имела возможность выезда за границу. Я, к примеру, имел.
– Социологи и Вы лично начали выезжать за границу в 1960-х годах?
– Да, в середине 1960-х, в связи с Эвианским конгрессом[9]. Точнее, это было в 1966 году. Наша официальная делегация на том конгрессе была небольшой, человек пятнадцать. Но вторая ее часть, туристическая группа, составляла 70–80 человек. Выезд делегации стал неслыханным делом и полной неожиданностью для Запада. Доклады В.А. Ядова, И.С. Кона, Ю.А. Замошкина по содержанию и исполнению оказались на высоком уровне. Западные коллеги были потрясены. Успеху помогли наши хорошие контакты с польскими социологами (Я. Щепаньским, А. Сарапатой и др., с которыми впоследствии было проведено совместное советско-польское исследование[10]). Мы относились к коллегам-полякам с большим пиететом, потому что они были не на один, а на два шага впереди: и по контактам с Западом, и по уровню профессиональных знаний.
На одной из секций конгресса я сделал сообщение минут на десять по проблемам трудовых коллективов, с использованием эмпирических данных. Но этому предшествовала (за полгода до конгресса) моя поездка в Германскую Демократическую Республику: по правилам того времени, чтобы гарантированно иметь право на поездку в капиталистическую страну, желательно было сначала поехать в социалистическую. Кстати, симпозиум в ГДР был посвящен социологическим проблемам текучести рабочей силы. Вот, собственно, первая эконом-социологическая проблематика, с которой я столкнулся.
– На Ваш взгляд, какие яркие события 1960-х начала 1970-х годов можно сегодня назвать значимыми для экономической социологии?
– В первую очередь это две книги Д.М. Гвишиани. Первая – «Социология бизнеса»[11]. Само словосочетание для 1962 года (а книга вышла именно тогда) звучало впечатляюще! Важно отметить, что слово «бизнес» в положительном смысле до этого у нас вообще не употреблялось. Добавлю, что в книге был сделан не только управленческий, менеджериальный, но и социологический анализ экономических проблем.
– Иными словами, Гвишиани стал фактически основателем нового направления?
– Основателем? Трудно сказать. Сам Гвишиани не думал об экономической социологии, пока это словосочетание не было произнесено в 1983 году. Думаю, что ее основателем, «матерью», была все же Татьяна Ивановна Заславская…
– Я имею в виду социологию управления.
– Да, он стал зачинателем этого направления.
Вторая книга Гвишиани (уже на основе докторской диссертации)[12] была более проработанным, глубоко осмысленным продолжением того, о чем он писан в «Социологии бизнеса». Ведь автор уже имел опыт работы в качестве зампреда Государственного комитета по науке и технике, а до того возглавлял в нем одно из структурных подразделений. Эти работы заложили серьезные предпосылки для дальнейших исследований социологии управления в СССР. Они знакомили с ключевыми фигурами западного, в первую очередь американского, менеджмента (Тейлором, Файолем, Фолетт, Мэйо и др.).
– Так возникло направление, связанное с социологией управления. Немного перескакивая, хотел спросить Вас о том, что меня давно интересует: а что стало с этим направлением впоследствии? У меня такое впечатление, что где-то к 1980-м годам от него осталось мало, и в частности социология организаций развивалась не очень активно. Сначала вроде бы некоторое движение в ней наблюдалось, а потом она стала сходить на нет. Или у меня неправильное представление?
– Это обусловила некая совокупность причин. Направление не сошло на нет, но было отодвинуто на второй план. А вот почему и как – это отдельный вопрос, и к нему мы еще вернемся.
Если продолжать разговор о предпосылках, то второй труд, близкий к экономической социологии, – это «Человек и его работа» А. Г. Здравомыслова, В.А. Ядова, всей ленинградской школы социологии труда [13]. Труд – это и экономическая категория, по отношению к которой применялись именно социологические методы исследования.
Еще одной из предпосылок экономической социологии стали работы В.Г. Подмаркова «Социальные проблемы организации труда» и «Промышленная социология», вышедшие в конце 1960-х – начале 1970-х годов[14]. Они сыграли выдающуюся роль на этом, скажем так, «предпосылочном» этапе. Их все знали, читали.
Мне кажется, экономическая социология – это широкое направление, в котором соприкасаются многие аспекты социологии труда, социологии управления и других течений. Экономическая социология – это мейнстрим или основная парадигма некоего мейнстрима. А рядом с ней, выходя из нее, ответвляясь и пересекаясь, идут разные течения…
– Отрасли.
– Да, отрасли, подотрасли. Что-то выходит на первый план, что-то отодвигается на второй. Словом, то, что называется социологией труда, является мощной предпосылкой современной экономической социологии. Другая предпосылка связана с исследованием социальных проблем промышленных предприятий, шире – деловых организаций. Это направление получило название «социологии организаций».
Собственно, я начинал с социологии труда. Мое первое исследование называлось «Роль поощрений и наказаний в первичном производственном коллективе» и проводилось на заводе швейных машин в Подольске. Это исследование ориентировалось на изучение того, как поощрения и наказания воспринимаются рабочими и их руководителями. Вначале мы изучали набор тех мер, которые реально применяются на предприятии. Затем – как оценивают эти санкции рабочие, бригадиры, мастера, начальники цехов. Другой аспект – реальное значение применяемых мер, их эффект (положительный или отрицательный). И вновь: как оценивают их применение разные группы работников? Каков их совокупный эффект? Иными словами, был реализован рефлексивный подход: как одно и то же явление отражается в сознании разных групп работников, и к чему это приводит.
Мы обследовали 27 участков. Втроем опросили около 500 работников – всех, кто не был в отпуске или не был болен, т. е. до 90 % персонала. Попутно провели почти полную социометрию (по каждому участку, где трудились от 20 человек в две смены). Напомню, это был 1966 год. Именно результаты этого исследования я и повез в ГДР (мы обследовали также и текучесть кадров, поэтому мне было что сказать на симпозиуме).
В Институте конкретных социальных исследований Г. В. Осипов сначала возглавил, а затем передан мне руководство генеральным проектом «Социальная организация промышленного предприятия: соотношение планируемых и спонтанных процессов»[15]. В результате я переключился с весьма конкретной проблемы поощрений и наказаний на исследование широкого круга проблем – социальной организации промышленных предприятий. Но рефлексивный подход сохранился: в определенный момент стало ясно, что косыгинскую реформу глушат, но исходная ее ориентация на развитие процессов и отношений самоуправления в производстве подспудно сохраняется.
– Что позволяло работать в данном направлении…
– Да, на макроуровне экономика оставалась центрально-планируемой, а на микроуровне – на предприятиях – трудовые коллективы стремились расширить свои права – от участия в планировании своего социального развития до самоуправления (вначале в бригадах, а затем и на предприятии в целом, вплоть до выборности директоров). Некоторые директора не возражали против расширения прав трудовых коллективов, они видели в этом предпосылку своей самостоятельности, укрепления своих позиций. Они поддерживали социальное планирование, выступали за развитие прав трудовых коллективов, но тем самым отстаивали и собственные интересы. Как это ни странно, даже в начавшемся развитии автоматизированных систем управления (АСУ) они видели некий элемент своей самостоятельности, потому что АСУ на предприятиях в то время не были подконтрольны министерствам.
Словом, то, что противодействовало официальной линии, вызывало живой исследовательский интерес. Поэтому и была выдвинута в центр проблема соотношения планируемых и спонтанных процессов. Она лежала в русле структурно-функционального подхода: это ведь те же явные и латентные функции Мертона. Мы уже тогда были знакомы с трудами Парсонса благодаря их внутриинститутским переводам, которые делали в секторе Левады, – он давал задания аспирантам, а мы пользовались их переводами. Тогда же эти переводы издавались по линии Советской социологической ассоциации, в серии «Переводы и рефераты». Здравомыслов, например, внес свой вклад в их издание[16]. Лишь через десятилетия тексты Парсонса были опубликованы в виде отдельной книги[17].
– Вы упомянули ЮЛ. Леваду. Он ведь как раз в тот период (в найме 1970-х) писал что-то и про экономическую социологию.
– Я говорю о конце 1960-х годов, до разгрома «Лекций» Левады. Он руководил Отделом теории и истории социологии ИКС И. По его инициативе с 1968 года в институте широко пошел процесс самообразования: Левада читал лекции по истории социологии, И.С. Кон – по социологии личности, Б.А. Грушин – по организации эмпирического исследования. Кстати, этот уже подзабытый курс был очень практичным, я полностью прослушал его и использовал при организации генерального проекта «Социальная организация предприятия». Были лекции В.А. Ядова по методологии социологического исследования. Читали краткие курсы польские социологи, которые часто приезжали к нам. Словом, в конце 1960-х годов все худо-бедно занимались самообразованием.
В это время И.В. Блауберг, В.Н. Садовский, Э.Г. Юдин заявили о необходимости системного подхода в социологии. В двухтомнике «Социология в СССР» [18] была опубликована большая статья Садовского[19]. Осипов тогда проводил очень полезную работу. Как президент ССА он получал массу литературы, и мы иногда пользовались его библиотекой.
На Эвианском конгрессе многие наши участники безбожно «зачитывали» выставленные книги, и тамошние наблюдатели попустительствовали этому, закрывали на это глаза… У них, наверное, была негласная установка: пусть берут, потому что другого способа достать зарубежную литературу у нас не существовало. Купить? Такой вопрос вообще не стоял: денег на книги не было совсем.
Но вернемся к проекту о социальной организации предприятия. Мы предполагали охватить порядка 70 отраслей, для этого собрали данные статистики, проработали шесть программ по проекту, по каждому из них провели от пяти до пятнадцати микроисследований. Но перед началом широкого эмпирического исследования рухнула исходная стратегия всего ИКСИ.
Сначала был совершен разгром «Лекций» Ю.А. Левады. Я сменил его в качестве секретаря партбюро, по его же рекомендации. Нам удалось предотвратить исключение Левады из партии, хотя в М ГУ его лишили звания профессора.
Затем директор ИКСИ, вице-президент АН СССР по общественным наукам академик А.М. Румянцев был снят с этих постов. Мне пришлось временно исполнять обязанности директора, и я всячески стремился спасти Институт от полного разгрома. Все было подготовлено для того, чтобы директором ИКСИ стал Г.Л. Смирнов: он был зам. зав. Отделом пропаганды ЦК КПСС, активно помогал Таганрогскому проекту (Б.А. Грушину и др.) и в целом позитивно относился к развитию эмпирической социологии в стране. Но консервативные работники Отдела науки ЦК сумели изменить подготовленное решение – директором Института был утвержден М.Н. Руткевич.
Он заявил, что «социология организаций» – не марксистский термин, а буржуазный (так же как, по его мнению, «мобильность» и ряд других терминов западной социологии). На «обновленном» Ученом совете ИКСИ в марте 1973 года забаллотировали проходивших по конкурсу трех руководителей программ проекта «Социальная организация»: А.И. Пригожина, Н.Ф. Наумову, ЭМ. Коржеву. Фактически их уволили из института. В знак протеста я сам подал заявление об уходе из ИКСИ. Вчетвером мы оказались в Институте проблем управления (автоматики и телемеханики) ГКНТ и АН СССР.
В силу сложившихся обстоятельств не состоялась эмпирическая часть проекта. И в целом по идеологическим соображениям проблематика социальной организации была отодвинута на периферию внимания научной общественности. Сам термин «социальная организация» стал употребляться редко. Однако многие участники проекта продолжали работать в прежнем направлении. Сначала в ИПУ, затем во ВНИИ системных исследований мы развернули проект «Нововведения в организациях». Всего за последующие три десятилетия появилось более 600 публикаций на соответствующую тематику, из них около 30 книг.
– Вы имеете в виду в том числе книгу А.И. Пригожина, которая так и называлась – «Социология организаций»?[20]
– Да, Пригожин работая в моей лаборатории, и мы делали совместные проекты. Он человек целеустремленный: поставил задачу и сделал книгу.
Можно привести и другие примеры публикаций по указанной тематике. Я участвовал в подготовке методических рекомендаций «Планирование социального развития отрасли промышленности»: подготовил два параграфа в заключительный раздел о социальных задачах при проектировании новых предприятий[21]; в подготовке этого раздела принял участие также Ж.Т. Тощенко. Издание отраслевых рекомендаций требовало многих согласований и затягивалось. Я показал свой текст В.Г. Подмаркову, который вел в журнале «Социологические исследования» раздел «Промышленная социология». Он тут же опубликовал этот текст[22]. После выхода «Методических рекомендаций» Ж.Т. Тощенко и Н.А. Айтов задумали подготовить книгу и пригласили меня участвовать в ней – так появилась книга «Социальное проектирование»[23].
Теперь я постараюсь акцентировать институциональную составляющую социологии организаций того времени. В 1970 году, на VII Всемирном социологическом конгрессе в Варне, благодаря рекомендации А.А. Зворыкина[24], я стал одним из основателей Международного исследовательского комитета (ИК-17) по социологии организаций. Он располагался в Париже, инициатором создания Комитета был известный французский социолог Мишель Крозье [Michel Crazier], который затем приезжал в Москву, в ИКСИ, где выступил с докладом.
Участие в Международном исследовательском комитете помогло мне создать в ИКСИ в 1971 году исследовательскую секцию ССА «Социология организаций». Она стала организационным центром развития этой новой области социологического знания в стране: на ее базе мы проводили ежегодные конференции, к нам приезжали ученые из Новосибирска, Ленинграда, Прибалтики, отовсюду. Секция успешно функционировала до конца 1980-х годов.
– После 1980-х она прекратила свое существование?
– В 1984 году я перешел в Институт философии АН СССР, руководителем секции стал А.И. Пригожим; впоследствии он трансформировал ее в Ассоциацию консультантов по организационному развитию, которую до сих пор благополучно возглавляет. Однако секция «Социология организаций» перестала существовать; я надеюсь, что кто-то возьмется ее воссоздать, она необходима.
– Итак, ясно, что экономическая социология возникла не в 1990-е годы, и много интересного было до того. Какие наиболее значимые изменения, на Ваш взгляд, произошли в постсоветское время?
– Этот вопрос хорошо бы рассмотреть в широком контексте. Российская экономическая социология, под которой я подразумеваю постсоветскую экономсоциологию (но к ней относится и советская), все еще остается в противоречивом состоянии. Советская экономическая социология, самоопределившаяся после новосибирского манифеста и учебника Т.И. Заславской и Р.В. Рыбкиной[25], утратила свой объект, коим была централизованная плановая экономика. И конечно, потеря объекта привела к некоторой растерянности. Тем не менее российской (постсоветской) экономической социологии очень повезло, что она успела возникнуть в советское время.
– Да, новая экономическая социология в России возникла не на пустом месте.
– Если бы в советское время не возникла экономическая социология, растерянность исследователей была бы тотальной. А потерю объекта исследования в свою очередь можно расценивать не только как минус, но и как плюс российской постсоветской социологии. Ведь в результате появилась «полная свобода» выбора тематики, предмета, объекта исследований. И эта свобода была полной потому, что этому предшествовало освобождение от идеологического диктата, которое во времена Горбачева, перестройки стало фактом. В постсоветское время все области знания, в том числе и экономическая социология, освободились от этого диктата, появилась свобода идеологической и научной ориентации. Исчезновение прежнего и возникновение нового объекта исследований создало уникальную ситуацию свободы выбора. Каждый мог изучать то, что его интересовало.
Правда, и в условиях такой свободы существовали серьезные ограничения – финансовые, организационные. Например, появлялись новые экономические структуры, которые на первых порах не позволяли проводить у себя независимые исследования. Если постепенно стало допускаться проведение исследований, то возможность публикации результатов все еще ограничивалась. Тем не менее, сознательно или вынужденно, но исследователи стали обращаться к глубинным пластам хозяйственной жизни и деятельности социально-экономических акторов, чего не делали до того. Ведь в советский период ученые, занятые научными исследованиями, не имели возможности (и по своей ценностной ориентации, и по факту) проникнуть во многие латентные структуры и процессы. Далеко не своевременно был осознан сам факт системного кризиса, в котором оказался Советский Союз.
Конец ознакомительного фрагмента.