Глава 2. Натурализация экономики России в годы мировой и гражданской войн и политика «военного коммунизма»
Особенности российской экономики наглядно проявились во время Первой мировой войны, революции 1917 г. и Гражданской войны. Несбалансированность экономики, её перекошенность в сторону военных и тяжёлых отраслей помешали подготовиться к большой войне, привели к огромным лишениям основной массы населения и краху Российской империи. Потом всё это повторится во многом в конце XX в. и поэтому следует остановиться на характере экономических процессов в период краха Российской империи и зарождении империи советской.
Уже до первой мировой войны доля казённой промышленности в экономике России была очень большой, велико было и регулирующее воздействие российского государства на неё. Во время войны степень вмешательства государства в экономическую жизнь страны ещё более возросла и по наследству эта политика перешла к Временному правительству и Советскому государству. В результате в годы войны кардинально была перестроена вся структура экономики и упрочились тенденции её развития по казённому пути, государственные методы управления промышленностью были доведены до крайних пределов. Поэтому разговор об экономическом развитии России в советский период логично начать с политики «военного коммунизма» и её предпосылок, создававшихся при царском и Временном правительствах.
Характерными особенностями экономической политики Российского государства в 1914—1920 гг. (общих для всех правительств того времени) была ставка на эмиссию (печатание) бумажных денег, борьба с дороговизной с помощью твёрдых цен, хлебной монополии, ограничения свободы торговли. А также растущее стремление государства в условиях усиливающейся хозяйственной разрухи взять в свои руки заготовку и распределение основных видов продовольствия и товаров широкого потребления, а затем и их производство. Все эти явления тесно связаны между собой, а причины, по которым самые разные по социальной и политической природе правительства, прибегали к этим мерам, их последствия и результаты весьма актуальны и для России рубежа XX – XXI веков.
В нормальных условиях в странах с экономикой, основанной на свободе торговли и денежной системе, в ходе взаимодействия хозяйствующих субъектов, обмена между производителями и потребителями устанавливается то или иное соотношение между спросом и предложением экономических благ. В числе потребителей выступает также государство с его огромной покупательной силой. Это хозяйственное равновесие может мало нарушаться в случаях быстрого расширения потребностей государства в продуктах и услугах (война), если эти чрезвычайные расходы покрываются налогами или займами. В таком случае капиталисты, обладающие денежными средствами и могущие предъявить обычный спрос на продукты и услуги, передают государству свои денежные средства, а вместе с ними и право на часть хозяйственных благ. И вслед за этим они отказываются от возведения новых построек, ремонта старых, от пополнения инвентаря, запасов и т. д. В то же время обладатели трудовых доходов, отдавая денежные средства государству, сокращают своё потребление. Получая через повышенные налоги и дополнительные займы от плательщиков налогов и капиталистов дополнительные денежные ресурсы, государство получает в своё распоряжение те хозяйственные блага, которые раньше предназначались в фонды накопления, воспроизводства и потребления.
В таком случае меняются только субъекты спроса, а общая сумма спроса на изделия и услуги меняется мало. Различие в том, что государство, как потребитель, в случае войны, предъявляет спрос на другие продукты и услуги, чем обычно предъявляли частные хозяйствующие лица и население, но общая сумма спроса остается прежней. Под влиянием изменения направления спроса, повышаются цены продуктов, которые теперь усиленно потребляются государством (металлы, кожа, мясо, хлеб и т.д.), но в то же время неизбежно понижаются цены на продукты, которых государство не потребляет, а частные лица, лишившись обычных ресурсов, не могут купить. Повышение цен на одни категории продуктов органически связано с падением цен на другие их категории, и общий уровень цен существенно не меняется. Если изменение направление спроса является длительным, оно ведёт к перераспределению производства в соответствии потребностям государства. Это перераспределение ускоряется запретом частных выпусков ценных бумаг без разрешения государства, как это было сделано в первую мировую войну на Западе, и тогда цены даже на предметы военного спроса могут получить тенденцию к понижению.
Совершенно по-другому развиваются события в случае, когда государство выступает на рынке с денежными средствами, полученными не путём налогов и займов, а с помощью выпуска ничем не обеспеченных бумажных денег. В этом случае остаётся в прежнем объёме спрос обладателей денежных средств, но к нему сверх того добавляется совершенно новый спрос потребителя-государства, вооружённого «штемпелеванною бумагою». В таком случае новый спрос не замещает обычный спрос хозяйствующих лиц, а присоединяется к нему. Не устраняя предварительно на рынке своих конкурентов, государство вступает с ними в соревнование, взвинчивая цены, и, обладая огромными средствами и не останавливаясь перед высокими ценами, оно побеждает своих конкурентов.
Если не вмешиваться в процессы рыночного ценообразования, то рост цен на товары будет продолжаться до тех пор, пока излишние вначале деньги не станут необходимыми для обращения товаров. Тогда вновь наступит равновесие спроса и предложения, но в ином масштабе цен (например, все цены увеличатся в 10 раз). Выброшенные в экономический оборот в результате эмиссии денежные знаки являются в первое время как денежный капитал, который стремится превратиться в товарный капитал: с ростом товарных цен этот фиктивный денежный капитал превращается в обычное орудие обращения товаров, чем и завершается процесс удорожания. Но это происходит только в том случае, если эмиссия денег прекращается и никто не вмешивается в процесс ценообразования. На деле всегда всё происходит по-другому.
Обилие фиктивных денежных капиталов вызвало, вначале, предпринимательскую горячку и иллюзию обогащения у крестьян, увеличивших спрос на ряд товаров. Число вновь открывшихся акционерных обществ за первую половину 1914 г. значительно (336 против 274) превысило число обществ, возникших за тот же период 1913 г., с его промышленным подъёмом. В первые месяцы войны крестьяне покупали изделия из дорогих тканей (шёлка, например), драгоценные украшения и т. д.
Но одновременно начался и рост цен на промышленные и сельскохозяйственные товары, которые стремились к установлению равновесия с денежной массой. Торговцы-посредники и производители действительно стали придерживать товары и продукцию для получения более высоких доходов в результате удорожания. Так «Российские Ведомости» сообщали в октябре 1916 г., что в Нижнем Новгороде обнаружены большие запасы в тысячи и даже десятки тысяч пудов шерсти, кож и сукон, в которых остро нуждаются предприятия, работающие на оборону. Найдено также несколько тысяч пудов мыла, давно исчезнувшего с рынка.
В 1916 г. хлеб исчез с рынка уже в первый месяц после сбора урожая, запасы хлеба у производителей достигали 5 млн пудов29.
К июню 1915 г. цены на ржаную муку поднялись на 51%, гречневую крупу – на 100, хлопок – на 57, шерсть – на 35, в то время как цены на золото – только на 20%30.
Цены росли и в дальнейшем, так как продолжалось печатание бумажных денег, к которому добавились ограничения на вывоз продуктов и установление сначала местных, а потом общероссийских твёрдых или указных цен. О последствиях этих мероприятий для экономики страны речь ещё будет, а сейчас о некоторых объективных мотивах поведения крестьянства, которое сокращало предложение хлеба на рынок. Государство и горожане-потребители, включая экономистов-учёных, видели причины роста цен и укрывательства хлеба в жадности, эгоизме, непонимании государственных интересов крестьянами. Также, впрочем, оценивали поведение торговцев и переработчиков сельскохозяйственного сырья, производителей товаров широкого потребления, но нагляднее всего взять в качестве примера хлеб как главный продовольственный продукт России и крестьянство, составлявшее абсолютное большинство населения.
Следует помнить, что нормы потребления хлеба, мяса, молока и других продуктов самими крестьянами были очень небольшими, крестьяне часто голодали. Уровень товарности крестьянских хозяйств был крайне низким. Так за 1909—1913 гг. общее количество товарного хлеба четырёх важнейших его видов в производящих губерниях составляло около 1 180 532 тысячи пудов. Из этой массы на долю крестьянского товарного хлеба приходилось 926 191,3 тысячи пудов или 78,4%. В то же время крестьянское производство хлеба в этих губерниях составляло 87,9% общего производства. Тем не менее, крестьянские хозяйства играли главную роль в снабжении рынка хлебов. Но роль эта при низкой товарности крестьянских хозяйств обуславливалась громадным преобладанием числа крестьянских хозяйств над числом частновладельческих. Так по сельскохозяйственной переписи 1916 г. число крестьянских хозяйств по 47 губерниям Европейской России составляло 15 492 202 или 99,3%, а частновладельческих – 110 031 или 0,7%, а по всей России (без Туркестана) соответственно 18 671 238 или 99,4% и 120 062 или 0,6%31.
Уже в первые годы войны количество товарного хлеба сокращается по приблизительным подсчётам Н. Кондратьева (таб. 1, в тысячах пудов).
Таблица 1
– –1909—1913 гг. –1914 г. –1915 г.
Продовольственные
хлеба –591 993,9 –451 751 –330 104
Крупяные –16 208,2 –16 935 –10 873
Картофель –48 873 –33 355 –27 028
Кормовые –377 399,6 –267 522 –159 710
Все хлеба и
картофель (включая
второстепенные) —1 100 331,2 –802 789 –542 099
Обращает внимание сокращение товарности сельского хозяйства в урожайном 1915 г. Понижение товарности хлебов было вызвано целым рядом социально-экономических факторов. Прежде всего, это падение объёмов производства в крупных частновладельческих хозяйствах, вызванное нехваткой наёмной рабочей силы из-за мобилизаций, сельхозинвентаря из-за сокращения его импорта и производства. Важные изменения произошли и внутри крестьянских хозяйств, из которых имеют исключительное значение два.
В первую очередь это изменение в соотношении денежного расходного и доходного бюджета крестьянских хозяйств, вызванное особенностями движения товарных цен. Опираясь на бюджеты довоенного времени и принимая во внимание коэффициенты изменения цен на предметы, сбываемые и закупаемые крестьянским хозяйством, Н. Кондратьев определил направление изменений в соотношении денежной части расходного и доходного бюджета крестьян. В 1915 г. в хлебопроизводящей Симбирской губернии доходы крестьян в расчёте на 1 хозяйство превышали расходы на 179,01 рубля или на 375%, а в 1916 г. – на 489,29 рубля или на 1024%. В потребляющей Московской губернии доход превышал расход в 1915 г. на 73,95 рубля или на 174%, а в 1916 г. на 386,96 рубля или на 912%.
Таким образом, денежные доходы крестьян в годы войны выросли в большей степени, чем расходы (как и вообще денежный бюджет) как в производящих, так и в потребляющих губерниях. Естественно, что в таком случае стимулы у хлебопроизводящего крестьянского хозяйства к усилению сбыта основного своего продукта – хлеба в целях сбалансирования бюджета ослабли. Уменьшилась и товарность крестьянского хлеба. Часть обычно продаваемого хлеба пошла на повышение собственных норм потребления в хозяйстве.
Второе важное изменение в крестьянских хозяйствах и состоит именно в том, что в связи с указанным относительным повышением денежной доходности крестьянского хозяйства производящих районов, а также в связи с сокращением потребления алкоголя повысились нормы потребления крестьянского населения этих районов. Нормы потребления основного продукта массового потребления – ржи (в пудах на душу) составили по 5 производящим губерниям в 1911—1913 гг. – 13,0, в 1914 г. – 13,6, в 1915 г. – 14,9, а по 7 потребляющим соответственно: 12,8, 11,8, и 12,3.
Таким образом, резко сократились стимулы, побуждавшие крестьянское хозяйство к выбрасыванию хлеба на рынок. Рост денежных доходов позволял повысить нормы потребления; ввиду низкого уровня прежнего потребления крестьяне охотно шли на такое повышение. Норма потребления хлебопроизводящей массы крестьянских хозяйств повышается и понижается товарность хлебов.
Здесь-то и выступают во всей силе две характерные особенности хлебного российского рынка: его зависимость от высокотоварного частновладельческого хозяйства и его большая сила инерции. Резкое сокращение продукции частновладельческих хозяйств и значительная сила инерции в понижении товарности массового крестьянского хозяйства должны были неизбежно вызвать кризис снабжения хлебных рынков и уменьшить размер хлеботоргового оборота. Что и произошло. Здесь и лежит одна из коренных причин продовольственных затруднений и неудач в деле регулирования снабжения,32 несмотря на хорошие урожаи и резкое сокращение экспорта хлеба.
Если к этому добавить бесконечный рост цен на товары, потребляемые крестьянами, затянувшуюся войну, мобилизации крестьян и их лошадей, обстановку неуверенности в будущем, страх и т.д., то не стоит удивляться, что крестьяне придерживали хлеб как гарантию выживания своего и своих детей. На их месте так поступил бы каждый нормальный человек (и поступал – торговец, ремесленник, мелкий предприниматель). А что касается учёта государственных интересов, то не крестьяне начали войну, не в их интересах, хотя и за их счёт, она велась. Так зачем им было жертвовать собой ради английских колоний и турецких проливов?
Эмиссия бумажных денег не имела бы таких разрушительных и дезорганизующих последствий для финансово-денежной системы и всей экономики, если бы царское правительство ограничилось разовым выпуском. Но эмиссия стала постоянной чертой финансовой политики сначала царского, а затем Временного и Советского правительств.
Уже в первые 10—11 месяцев войны эмиссия увеличила более чем в 2 раза количество бумажных денег и более чем в 1,5 раза общее количество денег в обращении. Обесценение денег (инфляция) вело к обесценению нормальных источников государственных доходов от налогов, займов, поступлений от государственных предприятий и железнодорожных тарифов. Потеря ценности денег на 25% к середине 1915 г. должна была привести к потере в основном бюджете в 800—900 млн рублей, в 1916 г. обесценение рубля достигло в середине года 50% и потери должны были составить половину основного бюджета, т.е. около 1700 млн рублей на довоенное золото. Доходы от эмиссии составили в 1915—1916 гг. около 2 млрд рублей в год и таким образом эмиссия, бывшая добавочным доходом, стала лишь заменой основных доходов.
После Февральской революции эмиссия стала основным источником доходов государства, её темпы ускорились. К январю 1917 г. ценность рубля снизилась в 3 раза, а к июню 1917 г. в 5 раз. А так как доходные ставки государственного хозяйства оставались неизменными, то реальная величина основных доходов государства снизилась к началу третьего года войны в 2 раза, а к концу его – в 5 раз. За третий год войны (с середины 1916 до середины 1917 г.) государство потеряло более 3 млрд рублей основных доходов из-за инфляции, а доход от эмиссии был меньше 2,5 млрд рублей. Убыточность эмиссии особенно возросла к середине 1917 г., когда среднемесячный доход от эмиссии составлял 160 млн золотом, в то время как отмиравшая теперь основная система доходов давала прежде 350 млн в месяц. Иными словами, эмиссия теперь не только не была дополнением к обычным доходам государства, но не могла быть даже простой заменой этих доходов. Если бы к середине 1917 г. война закончилась, то эмиссия вместе с остатками нормальных доходов могла бы покрыть менее половины нормальных государственных расходов.
Постепенно происходило отмирание государственного кредита, масса населения начала осознавать, хотя и удивительно медленно, факт обесценения денег и перестала отдавать деньги государству в виде займов. Начавшаяся революция усилила эти процессы отмирания государственного кредита, провал летом 1917 г. «займа свободы» был подготовлен всей предшествовавшей историей. Крах государственного кредита был неизбежен и без революции в силу обесценения денег.
Разложение эмиссионной системы продолжилось и после Октября, при постоянном росте выпуска бумажных денег доходы от эмиссии сокращались всё быстрее. Среднемесячный доход от эмиссии составлял в довоенных рублях в 1918 г. 40 млн, в 1919 г. – 17 млн, в 1920 г. – 9 млн.33
А теперь проследим взаимосвязь эмиссии, роста цен и политики государства в области заготовок.
В условиях выбрасывания на рынок необеспеченных бумажных денег цены растут и должны расти, стремясь к достижению равновесия между денежной и товарной массами. В принципе, неважна сама по себе цена вещи, важно соотношение между разными группами товаров (полезных вещей), с одной стороны, и, с другой – товарной массы в целом с денежной массой, находящейся в обороте. В идеале, объём денежной массы должен расти по мере роста производства товаров и уменьшаться в случае сокращения производства. Если же денежная масса растёт быстрее, чем производство товаров, то это должно вести к росту цен, точнее к изменению масштаба цен. Владельцы предприятий вынуждены (именно вынуждены) повышать цены на свою продукцию для того, чтобы покрыть рост издержек производства и пополнить оборотные средства, привести их в соответствие с новым масштабом цен. Точно так же вынужден поступать торговец. Если он будет продавать свой товар по старым ценам без учёта роста инфляции (обесценения денег), то он будет торговать себе в убыток и быстро разорится. Другими словами, торговец, чтобы получить прибыль вынужден вместо обычной цены (нормальной нормы прибыли) устанавливать «эмиссионную» и тем самым резко повышать цены. Вслед за торговлей к этому приходят производители.
До первой мировой войны ни одна страна в мире не имела опыта жизни в условиях длительной эмиссии бумажных денег и вызванной ей инфляции, поэтому, естественно, причины роста дороговизны видели в чём угодно (местных условиях, транспорте, росте спроса со стороны государства), но не в лишних деньгах. Главной причиной считали спекуляцию торговцев – цену повышал торговец, он и виновник дороговизны. Так считали даже учёные экономисты, неспособные найти объективные причины удорожания товаров при обилии их запасов не только на потребительских рынках, но и на местах производства. Но если главные виновники дороговизны – торговцы, владельцы запасов и т.д., то с их «вожделениями» и надо бороться в первую очередь. И профессор-финансист П. Гензель в 1916 г. требовал: «Учредить контроль за скупщиками, требовать от частных банков списки скупщиков, мукомолов и спекулянтов, прибегающих к их услугам,… обязать скупщиков отчётностью о произведённых скупках, наметить схему реквизиций в случае неудачи нормальных закупок, вести постоянную регистрацию произведённого и поступающего в оборот зерна…, учредить общественный контроль за деятельностью уполномоченных по закупке хлеба».34
Д. Кузовков замечает по этому поводу: «Нетрудно понять, почему о спекуляции и спекулянтах слишком много говорили также и марксисты; отыскивая революционные лозунги, понятные миллионным массам, они, естественно, не всегда заботились о политике соответствия этих лозунгов правильной теоретической оценке явлений; в их головах революционные инстинкты перевешивали их верность марксистскому методу экономического анализа. Но совершенно невозможно понять, как почтенные идеологи капиталистической системы превратили торговый капитал в козла отпущения, повинный за все последствия ими самими санкционированной эмиссионной политики».35
В какой-то мере влияние эмиссии на рост цен маскировалось поведением крестьян, которые до 1917 г. копили бумажные деньги в ожидании нормальных цен и накопили 3,9 млрд рублей. В результате, темп обесценения рубля в 1914—1916 гг. систематически отставал от темпа роста денежной массы. К 1 января 1916 г. в обороте было 5,6 млрд рублей бумажных денег с реальной ценностью почти в 4 млрд рублей, иными словами, несмотря на сокращение территории государства и упадок народного хозяйства, реальная стоимость денежной массы выросла более, чем в 1,5 раза, номинально же она увеличилась в 2,5 раза.36
Но к концу 1916 г. крестьяне вначале перестают принимать бумажные деньги в качестве платы за хлеб, а в 1917 г. начинают избавляться от своих бумажных сокровищ. Также ведут себя теперь и горожане, происходит настоящая денежно-финансовая катастрофа, выразившаяся в резком падении курса рубля и в опережающем темпе роста цен по сравнению с темпом эмиссии, хотя он также ускоряется в 1917 г. (Таб. 2).
Таблица 2
1917 г. –Номинальный рост –Темпы повышения цен
– –денежной массы–за месяц в %%
– –за месяц в %%
Март –5,9 –6,4
Апрель –4,8 –13,
Май –5,3 –18,4
Июнь –7,2 –28,0
Июль –6,9 –13,7
Август –10,8 –3,8
Сентябрь –10,8 –8,8
Октябрь –15,5 –37,8
Ноябрь –11,6 –51,4
Декабрь –9,2 –34,4
В августе и сентябре сказалось действие сезонного фактора – реализация хлеба нового урожая.37
Обесценение рубля и рост цен особенно сильно отражаются на тех, кто имеет только денежные доходы, особенно фиксированные, а также страдает государственный бюджет, который начинает терять свои нормальные доходы, а потом и доходы от эмиссии.
У государства имеются два пути выхода из этой ситуации. Первый – встать на путь систематического повышения ставок и тарифов государственного хозяйства, а соответственно допущения свободного повышения товарных цен, вызываемого инфляцией. Это несёт государству ряд чрезвычайно невыгодных последствий, так как это отрицательно сказывается на других доходных источниках государства – на государственном кредите и самих эмиссионных доходах. А эти источники доходов в военное время по ряду социально-экономических причин почти всегда превращались из дополнительных (к налогам) в основные источники. В частности, в эпоху первой мировой войны государственный кредит и эмиссии во всех воюющих странах, в том числе и в России, давали государству значительно больше того, что оно получало от нормальной системы доходов (налогов, доходов от государственных предприятий и пр.). И доставались доходы от кредита и эмиссии значительно легче и проще, чем от налогов, товаров и услуг государственного хозяйства, которое неминуемо приходило в упадок в условиях войны и, главное, промышленность в основном начинала производить вооружение и снаряжение для армии, которые доходов государству не приносят. А гражданские отрасли сокращают объём производства и тем самым уменьшаются нормальные доходы государства и для компенсации потерь приходится увеличивать государственный кредит и печатать деньги. Но при длительном сохранении такого соотношения отраслей промышленности в пользу военных расстройство экономики неизбежно, даже если печатать деньги очень осторожно – всё равно рано или поздно обозначится нехватка товаров широкого потребления (из-за сокращения производства) и начнётся рост цен из-за дефицита этих товаров.
Но при государственном кредите кредиторы должны не бояться изменения стоимости денежной единицы, что при переходе государства к подвижным ставкам налогов, тарифов и цен как раз и происходит – денежная единица обесценивается и это подрывает основу государственного кредита (кто же даст в долг, если должник возвращает меньше, чем взял на процент инфляции).
К тому же население, осознав факт обесценения денег, перестаёт их накоплять, что ведёт к росту спроса и росту цен вслед за ним и снижает эффективность эмиссий.
Кроме того, встав на путь повышения ставок налогов, тарифов и т.п., государству пришлось бы признать за рабочими, служащими и чиновниками право на повышение зарплаты, а за крестьянами – право на повышение цен на хлеб и сырьё, которые в массе закупаются для армии. А это ведёт к падению покупательной способности государственных доходов из любых источников.
Другой путь, который был у государства – это путь борьбы с ростом рыночных цен и отказа признать происходящее обесценение денег.
Правда, государство не в состоянии преодолеть стихийные законы рынка и остановить рост рыночных цен, но оно может всё же очень долго поддерживать иллюзию устойчивости бумажных денег. Кроме того, путём установления твёрдых, точнее указных, цен при проведении заготовок для государственных нужд оно может обеспечить себе возможность получать необходимые для него товары по прежним относительно низким ценам.
Одновременно с этим система твёрдых цен, охватывающая главнейшие предметы потребления, даёт возможность приобретать товары по тем же относительно низким ценам не только самому государству, но и рабочим и служащим государства, избавляя его от необходимости повышения зарплаты. Таким образом, твёрдые цены являются попыткой поддержать покупательную силу государственных доходов, идущих как на непосредственные закупки на рынке, так и на зарплату государственному аппарату.
Поддерживая иллюзию устойчивости денег и объявляя «спекуляцией» повышение рыночных цен, государство получает тем самым право отказывать в повышении зарплаты своим рабочим и чиновникам. Вступая в борьбу с повышением цен, успех которой всегда имеет ограниченный характер, государство объявляет «спекуляцией» также попытки повышения зарплаты со стороны рабочих, которым приходится покупать не только по «твёрдым» ценам.
Следуя этим путём, государство может на довольно продолжительное время (как показал опыт, на год и более) удерживать на прежнем уровне покупательную способность своих доходов от кредита, эмиссии и обычных источников.
Но встав на путь твёрдых цен и тарифов, государство делает их обязательными и для себя самого. Настаивая на сохранении прежних рыночных цен, объявляя спекуляцией их повышение, государство тем самым отказывается от повышения цен и тарифов на продукцию и услуги государственных предприятий, а также от повышения ставок налогов. Другими словами, борьба с увеличением расходов путем установления твёрдых цен предполагает отказ государства от повышения его номинальных доходов.
Сочетание эмиссии и твёрдых цен создает своеобразный эмиссионный налог на все слои населения, получателей денежных доходов. Рабочие, чиновники, рантье теряют в пользу государства, а рабочие частных предприятий и в пользу хозяев, разницу между реальной и номинальной величиной своих доходов. Промышленная буржуазия и крестьянство продавали государству произведённую продукцию по твёрдым ценам, которые были ниже рыночных, и тем самым получалось, что часть этой продукции государство получало бесплатно (на величину разницы между твёрдой и рыночной ценой). Таким образом, зарождался в скрытом виде натуральный налог, как когда-то крепостные крестьяне платили оброк продуктами своего труда. Но, не получая эквивалентной платы за свою продукцию, производители теперь имели меньше возможностей возобновлять и расширять своё производство из-за уменьшения оборотных средств. Особенно это касается промышленности, так как в сельском хозяйстве России в силу низкой агрикультуры и слабого применения сельхозтехники легче было поддерживать уровень производства. Но зато крестьяне теряли стимулы к продаже сельскохозяйственной продукции и предпочитали оставлять её себе, а в случае насильственного изъятия – сокращать производство.
Промышленность, производящая товары широкого потребления, со временем начинает уменьшать производство по причине износа оборудования и трудностей с закупкой сырья и материалов из-за нехватки оборотных средств (вот где сказывается неэквивалентный обмен с государством).
Оборонная промышленность держится на плаву лучше, так как получает компенсацию от государства за счёт других отраслей и сельского хозяйства. Но до поры до времени, так как спад в других отраслях, на транспорте и в сельском хозяйстве неизбежно сказывается в конечном итоге и на ней.
Известные пределы имеет сохранение в неизменном виде зарплаты. При сокращении её реальной величины наполовину наступает физический предел – невозможность поддерживать жизнедеятельность человека в буквальном смысле слова и государство вынуждено или повышать зарплату, или брать на себя снабжение рабочих и чиновников минимумом продуктов по твёрдым ценам.
В результате получается, что при любом типе эмиссионной политики народное хозяйство страны рано или поздно деградирует и приходит в упадок. И этот упадок тем сильнее, чем дольше продолжается печатание «штемпелёванной» бумаги и борьба за поддержание твёрдых цен.
Почему же в таком случае во время первой мировой войны все государства, в том числе и Россия, без колебаний пошли по пути эмиссионного хозяйства в сочетании с указными ценами?
Выбор типа эмиссионного хозяйства зависит в каждом конкретном случае как от соотношения классовых сил – ибо каждый из типов оказывает разное воздействие на интересы разных классов, так и от структуры государственного хозяйства и его бюджетных источников. Чем большее значение для военного бюджета имеет государственный кредит, тем более упорно государство будет отстаивать иллюзию устойчивости денег, тем скорее оно прибегнет к использованию твёрдых или указных цен. Эта тенденция также будет тем сильнее, чем больше общая сумма возможных дополнительных доходов (от кредита и эмиссии) превышает налоговые поступления, так как в таком случае потери от обесценения налоговых ставок будут компенсироваться системой твёрдых цен, поддерживающих покупательную способность огромных доходов от займов и эмиссии.38
Переход от идеи создания условий хорошего сбыта производителю к идее обеспечения потребителя как главной цели был совершен ещё царским правительством. Временное правительство целиком приняло эту идею и для её осуществления пошло на радикальные меры государственного регулирования заготовок и распределения продовольствия. Большевики довели эти меры до крайних пределов, пока не отказались от них в 1921 г. Методы, к которым прибегали правительства России в 1914—1920 гг. для обеспечения сначала только армии, а затем и городов продовольствием хорошо известны. Сначала – это ограничения вывоза хлеба из хлебопроизводящих губерний, скота – из скотоводческих и т. д. с целью обеспечения государственных заготовок. Губернаторы, получавшие задания от правительства, запрещали вывоз за пределы губернии хлеба и скота до выполнения плана заготовок. Так как денежные средства на закупку у них были ограниченными, то губернаторы начали вводить местные твёрдые цены. Эти меры вносили большую дезорганизацию в экономику России, так как запреты и местные твёрдые цены вводились по административным границам, а не хозяйственным. В результате, например, центры мукомольной промышленности оказались отрезанными от хлебопроизводящих местностей, что плохо отразилось на тех и других и неизбежно вело к перебоям в снабжении мукой и росту цен.
Затем стали устанавливаться твёрдые общероссийские цены на сахар, хлеб, другие виды продовольствия, что ставило их производителей в крайне невыгодное положение, т.к. необходимые им промышленные товары хозяйственного и бытового назначения они были вынуждены приобретать по растущим рыночным ценам. Естественно, последовало сопротивление крестьян, переработчиков сельскохозяйственного сырья и торговцев их продукцией заготовкам по твёрдым ценам и их срыв. Уже царскому правительству пришлось прибегнуть к составлению развёрсток плана заготовок по твёрдым ценам на государственные нужды по губерниям (знаменитая «продразвёрстка»), угрозам реквизиций по ещё более низким ценам в случае невыполнения плана развёрстки, даже посылке вооружённых отрядов для обеспечения заготовок по твёрдым ценам.
Временное правительство продолжило эту политику и уже в марте ввело хлебную монополию – частные торговцы могли торговать только по указанным ценам и только с разрешения государственных органов власти. Неудача государственного регулирования заготовок продовольствия старой властью видели в том, что это регулирование проводилось именно старой властью, не имевшей авторитета в народе. Но теперь, полагали во Временном правительстве, когда новое демократическое государство опирается на поддержку народных масс, оно является очень сильным и способным сделать то, что не удалось царскому правительству.
Но продовольственная политика Временного правительства, несмотря на усиление элементов принуждения и насилия, окончилась полным крахом. В 1917 г. крестьяне отказывались отдавать хлеб за бумажные деньги даже по самым высоким вольным ценам, а уж тем более по низким твёрдым.
Советская власть подтвердила незыблемость хлебной монополии и прочих мер продовольственной политики: твёрдых цен, угроз реквизиций и самих реквизиций, запретов частных перевозок, снабжения населения предметами первой необходимости. Но качественно и по своему относительному значению эти меры глубоко изменились. Насколько при Временном правительстве был преувеличен момент свободы и уговоров, настолько при Советской власти получает небывалые размеры момент принуждения.
Принуждение, особенно с лета 1918 г., пронизывает всю продовольственную политику большевиков, ему придаётся характер одной из форм классовой и политической борьбы, происходит идеологизация и политизация продовольственного дела: создаются комбеды, крестьяне, удерживающие хлеб, объявляются кулаками, врагами Советской власти, сторонниками возрождения капитализма, продотряды создаются по классовому принципу – из рабочих и солдат и т. д. Начинается крупномасштабная вооружённая борьба за хлеб, которая, по существу, продлилась до весны 1921 г. и кончилась поражением большевиков.
Нельзя сказать, что государство не видело неэквивалентности и несправедливости обмена продовольствия по твёрдым ценам на промышленные товары по рыночным. Уже царское правительство начинает вводить твёрдые цены на некоторые промышленные товары, идущие в деревню. Эту политику подхватило и расширило Временное правительство. А Советское правительство довело её до чрезвычайных размеров. Промышленность была национализирована и теперь вся её продукция должна была сосредоточиться в руках Советского государства и им перераспределяться в соответствии с его интересами. Большевики даже пытались полностью запретить любые формы торговли и наладить прямой продуктообмен города с деревней в масштабе всей страны, но ничего у них не получилось.
Каковы же были результаты политики государственного регулирования, которая началась с регулирования хлебозаготовок и дошла до масштабов всей экономики и каковы были последствия этой политики?
В конце 1916 г. царское правительство проводит принудительную развёрстку заготовок основных видов хлеба. Само желание государства взять за установленную низкую цену из различных районов определённые количества хлеба, а остальное оставить в свободном распоряжении его владельцев, создавало ярко выраженную двойственность на рынке. Эта двойственность порождала у владельцев хлеба стремление (и давало возможность) обойти постановление правительства.39
Кроме того, развёрстка была проведена без достаточного соответствия с количеством товарного хлеба в губерниях. Н. Кондратьев проводит следующее сопоставление нарядов на 4 основных хлеба с их избытками-недостатками в 1916 г. по 30 губерниям, на которые распространялась развёрстка. (Таб. 3).
Таблица 3
Наряд –Размер наряда –Избыток (+) или
– –недостаток (-)
– –млн пудов
В 9 губерниях с
нарядом до 10 млн пуд. –337,0– -76,9
В 6 губерниях
с нарядом 10—25 млн пуд. —114,9– +14,4
В 9 губерниях
с нарядом 25—40 млн пуд. –273,6– +184,6
В 6 губерниях
с нарядом 40 и
более млн пуд. –321,0– +317,2
Таким образом, наибольшая развёрстка легла на губернии, которые и без того испытывали нехватку хлебов.40
Фактический ход заготовок по отдельным кампаниям характеризуется данными Н. Кондратьева. (Таб. 4).
Таблица 4
Кампания –Продовольствие –Все хлеба
– –млн–%– млн– %
– –пудов –к заданию –пудов –к заданию
1914/15 г. –106,1 –168,3 –302,7 –131,0
1915/16 г. –233,0 –253,2 –500,0 –145,8
1916/17 г. –303,9 –53,7 –540,8 –48,2
1917/18 г. –106,3 –38,7 –152,6 –21,2
1918/19 г. –68,5 –40,5 –107,9 –41,4
Повышение процента заготовок в пятую кампанию объясняется резким снижением задания при абсолютном падении заготовок.41
С точки зрения Н. Кондратьева, чтобы создать работающую государственную продовольственную сеть, наладить связь центра и местных организаций, преодолеть частнохозяйственный интерес для проведения в жизнь развёрстки, «нужно было иметь высококультурную массу с сильно развитым сознанием государственности. Нужно было глубокое чувство доверия к государственной власти и готовности на самопожертвование со стороны масс. Но этих предпосылок не было». И оставалось последнее средство – реквизиции. Н. Кондратьев имел в виду царскую власть, но и после Февраля и Октября, когда массы получили «свободу самоорганизации» и само государство стало вроде как «пролетарским» признаков готовности масс к «самопожертвованию» больше не стало.
На самом деле политика государственного регулирования и непосредственного государственного изъятия продуктов промышленности и сельского хозяйства и её распределения потерпела крах, по крайней мере, по двум основным причинам.
Во-первых, сам же Н. Кондратьев указывал, что план снабжения требовал точного знания ресурсов страны и потребностей. Таких данных не было даже до войны, а во время войны всё постоянно менялось. Кроме того, план снабжения требовал, чтобы в действительном, а не теоретическом распоряжении центральной власти имелись заранее определённые ресурсы заготовленного хлеба. А таких ресурсов не было. Также было необходимо строго и точно учесть в каждом индивидуальном хозяйстве хлебные запасы и затем заставить владельца зерна отдать его избытки. Однако произвести учёт в 18,8 млн крестьянских хозяйств при явной цели отчуждения избытков хлеба и крайне недоброжелательном отношении населения было делом невозможным.42 Точно также это касается частной, особенно мелкой и ремесленной промышленности.
Во-вторых, судя по дороговизне, недостатку продовольствия, существованию чёрных рынков во всех воевавших европейских странах, то же самое происходило и в странах с более культурным населением, привыкшим к самоорганизации. Готовности к самопожертвованию во имя государственных интересов большинство населения всех стран явно не демонстрировало.
Развал рыночной торговли продовольствием и фактический провал государственных заготовок привёл к недостатку хлеба в основных промышленных центрах уже осенью 1915 г. и дальше положение только ухудшалось, несмотря на все усилия сменявших друг друга правительств. Государство оказалось неспособным обеспечить даже минимальное снабжение по карточкам, нормы выдачи по которым всё время уменьшались. В таких условиях население переходило к самоснабжению. Несмотря на ограничения свободной торговли основными видами продовольствия и затем товарами широкого потребления, а потом и полный запрет торговли большевиками, большая часть продовольствия в городе и промышленных товаров в деревне оказывалась у населения через вольный или «чёрный» рынок. Даже в разгар политики «военного коммунизма» 50—60% продовольствия население городов получало через чёрный рынок. Малорезультативными оказались муниципальные и кооперативные формы снабжения горожан. Более того, они внесли свой вклад в разложение денежной системы и нормальной торговли. Дело в том, что органы городского самоуправления и кооперативы при заготовке продовольствия пользовались некоторыми льготами со стороны государства: закупка по твёрдым ценам, перевозка по железной дороге вне очереди или по сниженным тарифам и т. д. Продавали они через свои торговые точки и через частные лавки, но в любом случае по ценам ниже рыночных и ниже себестоимости и, естественно, терпели убытки, которые компенсировались из государственного бюджета, увеличивая тем самым государственные расходы и являясь дополнительным стимулом к увеличению эмиссии.
Самоснабжение населения приняло форму мешочничества. Крестьяне везли в город хлеб небольшими партиями, горожане отправлялись в деревню с вещами. Это явление хорошо описано в статье А. Ю. Давыдова «Мешочничество и советская продовольственная диктатура. 1918—1922 годы» (Вопросы истории. 1994, №3). Довольно быстро мешочничество приняло организованную форму – появились специализированные группы заготовителей, перевозчиков, сопровождавшихся вооружённой охраной, способной противостоять милицейским и чекистским заградотрядам, а также группы реализаторов.43 Отметим только, что на чёрном рынке бумажные деньги не имели хождения, зато охотно принимались царские золотые монеты, а большей частью шёл натуральный обмен – одежда, обувь, ткани, керосин, спички, мыло и прочий ширпотреб на продовольствие. На рубеже 1980—1990-х гг. это получило название бартера.
Бартерный или натуральный обмен возобладал в 1917—1921 гг. в масштабе всего народного хозяйства России, что проявилось в его натурализации.
До войны государство содержало аппарат за счёт налогов на производителей материальных ценностей, идущих на потребление, и услуг (продовольствие, ткани, другой ширпотреб, перевозки и т.д.). Примерно половину государственных потребностей покрывала деревня в виде продуктов сельского хозяйства. Механика сводилась к тому, что сельское население значительную часть своих продуктов продавало для того, чтобы вырученными деньгами заплатить налоги. Государство, получив от деревни эти деньги, становилось распорядителем сельскохозяйственных продуктов, выброшенных на рынок, или непосредственно, закупая для армии, или косвенно, передавая часть налоговых доходов чиновникам, служащим и рабочим государственных предприятий в виде зарплаты.
Вся стоимость сельскохозяйственных продуктов, выносившихся деревней на рынок, составляла около 2 млрд рублей (из 6 млрд валового продукта), что составляло не только налоговый фонд деревни, но и фонд оплаты промышленных товаров в порядке рыночного, эквивалентного обмена. Так как налоги с деревни составляли почти 1 млрд рублей в год, то, получается, что приблизительно половину всей своей товарной продукции деревня передавала государству перед войной фактически безвозмездно. Понятно, что если бы деревня вдруг перестала платить налоги и стала отдавать свою продукцию только в виде эквивалентного обмена на промышленные товары, то образовалась бы огромная нехватка продовольствия и начался бы голод среди городского населения и прежде всего среди государственных рабочих, служащих и чиновников. И именно это произошло в результате отмирания налоговой системы, когда из-за обесценения денег крестьянство перестало отдавать хлеб за бумажные деньги.
Продовольственный кризис разразился бы ещё в 1914 г., если бы государство не нашло выход в выпуске бумажных денег, которые крестьяне прятали в кубышки, не предъявляя их на рынок. И этот кризис начался, когда крестьяне перестали копить деньги.
Истощение денежных доходов лишало государство возможности платить крестьянам рыночную цену и заставляло его встать на путь углубления системы указных цен. В ответ на это деревня сократила предложение товара на рынок (меньше стала продавать хлеба), так как, имея большие запасы денег, крестьяне могли покупать городские товары, ничего не продавая. Сопротивление деревни было столь сильным, что государство в декабре 1916 г. ввело хлебную принудительную развёрстку (т.е. «разверстало», составило план государственных заготовок по твёрдым или указным ценам по губерниям), механизм и методы которой были такими же, как в 1919—1920 гг.
Одновременно с этим всё шире стали применяться реквизиции, введённые ещё с августа 1915 г., однако сопротивление деревни опрокидывало все планы развёрстки, города и армия начинали голодать.
К концу 1916 г. в городах появляются хлебные карточки и государство оказывается вынужденным поставить вопрос о хлебной монополии. К концу февраля 1917 г. обострение хлебного кризиса даёт толчок восстанию в Петербурге, проходящему под лозунгами «хлеба и мира». В земледельческой России, после двух урожайных лет и при отсутствии экспорта хлеба, города и армия испытывали голод, которого не знала окружённая со всех сторон Германия, ввозившая до войны массу хлеба. Здесь наиболее ярко проявилось дезорганизующее влияние эмиссионной политики, перешедшей разумные пределы. Потому что мало было не хлеба вообще, а хлеба по низким ценам.
Временное правительство продолжило политику царского правительства в продовольственном деле: ввело хлебную монополию, повысило, но оставило твёрдые цены. Однако очень скоро разница между твёрдыми и рыночными ценами увеличилась и одновременное ускорение темпа обесценения денег с 10—18% до 28% в месяц (июнь 1917 г.) ещё более ослабили желание деревни отдавать хлеб.
Война за хлеб стала выливаться в форму вооружённой борьбы. 20 августа 1917 г. министр продовольствия предписал принять исключительные меры для проведения хлебозаготовок, вплоть до применения вооружённой силы.
Таким образом, все элементы продразвёрстки с её заградотрядами, конфискациями хлеба и подавлением хлебного легального рынка были подготовлены уже до Октябрьской революции. Советская власть, лишившаяся последних источников денежных доходов, неизбежно должна была довести до конца этот процесс, выявившийся ещё до неё: вместо отмершего денежного обложения деревни, она должна была построить натуральное обложение, сначала в форме твёрдых цен, а затем и в чистом виде.
Чем медленнее темп обращения денег у тех или иных групп населения, тем выше потери этих групп на эмиссионном налоге (т.е. от инфляции, обесценения денег), тем раньше эти группы проявляют тенденцию к отказу от услуг денежного механизма и переходу к непосредственному товарообмену. Поэтому, когда темп обесценения денег достиг 30—40—50 процентов в месяц, потери населения оказались настолько велики, что они превысили все невзгоды натурального обмена и привели к стихийному переходу к нему.
Быстрый процесс деградации денежной системы характеризовался тем, что реальная стоимость денежной массы, объём которой почти в два раза превышал довоенный (3,7 млрд рублей против 2 млрд на той же территории), снизилась к концу 1917 г. до 1,6 млрд, к середине 1918 г. до 500 млн, а к середине 1919 г. – до 200 млн рублей. Это падение ценности денег за 1 год в 7 раз свело к ничтожным размерам последний источник денежных доходов государства. Вместо 2,5 млрд рублей, полученных от эмиссии в 1917 г., государство в 1918 г. получило от неё 500 млн, а в 1919 г. – только 200 млн рублей.
Существовало и существует убеждение, что обнищание государства в 1918—1920 гг. было вызвано резким падением производительных сил. Но это падение не находилось ни в какой пропорции с падением государственных доходов, сократившихся к 1919 г. до 5% доходов довоенного времени и, примерно, до 2,5% доходов 1914—1915 гг. С другой стороны, развитие производительных сил в 1918 г. было не ниже, чем в 1922—1923 гг., однако в этот последний период бюджет государства, вернувшегося к налоговой системе, далеко превосходил бюджет 1918 г. Та же самая картина наблюдалась в Германии в конце 1923 г.
В конце 1917 – начале 1918 г. стихийная демобилизация армии на время сократила военные расходы, а широкое применение в 1918 г. системы чрезвычайных налогов на буржуазию дало новый источник доходов. Однако во второй половине 1918 г. действие этих факторов ослабло: начался рост Красной Армии, а с общей национализацией промышленности, домовладения и землевладения иссяк источник для чрезвычайного обложения.
В то же время начинается отрицательное действие на госбюджет национализированной промышленности. Из-за низких твёрдых цен на промышленную продукцию промышленность неизбежно должна была быть убыточной, но до национализации эта убыточность ослаблялась обходными маневрами хозяев предприятий, теперь она проявилась в полной мере. Включив промышленность в систему государственного хозяйства и подчинив её законам о твёрдых ценах, государство ещё более усилило дефицитность этого хозяйства. Расширение государственного хозяйства за счёт национализации промышленности в условиях существовавшей эмиссионной системы увеличило пропорционально этому расширению обратное действие этой системы на госбюджет, на который пала обязанность покрывать убытки промышленности.
Перед Советским государством встала сложная проблема: или со всей решительностью встать на путь восстановления финансово-денежной системы, или пытаться найти выход на пути разложения денежной системы до логического конца с тем, чтобы одним ударом перейти к безденежному хозяйству. Государство пошло по второму пути по ряду причин. Первой из них была мощная инерция, которая свойственна всякому установившемуся методу финансирования государства, в данном случае инерция эмиссии и системы твёрдых цен.
Второй причиной была неизжитая ещё ненависть масс к налогу, как наиболее яркому выражению только что свергнутого буржуазно-помещичьего государства. Осознания экономической необходимости налога для функционирования государства и всего народного хозяйства тогда ещё не было. В то же время система твёрдых цен, которая экономически была более грубым орудием, чем налог, политически являлась всё же более приемлемой. Этому же способствовало то, что большевики (и рабочие) приложили немало сил до Октября, чтобы дискредитировать налог, поскольку он падал на трудящиеся массы, и ещё больше сил для того, чтобы укрепить систему твёрдых цен как метода борьбы с ненавистной спекуляцией и спекулянтами. При таких условиях отменить налоги и твёрдые цены означало дать оружие своему противнику в гражданской войне.
Ещё одной причиной являлась перегруженность правящей партии тяжёлыми задачами борьбы за сохранение своей власти в сложнейших условиях, когда приходилось использовать наличные методы добывания средств, какими бы грубыми они не были, и несмотря на то, что их длительное применение вело в безысходный тупик.
Одновременно с этим проявились и другие обстоятельства, чрезвычайно благоприятствовавшие отказу от восстановления денежно-финансовой системы. Пролетариат и его идеологи уже исторически выработали в себе отрицательное отношение к деньгам, в последние же годы перед революцией это отношение ещё более усилилось дезорганизацией денежного обращения, ложившейся тяжёлым бременем прежде всего на рабочих. Достаточно напомнить, например, что обесценение денег приводило к ограблению рабочих государством и предпринимателем из-за снижения реальной покупательной способности зарплаты при сохранении её номинального размера. Тем самым те беды, которые принесла пролетариату эмиссия, естественно, были отнесены на счёт денежной системы вообще, деньги стали символом спекуляции и ненависть к ней направлялась против всяких денежных отношений.
При таких настроениях рабочих легко получилось, что дезорганизация денежной системы, постепенное отмирание денег и появление натуральных отношений стали рассматриваться не как величайшие несчастья, свалившиеся на голову рабочих, а как положительные явления, которые знаменуют собой новые шаги вперёд в борьбе против капитализма: начавшаяся натурализация хозяйства, созданная разложением финансовой системы и денежного обращения, была принята и приветствовалась как переход к безденежно-плановому хозяйству.
Эти устремления были не причиной, а следствием разложения финансовой системы, но они превращаются затем в фактор дальнейшего углубления натурализации народного хозяйства. Советское государство далеко не сразу отказалось от денежной системы и не сразу перешло к сознательному усилению натуральных отношений. Ещё весной 1918 г. большевики собирались использовать деньги и торговлю для развития народного хозяйства в переходный период для создания материально-технических условий социалистического переустройства общества, что выразилось в ряде речей и статей Ленина, особенно в «Очередных задачах Советской власти».
Но резкое ухудшение политической и военной обстановки, углубление в связи с этим продовольственного кризиса, необходимость в создании в кратчайшие сроки мощной регулярной армии опрокинули надежды большевиков на более или менее мирное укрепление своей власти и восстановление народного хозяйства с помощью денег и торговли и подтолкнули их на продолжение и усиление прежней экономической политики, к укреплению иллюзий о возможности немедленного перехода к плановому безрыночному и безденежному хозяйству.
Уже одного отказа от восстановления денежной и налоговой системы было достаточно, чтобы процесс натурализации государственного хозяйства, а отчасти и всего народного хозяйства, начавшийся ещё в 1916 г. и выявившейся к первой половине 1918 г., дошёл до логического конца. Однако советская власть теперь не оставалась пассивным наблюдателем этого процесса. Встав на путь непосредственного перехода к безденежным, безрыночным отношениям она активно форсировала этот переход, тем самым усиливая тенденции натурализации, стихийно возникавшие под влиянием распада денежно-финансовой системы. Причём, по мнению Д. Кузовкова, решающую роль играли не идеологические соображения, а чисто стихийные процессы, которые развивались из-за продолжающегося отказа от возврата к денежным налогам и тарифам. Но идеология, желание перейти сразу к социализму, сказались в том, что период натурализации экономики слишком затянулся и привёл к сильнейшему спаду производства во всех сферах. Только сопротивление основной массы населения, прежде всего крестьянства, вынудило большевиков повернуть на путь восстановления рынка и денежных отношений. Но и после этого большевики рассматривали восстановление рынка и денежного обращения всего лишь как временное отступление.
Технически восстановить налоговую систему было не так уж сложно, так как податной аппарат ещё сохранился. Но налоги на буржуазию давали мало, так как она была лишена уже доходов и имущества. Центральное значение имел вопрос о восстановлении обложения широких слоёв деревни, которое, несомненно, ликвидировало бы продовольственный кризис городов, что было ясно уже в то время. Но этому препятствовали в первую очередь политические соображения. Поэтому и Временное, и Советское правительства продолжали держаться за хлебную монополию и твёрдые цены, все более расширяя их круг, несмотря на сопротивление деревни.
Попытка введения натурального налога на хлеб по декрету ВЦИК от 30 октября 1918 г. окончилась неудачей из-за общего характера экономической политики и исчерпанности ресурсов деревни в результате продразвёрстки.
Резкое сокращение денежных доходов лишает государство возможности платить даже низкие твёрдые цены за хлеб и превращает хлебную монополию в почти незамаскированный натуральный налог, не имея возможности оплачивать труд государство прибегает к всеобщей трудовой повинности вплоть до милитаризации труда, приходится устанавливать и низкие твёрдые цены на промышленные товары и тем самым происходит частичная натурализация зарплаты, на чём настаивали рабочие. Но продовольственные и промышленные товары, которых и так не хватало из-за сокращения производства, уходили на чёрный рынок с его высокими ценами и рабочие оказывались в ещё большем проигрыше.
Все отмеченные процессы взаимно влияют и усиливают друг друга и их совокупное действие ещё более суживает основу эмиссии и разлагает денежную систему, а тем самым ещё более усиливает натурализацию экономических отношений.
В условиях крайнего обесценения денег деревня, которая до войны половину товарной продукции отдавала бесплатно в виде налогов и половину в эквивалентный обмен на промышленные товары, теперь требовала полного товарного эквивалента на всю свою продукцию. А так как государство и город не обладали и не могли обладать таким эквивалентом, то создавалось непримиримое противоречие, которое не могло быть разрешено чисто рыночными методами.
Это противоречие призвана была разрешить хлебная монополия в сочетании с низкими твёрдыми ценами. Низкие твёрдые цены, дававшие государству возможность получить значительную часть продуктов без всякого эквивалента, были органической частью хлебной монополии, так как только при их наличии могло быть разрешено указанное противоречие.
Это основное назначение хлебной монополии и низких твёрдых цен и их взаимосвязь (брать у крестьян и у производителей ширпотреба часть продукции бесплатно) не было осознано тогда. Как не осознан и теперь многими истинный смысл всеобщей монополии государства на всё и вся и низких цен – ограбление сырьевых отраслей и сельского хозяйства, а также живущих на зарплату.
Но хлебная монополия в условиях гражданской войны и отсутствия готового аппарата была утопией и очень быстро выродилась в продразвёрстку (по декрету ВЦИК от 11 января 1919 г.).
Как менялось соотношение твёрдых и рыночных цен в копейках на пищевой паёк в 2700 калорий в губернских городах видно из таблицы 5.
Таблица 5
Цена пайка– 1919 –1920
– –январь– июль– январь– апрель
По твёрдым ценам— —5.02 –5.00 –10.23 –9.77
По «вольным» –24.58 –84.32 –344.35 –724.62
Таким образом, к апрелю 1920 г. государство платило деревне менее 2% стоимости её продуктов, 98% поступали в его распоряжение без всякого эквивалента (бесплатно).
Кроме продразвёрстки другими формами натурального налога (или натуральных доходов государства) были трудовая и гужевая повинности.44
С трудовой повинностью происходит то же самое, что и с деньгами: введённая в силу вынужденных обстоятельств (никто работать бесплатно или за крайне низкую плату не хотел), она превратилась в глазах большевиков в одну из основ нового общественного строя. И вместо отказа от трудовой повинности в конце гражданской войны, её усиливали, доводя до всеобщей милитаризации труда.
Уже в «Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа», принятого III Всероссийским съездом Советов в январе 1918 г. было записано: «В целях уничтожения паразитических слоёв общества и организации хозяйства вводится всеобщая трудовая повинность».45
В выступлении на IX съезде РКП (б) 29 марта 1920 г. Ленин видел причины победы в Гражданской войне в дисциплине, организации и самопожертвовании, в которых большевики превзошли своих врагов. При переходе к мирному строительству Ленин ставил задачу сохранить и использовать это «величайшее историческое преимущество». Он говорил, что «важнейшие принципиальные соображения» заставляют нас «с решительностью направлять трудящиеся массы на путь использования армии для решения основных и очередных задач. Старый источник дисциплины, капитал, ослаблен, старый источник объединения – исчез. Мы должны создать дисциплину иную, иной источник дисциплины и объединения». Этот источник – принуждение. «Мы трудовую повинность и объединение трудящихся осуществляем, нисколько не боясь принуждения, ибо нигде революция не производилась без принуждения, и пролетариат имеет право осуществлять принуждение, чтобы во что бы то ни стало удержать своё».46
К этому времени у большевиков накопился практический опыт осуществления трудовой повинности. 17 декабря 1919 г. в «Правде» были опубликованы тезисы Троцкого «О переходе к всеобщей трудовой повинности в связи с милиционной системой». Организационная основа предполагаемого типа социалистического хозяйства определяется в тезисах как целесообразное распределение живой силы с целью планомерной организации труда на основе её точного учёта и мобилизации. Эта система по Троцкому должна применяться: «До тех пор, пока всеобщая трудовая повинность не войдёт в норму (выделено мной – авт.), не закрепится привычкой и не приобретёт бесспорного и непреложного для всех характера (что будет достигнуто путём воспитания, социального и школьного, и найдёт полное выражение лишь у нового поколения), до тех пор, в течение значительного ещё периода, переход к режиму всеобщей трудовой повинности должен неизбежно поддерживаться мерами принудительного характера, т.е. в последнем счёте, вооруженной силой пролетарского государства».
Милитаризация труда неизбежна для общества, осуществляющего переход «к планомерно организованному общественному труду», – подчеркивалось в Тезисах ЦК РКП (б) «О мобилизации индустриального пролетариата, трудовой повинности, милитаризации хозяйства и применении воинских частей для хозяйственных нужд», написанных Троцким. В них также говорилось о необходимости бороться с мещански-интеллигентскими и тред-юнионистскими предрассудками в этом отношении, доказывалась «неизбежность и прогрессивность всё большего сближения между организацией труда и организацией обороны в социалистическом обществе».
В другой раз Троцкий указывал, что поскольку социалистическое «государство считает себя обязанным и ответственным по отношению к каждому гражданину, то и каждый гражданин в свою очередь должен отдавать весь свой труд, все свои силы государству». А поэтому «и трудовая повинность, и милитаризация труда могут иметь свой смысл только в том случае, если у нас есть аппарат правильного хозяйственного применения рабочей силы на основании единого, охватывающего всю страну и все отрасли производственной деятельности хозяйственного плана».47
Уже осенью 1918 г. из-за призыва в армию, бегства городского населения в деревню, для расширения производства на оборонных заводах стало не хватать рабочих. Советские органы власти начали прибегать к переброскам рабочей силы на особо важные предприятия, к мобилизации рабочих дефицитных специальностей и отзыву их из армии. При Наркомате труда в конце 1918 г. был образован отдел распределения рабочей силы с органами на местах для осуществления трудовой повинности, введённой Кодексом законов о труде (декабрь 1918 г.) для всего трудоспособного населения с 16 до 50 лет.48
Конец ознакомительного фрагмента.