Экономика будущего. Есть ли у России шанс?. Раздел I. Назад, в Средневековье (С. Ю. Глазьев, 2017)

Средние века отличались от периода современного экономического роста, начавшегося с момента первой промышленной революции в конце XVIII века, отсутствием кредита. Деньги можно было занять только у ростовщиков под сверхвысокий процент, доходивший до 50, а порой и до 100 % годовых. Очевидно, что такие кредиты нельзя использовать для расширения производства, рентабельность которого редко превышала 15 %, и тем более для финансирования инвестиций в его развитие, средняя доходность которых многие века колеблется в интервале 3–7 %, составляя в среднем около 5 %[4]. Именно изобретение государственной кредитной системы, позволившей за счет эмиссии национальных денег создать безграничный источник финансирования расширения и развития производства, позволило развиться крупной и высокотехнологичной промышленности, открыло возможности НТП.

Разумеется, одной эмиссии кредитных ресурсов недостаточно для экономического роста. Необходимы институты, обеспечивающие трансформацию кредита в расширение производства и инвестиции, научно-технический и человеческий потенциал, способный их материализовать в инженерно-технических и организационных процессах, а также механизмы ответственности за эффективное использование и возвратность кредитных ресурсов. Но без наличия последних развитие современной экономики невозможно. Если их не хватает для поддержания расширенного воспроизводства, экономика деградирует. Если кредит становится слишком дорогим, экономика перестает развиваться.

По своей сути кредит является универсальным инструментом авансирования экономического роста. А проценты за кредит следует рассматривать как обременение экономического роста, аналогичное налогу. Только выплачиваемому не в общественных интересах, а в частных интересах банкиров. Классик теории развития экономики Й.Шумпетер метко назвал процент налогом на инновации. Чтобы его снизить, открыв возможности для развития производства, государство в передовых странах уже два столетия заботится о формировании эффективной денежно-кредитной политики, регулируя кредитную эмиссию в целях обеспечения устойчивого и эффективного экономического роста.

Упорное нежелание российских денежных властей проводить целенаправленную кредитную политику поддержания роста экономики поставило последнюю в зависимость от внешних источников кредита, что во многом предопределило ее деградацию и сырьевую специализацию, ввергло в неоколониальный режим эксплуатации. С прекращением внешних источников кредита вследствие американо-европейских санкций российская экономика опустилась в средневековый мир ростовщиков. Острый недостаток кредита обрекает ее на дальнейшую деградацию. При этом коммерческие банки, пользующиеся поддержкой государства, получают возможность присваивать монопольную сверхприбыль за счет завышения процентных ставок и присвоения имущества обанкротившихся заемщиков. Именно к этому ведет политика монетаристов, контролирующих уже много лет российские денежные власти. В настоящем разделе разбираются хитросплетения проводимой в России макроэкономической политики. Анализируется теория монетаризма с точки зрения ее соответствия реальности, подводятся итоги ее применения в России, раскрываются причины ее последовательного проведения. Дается прогноз последствий ее продолжения. В первой главе этого раздела анализируются ее теоретические основы, во второй – практические приложения, в последней – реальные последствия для российской экономики.

Почти весь постсоветский период макроэкономическая политика в Российской Федерации проводилась исходя из монетаристских рецептов, согласно которым она должна сводиться к снижению инфляции путем ограничения денежной массы в расчете на автоматическое действие механизмов рыночной самоорганизации по оптимальному использованию имеющихся ресурсов. Монетаристы убеждены в том, что ограничение государственного вмешательства в экономику контролем над количеством денег обеспечивает стабильные макроэкономические условия для подъема свободного предпринимательства, которое на основе механизмов конкуренции обеспечивает максимально возможную эффективность[6]. Этого, с их точки зрения, достаточно для обеспечения успешного развития экономики.

Данное представление находится в разительном противоречии с общими принципами теории управления. Любой студент, знакомый с кибернетикой, знает, что избирательная способность системы управления должна соответствовать разнообразию состояний объекта управления. Сведение управления такой сложной системой как национальная экономика к одному целевому параметру – росту потребительских цен, и одному инструменту – регулированию количества денег, несовместимо с наукой об управлении. С точки зрения современного системного подхода к управлению и синергетики как ведущей парадигмы фундаментальных исследований, монетаризм больше похож на своеобразную религию, чем науку. Многие современные ученые справедливо рассматривают монетаризм как анахронизм, пережиток религиозного мировоззрения, стремящегося редуцировать все сложные явления социально-экономической реальности к простой сущности – в данном случае, к количеству денег. Они сравнивают политику монетаризма со средневековой практикой лечения всех болезней кровопусканием. Подобно современным монетаристам, сводящим все макроэкономические проблемы к избытку денег, средневековые эскулапы сводили причины всех болезней к избытку «дурной крови». Последствия их лечения, как и у монетаристов, заканчивались если не летальным исходом, то крайним ослаблением организма.

Катастрофические результаты проведения монетаристской политики в постсоциалистических странах находятся в диссонансе с настойчивостью ее последовательного продолжения в России в течение двух десятилетий. Авторы величайшей в мировой истории экономической катастрофы как ни в чем не бывало, блистают на всевозможных форумах, получают награды и звания лучших в мире министров и руководителей центральных банков и продолжают определять макроэкономическую политику с неизменно разрушительным для научно-производственного потенциала страны результатом.

Макроэкономическая политика, следствием которой является устойчивый вывоз за рубеж капитала более чем на 100 млрд. долл. в год и большей части добываемых в стране природных ресурсов при деградации обрабатывающей промышленности, сокращении численности ученых и инженеров и разрушении научно-производственного потенциала, неизменно объявляется единственно правильной и успешной. Вопреки здравому смыслу провальные результаты преподносятся как успехи, а экономические убийцы продолжают играть роли лекарей, учителей и даже руководителей денежных властей[7]. Это, по-видимому, не случайно. На фоне деградации национальной экономики благосостояние проводников этой политики и ее бенефициаров – придворных банкиров и финансовых спекулянтов – растет, вывоз капитала из страны монетизируется на их офшорных счетах.

По своей сути монетаризм представляет собой откровенную апологетику интересов держателей монет, которые заинтересованы в повышении их покупательной стоимости. Эта доктрина всего лишь обслуживает их интересы, навязывая государству самоограничения в управлении денежной эмиссией. Она использует наукообразную терминологию, но по своему методу сродни квазирелигиозной догматике, поскольку не приемлет сомнений, игнорирует факты и не признает эксперимент. Поэтому многие мыслители считают монетаризм современной версией ветхозаветного культа Золотого тельца, религией обожествления денег. Исходя из этого, наверное, следует и оценивать практические результаты монетаристской политики, проводившейся с 1992 года: хотя российская экономика за этот период в основном примитивизировалась и сжалась в нефтегазовую трубу, для монетаристов и бенефициаров их политики она стала уникальной «дойной коровой», из которой им удалось выжать и вывезти за рубеж около двух триллионов долларов капитала.

За это время Китай и другие страны бывшей мировой системы социализма, выбравшие путь прагматичной политики экономического роста, не обремененной теорией монетаризма, многократно увеличили свой экономический потенциал. Россия же, равно как и другие постсоциалистические государства, руководствующиеся монетаристскими представлениями, опустилась в число отсталых стран как по уровню экономического развития, так и по структуре экономики и внешней торговли. Это, однако, не помешало ей занять лидирующие позиции по приросту числа миллиардеров и инвестициям в приобретение элитной недвижимости в Лондоне, считающимся мировым центром транснациональной олигархии. Судя по объемам утечки капитала за рубеж, Россия является крупнейшим донором глобальной американоцентричной финансовой системы, поддерживая пирамиду американских обязательств за счет доходов населения и износа основных фондов.

Эти противоречия взаимосвязаны. Как заметил в свое время классик, «нет ничего практичней хорошей теории». Но, по-видимому, нет также ничего разрушительнее плохой теории, если она принимается в качестве руководства к действию. Впрочем, как говорил другой классик, если звезды зажигают – значит это кому-нибудь нужно[8]. Тем более с настоящим монетным блеском не только в глазах монетаристов, но и в карманах бенефициаров их политики. Ведь, в отличие от физики, экономическая наука волей-неволей является служанкой интересов властвующей элиты, заинтересованной в проведении соответствующей им экономической политики.

Далее обосновывается альтернативная макроэкономическая политика, основанная на научных знаниях о закономерностях развития экономики и ориентированная на общенациональные интересы устойчивого развития страны и повышение народного благосостояния.

Как известно, монетаризм оказался востребованным полстолетия назад в результате критики кейнсианства, которое не смогло ни предвидеть кризис мировой капиталистической экономики в 70-е годы прошлого века, ни объяснить причины его возникновения. Последние приписали самой неокейнсианской доктрине, обвинив государство в избыточном регулировании экономики. Распад мировой системы социализма стал триумфом для монетаристов, которые увидели в этом практическое подтверждение своих взглядов о вредности государственного вмешательства в экономику. Монетаристская теория была взята на вооружение МВФ и стала основой для проведения экономической политики в большинстве стран с переходной экономикой. Ее влияние стало доминирующим в российских правящих кругах, увлеченных приватизацией государственной собственности и монетизацией присвоенного национального богатства с последующим вывозом капитала за рубеж.

Однако как кейнсианская доктрина оказалась бессильной перед кризисом 70-х, так и монетаристская теория не могла объяснить ни катастрофические результаты ее применения в России и других постсоветских республиках, ни азиатский кризис 1998 года, ни мировой финансовый кризис 2008 года. Ведущие капиталистические страны-эмитенты мировых резервных валют быстро отказались от монетаристской доктрины, принявшись вытаскивать свои экономики из кризиса прямо противоположным способом – при помощи безудержной денежной эмиссии. Вопреки монетаристской теории это не повлекло всплеска инфляции, но и вопреки кейнсианской доктрине, не обеспечило подъема экономики. Этот кризис для западной экономической науки вновь оказался аномальным. Неоклассический мэйнстрим во всех своих разновидностях, включая монетаризм и кейнсианство, не смог предвидеть ни один из мировых кризисов ни в прошлом, ни в нынешнем столетии.

Чтобы понять, почему в рамках «мэйнстрима» экономической мысли не удается разглядеть контуры даже ближайшего будущего, следует обратиться к фундаментальным предпосылкам лежащей в его основе неоклассической парадигмы. Она, как известно, основывается на нескольких аксиомах: представление всего разнообразия хозяйствующих субъектов в качестве экономических агентов, мотивация которых сводится к максимизации текущей прибыли; предположение, что эти экономические агенты действуют абсолютно рационально, обладают абсолютным знанием обо всех имеющихся технологических возможностях, свободно конкурируют друг с другом в институциональном вакууме. Неизменным результатом любых неоклассических интерпретаций экономического поведения хозяйствующих субъектов остается установление ситуации рыночного равновесия, которое характеризуется наиболее эффективным использованием ресурсов.

Ни одна из этих аксиом не соответствует экономической реальности, на что многократно обращали внимание многие известные ученые. Еще в 1971 году об этом говорил в своем официальном ежегодном обращении президент Американской экономической ассоциации нобелевский лауреат В.Леонтьев. В 1972-м об этом же заявил его преемник на этом посту, другой нобелевский лауреат Д.Тобин. В 1980 году о кризисе в неоклассической экономической науке заявил в таком же официальном обращении классик теории экономического роста Р.Солоу[9]. С тех пор написаны горы книг о неспособности неоклассической теории объяснять многие экономические явления в силу неадекватности ее аксиоматики реальности.

Эмпирические исследования поведения фирм на реальных рынках позволили установить, что мотивация хозяйствующих субъектов отнюдь не ограничивается стремлением к максимизации прибыли или какого-либо другого показателя экономической результативности. Был доказан факт неполной информации о рыночной конъюнктуре и технологических возможностях, доступной реальному хозяйствующему субъекту, а также раскрыто значение трансакционных издержек и других затрат, связанных с ее получением. Сомнению была подвергнута также сама возможность достижения экономического равновесия в результате решений, принимаемых реальными хозяйствующими субъектами. Но, пожалуй, главный удар пришелся на постулат о рациональности поведения хозяйствующего субъекта на рынке. В многочисленных исследованиях реального поведения фирм была установлена ограниченная способность хозяйствующих субъектов к проведению расчетов, необходимых для осуществления оптимального выбора. В разработанной еще полвека назад концепции ограниченной рациональности фирмы ориентируются не на оптимальный, а на приемлемый выбор варианта своего поведения[10].

Эта критика тем не менее не помешала неоклассической парадигме вплоть до настоящего времени занимать умы политико-экономического истэблишмента. Хуже того, развитие мэйнстрима экономической мысли пошло путем еще большего отгораживания от реальности с ее упрощением посредством абстрактных математизированных построений. В теории монетаризма этот процесс дошел до логического конца. В дополнение к нереалистичным аксиомам неоклассической теории рыночного равновесия, основатель монетаристской доктрины М. Фридмен ввел еще более далекие от реальной экономикой предпосылки[11]: 1) постоянную численность населения; 2) фиксированные вкусы и предпочтения субъектов рынка; 3) фиксированный объем физических ресурсов; 4) постоянную производительность труда; 5) стабильную структуру общества; 6) свободную конкуренцию; 7) постоянность и незатратность капитальных благ; 8) капитальные блага не могут быть приобретены или проданы; 9) кредитование и заимствование запрещены; 10) разрешен только обмен услуг на деньги и денег на услуги, то есть, запрещен бартер; 11) свободное ценообразование; 12) существование только наличных денег (монет и банкнот); 13) фиксированное количество этих денег.

К анализу такой экономики Фридмен подходит, пользуясь предпосылкой, что она находится в состоянии равновесия. В рамках этих допущений Фридмен анализирует последствие дискретного увеличения номинального количества денег и приходит к выводу о пропорциональном росте цен и возобновлении состояния экономического равновесия при соответственно меньшей покупательной способности денег. Фридмен полагал, что номинальное количество денег определяется их предложением, а реальное количество денег – спросом на них, который в его модели «стационарного общества» остается неизменным. Из этого он делал вывод о том, что увеличение количества денег в обращении приводит к пропорциональному росту цен. Это влечет снижение объемов личного и общественного богатства. При этом бездоказательно полагал, что цены автоматически приходят в новое состояние равновесия в силу законов рыночной самоорганизации. И из этого он делает вывод, что главным условием денежной стабильности является ограничение объема денежной массы.

«Наиболее близкой к оптимуму политикой является, – пишет Фридмен, – доктрина постоянности денежной массы… Ближайшей целью политики может стать стабилизация цен на ресурсы. Если спросу на деньги в реальном выражении присуща та же эластичность, что и доходам, то с учетом роста населения и рабочей силы США нуждаются в увеличении денежной массы приблизительно на 1 % в год. Если же эластичность окажется выше, как это наблюдалось в последнее столетие, то рост денежной массы может идти со скоростью приблизительно 2 % в год»[12].

Этот вывод М.Фридмена находится в разительном противоречии с реальной денежной политикой всех стран-эмитентов мировых резервных валют: в последние годы они наращивают объем денежной базы с темпом на порядок больше. Разгадка этой слишком точной для неоклассической догматики рекомендации Фридмена дана Л.Лерманом, который объясняет, что ни результаты расчетов Фридмена, ни «рост населения и рабочей силы» не доказывают этот тезис. Оказывается, именно таким темпом в те годы росла добыча золота. «Америка нуждается в золотом стандарте, подобном тому, который существовал до 1933 года. С восстановлением конвертируемости доллара в золото инфляция исчезнет», – добавляет Д.Кемп[13]. «Вот чем на самом деле пользуется Фридмен и другие монетаристы для определения «оптимального» объема денежной массы в обращении. Монетаризм воспроизводит количественную теорию денег времен металлических монет», – заключают В.Найденов и А.Сменковский в своем замечательном по убедительности исследовании[14]. Это позволяет им охарактеризовать монетаризм как «вульгарное перерождение классической количественной теории денег»[15].

Опираясь на количественную теорию денег, монетаристы утверждают, что главным фактором инфляции является изменение денежной массы в обращении. Им кажется, что реальный объем производства непосредственно не зависит от изменения объема денежной массы, а скорее определяется существующим в экономике предложением факторов производства: количеством и производительностью рабочей силы, оборудования, земли, технологий и пр. В этом они опираются на предположение И.Фишера о «пассивности» денег («размеры торговли зависят от других факторов, а не от количества дензнаков»[16]), которое монетаристы вульгаризируют, игнорируя оговорки того же Фишера об условиях, допускающих положительное влияние роста денежной массы на торговлю.

Поскольку уравнение обмена И.Фишера является для монетаристов фундаментальной догмой, вникнем в его смысл. Фишер сформулировал его еще в 1911 году:

MV = PQ,

где

M – денежная масса,

V – скорость ее обращения,

P – уровень цен,

Q – количество товаров.

По сути, это уравнение является тождеством, так как одна из его переменных – скорость обращения денег – обычно определяется через другие переменные: V=PQ/M. При этом, с нарушением теоретической чистоты, на практике вместо количества товаров используется ВВП, а уровень цен интерпретируется как изменение потребительских цен, которое и объявляется инфляцией.

Данное тождество не поддается верификации, оно принимается как аксиома, из которой выводятся важнейшие постулаты количественной теории денег. На этом основании формулируются рекомендации в отношении макроэкономической политики, исходя из прямо пропорциональной зависимости между приростом количества денег и темпом инфляции. Так, руководивший в течение многих лет денежными властями России А. Кудрин пишет: «Согласно классическому представлению об инфляции, рост цен связан с увеличением денежного предложения при неизменной скорости обращения денег. Без увеличения денег в обращении при неизменности скорости обращения, сохранении объема выпуска товаров и услуг общий уровень цен в стране остается неизменным, как бы ни менялись цены на отдельные товары… Речь идет о том, что при заданном количестве денег в обращении рост цен на одни товары должен сопровождаться их снижением на другие. При этом общий индекс цен останется неизменным»[17].

Это утверждение, кажущееся монетаристам очевидным, в действительности является ложным. Оно отражает статичное состояние экономики в абстрактных моделях рыночного равновесия с нереалистичными предпосылками, которые в реальных экономических процессах не соблюдаются. Рассмотрим типичные примеры изменения цен, происходящие в реальной экономике под влиянием НТП и злоупотреблений монополистов.

Рассмотрим случай повышения цен монополистами при неизменном предложении товара (услуги). По-прежнему будем считать неизменными условия функционирования других товарных рынков, стабильность институтов, определяющих скорость обращения денег и их объем, а также величину заработной платы, выплачиваемой работникам при производстве товаров данной группы. Предположим, что получаемую сверхприбыль монополист, к примеру, направляет за рубеж, выводя соответствующую сумму денег из обращения. Тогда вследствие повышения цены либо сократится предложение соответствующих товаров (если спрос на них эластичен по цене), либо потребителям придется платить больше. В первом случае будет наблюдаться повышение цен при снижении объема товаров при неизменной величине денежной массы; во втором – потребители будут вынуждены уменьшить спрос на другие товары. Если их производство неэластично по цене (частный случай таких услуг, как тепло или электроэнергия, вырабатываемая при минимально допустимой нагрузке на генерацию), то произойдет соответствующее снижение цен, что отвечает приведенному утверждению А. Кудрина. Если же оно эластично (общий случай), то равновесие будет достигнуто при большем уровне цен и меньшем объеме производства товаров.

Иными словами, утверждение Кудрина отражает частный случай сверхмонопольного производства жизненно важных благ. Любопытно, что в концепции Фридмена с предпосылкой свободной конкуренции этот случай не имеет права на существование. В общем же случае утверждение Кудрина не выдерживает критики.

Данный пример отражает типичную для российской экономики ситуацию последовательного повышения тарифов на природный газ, электроэнергию и тепло, рост которых опережает инфляцию. Монополии в этих сферах ежегодно накапливают сверхприбыль, которая может направляться на инвестиции внутри страны или за рубеж. В последнем случае происходит рост цен при снижающемся объеме денежного предложения (при условии привязки денежной эмиссии к приобретению иностранной валюты Центральным банком, как это и происходит в России). Именно такая картина наблюдалась в первой половине 1990-х годов: цены росли на фоне сжимающейся денежной массы при вывозе получаемой монополистами сверхприбыли за рубеж.

Охарактеризованный эффект повышения цен монополией следует дополнить эффектом снижения спроса на другие товары, так как потребители монопольно поставляемого товара вынуждены экономить на их приобретении. Этот эффект делится на снижение цены и объема предложения этих товаров и зависит от эластичности спроса и предложения по цене на них. Причем влияние снижения цен на данные товары может сбалансировать эффект повышения цен монополией только в случае неэластичности предложения соответствующих товаров по цене. Это возможно, например, если потребители, сталкиваясь с повышением тарифов на газ и электроэнергию, снижают платежи за воду и тепло, от поставки которых невозможно отказаться. Они могут также переключиться с платных медицинских или образовательных услуг на бесплатные. Но снижение платежей населения ниже уровня самоокупаемости производства соответствующих товаров придется компенсировать государственными субсидиями, которые в этом случае на цены не влияют, а лишь следуют за снижением спроса.

В общем случае в негосударственном секторе экономики повышение цен монополистами не будет компенсировано снижением цен продавцами других товаров, которые сократят их предложение. Именно так реагировали российские товаропроизводители на уменьшение совокупного спроса в первой половине 1990-х годов. Это поведение отвечает закономерностям функционирования промышленных систем с длинными цепочками технологической кооперации[18].

Изготовитель конечной продукции не может произвольно снижать цены, так как издержки производства определяются расходами на приобретение комплектующих у смежных предприятий, которые, в свою очередь, получают комплектующие у своих смежников. При производстве современной высокотехнологичной продукции общее число участвующих в технологической кооперации предприятий может достигать нескольких тысяч. В этой ситуации производитель конечной продукции ограничен в возможностях изменения ее цены величиной ожидаемой прибыли. К примеру, общим для любой технологической цепочки издержкообразующим товаром является электроэнергия. Повышение тарифа на нее вынуждает всех участников производственно-технологической кооперации поднять цены на свою продукцию. Поэтому производители сложных изделий реагируют на снижение спроса на них соответствующим сокращением предложения товаров, а не снижением их цены. Об этом еще 40 лет назад писал Гэлбрейт[19] и многие другие серьезные экономисты, проигнорированные одержимыми верой в товарную природу денег монетаристами.

Рассмотрим другой пример. Предположим, что вследствие внедрения новой техники снижаются издержки производства некоторой группы товаров (услуг). При этом остаются неизменными институты денежного обращения, определяющие его скорость, и величина денежной массы. Предположим также, что при производстве рассматриваемой группы товаров заработная плата работников не меняется, а эффект от внедрения новой техники делится на снижение цены выпускаемой продукции и сверхприбыль, направляемую на дополнительное совершенствование технологии. Последнее вызовет дальнейшее снижение цены, которое может сопровождаться (или не сопровождаться) увеличением сбыта товаров (услуг) данной группы. В первом случае мы имеем одновременное снижение цен и повышение объема производства товаров при неизменном количестве денег и скорости их обращения. Во втором случае (когда спрос на данный товар неэластичен по цене) у потребителей возникает экономия денег. Если они их сберегают, то мы вновь имеем снижение цен при неизменности всех остальных переменных монетаристского тождества. И только если они тратят эти сэкономленные деньги на приобретение иных товаров, предложение которых неэластично по цене, справедливо утверждение, приведенное в статье А. Кудрина. На такие товары цены теоретически могут подняться пропорционально снижению цен на инновационную продукцию, если, конечно, это позволят сделать антимонопольные органы. Если же предложение дополнительно покупаемых товаров эластично по цене, то их производство увеличится при некотором повышении цен на них в условиях неизменного количества денег и скорости их обращения.

Для упрощения модели предположим, что новатор не приобретает новой техники, а сам ее изготавливает и совершенствует. Так делают многие производители современного оборудования и программного продукта. Тогда исключается эффект повышения цены на новую технику с ростом спроса на нее. В действительности во многих случаях, типичных для современной экономики знаний, наблюдается обратная ситуация – с расширением масштаба использования новой технологии издержки ее производства быстро снижаются (вплоть до нуля, как при тиражировании программных продуктов) при уменьшающемся объеме инвестиций в расчете на единицу эффекта. Это позволяет новатору выбрать стратегию максимизации рынка сбыта своих товаров, направляя весь получаемый эффект на снижение цены.

Данный пример наглядно иллюстрирует возможность снижения инфляции под влиянием НТП. При этом небольшой прирост денежного предложения, идущий на освоение новой техники, дает нарастающий антиинфляционный эффект, сопровождающийся расширением производства и сбыта соответствующих товаров. Именно этим объясняются типичные для динамично развивающихся стран случаи быстрого роста денежной массы при стабильных и даже снижающихся ценах. Например, в Китае в период бурного экономического подъема второй половины 1990-х годов цены снижались на фоне роста денежной массы на 17–40 % в год[20].

Как следует из приведенных примеров, утверждение, сформулированное в статье А. Кудрина, несмотря на кажущуюся монетаристам очевидность, в действительности соблюдается только в частных и довольно экзотических случаях, предполагающих неэластичность спроса и предложения товаров по цене, а также отсутствие НТП и инноваций. Курьезность утверждений Кудрина заключается в том, что эти случаи с точки зрения монетарной теории, постулирующей свободные ценообразование и конкуренцию, не должны существовать. Иными словами, следуя монетаристским догмам, мы опровергли саму эту теорию: в общем случае она неверна, а частности она сама же и отрицает. Наши же примеры отражают типичные ситуации в современной экономике.

Так, под воздействием новых знаний цена единицы полезного свойства товара (услуги) может быстро многократно снижаться вне связи с изменениями параметров денежного обращения, не оказывая заметного влияния на цены технологически не связанных с ним иных товаров. Например, стоимость вычислительной операции в период становления современного технологического уклада в 1960–1985 гг. снизилась в 10 тыс. раз. В период его интенсивного развития в 1974–1992 гг. стоимость единицы полезного эффекта вычислительной техники снизилась в 20 раз, что сопровождалось быстрым расширением спроса на нее и соответствующим увеличением предложения. Другой пример: внедрение технологии использования стволовых клеток в медицине делает ненужным проведение ряда дорогостоящих хирургических операций. Здесь снижается цена услуги без увеличения объема предложения (если, конечно, все нуждающиеся в лечении ранее получали возможность проведения хирургической операции). Своевременная вакцинация населения позволяет резко уменьшить заболеваемость, что сокращает спрос на лекарства и медицинские услуги, – пример одновременного снижения цен и объемов предложения товаров.

Нетипичным в приведенных нами выше примерах является предположение о замораживании сверхприбыли новаторами и монополистами. В действительности они, конечно, направляют эти средства либо на инвестиции, либо на потребление. Если мы рассматриваем пример с новатором, то в первом случае продолжается снижение цен при увеличении спроса на инвестиционное оборудование, которое может привести к некоторому повышению цен на него. Утверждение А. Кудрина окажется верным, только если это повышение будет равно снижению цен на рассматриваемые товары благодаря применению данного оборудования. Здесь предполагаются монопольное положение продавца и его полная осведомленность об эффекте применения этого оборудования у конкретного потребителя. Первое из этих условий не допускает монетарная теория, а второе не соответствует реальности. Кроме того, подобное поведение продавца возможно только в отсутствие антимонопольного законодательства. Вновь монетарная теория ставит своих апологетов в конфузное положение.

В наших иллюстративных примерах реальный эффект снижения цен на товары намного превышает гипотетическое повышение цен на оборудование. Если новатор направляет сверхприбыль на потребление, то утверждение А. Кудрина будет справедливым, только когда это вызовет повышение цен на предметы потребления, равное снижению цен на остальные товары. Если сверхприбыль направляется на сбережения, это приведет к увеличению кредита (при условии, что сбереженная прибыль не вывозится за рубеж); в результате несколько увеличится спрос на товары, приобретаемые его получателями. Тогда зависимость между изменением цен на разные товары окажется более сложной, хотя она по-прежнему будет определяться эластичностью их спроса и предложения по цене. Если же сберегаемая сверхприбыль вывозится за рубеж и при этом валюта приобретается у ЦБ при неизменном обменном курсе, то количество денег сокращается. В примере с новатором в этом случае будут происходить снижение цен и рост предложения товаров при сокращении объема денег в экономике.

Таким образом, вопреки мнению монетаристов цены могут расти и снижаться при неизменности всех остальных переменных, включая объем денежной массы. При этом может происходить как увеличение, так и уменьшение предложения товаров в зависимости от содержания происходящих в экономике процессов. Внедрение новых технологий влечет за собой снижение цен, в то время как злоупотребления монополистов вызывают их повышение. Изменения в ценах на товары одной группы вовсе не обязательно должны компенсироваться противоположным изменением цен на товары других групп. Более того, можно утверждать, что такого рода компенсация возможна только в экзотических случаях неэластичности спроса и предложения товаров по цене, которым соответствует сугубо умозрительная ситуация, к тому же не вписывающаяся в аксиоматику Фридмена.

Следовательно, монетаристское тождество отражает статичную ситуацию, которая теоретически может воспроизводиться как некоторое состояние рыночного равновесия в абстрактной математической модели. При внесении в нее зависимостей, отражающих реальные экономические процессы, переменные данного тождества могут изменяться независимо друг от друга. В реальности экономика никогда не воспроизводит состояния равновесия; в каждый момент времени она переходит в новое состояние со своими значениями переменных монетаристского тождества. Это обусловливает бессмысленность каких-либо его интерпретаций в целях выработки практических рекомендаций.

Сталкиваясь с проблемами практического применения количественной теории денег, монетаристы обычно «сваливают» все необъяснимые факторы на скорость их обращения. Нет сомнений, что приведенные выше примеры они попытаются опровергнуть путем теоретических спекуляций относительно изменения скорости обращения денег. Но, во-первых, для этого надо научиться ее измерять. Деление ВВП на объем денежной массы не может считаться корректным способом определения скорости обращения денег в силу известной условности самого показателя ВВП, отражающего лишь уровень коммерческой активности.

Во-вторых, перераспределение спроса между различными сегментами рынка будет оказывать разнонаправленное влияние на скорость обращения денег, результирующую которого тоже нужно научиться измерять в конкретных ситуациях. Так, если получаемую в вышеприведенных примерах сверхприбыль новаторы или монополисты будут тратить на спекулятивные операции, то скорость обращения денег будет увеличиваться, а если на строительство новых заводов – то уменьшаться.

В-третьих, переток денег между различными сегментами рынка происходит по различным каналам денежного обращения, каждому из которых свойственна своя скорость. В зависимости от того, какие из них будут использованы обладателями сверхприбыли, будет меняться и скорость обращения денег. Если они будут хранить свои средства на долгосрочных депозитах или направят их в пенсионные или страховые фонды, скорость обращения денег будет существенно меньше, чем в случае их хранения на текущих счетах[21].

Несоответствие количественной теории денег реальности, игнорирование ею ведущего фактора экономического роста – НТП также, как и обратных связей между денежным предложением и ростом производства, влечет бессмысленность всех практических выводов и рекомендаций этой теории, включая излюбленные монетаристами догмы, сформулированные Д.Фридменом и другими экономистами-представителями «чикагской школы» (Ф.Найтом, Дж. Стиглером, Дж. Вайнером, Г.Саймонсом, Ф.Кейгеном, А.Голдменом) в конце 50-х гг.: а) саморегуляция рынка; б) свободная конкуренция; в) источники трудностей и кризисов – внешние факторы и вмешательство государства в экономику, поэтому необходимо ограничить до минимума регулирующую роль государства; г) главным механизмом экономического регулирования является денежно-кредитная политика; д) важной составляющей макроэкономической политики должно быть ограничение заработной платы, так как именно она оказывает решающее влияние на цены.

Последний принцип был сформулирован в 1959 году Д.Хиксом, который в условиях отказа от золотого стандарта денег и утраты ими товарной основы привязал рыночное равновесие к динамике доходов, главной составляющей которой является зарплата. На этом основании он сформулировал принцип инфляционной спирали, связав инфляцию с ростом зарплаты. Этот принцип нашел эмпирическое подтверждение в исследованиях А.Филлипса, который еще в 1958 году выявил обратную связь между уровнем безработицы и темпом роста заработной платы. Предполагая наличие прямой зависимости инфляции от роста заработной платы, можно вывести обратную зависимость инфляции и уровня безработицы – «кривую Филлипса». В современной кривой Филлипса темпы прироста номинальной заработной платы заменены на темпы инфляции. Эта разница, по мнению монетаристов, не имеет принципиального значения, так как «увеличение заработной платы и рост цен тесно связаны друг с другом. В периоды быстрого подъема заработной платы быстро растут и цены»[22].

Как отмечает В.Найденов и А.Сменковский, если согласиться с фактическим существованием закономерности, описанной «кривой Филлипса», то возникает интересный парадокс. А.Оукен вывел зависимость между безработицей и производством, которая гласит, что на каждые 2 % падения валового национального продукта (ВНП) ниже потенциального ВНП уровень безработицы возрастает на 1 %. Поскольку эта закономерность, как прямого, так и обратного действия, объем производства можно рассматривать как обратную функцию от уровня безработицы. Если совместить эффекты Филлипса и Оукена, окажется, что между инфляцией и производством существует прямая зависимость. К примеру, как считают некоторые монетаристы, для сокращения инфляции на 1 % необходимо пожертвовать 5 % годового ВНП, или 2,5 % занятости[23]. Поэтому монетаристы всегда готовы к катастрофическим результатам внедрения своих рекомендаций. Г.Мэнкью называл глубокий спад производства вследствие сокращения инфляции «шоковой терапией».

Так монетаристы находят псевдонаучные объяснения катастрофических результатов применения их рекомендаций на практике. Вызываемый сжатием денежной массы спад производства и рост безработицы интерпретируются ими как закономерная плата за снижение инфляции. В действительности, однако, последнего при сокращении денежной массы, как правило, не происходит. Сжатие денежной массы порождает стагфляцию – одновременное снижение производства и инвестиций при росте инфляции и безработицы. Многочисленные исследования так и не выявили статистически значимой зависимости между приростом денежной массы и инфляции – как в постсоциалистических, так и в развитых капиталистических экономиках. Зато четко прослеживается устойчивая статистически достоверно подтверждаемая связь между сокращением объема денежной массы, с одной стороны, и падением производства и инвестиций, с другой стороны[24].

Попутно заметим, что часто фигурирующая в экономических учебниках кривая Филлипса, до сих пор используемая в математических моделях товарно-денежного обмена МВФ, да и Банка России, не подтверждается с 70-х годов прошлого века. И даже за весь послевоенный период, как показали исследования Макконнелла и Брю, эта гипотеза не выдерживает проверки регрессионным анализом макроэкономических показателей США[25].

Как справедливо замечают В.Найденов и А.Сменковский, монетаризм и другие теории сводят анализ состояния экономики к количеству денег. В отличие от физиократов и марксистов они вообще не рассматривают производство как самостоятельную составляющую экономики (например, Фишер использовал термин «торговля», а не «производство»). Видимо, поэтому они до сих пор не склонны замечать резкое падение производства в результате проводимой ими политики. Эти теории считали единственно эффективным и возможным рыночное саморегулирование и потому оказались бессильными во время Великой депрессии 1929–1933 гг.

Заметим, что они оказались бессильными объяснить и предвидеть последующие структурные кризисы мировой экономики: в середине 70-х годов прошлого века, а также начавшийся в 2008 году современный «финансовый» кризис. Соответственно, контрпродуктивными оказались и их рекомендации по преодолению этих кризисов, которое происходило на основе мер структурной, промышленной и научно-технической политики, не вписывающихся в неоклассическую парадигму.

Существует хорошо заметная отрицательная зависимость между применением монетаристской теории и темпами экономического роста. Экономика стран, применяющих рекомендации МВФ, растет в среднем вдвое медленнее, чем остальных[26]. Заметим, что развитые страны никогда не применяли и не применяют рекомендаций МВФ, относясь к нему как к инструменту их общей неоколониальной политики по отношению к зависимым странам. Неслучайно в правительстве США МВФ курирует зам. казначея (министра финансов), отвечающий за взаимоотношения с иностранными государствами. Советы МВФ предназначены для них. Этот двойной стандарт существовал всегда и много раз приводил к масштабным кризисам в развивающихся странах. Применение рекомендаций МВФ ориентировано на обслуживание интересов американского капитала, связанного с ФРС США, эмитирующей мировые деньги.

Наглядным позитивным примером отказа от догм неоклассической доктрины стала политика Л.Эрхарда, автора западногерманского экономического чуда после войны. В отношении рекомендаций монетаристов он писал: «Валюта приобретает примат перед экономикой, которым она никоим образом не владеет. Нашей первой и единственной заботой должно быть экономическое благосостояние, а валютно-технические меры оправданы только тогда, когда они безусловно служат достижению этой цели. Валюта не является чем-то, что стоит на одной ступени с экономикой, она является одним из ее вспомогательных механизмов»[27]. Он считал необходимым расширение кредита для роста производства в ситуации неполного использования имеющихся производственных мощностей. При этом он понимал границы этого расширения: «Между инфляцией и объемом денег, которые находятся в обращении, нет никакой причинной связи, инфляция порождается только тем, что в среднесрочном плане или непосредственно могут возникать доходы от деятельности, которая не приносит реальной пользы экономике»[28].

Еще более четко взаимосвязь между денежным предложением и динамикой производства охарактеризовал Д.Кейнс: «Если имеет место неполная занятость факторов производства, степень их использования будет изменяться в той же пропорции, что и количество денег; если же имеет место их полная занятость, то цены будут изменяться в той же пропорции, что и количество денег»[29].

Из этого, в частности следует, абсурдность проводимой в настоящее время политики Банка России по сокращению денежной массы в реальном выражении в условиях, когда загруженность производственных мощностей составляет в промышленности около 60 %. При этом, вопреки очевидным фактам, Банк России утверждает, что «загрузка производственных мощностей в обрабатывающей промышленности оставалась на высоком уровне. Кроме того, сохранялось действие инфраструктурных и институциональных ограничений. Все это сдерживает темпы роста потенциального ВВП и указывает на ограниченные возможности безынфляционного наращивания производства, если не произойдет его модернизации, а также повышения производительности труда»[30].

Это противоречащее официальной статистике утверждение обосновывается экономико-математическими построениями, использующими простую экстраполяцию наблюдаемых показателей, кривую Филлипса, производственные функции и другие искусственно сконструированные зависимости, традиционно использующиеся монетаристами вопреки их несоответствию реальным взаимосвязям между динамикой производства и денежным предложением. Создается впечатление, что имеющийся в распоряжении Банка России незамысловатый экономико-математический инструментарий попросту подгоняется под монетаристские догмы.

Первая и самая важная из них, выражается в сведении всего разнообразия целей макроэкономической политики к снижению инфляции. Она исходит из постулата, который не подтверждается статистическими исследованиями и, впрочем, не встречается ни в работах Фридмена, ни в работах других известных теоретиков монетаризма, но считается аксиомой для МВФ – чем ниже инфляция, тем выше возможный темп роста производства, и наоборот.

Между тем, считающийся классиком современной экономической теории П.Самуэльсон утверждал: «Будет ли кто-то беспокоиться об инфляции? Будет ли эффективность использованных ресурсов или реального ВНП немного высшей или низшей? Ответ на оба вопроса таков: нет. Инфляция, которая является и сбалансированной, и предусмотренной, не оказывает влияния на реальный объем производства, эффективность или распределение дохода»[31]. Позже В.Полтерович на многочисленных примерах убедительно показал, что умеренная инфляция (до 20 % в год) не является препятствием для экономического роста[32]. В то же время, как показано[33], инфляция свыше 40 % негативно влияет на экономический рост. Прояснить взаимосвязь между инфляцией и экономическим ростом позволили исследования под руководством Р.Нижегородцева[34], выполненные на статистике более 30 стран. Результат обобщения полученных моделей позволяет определить для большинства стран предельно допустимый уровень инфляции, не превышая которого, можно поддерживать устойчивое возрастание темпов роста ВВП. При этом, как замечают авторы, разумные, допустимые пределы изменения ключевых макроэкономических параметров должны быть разными для различных стран, их значения должны определяться конкретными, индивидуальными траекториями экономической динамики.

Вторая догма: как и Фридмен, российские монетаристы убеждены, что инфляция всегда и всюду представляет собой денежный феномен, и бороться с нею нужно лишь ограничительными средствами денежно-кредитной политики. Между тем, еще полстолетия назад даже в моделях монетаристов (в частности, у Л.Харриса и Ф.Кейгена)[35] была установлена возможность инфляции без соответствующего увеличения денежной массы. Выше несостоятельность этой догмы была наглядно показана на типичных примерах поведения хозяйствующих субъектов в современной экономике. Оторванные от реальности монетаристы в своих умозрительных построениях не видят ни производственной сферы, ни НТП. Поэтому они никак не могут понять, что основным фактором инфляции в реальной экономике большинства стран, как и в России, является ценовая политика монополистов. А главным фактором снижения инфляции является банальное снижение издержек и улучшение потребительских качеств товара. И то, и другое определяется научно-техническим прогрессом. А он, в свою очередь, зависит от кредитования инвестиционной и инновационной активности.

Проведенный на обширном статистическом материале анализ отношения объема денежной массы к ВВП развеивает всякие иллюзии относительно необходимости ограничения денежной массы для успешного осуществления макроэкономической стабилизации. Лидерами по данному показателю являлись Япония и Китай, где объем М2 превышает уровень ВВП в 1,5–2 раза[36], где денежная масса в периоды экономического подъема росла на 2040 % в год, сопровождаясь дефляцией.

Исследования, проведенные экспертами Всемирного банка, также опровергли данную догму, показав наличие вполне определенной обратной корреляции между количеством денег в обращении (денежная масса в процентном отношении к ВВП) и уровнем инфляции: чем меньше денег в обращении, тем выше, судя по межстрановым сопоставлениям, темпы инфляции[37]. Этот факт, противоречащий привычным монетаристским представлениям, объясняется следующим образом.

В логике реальных взаимоотношений между предприятиями ограничительная денежная политика, ориентированная на сокращение денежной базы, влечет за собой не столько сокращение объема денежной массы, сколько ухудшение ее качества. Нехватка денег компенсируется взаимосвязанными производственной кооперацией предприятиями эмиссией денежных суррогатов – различных долговых обязательств, которые смягчают кризис неплатежей. В России, например, в середине 90-х годов совокупный объем «квазиденег» в обращении достигал, по некоторым оценкам, половины всего объема денежной массы, а в отдельных отраслях составлял 80–90 % совокупного объема операций российских предприятий[38]. Замена денег суррогатами не позволяет обеспечивать полноценное финансирование воспроизводства и инвестиций, следствием чего становится углубление экономического спада. Это, наряду с увеличением рисков неплатежей, влечет повышение инфляции.

В книге «Политическое измерение мировых финансовых кризисов»[39] убедительно показана отрицательная обратная связь между инфляцией и уровнем монетизации экономики – чем выше насыщенность экономики деньгами, тем ниже уровень инфляции и наоборот. Не только постсоветские государства, но и европейские страны, проводившие наиболее резкое ограничение количества денег в обращении (Болгария и Румыния), испытали и наибольшие проблемы как с инфляцией, так и с преодолением спада производства. Многие из этих стран затем прибегали к расширению денежной эмиссии для стимулирования роста экономики вопреки монетаристским догмам финансовой стабилизации.

Последние исследования Р.Нижегородцева и Н.Горидько[40] выявили U-образную взаимосвязь между денежной массой и инфляцией. На основе эмпирических данных по многим странам они установили однозначное подтверждение реальностями развития современных хозяйственных систем того факта, что избыток и нехватка денежной массы одинаково опасны для стабильности денежного обращения. Они в равной степени препятствуют эффективному управлению инфляционными процессами. Иначе говоря, стабилизация денежных рынков требует, чтобы объем денежной массы был не слишком мал, и не слишком велик, поскольку и в том и в другом случае неизбежно нарастание инфляции. Темп инфляции должен быть минимален при некотором среднем, умеренном количестве денег в обращении.

Таким образом, связь между темпами инфляции и объемом денежной массы является нелинейной. Представления о нелинейном характере взаимосвязей в современных экономических системах наконец начинают распространяться и на монетарную сферу, которая до недавнего времени была в известной мере изолирована от исследований в области нелинейной динамики. Этот вывод в полной мере распространяется на Россию. Для российской экономики, как и для других стран мира, характерны периоды, в которые усилиями Центробанка и правительства по борьбе с инфляцией сжимается объем денежной массы. Это приводит к дефициту ликвидности, что, в свою очередь, обуславливает рост коммерческой учетной ставки, выражающей цену денег. В результате темп инфляции не снижается, а растет. Дополнительная эмиссия денежных средств позволяет преодолеть дефицит ликвидности в экономике, учетная ставка падает, и вместе с ней снижаются темпы инфляции. Таким образом, мы получаем кривую, подобную той, которая изображена на рис. 1.

Рис. 1. Зависимость темпов инфляции от логарифма объема денежной массы

(Источник: Р.Нижегородцев, Н.Горидько)

Наконец, третья догма и итоговый вывод монетарной теории сводится к возражению против любого вмешательства государства в экономическую деятельность, поскольку это, по убеждению Фридмена, угрожает консенсусу в области распределения доходов, который служит моральной основой свободного общества. Это, однако, не мешает монетаристам предлагать «политику доходов» для сдерживания роста заработной платы и обеспечения таким образом, как им кажется, низкого уровня инфляции. Результатом этой политики в России стало многократное падение реальной зарплаты и, привязанных к ее уровню пенсий и социальных выплат, что по сути означало геноцид населения, численность которого относительно потенциального уровня при нормальных условиях воспроизводства сократилась в 90-е годы на 12 млн. чел[41]. Эта догма дополняется рекомендациями по сокращению бюджетных расходов и отказу от кредитования бюджетного дефицита. Последний, по мнению монетаристов, должен финансироваться исключительно из неэмиссионных источников: внутренних и внешних займов, размещаемых на финансовых рынках.

Заметим, что в США, ЕС и Японии, наоборот, дефицит бюджета покрывается как раз за счет денежной эмиссии под долговые обязательства государства. Более того, на последние приходится основная часть обеспечения этих мировых валют. По сути, это означает, что монетаристы пытаются запретить другим странам эмитировать свои валюты для собственных нужд, чтобы заставить их финансировать долговые обязательства США и других эмитентов мировых резервных валют. Именно к этому, по сути, сводится финансирование дефицита бюджета за счет внешних займов, гарантом погашения которых являются валютные резервы стран-заемщиков. Если же внутренние займы не поддерживаются соответствующим объемом денежной эмиссии, то финансирование дефицита бюджета происходит за счет сокращения инвестиций, что автоматически влечет замедление экономического роста. Получается, что монетаристы своими рекомендациями вынуждают национальные денежные власти обслуживать дефицит бюджета и кредитовать экономику стран-эмитентов мировых валют, которые проводят прямо противоположную их рекомендациям политику безграничной денежной эмиссии.

Из сказанного выше следует, что придуманная полвека назад в США монетаристская теория применяется исключительно для внешнего потребления зависимыми странами. Выражаясь современным языком, она применяется денежными властями США в качестве когнитивного оружия, поражающего сознание элиты туземных стран в целях навязывания им нужной американскому капиталу макроэкономической политики.

Глава 2. Политика экономического самоубийства

В России уже в первый год проведения монетаристской политики падение ВВП составило 15 %, а реальной зарплаты – более 30 %. За один 1992-й год по объему промышленного производства Россия откатилась на 12 лет назад. В период 1991–1998 гг. уровень производства в России сократился на 42 %, став меньше, чем в любой из стран «семерки», вдвое меньше, чем в Индии и вчетверо меньше, чем в Китае. В целом доля российского ВВП в мировом выпуске сократилась почти вдвое – с 5,5 % в 1990 году до 3,0 % в 1995 году и 2,7 % в 2001 году. Еще в большей степени сжался объем инвестиций в основной капитал, который упал в первые годы реформ почти впятеро и до сих пор остается вдвое ниже дореформенного уровня.

В течение всего периода применения навязанной монетаристами политики шоковой терапии, вплоть до конца 1990-х, происходило устойчивое падение объемов производственной деятельности и инвестиций в основной капитал, так же как и показателей экономической эффективности. Существенно ухудшилась структура производства в отличие от других успешно развивающихся стран, наращивающих производство товаров с высокой добавленной стоимостью, в России поддержание ВВП обеспечивалось главным образом экспортом энергоносителей и ростом торговли импортными товарами. В структуре промышленного производства резко выросла доля топливно-энергетического и химико-металлургического комплексов при сокращении доли машиностроения.

Наибольшие разрушения произошли в наукоемкой промышленности, инвестиционном и сельскохозяйственном машиностроении, в легкой промышленности и производстве промышленных товаров народного потребления, где уровень производства упал на порядок, а также в отраслевой науке. При этом если объем российского ВВП стал меньше, чем США в 7 раз (по паритету покупательной способности), то объем производства наукоемкой продукции – более чем в сотню раз.

Крайне болезненно монетаристскую политику пережили производители конечной продукции, столкнувшиеся с резким ростом издержек из-за разрушения десятилетиями складывавшихся кооперационных связей и острой конкуренцией со стороны импорта. В различных отраслях глубина падения производства была пропорциональна его сложности и, соответственно, величине добавленной стоимости. В наибольшем упадке оказались отрасли, которые могли бы составить основу социально ориентированной рыночной экономики и стать движущей силой ее подъема, обеспечивая связь роста внутреннего производства и спроса. Правильно организованный переход к рыночной экономике мог бы обеспечить повышение их эффективности и расширение производства, что позволило бы не только избежать чрезмерного уровня безработицы в регионах с высокой концентрацией наукоемкой и обрабатывающей промышленности, но и превратить их в локомотивы экономического роста и центры роста занятости.

Примитивизация структуры экономики сопровождалась деградацией почти всех ее отраслей, выразившейся в снижении производительности труда, росте энергоемкости, падении фондоотдачи. Разрушение воспроизводственных механизмов влекло прекращение инвестиционной активности и переход к режиму проедания ранее накопленного потенциала. За исключением торговли, финансового сектора, телекоммуникаций, во всех отраслях экономики происходило старение основных фондов, падение эффективности и ухудшение структуры выпуска производимой продукции.

До сих пор, спустя четверть века после начала радикальных реформ, практически по всем показателям эффективности производства нынешняя российская экономика выглядит существенно хуже советской образца 1990 года. Любой объективный исследователь, умеющий видеть временные связи и строить причинно-следственные зависимости, не может не признать очевидное – экономическая катастрофа в России стала следствием монетаристской политики.

Парадоксы проводившейся в России денежно-кредитной политики войдут в историю как самые нелепые курьезы. Как, к примеру, объяснить здравомыслящему человеку ситуацию, при которой чем больше валютные поступления от экспорта нефти, тем меньше денежных ресурсов остается в распоряжении российских предприятий? Чем больше приток иностранных инвестиций, тем меньше возможности внутренних накоплений. Чем больше профицит бюджета, тем выше государственный внутренний долг.

Эти парадоксы заключены в самой технологии планирования денежного предложения, суть которой вплоть до финансового кризиса 2008 года сводилась к ежегодному планированию прироста денежной массы исходя из целевых установок по ограничению инфляции и весьма туманных предположений в отношении изменения скорости обращения денег. Установив ориентир по приросту денежной массы, денежные власти затем изымали с рынка объем денег, превышавший эту величину. При этом получателями эмитированных денег были обладатели продававшейся на рынке валюты (экспортеры и иностранные кредиторы и инвесторы), а изъятие «избыточных» денег велось у бюджетной системы за счет занижения зарплаты и расходов на социально-экономическое развитие.

К примеру, на 1 января 2006 года на 2,270 трлн. находившихся в обращении рублей денежной базы ЦБ планировал 5,191 трлн. рублей международных резервов. Это означало, что денежные власти искусственно сужали объем денежного предложения более чем вдвое, даже по сравнению с самой консервативной моделью денежной политики, известной как «валютное правление» (когда страна жестко привязывает объем денежной базы к величине валютных резервов).

В конечном счете денежная политика в России стала совершенно абсурдной. Если представить, что Россия отказалась бы от ЦБ и своей национальной валюты, выяснилось бы, что денег стало бы вчетверо больше, инфляция – в три раза меньше, а кредиты – вдвое дешевле и доступнее.

За некомпетентность руководителей ЦБ и экономического блока правительства страна расплатилась колоссальными упущенными возможностями экономического роста и снижением доходов населения. Привязка денежной эмиссии к приросту валютных резервов при количественном ограничении денежной массы повлекла отток денег из большей части производственной сферы, ориентированной на внутренний рынок, которая в отсутствие доступа к кредиту вынуждена была изыскивать средства для развития за счет занижения оплаты труда. Чудовищный спад производства и хроническая депрессия в большей части отраслей обрабатывающей промышленности, строительстве и сельском хозяйстве – прямой результат проводившейся денежно-кредитной политики[42].

Из миллионов граждан и сотен тысяч предприятий, занимающихся хозяйственной деятельностью, лишь ничтожная часть получила доступ к кредитам. Последние предоставлялись под завышенные проценты и требования залогового обеспечения на короткие сроки и на невыгодных условиях. Подавляющее большинство предприятий были вынуждены развиваться только за счет собственных средств – доля банковского кредита в финансировании инвестиций крупных и средних предприятий длительное время не превышает одной пятой. Для малого бизнеса кредит оставался практически недоступным. Неразвитость системы кредитования предпринимательской деятельности и практически полное отсутствие механизмов долгосрочного кредитования производственной сферы – прямое следствие заскорузлой политики финансовых властей, не выполнявших свою главную функцию в рыночной экономике по организации кредита.

Банк России ухитрился стать антицентробанком, выполняя свою главную функцию с точностью до наоборот. Ведь смысл самого существования Центробанка заключается в осуществлении монополии государства на организацию денежного обращения и денежной эмиссии в целях обеспечения благоприятных условий для экономического развития. В число этих условий, помимо стабильной валюты, входит наличие доступного кредита, механизмов аккумулирования сбережений и их трансформации в долгосрочные инвестиции, технологий устойчивого рефинансирования расширенного воспроизводства. Российский же ЦБ вместо организации предложения денег для кредитования экономического роста занимался их изъятием из экономики, тормозя и искусственно сдерживая тем самым экономический рост.

Такого еще не было в экономической истории – российская денежная власть ухитрилась монополию государства на организацию денежного предложения из важнейшего двигателя экономического роста превратить в тормоз. В этой макроэкономике абсурда выжить могли лишь предприятия, экспортирующие свою продукцию и кредитовавшиеся за рубежом, не завися тем самым от денежных властей. Неудивительно, что почти все отрасли производственной сферы, ориентированные на внутренний рынок, оставались в депрессии и продолжали мучительно умирать – живительный поток иностранных источников кредита до них не доходил.

Дождь нефтедолларов, который обрушился на Россию в нулевые годы, вместо того, чтобы подпитать российскую экономику, мутным потоком уходил за рубеж, а денежные власти, вместо того чтобы бороться с вывозом капитала, активно этому способствовали. Они отменили валютный контроль, ввели стерилизацию «нефтяных доходов» бюджета, которые тоже направляли за рубеж для приобретения американских долговых обязательств. Денежная политика по сути свелась к перекачке нефтегазовой ренты в кредитование госрасходов США и других стран НАТО.

При такой политике не только увеличение доходов, но и наращивание экспорта оказывается для экономического роста бесполезным. Ведь чем больше в страну поступило валютной выручки, тем больше эмитировалось рублей для ее приобретения Центробанком, и тем больше становилась величина стерилизации денежной массы. В той мере, в которой валютную выручку ввозили нефтегазовые компании, деньги изымались из государственного бюджета и из банковской системы с целью их замораживания в Стабфонде и долговых обязательствах ЦБ.

При такой политике бесполезными оказываются и иностранные инвестиции, ведь, согласно логике монетаризма, чем больше капитала вложат в приобретение акций российских предприятий иностранные инвесторы, тем больше будет прирост валютных резервов и денежная эмиссия под их увеличение, и тем больше денег будет стерилизовано денежными властями. Выходит, что приток иностранного спекулятивного капитала на финансовый рынок оборачивался увеличением стерилизации денег посредством налогово-бюджетной системы и оттоком денег из реального сектора экономики.

При такой политике невозможно нормальное развитие банковской системы. Неудивительно, что суммарные активы всех российских коммерческих банков остаются в несколько раз меньше активов любого их крупных банков США, ЕС или Японии. Эта карликовость российских банков была предопределена политикой денежных властей. Поскольку ЦБ жестко ограничивал денежное предложение и не создал систему рефинансирования коммерческих банков, рост последних был жестко ограничен общим пределом роста денежной массы, устанавливаемым денежными властями. В результате коммерческие банки не могли удовлетворить растущий спрос на кредиты. Их наиболее благополучные клиенты, достигая уровня международной конкурентоспособности, переходили на кредитование за рубежом.

Искусственно сдерживая денежное предложение и удерживая ставку рефинансирования на уровне, существенно превышавшем рентабельность внутренне ориентированных секторов экономики, Центробанк ограничивал спрос на деньги краткосрочными спекулятивными операциями и сверхприбыльными отраслями. Своей политикой ЦБ подталкивал конкурентоспособные предприятия к кредитованию за границей, подрывая тем самым возможности роста отечественной банковской системы и финансового рынка. Это вело к риску поглощения российского финансового рынка иностранным капиталом.

Нетрудно подсчитать чистый эффект этой странной макроэкономической политики. Правительство РФ ссужало деньги российских налогоплательщиков зарубежным заемщикам под 4–5 %, а российские заемщики вынуждены были там же занимать изъятые у них денежные ресурсы под 8–15 % годовых. Ущерб от такой политики составлял многие миллиарды долларов ежегодно. Получается, что чем больше приток иностранной валюты в страну, тем меньше спрос на кредиты национальной банковской системы и тем больше российские предприятия занимают за рубежом.

К настоящему времени неэквивалентный внешнеэкономический обмен между Россией и мировой финансовой системой превышает 50 млрд. долл. в год. Всего же финансовый трансфер из российской экономики в мировую составляет 120–150 млрд. долл. (Рис. 2).

Во многом он предопределяется офшоризацией российской экономики, ставшей следствием переключения спроса на кредиты на зарубежные источники, что потребовало перемещения туда же залоговой и расчетной базы. Этот процесс оправдывается еще одной догмой монетаристской теории – о либерализации внешнеэкономической деятельности, включая отмену валютного контроля. Следование этой догме повлекло вывоз капитала в объеме свыше триллиона долларов, из которых половина осела в офшорах, ставших важным элементом воспроизводства российской экономики.

В отсутствие валютного контроля в условиях кризисного сжатия общей балансовой стоимости российского фондового рынка возникает угроза перехода заложенных активов российских компаний в собственность их иностранных кредиторов. Она уже реализовалась по отношению к половине российской промышленности, многие отрасли которой перешли под контроль нерезидентов (Рис. 3).

Рис. 2. Оценка трансферта России в пользу мировой финансовой системы

(Источник: данные платежного баланса)

Эта угроза усиливается по отношению ко всей российской экономике вследствие нарастающей монетизации финансовой пирамиды американских долговых обязательств, сопровождающейся одновременно резким ростом эмиссии и вывозом долларов за пределы США для приобретения реальных активов. В отсутствие мер по защите своей финансовой системы российская экономика будет поглощаться иностранным капиталом и лишится способности к самостоятельному развитию, что обрекает ее на ухудшение позиции при любом из сценариев дальнейшего развертывания глобального кризиса.

Рис. 3. Доля иностранного капитала в отраслях промышленности России (2010–2014 гг.)

(Источник: В.Овсянников, А.Цыпин)

Именно к таким результатам приводило следование подобной политике, навязываемой МВФ, в ходе предыдущих финансовых кризисов. В условиях привязки денежной эмиссии к приобретению иностранной валюты отток иностранного капитала парализует финансовую систему, влечет неплатежи между предприятиями и в бюджет, неконтролируемую девальвацию национальной валюты, утрату ликвидной части валютных резервов, спад производства и галопирующую инфляцию. Многократно подешевевшие активы затем скупаются иностранным капиталом, национальная экономика теряет самостоятельность и колонизируется связанными с зарубежными эмиссионными центрами транснациональными корпорациями.

Как пророчески предупреждал Д. Митяев, нет сомнений, что возобновление политики макроэкономической стабилизации монетарными методами (борьба с инфляцией путем «стерилизации» денежной массы и сокращения госрасходов) приведет к стандартным, многократно проверенным в десятках стран, последствиям: углублению экономического спада, параличу банковской системы, сужению коридора возможностей до «форточки» наращивания внешнего долга[43].

В ходе первого этапа глобального кризиса в 2008–2009 гг. Россия потеряла треть валютных резервов, падение промышленного производства превысило 10 %, инвестиции сократились на 15 %, втрое упал фондовый рынок, утрачено доверие к национальной валюте, инфляция подскочила до 18 %. Разорились сотни тысяч граждан, взявших потребительские и ипотечные кредиты в иностранной валюте, выросла вынужденная безработица. Втрое ухудшились финансовые результаты деятельности предприятий, резко снизилась их платежеспособность. Возникла серьезная проблема по обслуживанию и погашению внешнего долга российских банков и корпораций, величина расходов на которые в 2009 году составила 136,1 млрд. долларов; в 2010 году еще 86,7 млрд. долларов; а после 2010 года – 274,8 млрд. долларов[44]. Глубина кризиса в российской экономике оказалась существенно выше, чем в других ведущих странах мира и большинстве государств СНГ. Из последних только Украина продемонстрировала худшие макроэкономические показатели. Если в России падение ВВП составило, по данным Минэкономразвития, 7,9 %, а на Украине – 15,1 %, то по СНГ в целом – 7 %, по ЕС – 4,1 %, в США – 2,4 %[45].

При этом российская антикризисная политика оказалась самой дорогостоящей. Согласно данным Счетной палаты РФ, совокупные расходы на преодоление кризиса с учетом кредитных ресурсов составили 10 трлн. рублей, т. е. 25 % ВВП 2008 года. Если присовокупить сюда 200 млрд. долл. из центробанковских резервов, которые ушли на поддержку рубля, сумма достигнет 16 трлн. рублей или 40 % ВВП. Сравнимые расходы в группе крупных держав осуществлены только в Китае – 13 % и Соединенных Штатах – 20 % ВВП с учетом всех расходов ФРС. Как справедливо отмечает О.Дмитриева[46], результаты активности по противодействию глобальному финансово-экономическому кризису оставляют желать лучшего. У нас самый большой спад ВВП среди как стран-экспортеров нефти и газа, так и государств «двадцатки», а также самый высокий уровень инфляции (Табл. 1).

Неудивительно, что не только российские независимые аналитики, но и эксперты Всемирного банка квалифицируют результативность антикризисной работы в РФ как одну из самых низких. Тому несколько причин. Первая – в «перевернутой» структуре задействованных ресурсов. Судя по правительственному отчету и данным Счетной палаты, 85–88 % этих ресурсов пошли на поддержку финансовой системы, игру на фондовом рынке и на спасение «олигархов», а на помощь реальному сектору экономики соответственно, 12–15 %. При этом основную часть полученных от Банка России антикризисных кредитов коммерческие банки конвертировали в валютные активы, выведя эти средства из обращения и сыграв на валютном рынке против рубля.

Вторая причина – неправильный выбор форм антикризисной поддержки и конкретных ее приоритетов, а также неэффективность бюджетных механизмов реализации последних[47].

К сожалению, из этих ошибок так и не было сделано выводов. Напротив, неадекватная оценка той антикризисной программы как успешной влечет повторение этих ошибок в еще более разрушительном виде. Главным источником финансирования антикризисных мер 2008–2009 годов была кредитная эмиссия ЦБ. Сегодня финансирование антикризисных мер ведется за счет средств бюджета, вследствие чего происходит его секвестирование. Наиболее ценные для оживления производства бюджетные расходы на госзакупки и инвестиции замещаются субсидиями банкам, значительная часть которых вновь идет на валютные спекуляции.

На фоне падения производства, инвестиций и внешнеторгового оборота многократно вырос объем спекулятивных операций на валютном сегменте МБ (Рис. 4).

Рис. 4. Доля нерезидентов на российском фондовом рынке

Выделяемые ЦБ на рефинансирование коммерческих банков кредиты вновь направляются последними на приобретение валютных активов (Рис. 5).

Это стало естественным следствием действий ЦБ по повышению процентных ставок многократно выше рентабельности производственной сферы и уходу с валютного рынка. Первое действие переключило денежные потоки из каналов воспроизводства в спекулятивное обращение; второе передало контроль над валютным рынком в руки спекулянтов, которые использовали его для манипуляций курсом рубля в целях извлечения сверхприбылей на его колебаниях. В свою очередь, последовательное повышение процентной ставки повлекло сокращение кредита и сжатие денежной массы, следствием чего, как всегда, стало падение производства и инвестиций (Рис. 6).

Рис. 5. Динамика чистых иностранных активов и чистой задолженности перед ЦБ РФ кредитных организаций (трлн. рублей)

Рис. 6. Снижение прироста инвестиций при сокращении прироста денежной массы

(Источник: Банк России, Росстат)

Одновременно денежные власти бросили рубль в свободное падение, которое породило инфляционную волну. Эти решения денежных властей закономерно вогнали российскую экономику в стагфляционную ловушку на фоне оживления мировой экономики, включая наших основных партнеров – Китай и ЕС.

Если кризис 2008 года был спровоцирован внешними причинами, то нынешний – сугубо действиями денежных властей. В 2014 году политика ЦБ повлекла сжатие денежной массы на 3 триллиона рублей. Правительство выделяет за счет резервов бюджетной системы на антикризисные меры чуть более триллиона рублей, сокращая при этом бюджетные расходы. В результате происходит общее сокращение денежной массы на 2 триллиона, что влечет втягивание экономики все глубже в стагфляционную ловушку по спирали: падение спроса – падение производства – падение доходов – падение спроса…

В 2015 году, на новом витке этой стагфляционной спирали после сжатия Банком России денежной базы на 12 % в реальном выражении, сокращение денежной массы составило 7 % в реальном выражении, конечного спроса – на 10 %, ВВП в целом – около 4 %. В 2016 году, согласно официальным прогнозам, экономика России опустится еще на виток ниже: ЦБ планирует дальнейшее сокращение денежной базы и массы в реальном выражении на 4,5 % и 1,5 %, соответственно, при сокращении ВВП на 1 %.

Это скольжение экономики вниз по инфляционной спирали не могут остановить предпринимаемые правительством антикризисные меры, поскольку они не затрагивают причин падения инвестиционной и деловой активности, вызванных ошибками ЦБ. Не вызывает сомнения, что следствием объявленных правительством новых антикризисных мер в прежнем русле сокращения государственных расходов и сжатия денежного предложения станет дальнейшее углубление падения производства и деградация экономики.

Подъем экономики, который по объективному состоянию факторов производства в 2014 году должен был составить 3–5 % прироста ВВП, был остановлен последовательным повышением ключевой ставки ЦБ сверх уровня средней рентабельности реального сектора экономики. Это повышение было сделано в соответствии со стандартной рекомендацией МВФ снижать инфляцию путем повышения ставки процента. Ниже приводятся выдержки из Заключения миссии МВФ в России в сентябре 2014 года, касающиеся денежно-кредитной политики с выделением рекомендаций, реализованных Центробанком.

…Геополитические противоречия оказывают замедляющее воздействие на российскую экономику, которая и без того ослаблена за счёт структурных ограничений. В подобной ситуации поддержание жёсткой (сдерживающей) макроэкономической политики и ограничений могло бы помочь снизить риски дальнейшего ухудшения ситуации. ЦБ России имеет смысл продолжить курс на ужесточение ДКП и поднять процентные ставки с целью снижения инфляции и продолжения своего движения в сторону таргетирования инфляции, достижимого в рамках полностью гибкого курсообразования. В то время, как по прогнозам налогово-бюджетная политика в 2015 г. продолжит оставаться умеренно жёсткой, России требуется дальнейшая фискальная консолидация (ужесточение) в ближайшие годы. Функциональная и операционная независимость ЦБ РФ должна быть защищена и гарантирована (властями), а соблюдение и следование «бюджетному правилу» должно быть продолжено.

Повышение потенциала экономического роста в России требует смелых структурных реформ и дальнейшей глобальной интеграции.

Экономические перспективы представляются неблагоприятными. Ожидается, что рост ВВП составит всего 0,2 % в 2014 году и 0,5 % в 2015 году. Несмотря на замедление темпов роста, ожидается, что нереализованный потенциал экономики (отрицательный разрыв выпуска) будет ограниченным из-за структурных препятствий росту.

Сохранение и поддержание стабильной и предсказуемой макроэкономической политики имеет решающее значение для поддержки доверия к экономике, особенно в текущих условиях. Эта задача включает соблюдение бюджетного правила, дальнейшие шаги по переходу к таргетированию инфляции с опорой на режим полностью гибкого обменного курса, а также размещение средств Фонда национального благосостояния только при соблюдении надлежащих мер предосторожности. Россия обладает значительным запасом прочности в виде большого размера международных резервов, положительной чистой международной инвестиционной позиции, низкого уровня государственного долга, а также небольшого дефицита бюджета. Однако, учитывая неопределенность относительно дальнейшего сохранения геополитической напряженности и устранения основополагающих структурных проблем, разумное использование этих буферных запасов имеет решающее значение для обеспечения устойчивости экономики.

Для снижения инфляции потребуется ужесточение денежно-кредитной политики. Банк России в последние месяцы принял надлежащие меры, повысив процентные ставки по своим операциям и возобновив переход к большей гибкости обменного курса. Однако темпы базовой инфляции ускорились, вследствие чего для стабилизации и сдерживания инфляционных ожиданий потребуется дальнейшее ужесточение денежно-кредитной политики. Повышение процентных ставок также поможет ограничить отток капитала, особенно в условиях сокращения ликвидности на мировых рынках, и уменьшить дефицит ресурсов в банковской системе путем установления устойчиво положительных реальных процентных ставок по операциям Банка России.

Следует обеспечить сохранение операционной независимости Банка России.

Хотя широкое участие заинтересованных сторон в определении среднесрочных целей по инфляции желательно, за реализацию мер политики, направленных на достижение целевых показателей по инфляции, должен отвечать исключительно Банк России. Определение четких полномочий будет иметь ключевое значение для обеспечения убедительного перехода к режиму таргетирования инфляции.

Приоритетными задачами остаются укрепление надзора и усиление мер по обеспечению финансовой стабильности. Банки и корпоративный сектор находятся в сложных условиях в связи со слабостью экономики, ограниченностью доступа к внешнему финансированию и удорожанием кредитных ресурсов внутри страны. Имеющиеся международные валютные резервы в сочетании с надлежащими ответными мерами монетарной политики Банка России пока сдерживают финансовую нестабильность. Тем не менее текущая неопределенность даже в краткосрочной перспективе может вызвать трудности для отдельных банков и компаний. В случае серьезного сжатия ликвидности следует на временной основе предоставить отвечающим требованиям контрагентам механизмы чрезвычайного финансирования при наличии надлежащего залогового обеспечения, а стоимость использования таких механизмов следует установить на таком уровне, чтобы он был привлекательным только в стрессовые периоды. При возникновении сбоев в функционировании финансового рынка и чрезмерной волатильности обменного курса рубля следует также проводить валютные интервенции, но не устанавливать в качестве целевого показателя какой-либо определенный уровень обменного курса.

Предполагаемый в 2015 году курс налогово-бюджетной политики является обоснованно и умеренно нейтральным.

Предложенный федеральный бюджет, соответствующий бюджетному правилу, предполагает некоторое ослабление налогово-бюджетной политики в 2015 году. Однако это ослабление компенсируется некоторым ужесточением политики на уровне субфедеральных бюджетов, что создает должный баланс между необходимостью в осуществлении консолидации в среднесрочной перспективе, учитывая сохранение ненефтяного дефицита на уровне, близком к исторически максимальным значениям, и необходимостью проведения налогово-бюджетной политики, направленной на оказание поддержки экономическим агентам в условиях текущего замедления.

Следование сформированным принципам налогово-бюджетной политики является критически значимым. Бюджетное правило должно стать основным фактором обеспечения доверия к макроэкономической политике государства. Руководству России необходимо противостоять растущим запросам в области увеличения бюджетных расходов и сократить масштабы государственных инвестиций, чтобы удовлетворить имеющиеся крупные потребности в финансировании инфраструктурных проектов. Вполне допустимым является направление средств Фонда национального благосостояния на внутренние инфраструктурные проекты при условии, что такое финансирование будет осуществляться в рамках бюджетного процесса и при соблюдении надлежащих мер предосторожности. Отказ от направления взносов в накопительную часть пенсионного обеспечения подрывает жизнеспособность пенсионной системы, дестимулирует формирование пенсионных сбережений и ослабляет доверие к бюджетному правилу.

В условиях растущей неопределенности ключевое значение имеют структурные реформы. Санкции, ответные санкции и повышенная неопределенность приводят к дополнительному государственному вмешательству в экономику, замедлению реализации структурных реформ, а также снижению возможностей по интеграции в мировую экономику. Необходимо, чтобы меры, направленные на снижение воздействия геополитической неопределенности, не приводили к усугублению существующих диспропорций в экономике. Даже если в следующем году неопределенность исчезнет, по прогнозам, внутренний спрос и потенциальный рост останутся слабыми в среднесрочной перспективе в результате недостаточных объемов инвестиций и снижения производительности.

Согласно прогнозам МВФ, рост ВВП России составит около 1,2 % в 2015 году и достигнет 1,8 % в 2019 году, но риски ухудшения прогнозов будут присутствовать. Структурные реформы должны создать надлежащие стимулы для роста инвестиций и распределения ресурсов, обеспечивающего повышение эффективности. Как и прежде, ключевое значение для оживления экономического роста имеют защита прав собственности инвесторов, снижение торговых барьеров, борьба с коррупцией, возобновление программы приватизации, повышение конкуренции и улучшение делового климата, а также продолжение усилий по интеграции в мировую экономику.

Банк и правительство России последовательно претворяют эти рекомендации МВФ в жизнь уже полтора года с закономерным результатом падения инвестиций и производства более глубоким, чем прогнозировал МВФ. И чем дольше денежные власти будут следовать этим рекомендациям, тем глубже будет падение производства и деловой активности в целом, за исключением спекулятивного сектора, временное вздутие которого втянет и обесценит оставшиеся сбережения.

Как уже говорилось выше, на практике такая политика приводит к попаданию экономики в стагфляционную ловушку. За последние два десятилетия проведены многочисленные исследования, свидетельствующие о том, что повышение процентной ставки и сжатие денежной массы всегда и везде влекут падение производства и инвестиций, а также банковский кризис и лавину банкротств[48]. Кроме того, в наших условиях демонетизации и монополизации экономики они сопровождаются не снижением, а повышением инфляции.

Второй грубой ошибкой ЦБ стал переход к свободному плаванию курса рубля. Его руководство обосновывало это решение как якобы необходимое для перехода к политике таргетирования инфляции. Однако это утверждение является не более чем домыслом МВФ, советам которого, вопреки здравому смыслу, доверились российские денежные власти. Не существует научного доказательства необходимости свободного плавания курса валюты при таргетировании инфляции. Наоборот, в условиях чрезмерной открытости российской экономики, зависимости ее экспорта от нефтяных цен и высокой доли импорта на потребительском рынке свободное курсообразование несовместимо с обеспечением макроэкономической стабильности. Колебание цен на мировом рынке, атака финансовых спекулянтов или любое другое изменение внешнеэкономических условий может опрокинуть планы по достижению целевого уровня инфляции.

Следует заметить, что свободное плавание курса национальной валюты имеет место в весьма небольшом числе стран. Из развитых – только в Норвегии, имеющей значительный приток валютной выручки от экспорта углеводородов. Денежные власти этой страны озабочены нейтрализацией его повышательного давления на курс национальной валюты при помощи механизма стерилизации, который по сути и обеспечивает баланс на валютном рынке. Режим свободно плавающего валютного курса и режим инфляционного таргетирования, согласно доминирующим в настоящий момент подходам, должны рассматриваться независимо друг от друга. Ни один из этих режимов в развитых странах не указывается сегодня ни в качестве элемента, ни в качестве условия для введения другого режима.

В западной экономической литературе режим инфляционного таргетирования сегодня также, как правило, рассматривается вне его связи с режимом свободно плавающего курса[49]. Подавляющее большинство стран с куда более диверсифицированной и устойчивой экономикой, чем российская, не рискуют переходить к свободному курсообразованию, поскольку это несовместимо с азами научных представлений об управлении. Как уже говорилось, чем сложнее объект управления, тем больше параметров и рычагов управления необходимо применять для его удержания в желаемом состоянии. Для российской же экономики отказ от контроля над курсом рубля можно сравнить с отказом от использования тормозов в автомобиле. Тем не менее в «Основных направлениях единой государственной денежно-кредитной политики на 2009 год и период 2010 и 2011 годов» постулировалась жесткая связь свободно плавающего валютного курса, инфляционного таргетирования, повышения роли процентной ставки ЦБ РФ: «Режим свободно плавающего валютного курса необходим для введения таргетирования инфляции в полном объеме».[50]

Режим свободно плавающего валютного курса Банк России в настоящий момент определяет, ссылаясь на классификацию МВФ: «Режимом свободно плавающего валютного курса согласно классификации Международного валютного фонда может быть определен действующий режим плавающего валютного курса, в котором центральным банком валютные интервенции осуществляются в исключительных случаях суммарно не более 3 раз в течение полугода при длительности каждого периода интервенирования не более 3 дней. При этом информация, подтверждающая соблюдение данных требований, должна быть доступна для Международного валютного фонда, иначе режим классифицируется как режим плавающего валютного курса». Звучит как гарантия для спекулянтов, наживающихся на манипулировании курсом национальной валюты. Если полицейскому запрещают появляться на торговой площади чаще, чем 18 дней в году и при этом он должен предупредить об этом, то мошенники могут спокойно обчищать карманы граждан оставшиеся 347 дней.

Таким образом, вопреки теории, опыту стран с развитой рыночной экономикой и просто здравому смыслу, сочетание двух охарактеризованных выше ошибок привело к тому, что, объявив о переходе к таргетированию инфляции, ЦБ достиг прямо противоположных результатов – инфляция подскочила вдвое, надолго подорвано доверие к национальной валюте и самому регулятору. Имея 6–8 %-й потенциал ежегодного прироста ВВП и инвестиций, экономика России искусственно загнана в стагфляционную ловушку. Денежные власти ориентируют ее на 5 %-е падение при 15 %-й инфляции. При этом не исключается еще худший сценарий, чреватый дефолтом крупных российских заемщиков в случае продолжения оттока капитала и падения нефтяных цен.

Указанные ошибки дополняет еще одна догма – отказ от использования даже избирательных валютных ограничений, следование которой оборачивается гигантской утечкой капитала, поощряет коррупцию, влечет офшоризацию экономики и ее чрезвычайную уязвимость от внешних угроз. Несостоятельность этой догмы, ориентированной на обеспечение интересов иностранного спекулятивного и офшорного капитала, коррупционеров и организованной преступности, доказана как научными исследованиями, так и практическим опытом[51]. Избирательное валютное регулирование и ограничения на трансграничное движение капитала практикуется подавляющим большинством стран, включая США. На системном уровне оно ведется нашими партнерами по БРИК, весьма преуспевшими в привлечении прямых иностранных инвестиций. Доказана необходимость валютного контроля для отражения спекулятивных атак и обеспечения макроэкономической стабильности. Отмена валютного регулирования и контроля легализовала утечку капитала и, как уже указывалось выше, втянула Россию в ловушку неэквивалентного внешнеэкономического обмена более чем на 100 млрд. долл. в год, поставила финансовую систему в зависимость от внешних источников капитала.

Эти ошибки стали возможны вследствие игнорирования руководством ЦБ рекомендаций научного и делового сообщества, грубого нарушения им своих конституционных обязанностей, а также слепого следования рекомендациям Вашингтонских финансовых организаций. Политика ЦБ предопределила уязвимость российской экономики от санкций США и ЕС. Собственно, последние и были рассчитаны именно на такие действия Банка России – спровоцировав его на резкое повышение процентной ставки и переход к свободному падению курса рубля, власти США заявили о достижении цели разрушения российской экономики. Как сказал сразу же после этого Обама, США своими санкциями разорвали экономику России в клочья[52]. Правда, однако, заключается в том, что сделали они это руками Банка России.

Решение Банка России 25 июля 2014 года об очередном повышении базовой ставки кредитования до уровня 8 % годовых совпало по времени с введением очередного пакета санкций против России со стороны США и ЕС. Оба этих решения имеют сходные последствия: ухудшение и без того неудовлетворительных условий кредита для российского бизнеса. И если мотивация американских законодателей понятна – нанести ущерб российской экономике, задыхающейся от хронического недостатка долгосрочных кредитов, – то мотивы Банка России вызывают вопросы.

Свое решение о повышение процентной ставки Банк России мотивировал тем, что «возросли инфляционные риски, связанные, в том числе, с усилением геополитической напряженности и ее возможным влиянием на динамику курса национальной валюты, а также обсуждаемыми изменениями в налоговой и тарифной политике»[54]. Таким образом Банк России пытается нивелировать независимые от него факторы, усугубляя их негативный эффект на и без того падающую деловую и инвестиционную активность. Как убедительно показывает опыт проведения подобной макроэкономической политики в России и других странах с переходной экономикой, ее результатом неизбежно становится стагфляция – одновременное падение производства и повышение инфляции[55]. Именно это и происходит в настоящее время: после предыдущего повышения ставки рефинансирования в апреле экономика страны окончательно погрузилась в депрессию на фоне оживления экономической активности в соседних странах.

Свое предыдущее решение о повышении ключевой ставки, которой руководство Банка России заменило ставку рефинансирования, оно связывало с «более сильным, чем ожидалось, влиянием курсовой динамики на потребительские цены, ростом инфляционных ожиданий, а также неблагоприятной конъюнктурой рынков отдельных товаров»[56]. Хотя, как и в этот раз, оно объясняло свое решение действием внешних факторов, на самом деле первые два из них были порождены действиями самого Банка России, отказавшегося от таргетирования курса рубля и ограничившего тремя месяцами рефинансирование коммерческих банков, а также спровоцировавшего банковский кризис неожиданным отзывом лицензий у многих региональных банков.

Неадекватность политики Банка России задачам экономического роста уже стала привычным пунктом ее критики, на которое его руководство традиционно отвечает монетаристскими догмами. Но если до сих пор платой за некомпетентность и догматизм денежных властей было падение производства и вывоз капитала, деградация структуры экономики, то с пресечением внешних источников кредита под вопросом оказывается само ее существование. Без кредита невозможно не только расширенное, но даже простое воспроизводство современной экономики. Политика привязки денежной эмиссии к приросту валютных резервов привела к тому, что основная часть денежной базы сформирована под иностранные источники кредита. Объем внешнего долга российской экономики превышает величину внутреннего кредита.

Упорное нежелание Банка России создавать внутренний длинный кредит вынудило крупнейшие банки и корпорации к заимствованиям за рубежом, преимущественно в ЕС и США. Прекращение рефинансирования со стороны последних грозит разрушением сложившихся в российской экономике механизмов воспроизводства. Чтобы избежать этого, Банк России должен был бы спешно разворачивать механизмы долгосрочного рефинансирования российских заемщиков, способные заместить обрываемые санкциями внешние источники. Эти механизмы должны быть сравнимы с европейскими и американскими, которые обеспечивают безграничное рефинансирование западных банков и корпораций на долгосрочной основе под символический процент. Вместо этого Банк России поднимает ставку процента и сужает разнообразие инструментов рефинансирования, ограничивая их преимущественно краткосрочными операциями по поддержке ликвидности. Тем самым он резко усугубляет негативное влияние западных санкций, обрекая благополучные пока еще отрасли российской экономики на сужение производства и сжатие инвестиций. Антироссийские санкции и волна ужесточения монетарной политики Банка России вступают в крайне опасный для российской экономики резонанс.

Повышая процентную ставку, руководство Банка России исходит из догматических представлений о том, что удорожание предоставляемых банковской системе ресурсов снижает инфляцию. Однако, как показано в многочисленных исследованиях, монетарные факторы инфляции в современных российских условиях не являются основными. Более того, и теоретически[57], и эмпирически[58] доказано, что попытки подавления инфляции путем ужесточения количественных ограничений денежной эмиссии или удорожания кредита не дают нужного результата в современной экономике с ее сложными обратными связями, нелинейными зависимостями, несовершенной конкуренцией. Хуже того, эти попытки уже два десятилетия демонстрируют свою контрпродуктивность – вместо снижения инфляции неизменно происходит падение производства и предложения товаров и, как следствие – повышение цен.

Политика Банка России исходит из весьма примитивных представлений о взаимосвязи денежной эмиссии и инфляции, игнорирующих сложные обратные связи, опосредующие превращение денег в товар в процессе расширенного воспроизводства. В количественной теории денег, из которой исходят руководители Банка России, процессу производства вообще нет места, так же как и НТП, монополиям, внешней конкуренции и другим факторам реальной экономики[59]. Эта многократно опровергнутая теория представляет из себя набор догматических утверждений, которые сводятся к обоснованию количественных ограничений на эмиссию денег как единственного способа снижения инфляции, которое, в свою очередь, объявляется единственной целью денежно-кредитной политики.

Нетрудно доказать, что если в некоторой стране задаются жесткие ограничения на эмиссию денег на заведомо недостаточном для ее расширенного воспроизводства уровне и при этом обеспечивается свободное трансграничное движение капитала, то происходит вытеснение отечественного капитала иностранным, который может эмитентами мировых валют предоставляться под любой процент и в любых объемах. Такая экономика попадает во внешнюю зависимость и эволюционирует в направлении внешнего спроса на ее продукцию. В свое время автором[60] было показано, что следование монетаристским догмам повлекло деградацию российской экономики, упадок ориентированного на внутренний спрос инвестиционного комплекса (машиностроения и строительства) и гипертрофированный рост экспорта сырьевых товаров за счет сжатия их внутреннего потребления.

В научной печати многократно демонстрировалось отсутствие статистически значимой зависимости между приростом денежной массы и инфляцией, существует множество примеров отрицательной корреляции между этими показателями на этапах роста экономики, в том числе российской в 2000-е годы. Однако, Банк России последовательно игнорирует как немонетарные факторы изменения цен, так и обратное влияние удорожания кредита на повышение цен и инфляционных ожиданий. Это игнорирование очевидного свидетельствует либо о некомпетентности, либо об ангажированности руководства Банка России какими-то чуждыми ей интересами.

Экономическая политика не является нейтральной по отношению к экономическим интересам. Она всегда ведется в интересах доминирующих групп влияния, которые далеко не всегда соответствуют общенациональным. К примеру, политика Вашингтонского консенсуса навязывается МВФ развивающимся странам и странам с переходной экономикой в интересах международного капитала вопреки их национальным интересам[61]. Последствия этой политики мы наблюдали и в России в 90-е годы, когда политика Банка России одновременно убивала высокотехнологичные отрасли экономики и приносила невиданные барыши иностранному, преимущественно американскому финансовому капиталу[62]. Аналогичная картина складывается и сегодня.

В условиях эскалации внешнего давления и отключения российских заемщиков от мировых рынков капитала повышение ставки удорожает кредит и усиливает риски дефолтов компаний-заемщиков. Вместо того, чтобы создавать механизм замещения внешних источников кредита внутренними для покрытия возникающего вследствие применения санкций дефицита кредитных ресурсов, Банк России усугубляет его. Одновременно, сохраняя свободный режим для капитальных операций, он способствует вывозу капитала, который превысил с начала года 80 млрд. долл. С учетом потраченных на поддержание курса рубля валютных резервов, вследствие этой денежной политики российский финансовый рынок лишился более четырех триллионов рублей. Дальнейшее следование этой политике может обойтись стране более чем в 100 млрд. долл. вывоза капитала в этом году.

Любопытно, что объем нелегальной утечки капитала, составивший за первое полугодие более 80 млрд. долл., совпадает с величиной сокращения зарубежных кредитов российским структурам вследствие введения санкций. Таким образом, негативный эффект от санкций мог бы быть целиком нейтрализован прекращением нелегальной утечки капитала, для которого у ЦБ есть все возможности. Однако, констатируя ускорение бегства капитала, Банк России отказывается от применения необходимых для его прекращения норм валютного контроля и продолжает пассивно следовать догмату «полной свободы текущих и капитальных операций»[63].

Повышение процентных ставок в сложившихся условиях возросших внешнеэкономических рисков не может служить достаточным стимулом для сдерживания оттока и стимулирования притока капитала. Оно лишь усугубляет неконкурентоспособность российской банковской системы по отношению к банкам стран ОЭСР, располагающим дешевыми и длинными кредитными ресурсами, которые практически бесплатно предоставляются им своими центральными банками. Преимущественное положение иностранных кредиторов закрепляется нормативной политикой Банка России, который оценивает обязательства зарубежных, в том числе, офшорных юрисдикций с меньшим дисконтом, чем обязательства российских эмитентов на том основании, что последние имеют более низкий рейтинг американской «большой тройки» рейтинговых агентств.

Проводимая в России денежно-кредитная политика объективно влечет колонизацию российской экономики иностранным капиталом. Как обосновывается А.Отырбой и А.Кобяковым в аналитическом докладе «Как побеждать в финансовых войнах», «политика, проводимая уже четверть века Банком России и Правительством, заключается в создании благоприятных условий иностранному капиталу в освоении российской экономики и национальных богатств России»[64]. В рамках этой политики преимущество получает иностранный капитал, связанный с эмиссионными центрами мировых валют по причине с фидуциарной (фиатной) природы последних. Они создаются без какого-либо реального обеспечения, заменителем которого являются долговые обязательства соответствующих государств и корпораций. Поэтому они могут эмитироваться без каких-либо ограничений и под любой процент в интересах этих государств и их национального капитала.

Авторы разъясняют, что создание современных фидуциарных денег является самым доходным видом экономической деятельности благодаря получению эмиссионного дохода (сеньоража), который достается тому, с кем эмитент денег осуществляет первую транзакцию. В США это связанные с ФРС коммерческие банки, в ЕС – государства-эмитенты облигаций, принимаемых под обеспечение кредитов ЕЦБ, в Японии и Китае – государственные кредитные институты, прежде всего – институты развития. Именно эмиссионный доход, образующийся при создании фидуциарных денег, является энергией главного экономического инструмента государства – денег, питающих энергией и национальную экономику. Сеньораж авансирует создание добавленной стоимости, генерируя экономическую энергию.

Авторы справедливо указывают на то, что современные фидуциарные деньги и созданные на их основе капиталы являются самым эффективным инструментом экономической экспансии, позволяющим с минимальными затратами овладевать ресурсами других стран и эксплуатировать их народы. То, что жертвы такой политики, включая Россию, не препятствуют их проникновению в свое экономическое пространство и даже прилагают усилия с целью их привлечения, авторы связывают с низким уровнем финансовой грамотности. Так, российские денежные власти бездумно шли на поводу МВФ и экспертов американского казначейства, внушающих выгодную им догматику. Суть последней заключается в проведении денежной эмиссии под приобретение валютных (преимущественно долларовых) резервов и ее ограничении объемом их прироста. В этом случае национальная валюта становится суррогатом доллара, а национальная экономика подчиняется интересам американского капитала, инвестиции которого становятся основным источником внутреннего кредита. Отрасли, к которым иностранные инвесторы не проявляют интереса, остаются без кредитов и приходят в упадок. Экономика эволюционирует под определяющим влиянием внешнего спроса, приобретая сырьевую специализацию.

Если деньги эмитируются национальным банком посредством приобретения валюты другой страны, то в ее пользу уходит и эмиссионный доход. На себестоимость денег, помимо расходов на их производство и обслуживание, ложится еще и себестоимость продукции, в оплату за которую поступает валюта, выкупаемая центробанком, которая, якобы, выполняет функцию их обеспечения. По сути, это заработанные деньги с высокой себестоимостью, что делает неконкурентоспособными как сами деньги, так и капиталы, образующиеся на их основе. Они не только не способны обеспечить развитие, но и являются инструментом латентного ограбления несамостоятельных стран колонизаторами. Последние жестко контролируют два важнейших процесса денежного обращения страны – вброс денег в рынок и их инкассацию. И они могут, инкассируя деньги и прекратив их вброс, организовать финансовый кризис и ввергнуть страну в хаос.

Именно такая ситуация наблюдается сегодня. Американские власти отсекают российскую экономику от внешних источников кредита, а собственные денежные власти вместо того, чтобы заместить их своими источниками, добивают ее удорожанием внутреннего кредита.

Как показывают опросы предприятий, у большинства из них нет денег на реализацию инновационных проектов[65]. В рамках проводимой Банком России политики проблем с деньгами до введения санкций не испытывали только сырьевые корпорации, которые работают на экспорт и могли под залог своих экспортных доходов и активов брать кредиты у американских или европейских банков. Они могут занимать и на внутреннем рынке, пока имеют достаточно высокую рентабельность. В то же время предприятия инвестиционного комплекса (машиностроение и строительство) не имеют доступа ни к внешним источникам кредита, ни к внутренним, которые для них слишком дороги.

При этом недостающие для инвестиций деньги 100-миллиардным потоком в год уходят из России за рубеж, как правило, без процентов и без уплаты налогов. Россия ежегодно отдает миру сотню миллиардов дешевых денег, чтобы привлечь вдвое меньше дорогих. Только на разнице процентов она ежегодно теряет 40–45 млрд. долл. в пользу американских и европейских кредиторов.

Банк России уже многие годы ведет ограничительную денежную политику, искусственно подсаживая экономику на внешние источники финансирования. Перед финансовым кризисом 2008 года более половины денежной массы формировалось за счет внешних источников, главными из которых были эмиссионные центры США и ЕС[66]. Неудивительно, что сразу же за оттоком иностранного капитала произошло трехкратное обрушение финансового рынка и крупнейшие российские корпорации, подсевшие на иностранные кредиты, оказались бы банкротами, если бы не предоставленные им по решению руководства страны беззалоговые кредиты. Источником последних стала банальная денежная эмиссия, направленная на замещение отозванных иностранных кредитов. Несмотря на ее огромный объем (около 2 трлн. руб.), чрезмерного всплеска инфляции в стране не произошло. Если бы ЦБ еще обеспечил контроль за ее целевым использованием, то не произошло бы ни падения курса рубля, организованного банками для извлечения сверхприбыли посредством валютных спекуляций, ни спада производства, достигшего в машиностроении 40 %.

Возникает вопрос, что мешает российским денежным властям кредитовать экономику в требуемом объеме, не отдавая иностранным кредиторам половину финансового рынка? Почему в 2008 году можно было быстро заместить иностранные кредиты внутренними, а сейчас, в условиях введения санкций, этого сделать нельзя? И почему сразу же после относительной стабилизации финансового рынка денежные власти вновь перешли к ограничительной денежной политике, изъяв значительную часть предоставленных кредитов и вернув экономику на внешние источники финансирования?

Объем внешней задолженности России увеличился в прошлом году более чем на 90 млрд. долл. и достиг 727 млрд. долл. На обслуживании этих займов финансовая система страны теряет гигантские средства – отрицательное сальдо баланса инвестиционных доходов составило в прошлом году 66,7 млрд. долл.[67] Побочным следствием внешней зависимости становится офшоризация экономики и перевод российской собственности в иностранную юрисдикцию, поскольку под залоги в офшорах легче брать иностранные кредиты. Следствием офшоризации, в свою очередь, становится отток капитала вместе с уводом из-под налогообложения значительной части доходов. Едва ли такая политика субсидирования финансовых систем США и ЕС отвечает национальным интересам России, которой эти страны объявили войну.

Опыт кризиса 2008 года выявил высокую уязвимость российской экономики от мирового финансового рынка, регулирование которого осуществляется дискриминационными для России способами, включая занижение кредитных рейтингов, предъявление неравномерных требований по открытости внутреннего рынка и соблюдению финансовых ограничений, навязывание механизмов неэквивалентного внешнеэкономического обмена. Как упоминалось выше, вследствие этих причин Россия ежегодно теряет около 100 млрд. долл., в том числе около 60 млрд. долл. уходит из страны в форме сальдо по доходам от иностранных кредитов и инвестиций и около 50 млрд. долл. составляет нелегальная утечка капитала. Накопленный объем последней достиг 0,5 трлн. долл., что в сумме с прямыми иностранными инвестициями российских резидентов составляет около 1 трлн. долл. вывезенного капитала. Потери доходов бюджетной системы вследствие утечки капитала составили в 2012 году 839 млрд. руб. (1,3 % ВВП). Общий объем потерь бюджетной системы вследствие офшоризации экономики, утечки капитала и других операций по уклонению от налогов оценивается в 2012 году в 5 трлн. руб.[68] На этом фоне серьезные преимущества обретает иностранный капитал, имея возможность безгранично господствовать на российском финансовом рынке.

В экономической науке хорошо известно, что существует разумный предел иностранных инвестиций, по достижении которого их дальнейшее наращивание оборачивается торможением экономического роста вследствие чрезмерно растущих платежей за их обслуживание. Судя по лавинообразному росту платежей по внешним обязательствам, этот предел давно наступил (Рис. 7).

Рис. 7. Внешний долг России и накопленные прямые иностранные инвестиции из России с утечкой капитала.

(Источник: Ю. Петров)

В некоторых отраслях платежи за обслуживание и в погашение иностранных инвестиций уже превышают их поступления. При этом около 70 % иностранных инвестиций предоставляется из офшоров российским же бизнесом. Получается, что взаимоотношения российской финансовой системы с внешним миром складываются в основном из кругооборота российского же капитала, который уходит без уплаты налогов в офшоры и затем частично возвращается в страну.

Необходимо отметить, что около половины уходящего из России капитала оседает за рубежом вслед за его собственниками, скупающими за границей элитную недвижимость и приобретающими иностранное гражданство. Проводимая Банком России политика стимулирует офшоризацию и компрадоризацию российского бизнеса. Бизнесмены, отрезанные от внешних источников финансирования, оказываются в заведомо проигрышном положении.

Общие потери финансовой системы страны вследствие политики Банка России оцениваются более чем в 1 трлн. долл. по накопленному вывозу капитала, а с учетом косвенных потерь вследствие недофинансирования внутренних инвестиций – вдвое больше. К этому следует прибавить двукратное падение промышленного производства вследствие такой же политики Банка России в 90-е годы[69], а также полуторакратное недоинвестирование в развитие экономики по сравнению с имевшимися возможностями в нулевые годы. Следствием этой политики стал трехкратный (рекордный по мировым меркам) обвал финансового рынка в 2008 году и банкротство государства в 1998–м. Этих катастроф можно было бы избежать при грамотной денежно-кредитной политике, ориентированной не на интересы иностранного капитала, а на достижение целей социально-экономического развития страны. Объем ВВП в России был бы в полтора раза больше, уровень жизни вдвое выше, а величина накопленных инвестиций в модернизацию производства впятеро выше, чем сегодня, если бы ЦБ занимался развитием внутренних источников кредита в интересах развития национальной экономики.

Резкий подъем цен на углеводороды дал России возможность сохранить суверенитет, что было использовано президентом В.В.Путиным для восстановления государственности в административно-политической сфере. Но в сфере макроэкономической политики Россия все еще остается страной зависимой от эмитентов мировых валют, интересы которых жестко навязываются посредством проводимой денежно-кредитной политики.

В условиях развязываемой США мировой войны против России[70] деколонизация денежной политики становится необходимым условием выживания. Как справедливо указывается в упоминавшемся выше докладе, интенсивное развитие современных государств возможно лишь в условиях финансового изобилия, когда рост объема денежной массы влечет увеличение финансовых капиталов, ужесточая конкуренцию между ними и снижая стоимость денежного предложения. Проводимая Банком России политика, наоборот, направлена не на создание необходимого для нормального развития экономики объема качественных денег, а на их ограничение и подмену долларовыми суррогатами, образующимися на основе внешнего финансирования. Повышение процентной ставки влечет удорожание внутреннего кредита и его вытеснение внешним, который предоставляется денежными властями США и ЕС на многократно лучших условиях как по цене, так и по срокам. В условиях санкционного обрезания внешнего кредита эта политика загоняет экономику в стагфляционную ловушку. На фоне хронической нехватки кредитов (отношение валового кредита к ВВП в России вдвое ниже, чем в крупных развивающихся странах и втрое ниже, чем в развитых) это автоматически влечет падение деловой и инвестиционной активности, сокращение производства и деградацию промышленности. Собственно, это и наблюдается по происходящей второй год рецессии и делает невозможным достижение целевых ориентиров социально-экономического развития, установленных Президентом страны при вступлении в должность.

Чтобы добиться реализации поставленных Президентом задач, темпы ежегодного прироста ВВП должны составлять не менее 8 %, что требует прироста инвестиций не менее чем на 15 %[71]. Это требует опережающего прироста кредита, что, в свою очередь, предполагает ремонетизацию экономики. Мировой опыт успешных подъемов национальных экономик из отстающих в передовые свидетельствует о необходимости увеличения нормы накопления до 35–40 % ВВП, что всегда достигалось соответствующим увеличением объема кредита до 100 % ВВП и выше. Этот скачок Россия вполне могла бы совершить, опираясь на имеющийся научно-технический потенциал и сверхприбыль (природную ренту), получаемую от экспорта сырьевых товаров. Для этого предприятия должны иметь возможности привлечения кредита для финансирования инновационных проектов и требуемых для развития инвестиций.

Санкции США и ЕС дают уникальную возможность исправить охарактеризованные выше перекосы в российской финансовой системе с огромной выгодой для нее. Ведь Россия является донором, а не реципиентом мировой финансовой системы и отказ от этого донорства позволит существенно увеличить внутренние инвестиции. В своем докладе В.Е.Маневич и И.С.Букина[72] убедительно показали, что если страна имеет положительное сальдо торгового баланса, то ей не нужны иностранные кредиты. В той мере, в какой она привлекает внешние займы, ее финансовая система вынуждена сокращать внутренние кредиты и нести избыточные расходы на обслуживание иностранных кредитов. Замещение внешних займов внутренними позволяет ликвидировать до 3 трлн. руб. неоправданных потерь и соответственно увеличить объем кредита национальной экономики, который стал бы намного дешевле и доступнее для производственных предприятий.

Развязываемая США мировая война против России носит пока в основном экономический характер. Преимущество в этой войне США обеспечивает безграничная эмиссия долларов, за счет которой обеспечиваются не только невообразимо раздутые военные и внешнеполитические расходы, но и обеспечивается конкурентное преимущество их экономики – безграничный бесплатный доступ к кредиту. В ситуации, когда традиционные методы тарифной защиты жестко ограничены ВТО, именно условия кредитования экономики становятся решающим орудием международной конкурентной борьбы. При этом преимущество имеют страны, осуществляющие его дешевыми деньгами, эмитируемые под свои долговые обязательства. Из этого следует необходимость кардинального изменения денежной эмиссии – перехода от ее валютного обеспечения на обеспечение внутренними обязательствами государства и бизнеса.

Следует признать, что в последние годы Банк России формально отказался от валютного обеспечения денежной эмиссии. Ее основная часть направляется по каналам рефинансирования под обеспечение национальных заемщиков. Проблема, однако, заключается в том, что это рефинансирование остается краткосрочным и крайне ограниченным. Если в странах с суверенными денежными системами рефинансирование ведется за символический, часто отрицательный процент и под многолетние обязательства внутренних заемщиков, прежде всего, самих государств, то Банк России ограничивает свои операции недельными и месячными сроками под высокий, недоступный для большинства производственных предприятий процент.

Иными словами, если в финансово суверенных странах за счет денежной эмиссии осуществляется кредитование производственной и инвестиционной деятельности, то Банком России – только поддержка ликвидности. Соответственно различаются и масштабы: если за один только раунд Европейский ЦБ эмитировал для поддержки экономической активности триллион евро на три года, то прирост обязательств Банка России ограничивается несколькими миллиардами рублей в год, не оказывая сколько-нибудь существенного влияния на деловую активность. Как показано В.Е.Маневичем[73], политика денежных властей сводится к своеобразным качелям поддержки ликвидности: первые три квартала она осуществляется за счет бюджета, накапливающего доходы на банковских счетах, а в последний квартал эту роль на себя принимает Банк России, компенсируя отток денег из банковской системы для погашения текущих бюджетных обязательств.

Хотя формально главным инструментом регулирования предложения денег является ключевая ставка Банка России, последний признает, что продолжает руководствоваться количественными ограничениями в определении объемов денежной эмиссии, произвольно устанавливая «максимальный объем денежных средств, предоставляемых на аукционах» (по предоставлению кредитных ресурсов на неделю по операциям РЕПО, составляющим основную часть потока эмитируемых Банком России денег)[74]. Эти деньги предназначены для текущей балансировки спроса и предложения ликвидности банковского сектора и не могут использоваться в качестве источника кредитования производственной сферы. Основная часть притока кредитных ресурсов на эти цели продолжала вплоть до последнего времени поступать из-за рубежа, обременяя российскую финансовую систему растущими обязательствами.

Даже студентам экономических факультетов должен быть известен фундаментальный вывод признанного классика теории денег, нобелевского лауреата Тобина, который доказал, что ключевой целью денежной политики ЦБ должно быть создание благоприятных условий для максимизации инвестиций. Если, конечно, макроэкономическая политика ориентируется на обеспечение экономического роста. Когда апологеты проводимой в России денежной политики утверждают, что целью деятельности ЦБ является исключительно сдерживание инфляции, то это свидетельствует об игнорировании ими целей роста экономики. Международный опыт всех успешных национальных экономик свидетельствует о том, что при сбалансированном развитии сдерживание инфляции достигается на основе роста объемов и эффективности производства, а не путем ограничения денежной массы и деградации производства.

Денежная эмиссия может, конечно, вызывать инфляцию, если институты регулирования денежного обращения и воспроизводства капитала не обеспечивают ее трансформацию в кредитование расширения производства и инвестиционных проектов по его научно-техническому развитию с целью снижения издержек. Или если экономика уже пересыщена деньгами, избыток которых порождает финансовые пирамиды. Но, как справедливо замечает М.Ершов, в условиях, когда масштабы монетизации (соотношение М2/ВВП) российской экономики по-прежнему относительно невысоки (около 40 % по сравнению с уровнем, превышающим 100 % у основных конкурентов) сохраняется возможность абсорбирования финансовых ресурсов на безынфляционной основе[75]. Имеющийся опыт (когда в 2000–2013 гг. ежегодный прирост цен устойчиво многократно отставал от ежегодного прироста денежной массы) позволяет заключить, что с точки зрения обеспечения экономического роста преимущества от монетизации превышают ее инфляционные риски. Последние должны минимизироваться посредством институтов банковского регулирования и контроля, а также инструментов антимонопольной политики.

Из теории экономического развития и практики развитых стран следует необходимость комплексного подхода к формированию денежного предложения в увязке с целями экономического развития и с опорой на внутренние источники денежной эмиссии. Важнейшим из них является механизм рефинансирования кредитных институтов, замкнутый на кредитование реального сектора экономики и инвестиций в приоритетные направления развития. Это можно сделать путем использования хорошо известных и отработанных в практике развитых стран косвенных (рефинансирование под залог обязательств государства и платежеспособных предприятий) и прямых (софинансирование государственных программ, предоставление госгарантий, фондирование институтов развития) способов денежной эмиссии. В условиях финансовой войны важнейшим каналом денежной эмиссии должно стать приобретение обязательств государства и государственных институтов развития, как это делается в США, Японии, ЕС путем приобретения центральными банками государственных долговых обязательств.

Для формирования современной национальной кредитно-финансовой системы адекватной задачам подъема инвестиционной активности в целях модернизации и развития российской экономики замещения отзываемых вследствие антироссийских санкций внешних кредитов предлагается следующая комплексная система мер (подробно излагается ниже).

В 2014 году руководство Банка России заявило о переходе к таргетированию инфляции. В итоге не только не попали в заявленную цель снизить ее с 6,5 % до 5 %, но и промахнулись с направлением – она повысилась до 11,4 % в прошлом году и будет еще выше в этом. И стало это следствием как раз политики таргетирования инфляции. Если она будет продолжаться, то результаты, скорее всего, снова будут противоположны целям. Продолжение безграмотной безответственной денежной политики, при которой денежные власти не могут не только достичь целевых параметров основных макроэкономических показателей, но даже спрогнозировать направление их движения, в условиях санкционной войны и упавших цен на нефть становится угрозой суверенитету России.

Начнем с главного – с заявленной руководством Банка России уже несколько лет назад и последовательно повторяемой, как мантра, основной цели и методологии денежной политики – таргетирования инфляции. Поскольку с достижением этой цели у Банка России ничего не получается, возникает резонный вопрос, а что же его руководство понимает под этим термином?

В переводе с английского, таргетирование означает целеполагание (target – англ., «цель», «мишень»). То есть по-русски таргетирование инфляции означает, что ЦБ подчиняет свою политику единственной цели – снижению темпов инфляции. Под последней, судя по многочисленным разъяснением Банка России, понимается индекс потребительских цен. Таким образом, объявляя о переходе к политике таргетирования инфляции, Банк России имеет в виду, что денежная политика подчиняется достижению целевых показателей индекса потребительских цен. В 2013 году, предшествовавшем переходу к этой политике, последний составил 6,5 %. На 2014 год цель по инфляции была установлена в 5 %, реально составила – 11,4 %. На 2015 год она установлена в 7,5 %, но составила 12–13 %. Выходит, что переход к таргетированию инфляции не способствовал достижению ее целевых параметров (Рис. 8).

Борьба за снижение инфляции всегда была главным приоритетом деятельности Банка России. И всегда устанавливались целевые параметры на планируемый год и 3-летнюю перспективу. Но в операциональной политике Банка России, наряду с целевыми ориентирами по инфляции, отслеживались также ориентиры по обменному курсу рубля и по приростам денежных агрегатов – денежной базы и массы. С развитием инструментов рефинансирования появился еще один управляющий параметр – ставка рефинансирования, которую сейчас Банк России заменил ключевой ставкой. В чем же отличие проводимой сегодня политики таргетирования инфляции от проводившейся ранее политики, в которой ставилась та же цель снижения инфляции до определенной величины?

Судя по текстам основных направлений единой государственной денежно-кредитной политики (ДКП) и выступлениям руководителей денежных властей, особенностью политики таргетирования инфляции является отказ от установления целевых ориентиров по обменному курсу национальной валюты и использование в качестве управляющего параметра ставки рефинансирования (теперь – ключевой ставки). Денежные власти заявляли и продолжают заявлять, что таргетирование инфляции предполагает перевод курса рубля в свободное плавание. При этом никогда – ни в ДКП, ни в выступлениях руководителей денежных властей, ни в статьях идеологов этой политики ни разу не было приведено сколько-нибудь убедительное доказательство этого тезиса. Он принимался как не подлежащая обсуждению догма, освященная авторитетом Вашингтонских финансовых организаций.

Рис. 8. Инфляция в России: целевой уровень ЦБ и фактические данные

(Источник: Банк России)

Хотя для любого системно мыслящего человека эта догма показалась бы по меньшей мере странной.

Денежные власти, объявив о таргетировании инфляции, отказались от контроля за фактором, который определяет динамику цен на добрую половину потребительских товаров – обменным курсом. Любому инженеру такого рода подход показался бы сумасшествием – это все равно, что пытаться обогревать комнату без стекол на окнах зимой, не понимая, что температура в ней будет зависеть не от мощности отопительного оборудования, а от температуры за окном. Столь странное отношение к реальности объясняется догматическим мышлением, основанным на слепой вере в мифы.

В данном случае миф заключается в том, что денежные власти представили самих себя в качестве простого механизма с одним манипулятором. Согласно мифу о таргетировании инфляции, если у вас нет ограничений на движение капитала, и есть только один инструмент регулирования валютно-финансового рынка – ставка процента, то курс рубля должен находиться в свободном плавании. Действительно, одной ставкой процента в условиях свободного движения денег по счету капитала курс рубля удержать невозможно, если только вы не являетесь эмитентом мировой резервной валюты. Но зачем же ограничивать себя одним инструментом управления?

Иными словами, когда денежные власти заявляют о том, что они ведут политику таргетирования инфляции, на самом деле это означает, что они оставляют у себя только один рычаг управления – ставку процента по краткосрочным операциям балансировки спроса и предложения ликвидности на финансовом рынке. Под понятием «таргетирование инфляции» в их умах скрывается нечто противоположное системному походу – отказ от всех инструментов денежной политики, кроме ключевой ставки. Если бы они на самом деле вели политику таргетирования инфляции, то первое, о чем они должны были бы позаботиться в условиях открытой экономики и сверхзависимости ее от импорта – это о контроле над курсом рубля, который определяет цены потребительских товаров, хотя и в разной мере. Они же, наоборот, от этого контроля отказались.

Исходя из изложенного, в дальнейшем слово «таргетирование» в качестве определения политики Банка России мы будем брать в кавычки, потому что в действительности под политикой «таргетирования» инфляции понимается не более чем отказ от всех иных целей и инструментов денежной политики, кроме ключевой ставки процента. Ниже мы покажем, что в этом случае достижение целевых ориентиров по инфляции невозможно, так как последняя определяется факторами, выходящими за пределы контроля ЦБ. Хуже того, провозглашая «таргетирование» инфляции, денежные власти теряют над ней всякий контроль, подставляя макроэкономическую ситуацию под власть внешних факторов.

Начнем с логики монетаристов, навязавших российским денежным властям таргетирование инфляции. Если постулируется отказ от контроля над трансграничным движением денег по счету капитала, то в условиях свободного рыночного ценообразования для управления макроэкономическими параметрами у денежных властей остается контроль над обменным курсом рубля и инструментами денежной политики: учетной ставкой и иными условиями предоставления ликвидности, нормативами обязательного резервирования, достаточности капитала, формирования резервов по ссудам и ценным бумагам, объемами операций на открытом рынке с гособлигациями и валютными интервенциями, которые в совокупности формируют величину денежной базы. На этот счет в научной литературе считается доказанной трилемма о том, что в отсутствие золотого стандарта невозможно одновременно держать открытым рынок капитала, фиксированный обменный курс национальной валюты и проводить автономную денежную политику. По-видимому, исходя из этой логики, денежные власти выбирают автономную денежную политику, предпочитая манипулировать ставкой процента и жертвуя управлением валютным курсом.

Указанная трилемма была сформулирована Обстфельдом, Шамбаухом и Тейлором на основе эмпирического исследования денежных политик, проводимых национальными банками в период между Первой и Второй мировыми войнами[77]. Однако с тех пор многое изменилось. Появился глобальный финансовый рынок с мировой резервной валютой, в качестве которой используется доллар, эмитируемый ФРС США в основном под обязательства американского правительства. С учетом того, что объем этих обязательств растет в геометрической прогрессии и вышел далеко за пределы устойчивости американской налогово-бюджетной системы, указанную трилемму следует дополнить леммой о нарастающей эмиссии мирового капитала в форме необеспеченных обязательств американского государства. Для точности к ним следует добавить также необеспеченные обязательства стран ЕС (Греции, Великобритании и др.), вместе с которыми растет эмиссия евро и фунта, а также Японии, с параллельной эмиссией иены. Эмиссия этих резервных валют вслед за долларом растет по экспоненте, что повлекло увеличение объема денежной базы этих валют на мировом финансовом рынке в 3–5 раз за период после развертывания глобального финансового кризиса в 2008 году.

Таким образом, в отличие от межвоенного периода, для современного рынка капитала характерна закономерность его нарастающего инфлирования (вздутия) за счет необеспеченной эмиссии мировых резервных валют. Поэтому страны, которые держат рынок капитала открытым, неизбежно подвергаются давлению безграничной и нарастающей эмиссии указанных валют в форме потоков спекулятивного капитала. Это означает появление на мировом финансовом рынке монополии, обладающей огромными возможностями манипулирования им, в том числе путем установления контроля над открытыми для свободного движения капитала национальными сегментами мировой финансовой системы. В отличие от мирового рынка товаров, подчиняющегося законам конкуренции и регулируемого нормами ВТО, мировой финансовый рынок всерьез не регулируется, а нормы МВФ это дерегулирование защищают в интересах международных сетей финансовых спекулянтов, пользующихся неограниченным доступом к эмитентам мировых валют.

Из сказанного выше следует квадрилемма: если ЦБ не имеет возможности эмитировать мировую резервную валюту, не использует ограничений на трансграничное движение капитала, а его национальная валюта не обеспечена золотовалютными резервами, то он не может контролировать в своей стране ни курс, ни процентные ставки. Счастливые обладатели доступа к эмиссии мировых валют в подходящий момент могут провести спекулятивную атаку любой мощности, опрокинув курс, а также предоставить национальным заемщикам любой объем кредита по приемлемой для них ставке процента. По отношению к России они это демонстрировали многократно. Следует отметить, что обеспеченность рубля золотовалютными резервами практически 100-процентная, что теоретически позволяет Банку России удерживать курс рубля на любом разумном (соответствующем фундаментальным условиям формирования спроса и предложения на валютном рынке) уровне. По-видимому, чтобы лишить себя этого преимущества, Банк России самоустранился от валютного рынка, предоставив спекулянтам возможность манипулировать им. Учитывая доминирующую роль нерезидентов, на долю которых приходится ¾ операций на Московской бирже, перевод Банком России рубля в свободное плавание и его уход с рынка означает передачу контроля над российским финансовым рынком международной сети глобальных финансовых спекулянтов.

Таким образом, чтобы управлять национальной валютно-денежной системой, необходимо контролировать трансграничное движение денег по капитальным операциям. Иначе определять развитие нашей экономики будут из-за рубежа, причем это будет не управление в смысле снижения энтропии объекта управления, а наоборот, усиления хаотичности. При этом нельзя говорить и о некоем едином субъекте управления, так как кроме ТНК и иностранных банков манипулировать российским финансовым рынком будут и «свои» олигархические офшоризированные бизнес-группы. Собственно, в этом заключаются политические последствия перехода к политике таргетирования инфляции.

Если политически так называемое таргетирование инфляции означает не что иное, как передачу контроля над национальной валютно-финансовой системой внешним силам (прежде всего – ФРС США, и вместе с ней Банку Англии, ЕЦБ и Банку Японии), то экономически это делается в интересах финансовых спекулянтов (олигархических офшоризированных бизнес-групп, чьи бенефициары давно стали международными инвесторами и «гражданами мира»). Если государство теряет контроль над курсом своей валюты, то оно отдает манипулирование им валютным спекулянтам. А если ЦБ при этом их еще кредитует, а финансовый регулятор передает им в управление валютную биржу, то возникают «валютные качели», валютно-финансовый рынок входит в состояние турбулентности, происходит дезорганизация всей внешнеэкономической деятельности и расстройство воспроизводства зависимых от нее предприятий. Именно это и произошло в российской экономике вследствие политики «таргетирования» инфляции.

Кроме провала достижения поставленных целей по инфляции, политика ее таргетирования имела крайне негативные последствия для воспроизводства экономики в целом. Особенно тяжелые и долгосрочные последствия этой политики связаны с подрывом устойчивости курса рубля и перетоком денег из реального сектора экономки в спекулятивный. Еще три года назад автор этих строк в своем «Особом мнении» о проекте «Основных направлений единой государственной денежно-кредитной политики на 2013–2015 гг.» в отношении планировавшегося перехода к свободному плаванию курса рубля писал: «Таргетирование инфляции, заявляемое Банком России в качестве главной цели денежно-кредитной политики, не может быть обеспечено без контроля за трансграничным движением капитала, амплитуда колебаний которого может в нынешних условиях достигать величин, сопоставимых с объемом валютных резервов. Под влиянием этих колебаний изменения обменного курса рубля, который отпущен ЦБ в «свободное плавание», могут оказаться достаточно значительными для подрыва макроэкономической стабильности. Аналогичным образом дестабилизирующий эффект может иметь и заявляемый Банком России переход к плавающей ставке рефинансирования».

И год назад, в своем «Особом мнении» по нынешней редакции ДКП, когда уже западными странами вводились антироссийские санкции и становились очевидными риски обрушения курса рубля под воздействием усиления оттока капитала, автор вновь предупреждал: «В прямое нарушение конституционной цели деятельности ЦБ в проекте Основных направлений единой государственной денежно-кредитной политики декларируется отказ от регулирования курса рубля, который будет складываться на основе стихийного соотношения спроса и предложения на валютном рынке. Дерегулирование последнего и отказ от контроля за трансграничным движением капитала в условиях высокой долларизации сбережений, офшоризации экономики и зависимости платёжного баланса от экспорта минерального сырья, влечет хаотизацию валютного рынка, переток капитала из реального сектора в спекулятивные сферы финансового рынка и делает в принципе невозможным обеспечение устойчивости рубля».

О верности этих предостережений наглядно свидетельствуют практические последствия заявленной в ДКП валютно-денежной политики. Объявив об отказе от таргетирования обменного курса и проведя скачкообразный рост процентных ставок, Банк России усилил дефицит денег и сделал самым привлекательным на финансовом рынке видом деятельности валютные спекуляции.

По итогам 2014 года лидером в извлечении прибыли стали валютные спекулянты, нажившиеся на девальвации рубля, а теперь продолжающие наживаться на его ревальвации. В течение 2014 года прибыльность валютных спекуляций против рубля составляла десятки процентов годовых, а после опускания курса рубля в свободное плавание – зашкаливала в иные дни за сотню. При этом рентабельность обрабатывающей промышленности опустилась до 5–7 %, существенно снизилась платежеспособность предприятий реального сектора (Рис. 9).

Рис. 9. Рентабельность продаж и ставки по кредитам нефинансовым организациям (2015 г.)

(Источник: Институт народнохозяйственного прогнозирования РАН)

Условия их кредитования последовательно ухудшались по мере повышения Банком России ключевой ставки. После ее повышения до 17 %, кредит для большинства предприятий реального сектора стал недоступен, и оставшаяся в экономике ликвидность устремилась на валютный рынок. Его последующее обрушение стало закономерным итогом как манипулирования им, так и проводившейся денежными властями политики.

В 2015 году политика стимулирования валютных спекуляций продолжилась. Чтобы снизить спрос на валюту на бирже, Банк России развернул механизм рефинансирования в иностранной валюте по операциям валютного РЕПО. Тем самым он создал новый канал обогащения спекулянтов, теперь уже на повышении курса рубля. Взяв валютные кредиты по 2 %, банки конвертируют их в рубли, покупая ОФЗ с доходностью боле 10 %, а затем продают их и снова конвертируют в валюту по уже повысившемуся курсу рубля. С учетом его роста на треть, доходность этих валютно-финансовых спекуляций составляла те же 30–40 %, что и в 2014 году на плавном снижении курса рубля. Неудивительно, что деньги продолжали притекать на валютно-финансовый рынок, уходя из реального сектора.

Обрабатывающие производства так и не смогли воспользоваться повышением конкурентоспособности своей продукции вследствие девальвации рубля из-за сверхжесткой денежно-кредитной политики. Несмотря на все призывы руководства страны к широкому импортозамещению и использованию повышения ценовой конкурентоспособности отечественной продукции после девальвации рубля для расширения ее производства, в реальности этого сделать не удалось вследствие отсутствия кредита. Хуже того, портфель рублевых кредитов, выданных реальному сектору, по итогам I квартала 2015 года сократился на 410 млрд. руб., а доля просроченной задолженности по рублевым кредитам реальному сектору по состоянию на 1 мая текущего года выросла по сравнению с началом 2014 года более чем на 60 % (в том числе на 27 % с начала 2015 года) и достигла почти 7 % от данного сегмента кредитного портфеля. Это неудивительно, если реальный сектор, в особенности машиностроение, на протяжении как минимум I квартала 2015 года имел доступ к кредитным ресурсам по ставкам около 20 % годовых в рублях, что почти вдвое превышает ожидания Банка России по инфляции на годовом горизонте. В итоге, не имея возможности привлечь кредиты для расширения производства, промышленные предприятия предпочли поднять цены, воспользовавшись ростом цен на конкурирующий импорт, и понизить объемы выпуска. Тем самым усилив тенденцию роста инфляции.

Кредитные ресурсы, эмитированные в порядке рефинансирования коммерческих банков в размере 8 трлн. руб., были использованы последними в основном для финансирования валютных спекуляций. Об этом свидетельствует синхронный рост обязательств коммерческих банков перед ЦБ и объема их валютных активов. При этом попытки ЦБ повлиять на финансовый рынок повышением процентных ставок успеха не имеют. И не могут иметь, потому что доходность спекуляций на раскачивании валютного рынка многократно превышает ключевую ставку. Манипулирующие рынком спекулянты почти не рискуют – незамысловатая политика денежных властей ими легко просчитывается. Они без особого риска расшатали в прошлом году валютный коридор, заранее зная алгоритм действий Банка России, а в этом году без риска для себя используют занимаемые в ЦБ кредиты для финансирования высокоприбыльных операций «carry trade».

Благодаря политике денежных властей главным генератором деловой активности в экономике России стала валютная биржа. Объем торгов на Московской бирже составил в 2014 году около 4 трлн. долл., что в 2 раза превышает ВВП страны и в 10 раз – ее внешнеторговый оборот. В 2015 году он вырос еще вдвое, семикратно превысив ВВП и 15-кратно – ее внешнеторговый оборот. Объем операций на ее валютном сегменте достиг 100 трлн. руб., более 95 % из которых составляют валютные спекуляции. На фоне падения производства, доходов и инвестиций в реальном секторе экономики прибыль МБ выросла по итогам 2015 года на 600 трлн. руб.

Обменный курс рубля окончательно оторвался от фундаментальных условий внешнеэкономического обмена и стал инструментом спекулятивных игр. Порожденная политикой Банком России спекулятивная воронка поглощает все больше денег, высасываемых из банков и реального сектора. Экономика подчинена интересам валютно-финансовых спекулянтов, наживающихся на ее дестабилизации и разорении. Когда рубль падал в прошлом году, сверхприбыли спекулянтов оплачивались обесценением сбережений и доходов, сформированных в рублях. Когда рубль в этом году растет, такие же доходы спекулянтов оплачиваются снижением прибыли предприятий реального сектора, которые вытесняются с рынка дешевеющим импортом.

Как не трудно посчитать, после того как курс рубля упал вдвое и до 16 % подскочила инфляция, повысились ставки процента, издержки предприятий выросли на 20–30 % в зависимости от доли импортных комплектующих. После повышения курса рубля на треть произошло соответствующее снижение их ценовой конкурентоспособности по отношению к импорту. Она вернулась на тот уровень, с которого год назад начиналась девальвация рубля. Только денег по сравнению с прошлым годом стало на четверть меньше, кредиты стали вдвое дороже и существенно менее доступны.

Если уж действительно курс рубля нужно было бы девальвировать исходя из объективных факторов торгового баланса – падение цен на нефть и другие товары сырьевого экспорта, западные санкции и отток капитала – то делать это надо было одномоментно со стабилизацией курса на новом уровне, не давая тем самым подняться спекулятивной волне. Например, понизили бы курс в 1,5 раза и зафиксировали на месяц, чтобы дать торговле адаптироваться к новому курсу. В то же время дать кредиты производственным предприятиям для наращивания импортозамещения. Тогда не было бы спекулятивной волны и увеличившее ценовую конкурентоспособность производство стало бы расти. А плавно переходящее в обвальное падение снижение курса в 2 раза с последующим его ростом в 1,5 раза – верный способ угробить производство и инвестиции не только чрезмерной неопределенностью курса, но и невыгодностью производственной деятельности на фоне сверхприбыльности валютных спекуляций.

Целесообразность фиксации курса рубля сразу же после его обвальной девальвации в конце 2014 года подтверждается последующей динамикой курса, который после резких колебаний спустя год вернулся к этому же уровню. Если бы Банк России его зафиксировал в точке минимума декабря 2014 года, то не было бы новых спекулятивных атак, не пришлось бы «палить резервы». Наоборот, они бы выросли вместе с рублевой денежной массой. Вслед за стабилизацией курса рубля уменьшилась бы инфляция, успокоились бы деловые круги, возобновились бы инвестиционная активность и экономический рост. В том числе на основе импортозамещения, если бы ЦБ не повысил ключевую ставку.

Устойчивость национальной валюты подразумевает не только поддержание стабильного номинального обменного курса рубля по отношению к другим валютам. Она включает еще две составляющих. Во-первых, устойчивость покупательной способности доходов и сбережений россиян, номинированных в национальной валюте. Во-вторых, создание за счет управления валютным курсом максимально благоприятных макроэкономических условий для устойчивого развития экономики, финансовой системы, инвестиций и в итоге – увеличения благосостояния граждан как конечной цели экономической политики.

Проводимая Банком России политика не предусматривает ни защиты, ни обеспечения устойчивости рубля как в первом (нет инфляции), так и во втором (стабильность курсов) смыслах. Следование заложенным в них принципам уже повлекло провал как в защите покупательной способности доходов и сбережений граждан, так и в обеспечении благоприятных для роста макроэкономических условий. Последние стали невыносимыми для производственной сферы вследствие резкого повышения процентных ставок. Год назад в Особом мнении насчет ДКП на текущий год автор этих строк писал: «Основные направления единой государственной денежно-кредитной политики не предусматривают никаких мер по необходимому для воспроизводства экономики расширению денежного предложения, замещению замороженных вследствие санкций внешних источников финансирования внутренним кредитом. Их реализация усугубит сжатие денежной массы, что повлечет спазматическое сокращение кредита, цепочки дефолтов и резкий делеверидж. Без принятия адекватных упреждающих мер со стороны ЦБ РФ денежная масса в 2015 году рискует сократиться на 15–25 %, что вызовет паралич всей финансовой системы, неплатежи и дефолты по примеру 1996–1998 гг., обрушение инвестиционно-банковской системы, глубочайший инвестиционный кризис, спад производства и рост безработицы».

Несмотря на то, что эти подкрепленные прогнозными расчетами предупреждения, как было показано выше, полностью сбылись, денежные власти упорно продолжают прежний курс завышенных процентных ставок и свободного плавания рубля. Первая составляющая их политики мотивировалась странным мнением о «перегретости» российской экономики, в реальности работающей не более чем на 2/3 своих потенциальных возможностей. В обоснование этого мнения приводились рассуждения о якобы достигнутом равновесном уровне безработицы, которые совершенно неадекватно реальности оценивали положение на рынке труда. Вопреки опросам предприятий и официальной статистике, свидетельствовавших о значительной скрытой безработице и недогруженности производственных мощностей на 40 %, аналитики Банка России считали, что нарастить выпуск можно не более чем на 1,5 % и делали вывод об инфляционной опасности смягчения денежной политики[78].

Еще более странной является убежденность руководителей денежных властей в том, что они могут справиться с инфляцией и колебаниями курса рубля манипулированием процентных ставок. За годы рыночных реформ опубликованы тысячи исследований, которые свидетельствуют об отсутствии статистически значимой зависимости между динамикой процентных ставок и денежной массы, с одной стороны, и уровнем инфляции, с другой стороны. При этом есть хорошо прослеживаемая жесткая зависимость между первыми двумя показателями и динамикой производства и инвестиций. Всегда и везде сокращение денежной массы и повышение ставки процента сопровождается падением производства и инвестиций. Особенно наглядно это видно в российской экономике.

Повышение процентных ставок в целях снижения инфляции и повышения курса национальной валюты – это стандартная рекомендация МВФ. Она основывается на математических моделях рыночного равновесия, которые не соответствуют экономической реальности, но иллюстрируют очень простые и внешне убедительные суждения. Монетаристы уверены, что повышение процентных ставок повышает привлекательность банковских вкладов, что сокращает спрос и влечет снижение цен, а также связывает свободные деньги и сокращает их предложение на валютном рынке, что способствует повышению курса национальной валюты. Это поверхностное суждение не учитывает, однако, что повышение процентных ставок ведет к росту издержек у заемщиков, который они перекладывают на себестоимость продукции, что влечет повышение цен и давит на девальвацию национальной валюты. Так же и сокращение спроса приводит к снижению производства и увеличению издержек в результате действия эффекта отдачи от масштаба выпуска, что может вести не к снижению, а к повышению цен. И наоборот, снижение процентных ставок и увеличение предложения денег может трансформироваться в расширение производства и инвестиций и, соответственно, в снижение цен и издержек.

Реальная экономика отличается от моделей экономического равновесия так же, как живой организм от муляжа. Монетаристы не хотят понять очевидных вещей – нелинейности и неравновесности процессов экономической динамики. В нашем случае – пагубной роли демонетизации экономики при и без того низком уровне ее монетизации. Расширение денежного предложения в нашей экономике до сих пор сопровождалось не повышением, а снижением инфляции вследствие опережающего роста производства и снижения издержек при увеличении загрузки производственных мощностей в реальном секторе экономики. В то же время увеличение кредита без контроля за целевым использованием кредитных ресурсов может повлечь их переток на финансовый рынок, вызвать новую волну валютных спекуляций с очередным обрушением курса рубля и последующим разгоном инфляционной волны. Вместе с тем совершенно точно можно прогнозировать, что продолжение начавшейся в прошлом году демонетизации экономики наверняка повлечет усугубление спада производства и инвестиций.

Основные направления единой государственной денежно-кредитной политики (ОНЕГДКП) на 2016–2018 гг. предусматривают дальнейшее сжатие денежной базы в реальном выражении, которое за 2014–2017 гг. составит по базовому сценарию, согласно представленным в ОНЕГДКП данным, 30 % (Табл. 2).

Примечание: денежная масса в реальном выражении и денежная база в реальном выражении рассчитаны автором.

Источник: Банк России, 2015 год.

По этим же данным сжатие денежной массы в национальном определении в сопоставимых ценах составит в 2014–2016 гг. 17,2 %. Исходя из устойчивых эмпирических закономерностей, связывающих динамику денежной массы, с одной стороны, и инвестиций и ВВП, с другой стороны, можно с уверенностью прогнозировать резкое падение последних показателей. По опыту аналогичных периодов сжатия денежной массы в 1992–1998 гг. и 2007–2009 гг. падение экономической и инвестиционной активности может оказаться существенно ниже представленных в ОНЕГДКП прогнозных оценок[79].

Существенное падение ВВП и инвестиций повлечет дальнейшее повышение издержек и снижение эффективности производства отечественных товаров, что будет способствовать повышению инфляции в большей степени, чем противоположное действие – снижения спроса. Об этом также говорят устойчивые эмпирические закономерности, свидетельствующие об отсутствии статистически значимой зависимости между динамикой денежной массы и инфляцией при наличии отрицательной корреляции.

Имеющийся отечественный и международный опыт проведения предлагаемой монетарной политики свидетельствует о том, что реализация ОНЕГДКП в их нынешнем виде усугубит стагфляцию и обострит кризисные явления в российской экономике. Наряду с дальнейшим спадом производства, инвестиций, конкурентоспособности и высокой инфляцией, можно прогнозировать возобновление кризиса неплатежей, роста безработицы, резкое падение уровня жизни граждан.

Итак, причиной втягивания нашей экономики в стагфляционную ловушку является догматическая и ошибочная политика денежных властей. Возникает вопрос: а могут ли они ее исправить? Ответ один – если научатся жить своим умом, а не опираться на инструкции Вашингтонских финансовых организаций.

В руководящей роли МВФ читатель уже мог убедиться, ознакомившись с приведенным выше заявлением миссии МВФ в Москве от 1 октября 2014 года[80], адресованным российским денежным властям. Напомним его основные рекомендации: «ЦБ России имеет смысл продолжить курс на ужесточение ДКП и поднять процентные ставки с целью снижения инфляции и продолжения своего движения в сторону таргетирования инфляции, достижимого в рамках полностью гибкого курсообразования»; «для снижения инфляции потребуется ужесточение денежно-кредитной политики. Банк России в последние месяцы принял надлежащие меры, повысив процентные ставки по своим операциям и возобновив переход к большей гибкости обменного курса. Однако темпы базовой инфляции ускорились, вследствие чего для стабилизации и сдерживания инфляционных ожиданий потребуется дальнейшее ужесточение денежно-кредитной политики. Повышение процентных ставок также поможет ограничить отток капитала». Политика Банка России направляется МВФ не только посредством указаний, но и внедрением соответствующих методик: экономико-математических моделей, представлений о взаимозависимостях между макроэкономическими параметрами, на которые опираются денежные власти при разработке своей политики. Неадекватность этих методов компенсируется зомбированием экспертов, которых отучают мыслить критически и убеждают верить на слово наукообразным рекомендациям и оценкам МВФ. Любопытно, что в адрес США МВФ дает противоположные рекомендации: «преждевременное повышение ставок может вызвать ужесточение финансовых условий или расшатывание финансовой стабильности, что будет препятствовать росту экономики…»[81]. Такое двуличие в позиции МВФ указывает на политическую подоплеку и ангажированность его позиции. России навязывается самоубийственная денежно-кредитная политика, которая создает угрозу не только «стабилизации стагнации», но и возникновения воспроизводственного коллапса наподобие того, которой пережила Россия в 1990-е гг.

Для обеспечения расширенного воспроизводства российская экономика нуждается в существенном повышении уровня монетизации, расширении кредита и мощности банковской системы. Необходимы экстренные меры по ее стабилизации, что требует увеличения предложения ликвидности и активизации роли ЦБ как кредитора последней инстанции. В отличие от экономик стран-эмитентов резервных валют, основные проблемы в российской экономике вызваны не избытком денежного предложения и связанных с ним финансовых пузырей, а хронической недомонетизацией экономики, которая длительное время работала «на износ» вследствие острого недостатка кредитов и инвестиций.

Необходимый уровень денежного предложения для подъема инвестиционной и инновационной активности должен определяться спросом на деньги со стороны реального сектора экономики и государственных институтов развития при регулирующем значении ставки рефинансирования. Настоящее таргетирование инфляции невозможно без реализации других целей макроэкономической политики, включая обеспечение стабильного курса рубля, роста инвестиций, производства и занятости. Эти цели могут ранжироваться по приоритетности и задаваться в форме ограничений, достигаясь за счет гибкого использования имеющихся в распоряжении государства инструментов регулирования денежно-кредитной и валютной сферы. В сложившихся условиях приоритет следует отдавать росту производства и инвестиций в рамках установленных ограничений по инфляции и обменному курсу рубля. При этом для удержания инфляции в установленных пределах необходима комплексная система мер по ценообразованию и ценовой политике, валютному и банковскому регулированию, развитию конкуренции.

Как показывают мировой опыт, для реализации открывающихся возможностей подъема на новой волне роста нового технологического уклада требуется мощный инициирующий импульс обновления основного капитала, позволяющий сконцентрировать имеющиеся ресурсы на перспективных направлениях модернизации и развития экономики. Его организация предполагает повышение нормы накопления до 40 % ВВП с концентрацией инвестиций на прорывных направлениях нового технологического уклада. Источником финансирования этих инвестиций в наших условиях, как и в большинстве других стран, совершавших скачки из отсталости и бедности на передовой уровень жизни и технического развития, может быть только целевая кредитная эмиссия, организуемая денежными властями в соответствии с централизованно устанавливаемыми приоритетами.

Для ее реализации можно воспользоваться опытом стран, успешно использовавших окно возможностей для технологического рывка – все они прибегали к политике финансового форсажа[82], увеличивая в разы объем кредитования инвестиций в перспективные направления экономического роста. Их центральные банки становились на этот период банками развития, эмитируя необходимое количество денег для реализации централизованно спланированных инвестиционных проектов и программ.

Как показывает международный опыт и оценки нынешнего состояния отечественного научно-производственного потенциала, необходимый для перехода на траекторию опережающего развития на основе нового технологического уклада инициирующий импульс требует двукратного повышения уровня инвестиционной активности. Единственно возможным при нынешнем состоянии российской экономики источником финансирования этого подъема является целевая денежная эмиссия. Последняя должна носить целенаправленный характер исходя из объективно оцениваемой потребности в кредитах со стороны разных сфер хозяйственной деятельности и с учетом устанавливаемых государством приоритетов долгосрочного развития экономики.

Из теории экономического развития и практики развитых стран следует необходимость комплексного подхода к формированию денежного предложения в увязке с целями экономического развития и с опорой на внутренние источники денежной эмиссии. Важнейшим из них является механизм рефинансирования банков, замкнутый на кредитование реального сектора экономики и инвестиций в приоритетные направления развития. Это можно сделать путем использования хорошо известных и отработанных в практике развитых стран косвенных (рефинансирование под залог обязательств государства и платежеспособных предприятий) и прямых (софинансирование государственных программ, кредиты под госгарантии, фондирование институтов развития) способов денежной эмиссии. Не следует также исключать возможность направления денежной эмиссии на государственные нужды, как это делается в США, Японии, ЕС путем приобретения центральными банками государственных долговых обязательств.

Необходимо выравнивание условий деятельности российских предприятий по сравнению с иностранными конкурентами по стоимости финансовых ресурсов, срокам их предоставления, уровню рисков. Это требует снижения ставки рефинансирования, которая центральными банками многих ведущих стран устанавливается последние несколько лет на уровне ниже инфляции на долгосрочный период с целью стимулирования инвестиций и деловой активности для ускорения роста нового технологического уклада. При этом упор делается на формирование целевых длинных и сверхдлинных ресурсов (в США, Японии и Китае – до 30–40 лет) под обязательства государства. В том числе связанные с финансированием долгосрочных инвестиционных проектов, которые дополняются инструментами среднесрочного рефинансирования, что создает мощную основу длинных кредитных ресурсов в экономике. При этом денежно-кредитная политика увязывается с приоритетами научно-технической и промышленной политики, сочетание которых свидетельствует о формировании инструментария денежно-промышленной политики.

С учетом необходимости удвоения инвестиций для модернизации экономики Банку и Правительству России необходимо увязывать монетарную политику с решением задач кредитования модернизации и роста экономики. В нынешних условиях это возможно только на основе внутренних источников монетизации за счет расширения долго- и среднесрочного рефинансирования коммерческих банков под обязательства производственных предприятий и уполномоченных органов государственного управления. Целесообразно также провести последовательное замещение иностранных заимствований контролируемых государством банков и корпораций внутренними источниками кредита.

Для формирования современной национальной кредитно-финансовой системы адекватной задачам подъема инвестиционной активности в целях модернизации и развития российской экономики ЦБ должен функционировать как институт развития, обеспечивающий кредитами как потребности частных предприятий в расширении и развитии производства, так и инвестиции на реализацию государственных программ, стратегических и индикативных планов.

Это может быть сделано путем многократного увеличения масштабов использования уже применяемых ЦБ специальных инструментов рефинансирования с расширением их состава и снижением процентных ставок в зависимости от целей кредитования. Целевая кредитная эмиссия может вестись по воспроизводственным контурам: оборонно-промышленного комплекса, государственных программ и институтов развития под нулевую процентную ставку (в связи с отсутствием риска благодаря бюджетному финансированию); строительного и агропромышленного комплексов под ставку не выше 2 % (требуемых исходя из оценки рисков невостребованности продукции); импортозамещения и пр. Банки и предприятия, участвующие в этой системе целевого рефинансирования, должны принимать на себя обязательства целевого использования денег для производства конкретных товаров и финансирования инвестиционных проектов в соответствии с индикативными планами, формируемыми совместно с государством в соответствии с установленными им стратегиями развития. Это предполагает заключение системы хозяйственных договоров между предприятиями, банками и органами государственного управления, участвующими в системе целевого кредитования развития экономики.

Может быть принято и другое решение, запускающее параллельно существующей денежно-кредитной политике механизм целевого кредитования инвестиционной и инновационной активности посредством институтов развития, действующих в соответствии с государственными программами, стратегическими и индикативными планами. Для этого, по аналогии с немецким KFW, может быть создан специализированный Государственный внебюджетный инвестиционно-кредитный фонд, призванный рефинансировать институты развития и коммерческие банки в необходимых объемах[83].

По сути, это означает создание параллельно действующей системе денежного обращения специального контура, ориентированного на достижение целей развития экономики. Наряду с обеспечением Фонда в необходимом объеме кредитными ресурсами, который может достигнуть половины денежной базы, ЦБ должен будет следить за целевым использованием денег.

Исходя из изложенного, предлагается следующий комплекс мер по настройке денежно-кредитной системы на цели развития и расширение возможностей кредитования реального сектора.

1. Законодательное включение в перечень целей государственной денежно-кредитной политики и деятельности Банка России создание условий для экономического роста, увеличения инвестиций и занятости. Переход к многоцелевой денежно-кредитной политике, предусматривающий одновременное достижение целей экономического роста, инфляции и увеличения инвестиций, а также системное управление процентными ставками, обменным курсом, валютной позицией банков, объемом денежной эмиссии по всем каналам и другими параметрами денежного обращения.

2. Переход к многоканальной системе рефинансирования банковской системы с проведением денежной эмиссии преимущественно для рефинансирования коммерческих банков под залог кредитных требований к производственным предприятиям, облигаций государства и институтов развития. При этом, наряду с ныне действующим механизмом рефинансирования на цели пополнения ликвидности по ключевой ставке, должны быть развернуты каналы целевого рефинансирования коммерческих банков под спрос производственных предприятий, ставка процента по которым не должна превышать среднюю норму прибыли в инвестиционном комплексе за вычетом банковской маржи (2–3 %), а сроки предоставления кредитов должны соответствовать типичной длительности научно-производственного цикла в обрабатывающей промышленности (до 7 лет). Доступ к системе рефинансирования должен быть открыт для всех коммерческих банков на универсальных условиях, а также для банков развития на особых условиях, соответствующих профилю и целям их деятельности (в том числе с учетом ожидаемой окупаемости инвестиций в инфраструктуру – до 20–30 лет под 1–2 %).

Кроме того, предлагается развернуть специальные антикризисные целевые кредитные линии на восстановление деловой активности, расширение и модернизацию производства. Размещать такие кредиты коммерческие банки и институты развития должны на принципах целевого кредитования конкретных проектов, предусматривающих выделение денег исключительно на оплату установленных ими расходов без перечисления денег на счет заемщика.

3. Развернуть целевое кредитование производственных предприятий, сбыт продукции которых гарантирован экспортными контрактами, госзаказами, договорами с внутренними потребителями и торговыми сетями. Эти кредиты по ставке 2 % должны рефинансироваться ЦБ под обязательства предприятий через подконтрольные государству банки с доведением до конечных заемщиков по ставке 4 % на срок от 1 до 5 лет с жестким контролем за целевым использованием денег исключительно на производственные нужды. Требуемый объем таких кредитов – не менее 3 трлн. руб., включая 1,2 трлн. руб. для предприятий оборонно-промышленного комплекса.

4. Развернуть целевое финансирование одобренных государством инвестиционных проектов за счет кредитов ЦБ институтам развития по ставке 1 % на 5-15 лет под облигации госкорпораций, правительства, субъектов федерации, муниципалитетов, международных организаций. Объем – не менее 2 трлн. руб.

5. Увеличить в 3 раза объем льготных кредитных линий на поддержку малого бизнеса, жилищного строительства, сельского хозяйства, рефинансируемых ЦБ через специализированные институты развития федерального и регионального уровня не более чем под 2 % годовых, включая ипотеку.

6. Разработать и реализовать государственную программу импортозамещения в объеме не менее 3 трлн. руб. ЦБ предоставить уполномоченным банкам целевую кредитную линию на эти цели до 1 трлн. руб. Запретить импорт и лизинг за государственные средства (бюджета и средства госкомпаний) любой продукции, аналоги которой производятся в России, включая импорт самолетов, автомобилей, лекарственных препаратов, напитков, мебели и пр.

7. Обусловить низкопроцентное кредитование частного бизнеса его встречными обязательствами перед государством по производству определенной продукции (или оказанию услуг) в определенном объеме в определенные сроки по определенным ценам. Невыполнение обязательств должно вести к образованию долга перед государством в размере стоимости непроизведенной продукции.

8. В целях обеспечения стабильных условий кредитования запретить коммерческим банкам пересматривать условия кредитных соглашений в одностороннем порядке.

9. Изменить стандарты оценки стоимости залогов, используя средневзвешенные рыночные цены среднесрочного периода и ограничить применение маржинальных требований. В том числе предусмотреть отказ от маржинальных требований к заемщикам со стороны Банка России и банков с государственным участием.

10. Многократно увеличить капитал институтов развития путем эмиссии их долгосрочных облигаций, выкупаемых Банком России и включаемых в его ломбардный список.

11. Создать Государственный внебюджетный инвестиционно-кредитный фонд по образцу немецкого KFW с его рефинансированием за счет Резервного фонда Правительства и выкупа облигаций Банком России в соответствии с государственной инвестиционной программой.

12. Открыть кредитную линию ЦБ на рефинансирование через ВЭБ корпораций и банков, сталкивающихся с прекращением внешнего кредита по причине санкций на тех же условиях, что и замещаемые иностранные займы. Ее объем может составить до 5 трлн. руб.

13. Многократно увеличить финансирование институтов лизинга отечественной техники путем целевого рефинансирования ЦБ под 0,5 % годовых с маржой этих институтов не более 1 %.

14. Ограничить заимствования контролируемых государством корпораций за рубежом; постепенно заместить инвалютные займы контролируемых государством компаний рублевыми кредитами государственных коммерческих банков за счет их целевого рефинансирования со стороны ЦБ под соответствующий процент.

15. Кардинально расширить ломбардный список ЦБ, включив в него векселя и облигации платежеспособных предприятий, работающих в приоритетных направлениях, институтов развития, гарантии федерального правительства, субъектов федерации и муниципалитетов.

16. Во избежание стимулирования вывоза капитала и валютных спекуляций прием иностранных ценных бумаг и иностранных активов российских банков в качестве обеспечения ломбардных и иных кредитов ЦБ следует прекратить.

Глава 5. Монетаристская политика как угроза национальной безопасности

Как было показано выше, монетаризм есть вульгарное искажение неоклассической теории, которая, в свою очередь, опирается на нереалистичную аксиоматику. Неудивительно, что последствия применения этой теории никогда еще не приводили к достижению официально заявляемых целей. Однако ее интеллектуальная нищета надежно прикрыта блеском демагогии и шапкозакидательства. Монетаристы бесконечно рапортуют об успехах, провалы своей политики списывают на влияние внешних сил, постоянно обещают лучшее будущее через три года.

Характерным примером являются недавние заявления руководителей Минэкономразвития и Банка России о том, что вслед за неизбежным, по их мнению, падением производства в 2014 году, в 2015 году будет обеспечена стабилизация, а еще через год экономика начнет расти. В действительности, как доказывают расчеты ведущих институтов РАН[84], в 2014 в году мы могли бы иметь прирост ВВП до 5 %, инвестиций – до 10 %, в 2015 – в полтора раза больше, если бы не фанатизм и догматизм денежных властей, по-прежнему следующих примитивным монетаристским рецептам. Результат – падение производства и инвестиций на фоне обогащения финансовых спекулянтов и экспортеров сырья; деградация научно-производственного потенциала на фоне дворцов офшорной олигархии за рубежом. Ущерб от их некомпетентной политики для национальной экономики очень велик. Только в прошлом году – падение инвестиций и производства при возможности роста на 6–7 %, в нынешнем году к этому надо добавить рост безработицы, которая растет на 1 % в неделю, и падение доходов населения, обесценение рублевых сбережений, подрыв доверия к национальной валюте. Эта политика не выдерживает критики. Она проводится по рекомендациям МВФ, которые направлены на демонтаж системы защиты национальных экономик для свободного движения американского и европейского капитала.

Сказанное выше вовсе не означает бессмысленность монетаристской политики. Она повлекла деградацию экономики и падение производства, обнищание десятков миллионов граждан, но для офшорной олигархии она предоставила невиданные возможности извлечения сверхприбылей и вывоза их за рубеж. В основе этого перераспределения национального дохода лежит завышение стоимости денег и цен на монопольно производимые товары и услуги, эксплуатация природных ресурсов в частных интересах, а также занижение заработной платы и сверхналогообложение труда. Важным элементом этой политики является значительное занижение курса рубля относительно паритета его покупательной способности. По своей сути это означает субсидирование экспортеров за счет доходов населения и предприятий, поставляющих им продукцию. Поскольку основная часть экспорта приходится на энергоносители и сырьевые товары, это субсидирование лишь усугубляет неэквивалентность внешнеэкономического обмена. Под видом монетаризма в реальности проводилась и проводится политика обогащения офшорной олигархии за счет манипулирования финансовым рынком, завышения процентных ставок и цен на монопольно производимые товары, присвоения природной ренты и перекладывания налогового бремени на труд и его сверхэксплуатации.

В сущности, монетаризм выполняет идеологическую функцию, навязывая общественному сознанию веру в непогрешимость свободного рынка, оправдывающую проводимую политику и запредельное социальное неравенство. В этой наукообразной религии есть свои догмы, облеченные в математически строгие теоремы свойств рыночного равновесия и задающие соответствующие табу и принципы принятия решений в экономической политике. В качестве «Символа веры» этой религии выступает догма о невмешательстве государства в рыночную стихию, а также примат права частной собственности, которое и именуется не иначе как «священное».

Адепты этой религии в России ориентируются на своих пророков из США, в которых хорошо налажена подготовка неофитов из периферийных стран. Эта подготовка ведется в русле так называемого «мэйнстрима» – основного потока публикаций схоластических исследований, оторванных от реальности абстрактных моделей рыночного равновесия. Смысл этих изысканий носит чисто идеологический характер обожествления «невидимой руки» рынка и не имеет отношения к реальной хозяйственной практике.

Удивительная живучесть монетаризма и его популярность в кругах крупного бизнеса, щедро спонсирующего навязывание вытекающего из него образа мыслей общественному сознанию, объясняется соответствующими экономическими и политическими интересами. Монетаризм играет роль научного основания идеологии рыночного фундаментализма и либертарианской экономической политики, в проведении которой заинтересован крупный иностранный и компрадорский капитал, стремящийся минимизировать государственные ограничения своей деятельности. Эта идеология обосновывает его претензии на господство в обществе, так как сводит общественные отношения к власти денег. Она оправдывает и современные формы неоколониализма, позволяющие эмитентам мировых валют (прежде всего, американского доллара) эксплуатировать все человечество путем неэквивалентного обмена необеспеченных денежных знаков на реальные богатства. Поэтому она энергично навязывается Вашингтоном национальным властвующим элитам посредством как прямого политического давления, так и косвенными методами через международные институты и финансирование экспертного сообщества в целях эксплуатации управляемых ими стран.

Анализ теоретических основ проводимой в России макроэкономической политики свидетельствует об их несостоятельности с позиций как экономической теории, так и здравого смысла. Проводившаяся политика рыночного фундаментализма в корне противоречила национальным интересам страны. Фактически она была навязана извне в целях разрушения российской государственности и в интересах международного капитала. Но они совпали с интересами образовавшейся после распада СССР властвующей элиты, стремившейся закрепить свое привилегированное положение у власти обладанием богатства и международным признанием. Главной преградой на этом пути было государство как система институтов, реализующих общественные и национальные интересы. Монетаристская доктрина предоставила для его разрушения необходимые идеологические основания, облаченные в тогу «научно обоснованных» рекомендаций. Замещая полноценные институты государственной власти суррогатами типа «валютного правления», формирующаяся олигархия приватизировала государственные функции и контроль за национальным богатством страны, используя для этого протекторат ведущих иностранных держав в обмен на фактический отказ от национального суверенитета в проведении макроэкономической политики.

В то время как в ходе Великой криминальной революции, как назвал первые годы после краха СССР С.С.Говорухин[85], шла междоусобная война за приватизацию государственного имущества, американские кураторы «строили» денежные власти, подбирали и обучали кадры. Они хорошо знают принцип Ротшильда, который два столетия назад произнес сакраментальную фразу: «Дайте мне право печатать деньги, и мне будет все равно, кто будет писать законы в этом государстве». Вашингтонские международные финансовые организации уделяют огромное внимание кадровой политике в денежных властях во всех странах мира. Они выстроили весьма эффективную сеть влияния, определяющую мнение «мировых авторитетов», СМИ, «ведущих научных школ», модных консультантов в отношении кадров, продвигаемых на высшие должности в национальных регуляторах финансового рынка, денежно-кредитной политики и банковской системы. Эта сеть влияния направлена на манипулирование сознанием властвующей элиты колонизируемых американо-европейским капиталом стран. Она тем действеннее, чем менее грамотной и более зависимой является эта национальная элита. Приходится констатировать, что в России и большинстве других постсоциалистических стран эта сеть действует с эффективностью, намного превышающей 100 %. Ослепленные монетаристским фейерверком властвующие элиты сами спонсируют разорение собственных стран. Около трех триллионов долларов присвоенного американо-европейским капиталом богатства постсоциалистических стран на два порядка превосходят затраты на подготовку и внедрение соответствующих кадров и поддержку проводимой ими денежно-кредитной и валютной политики.

Еще одной привлекательной стороной монетаристской политики для нарождавшейся олигархии стало полное снятие ответственности власти за обеспечение благосостояния граждан и экономического развития. Все это, согласно догматике монетаризма, должен был автоматически преподнести рынок. Для властвующей элиты, трансформировавшейся в олигархию, монетаристская доктрина, предусматривавшая демонтаж системы государственного контроля, дала идеологическое оправдание фактической приватизации основных функций государственного регулирования в целях извлечения сверхдоходов.

Заинтересованность формирующейся в России олигархии в собственном обогащении и позиции международных финансовых организаций, определявших экономическую политику российского правительства в соответствии с интересами международного капитала, совпали. Первые охотно взяли на себя функции проводников разрушительной для страны, но удивительно выгодной лично им политики. Вторые в рекордно быстрые сроки добились расчистки российского экономического пространства для международного капитала, полностью реализовав для себя задачи «либеральных реформ». Само формирование олигархии, как известно, шло путем захвата ею государственной собственности для последующей перепродажи транснациональным корпорациям и международным спекулянтам под идеологическим прикрытием международных финансовых организаций и при активной политической поддержке руководства США и других государств НАТО[86].

Проводившаяся политика официально преподносилась как рыночная трансформация экономики, ее либерализация и стабилизация. Хотя она и повлекла экономическую катастрофу, для олигархии эта политика оказалась удивительно успешной, обеспечив ей перераспределение в свою пользу огромного национального богатства. И в то же время она имела вполне респектабельное идеологическое обоснование, позволявшее искусно камуфлировать разграбление национального богатства, узурпацию власти, подавление прав человека и геноцид основной части населения страны под прогрессивную экономическую реформу и демократические преобразования. Монетаристы с присущим им блеском проводили и продолжают проводить массовые сеансы гипноза политической элиты на всевозможных экономических, инвестиционных, общественных форумах, где приглашенные из-за рубежа «авторитеты мировой экономической мысли» хвалят их провальную политику и поют дифирамбы руководству денежных властей. Делается это для дезориентации руководства страны, которому, по меткой характеристике либертарианской политики, данной еще Бисмарком, сыплют в глаза песок, чтобы очистить государственные карманы.

Таким образом, причина выбора псевдонаучной монетаристской доктрины в качестве идеологической основы для проведения экономической политики связана не с ее истинностью или приверженностью ее проводников к каким-то научным школам, а с банальным удобством этой доктрины для обслуживания интересов сформировавшейся в России за годы «реформ» офшорной олигархии, с одной стороны, и заинтересованностью международного капитала в ее проведении, с другой стороны. Декларируя необходимость самоустранения государства от регулирования экономики и социальной ответственности, сводя его функции к защите прав частной собственности и регулированию денежной массы, монетаристская доктрина стала подходящим идеологическим обоснованием для реальной практики использования рычагов государственной власти в целях присвоения в частных интересах влиятельных кланов не только государственной собственности, но и государственных функций регулирования денежного обращения и денежной эмиссии и даже контроля за соблюдением законодательства. Сами эти кланы стали интернациональными, в них интересы российского олигархата тесно переплелись с интересами международных финансовых спекулянтов и транснациональных корпораций. Первые в этом симбиозе взаимных экономических интересов с выгодой для себя фактически выполняют роль моста для вторых, обеспечивающего передачу контроля над национальными богатствами страны международному капиталу. Не удивительно, что последний сразу же занял доминирующее положение на рынке акций российских приватизированных предприятий – естественным продолжением хищнической приватизации в пользу ее организаторов и мошенников стала перепродажа российских предприятий их зарубежным конкурентам.

Конец ознакомительного фрагмента.