Эйнштейн и Ландау шутят. Еврейские остроты и анекдоты. «Теперь вы видите, что ничего не видно», или Ученье – свет, а неученье – смех! (Симон Гринберг, 2013)

Эйнштейн шутит…

Альберт Эйнштейн (14 марта 1879, Ульм, Вюртемберг, Германия – 18 апреля 1955, Принстон, Нью-Джерси, США) – физик-теоретик, один из основателей современной теоретической физики, лауреат Нобелевской премии по физике 1921 года. Жил в Германии (1879–1893, 1914–1933), Швейцарии (1893–1914) и США (1933–1955). доктор около 20 ведущих университетов мира, член многих Академий наук, в том числе иностранный почетный член АН СССР (1926).

О великом ученом-физике Альберте Эйнштейне сложено множество мифов. И мало кто знает, что он был совершено нерадивым учеником. Согласно В. И. Бояринцеву, доктору физико-математических наук, издавшему книгу «Русские и еврейские ученые, мифы и реальность», мы узнаем подробную неакадемическую биографию Эйнштейна. Из которой следует, что в детстве Эйнштейн долго учился говорить, а в семилетнем возрасте мог повторять лишь короткие фразы. В девять лет Эйнштейн поступил в гимназию, справлялся со школьной программой на уровне середняка. Преподаватели с трудом терпели медлительность, когда мальчик вынужден был отвечать у доски.

Закончить гимназию будущему гению не удалось. Сначала подростку Эйнштейну выдали справку от психиатра о необходимости полугодового отпуска. Ну а затем, за год до окончания учебы, учителя зачитали родителям Эйнштейна приказ об отчислении их сына. Но Альберт все же окончил другую гимназию, куда его в спешном порядке перевели родные.

И уже осенью 1900 года, со второй попытки, Эйнштейн сдал экзамены в цюрихский политехникум. Утверждают, что лекции таких известных математиков, как Адольф Гурвиц и Герман Минковский, его не интересовали, Эйнштейна попросту не видели на занятиях. Да и экзамены будущий гений сдавал с помощью своего приятеля Гроссмана.

После окончания политехникума А. Эйнштейн два года нигде не работает. Правда, он делает попытку давать частные уроки, однако желающих слушать его не находится.

Тем не менее, все эти нюансы не помешали ему заняться наукой. Среди интересных фактов жизни этого ученого есть и такие.

В 1902 году Эйнштейн переселился в немецкий Берн, где начал работать в патентном бюро (техническим экспертом третьего класса). Здесь он получал массу свежей информации в области науки, так что мог спокойно пользоваться знаниями других ученых.

Интересная деталь: не осталось никаких черновиков первых научных работ Эйнштейна.

Докторская диссертация Эйнштейна «Новое определение размера молекул», посвященная броуновскому (беспорядочному) движению, была признана ошибочной.

Официальные биографы ученого свидетельствуют, что к началу 1950-х годов ученый освоил английский язык. И не упоминают, что к тому времени Эйнштейн прожил в англоязычной стране США уже… 17 лет. А вот Леопольд Инфельд, говоря об ученом, вспоминал: «Он обходился, вероятно, 300 словами, которые произносил довольно своеобразно. Как он сам признался мне впоследствии, он этого языка, собственно, никогда так и не изучил».

Роль первой жены Эйнштейна, сербки Милевы Марич, полностью замалчивается. Милева была сильным физиком и ее роль в создании специальной и общей теории относительности достаточно ощутима. Три самые важные статьи Эйнштейна 1905 года были подписаны «Эйнштейн – Марич». Известно, однако, что Эйнштейн хвастался своим друзьям: «Математическую часть работы делает за меня жена» (впоследствии это же стали делать помощники Эйнштейна).

Второй женой физика стала его двоюродная сестра Эльза, на которой он женился весной 1919 года. Детей у них не было.

Известно также, что Эйнштейн называл себя «цыганом и бродягой» и не придавал никакого значения своему внешнему виду. Он шутил: «Чем грязнее нация, тем она выносливее». Им же сказаны слова: «Принадлежность к еврейской нации есть дар божий» (из книги Г. Себова «Финал катастрофы»). Любопытно, что все биографы Эйнштейна отмечают неряшливость и неопрятность этого гения.

Все знают снимок, на котором Эйнштейн снят с высунутым языком. Он постоянно появляется на обложках журналов, в учебниках и в Интернете. Так что мы и впредь будем удивляться чудачеству гения. Некоторые готовы утверждать: суть этого забавного снимка в том, что Эйнштейн показывает свой язык всему человечеству, включая научный мир, и выставляя всех глупцами.

А может быть, в душе он просто был великим шутником?! Вот ведь и Ромен Роллан говорил о физике: «Очень жизнерадостен и не может удержаться от того, чтобы не придать остроумную форму самым серьезным мыслям».

Однажды на лекции Эйнштейна спросили, как делаются великие открытия. Он ненадолго задумался и ответил:

– Очень просто. Все знают, что это сделать невозможно. Случайно находится один невежда, который этого не знает. Он-то и делает открытие, – забавно ответил ученый.

– Слава делает меня все глупее и глупее, что, впрочем, вполне обычно. Существует громадный разрыв между тем, что человек собою представляет, и тем, что другие думают о нем или, по крайней мере, говорят вслух. Но все это нужно принимать беззлобно.

Маленький сын однажды спросил Эйнштейна:

– Почему ты так знаменит, папа?

– Видишь ли, – ответил он, – когда слепой жук ползет по поверхности шара, он не замечает, что пройденный им путь изогнут. Я же, напротив, имел счастье это заметить.

Как-то после доклада на научной конференции Эйнштейна спросили:

– Какой момент для вас сегодня самый трудный?

– Самая большая трудность заключалась в том, – ответил Эйнштейн, – чтобы разбудить аудиторию, которая заснула при вступительной речи председателя.

Эйнштейн встретил на улице нового приятеля и пригласил его к себе домой:

– Приходите ко мне вечером. У меня будет профессор Стимсон.

– Но ведь я и есть Стимсон! – удивился тот.

– Это не имеет никакого значения, – возразил рассеянный Эйнштейн, – все равно приходите.

Однажды Эйнштейн был у знакомых в гостях. Когда он собрался уходить, начался дождь, и ему предложили шляпу.

– Зачем? – сказал Эйнштейн. – Ведь она сохнет дольше, чем волосы. Это же все знают.

Некая молодая дама настойчиво просила Эйнштейна позвонить ей по телефону.

– Мой телефон легко запомнить, – убеждала она. – 36-361-144.Запомнили? Повторите.

– Запомнил, – ответил Эйнштейн. – Три дюжины, 19 и 12 в квадрате…

На одном из приемов к Эйнштейну пристала одна молодая дама и предложила вступить с ним в интимные отношения, чтобы завести общих детей. Она убеждала:

– Вы представляете, дорогой, что наши дети будут так же умны, как вы, и так же красивы, как я!

Эйнштейн отстранился от навязчивой дамы и сказал:

– Это, конечно, прекрасно! А… вдруг получится наоборот?

На одном вечере встретились Эйнштейн и композитор Ганс Эйслер. Хозяйка попросила их сыграть что-нибудь вместе. Композитор сел за рояль, а Эйнштейн стал настраивать скрипку. Несколько раз композитор начинал вступление, но Эйнштейн никак не мог попасть в такт. Эйслер не выдержал, закрыл крышку рояля и сказал в сердцах:

– Не понимаю, как это весь мир может называть великим человека, который не умеет считать до трех!

Однажды Альберт Эйнштейн и виолончелист Григорий Пятигорский вместе выступали в благотворительном концерте. Среди публики сидел молодой журналист, которому предстояло написать отчет о концерте. Он обратился с вопросом к одной из слушательниц:

– Простите, Пятигорского мы все знаем, ну, а этот Эйнштейн, который выступает сегодня…

– Боже мой, да неужели вы не знаете, это же великий Эйнштейн!

– Да, конечно, благодарю, – смутился журналист и принялся что-то строчить в блокноте.

На следующий день в газете появился отчет о выступлении Пятигорского вместе с Эйнштейном – «великим музыкантом, несравненным скрипачом-виртуозом, который своей блистательной игрой затмил самого Пятигорского». Рецензия всех очень рассмешила, и особенно самого Эйнштейна. Он вырезал заметку и постоянно носил ее с собой, показывал знакомым и говорил:

– Вы думаете, что я ученый? Нет, я знаменитый скрипач!

Эйнштейн любил фильмы Чаплина и относился к его героям на экране с видимой симпатией. Однажды ученый написал в письме Чаплину: «Ваш фильм “Золотая лихорадка” понятен всем в мире, и Вы станете великим человеком».

На что Чарли Чаплин ответил: «Вами я восхищаюсь еще больше. Вашей теории относительности никто в мире не понимает, и все-таки Вы уже стали великим человеком».

Однажды Эйнштейн, послушав, как бельгийская королева играет на скрипке, сказал ей:

– Вы прекрасно играете, ваше величество. Вам совершенно не нужна профессия королевы.

Летом 1909 года в честь своего 350-летия Женевский университет, основанный еще Кальвином, присудил более ста почетных докторских степеней. Одна из них была предназначена служащему Швейцарского патентного бюро в Берне Альберту Эйнштейну.

Когда Эйнштейн получил большой конверт, в который был вложен лист прекрасной бумаги, заполненный колоритным текстом на незнакомом ему языке (он подумал, что это латынь, хотя на самом деле то был французский), то сразу же отправил письмо в мусорную корзину. Позже он узнал, что это было приглашение на кальвиновские торжества и извещение о присуждении степени почетного доктора Женевского университета.

Так как Эйнштейн не ответил на приглашение, то власти университета обратились к другу Эйнштейна Люсьену Шавану, который рассказал Эйнштейну, в чем дело и посоветовал тому приехать в Женеву. Эйнштейн прибыл в Женеву в соломенной шляпе и повседневном пиджаке, в которых и участвовал в торжественном академическом мероприятии среди аккуратных и нарядных гостей.

Вот что говорит сам Эйнштейн об этом событии: «Празднование закончилось самым обильным пиршеством из всех, на которых мне доводилось бывать. Я спросил одного из женевских “отцов города”, с которым сидел рядом:

– Знаете ли вы, что сделал бы Кальвин, будь он здесь?

Сосед полюбопытствовал: что же именно? Тогда я ответил:

– Он устроил бы пожар и сжег нас всех за грех обжорства.

Мой собеседник не издал ни звука, и на этом обрываются мои воспоминания о достославном праздновании».

Как-то Эдисон пожаловался Эйнштейну, что никак не может найти себе толкового помощника.

– Каждый день, – говорил он, – ко мне приходят в лабораторию молодые люди, но ни один из них мне не подходит.

– Как же вы определяете их профпригодность? – поинтересовался Эйнштейн.

– Они должны ответить на несколько вопросов, – ответил Эдисон и показал Эйнштейну лист с множеством подготовленных вопросов.

«Сколько миль от Нью-Йорка до Чикаго?» – прочитал Эйнштейн.

– Ну, это можно посмотреть в каком-нибудь справочнике, – сказал Эйнштейн.

«Из чего делают нержавеющую сталь?» – был второй вопрос.

Пробежав глазами и все остальные вопросы, Эйнштейн сказал Эдисону:

– Свою кандидатуру я снял бы сам.

В 1943 году одна школьница из Вашингтона жаловалась Эйнштейну, что ей с трудом дается математика и приходится заниматься намного больше других учеников, чтобы не отстать от товарищей. На что Эйнштейн ответил ей:

– Не огорчайтесь своими трудностями с математикой, поверьте, мои трудности еще больше, чем ваши.

Однажды Альберта Эйнштейна спросили, в чем он видит основное различие между собственным интеллектом и интеллектом других людей. Он задумался, а затем ответил:

– Если люди ищут иголку в стоге сена, то большинство из них останавливаются, как только найдут ее. Но я продолжаю поиски, обнаруживая вторую, третью и, возможно, если мне очень повезет, даже четвертую и пятую иголки.

Эйнштейн писал: «Работать – значит думать. Поэтому точно учесть рабочий день не всегда легко. Обычно я работаю от 4 до 6 часов в день. Я не слишком прилежен». Когда его спросили, какая у него картотека, он показал на лоб. Другой раз поинтересовались лабораторией – он достал авторучку.

Однажды Эйнштейн шел по коридору Принстона, а навстречу ему – молодой и среднего ума физик. Поравнявшись с Эйнштейном, он фамильярно хлопнул того по плечу и спросил:

– Ну как дела, коллега?

– Коллега? – переспросил Эйнштейн. – Неужели вы тоже больны ревматизмом?

Однажды к Эйнштейну пришел журналист.

– Куда вы записываете свои мысли? – спросил он. – У вас есть для этого блокнот или записная книжка?

Эйнштейн ответил:

– Милый мой! Настоящие мысли приходят в голову так редко, что их нетрудно и запомнить.

Кстати, Эйнштейн был известен тем, что иногда делал записи на всем, что попадалось под руку (чтобы не упустить мысль). Как-то его супругу пригласили на открытие нового астрономического телескопа. После открытия ей устроили небольшую экскурсию. Гид, который проводил ее, указывая на телескоп, сказал:

– С помощью этого прибора мы открываем тайны Вселенной!

На что супруга Эйнштейна ответила:

– Странно, а моему мужу для этого достаточно огрызка карандаша и коробка из-под спичек.

Одна журналистка спросила Эйнштейна:

– Какая разница между временем и вечностью?

– Если бы у меня было время, чтобы объяснить вам эту разницу, – сказал Эйнштейн, – то прошла бы вечность, прежде чем вы ее поняли бы.

Как-то Эйнштейн писал своей сестре Майе: «Мне приходится много работать, но все же не чересчур много. Время от времени удается выкроить часок и побездельничать в живописных окрестностях Цюриха… Если бы все жили, как я, не было бы приключенческих романов…»

Однажды в Берлине, зайдя в трамвай, Эйнштейн по привычке достал книгу и углубился в чтение. Затем, не глядя на кондуктора, вынул из кармана заранее отсчитанные на билет деньги.

– Здесь не хватает, – сказал кондуктор.

– Не может быть, – ответил ученый, не отрываясь от чтения – Я вам гарантирую: там хватает.

На что кондуктор вновь запротестовал.

Но Эйнштейн еще раз покачал головой, мол, такого не может быть.

Кондуктор возмутился:

– Тогда считайте, вот – 15 пфеннигов. Тут не хватает еще пяти.

Эйнштейн пошарил рукой в кармане и действительно нашел нужную монету. Ему стало неловко, а кондуктор сказал:

– Ничего-ничего, дедушка, просто вам нужно выучить арифметику.

Как-то корреспонденты спросили Эйнштейна:

– Как это может быть, чтобы время текло с разной скоростью?

– Если вы держите у себя на коленях очаровательную девушку, то вам даже час покажется минутой. Если же вас посадить на горячую плиту, то и одна минута покажется вам целым часом. В этом суть теории относительности, – спокойно ответил ученый.

Как-то Эйнштейн получил попугая в подарок на день рождения от медицинского института. Когда ему казалось, что у попугая депрессия, он пытался развеселить его, рассказывая птице неприличные анекдоты. Попугай совсем оправился, но «наградил» ученого тем, что подхватил инфекцию, которую передал ему.

Помощница ученого Фантова, которая провела последние годы рядом с Эйнштейном, как-то рассказывала, что Эйнштейну не нравился кандидат в президенты от демократов Эдлай Стивенсон, он защищал атомщика Роберта Оппенгеймера, отца американской атомной бомбы, от нападок со стороны сенатора Джозефа Маккарти.

– Оппенгеймер не цыган вроде меня, – говорил Эйнштейн. – Я родился со слоновьей шкурой, меня никто не может обидеть.

Как-то Эйнштейн был в гостях у супругов Кюри, и сидя в гостиной, заметил, что на соседние с ним кресла никто не садится. Тогда он обратился к хозяину, физику Жолио-Кюри:

– Сядь около меня, Фредерик! А то мне кажется, что я присутствую на заседании Прусской академии наук.

Один журналист спросил супругу Эйнштейна, что же она думает о своем муже.

– Мой муж гений! – пафосно сказала госпожа Эйнштейн. И добавила со вздохом: – Он умеет делать абсолютно все, кроме денег.

Жену Эйнштейна спросили, понимает ли она теорию относительности, созданную ее мужем.

– Нет, не понимаю. Но достаточно того, что я понимаю самого Эйнштейна, – ответила женщина.

Помощница ученого Фантова пыталась обнародовать дневник, который вела в последние годы жизни Эйнштейна. Оказалось, что значительная часть дневника посвящена жалобам Эйнштейна на свою старость. Но в нем также обнаруживаются несколько стихотворений, полных непристойностей, и еще более неприличные каламбуры. Это физик писал их для Фантовой, когда они были в разлуке.

В конце 1936 года Бернское научное общество прислало Эйнштейну почетный диплом. Когда физик получил документ, он воскликнул:

– Его я непременно вставлю в рамку и повешу на стене – ведь они долго насмехались надо мной и моими идеями.

В Берн из Принстона он отправил письмо 4 января 1937 года с такими словами:

«Вы не можете себе представить, как я обрадован тем, что Бернское научное общество хранит обо мне добрую память. Это было послание из моей давно минувшей молодости. Вспомнились содержательные и уютные вечерние заседания и особенно профессор-терапевт Сали с его восхитительными комментариями к лекциям. Я сразу же вставил диплом в рамку, и это единственный из символов признания, который висит в моем кабинете, напоминая о Берне и старых друзьях.

Прошу передать свою сердечную благодарность членам Общества и рассказать им, как высоко я ценю их доброту».

Эйнштейн получал множество различных дипломов, но он не вставлял их в рамки и не вешал на стену, а складывал их в дальний угол, который называл «уголком тщеславия».

Хаим Вейцман, первый президент Израиля, сказал:

– Эйнштейн объяснял мне свою теорию каждый день, и вскоре я уже был совершенно уверен, что он ее понял.

Для тех, кто не понимал теорию относительности Эйнштейна, ученый объяснял ее так: «Это когда Цюрих остановится у этого поезда».

Никаким количеством экспериментов нельзя доказать теорию; но достаточно одного эксперимента, чтобы ее опровергнуть.

Математика – наиболее совершенный способ водить самого себя за нос.

С тех пор, как за теорию относительности принялись математики, я ее уже сам больше не понимаю.

В физике часто случалось, что существенный успех был достигнут проведением последовательной аналогии между несвязанными по виду явлениями.

Если теория относительности подтвердится, то немцы скажут, что я немец, а французы – что я гражданин мира; но если мою теорию опровергнут, французы объявят меня немцем, а немцы – евреем.

Есть только два способа прожить жизнь. Первый – считать, будто чудес не существует. Второй – будто кругом одни чудеса.

Есть только две бесконечные вещи: Вселенная и глупость. Хотя насчет Вселенной я не вполне уверен.

В юности я обнаружил, что большой палец ноги рано или поздно проделывает дырку в носке. Поэтому я перестал надевать носки.

Человек начинает жить лишь тогда, когда ему удается превзойти самого себя.

Жизнь отдельного человека имеет смысл лишь в той степени, насколько она помогает сделать жизни других людей красивее и благороднее. Жизнь священна; это, так сказать, верховная ценность, которой подчинены все прочие ценности.

Невозможно решить проблему на том же уровне, на котором она возникла. Нужно стать выше этой проблемы, поднявшись на следующий уровень.

Морскую болезнь вызывают у меня люди, а не море. Но, боюсь, наука еще не нашла лекарства от этого недуга.

Человек – это часть целого, которое мы называем Вселенной, часть, ограниченная во Времени и в Пространстве.

Каждый человек обязан вернуть миру хотя бы столько, сколько он из него взял.

Мир невозможно удержать силой. Его можно лишь достичь пониманием.

Настоящий прогресс человечества зависит не столько от изобретательного ума, сколько от сознательности.

Если кто-либо с удовольствием марширует в строю под музыку, то за одно это я его презираю; головной мозг дан ему по ошибке, ибо он вполне мог бы обходиться спинным

К величию есть только один путь, и этот путь проходит через страдания.

Нравственность – основа всех человеческих ценностей.

Самое время заменить идеал успеха идеалом служения.

Человек может найти смысл в жизни, только посвятив себя обществу.

Целью школы всегда должно быть воспитание гармоничной личности, а не специалиста.

Достойна только та жизнь, которая прожита ради других людей.

Истинная ценность человека определяется тем, насколько он освободился от эгоизма и какими средствами он этого добился.

Стремись не к тому, чтобы добиться успеха, а к тому, чтобы твоя жизнь имела смысл.

Я не знаю, каким оружием будут сражаться в третьей мировой войне, но в четвертой мировой войне будут сражаться палками и камнями.

Процесс научных открытий – это, в сущности, непрерывное бегство от чудес.

Единственное, чему научила меня моя долгая жизнь: что вся наша наука перед лицом реальности выглядит примитивно и по-детски наивно – и все же это самое ценное, что у нас есть.

Если вы хотите вести счастливую жизнь, вы должны быть привязаны к цели, а не к людям или к вещам.

Здравый смысл – это сумма предубеждений, приобретенных до восемнадцатилетнего возраста.

…Это очень просто, мои дорогие: потому что политика гораздо сложнее, чем физика!

Международные законы по-настоящему существуют только в сборниках международных законов.

Непросто сказать, в чем заключается истина, но ложь очень часто легко распознать.

Тот, кто хочет видеть результаты своего труда немедленно, должен идти в сапожники.

Ты никогда не решишь проблему, если будешь думать так же, как те, кто ее создал.

Ученый – все равно что мимоза, когда замечает свою ошибку, и рычащий лев – когда обнаруживает ошибку чужую.

Я научился смотреть на смерть как на старый долг, который рано или поздно надо заплатить.

Брак – это попытка создать нечто прочное и долговременное из случайного эпизода.

Я пережил две войны, двух жен и Гитлера.

Я хочу быть кремированным, чтобы люди не приходили поклоняться моим костям.

Чем больше моя слава, тем я больше тупею; и таково, несомненно, общее правило.

Наши математические затруднения Бога не беспокоят. Он интегрирует эмпирически.

Существует поразительная возможность овладеть предметом математически, не поняв существа дела.

Не стоит обожествлять интеллект. У него есть могучие мускулы, но нет лица.

Все идеи в науке родились в драматическом конфликте между реальностью и нашими попытками ее понять.

Господь Бог не играет в кости.

Господь Бог изощрен, но не злонамерен.

Все знают, что это невозможно. Но вот приходит невежда, которому это неизвестно – он-то и делает настоящее открытие.

Законы математики, имеющие какое-либо отношение к реальному миру, ненадежны; а надежные математические законы не имеют отношения к реальному миру.

Стремление к личному благополучию достойно свиньи. Можно ли представить себе Моисея, Иисуса или Магомета, занятых увеличением текущего счета в банке?

Самое непостижимое в мире – то, что он постижим.

Если не грешить против разума, нельзя вообще ни к чему прийти.

Все должно быть изложено так просто, как только возможно, но не проще.

Действительность – это иллюзия, хотя и очень стойкая.

Что может знать рыба о воде, в которой плавает всю жизнь?

В поезде ехал Эйнштейн. Глядя на него, один еврей спрашивает другого:

– Абрам, кто этот еврей с усами?

– Как, разве ты не узнаешь? Это таки знаменитый ученый Эйнштейн! Он едет сейчас в Токио.

– А чем он знаменит?

– Он придумал теорию относительности.

– А что это такое?

– Как бы тебе это понятнее объяснить? Вот скажи, если у тебя три волоса на голове, это много или мало?

– Конечно, мало.

– А если у тебя три волоса в супе, это много или мало?

– Очень много.

– Вот это и есть теория относительности!

– И что, он с этой хохмой едет-таки в Токио?!

Два еврея обсуждают теорию Эйнштейна.

– Одного не могу понять, – сокрушается Рабинович. – Как две одинаковые вещи могут быть одновременно разными?

– Сейчас я тебе объясню, – говорит Шломан. – Из Бобруйска в Бердичев ты едешь пять часов. Из Бердичева в Бобруйск тоже. Понял? А вот другой пример: от праздника Пурим до Пасхи проходит один месяц, а от Пасхи до Пурима – одиннадцать месяцев.

Ландау и шутит, и любит…

Лев Давидович Ландау (9 (22) января 1908, Баку – 1 апреля 1968, Москва) – советский физик-теоретик, основатель научной школы, академик АН СССР (избран в 1946). Лауреат Нобелевской премии по физике 1962 года. Лауреат трех Сталинских (Государственных) премий (1946, 1949, 1953), Ленинской премии (1962), Герой Социалистического Труда (1954). Иностранный член Лондонского королевского общества (1960), Национальной академии наук США (1960), Датской королевской академии наук (1951), Королевской академии наук Нидерландов (1956), Американской академии искусств и наук (1960), Французского физического общества и Лондонского физического общества.

С 1916 года Ландау учился в бакинской Еврейской гимназии, где его мать была преподавателем естествознания. Одаренный математически, Ландау, шутя говорил о себе: «Интегрировать научился лет в 13, а дифференцировать умел всегда». О его нелюбви к учебе писала и супруга Ландау в своей книге воспоминаний. Вот цитата: «Сам Дау в последнем классе школы написал сочинение на тему «Образ Татьяны в поэме Пушкина „Евгений Онегин“: „Татьяна Ларина была очень скучная особа“. В сочинении только шесть слов, получил, конечно, единицу, однако это не помешало ему как физику!»

В 1929 году Ландау был в научной командировке для продолжения образования в Германии, в Дании у Нильса Бора, в Англии и Швейцарии. Там он встретился с А. Эйнштейном, работал вместе с ведущими физиками-теоретиками, в числе которых был Нильс Бор, которого с тех пор считал своим единственным учителем.

Коллеги-физики часто именовали его просто Дау.

В детстве, увлекшись наукой, Ландау дал обет никогда «не курить, не пить и не жениться». Также он считал, что брак – это кооператив, ничего общего не имеющий с любовью. Но ему повезло – он встретил выпускницу химического факультета Конкордию (Кору) Дробанцеву, которая разошлась со своим первым мужем. Женщина поклялась, что не будет ревновать его к другим, и с 1934 года они жили вместе в браке. Ландау считал, что более всего брак разрушают ложь и ревность, и поэтому они заключили «пакт о ненападении в супружеской жизни» (по задумке Дау), который давал свободу супругам в романах на стороне. Официальный брак был между ними 5 июля 1946 года, за несколько дней до рождения сына Игоря[1] (Гарика).

Единственной не физической теорией Ландау была теория счастья. Он считал, что каждый человек должен и даже обязан быть счастливым. Для этого он вывел простую формулу, которая содержала три параметра: работа, любовь и общение с людьми.

Помимо многочисленных научных трудов, Ландау известен и своими шутками. Его вклад в «научный юмор» велик. Однако его шутки не обязательно связаны с физикой и математикой. Обладая острым умом и красноречием, Ландау всячески поощрял юмор в коллегах. Он и сам стал героем разных юмористических историй.

У Ландау была своя классификация наук и …женщин. По Ландау, науки бывают естественные, неестественные и противоестественные. По Ландау, девушки делятся на красивых, хорошеньких и интересных. У хорошеньких – нос слегка вздернут, у красивых – прямой, у интересных носы «ужасно большие».

Как-то жена Ландау сказала, что ему вот-вот стукнет 54 года, а он все продолжает бегать и искать новых красивых молодых девушек. Не пора ли тебе уже угомониться? – спросила жена. На что тот ответил:

– Что ты говоришь! Я чувствую расцвет и в творчестве, и в жизни. А ведь когда я только входил в науку, Иоффе был примерно в моем возрасте, и я тогда считал его стариком. Сейчас я знаю – это возраст расцвета! Великий из великих – Эйнштейн – очень рано скис. Наверное, от скуки. Вероятно, он никогда не бегал за девушками.

В одном из писем Ландау писал: «В Копенгагене я жил на средства международной рокфеллеровской стипендии, а в Лондоне я был в командировке. Я не имел права тратить рабоче-крестьянские деньги нашего государства на шоколад. Я даже не разрешал себе ходить в кино… Не только англичане, но и американцы очень старались соблазнить роскошными условиями жизни. К роскоши я совершенно равнодушен. Я им ответил так: “Работать на акул капитала? Никогда!” На Западе ученому работать нелегко. Его труд оплачивают в основном попечители. В этом есть некая унизительность».

«Дау занимался только дома. От личного кабинета в институте он отказался: “Заседать я не умею, а лежать там негде”. Семинары он проводил в конференц-зале. О науке разговаривал с физиками, студентами и посетителями дома, в фойе института или прохаживаясь по длинным институтским коридорам, а в теплые времена года – прохаживаясь по территории института.

– Коруш, я пошел в институт почесать язык.

Это значило, что его кто-то ждет, он будет разговаривать о науке или будет кого-нибудь консультировать. Занимался же настоящей наукой он только в одиночестве, лежа на тахте, окруженный подушками». (Из книги К. Ландау-Дробанцевой «Академик Ландау. Как мы жили»[2].)

Как-то Кора, которая еще не была замужем за Львом Давидовичем, спросила у него:

– Дау, ты питаешься в ресторанах?

– Нет, я на полном пансионе у Олечки Шубниковой. Есть такой замечательный физик-экспериментатор Лев Шубников, а Олечка его жена, – прозвучало в ответ.

Даже в тюрьме[3], куда на некоторое время в 1938 году Ландау попал по доносу, физик не унывал. «Во-первых, я не боялся там, что меня могут арестовать! Во-вторых, я мог ругать Сталина вслух. Я занимался наукой и сделал несколько работ».

Как-то Ландау был приглашен в МГУ на заседание кафедры физиков, но перепутал аудитории и зашел на заседание к физикам-метеорологам. Метеорологи собрались заслушать научное открытие своего коллеги, пригласив и журналистов. У доски докладчик вдохновенно читал свой доклад, и едва только он закончил мысль, как к доске подлетел Ландау. Он обратился к докладчику:

– Вы меня, пожалуйста, извините. Я попал к вам случайно, перепутав аудитории, но мимо такой математической ошибки я пройти не могу. Если эту задачу решить правильно, то вы сами увидите – весь эффект работы сводится к нулю, работы нет, есть только математические ошибки.

В аудитории стояла гробовая тишина, а мел в руках Ландау мелькал по доске, подчеркивая ошибки. Присутствующие были поражены, а у докладчика просто отвисла челюсть. Наконец Ландау, извинившись, ушел.

Когда все опомнились, раздался крик: «Кто его сюда пустил?!»

Вот таким рассеянным был Ландау…

И еще о рассеянности.

Как-то вечером молодой Ландау пришел в гости к Коре. Шторы были закрыты, и она не знала, что на улице идет дождь. Открыв дверь и увидев мокрого поклонника, женщина воскликнула:

– Дау, там идет сильный дождь?

– Нет, дождя нет, погода прекрасная! – сказал он, снимая шляпу, с полей которой заструилась на пол вода. С удивлением посмотрев на лужу, он сказал:

– Да, вероятно, идет дождь.

– Даунька, Гарик уже школьник, – упрекала мужа Кора. – А ты играешь с ним только как с котенком. Ну хоть бы раз поинтересовался его способностями, позанимался бы с ним. Вот Яша Зельдович, Вовка и Мигдал так натаскивают своих сыновей перед школой по математике, что они в школе идут «киндер-вудами».

– Коруша, я не понимаю: кто у нас в семье еврей: я или ты? Воспитывать и натаскивать детей с детства глупо.

Ландау после автомобильной аварии попал в больницу. Его супруга, вспоминая то время, писала в своей книге «Академик Ландау. Как мы жили»:

«Наступило 12 января. С большим усилием встаю готовить завтрак Гарику. Холодильник оказался пуст, все продукты кончились.

– Гарик, сегодня на завтрак только чай, варенье, сухари. На обед то же самое. В школу не ходи, пока я не раздобуду денег.

Позже зашла Валя Щорс, жена Халатникова:

– Кора, почему вы не приходите в больницу?

– Валя, я была, но меня не допустили к Дау, вероятно, жалеючи, но очень грубо. Просто выбросили вон из больницы.

– Кора, я не понимаю вас. Да знаете ли вы, что там с этой Зинаидой Горобец, штатной любовницей Лившица, все время находится одна из девиц Дау, какая-то Ирина Рыбникова? Ее Лившиц всем врачам представляет как жену Ландау, говорит, что с Корой он не успел развестись. Вы вообще страшно распустили своего Дау! На вашем месте я бы немедленно вышвырнула вон эту девицу. (Так вот почему физики меня не пустили к Дау!) Кора, вы должны взять себя в руки, вставайте, одевайтесь и сейчас же со мной поедете в больницу. Там надо навести порядок! Эту Горобец тоже надо вышвырнуть вон из больницы. Попробовал бы кто-нибудь привести девицу к моему Исааку!

– Милая Валя, Дау – не Исаак. Если там Женька с девицами, то мне места нет. Когда Даунька придет в сознание, он сам меня позовет. Тогда порядок восстановится сам собою. Мне никому не нужно доказывать, что я жена Ландау. Валечка, скажите, ведь вы врач, есть ли надежда, будет ли он жить?

– Кора, в своем ли вы уме? Так вы не поедете выгонять эту девицу?

– Нет, Валя, я не имею права ее выгнать. Только скажите, есть ли надежда на жизнь? Будет Дау жить?

– Надежды нет никакой. Но, Кора, очень нужны деньги. Лившицы очень нецелесообразно тратят ваши деньги, они устраивают несколько раз в сутки банкеты для консилиума и физиков. Все едят зернистую икру ложками. Но ведь там еще очень многие дежурят: шоферы, медсестры и разные добровольные дежурные. Все голодны. У больницы нет на это средств. Я решила, что необходимо организовать бутерброды для всех. Денег на это надо немало».

Кора всегда пафосно писала о своем супруге. Вот один из ее перлов: «Машина легендарной, железной логики, как и счетно-вычислительная машина, была самой природой запрограммирована в клетках мозга физика Ландау».

Как-то Ландау стоял в небольшой очереди в институтской столовой. В какой-то момент по очереди пронеслось: «Привезли баранину!». У физика сразу возник вопрос:

– А баранина – это мясо?

«Разрешить этот вопрос он не мог, здесь его мозг был бессилен», – уточнила для потомков его жена.

Аспирант дал Ландау его книгу и попросил: «Лев Давыдович, подарите мне вашу книгу с остроумной надписью».

Ландау надписал: «АСПИРАНТУ ТАКОМУ-ТО С ОСТРОУМНОЙ НАДПИСЬЮ».

Как известно, на кабинете Ландау, который был назначен завкафедрой общей физики Харьковского государственного университета, под его инициалами и фамилией красовалась жирная приписка: «Осторожно, кусается!»

Однажды на семинаре по квантовой физике у доски стоял Дирак[4] и читал лекцию на английском языке. Ландау считал, что Дирак не понимает по-русски и время от времени в спину Дираку говорил: «Дирак-дурак, Дирак-дурак».

Дирак оборачивался, но Ландау замолкал. А когда отворачивался, Ландау снова повторял: «Дирак-дурак, Дирак-дурак».

Наконец ученому Дираку это надоело, он подошел к Ландау вплотную и сказал на чистом русском:

«Сам дурак. Сам дурак». (Из книги воспоминаний М. Бессараб «Ландау»)

У Ландау был близкий друг Лифшиц. Однажды своей супруге ученый написал: «Решил остановиться у Женьки. Его мама приготовила мне комнату. Ночью я вскочил, включил свет – о ужас! – вся простыня усыпана огромными длинными клопами».

Жена Ландау вспоминала: «Вместе с Женькой Лифшицем и его Лелей мы прожили около года. Женька съездил в Харьков, привез кое-что из своей харьковской мебели. Дау ему говорил: купи здесь новую. Он отвечал: “Дау, ты в этом ничего не понимаешь. Новая мебель плохая и дорогая, а перевести из Харькова стоит гроши. Я не люблю тратить зря деньги”. Когда харьковская мебель пришла, через некоторое время испуганный вопль Дау разбудил меня ночью. “Коруша, смотри, это та самая порода лившицких клопов. Как они жалят! И убежать теперь от них невозможно!” Еле дождавшись утра, Дау побежал в институт, пришли рабочие, вынесли Женьку с заклопленными вещами».

Кора, которая не любила Лифшица, как-то сказала своему мужу:

– Даунька, к манерам твоего друга привыкнуть трудно.

– Почему?

– Твой Женька без конца гладит то место в брюках, где застежка.

– Наверное, проверяет, застегнул ли он все пуговицы.

– Это можно сделать без многочисленных свидетелей. А еще он за столом все куски перетрогает руками, прежде чем выбрать себе один.

Во время войны Лифшиц вообще перестал мыть посуду после еды и тщательно вылизывал языком все тарелки, ложки, вилки и даже сковородки.

На что Дау ему говорил:

– Женька, да ты так здорово лижешь! Твоя посуда чище, чем у всех других.

«– Ты согласился ехать в Дубну, а сам говорил – это территория Боголюбова, и тебе там делать нечего.

– Да, говорил. Это так и есть. Но физики меня давно просили и ждут, а сейчас мне сообщили, что мой приезд необходим, надо спасать Семена.

– Какого Семена?

– Бывшего мужа Эллочки. Она забрала сына и ушла к другому, в том же доме, тоже сотруднику Дубны.

– Как, Элка бросила Семена? Но ведь Семен красавец в сравнении с вашей Элкой, он умен, и ты говорил, что он один из плеяды твоих лучших учеников.

– Коруша, в смысле науки новый возлюбленный Эллочки не стоит даже следа Семена. Но помни, народная мудрость говорит: “Любовь зла, полюбишь и козла!”. Когда Элла приезжала к нам, я ей неоднократно говорил: “С кем не бывает. Ну влюбилась, ну стали любовниками. А Семен – прекрасный муж, замечательный отец”. Он, бедный, так старался не замечать этого романа, он как культурный человек им не мешал. Семен – мой ученик, ревновать он не имел права. Своим ученикам я всегда стараюсь привить культурные взгляды на любовь, на жизнь. Но жена того, к кому ушла Эллочка, застав ее в своей постели, не осознала, что ревность – это один из самых диких предрассудков! Она с младенцем на руках уехала к своим родным в Ленинград. Эллочка сразу перешла жить в квартиру нового мужа. Семен живет рядом, и видеть жену и сына с другим ему оказалось не под силу. Мне сейчас сообщили: он запсиховал. Физики боятся самоубийства. Надо съездить, вправить мозги Семену. Решено, завтра еду в Дубну». (Из книги К. Ландау-Дробанцевой «Академик Ландау. Как мы жили»)

Как-то супруга Кора спросила своего Ландау:

– Почему ты пишешь все свои книги с Женькой?

На что тот ответил:

– Понимаешь, когда я диктую свои книги по физике Женьке, он все беспрекословно записывает. Его мозг – это мозг грамотного клерка, к самостоятельному творческому мышлению он не способен. Студентом производил впечатление способного, но дальше время показало, что это пустоцвет! Творческого работника из него не вышло, но он образован, аккуратен, точен и трудолюбив, из него получился соавтор. Вместо зарплаты я дарю ему свои идеи, ему в обществе необходимо иметь свое лицо. Благодаря его помощи я смог создать хорошие книги по физике для потомства. Я пробовал писать свои книги с талантливыми учениками, но их мозг пытлив, они не в состоянии беспрекословно записывать мои мысли. …Тратить свое творческое время на писание книг я не могу. Когда устаю думать, зову Женьку и диктую ему очередные параграфы. Долго диктовать я не могу, одолевает скука, а ты, Коруша, хорошо знаешь, я это тебе много раз повторял: самый страшный грех – это скучать! Не смейся, вот придет страшный суд, господь бог призовет и спросит: «Почему не пользовался всеми благами жизни? Почему скучал?».

Об этом же друге Конкордия как-то написала в сердцах: «Кроме того, была еще одна неприятность: тот самый Женька, к которому, кроме презрения, нельзя питать иных чувств, женился и нахально поселился у Дау в Москве, в его пятикомнатной квартире. Вместе с женой и домработницей». Далее следует привести короткое описание этой самой пятикомнатной квартиры. Да и вообще – читателю полезно узнать, как жили советские ученые. «Квартиры в так называемом “капичнике” (так Дау называл Институт физпроблем), здание института и личный особняк Капицы были точной копией института Резерфорда в Кембридже. Петр Леонидович Капица приехал работать в Россию и, по его желанию, институт был построен именно так. Все зарубежные физики ахнули, когда Резерфорд свое блестящее по тем временам уникальное оборудование продал Советскому Союзу. Резерфорд отвечал так: “Петр Капица должен продолжать научные изыскания, начатые у меня, ему это оборудование необходимо, он работает на науку”.

Квартиры для сотрудников были отделаны на английский манер. Вход в каждую квартиру отдельный со двора, внизу очень большая гостиная и столовая, из передней полувинтовая лестница наверх – там три спальни». (Из книги К. Ландау-Дробанцевой «Академик Ландау. Как мы жили».)

Ну и еще краткая характеристика этого товарища Лившица, ставшего впоследствии академиком. «Рубашки Женька носил два срока. Когда воротник и манжеты становились грязными, он выворачивал и носил наизнанку, утверждая, что этим он удлиняет их жизнь, считая, что белье в основном изнашивается только в стирке». Думаю, подобная цитата может вызвать здоровый смех.

Коллеги-физики называли Петра Леонидовича Капицу Кентавром, но делали это за глаза. Вспоминая о друге семьи Евгении Лившице, жена Ландау писала:

«Е.М. Лившиц остался при Кентавре, он работает на Кентавра. Ведь Капица только считается редактором журнала “Экспериментальная и теоретическая физика”. Всю редакторскую работу ведет Женька. Это его настоящее призвание, как и роль технического секретаря при Ландау. На этой работе Женьке не нужно творчески мыслить, проявлять инициативу, индивидуальность, так необходимые для науки! Полную непригодность к науке Е.М. Лившица Кентавр знает прекрасно, тем не менее, он его в 1979 году протащил в академики, потому что он ему полезен, умеет стоять по стойке “смирно” и, кроме того, надо проучить слишком талантливых, но строптивых теоретиков, таких, как Абрикосов, Халатников и др. В итоге бездарь Женька стал академиком раньше, чем такие таланты, как Грибов, Абрикосов, Халатников, Андреев и др.

Кентавр есть кентавр! Получеловек, полускотина. С этим давно согласились все ведущие физики Советского Союза».

Плюшкина разорила скупость.

Науки делятся на естественные, неестественные и противоестественные.

Как-то один скульптор собрался лепить бюст академика Ландау. Разговаривая с ним, он сказал:

– Когда я лепил Тамма, я спросил его о хобби. Он подумал и ответил: «Пожалуй, альпинизм».

На что Дау заметил:

– Я всегда говорил Игорю Евгеньевичу: умный в гору не пойдет, умный гору обойдет.

– Лев Давидович, а ваше хобби?

– Женщины, – ни секунды не раздумывая, ответил Ландау.

Обращаясь к жене, Ландау говорил:

– Корочка, разве хорошую вещь браком назовут? Брак – это могила для страсти влюбленного. Из таких священных чувств, из великой любви – как много лет я мечтал вот так безгранично влюбиться! – и потом взять и открыть лавочку мелкой торговли, кооперативчик! Неужели такая девушка, как ты, хочет так мелко разменяться?

В другой раз он сказал Конкордии:

– Запомни одно: ревность в нашем браке исключается, любовницы у меня обязательно будут! Хочу жить ярко, красиво, интересно, вспомни «Песню о Соколе» Горького – ужом я жить не смогу.

Когда влюбленная Кора уговаривала Льва жениться на ней, он отвечал:

– Жениться можно по глупости или из каких-либо мелко-бытовых или материальных соображений, на которые я совершенно не способен.

– А разве по любви не женятся? – спросила обиженная женщина.

– Только дураки. Как можно погубить такое великое чувство? Страсть, влюбленность в браке в лучшем случае переходит в так называемую «любовь», а вернее – в привычку. Когда собака привыкает к своему хозяину, все говорит, что собака любит своего хозяина. Вот такая собачья любовь-привычка возникает и между супругами.

Однажды Кора не выдержала и упрекнула ухажера:

– Дау-Дау, ты просто хочешь, чтобы я была тебе не женой, а только любовницей.

– Да я не просто хочу, я только и делаю, что мечтаю об этом! Это заветная мечта моей жизни! Если ты меня любишь, почему боишься стать моей любовницей? Прекраснейшее слово – «любовница». Оно овеяно поэзией, корень этого слова «любовь». Не чета браку. Брак есть печать на плохих вещах.

Ландау не стеснялся выдать жене:

– Красивую девушку очень трудно найти. А осваивать еще труднее. Вот ты, Коруша, оказалась очень трудной, если бы не ценные теоретические консультации друзей, я бы с тобой вообще не справился.

– Кокетство женщины очень важно при освоении новой девушки. Я давно разработал четыре принципа, как должна одеваться женщина: первое – одежда должна быть яркой; второе – одежда должна быть прозрачной; третье – одежда должна быть открытой; четвертое – одежда должна быть обтекаемой.

Как-то Кора спросила:

– Ты любишь красивые женские ноги?

А муж ей ответил:

– Нет, я не ногист. И не рукист. Некоторые обожают женские руки. Я чистый красивист. Я обожаю и преклоняюсь перед женской красотой в целом. Женщина должна быть красивая вся. Есть еще мужчины, которые обожают женские фигуры. Эти мужчины называются фигуристами. Есть еще такие странные мужчины, которые обожают женские души. Еще Леонардо да Винчи установил, что для души просто нет места в теле человека. А есть еще эклектики – это мужчины, которым к красоте женщины нужна особая женская душа. Я думаю, что эти душисты и эклектики просто развозят замурение, оправдывая свою лень.

«Свою теорию “как надо правильно строить мужчине свою личную жизнь” Дау считал выдающейся теорией. Он всегда сожалел, что его лучшая теория никогда не будет напечатана. Как мне хочется эту теорию жизни “опубликовать”! Ведь будучи морально чистым (девственником), он ее тщательно разработал и как результат появился “Брачный пакт о ненападении”. Не правда ли, звучит почти анекдотически, но у Дау было очень чистое, пламенное сердце, его теоретические выводы о любви человеческой опирались на классическую литературу.

Когда я пыталась ему доказать, как необходима верность до гроба в браке, он слушал с тихой, доброй улыбкой.

– Милая моя Коруша, а ведь еще мудрецы древности говорили: нам дозволено судьбой счастье с женщиной любой!

…Согласно “Брачному пакту о ненападении” все денежные доходы нашей семьи делились так: 60 процентов жене на все потребности семьи, включая и мужа, 40 – мужу в личное пользование.

– Коруша, ты должна знать: свои 40 процентов я буду тратить на филантропию, помощь ближнему и, естественно, на тех девушек, с которыми буду встречаться. Любовь чиста и бескорыстна. Покупать любовь – смертельный грех, так что на девушек пойдет самая малость: цветы, шоколад, театр. Конечно, Корочка, сейчас я так влюблен в тебя, даже не могу смотреть ни на одну женщину. В сравнении с тобой проигрывают все! Но в конце концов любовницы у меня обязательно будут!» (Из книги К. Ландау-Дробанцевой «Академик Ландау. Как мы жили».)

Еще в пору ухаживаний Кора бегала на свидания к избраннику. Однажды она осталась у него на ночь и проспала. Выйдя из дома, она столкнулась со своим сокурсником по университету. Тот, увидев ее, тут же подошел и сказал:

– Кора, я знаю, и все знают, что ты бываешь у Ландау. Только в следующий раз не надевай платье наизнанку.

Кора искренне верила, что Ландау будет любить ее всегда, а его романы на стороне только сделают их связь еще крепче. Странная логика для человека с нормальной, здоровой психикой. Но, может, у гениев все по-другому?! Вот что она писала:

«Дау, будучи в Москве, стал приобщать меня к настоящей культуре: человеческая личная свобода неприкосновенна, я должна о нем помнить, но скучать мне запрещается. Я должна заводить новые романы для развлечения, просто от скуки, если ему представится возможность – он обязательно в Москве заведет романчик. У него, правда, большая трудность, так как он чистый красивист, а свободных красивых девушек почти нет, и только это его удерживает. А от побочного романчика он будет меня любить еще сильнее, потому что все женщины проигрывают в сравнении со мной! Я только в выигрыше. И если я его люблю, я должна радоваться, если он преуспеет».

Конкордия писала о своей жизни с ученым: «Моя любовь к нему была прекрасна. Это она, моя любовь, подняла меня в небывалую высь, поставила рядом с гением, заставила шагать по кривым дорогам жизни. Шагать с ним в ногу было немыслимо. И я стала петлять».

Конкордия спешит и кричит мужу, находящемуся в ванной:

– Даунька, с дачи звонил врач. Гарик опять заболел, и я срочно туда еду. Ты скоро спустишься завтракать? На столе в кухне все горячее. Смотри, не задерживайся.

– Буду внизу через пару минут.

– Даунька, запомни, на моей половине стола я все приготовила тебе для обеда, там и подробная инструкция, в какой последовательности, что и как все это есть.

После тюрьмы Ландау отправили на отдых в Крым. Он писал жене: «Корочка, любимая. Здесь очень хорошо. Ем уже по три вторых блюда за обедом и ужином и собираюсь перейти на четыре. Зато с любовницами дело обстоит прескверно. Приезжают все жуткие рожи. Исходил весь берег моря, но тоже кроме дряни ничего не обнаружил. От скуки осваиваю одну особу явно недостаточного класса (3-его)».

Однажды Ландау влетел в кухню в темпе замысловатого танца, и в восторге заорал Коре:

– Угадай, кто у меня сейчас был? Был один из благороднейших академиков, сам Лев Андреевич Арцимович! Меня привело в восторг, что этот закабаленный подкаблучник вылез из-под каблука жены и едет на курорт с любовницей! Я из своего фонда одолжил ему две тысячи: он так просил!

А вот вам злючая реплика: как хорошо, что моим отцом не был простой слесарь или механик, или на худой конец начальник участка завода. А то бы моя мамочка при первом его загуле настрочила бы в партком, и получил бы он, как говорят, по полной программе выговор с занесением в личное дело, «пропесочивание» на общем партийном собрании коллектива, сигнал в горком комсомола (если комсомолец) или горком партии (если партийный). И знал бы о его похождениях весь город… А тут такой разврат – и все сходит с рук. Но, может, это не разврат, а просто такой «ученый еврейский» юмор?! Вот ведь и супруга уверяла: «Я дала ему слово и клятвенно заверила своей любовью – ревновать не буду, не посмею, живи свободно, красиво, интересно! Так, как жил ты на своей далекой звездной планете. Ты слишком чист и необычен для нас, землян! И сверкающие глаза твои так красивы, необычны, они излучают сияние, так, наверное, сверкают самые драгоценные черные бриллианты, и сам ты какой-то хрупкий, как редчайшая драгоценность!» Как думаете: это она всерьез так думает, или играет на публику, или иронично шутит, или с ней что-то было не так?

Ландау светился от счастья, когда узнал, что его друг Лифшиц тоже научился тонкостям адюльтера, которые он ему «преподавал».

Физик-ловелас радостно делился со своей женой:

– У Женьки и Лели очень культурный брак – без ревности и предрассудков. Это я научил Женьку, как надо правильно жить. Он оказался способным учеником, только не по физике. Женька очень оценил мою теорию и с помощью Лели осуществил и экспериментально подтвердил мои теоретические выводы! В этой любовной троице только любовник и введен в заблуждение, а муж в большом выигрыше. Леля знакомит Женьку с усовершенствованиями, достигнутыми большим опытом ее шефа в делах любви. Все держится в большом секрете от шефа!

– И твой Женька наверняка считает, что натянул нос любовнику своей жены?

– Да так и есть. Здесь в дураках сам любовник. Когда тебя не было в Москве, после ухода Рапопорта Леля рассказывала много интересного! Все интимные подробности.

Кажется, его жена умно заметила:

– Дау, это не любовь, это просто мерзкий секс.

– Если бы я мог, я бы издал закон: мужчина, оставляющий на своей возлюбленной какой-нибудь предмет туалета, подлежит расстрелу, – говорил физик.

Ландау – жене:

– Все двенадцать лет ты олицетворяла для меня всех женщин мира! А сейчас пришло время, я очень хочу изучать на деле, как устроены другие женщины. Помни, не в ущерб тебе, не в ущерб нашей любви.

«Заглянув в комнату Гарика, Дау сказал: “На звонок в дверь не выходи, я открою сам”. Это был сигнал “стоп”, “красный свет”.

В нашем брачном “Пакте о ненападении” был пункт полной свободы личной жизни, полной свободы интимной жизни человека.

“Хорошо”, – сказала я, подумав, что приедет Женька с девицами в машине. В этом случае Дау всегда подавал сигнал “стоп”». (Из книги К. Ландау-Дробанцевой «Академик Ландау. Как мы жили».)

В разговоре Конкордии с сыном звучит фраза:

– Сынуля, наш папка очень умный. Да, сынуля, наш папка очень талантлив.

И цитата из ее воспоминаний: «В этот страшный год, роковой для нас, сын стал понимать человеческую ценность своего отца».

Дау хвалился:

– Я встречал очень хорошеньких официанток, но они с большим презрением отвергали меня. Я провел статистику: самый большой процент хорошеньких девушек среди официанток, но, увы, им я не симпатичен совсем. Женька обещал помочь, я с ним договорился так: если он меня познакомит с красивой особой, независимо, освою я ее или нет, он получает премию в 500 рублей.

– И что, он согласился? – спросила жена.

– О, он заработал уже 1500 рублей!

Как-то Лев Давидович вернулся домой расстроенный. Жена участливо спрашивает:

– Дау, что с тобой?

– Я обхамил девушку. Представь, очень миловидная девушка. Фасон платья много обещал, и так культурно прижималась, а полез за пазуху – и вдруг: там ничегошеньки нет. Не то что малость, а совсем ноль. И я от нее, как от лягушки, удрал, даже не попрощавшись. Ай-яй…

Или вот забавное рассуждение, свидетельствующее о веселых нравах, царивших среди советских академиков. Однажды Дау спрашивает свою ненаглядную:

– Кора, в какие дни ты возишь продукты на дачу?

Узнав, что та ездит на дачу по вторникам и пятницам, он предложил выделить два других дня в неделю для встреч своего друга Женьки с новой любовницей.

– Понимаешь, Кора, – убеждал Ландау, – Женька меня очень просит выделить ему одну комнату на даче. Он будет ездить со своей Зинкой два раза в неделю, любовь в машине стала для них опасной. Он мне рассказывал: как-то в лесу к его машине подошел милиционер и попросил предъявить права. К счастью, Женька был уже в трусах и в брюках.

– Как? – попыталась возмутиться женщина. – А не слишком ли жирно для их семьи? Зигуш с его женой Лелей – у нас в квартире, а теперь – Женька и его любовница Горобец – на нашей даче?

– Дорогая, ну почему не сделать добро хорошему человеку? На даче у нас шесть комнат, а живут там постоянно только три человека. Кому может помешать приезд Женьки и с Зиночкой на несколько часов? К тому же я поговорил с твоей мамой, и она не возражает.

«Избавить дачу от Женьки я не смогла. Мне по “злобности” только удалось его субботу перенести на понедельник. В понедельник и четверг Евгений Михайлович Лившиц исполнял свой любовный танец у нас на даче в Мозжинке не один год», – признавалась честно К. Ландау-Дробанцева. Кстати, заметьте: эти «невинные» страсти происходили в военные годы, когда вся советская страна воевала с немецкими захватчиками…

А вот еще развеселая «научная» картинка тех страшных для страны военных лет. «Как-то вечером в конце войны к нам зашел Алиханьян, сели ужинать. Дау вскочил, сказав: “Артюша, я больше не могу переносить твоего кислого вида! Хочу видеть тебя счастливым! У тебя есть все для счастья! Столько девушек мечтает о твоем внимании. Нита сейчас уже живет в Москве. Ты ей звонил?”.

– Ну что ты такое говоришь, Дау. А вдруг к телефону подойдет Митя?

– Митя сидит за роялем и телефонных звонков не слышит… Митя слишком переполнен музыкой, а вдруг она скучает?

Дау подошел к телефону, под диктовку Артюши набрал номер: “Ниточка, приветствую вас в Москве. Говорит Дау. Сейчас у меня сидит Артюша и очень скучает. Если вы свободны, приезжайте к нам ужинать. Коpa очень хочет с вами познакомиться. Ваш шофер знает, где наш институт. Квартира два. Мы вас ждем”.

Минут через 20 к нам приехала Нина Васильевна Шостакович, жена знаменитого композитора: золотоволосая с золотистыми глазами. Ужин прошел очень весело. Алиханьян – сиял! Вся наша квартира наполнилась звонким смехом Ниточки (так ее называли все)…

Нита – физик. Она кончала физфак в Ленинграде, была влюблена в своего жениха, который еще мальчиком стал знаменитым композитором. Вскоре они поженились.

Артюша встречался с разными девицами, но своей первой любви был пылко предан все годы, вероятно, поэтому он не женился.

– Дау, но Нита этого стоит. Как смеется! Тряхнет головой, отбросив золото волос, и зазвенел хрусталь с серебром колокольчиков. Она бесконечно обаятельна.

На следующий день Алиханьян просто ворвался к нам: “Кора, Дау, Ниточка согласилась сегодня поужинать в ресторане, если будете вы и Дау! Нас угостят замечательным шашлыком по-карски. Я уже все заказал!”».

В те военные годы заедать шашни замечательными шашлыками по-карски могла только избранная публика. Очень избранная и очень веселая… Ведь ей нужны были силы, чтобы принимать щедрые подарки от правительства уже после окончания войны, – когда страна была в разрухе, а многомиллионный народ голодал.

«Да, еще Берия подарил братьям физикам Абуше и Артюше Алиханьянам вагон имущества, вывезенного из Германии, и они приняли эти подарки. Их принципы не были такими строгими, как у Ландау. Тогда многие физики принимали щедрые подарки», – вскользь подметила все та же Кора.

После войны Ландау стал академиком. После назначения он сказал жене:

– Коруша, ты совсем не радуешься, что я пролез в академики?

– Зайка, милый, у меня так болят ноги, – ответила она вслух, а про себя подумала: «Вот, вот, только этого мне сейчас и не хватало. Красивые девушки так падки на академиков, а я? Я уже не Юнона!» Я все время твердила себе: я не имею права ревновать, особенно сейчас, когда заболела, разжирела! А Даунька все тот же: легок, изящен, беспредельно жизнерадостен. Он имеет полное право любоваться красотой молодых, здоровых женщин. А как он может восхищаться и любить прекрасное молодое женское тело – это я знаю!» (по воспоминаниям Коры Ландау-Дробанцевой, написавшей книгу «Академик Ландау. Как мы жили»).

А вот как весело некоторые делали открытия. Об этом тоже вспоминает (за что ей отдельное «спасибо» от всех потомков нашей страны) Кора:

«– Даунька, мне в Сочи Коля рассказывал, что когда приближался двадцатипятилетний юбилей Института химической физики, они собирались торжественно отметить эту дату. Он поехал в Ленинград поднять архив и привезти соответствующий материал. Коля в архиве нашел работу студента Харитонова. По его словам, эта работа была о цепных реакциях. Н.Н. эту работу Харитонова присвоил себе, а студента перевели в другую лабораторию, повысив в должности. …Дау, а за что ты исключил из своих учеников Вовку Левича?

– Да, я его “предал анафеме”. Понимаешь, я его устроил к Фрумкину… Вовка сделал приличную работу самостоятельно, я-то это знаю. А в печати эта работа появилась за подписями Фрумкина и Левича, а Левича Фрумкин провел в членкоры».

Из откровенного разговора супругов:

– В ресторанах ты пьешь вино?

– Нет, все вина очень невкусны, а коньяк – это настойка на клопах. И ты отлично знаешь, алкоголиком я не стану. Девицы лакают коньяк, а я пью фруктовую воду. Но Коруша, без ресторана ведь не освоишь красивую девицу.

– Дорогой, но ты же всегда говорил, что с неосвоенными девушками любишь ходить в кино.

– Кинотеатры просто созданы, чтобы водить туда неосвоенных девиц! Там так удобно их тискать. Но некоторые девицы не хотят в кино, а хотят в рестораны. Скучно смотреть, как другие ее танцуют, а я сижу и пью какой-то лимонад. Я не лодырь, я привык трудиться и, как ни труден для меня ресторан, я эту трудность преодолеваю ради прекрасного пола!

В книге воспоминаний Коры находим такое откровение: «Ирина с первых посещений решила вызвать скандал между мной и Дау, постельное белье у Дау старательно измазывала губной помадой. Но в наши мелкие женские отношения я Дау не посвящала. Просто перед ее приходом я чистое постельное белье у Дау заменяла грязным. Ей, видимо, чистота постели не была знакома. Ну, а Дау был намного выше мелочей быта». Да-а-а, как иронично говорил классик: высокие отношения!

– Приличный мужчина не должен жить без любовницы.

– Слишком трезвая голова у женщины не украшает ее.

Супруга физика писала в своих искренних воспоминаниях: «Я вечером за ужином спросила Дау:

– Что это за девица была у тебя?

– О! Это с радио. Она пришла брать у меня интервью. Потом ей стало жарко, она попросила расстегнуть ей лифчик и так легко, без всяких проволочек отдалась мне.

– И ты раньше не был с ней знаком?

– Ну, конечно, нет. Первый раз встретил высококультурную девицу».

Чтобы Коре не было обидно, Дау решил найти ей любовника.

– Корочка, мне удалось выяснить: есть неотразимый мужчина, он славится на всю академию. Я опросил множество девиц. Все назвали Л. Но спрос на него велик, к нему девицы стоят по несколько лет в очереди. На завтрашний день я кое-кого приглашу, придет и Л. Или ты опять недовольна моим выбором?

– Да нет, Даунька, я просто избегаю очередей.

Однако знакомство все же произошло, и они даже в одно время отдыхали в Сочи, а вот после, как пишет Конкордия Ландау, вполне в духе этой семейки: «Произошла разборка.

– Ах так! Меня водить за нос, издеваться, насмехаться, из меня делать дурака и быть преданной женой своему повелителю!

Он в бешенстве стал наносить мне удары. Я упала на пол и прижалась лицом к полу в передней. Он стал топтать ногами, целясь в голову… Но особых увечий нет. Счастье, что у этого профессора МГУ мягкие кулаки: слишком многим женщинам уделял он внимание, на спорт не оставалось времени». А далее и вовсе настало время, когда Дау отвечал на письма влюбленного Л. К его жене, вернее, Кора писала любовные письма под диктовку Дау.

Как ни покажется это странным нормальному человеку, но после зверского избиения отношения с Л. возобновились. «Ритуалы, навязанные Колечкой, мне осточертели. Иногда я забывала, что в такое-то время должна стоять и смотреть, как он марширует под моими окнами…выслушивать длинные нудные жалобы, как тернист путь в науке. “Твоему Л.Д. вольготно: у него на сто процентов еврейской крови, а я еврей только на 50 процентов. Мне наука дается с трудом”, и т. д. и т. п.»

Ландау часто посещали физики-иностранцы.

– Даунька, сегодня за обедом ты, кажется, проповедовал иностранным гостям о свободной любви?

– Нет, Коруша, когда они все из института ввалились к нам, то устремились в ванную мыть руки. Потом стали хвастать, что в их квартирах по несколько ванн. Я им сказал, что у меня семья из трех человек, одной ванны нам вполне достаточно. И хотя у вас много ванных комнат в квартире, вы лишены элементарной человеческой свободы. Вот, к примеру, вы влюбились в жену вашего сотрудника по университету. Вы можете за ней поволочиться? «Ну что вы! У нас это строжайше запрещено. Я сразу попаду в «черный список». Наши попечители меня выгонят вон, никакие научные заслуги не помогут и конец научной карьере». Вот я им и говорю дальше: а в нашей свободной стране интимная жизнь человека никого не волнует. Я могу влюбиться в чужую жену, и никакие попечители мне не страшны!».

Ландау попал в аварию, после которой долгое время лежал в больнице[5]. Как-то среди других посетителей к нему пришла и девушка с радио.

– Дау, ты меня не узнаешь? Я Ирина.

– Нет, я вам уже много раз говорил: я вас не узнаю, я с вами никогда не был знаком. Вы что-то путаете.

Ирина рывком расстегнула платье, вытащила из бюсгальтера грудь.

– И сейчас ты тоже меня не узнаешь? Как ты мог все забыть?

Дау сделал вид, что не узнает посетительницу. При этой сцене присутствовала жена физика Кора, она об этом случае и рассказала в своих воспоминаниях.

Однажды физик Дау влетел в комнату к жене, обнял ее и в радостном экстазе прокричал:

– Кора, я к тебе с очень приятной вестью! Сегодня в девять часов вечера я вернусь не один, ко мне придет отдаваться девушка! Я ей сказал, что ты на даче, так что сиди тихо, как мышь, а еще лучше – уйди куда-нибудь. И не забудь положить в шкаф свежее постельное белье!

Вместо того чтобы уйти из квартиры, жена академика осталась и спряталась в шкаф, стоявший в спальне мужа. Понравилось ей действие, происходившее тут же после девяти вечера или нет, неизвестно. Однако когда все закончилось и любовница покинула квартиру, он, узнав о проделке своей жены, затребовал от нее объяснений и… извинений. А после сказал:

– Я уверен, ты меня любишь, ты мне ничего не жалеешь, все лучшее подсовываешь только мне! И вдруг ты пожалела для меня какую-то чужую, совсем не нужную девушку.

Наверное, эти слова возымели действие, потому что в «те тихие вечерние часы, когда в гости к Дау приходила девушка», Конкордия Терентьевна уходила готовить им сытный ужин. «О времена, о нравы!» – воскликнул бы удивленный классик. А вот сама Конкордия этого классика растерла бы в порошок, ведь главным ее переживанием было то, что «После моего “заседания” в стенном шкафу он с трудом оправился, серьезно проболев две недели». Но страсти разрешились самым наилучшим способом: у Коры появился молодой поклонник; тогда как «Даунька воспользовался моим поклонником для знакомства с новыми красивыми девушками», и через какой-то срок жена узнала, что «Оказывается, у Дау уже четыре года роман с Верочкой Судаковой», о котором прекрасно знала ее мать, живущая на даче.

Если вам не кажется это веселым и юморным, то можете пролистать следующие истории и добраться до анекдотов. Мне же подобные истории сами по себе видятся вполне анекдотичными, в духе Ильфа и Петрова.

«…я опустилась до низкого шпионства и выслеживания. Я даже не понимала, зачем я это делаю. С большим напряжением всей нервной системы, строжайше соблюдая конспирацию, за много “сеансов”, я, наконец, увидела, в какую дверь вошла моя соперница в красивом старинном доме на Каляевской.

А потом, когда Дау уехал на юг, получив его первое письмо, взяв дорогой мне конверт с милыми каракулями, обожгла мысль, а вдруг и ей он написал. Не вскрывая своего письма, я помчалась на Каляевскую в тот красивый старинный дом. В голубом почтовом ящике на ее двери в нижних круглых отверстиях виднелся конверт с почерком Дау! Как добыть конверт? Помогла специальность химика: в мозгу возникли длинные тигельные щипцы. Помчалась на Б. Калужскую в магазин химтоваров.

И снова я у голубого почтового ящика на Каляевской, конверт еще там, руки дрожат, металлические тигельные щипцы выбивают тревожную звонкую дробь, соприкасаясь с жестью почтового ящика.

Как было страшно, сердце так стучало, голова кружилась, но вот заветный конверт у меня в руках.

Я уже дома, над кипящим чайником очень искусно вскрываю оба конверта, взволнованная, трагически настроенная, читаю письмо к ней, ничего не понимаю, перечитываю очень внимательно еще раз. Письмо совсем пустое. В нем нет оснований для такой ревности. Он спрашивает ее, как она встретилась со своим женихом и когда их свадьба. Странная невеста, подумала я.

В письме ко мне, как всегда, нежность, любовь! Недолго думая, я в конверт с ее адресом вкладываю письмо Дау, адресованное мне, запечатываю и, удовлетворенная после совершения этой подлости, опускаю письмо в ее почтовый ящик уже не дрожащей рукой.

Вернувшись с юга, Дау, смеясь, сказал: нельзя в один день писать письма жене и любовнице.

– Коруша, эта девица вышла замуж и уехала из Москвы.

С чувством глубокой вины я слушала Дау, а сама думала: девица поняла из письма, адресованного мне, что этот академик любит жену, и, пока есть жених, поспешила замуж. Все девушки хотят замуж, эта традиция моде не подвластна.

Мир и счастье опять воцарились у нас в доме. Год, два, три Дау ужинает дома с друзьями или со мной, только один раз в неделю уходит. Я не интересуюсь куда. От счастья я расцвела». (Из книги К. Ландау-Дробанцевой «Академик Ландау. Как мы жили».)

Конкордия Терентьевна пишет, как муж показывал ей фотографии голых любовниц:

«Одержав такие две крупные победы – изгнание Лившица и Зигуша, я стала великодушной, я потеряла острое любопытство к девицам Дау. Он сам мне показал фотографии Геры, очень простенькая, в раздетом виде несколько лучше, но не Венера».

Вам не весело? А вот нашему герою было весело, легко и приятно в такие трогательные минуты.

Не весело от предыдущей, попробуем вас рассмешить вот такой забавной на взгляд рассказчицы истории. А рассказала ее, конечно же, единственная любимая женщина великого академика Ландау (по ее же словам) – сама Конкордия. Как-то она зашла в палату к лежавшему там уже продолжительное время после автомобильной аварии мужу, там стоял девичий гвалт…

«– Кора Терентьевна, почему вы не ответили на мой вопрос?

– Марина, простите. Я говорила с Дау и не слышала вашего вопроса.

– Вот здесь мы все обсуждали, как мне быть. Оставить ребенка или сделать аборт. Мне уже 37 лет, и я хочу быть матерью. Что вы мне посоветуете?

– Марина, я не знаю вашего мужа. Если он полностью здоровый человек, то тогда, конечно, ребенка необходимо оставить. Но если он, ваш муж, не совсем здоров, имейте в виду на всякий случай, ребенок может родиться ненормальным. По-моему – это самое большое горе для женщины: дать жизнь неполноценному ребенку!

В палате звенела тишина. Все застыли. А Даунька, посмотрев на Марину своими ясными ультрачестными глазами, невинно произнес:

– Марина, Кора дала вам очень умный совет. Я присоединяюсь к ее мнению».

В чем же шутка? В том, что К.Т. знала о романе своего болящего супруга, обихаживаемого советскими светилами медицины и медсестрами, получающими от четы Ландау дополнительную плату и жирные угощения. Кстати, после того, как этот пожилой развратник, ой, любвеобильный физик наконец-то сказал 37-летней женщине, что она «не в его вкусе», та решилась на аборт. Ах, ведь эта любовная интрижка произошла тогда, когда, как жаловалась какому-то медицинскому светиле Кора, «Меня только пугает его живот. Как вы думаете, отчего он все сильней и сильней стал жаловаться на боли в животе? Вы внимательно осматривали живот, ведь он явно вздут? А Гращенков и Зарочинцева утверждают, что это накопление жира от долгого лежания, это не вздутие, а жир». Но ни газы, ни жир не мешали физику шалить!

– Если бы мне моя жена не изменяла, я бы считал, что я ее угнетаю, пользуясь сам неограниченной свободой свободного человека, живущего в свободной стране. Я за символические «рога» рогатых мужчин, не все рогатые мужчины умеют их носить с достоинством, рогам никогда не вырасти, если ваша жена не красавица, не очаровательна, не прелестна, не соблазнительна до чертиков!

– И вы не ревнуете свою жену? – спросил как-то у Ландау художник, писавший портрет великого физика. На что тот ответил:

– В цивилизованном обществе ревности не должно быть, человеческая подлинная культура и ревность несовместимы. Я культурный человек!

– А если я вам признаюсь, что влюбился в вашу жену?

– Ну тогда я вам помогу, завтра я пришлю ее к вам одну посмотреть мой портрет!

В одно воскресное утро к чете Ландау приехал знаменитый на весь Союз Аркадий Райкин. Конкордия, впервые увидев дорогого гостя так близко, сказала:

– Приятно с ним познакомиться, я одна из самых горячих его поклонниц.

Юморист опешил:

– Как, вы забыли? Мы ведь знакомы, вы же вместе с Дау бывали у меня, когда я отдыхал в Сочи!

– Ах, Аркадий, то была не я!

Райкин окаменел, а его глаза выражали настоящий ужас, что он так нелепо выдал грешника.

Майя Бессараб, племянница Коры Ландау, говорила: «Петру Леонидовичу Капице приписывают фразу: “Беда Дау в том, что у его постели сцепились две бабы: Кора и Женя”. Это когда после автомобильной катастрофы начались скандалы между женой Корой и соавтором Дау, Евгением Михайловичем Лившицем».

О своих постоянных болях после автомобильной аварии физик часто шутил: «Взяло кота поперек живота».

Кандидата технических наук Леонид Александрович Кардашинский-Брауде вспоминал о своем знаменитом родственнике: «Человек он был жизнерадостный, обаятельный и веселый, обладал тонким блестящим умом, абсолютной памятью и прекрасным красноречием. Шутил он постоянно и, как правило, с легкой иронией и долей сарказма, юмор буквально сыпался из него». И говорил: «Лев Давидович был большой оригинал, на все у него были собственные взгляды. …Он считал Льва Толстого – мусорным стариком, а не великим классиком, чтил Лермонтова, а Пушкина отрицал напрочь».

В «Этюдах об ученых» Я. Голованова читаем:

«Юмор, если уж он есть в человеке, черта неистребимая. Первым признаком выздоровления Ландау после страшной катастрофы были его шутки.

В его палату пришли психиатры и принесли с собой таблички. На табличках были нарисованы крестики и кружочки.

– Что это? – спросили психиатры и показали крестик.

– Кружочек, – очень серьезно ответил Дау.

– А это? – И показали кружочек.

– Крестик.

Психиатры ретировались в большом замешательстве. Ландау подмигнул медицинской сестре и прошептал:

– Здорово я их обманул, а? Будут теперь знать, как приставать с разными глупостями…

Сестра рассказала все психиатрам; они обрадовались: значит, их опыт прошел более чем успешно. Болит, а он шутит. Трудно, а он смеется.

Он никогда не ругался со своими научными противниками, он шутил. Это было куда опаснее, чем брань. Бранные слова тяжелы, как камни, а шутки – они летают и иногда залетают очень далеко…

Любил иногда весело “поддеть”. Одному приятелю, известному физику, академику, который пришел навестить его, пожаловался, что отстал: давно не читал специальных журналов.

– Не беда! – воскликнул физик. – Я тебе все расскажу!

– Да что ты мне можешь рассказать?! – отозвался Ландау. – Меня же физика интересует…»

А вот вам история с другим человеком по фамилии Ландау. Она обнаружилась у И. Телушкина, составившего прекрасную книгу о еврейском юморе.

«Один человек много лет прослужил водителем фургона у рабби Езекиила Ландау из Праги (жившего в XVIII веке), сопровождая раввина в его поездках с лекциями. Очень часто рабби давал одно и то же учение, и через несколько лет водитель знал его наизусть.

Как-то раз вскоре после того, как они вдвоем приехали в город, водитель сказал рабби: “В каждом городе, в который мы приезжаем, я вижу, что люди выказывают вам глубокое уважение. Мне интересно, как чувствует себя человек, когда ему выражают такое почтение. Я знаю речь, которую вы собираетесь произнести, наизусть. Пожалуйста, один разок, когда мы въедем в центральную часть города, можно вы займете мое место водителя, а я облачусь в одежды раввина и произнесу речь?”

Рабби был человек сострадательный и согласился на предложение.

Они въехали в город, и все шло согласно их плану. Водитель произнес прекрасную речь, а рабби, одетый как водитель фургона, сидел в дальнем конце синагоги и слушал.

Когда речь была завершена, люди стали задавать оратору вопросы. Большинство из них были повторениями тех, которые он слышал в течение многих лет, и помня, как отвечал на них рабби, он легко давал ответы. Но в какой-то момент был задан очень сложный вопрос, который выходил за рамки опыта водителя.

Несколько секунд он стоял молча у аналоя, а затем сказал: “Вы считаете, что это глубокий вопрос? Я думаю, он настолько прост, что на него сможет ответить даже мой водитель. И чтобы доказать вам, что я прав, я хочу попросить его выйти сюда”».

Как превратить точку на горизонте в свою точку зрения

Знаменитый американский физик Роберт Оппенгеймер (1904–1967) шутливо утверждал: оптимист думает, что мы живем в лучшем из возможных миров, а пессимист это знает.

Если ты не будешь искать – другие найдут.

Грех, который тяготеет над физиками, – то, что они не могут утратить своих знаний.

Как-то немецкого математика Давида Гильберта (1862–1943) спросили об одном из его бывших учеников. Об этом «шутнике» известно нелестное: в годы расцвета Третьего рейха, когда нацисты предприняли попытку очистить высшие учебные заведения страны от еврейских преподавателей, Д. Гильберт активно выгонял своих коллег-единоверцев из вузов, выслуживаясь перед властями.

– Ах, этот-то? – вспомнил Гильберт о бывшем коллеге. – Он стал поэтом. Для математики у него было слишком мало воображения.

На одной из своих лекций Давид Гильберт сказал:

– Каждый человек имеет некоторый определенный горизонт. Когда он сужается и становится бесконечно малым, он превращается в точку. Тогда-то человек говорит: «Это моя точка зрения».

Физик Резерфорд как-то сказал, что «науки делятся на физику и коллекционирование марок».

Резерфорд демонстрировал слушателям распад радия. Экран то светился, то темнел.

– Теперь вы видите, – сказал Резерфорд, – что ничего не видно. А почему ничего не видно, вы сейчас увидите.

Однажды вечером Резерфорд зашел в лабораторию. Хотя время было позднее, в лаборатории склонился над приборами один из его многочисленных учеников.

– Что вы делаете так поздно? – спросил Резерфорд.

– Работаю, – последовал ответ.

– А что вы делаете днем?

– Работаю, разумеется, – отвечал ученик.

– И рано утром тоже работаете?

– Да, профессор, и утром работаю, – подтвердил ученик, рассчитывая на похвалу из уст знаменитого ученого. Резерфорд помрачнел и раздраженно спросил:

– Послушайте, а когда же вы думаете?

Эрнст Резерфорд пользовался следующим критерием при выборе своих сотрудников. Когда к нему приходили в первый раз, Резерфорд давал задание. Если после этого новый сотрудник спрашивал, что делать дальше, его увольняли.

Венгерский физик-теоретик Лео Сциллард, бежавший из нацистской Германии в 1933 году, делал свой первый доклад на английском языке. После доклада к нему подошел физик Джексон и спросил:

– Послушайте, Сциллард, на каком, собственно, языке вы делали доклад?

Сциллард смутился, но тут же нашелся и ответил:

– Разумеется, на венгерском, разве вы этого не поняли?

– Конечно, понял. Но зачем же вы натолкали в него столько английских слов? – отпарировал Джексон.

Физик-теоретик Нильс Бор (Нильс Хенрик Давид Бор, сын отца-христианина и матери-еврейки) во время своего обучения в Геттингене однажды плохо подготовился к коллоквиуму, и его выступление оказалось слабым. Бор, однако, не пал духом и в заключение с улыбкой сказал:

– Я выслушал здесь столько плохих выступлений, что прошу рассматривать мое нынешнее как месть.

Физик-теоретик Макс Борн (ученый с еврейскими, немецкими и польскими корнями), один из основателей квантовой механики, в свое время выбрал астрономию в качестве устного экзамена на докторскую степень. Когда он пришел на экзамен к известному астроному-физику Шварцшильду, тот задал ему следующий вопрос:

– Что вы делаете, когда видите падающую звезду?

Борн, понимавший, что на это надо отвечать так: «Я бы посмотрел на часы, заметил время, определил созвездие, из которого она появилась, направление движения, длину светящейся траектории и затем вычислил бы приблизительную траекторию», не удержался и ответил:

– Загадываю желание!

В книге «Физики шутят» мы находим великолепную инструкцию (естественно, шутливую), которая подходит под все случаи жизни, связанные с наукой и учеными.

Инструкция для читателя научных статей

Во всех основных разделах современной научной работы – во введении, изложении экспериментальных результатов и т. д. – встречаются традиционные, общеупотребительные выражения. Ниже мы раскрываем их тайный смысл (в скобках).

Введение

«Хорошо известно, что…» (Я не удосужился найти ссылку на работу, в которой об этом было сказано первый раз.)

«Имеет огромное теоретическое и практическое значение». (Мне лично это кажется интересным.)

«Поскольку не удалось ответить сразу на все эти вопросы…» (Эксперимент провалился, но печатную работу я все же сделаю.)

«Был развит новый подход…» (Бенджамен Ф. Мейсснер использовал этот подход по меньшей мере 30 лет тому назад.)

«Сначала изложим теорию…» (Все выкладки, которые я успел сделать вчера вечером.)

«Очевидно…» (Я этого не проверял, но…)

«Эта работа была выполнена четыре года тому назад…» (Нового материала для доклада у меня не было, а поехать на конференцию очень хотелось.)

Описание экспериментальной методики

«При создании этой установки мы рассчитывали получить следующие характеристики…» (Такие характеристики получились случайно, когда нам удалось, наконец, заставить установку начать работать.)

«Поставленной цели мы добились…» (С серийными образцами вышли кое-какие неприятности, но экспериментальный прототип работает прекрасно.)

«Был выбран сплав висмута со свинцом, поскольку именно для него ожидаемый эффект должен был проявиться наиболее отчетливо». (Другого сплава у нас вообще не было.)

«…прямым методом…» (С помощью грубой силы.)

«Для детального исследования мы выбрали три образца». (Результаты, полученные на остальных двадцати образцах, не лезли ни в какие ворота.)

«…был случайно слегка поврежден во время работы…» (Уронили на пол.)

«…обращались с исключительной осторожностью…» (Не уронили на пол.)

«Автоматическое устройство…» (Имеет выключатель.)

«…схема на транзисторах…» (Есть полупроводниковый диод.)

«…полупортативный…» (Снабжен ручкой.)

«…портативный…» (Снабжен двумя ручками.)

Изложение результатов

«Типичные результаты приведены на…» (Приведены лучшие результаты.)

«Хотя при репродуцировании детали были искажены, на исходной микрофотографии ясно видно…» (На исходной микрофотографии видно то же самое.)

«Параметры установки были существенно улучшены…» (По сравнению с паршивой прошлогодней моделью)

«Ясно, что потребуется большая дополнительная работа, прежде чем мы поймем…» (Я этого не понимаю.)

«Согласие теоретической кривой с экспериментом:

Блестящее… (Разумное…) Хорошее… (Плохое…) Удовлетворительное… (Сомнительное…) Разумное… (Вымышленное…) Удовлетворительное, если принять во внимание приближения, сделанные при анализе…» (Согласие вообще отсутствует.)

«Эти результаты будут опубликованы позднее…» (Либо будут, либо нет.)

«Наиболее надежные результаты были получены Джонсом…» (Это мой дипломник.)

Обсуждение результатов

«На этот счет существует единодушное мнение…» (Я знаю еще двух ребят, которые придерживаются того же мнения.)

«Можно поспорить с тем, что…» (Я сам придумал это возражение, потому что на него у меня есть хороший ответ.)

«Справедливо по порядку величины…» (Несправедливо…)

«Можно надеяться, что эта работа стимулирует дальнейший прогресс в рассматриваемой области…» (Эта работа ничего особенного собой не представляет, но то же самое можно сказать и обо всех остальных работах, написанных на эту жалкую тему.)

«Наше исследование показало перспективность этого подхода…» (Ничего пока не получилось, но мы хотим, чтобы правительство отпустило нужные средства.)

Благодарности

«Я благодарен Джону Смиту за помощь в экспериментах и Джону Брауну за ценное обсуждение». (Смит получил все результаты, а Браун объяснил, что они значат.)

– Какой вклад евреи внесли в научно-технический прогресс?

– Начать хотя бы с того, что, еврейские пейсы вдохновили изобретателя штопора…

– Изя, ты слышал? В Риме археологи нашли проволоку. Значит, там был проволочный телеграф.

– А в Израиле ничего не нашли. Думаю, там был уже беспроволочный!