Экономическая история России. Средневековая экономика (С. В. Ильин, 2015)

Земледелие в средние века и некоторые его характерные черты

В начале средних веков земледелие и скотоводство выступали как главные отрасли производства практически у народов Западной и Восточной Европы. Обработка земли у «варварских» народов, включая сюда и восточных славян, была самой примитивной. Господствовали подсечная и переложная системы земледелия; основным орудием обработки земли была соха, причем лемех у нее был не металлический, а деревянный с металлической окантовкой. В качестве тягловой силы использовались лошади. Конечно, производительность труда такого земледельца была невелика и производство избыточного продукта, который подлежал отчуждению на государственные и общественные потребности, было самым минимальным. Земледелие отличалось и большой трудоемкостью, поскольку было связано с распашкой целины при переложной системе, рубкой и корчеванием леса при подсечно-огневой системе. Первым удобрением, которое использовали средневековые земледельцы, стала древесная зола. Первые два-три года после расчистки 10–15-летнего леса получался хороший урожай, после чего земля истощалась и ее приходилось забрасывать. Вырубка и корчевание 40–50-летних лесов давали урожай в 2–3 раза больший, но и трудозатраты были неизмеримо выше.

Уже в VII–VIII вв. продукты зернового земледелия заняли преобладающее место в рационе питания человека, что опять-таки было связано с особенностями жизнедеятельности. С другой стороны, употребление злаковых в пищу увеличивает среднюю продолжительность жизни. Преобладание мяса и соленой рыбы в рационе не способствует долголетию. Тогда же, то естьв VII–VIII вв., обозначился переход к более продуктивной системе земледелия – двуполью с озимым и яровым полями. В источниках X в. встречаются сведения о посеве злаковых два раза в год.

В современных вузовских учебниках и научной литературе делается упор на то, что развитие хозяйства народов нашей страны проходило в менее благоприятных природно-климатических условиях, нежели у их соседей на Западе. Прежде всего, указывается на очень короткий рабочий сезон для земледельческих работ – с мая по октябрь. Отмечается также нестабильность климатических условий: малоснежные зимы, вторжения сухих юго-восточных и восточных ветров, приводивших к засухам; наконец, низкое плодородие подзолистых почв. Плодородные черноземы на территории нашей страны располагаются по линии южнее Тулы, но их распашка в ту пору не производилась. Как сообщают авторы исторических книг, воздействие природных факторов приводило к низкой урожайности зерновых даже в XVIII в. – сам-3 и даже сам-2 – и к неустойчивости урожая.

В большинстве случаев не отмечается воздействие и противоположных факторов. Земледелие на подзолистой почве лесной зоны более устойчиво к воздействию климатических факторов, в частности к суховеям. Опустошительные засухи здесь случаются куда реже, чем на юге. Установлено, что колебание урожаев зерновых хлебов на территории современной потребляющей полосы России и в нынешней Белоруссии значительно ниже, чем в районе земледельческого центра и на Украине[1]. А почвы здесь такие, что позволяли выращивать традиционный ассортимент зерновых культур даже в новгородских землях. Правда, плодородные земли располагаются здесь участками, а не сплошными массивами, как в лесостепной и степной зоне, ныне полностью распаханной. Примером может служить известное Суздальское ополье. Есть основания полагать, что жизнь земледельца на неплодородных землях северо-восточной Руси была более обеспеченной, чем на территориях степного и лесостепного юга. Наконец, и это самое главное, в наших рассуждениях о воздействии природы и климата на уклад хозяйства древних славян необходимо исходить из комбинированного облика хозяйства средневекового земледельца. Земледелие в чистом виде, без животноводства и домашней промышленности, было тогда невозможно. В условиях собственно натурального хозяйства, когда продукты земледелия или совсем не входили в процесс товарного обращения, или попадали туда лишь частично и от случая к случаю, необходимые и избыточные продукты состояли не только из того, что давал труд по возделыванию земли и разведению скота. Они включали в себя и продукты труда промышленного. Хотя базис общественного хозяйства и составляло земледелие, домашний ремесленный и мануфактурный труд в качестве побочных производств являлся тем не менее его условием, причем как в античной, так и в средневековой Европе. Только система хозяйства Нового времени совершенно уничтожает многовековую связь домашней промышленности с земледелием, и то не сразу и не повсеместно: например, эту связь в заметных масштабах можно было наблюдать в Англии еще в последней трети XVIII в.

Можно думать, что для сельской домашней промышленности на северо-востоке нашей страны были даже более благоприятные условия, чем на киевских черноземах. Так, обилие некрупных водоемов с пойменными лугами и хорошими сенокосами позволяло увеличить поголовье скота, крупного и мелкого; обилие болот благоприятствовало ремеслам по обработке железа, поскольку сырье добывали из болотной руды. Из кожи домашнего скота шили не только обувь, но и конскую упряжь. Применение полностью железного лемеха позволяло увеличить площадь обрабатываемой земли. Для производства орудий труда, разнообразного домашнего инвентаря и постройки жилищ требовалось много дерева, а на северо-востоке его было в избытке. Для хранения больших объемов жидкости и сыпучих продуктов применяли деревянные, чаще всего дубовые, бочки. Наконец, в лесной зоне хозяйственная жизнь была безопаснее, поскольку угроза опустошительных набегов кочевых племен была на порядок меньше. Даже нападения варягов не подрывали производительные силы земледельческих стран так, как набеги кочевников. Оно и понятно – для кочевников, будь то половцы, печенеги или североамериканские индейцы, земля представляла интерес только в качестве пастбища. Поэтому они не только грабили земледельцев, но и стремились уничтожать их хозяйства. Сказанное позволяет утверждать, что перемещение восточных славян из Приднепровья на север и северо-восток послужило их хозяйственному прогрессу. Возможность перемещения на новые территории имелась тогда и у населения Западной Европы. Леса там свели в основном к концу XV в., возможно, что даже и позже. В XII и XIII вв. территория современной Англии была покрыта густыми лесами.

Впоследствии, уже в эпоху развитого средневековья, появляются крупные улучшения в орудиях труда. Так, с помощью усовершенствованных сох (боковые оперения у сошников, полица – устройство, которое позволяло улучшить оборот пласта и падение его вправо в борозду) земледелец мог производить качественную обработку даже тяжелых почв. Наконец, важной агрокультурной новацией становится трехполье; оно вместе с навозным удобрением позволяло добиться более высокой урожайности полей. При трехпольной системе вся пашня делится на три поля, затем поочередно одно поле используется для посевов озимых культур, другое – яровых, а третье остается свободным от посева. Через год порядок меняется. Однако трехполье мало изменило облик средневекового земледелия, которое по-прежнему оставалось застойным. В частности, крестьяне, как и встарь, прибегали к пахоте по лесным росчистям – временному полю, которое забрасывалось примерно после трех лет. Для пахоты по росчистям использовали специальные сохи, дававшие неглубокую вспашку. Урожайность главного объекта земледельческих занятий – зерновых культур – по-прежнему оставалась невысокой и составляла в лучшем случае сам-3, сам-4, а чаще всего меньше (даже сам-1,5).

Занятия земледелием, когда наряду с трехпольем регулярно производились распашки нови (свежих, или заброшенных ранее земель), требовали немалых усилий больших людских коллективов. Как выяснено трудами советских и российских историков, классическое трехполье (без регулярной распашки нови) сложилось только в конце XVIII – начале XIX в. Тем не менее прямые указания на существование трехполья встречаются в писцовых книгах и актовых материалах XV в. Довольно часты земельные пожалованья в следующей форме: «Дано столько-то четвертей земли в поле, а в дву потому ж». Налицо, таким образом, прямое указание на трехпольный севооборот с его яровыми, озимыми и паровыми клиньями.

Трехполье позволяло получить больший валовой продукт, чем двуполье. Оно сводило к минимуму риск получения плохого урожая, потому что посев производился дважды в год с различными условиями для прорастания семян. При трехполье более равномерно распределялись главные сельскохозяйственные работы: пахота, обработка полей и жатва. Этими положительными сторонами объясняется широкое распространение трехполья по всей Европе.

Трехпольная система полеводства, как и все на свете, имела и свои оборотные стороны. Она, во-первых, уменьшала площадь пастбищ по жнивью, во-вторых, со временем стала одним из источников чересполосицы, неизбежной при уменьшении земельного владения отдельного общинника.

Повсеместно сеяли рожь (под зиму), овес (яровой), ячмень и пшеницу. Первое место на крестьянских полях занимала рожь, второе принадлежало овсу. Пшеница была распространена мало, преимущественно на юге, однако указания на посевы пшеницы встречаются и в новгородских источниках. Рожь перемалывали в муку и пекли хлеб. До сих пор ржаной хлеб занимает почетное место на столе русского человека. Из ржаной муки готовили и популярный в народе кислый квас – превосходный освежающий напиток, ныне, к сожалению, встречающийся нечасто. Питательные свойства овса широко известны (так же, как и пристрастие жителей Британских островов к овсянке). Овес использовали и на корм скоту, в первую очередь лошадям, когда готовили их к весеннему севу. На основе ячменя варили пиво. Злаковые исторически играли немалую роль в питании русского человека, возможно, даже большую, чем в Западной Европе. Весьма квалифицированное и любопытное научное объяснение пристрастия русских крестьян к кислым щам, ржаному хлебу, квасу, гречневой каше, толокну и жирной свинине содержится в замечательном произведении профессионального химика и прогрессивного сельского хозяина А. Н. Энгельгардта[2]. При раскопках поселений эпохи Киевской Руси находят кости домашних животных, причем по большей части свиные, из чего следует, что преобладающим видом мяса в рационе древних славян был тот же, что и у русских крестьян XIX в., а именно свинина.

Из технических растений главное место принадлежало льну и конопле – очень трудоемким в переработке сельскохозяйственным культурам. Льняную ткань употребляли для пошива одежды, белья. Впоследствии русское льняное полотно получило широкую известность за границей. Из конопли вырабатывали грубую ткань для одежды и пошива мешков, а из семян получали растительное масло.

Прогресс сельского хозяйства в средние века заключался в возникновении новых отраслей сельскохозяйственного производства. Значительное место в занятиях русских земледельцев XIII–XIV вв. принадлежало огородничеству и садоводству. В этом также заключался прогрессивный сдвиг в области земледельческих занятий. Ассортимент овощных культур не отличался разнообразием, в нем главное место принадлежало капусте, моркови, гороху, репе. Выращивался на крестьянских огородах и хмель, который употребляли для приготовления пива и кваса. Хмель включался даже в состав крестьянских оброков. В садах выращивали яблоки, груши, вишни; из кустарников – крыжовник и смородину.

Община, земельная собственность и рента

Экономическая основа прогрессивных черт феодализма состояла в утверждении мелкого индивидуального крестьянского хозяйства, которое оставалось экономически оправданной формой земледелия на протяжении многих столетий, вплоть до конца XV в. Такое хозяйство возникло в процессе разложения общины. На протяжении средних веков формой поселения и организационной формой мелкого сельского хозяйства оставалась деревня. Большинство деревень[3] располагалось вблизи водоемов; преобладала прибрежно-рядовая застройка. Поселения восточных славян эпохи Киевской Руси не отличались многолюдством: бо́льшая их часть – около 70 % – составлялась из 3–6 дворов, остальные имели по 7–12 дворов и более.

Деревенская община получила повсеместное распространение на всем пространстве Европы с рядом важных особенностей в ее восточной части. Этим особенностям посвящена обширная исследовательская литература. Первой исторической формой выступает почти повсеместно кровнородственная община с коллективной формой собственности на землю, орудия ее обработки и совместным ведением хозяйства. Ее описание дается в «Комментариях» Юлия Цезаря. Ее сменяет земледельческая община, где верховная собственность общины на всю территорию сочеталась с частной собственностью на жилище и подсобное хозяйство и разделом пахотных земель между большими семьями (обычно три поколения кровных родственников). Участки обрабатывались трудом больших семей без права распоряжаться ими, в коллективной собственности оставались угодья – леса, пастбища, сенокосы, пустоши и прочие. Третьей и последней исторической формой общины выступает община-марка, или соседская община. Она появилась в результате распада больших семей на малые семьи и превращения пахотных участков в аллоды – участки, которые находились в собственности и могли отчуждаться. На другие угодья сохранялась коллективная собственность. Ко времени образования государства у восточных славян господствующей формой общественной организации стала соседская, а не кровнородственная община. На севере она называлась «погостом» или «миром», а на юге – «вервью». Община могла совпадать с сельским поселением или же состоять из нескольких таких поселений.

Вопрос о поземельных отношениях внутри восточнославянской соседской общины очень темен из-за отсутствия надежных источников. Как пишет академик Л. В. Черепнин, «мы ничего не знаем о периодических земельных переделах, да и сомнительно, были ли они вообще»[4]. Первый зафиксированный в документах полный земельный передел в дворцовой общине-волости относится ко второй четверти XVII в.; частичные переделы, или «поравнения», отмечены в источниках лишь с начала XVII в. Крестьянин являлся собственником своего дворового и пахотного земельного участка с правом на его отчуждение. Прямым указанием на наличие земельной собственности в Киевской Руси может служить статья «Русской Правды», грозящая крупным штрафом за нарушение межевых знаков. В собственности общины находились пустоши, луга, леса, выгоны; ей же принадлежало право распоряжения брошенными и выморочными земельными участками. Остатки поземельной общины с ее уравнительно-передельными порядками на крестьянских и казачьих землях сохранились вплоть до перехода к колхозно-совхозной системе землевладения и землепользования.

Общинная собственность на землю и в Западной Европе отличалась поразительной живучестью – она окончательно исчезла вместе с исчезновением самого крестьянства как класса-сословия феодального общества. Так, во Франции община-марка просуществовала вплоть до революции конца XVIII в. примерно в таком виде, в каком она сложилась в период «варварских» завоеваний.

Возникновение и последующее развитие форм феодальной собственности с обращением свободных общинников в зависимых крестьян шло тремя основными путями. Во-первых, свободные общинники облагались данью в пользу князя, которая впоследствии перерастала в феодальную ренту. Так складывалась государственная собственность на землю с живущим на ней населением, которая впоследствии стала называться «черной». Примерно до середины XI–XII вв. такая собственность преобладала, соответственно тому, население эксплуатировалось в форме взимания дани. Во-вторых, внутри соседской общины неотвратимо шел процесс расслоения: с одной стороны, выделялись общинники-аллодисты, превращавшиеся со временем в феодалов, а с другой – безземельные и малоземельные поселяне, попадавшие в личную зависимость. Причины возвышения и разорения могли быть самыми различными. Улучшить благосостояние можно было путем участия в удачном военном предприятии. На протяжении всего средневековья в состав войска, помимо рыцарских дружин, включалось еще и ополчение. Причины разорения тоже могли быть разными. Наиболее распространенной причиной массовых разорений общинников являлись неурожаи (каждый пятый год, если брать в среднем, неурожайный). Расстроить хозяйство могли и эпидемии («черная смерть» XIV в. унесла до половины населения Англии).

Одним из способов попадания в зависимость было закупничество – получение натуральных потребительских ссуд. Закупничество выступало довольно распространенным приемом закабаления; ему посвящено несколько статей пространной «Правды». Не следует забывать, что в средние века заемщик нес не только, может быть даже не сколько, имущественную, сколько личную ответственность за возврат ссуды (погашение долга) и уплату процентов («резы»). Поскольку под «купой» понимался не денежный заем, а заем натурой (орудия труда, семенной материал), то и возврат осуществлялся тоже натурой. Феодалы нуждались в больших объемах продуктов, поскольку им приходилось содержать дружинников и многочисленных домочадцев. Самовольный уход закупа превращал его в холопа. Денежные займы назывались иначе – «серебренничество».

Наконец, в-третьих, феодалы помещали на землю своих рабов, которые этим превращались в зависимых крестьян. Складывание крупного феодального землевладения – княжеского, боярского и церковного – в исторических сочинениях принято относить к XII в. Зависимое население эксплуатировалось в форме натурального оброка и барщины (в краткой редакции «Русской Правды» упоминается ратайный староста, который, предположительно, наблюдал за производством барщинных работ в хозяйстве феодала). Размеры оброка (натурального или денежного) и объемы барщинных работ нормировались обычаем. Попытки феодалов обойти нормы обычного права и произвольно возвысить феодальные повинности оборачивались разными формами социального протеста зависимых людей вплоть до вооруженных выступлений. Устав Владимира Мономаха, изданный вскоре после восстания 1113 г. в Киеве, вводил ограничения для феодалов, нарушающих экономические права закупов: требование возврата ссуды в повышенном размере, уменьшение земельного надела закупа, использование его труда для собственных хозяйственных нужд.

Смерд. Рисунок из средневековой рукописи.

Феодальная вотчина не отменяла общину даже в тех случаях, когда на боярскую землю сажали бывших рабов (холопов). Вотчина, по удачному выражению академика С. Д. Сказкина, «накладывалась на общину сверху» и даже в тех случаях, когда феодал вел свое личное домениальное хозяйство, всегда подчинялась распорядку сельской поземельной общины, а никак не наоборот. Такой порядок являлся выражением самого существа феодальной экономики, основанием которой выступало мелкое самостоятельное хозяйство непосредственного производителя[5]. Домениальное землевладение феодала формировалось из различных источников. Это могло быть право «мертвой руки» (о переходе выморочного имущества свободных смердов-общинников к князю говорится в «Правде Ярославичей»), это могли быть и самовольные захваты, поскольку свободных земель тогда имелось в избытке как у нас, так и в Западной Европе; это мог быть и переход имущества неоплатных должников в руки феодалов; это мог быть обмен и даже покупка. Наличие княжеского домена в XII в. не является проблемой дискуссионной. Зато довольно оживленно обсуждался вопрос о времени появления в России боярской земельной собственности. В краткой редакции «Русской Правды» прямых данных о боярском землевладении нет, только в пространной редакции (XI–XII вв.) упоминаются: «тивун бояреск», «боярске рядовиче», «боярской заднице» и прочие. В летописях термин «село» в обозначении имений бояр встречается только со второй половины XI в., преимущественно с XII в. В 1096 г. Мстислав Всеволодович, прервав военные действия, распустил дружину по селам, а спустя некоторое время вновь собрал ее для продолжения войны. О характере боярского владения населенными имениями сведений нет: то ли это вотчина (манор), то ли условное землевладение – бенефиций. В летописном рассказе под 1093 г. сообщается, что князь Всеволод Ярославич, примиряя своих скандальных сыновей, «раздаваше власти им». Необходимо не упускать из виду то, что вотчина и поместье суть две формы феодальной земельной собственности.

Изучающий экономическую историю должен четко представлять себе отличие феодальной земельной собственности от буржуазной. Специфической особенностью феодальной собственности следует считать отсутствие точных ее границ и размеров. Она могла иметь и границы, и размеры, но вовсе не обязательно. Вотчина была центром, куда стекались доходы с зависимых людей. Но она совершенно необязательно представлялась в территориальных границах. Более того, ее территория не всегда могла быть точно и скрупулезно определена. О княжьих межах в «Правде Ярославичей» ничего не говорится, зато сказано о княжьих бортях с пчелами, воском и медом. Академик М. Н. Тихомиров сообщает, что в XIV и XV вв. границы земельных владений в купчих грамотах обозначались только приблизительно, в самых общих словах. С течением времени формуляр купчих грамот стал меняться, равно как и их содержание. В купчие входило перечисление угодий с их названиями. Но границы владений в купчие и меновые грамоты вносились редко. «Этот процесс изменения формуляра и содержания купчей происходит в XV в., а от XVI столетия до нас дошли уже купчие грамоты с интерполяциями (то есть внесением в текст новых добавлений). Таким образом, на основе купчих грамот и их формуляров мы можем представить и постепенное развитие земельной собственности, повышение ее значения в хозяйстве страны. Все более многочисленными становятся межевые акты нескольких типов, точно фиксирующие границы владений после проведенного (часто по требованию владельцев) межевания»[6].

Если буржуазная собственность предполагает монополию отдельных лиц в распоряжении землей, то природа феодальной земельной собственности, как правило, других лиц не устраняет. Феодальная собственность не влечет за собой права свободного распоряжения имуществом или, по крайней мере, может не влечь за собой такого права. В постановлении германского императора Фридриха I говорилось: «Никто не может феод целый или какую-либо часть ни продавать, ни закладывать, ни отчуждать каким-либо образом, ни отдавать на помин души без разрешения высшего сеньора, от которого идет феод».

Такая расщепленная земельная собственность сохранялась во многих странах до XIX в. включительно. Верховным земельным собственником до самого конца феодальной эпохи практически во всех странах считался монарх-суверен. В 1184 г., в царствование Генриха II Плантагенета, была принята «Лесная ассиза». Этим документом все леса Англии были объявлены королевской собственностью (приватизированы) и подлежали его исключительной и неограниченной юрисдикции. Этим они изымались из сферы действия общего права. После подавления восстания шотландских кланов 1745–1746 гг. земельная собственность вождей мятежников была конфискована, а сами они либо казнены, либо бежали.

В Российской империи начала XIX столетия помещик мог спокойно пользоваться, владеть и распоряжаться своим имением при соблюдении следующего условия: он гарантировал исправное поступление подушной подати в казну и рекрутов – в императорскую армию. При этом верховная собственность на всю землю принадлежала императору как главе феодального государства. Министр двора императора Александра III граф И. И. Воронцов-Дашков, один из богатейших землевладельцев империи, в детстве был свидетелем следующей сцены. Граф Перовский, министр уделов, был послан императором Николаем I к родителям его, Воронцова, объявить им, что хотя гр. Воронцова, его мать, купила от гр. Самойловой имение Славянку, но император по праву выкупа родовых имений и родства своего с гр. Самойловой (Скавронские) оставляет это имение за собой. Когда Перовский, уходя, проходил через комнату, где находился маленький Илларион Воронцов, провожавшая его графиня громко сказала министру по-французски: «Скажите от моего имени вашему императору, что он свинья»[7]. До самого конца существования монархии в России император сохранил право утверждения духовных завещаний членов императорской фамилии.

Помещики-дворяне после освобождения крестьян манифестом 19 февраля 1861 г. жаловались на то, что у них отобрали землю. Но никто не обвинял монарха в том, что он поступил незаконно. Установления русской православной церкви могли покупать недвижимость всякий раз с санкции императора – главы православной церкви и ее старшего сына. Каждая такая покупка оформлялась всеподданнейшим докладом обер-прокурора Священного синода. Одним из источников права собственности на земельное имущество было царское пожалование. Земли жаловались дворянам как до, так и после реформы 1861 г. Так, отличившимся в войне 1877–1878 гг. были подарены нефтеносные участки на Апшеронском полуострове. Одно из таких пожалований вызвало довольно большой общественный резонанс. Речь идет о скандальном расхищении башкирских земель в конце правления «царя-освободителя». В царствование Александра III земельных пожалований не производилось. Зато при его несчастном сыне была предпринята неудачная попытка распространить дворянское (служилое) землевладение на Сибирь.

Как производственная организация феодальный домен являлся простой суммой мелких хозяйств, а земли вотчины обычно были разбросаны вперемежку (чересполосно) с крестьянскими землями и подчинялись принудительному севообороту, системе «открытых полей» и тому подобным порядкам, принятым в общинном землепользовании даже в тех случаях, когда земля находилась в наследственном подворном владении и не подчинялась переделам. Такой порядок землепользования сохранялся во многих местах европейской России даже после отмены крепостного права 19 февраля 1861 г. и вызывал нарекания помещиков, ведущих на своих домениальных землях товарное хозяйство капиталистического типа. Но домен мог находиться и в одной меже.

Важно помнить, что феодальная вотчина как экономическая форма была не столько производственным организмом, сколько организацией для извлечения из подвластного господствующему классу населения прибавочного продукта – феодальной ренты. Как бы ни велика была вотчина по своим размерам, она покоилась на хозяйственном базисе мелкого производства. Прогресс в части производительных сил совершался чрезвычайно медленно, поскольку раз найденные чисто эмпирическим способом формы индивидуальных орудий удовлетворяли непосредственного производителя, то они сохранялись на протяжении длительного времени. Сельскохозяйственный прогресс в феодальную эпоху выражался в увеличении культурной площади, которая обрабатывалась неизменными орудиями труда.

Структура средневековой вотчины выглядит следующим образом. Меньшая часть земель вотчины находилась в непосредственном хозяйственном распоряжении феодала (terra dominica, или домен), бо́льшая передавалась зависимым крестьянам в виде держания, поскольку крестьянин выступал не как собственник своего надела, а только как владелец. Надел обеспечивал владельцу средства для существования, а собственнику – доход, который он получал в форме ренты. Земли домена не могли быть особенно большими, поскольку орудия труда крестьянина, которыми он обрабатывал не только свои, но и господские земли, оставались примитивными на всем протяжении средневековья, а агрикультура – застойной. С другой стороны, в состав домена и в нашем Отечестве, и в Западной Европе входили не сколько пахотные земли, сколько леса, пустоши, луга, болота и другие угодья, которые в прежнее время, в эпоху существования свободных общин, составляли общинные угодья, а после были экспроприированы феодалами. Важная особенность аграрного строя средневекового общества состояла в том, что земледелец и его хозяйство рассматривались феодалами как средство обеспечения господского хозяйства инвентарем и рабочей силой. Отсюда проистекает важное для понимания феодальной экономики обстоятельство, а именно: земельный собственник не мог получать дохода (ренты) со своей земли иначе, как передавая часть ее небольшими наделами в руки крестьян. В результате вся господская земля или значительная ее часть оказывалась в прочном владении крестьян, так как только таким способом феодал мог получать свою ренту.

Вопрос об исторических формах феодальной ренты оживленно обсуждался в советской исторической литературе. В ней, в ренте, находила свою реализацию феодальная собственность на землю. На ранних этапах феодализма преобладали, конечно же, продуктовая и отработочная рента в разнообразных комбинациях. Денежная рента либо просто отсутствовала, либо встречалась как исключение. Немало ценных документов историко-экономического содержания опубликовано в различных документальных сборниках. Одному из них, уставной грамоте митрополита Киприана, данной Царе-Константиновскому монастырю (во Владимирской земле), академик М. Н. Тихомиров придавал настолько большое значение, что привел ее текст целиком в своей работе о России XIII–XIV в. Точная датировка грамоты – 21 октября 1391 г. Она содержит полное перечисление обязанностей монастырских крестьян: «При моем игуменстве так было во святом монастыре Св. Константина – большие люди из монастырских сел должны были церковь наряжать, окружать монастырь и двор его тыном, ставить хоромы, пахать сообща весь участок игумена, посеять на нем, сжать и свезти жатву на двор к игумену, косить сено десятинами и отвезти на двор к игумену, забивать “ез” весенний и зимний, оплетать плетнем сады, ходить с неводом, запружать им пруды, осенью ходить за бобрами и забивать истоки ручьев, где водятся бобры. На Пасху и на Петров день приходят крестьяне к игумену с дарами, что кто может. Пешеходцы должны приходить из сел к празднику молоть рожь, печь хлеб, молоть солод, варить пиво, молотить рожь для семян. Игумен дает лен в села, и они прядут сети и невода. Все люди из сел дают к празднику корову. Но однажды подарили мне не по обычаю трех баранов, и я их взял за корову, потому что мне не нужна была корова, а по старому обычаю всегда дают корову на праздник, а в такое село приедет игумен, и участники братчины дают коням игумена по мере овса»[8]. Из этого любопытнейшего документа следует по крайней мере несколько важных выводов. Во-первых, полевая барщина занимала немаловажное место в повинностях монастырских крестьян уже в XIV в. Во-вторых, в документе ни слова не говорится о денежных повинностях крестьян (о денежной феодальной ренте). В-третьих, размеры ренты определялись нормами обычного права («по старому обычаю»). В этом заключалось едва ли не самое важное отличие земельной ренты феодального типа от капиталистической земельной ренты, размер которой определяется не обычаем, а рыночной конъюнктурой.

Лучшее в экономической литературе изложение проблем феодальной ренты дается в третьем томе «Капитала» К. Маркса.

Для студентов и магистрантов близкое знакомство с этой книгой весьма желательно, даже, можно сказать, необходимо. Отработочная форма ренты являлась первоначальной и наиболее простой формой ренты. Здесь изъятие прибавочного продукта у непосредственного производителя осуществлялось в осязательной форме, поскольку труд на себя и труд на земельного собственника отделялись друг от друга и во времени, и в пространстве. Самая грубая форма эксплуатации чужого труда – это барщина: принудительный труд на господина. В этой форме хорошо видны и границы ренты.

По замечанию К. Маркса, сама по себе возможность производить избыточный продукт еще не создает ренты. Ее создает лишь принуждение, которое превращает возможность в действительность. Эта возможность связана с объективными и субъективными естественными условиями, которые предельно просты. Если крестьянский труд не слишком производителен, то относительно невелико и число эксплуататоров этого труда. Например, в странах Северной Европы (кроме, пожалуй, Дании) крепостничество получило слабое распространение, поскольку там труд по возделыванию земли был сравнительно малоэффективен.

С другой стороны, при примитивном способе производства велика роль традиции. Если форма просуществовала на протяжении некоторого времени, то она фиксируется как традиция, а после получает санкцию положительного закона (писаного права). В барщинной форме эксплуатации заложена возможность для прогресса производительных сил, так как величина барщины регулируется обычным правом или писаным законом – она величина постоянная. Производительность же остальных дней есть величина переменная, и она растет по мере накопления опыта. Это относится к земледелию и, что особенно важно, к домашней промышленности.

Превращение отработочной ренты в продуктовую ничего не меняет в существе земельной ренты. В чем же состоит это существо? А в том, пишет К. Маркс, что земельная рента суть единственная господствующая и нормальная форма прибавочного труда. Это, в свой черед, находит свое выражение в том, что она представляет единственный прибавочный продукт, который непосредственный производитель, владеющий условиями труда, необходимыми для его собственного воспроизводства, должен доставить собственнику основного условия земледельческого труда, то есть земли. Только земля и противостоит крестьянину как условие труда, находящееся в чужой собственности и олицетворенное в земельном собственнике. Конечно, продуктовая рента представляет собой шаг вперед в развитии земельной ренты, но все равно она в той или иной степени сопровождается остатками прежней формы, то есть доставляется феодалу в форме труда, будь то отдельный феодал или феодальное государство. На протяжении всей феодальной эпохи обе эти формы ренты – отработочная и продуктовая – сохраняются в самых разных комбинациях.

Продуктовая рента более прогрессивная форма по сравнению с барщиной, но ею все же предполагается натуральное хозяйство в виде предпосылки. Ею предполагается, что условия хозяйствования целиком либо в подавляющей части производятся в самом хозяйстве. Они возмещаются и воспроизводятся из его валового продукта непосредственно. Предполагается и прежнее соединение земледельческого и промышленного труда. Тот прибавочный продукт, если воспользоваться терминами классической экономики, представляет собой продукт соединенного труда, труда промышленного и земледельческого. В средние века повсеместно наблюдалось включение в состав натуральной ренты как продуктов земледелия, так и произведений домашней промышленности.

Прогрессивное значение этой формы ренты состояло в том, что ею предполагается появление более крупных различий в хозяйственном положении непосредственных производителей. Труд на себя и труд на сеньора здесь не разделяются во времени и в пространстве, благодаря чему появляется больше простора для избыточного труда на собственные потребности. С другой стороны, принуждение здесь уже не носит таких грубых форм, как при господстве барщинного хозяйства. В эпоху натуральной ренты крестьянская семья вследствие своей независимости от рынка приобретает самодовлеющий характер, и она служит базисом застойных общественных отношений, как это наблюдалось в Азии, да и у нас в стране.

Теперь о денежной ренте. Смешивать денежную ренту при капитализме и феодальную денежную ренту недопустимо. Одна денежная рента покоится на капиталистическом способе производства и представляет собой избыток над средней прибылью. Другая, феодальная денежная рента, получается от того, что продуктовая рента просто меняет свою форму; как говорил К. Маркс, феодальная денежная рента суть продукт «простого превращения формы продуктовой ренты». Здесь уже недостаточно просто получить избыток продукта – требуется превратить его из натуральной формы в денежную форму. Хотя производитель по-прежнему продолжает сам производить бо́льшую часть своих средств, необходимых для его существования, часть продукта должна быть произведена им как товар.

Следовательно, продолжает К. Маркс, характер всего производства «более или менее» изменяется: он утрачивает свою независимость от общества. В издержки производства теперь необходимо включать затраты по превращению некоторой части валового продукта в деньги. Тем не менее базис этой ренты остается прежним: исходным пунктом здесь предстает продуктовая рента. В продажу регулярно поступает не весь произведенный продукт, а только избыточный, полностью или частично. Непосредственный производитель по-прежнему остается традиционным владельцем земли. Он принуждается отдавать собственнику самого существенного условия его производства свой неоплаченный (то есть принудительный) труд в форме прибавочного продукта, превращенного в деньги.

Переход на денежную ренту (коммутация ренты) имел важные последствия. Прежде всего, почти повсеместно в Европе наблюдался процесс ликвидации собственной запашки сеньора. Домениальная земля сдавалась в аренду крестьянам на условиях долгосрочного или наследственного держания (в Англии – копигольд) либо на условиях краткосрочной аренды (лизгольд). Переход к денежной аренде фактически означал повышение ренты, потому что в нее включалась в скрытом виде стоимость услуг и труда, необходимых для того, чтобы реализовать продукт на рынке. Поскольку исчез домен, то исчезла и необходимость в барщинном труде, а следовательно, и крайние формы крестьянской несвободы.

Превращение продуктовой ренты в денежную ренту предполагало в качестве предпосылки более значительное, чем прежде, развитие торговли, городской промышленности, товарного производства, а с ними и денежного обращения. Оно предполагало также рыночную цену продуктов, равно как и то, что эти продукты продаются более или менее близко к своей стоимости, что не всегда бывало при прежних хозяйственных формах. В дальнейшем своем развитии денежная рента с необходимостью приводила к тому, что земля превращается или в свободную крестьянскую собственность, как это было во Франции даже до революции, или к ренте, которая платилась уже капиталистическим арендатором (как в Англии).

Распространение капиталистической аренды в сельском хозяйстве имеет решающую предпосылку в виде сравнительно высокого уровня развития мирового рынка, торговли и промышленности. С этого времени в круг капиталистических арендаторов вступают и промышленники – они вкладывают в сельское хозяйство капиталы, нажитые в городе, и нацеливаются на производство сельскохозяйственных продуктов только как товаров, нередко для последующей промышленной переработки. Это может быть устройство пастбища для овец, выращивание злаковых культур для приготовления этилового спирта и прочее. С появлением капиталистического арендатора разрываются все отношения между земельным собственником и земледельцем. Командиром сельскохозяйственных рабочих делается не земельный собственник, а капиталист-арендатор. Арендатор вступает с собственником в денежные и договорные отношения.

Важные метаморфозы происходят и с рентой. Она становится избытком над прибылью. Фермер-капиталист получает среднюю прибыль на свой капитал, а избыток отдает земельному собственнику в виде ренты. Пределом ренты является средняя прибыль, приносимая капиталом в неземледельческих сферах общественного производства, а также цены производства, которые регулируются этой средней прибылью. Производительность земледельческого труда определяется теперь не землей, а капиталом. Эта истина, к сожалению, трудно усваивается, и до сих пор масса ученых мужей занята выяснением вопроса, сколько народу сможет прокормить наша планета. За последние 30–40 лет благодаря биотехнологиям производительность животноводства увеличилась в разы, если судить хотя бы по птицеводству. Размер сельскохозяйственного предприятия измеряется уже не земельной площадью, а объемами выпускаемой продукции в физическом и стоимостном выражении.

Промышленное производство в средние века

Средневековая промышленность обычно изучается в контексте возникновения и развития городских поселений. В западной исторической науке вопрос о природе средневековых городов решается в формально-юридическом плане, то есть на основании какого предшествующего права возникли города. При этом редко ставится вопрос об общих причинах массового их роста в X–XI вв. Соответственно тому, авторы многочисленных теорий возникновения городов (романистической, общинной, вотчинной, рыночной, бурговой и прочих) специфику городской жизни определяли господствующими в городе политическими и правовыми институтами и наличием в них развитой торговли. Разбор этих теорий выходит за рамки курса экономической истории.

В отечественной историографии происхождение городов обычно связывается со вторым общественным разделением труда – отделением ремесла от земледелия. Именно оно называется в качестве общей причины возникновения городов, а отличие городов от сельских поселений российские историки видят прежде всего в том, что город выступает в роли центра ремесленного товарного производства и обмена. Соответственно тому, собственность ремесленников основывается только на труде и на обмене товаров.

Необходимо подчеркнуть, что даже в период развитого средневековья ремесленники-крестьяне были распространены в Европе повсеместно, а отделение ремесла от сельскохозяйственных занятий никогда не бывало полным. Об этом, в частности, говорят некоторые московские топонимы: Остоженка, Старосадский переулок и другие. Городские ремесленники разводили скот, держали сады и огороды. При этом даже сельские ремесленники, например кузнецы, достаточно редко занимались пашенным земледелием. Состоятельные сельские ремесленники оседали в городах и там сочетали занятия ремеслом с торговлей и ростовщичеством. Бедные работали по найму либо обращались к крестьянскому труду. Английские источники XIV–XV вв. изображают крестьян-ремесленников как пограничную социальную группу, находившуюся в одном ряду с аналогичными слоями городского населения. Эти группы находились вне общинной защиты, на них не распространялись городские привилегии и вольности.

Мастерская средневекового ремесленника не знала широкого разделения труда. Поэтому, когда по мере совершенствования техники росло техническое разделение труда, оно совершалось не внутри мастерских, а между ними. Для средних веков характерно развитие ремесленной специализации не только в городе, но и в деревне тоже. В сельской местности появляются профессиональные плотники, тележники, портные, сапожники (в России широкое распространение получило производство валяной обуви), бочары. Возникают и специальности, связанные с переработкой сельскохозяйственной продукции. Прежде всего это мельники (в XVI в. в Москве мельницы стояли по берегам Неглинной), затем кожевники, ткачи, бочары. Второй этап феодализма характеризуется активизацией этих групп сельских ремесленников – они прочнее связываются с местным рынком, вследствие чего занятие ремеслом становится для них регулярным. Денежный оброк в ряде северных районов России имел явное промысловое происхождение, поскольку местные крестьяне выходили на рынки с продукцией несельскохозяйственного рода.

В России, в отличие от Англии, вотчинные архивы сохранились фрагментарно и источники о развитии городских ремесел, не говоря уже о сельских, крайне скудны. В основном это данные археологии, хотя есть и письменные материалы, как, например, новгородские писцовые книги.

Промышленность принято делить на добывающую и обрабатывающую. Среди отраслей добывающей промышленности первое место занимали добыча железной руды и солеварение. И то и другое развивалось в рамках вспомогательных крестьянских промыслов. В подмосковном районе железоделательный промысел распространился в окрестностях Каширы и Серпухова. В Вотской пятине Новгородской земли добычей болотной и озерной руды и выделкой железа в домницах с печами занимались до 700 крестьян. Основным способом получения железа являлся сыродутный процесс, в ходе которого происходило прямое восстановление железа из руды. Такая работа отличалась большой трудоемкостью, и недаром в ходу была поговорка: «Лучше со сварливой женкой жити, нежели железо варити». Сыродутный процесс давал продукт – мягкое железо – высокого качества, но производительность труда была невысока, равно как и выход железа из руды (не выше 50 %). Сырые крицы, полученные из руды, кузнецы проковывали с тем, чтобы отделить железо от шлака. Из криц выделывали железные прутки. Вес крицы в XVII в. равнялся одному пуду. С конца XV в. в железоделательном производстве применялся наемный труд, правда, как исключение.

Большой размах получила добыча соли, о чем говорят такие топонимы, как Соль, Усолье, Сольцы, Солигалич. Солеварение производилось во многих местах, но в особо крупных размерах в местности севернее Костромы (Солигалич), Сольвычегодске на Вычегде. Славились и соляные промыслы в районе Белого моря. Их значение возрастало еще и потому, что они соседствовали с районами развитого рыболовства. Крупнейшие монастыри, не только северные, но и из Залесья, обзаводились там своими варницами. Оттуда соль и соленую рыбу доставляли в Москву, Тверь, другие города.

Соляной промысел довольно рано обособился, поскольку он требовал значительных средств и трудозатрат. Соль получали из рассола путем вываривания на специальных сковородках, называемых цренами или чренами. В солеварении получила распространение простая кооперация: одни занимались вываркой соли, другие добывали из-под земли рассол, третьи подвозили дрова (солеварение требует много топлива). Некоторые историки принимают эту кооперацию за мануфактуру, хотя настоящего разделения труда в средневековом солеварении не было.

Главной стороной прогресса средневекового ремесла выступало увеличение числа ремесленных специальностей. Прогресс был скорее количественный, нежели качественный. Но им создавались предпосылки к появлению мануфактуры. Насколько известно, работа Б. А. Рыбакова о ремесле Киевской Руси продолжена не была, поэтому полного списка ремесленных специальностей Московской Руси, то есть Русского государства XIV–XV вв., мы не имеем. Есть только разнообразные отрывочные сведения, среди которых и данные топонимики. Топография Москвы того времени включала в себя названия слобод: Старые Кузнецы, Таганная слобода, Пушкари, Бараши (шатерники), Кадаши, Котельники, Бронники и прочие. Некоторые из этих слобод обслуживали княжеское хозяйство; Котельная слобода вообще принадлежала боярину, а в Кадашах уже в XVI в. холст и полотно производились на рынок и только в некоторой части на нужды царского двора.

Соляная варница на р. Мшаге (в районе Белого моря), с гравюры 1674 г.

Дифференциация затронула самое распространенное из ремесел – кузнецкое ремесло. Во многих русских городах имелись кузнецкие слободы, которые чаще всего находились на городских окраинах (во избежание пожаров из-за применения в этом производстве открытого огня). В Москве находились как Кузнецкие слободы, так и слободы, где жили ремесленники, специализировавшиеся на производстве отдельных железных изделий: Бронная, Котельная и Таганная. Последние две располагались рядом; ремесленники Таганной слободы делали, по всей вероятности, подставки для котлов и горшков.

Средневековое ремесло, равно как и земледелие, носило мелкий характер. Средневековый ремесленник был одновременно и собственником условий производства, включая сюда технологии и орудия труда, и производителем. Наемный труд учеников и подмастерьев играл подсобную роль. Ремесло было ориентировано на воспроизводство самого ремесленника и членов его семьи и ни в коем случае не на получение прибыли. Это было простое товарное производство, которое строилось на тех же принципах, что и сельскохозяйственное производство.

Феодальной структуре землевладения соответствовали цеховой строй и корпоративная собственность на профессию в городах. Цеховой строй (а многие торговцы входили в цехи) был порожден прежде всего узостью внутреннего рынка. Помимо того, что человек средневековья вообще мало покупал, колебания спроса и предложения вызывались факторами непредсказуемыми: неурожаями, эпизоотиями, эпидемиями и т. п. Средневековый рынок, как правило, ограничивался небольшой территорией, так как торговля продуктами массового потребления при плохих путях сообщения и примитивных транспортных средствах себя не оправдывала. А торговля скоропортящимися видами продовольственных товаров на территории нашей страны была возможна только в зимнее время.

В нашей историографии возникновение цехов объяснялось общими экономическими и социальными условиями феодализма. Если же говорить о непосредственных причинах складывания цехового строя, то они таковы. Во-первых, это конкуренция со стороны деревенских ремесленников; во-вторых, необходимость в организации городской военной силы (флорентийские цехи имели свою военную организацию); в-третьих, общая собственность на ремесленную специальность; в-четвертых, потребность в общих зданиях для торговли, поскольку ремесленники были еще и торговцами; в-пятых, охрана ремесла.

Цеховая организация ремесла не являлась универсальной; не во всех странах города воплощали собой свободу (Париж и Орлеан не имел коммунального устройства); не везде торговая деятельность была обставлена стеснительными рамками. Например, в северных городах Французского королевства не все ремесла были организованы в цехи, не везде лимитировалось количество учеников, не во всех цехах при вступлении требовалось изготовить шедевр. В ряде местностей отсутствовали строгие ограничения размеров производства; в южных городах Франции цехов не было вообще – ремесло там было свободным и каждый желающий мог заниматься им беспрепятственно под контролем городских властей. В итальянских провинциях Ломбардия и Тоскана цехи не практиковали мелочную производственную регламентацию и оставались чуждыми жесткой эгалитарности. Во Флоренции, к примеру, цеховая регламентация купли-продажи была запрещена в 1290 г. постановлением коммуны, а в Кремоне в 1299 г. было даже установлено наказание за посягательство на свободу труда и торговли. Жесткая и принудительная цеховая система была распространена в городах западной и центральной Германии, а также в Англии.

Крупные торговые компании Флоренции (Перуцци, Барди, Уццано, дель Бене) входили в цехи, а иногда и в несколько цехов сразу; глава компании Датини входил в цехи шерстяников, суконщиков и шелкоткацкий. Юридически они подчинялись цеху, находились под его судебной, полицейской властью, входили в цеховую военную организацию. Как правило, либеральный режим цехов или даже полное их отсутствие характерны для городов, ремесленное производство которых ориентировалось на достаточно емкий рынок, способный поглотить большие объемы товаров. Во Франции стал рано складываться единый национальный рынок, городская экономика Италии уже в XIII в. ориентировалась скорее на промышленный экспорт, чем на посредническую торговлю. Во Фландрии закупались полуотделанные сукна, отделывались и продавались далее (такие ткани на Руси назывались «ипские»). Внутренний рынок в Италии был развит слабее, чем во Франции, отчего итальянские горожане прохладно относились к идее государственной централизации.

Емкость рынка необходимо понимать в его средневековом значении. В огромном большинстве случаев в Англии, Франции, России в XI–XIV вв. обмен продуктов не выходил за пределы города и его ближайшей округи. Перевозка хлеба на большие расстояния отмечается в источниках не ранее XVI в. В силу крайне неустойчивой экономической конъюнктуры местного рынка экономически рациональным было только мелкое производство, которое само, без посредников, сбывало на городских площадях продукты. В случае ухудшения конъюнктуры крестьянин или ремесленник отказывался от продажи.

О существовании купеческих корпораций говорят русские письменные источники. В частности, известен устав объединения новгородских купцов под названием «Иванское сто». Оно имело свою церковь – храм Иоанна Предтечи на Опоках. В церкви запрещалось держать что-либо, кроме свечей и благовоний. Но в подцерковье находилось складочное место, где производилось взвешивание товаров. О богатстве корпорации свидетельствует тот факт, что в церкви ежедневно происходили службы. В руках «Иванского ста» находился «иванский вес», то есть монопольное право вешать воск и собирать пошлину с местных и приезжих купцов, торговавших этим товаром. Торговые мерила подлежали совместному владению корпорации и новгородского владыки, то есть являлись феодальной собственностью. Вся средневековая торговля держалась на насилии и обмане. Вот почему такое значение придавалось контролю за весом.

Торговля и купеческий капитал

Торговля в средние века была большой движущей силой, которая расширяла горизонты рыночных отношений и денежного хозяйства. Она являлась важным средством установления международных связей. В развитый период средних веков появляются первые признаки того, что мы называем внутренним рынком. Отдельные области, ранее замкнутые в себе, начинают соединяться друг с другом посредством торговых связей.

Основными формами торговли были, во-первых, торжки (рынки), во-вторых, ярмарки. Торжки обычно собирались в определенные дни недели (во многих местах России базары торговали по воскресеньям). Продажа осуществлялась крупными партиями (рыба продавалась возами, а мясо – тушами, ткани – штуками). На торжках могла производиться и ручная торговля крестьянами окрестных деревень. Стационарной розничной торговли в ту пору не было, прообразом такой торговли можно считать продажу изделий ремесленного производства прямо из мастерских. Торговля носила во многом сезонный характер (как ярмарочная, так отчасти и базарная).

Размер городского рынка зависел от величины города. Помещались рынки, как правило, перед воротами укрепленных замков. Обычно там же стояла и церковь Параскевы Пятницы, считавшейся покровительницей рыночной площади. В Москве рыночная площадь находилась перед Боровицкими воротами Кремля. В Новгороде главный рынок располагался на торговой стороне в непосредственной близости от реки Волхов. Рынки имели свою внутреннюю структуру. Торговля определенными видами товаров обычно производилась в рядах (такие ряды и сейчас можно видеть на некоторых рынках – овощные, мясные, рыбные, бакалейные и прочие). В Москве был еще и зимний рынок – на льду Москвы-реки в районе современного Зарядья (там же находилась и пристань). Зимой сюда привозили замерзшие туши скота. Еще в начале XX в. здесь же, прямо на льду, располагался грибной рынок. Церковь строго следила за соблюдением постов, и на время отказа от мяса и рыбы источником белков для организма человека служили грибы (зимой, конечно же, соленые и сушеные).

Ярмарочная торговля имела более широкое значение. Некоторые из ярмарок носили характер международного торжища и собирались около того или иного города либо на определенном месте в определенное время года. Большая ярмарка устраивалась каждый год у Холопьего городка, неподалеку от впадения реки Мологи в Волгу. В XIX в. крупнейшей ярмаркой в европейской части России была Нижегородская (и самая значительная по оборотам на всем пространстве империи), в азиатской части – Ирбитская ярмарка. Были и другие, менее значительные, например Коренная в Курской губернии.

Несколько русских городов являлись крупными центрами международного обмена товарами. Прежде всего следует назвать такой пункт торговли со странами Западной Европы, каким был Новгород (в меньшей степени Псков и Смоленск). Видным центром торговли со странами востока была Тверь, далее шли Нижний Новгород и Москва. Для средиземноморского направления исключительное значение имела Москва – конечный пункт длинной дороги, начинавшейся в Константинополе. Путешествие из Москвы в Царьград по Москве-реке, Оке и по Дону занимало два-три месяца. Еще один путь из России в Западную Европу проходил через Новгород. Начинался он от Новгорода, далее шел по реке Волхову до Ладоги. При впадении Волхова в Ладожское озеро стоял город Ладога; а на выходе Невы из озера другой новгородский город – Орешек. Путь в скандинавские и немецкие города из Новгорода продолжался несколько недель. Рейс из Брюгге в Ригу длился около 7 недель.

Новгородская торговля хорошо изучена в работах отечественных историков, дореволюционных и советских. Новгород был участником ганзейской посреднической торговли. Первое место в ряду предметов ввоза принадлежало тканям и металлам, в особенности меди и серебру, в которых ощущался постоянный недостаток. Самым дорогим предметом торговли было «ипское» сукно, производимое в Ипре во Фландрии. Его обменивали на меха, воск, мед и кожи. Среди мехов первое место занимали беличьи шкурки (так же, как и в торговле с китайцами на Кяхте несколько столетий спустя). В Новгороде за две штуки «ипского» сукна давали до 2 тыс. беличьих шкурок, причем лучшего сорта (беличьи шкурки перевозили в бочках). Второе место в торговле с ганзейцами принадлежало воску. И белку, и воск получали из новгородских колониальных владений и из бортных деревень самой Новгородской земли. Их заготовку держали в своих руках новгородские бояре, которые снаряжали для этой цели торговые экспедиции. Воск и шкурки частью получали в виде дани, частью променивали на предметы новгородского ремесленного производства, частью добывали грабежом. Воск шел на изготовление свечей для потребностей церковных и светских феодалов Западной Европы. Простые люди в вечернее время освещали жилища лучинами. Одна из популярнейших русских народных песен называется «Лучинушка».

Схема «хождения» нижегородских купцов к ганзейским.

Корпоративная собственность на профессию, детальная и отчасти мелочная организация операций были характерны и для торговли. Они мешали купцу так же, как и ремесленнику, свободно распоряжаться своим имуществом. Ганзейские купцы могли продавать новгородцам строго определенные сорта товара; сделки допускались исключительно за наличный расчет. Кредитовать новгородских купцов, принимать от них товар на комиссию для реализации строго воспрещалось. Каждый иностранный купец имел право привести товара на сумму не свыше 1 тыс. марок. Новгородцы не отставали от своих торговых партнеров. В 1410 г. вече запретило ганзейцам торговать в Новгороде.

Средневековая торговля была густо замешана на насилии и обмане. Ганзейские купцы проявляли постоянно внимание к качеству воска и следили за тем, чтобы он не был смешан ни с маслом, ни с желудями, смолой либо горохом. С другой стороны, русские купцы постоянно страдали от обвеса и, как уже было сказано, корпорация новгородских купцов под названием «Иванское сто» держала монополию на взвешивание русских товаров.

История новгородской средневековой торговли позволяет увидеть существенные черты средневекового товарообмена. Во-первых, купец, как правило, не вел дела с производителем товаров. Он имел в качестве контрагентов получателей феодальной ренты, каковыми являлись, к примеру, новгородские бояре. Проникновение торгового капитала в толщу народной жизни относится к более позднему времени, когда широкое распространение получает феодальная рента в денежной форме. Во-вторых, торговые обороты совершались медленно; соответственно тому, медленно оборачивался и купеческий капитал. В-третьих, торговые занятия сопрягались с большим риском. Все торговые маршруты были очень опасны. Балтийское море кишело пиратами, даже Волга была очень небезопасна. В источниках сохранился рассказ о разбойничьих проделках новгородских речных пиратов – ушкуйников. Целых 70 ушкуев рекой пробрались к городу Костроме, ограбили его, захватили много пленных, которых продали в Великих Болгарах. После они направились вниз по Волге, грабя и убивая по дороге купцов. Им удалось добраться до самой Астрахани, где возмездие настигло разбойников: с помощью обмана все они были перебиты. Средневековые купцы богатели быстро и так же быстро разорялись. В житии св. Дмитрия Прилуцкого повествуется об одном переяславском купце, который трижды ходил на Печору и Югру. Две поездки сделали его богатым человеком, из третьей он так и не вернулся.

Художник Н. Некрасов. Новгородская торговля.

Академик М. Н. Тихомиров пишет, что чрезвычайно интересно выяснить, в какой мере новгородская средневековая торговля с Западной Европой была обоюдно выгодной[9]. Здесь принципиальную важность обретает вопрос об измерителе выгодности торговых операций. Чаще всего употребляется показатель, взятый из капиталистической экономики, каким является норма прибыли. Прибыль, очищенная от накладных расходов, соотносится с капиталом, который купец вложил в свое предприятие. Согласно расчетам В. И. Рутенбурга, прибыль флорентийских купеческих корпораций составляла 17 % на капитал. Исследователь новгородской торговли М. П. Лесников подсчитал, что торговля с Новгородом приносила ганзейцам примерно 5 %, следовательно, не была для них особенно выгодной. Академик М. Н. Тихомиров упрекал его за то, что он не учел всех расходов и всей возможной прибыли от путешествия из Любека и Брюгге в Новгород и не объяснил в своих расчетах высокие средневековые проценты, хорошо известные по источникам, как русским, так и западноевропейским.

Ушкуйники. Рисунок из рукописи Олауса.

Развитие торговли связывается с ростом денежного обмена. Вместе с тем деньги еще в небольшой степени использовались в качестве средства обращения товаров. Из-за медлительности торговых оборотов они скапливались в виде сокровищ. Параллельно с торговлей растет значение и кредитного дела. Россия в средние века вовсе не была задворками Западной Европы, как себе это представляют иные политологи. О развитии кредитного дела свидетельствует такой ценный источник, как Псковская судная грамота. Так, Псковская судная грамота уделяет большое внимание вопросам взыскания долгов («серебра», то есть денежной наличности) по долговым документам, причем из текста источника следует, что в роли заемщиков выступают как торговые люди, так и ремесленники. Там же приводятся сведения и о поручителях. Клиентами ростовщиков была и феодальная знать. Крупнейший знаток российской феодальной экономики М. Н. Тихомиров сообщает, что Василий Темный вынужден был согласиться на уплату московским и татарским купцам долгов, наделанных его соперником Юрием Галицким, на короткое время занявшим великое княжение. Василий Темный не пошел на аннулирование долгов, как это практиковали государи Западной Европы, не желавшие считаться с денежными обязательствами своих поверженных противников. В походе на битву с Мамаем Дмитрия Донского сопровождали несколько купцов, возможно, кредиторов великого князя или их представителей. Трудно себе представить, чтобы столь грандиозная военная экспедиция обошлась без займов у представителей денежного богатства. Возможно, что расчет по займам производился на месте, то есть на поле сражения, которое осталось за русскими, равно как и обоз ордынцев.

Генезис капитализма в промышленности. Разложение мелкого товарного производства и так называемое первоначальное накопление капитала

Первым по важности вопросом экономической истории позднего средневековья выступает вопрос о возникновении капиталистического уклада в недрах феодального строя. Следует помнить, что главным признаком капитализма выступает широкое использование наемного труда; капитализм – это такое товарное производство, которое превратило рабочую силу в товар. Капиталист-предприниматель и наемный рабочий вступают в рыночные отношения как свободные товаровладельцы: первый имеет в своем распоряжении средства производства, деньги и средства для жизни, второй – рабочую силу. Предприниматель нанимает свободных рабочих для производительного труда на своем предприятии, иначе говоря, покупает их труд. В основании капиталистических отношений лежит, таким образом, собственность капиталистов на средства производства с одной стороны, а с другой – отсутствие такого рода собственности у рабочих. Подчиняясь экономической необходимости, предприниматель покупает рабочую силу, а работник ее продает. Средства производительного труда соединяются с массой рабочих на основе свободного найма.

Изучение предыстории капиталистического хозяйства рекомендуется начинать с уяснения черт сходства и различия между феодальной и капиталистической хозяйственными системами. В отличие от феодализма, капиталистическая система зародилась в недрах феодального хозяйства задолго до его крушения и длительное время существовала бок о бок с феодализмом как новый экономический уклад. Общим между этими хозяйственными системами было то, что они основывались на эксплуатации: феодальная – несвободных земледельцев, капиталистическая – наемных рабочих. Различия сводятся к трем главным позициям. Во-первых, феодальное хозяйство есть хозяйство натуральное, тогда как капиталистическое – денежное. Во-вторых, при феодализме земля находится в собственности феодалов, а в качестве инструмента эксплуатации выступает насильственное прикрепление работника к земле и наделение его земельным участком. Наделение крестьянина землей есть необходимый элемент для его эксплуатации; при этом предполагается, что орудия по обработке земли принадлежат земледельцу. Для существования капиталистической системы хозяйства требуется, чтобы работник был лишен каких бы то ни было источников существования, помимо продажи собственной рабочей силы на свободном рынке труда. Наконец, в-третьих, для эксплуатации крестьян феодалам требовались различные формы внеэкономического принуждения, от сравнительно мягких до самых грубых. Капиталистическому же хозяйству, напротив, необходим формально свободный рабочий, который нанимается на вольном рынке труда при полной свободе договорных отношений между нанимателем и рабочими. Существенно то, что предприниматель-капиталист покупает на рынке не личность рабочего, а исключительно его труд. Как античная, так и феодальная система хозяйства держалась на внеэкономическом принуждении работника к труду. Капиталистическая же организация общественного хозяйства держится принуждением экономическим. Таким образом, капиталистическое хозяйство могло возникнуть и развиваться исключительно при наличии массы свободных товаровладельцев, способных распоряжаться своей личностью, продавцов и покупателей рабочей силы. На рынке труда они выступают формально в качестве равноправных участников и подчиняются исключительно велениям своей свободной воли. В отличие от капиталиста, феодал не только пользовался трудом крестьянина, но еще и владел им в качестве несвободного придатка к земле. Чтобы лично зависимый крестьянин или цеховой ремесленник превратился в свободного наемного рабочего, он должен был, во-первых, тем или иным способом утратить собственные средства производства и, во-вторых, освободиться от феодальной зависимости, общинных связей либо цехового принуждения как факторов, стеснявших продажу его рабочей силы. Личная независимость формально свободного наемного рабочего основывается на экономической (иначе – вещной) зависимости. Историческая заслуга капиталистической системы хозяйства заключается в том, что ею было создано крупное сельскохозяйственное и промышленное производство. Свободные наемные рабочие сделались более культурными, чем феодально-зависимые крестьяне, а процесс производства на базе широкого разделения труда, а впоследствии и машинной техники обеспечил более высокую производительность труда, ускоренное экономическое и общественное развитие.

Итак, для возникновения и успешного развития капиталистического уклада в недрах феодальной хозяйственной системы требовались две главные предпосылки. Первая предпосылка состоит в накоплении известных денежных сумм в руках отдельных «хозяйствующих субъектов» в обстановке сравнительно высокого уровня развития товарного производства; вторая – в наличии свободного рабочего, который лишен иных источников существования, кроме продажи собственной рабочей силы.

Родиной капитализма стали некоторые страны Западной Европы, чему способствовали благоприятные предпосылки – географические, исторические, экономические, географические и технические. Изучающему экономическую историю необходимо продумать и хорошо уяснить содержание и значение каждой из этих предпосылок в процессах генезиса капитализма. Так, Западную Европу отличает большее разнообразие природных условий, чем Восточную, следовательно, здесь сложились более благоприятные естественные условия для разделения труда. Например, Англию со всех сторон омывают удобные для судоходства моря; умеренный климат с частыми дождями благоприятствовал распространению здесь пастбищного овцеводства, а запасы железных руд и коксующихся углей находились недалеко друг от друга, что являлось благоприятной природной предпосылкой для развития вначале мануфактурной, а после машинной железоделательной промышленности и т. д. и т. п. Западноевропейские страны избежали опустошительных набегов кочевых племен и длительного иноземного порабощения народами с низким уровнем хозяйственного и социального развития, как это произошло с нашей страной. Тем не менее решающее значение имели не исторические и не географические, а технические, экономические и социальные предпосылки. Они начали складываться примерно к концу второго периода Средних веков.

Необходимыми техническими условиями для складывания крупного производства считается изобретение пороха, компаса и книгопечатания. Первые сведения о применении дымного пороха (взрывчатая смесь из калиевой селитры, серы и древесного угля) в Европе относятся к XIV в. В русских летописях сведения о порохе относятся к 1382 г. (Новгородская летопись). Применение пороха в качестве метательного средства породило настоящую революцию в военном деле, связанную с применением огнестрельного оружия. При царе Иване IV в Москве на реке Неглинке возник Пушечный двор для производства орудий. Отливка пушек производилась в Пскове и некоторых других русских городах.

К числу экономических факторов относят сдвиги в области техники производства, прежде всего промышленного, и усиление общественного разделения труда, которое позволило перейти от разделения труда между мелкими мастерскими, характерного для феодального ремесленного производства, к разделению труда внутри крупной мастерской. Вместе с тем ни в коем случае не следует забывать о том, что возникновение капиталистического производства не было технически связано с открытием такого нового источника энергии, который позволил бы радикально преобразовать сам процесс труда. Источник энергии остался прежний – мускульная сила и энергия человека и его домашних животных. Мануфактурное производство базировалось на ручной технике, основным двигателем было водяное колесо. По сути своей мануфактура – большая ремесленная мастерская с разделением труда внутри нее. Довольно распространенной в России первой половины XIX в. разновидностью мануфактурного производства, в особенности в сельской местности, была так называемая рассеянная мануфактура, представлявшая собой сумму отдельных ремесленных мастерских.

Возникновение мануфактур шло двумя путями. Первый путь – объединение в одной мастерской ремесленников разных специальностей. Так складывались каретные, пушечные и другие мануфактуры. Этот способ организации мануфактурного производства иногда называют гетерогенным. Второй путь предполагал объединение в одном предприятии ремесленников одной специальности (железоделательные мануфактуры, мануфактуры, производившие иголки, и прочие). Второй принцип организации мануфактурного производства именуют органической мануфактурой.

Производственные операции на мануфактуре были разделены между всеми рабочими, что позволило им специализироваться на одной или нескольких операциях. Такая организация труда привела к появлению новых специализированных орудий производства. В мануфактурах, в отличие от ремесленных мастерских, шло постоянное усовершенствований применяемых орудий, так как работники, стремясь облегчить труд и повысить заработок, постоянно изменяли и улучшали свои инструменты. К примеру, на отдельных английских железоделательных мануфактурах XVIII в. применялось более 500 видов молотков, причем для каждой производственной операции употреблялся отдельный молоток. Распространение мануфактур создало предпосылки для заметного понижения издержек производства, прежде всего за счет внутренней специализации. Нужно учитывать, что это понижение издержек не являлось радикальным, отчего мануфактурное производство никогда и нигде не смогло полностью вытеснить простую ремесленную мастерскую. Вместе с тем товарный характер мануфактурного производства сам по себе подталкивал к неустанным попыткам усовершенствовать производственный процесс с целью его удешевления.

Цех сибирского горного завода. С гравюры начала XVIII в.

Крупные нововведения отмечены в черной металлургии, ставшей впоследствии базовой индустриальной отраслью. Сыродутный процесс стал вытесняться двухступенчатым способом получения металла. Вначале в печи получали чугун, затем сталь путем вторичной переплавки в горне. Первая стадия получила название доменного процесса, вторая – кричного передела. В сутки в кричном горне можно было выплавить до 1 т металла, а выход кричного железа составлял 90–92 % веса чугуна. Процесс кричного передела занимал 1–2 ч. Переход от одноступенчатого сыродутного к двухступенчатому (доменному и кричному) процессу получения железа позволил значительно увеличить производительность и полнее удовлетворять спрос на черный металл.

Первые доменные печи появились в Западной Европе в середине XIV в., и своими размерами они мало отличались от домниц. Постепенно конструкция домен совершенствовалась, например меха стали приводиться в действие водяным колесом. Результатом стало значительное повышение производительности: если из одного сыродутного горна путем напряженнейшего труда в сутки можно было получить только 8 кг железа, то в доменной печи XVI в. производилось уже 1,6 т чугуна. В XVII в. доменные печи появились и в России: в 1637 г. неподалеку от Тулы и Каширы, а в 1670 г. – в Олонецком крае.

К концу XVIII в. суточная производительность домны дошла до 6–17 т. В XVIII в. российская черная металлургия добилась впечатляющих успехов. Если в 1700 г. в стране было выплавлено 2,5 тыс. т чугуна, то в 1800 г. – уже 162 тыс. т. Россия сделалась крупным европейским экспортером чугуна.

Литейщик. Со старинной гравюры.

Металлургия мануфактурного периода все еще основывалась на древесноугольной плавке. Увеличение объемов производства чугуна привело к топливному голоду, когда леса вблизи металлургических заводов были сведены. Англия, Швеция, Франция и Россия приняли ряд лесоохранительных законов. В 1754 г. в России был издан указ, запрещавший строительство железоделательных заводов вокруг Москвы на расстоянии 200 верст. Уже в середине XVIII в. начались поиски заменителей древесных углей, и через некоторое время черная металлургия перешла на минеральное топливо – кокс, получаемый из каменного угля. Успехи чугуноплавильного производства подняли на новый качественный уровень литейное дело: изготовление артиллерийских орудий, колоколов и других изделий. Наряду с традиционным литейным материалом – бронзой – началось использование чугуна. Выдающимся памятником литейного дела является Царь-колокол, отлитый русскими мастерами в 1735 г.

Важной экономической предпосылкой для возникновения капиталистического уклада в некоторых странах Западной Европы стал сравнительно высокий уровень развития товарно-денежных отношений, который привел к образованию национальных и общеевропейских рынков, а после открытия Америки и морского пути в Индию и мирового рынка. В работе над темой о возникновении капиталистических отношений важно тщательно продумать вопрос о роли в этом процессе торгового капитала. Торговля разлагает патриархальный хозяйственный уклад через увеличение денежного обращения. Однако разлагающее влияние купеческого капитала в древности имело одни последствия, а в Новое время – совершенно другие, а именно капитализм, который свою решающую предпосылку имеет в сфере производства товаров, а не в сфере их обращения. Торговые революции XVI–XVII вв., вызванные Великими географическими открытиями, чрезвычайно усилили купеческий капитал и сделались одним из главных моментов в длительном процессе перехода от феодальных экономических отношений к капиталистическим. Между тем капитализм в его первом, мануфактурном периоде развивался лишь там, где необходимые для него условия были созданы еще в средние века. В одних странах великие торговые революции ускорили созревание новых отношений (в Голландии, в Англии), а в других, наоборот, все оставалось по-прежнему, как, например, в Испании и Португалии. Торговые революции ускорили, именно ускорили, уже шедший в недрах феодального общества процесс вызревания нового экономического строя, но ни в коем случае не создавали его заново; ускорили тем, что гигантски расширили горизонты денежного хозяйства.

Деньги начали выполнять разнообразные функции и явились в качестве мерила богатства в обществе. Накопление богатства в денежной форме стало необходимым условием для создания предприятий капиталистического характера. Необходимо понять, что товары и деньги выступают только в роли элементарных предпосылок капитала, которые могли развиться в капитал лишь при наличии некоторых условий. Эти условия создавал не товарный обмен и даже не простое товарное производство, а такое товарное производство, которое охватывало самые широкие массы города и деревни и связывало эти массы через рынок систематически и прочно.

Царь Колокол. Снимок начала XX в.

Так же как и купеческий капитал, ростовщичество, другая древнейшая форма капитала, служит могущественным средством для образования предпосылок для промышленного капитала, то есть для капитализма в собственном смысле этого слова. Ростовщик действует радикально, только когда он разрушает старые формы собственности. Ростовщичество может выступать как одно из условий нового способа производства, но только когда имеются налицо другие, важнейшие и решающие его условия, вроде свободного труда, мирового рынка, распада старых общественных связей, прогресса наук, появления новых форм промышленного производства, основанных на специализации, и прочих.

Ростовщический капитал разрушает как старое феодальное богатство и феодальную собственность, так и мелкобуржуазную собственность. Отсюда всеобщая ненависть к ростовщикам, будь то ломбардцы в Италии, золотых дел мастера в Англии, евреи на Украине, дворяне-помещики и кулаки в России. Ростовщик присваивает себе не только произведенный продукт, но еще и условия производства, номинальным собственником которых остается крестьянин. Само по себе ростовщичество не меняет условий производства, его сила сугубо разрушительная. Оно присасывается к производству и приводит к тому, что последнее совершается при все более и более худших условиях. При старых формах (рабовладении и феодализме) бывали случаи, когда ростовщик делался земельным собственником. Некоторые русские боярские роды средневековья – Ермолины, Ховрины – вышли из среды торгово-ростовщического капитала. Ростовщичество исчезает, когда исчезает мелкий товаропроизводитель, например, с водворением колхозного строя в советской деревне.

Имущество как ростовщиков, так и купцов функционирует преимущественно как денежное имущество. Промышленный капитализм подчиняет себе как ростовщичество, так и торговый капитал. Купец превращается в комиссионера, полемической же формой против ростовщичества выступают банки. Первые банки с их главной функцией посредничества в платежах появились в стране, где ростки капитализма возникли довольно рано, – в Италии. В XVI в. в Венеции открылись так называемые жиробанки, которые в целях противодействия ростовщичеству ввели систему безналичных расчетов между своими клиентами.

Ростовщик. Со старинной гравюры.

В лучшие времена античности ростовщичество было запрещено, после узаконено и получило распространение, хотя в теории всегда высказывался взгляд, что оно само по себе дурно. В средние века ростовщичество считалось грехом и подвергалось запрету. На заре Нового времени еще было живо старое осуждение ростовщичества, но в то же самое время оно начинает распространяться, отчасти вследствие нужды правительств в деньгах (централизованные государства взимают налоги в денежной форме), отчасти из-за сравнительно широкого развития торговли и мануфактур. Впоследствии утверждается его гражданская правомерность (у протестантов). В Голландии впервые начинается апология ростовщичества параллельно с его подчинением производительному и торговому капиталу. В Англии XVII в. полемика велась не против ростовщичества как такового, а против величины процента в обстановке, когда ростовщичество еще преобладало над организованным кредитом. В XVIII в. свободное ростовщичество было признано там как элемент капиталистического производства.

Эволюция мелкого товарного производства неизбежно и неустранимо приводит к появлению капиталистического хозяйства. В ходе свободного товарообмена средства производства сосредоточивались в руках богатеющего меньшинства, тогда как бо́льшая часть производителей превращалась в продавцов своей рабочей силы. Появление буржуазной собственности на средства производства в странах Западной Европы датируется концом XV–XVI вв. Первые предприниматели-капиталисты застали наемный труд уже в готовом виде, однако до их появления этот труд применялся лишь эпизодически, в виде исключения или побочного занятия наподобие крестьянского «отходничества», получившего значительное распространение в России XIX в. Затем рабочие, нанимавшиеся на сезонные работы, превращались в постоянных наемных работников. Феодальное крестьянство, таким образом, распадалось на фермеров, которые стали относиться к земледелию как к промышленности, и на наемных рабочих. Этот процесс в виде дифференциации крестьянства был замечен экономистами еще в средние века. Внутри прежних патриархальных союзов земледельцев и ремесленников возникало и усиливалось имущественное неравенство, которое со временем перерастало в капиталистические отношения. Отмечено, что в России второй половины XVII в. духовные завещания, ранее распространенные исключительно внутри сословия феодалов, начали составляться посадскими людьми и даже крестьянами. Таков в самых общих чертах магистральный путь превращения феодального хозяйства в капиталистическое. Разложение средневекового крестьянства и городских ремесленников выступает в качестве самого важного фактора возникновения и последующего развития капиталистических отношений и в деревне, и в городе.

Мелкая земельная собственность неотвратимо гибла по следующим причинам: во-первых, уничтожение сельской домашней промышленности крупной капиталистической промышленностью; во-вторых, постепенное обеднение и истощение почвы; в-третьих, захват крупными земельными собственниками общинных угодий, которые повсюду в Европе составляли второе дополнение парцеллярного хозяйства; в-четвертых, конкуренция крупного капиталистического или плантаторского сельского хозяйства. Гибели мелкого производства содействуют и улучшения в земледелии, которые требуют увеличения затрат на производство: мелиорация, посевы многолетних трав при пастбищном овцеводстве и т. п. Принципиально важно понять, что капиталистическое производство возникло по экономическим причинам поначалу, как уже говорилось, в виде уклада в недрах феодальной хозяйственной системы. Эти экономические причины действовали с разной силой в разных странах, причем не автоматически, не одновременно и не одинаково.

Об особенностях российского рынка эпохи позднего феодализма и начала нового времени много и подробно написано в научной исторической литературе. Всеми исследователями отмечается принципиальное единство процессов развития хозяйственной жизни, как на западе, так и на востоке Европы. Так, в России XVII в. появляется такое новое явление в экономике, как связь сельского хозяйства с промышленным и торговым предпринимательством. Большие размеры обретает хлебная торговля, изготовление на продажу пеньки, поташа, спирта, кож, соли. Только от продажи поташа боярин Б. И. Морозов получал до 24 тыс. руб. годового дохода.

Вклиниваясь как уклад в общество мелких товаропроизводителей, капитализм не сразу разрушил средневековые хозяйственные структуры. Этому мешала монополия дворянской земельной собственности, крестьянское надельное землевладение, средневековая организация ремесла торговли, сословный строй и политическое господство феодалов. При таких условиях возникновение капиталистических предприятий путем разложения мелкого товарного производства шло крайне медленно. Ускорителем в деле создания исторических предпосылок капиталистического рынка стало так называемое первоначальное накопление капитала.

Основными рычагами процесса первоначального накопления капитала стали, во-первых, экспроприация крестьянства, во-вторых, колониальная система, в-третьих, государственный долг и, в-четвертых, протекционизм. В этом вопросе требуется очень хорошо уяснить, как именно посредством этих мер на одном полюсе общества создавались будущие предприниматели, а на другом – масса людей, лишенных прежних источников существования. Ни в коем случае нельзя смешивать первоначальное накопление с накоплением капиталистическим. Первое производилось методами прямого насилия феодалами и феодальными монархиями, жаждавшими денежных богатств. Второе осуществлялось в процессе функционирования капиталистических предприятий с наемным рабочим персоналом.

Пути развития капитализма в земледелии

Начинающему экономическому историку необходимо сформировать отчетливое представление о том, как именно феодальный аграрный строй трансформировался в капиталистический. Во всех странах, ступивших на путь капитализма, вставал вопрос о чистке земли от ограничений, наложенных на нее феодальной собственностью, равно как и о перестройке прежних форм земельных отношений в новые, пригодные для приложения капитала к земле. Эта перестройка шла двумя путями, названными В. И. Лениным «помещичье-буржуазным» и «крестьянски-буржуазным». Для первого пути характерно сохранение дворянской земельной собственности и постепенное превращение ее в буржуазную собственность; экспроприация крестьянских наделов; перевод дворянского хозяйства на применение вольнонаемного труда наряду с сохранением на длительное время феодальных форм эксплуатации крестьян. Для второго – экспроприация помещичьей земельной собственности в пользу крестьян, которые становились свободными товаропроизводителями, а затем превращались либо в фермеров, либо в наемных рабочих. Второй путь В. И. Ленин с известными основаниями считал экономически оптимальным.

Генезис капиталистических отношений в сельском хозяйстве России в основном шел по первому сценарию. Как и в других европейских странах, экспроприация мелких товаропроизводителей-земледельцев растянулась в России на столетия. В ходе длительного процесса крестьянского закрепощения дворяне-помещики получили максимум возможных прав на личность крестьян и на их имущество. Соборное уложение 1649 г. предоставило помещику право употреблять имущество своих крепостных для уплаты личных долгов. Крепостнические меры распространялись и на другие разряды крестьян: монастырских, дворцовых, черносошных (государственных). Вместе с тем положение черносошных крестьян было не в пример лучше крестьян помещичьих. Хотя черносошные крестьяне и не считались собственниками земли, тем не менее они имели на нее значительные владельческие права (залога, продажи, наследования). Приобретатель участка черносошного крестьянина вместе с землей принимал на себя обязательство рентных платежей и натуральных повинностей, лежавших на этом участке. Сравнительная мягкость участи государственных крестьян объясняется не в последнюю очередь тем, что для феодального государства они представляли интерес в качестве плательщиков денежной ренты.

Крайние формы крепостничества, распространившиеся в помещичьей деревне уже в XVII в., вызваны ростом барщинных повинностей крестьян. В их состав включалась как полевая барщина, так и другие работы в хозяйстве феодала (на вотчинных промышленных предприятиях и прочих). Предвестником появления крупного помещичьего хозяйства предпринимательского типа на востоке Европы считается развитие хлебной торговли. История европейской торговли зерном ведет свое начало с XIII в. Уже в первой половине столетия эпизодически ввозила зерно Англия; Фландрия – в ту пору центр европейской текстильной промышленности – импортировала хлеб регулярно. Привозной хлеб время от времени потребляли также Швеция и Норвегия. Первое упоминание о хлебе «из восточных стран», без обозначения этих стран и без указаний на объемы экспорта, датируется 1287 г. С XIV в. хлеб делается главным предметом балтийской торговли. Поначалу потребность в хлебе покрывалась вывозом из германских государств, в XV столетии в круг экспортеров вступила Польша. В XVII в. к европейской торговле зерном подключается Россия, а в следующем столетии она делается одним из самых заметных игроков на этом перспективном рынке. Увеличивалось потребление зерна и внутри страны. Особенно ускорилось товарное зерновое производство в первой половине XIX в. За период с 1801 по 1860 г. оно увеличилось примерно вдвое. Хлебный экспорт возрос с 20 млн пудов в начале столетия до 70 млн пудов в 1861 г. 110 млн пудов зерна потребляли города империи; 18 млн пудов ежегодно шло на продовольствие российской императорской армии. Главными поставщиками зерна на рынок выступали помещичьи хозяйства. Неслучайно наиболее острые формы крепостничество приняло в районах товарного зернового производства, где всю первую половину XIX столетия наблюдалось увеличение численности барщинных крестьян. Важно иметь в виду, что большие объемы грузоперевозок на значительные расстояния гужевым либо примитивным водным транспортом экономически оправданны лишь при крайне низкой себестоимости перевозимых товаров. Проблема себестоимости в ту пору была очень актуальна и для английской промышленности, которая решала ее несколько иначе – с помощью драконовских законов против бродяжничества.

Указ 1803 г. о вольных хлебопашцах имел очень малые практические последствия именно потому, что рыночное помещичье хозяйство нуждалось в дешевом, а еще лучше бесплатном крестьянском труде. Но для предоставления ему такого труда, как и прежде, требовалось наделять крестьян землей. Крестьянское землевладение открывало некоторые перспективы и для второго пути развития аграрного капитализма. В конце XVIII и особенно в начале XIX в. наблюдается рост товарности в крестьянских хозяйствах, особенно в отношении технических культур. Во второй четверти XIX столетия картофель из огородной превратился в полевую культуру, он прочно вошел в рацион городских жителей. Картофель начали использовать как сырье для производства крахмала и в винокурении. Посевы картофеля приобрели значительные размеры в крестьянских хозяйствах Центрального Нечерноземья и Литовско-Белорусского района. Земледельцы Воронежской, Саратовской губерний и Кубанской области на своих надельных землях выращивали подсолнечник. Подсолнечное масло в виде сырья использовалось в пищевой промышленности и для производства лаков. Наконец, исключительно крестьянским занятием являлось выращивание льна и переработка его в пряжу и полотно. Крупные центры товарного льноводства сложились в Центральном Нечерноземном и Северо-Западном регионах.

На базе крестьянской домашней промышленности довольно интенсивно развивалось мануфактурное производство текстильных и некоторых иных изделий. Крупным центром крестьянского текстильного производства стал Центрально-промышленный район, в особенности такие его губернии, как Московская, Владимирская, Костромская и Ярославская. На немалой территории европейской России крупное домениальное хозяйство стало редкостью, следовательно, отпала экономическая необходимость в удержании крайних форм крестьянской несвободы. Наконец, набирал обороты промышленный переворот, в особенности после отмены Англией в 1840-х гг. запрета на экспорт продукции своего машиностроения. Соответственно, начал расти спрос на свободную и квалифицированную рабочую силу. Поражение России в Крымской войне подтолкнуло процесс крестьянского освобождения. Его полезно сопоставить с тем, какими путями и в каких формах получали личную свободу крестьяне Западной Европы. Участие королевской власти в этом процессе там было минимальным. Например, во Франции короли утверждали хартии освобождения, данные другими сеньорами. В общем, крестьянское освобождение в Западной Европе состояло в предоставлении личной свободы крепостным при сохранении их поземельной и судебной зависимости от сеньора. Свобода предоставлялась не бесплатно, выкуп принимал самые разные формы, часто являясь замаскированной формой коммутации ренты. Выкуп крестьянином своих личных повинностей превращал крестьянский надел в наследственное держание (напоминавшее собственность) с широким объемом прав, включая право продажи и залога. Повинности, лежавшие на таком держании, фиксировались раз навсегда. Результатом освобождения стали такие классические формы феодальных держаний, как английский копигольд, французская цензива и итальянский эмфитевзис. Например, в XVI в. едва ли не самым распространенным земельным держанием во Франции становится цензива, которую сами крестьяне считали своей собственностью. Даже с точки зрения феодального права (знатоков такого права в XVIII в. называли февдистами) цензива являлась наследственным владением с широкими правами распоряжения: цензитарий мог свою цензиву передавать по наследству, дарить, продавать и закладывать, даже не спрашивая на это разрешения сеньора. При этом цензива не переставала оставаться феодальной собственностью, поскольку права сеньора на получение ренты при перемене владельца оставались незыблемыми. Тем не менее в период развития товарно-денежных отношений и имущественного расслоения крестьянства такая форма феодального землевладения облегчала мобилизацию земель и способствовала формированию из французских крестьян прослойки будущих капиталистов. Почему так? Дело в том, что чем больше на цензиве лежало сеньориальных повинностей, тем меньше была ее рыночная цена. Поэтому цензива стоила дешевле, чем аллодиальная земля, находившаяся в полной собственности продавца. Этим обстоятельством академик С. Д. Сказкин убедительно объясняет рост земельных оборотов накануне Великой французской революции.

Основная масса бывших крепостных крестьян Западной Европы вследствие освобождения попадала в долговую зависимость: сумма выкупа записывалась как долг; проценты и погашение добавлялись к регулярным платежам за земельное держание. Таким образом, рента увеличивалась, притом в денежной форме. Для мелкого крестьянина-собственника рентные платежи наличными деньгами исключительно невыгодны. По большей части им приходилось заниматься реализацией урожая в самое неподходящее время, например осенью или в начале зимы, когда цены на продукцию сельского хозяйства стояли низко. Продавать продукты своего труда скупщику можно только себе в убыток, а самому заниматься торговлей достаточно накладно.

Реформу 19 февраля 1861 г. в отечественной исторической литературе с легкой руки В. И. Ленина долго называли «первой чисткой земель под капитализм». Она состояла из трех мероприятий: личного освобождения крестьян, урегулирования взаимных отношений крестьян и помещиков в отношении земли (составление уставных грамот), выкупной операции. Как и в Западной Европе, русских крестьян заставили выкупать свою личность. Краса и гордость российского дворянского либерализма А. М. Унковский высказывался именно в этом смысле: «Помещики, получив капитализацию оброков без оценки земли, не получают ничего лишнего потому, что эти оброки, во всяком случае, не могут быть выше настоящих доходов, и потому, что ценность помещичьих имений заключалась не в одной земле, но и в самом населении». У крестьян экспроприировали значительную часть их прежних земельных владений. В Воронежской губернии, к примеру, у них отрезали в пользу помещиков 167 690 десятин (26,7 % дореформенного крестьянского надела). Для того чтобы прокормить себя и свою семью, крестьянину приходилось арендовать землю у помещиков и богатых односельчан, очень часто за отработки на кабальных условиях.

Крепостные крестьяне были освобождены с землей, которой они могли пользоваться бессрочно и наследственно на условиях, отчасти напоминавших английский копигольд. Встает вопрос: на каком праве – феодальном или буржуазном – помещики владели своими землями до и после реформы? И в каком отношении к этой земле находились крестьяне?

Конец ознакомительного фрагмента.