Рецензенты:
Сафонов Владимир Евгеньевич, д-р. юрид. наук, проф., Заслуженный юрист Российской Федерации,
Умнова Ирина Анатольевна, д-р юрид. наук, проф.
Сведения об авторе:
Павликов Сергей Герасимович, д-р юрид. наук, проф., заведующий кафедрой «Конституционное и муниципальное право» Финансового университета при Правительстве Российской Федерации
Введение
В науке права немного малоисследованных проблем, но есть вопросы изучение которых практически не оставляет нам шансов претендовать на бесспорность выводов и суждений. Может ли государство применять смертную казнь как вид наказания? Допустимо ли законодателю легализовать право на ношение нарезного огнестрельного оружия, употребление так называемых легких наркотиков, эвтаназию, однополые браки? Какие критерии невменяемости должны быть установлены правом, чтобы в случае совершения противоправного деяния лицо, страдающее психическим заболеванием, было направлено на лечение, а преступник, возможно, умышленно пытающийся избежать наказания, претерпевал его?
Разуметься, ученые пытаются анализировать и более глобальные «неразрешимые проблемы», связанные с организацией режима государственной власти, способами повышения эффективности институтов непосредственной демократии, минимизации препятствий на пути проведения всенародных референдумов и независимых выборов. К сожалению, приходится констатировать, что многие из этих вопросов в конечном итоге разрешает не наука и даже не законодатель, а власть имущий. Здесь можно вспомнить общеизвестное высказывание Наполеона, который в упреки на тайную расправу со своими политическими оппонентами презрительно ответил, что не делает бесполезных вещей; для убийства у него есть свои суд и свой взвод солдат. О бессилии права и государственных институтов перед напором неограниченной власти, то ли с иронией, то ли совершенно серьезно рассуждал и Н. Макиавелли; смысл его высказываний сводился к тому, что для правителя важно иметь хорошее войско и хорошие законы, но при наличии последнего – все законы хороши…
Может ли народ свергнуть такой режим власти, насильственным путем изменить государственно-правовые институты? Вопрос, что называется, риторический, ибо под словом «народ» может маскировать свои антипатриотичные и антинародные настроения небольшая группа лиц, которая под маской красивых глаголов «свергнуть», «освободиться» ввергает население в хаос насилия и войны. Здесь вспоминается восклицание булгаковского персонажа («вот так революция… хорошенькая революция»), у которого отбирают имущество по той веской причине, что он «накопил вещей, нажрал морду»[1]. Прочитав эти фразы, читатель статьи, возможно, подумает, что настоящая работа представляет собой очередной образчик огульной критики Октябрьских событий 1917 и, вообще, революционных изменений. Хочется надеяться, что это не совсем так и мы не собираемся обосновывать «священность власти».
Обратимся к строкам, который автор этих строк долго не решался цитировать. Прочтение этой, извините, мерзости, кстати, совершенно свободной к прочтению и скачиванию в сети Интернет (хочется надеяться, что на это обратят внимание соответствующие службы), может убедить любого в опасности возрождения нацизма.[2] Однако, главное, что в этой книги есть мысли и суждения, которые не могут не отвратить любого здравомыслящего человека от противоправных переворотов и «революций». Итак, скрепя сердце, приведем цитату из «Моей борьбы» А. Гитлера. «Не может быть государственной власти, – пишет убийца миллионов безвинных, – как самоцели. В последнем случае любая тирания оказалась бы в нашем грешном мире навеки неприкосновенной и священной. Когда правительственная власть все те средства, какими она располагает, употребляет на то, чтобы вести целый народ к гибели, тогда не только правом, но и обязанностью каждого сына народа является бунт». И далее – новый гитлеровский «стимул» для революционеров: «… инстинкт самосохранения подскажет народному движению, что в борьбе за свободу и независимость следует применить и те средства, при помощи которых сам противник пытается удержать свое господство. Из этого вытекает, что борьба будет вестись «легальными» средствами лишь до тех пор, пока правительство держится легальных рамок, но движение не испугается и нелегальных средств борьбы, раз угнетатели народа также прибегают к ним».
Еще раз спросим сами себя: зачем мы обратились к столь, мягко говоря, сомнительному труду? Потому, что слишком заманчивыми и «невинными» представляются многим современным политикам его выводы. Например, А. Гитлер пишет, что «человеческое право ломает государственное право. Казалось бы: что крамольного в возвышении «человеческих» интересов над «государством»? Даже если «забыть» про жертвы Второй мировой войны, то проблема все равно возникает, ибо эти лозунги востребованы в наши дни. Так, автор книги «Хроника оранжевой революции» тоже утверждает, что «закон для народа», а не «народ для закона» и предлагает в ситуации (Украина, 2004 год) – когда, якобы, выйти из кризиса, «придерживаясь буквы действующего законодательства, нет возможности» – руководствоваться «общими принципами верховенства права»[3]. В 2014 году эти лозунги привели уже к значительно большему количеству жертв; очередная «революция» на Украине обусловила негативные последствия, которые нам еще только предстоит оценить.
Читатель не может не заметить определенной притягательности и заманчивости этих постулатов; многие авторы позитивно характеризуют попытки вытеснения «закона» «правом». «Закон», якобы, всегда несовершенен, а вот «право» – идеально, а, стало быть, любой закон может применяться (или не применяться) в зависимости от определенной ситуации или, например, конкретного «революционного момента».
К чему приводит нигилизм по отношению к закону? Нормативный правовой акт, действующий десятилетиями, становится в одночасье «неправовым», что позволяет заявлять о своих притязаниях на власть, не считаясь с результатами референдумов, всенародных выборов. Так, В. Ющенко заблаговременно, т. е. еще до проведения выборов «признавал» только один итог голосования: в свою пользу и, опять же, заранее «призвал сторонников защитить победу в случае, если власть пойдет на фальсификации. Он призвал всех желающих записываться в народные дружины…» [4]. Аналогичного подхода придерживаются сейчас и новые украинские революционеры.
Попросим читателя вникнуть в смысл цитаты: «не следует забывать: высшей целью человечества является ни в коем случае не сохранение данной государственной формы и тем более данного правительства, а сохранение народного начала. Раз создается положение, которое угрожает свободе или даже самому существованию народа, – вопрос о легальности или нелегальности играет только подчиненную роль. Пусть господствующая власть тысячу раз божится «легальностью», а инстинкт самосохранения угнетенных народов все равно признает, что при таком положении священным правом народа является борьба всеми средствами. Только благодаря этому принципу возможны были те освободительные битвы против внутреннего и внешнего порабощения народов на земле, которые стали величайшими событиями мировой истории».
Кто автор этих пылких строк? Можно подумать о философе – просветителе, либо о современном лидере «цветной» революции. Нет, этот все тот же Гитлер с его «.. борьбой», стоивший миллионам людей жизни. Вот почему нам необходимо помнить о «живучести» этих идей; от рассуждений о «народном» праве – всего один шаг до насилия и кровопролития…И еще одну цитату позволим себе в силу вышеуказанных причин: «не может быть государственной власти как самоцели. В последнем случае любая тирания оказалась бы в нашем грешном мире навеки неприкосновенной и священной. Когда правительственная власть все те средства, какими она располагает, употребляет на то, чтобы вести целый народ к гибели, тогда не только правом, но и обязанностью каждого сына народа является бунт». И опять все «красиво» изложено у этого «борца с тиранией». Только итоги этой «борьбы» слишком дорого обошлись человечеству.
Из изложенного не следует вывод о недопустимости борьбы со злоупотреблениями со стороны представителей государственной власти; напротив, в этом случае противодействие необходимо, но власть может быть охарактеризована как тираническая, авторитарная только на основе правовых средств и только такими средствами возможно ее ограничение. Какие это средства? Прежде всего, референдум и выборы. «Старо как мир?» Можно поступить иначе, объявив их заведомо нелегитимными, априори фальсифицированными…И это будет «демократический выбор» народа?
Итак, автор предпринимает попытку с теоретических позиций подчеркнуть своевременность вопросов, которые вряд ли потеряют своей актуальность и в ближайшей перспективе:
• Представляют ли собой институты государства и права «неприкосновенный» идеал, который невозможно (как вариант – нежелательно) трансформировать?
• Если такие изменения целесообразны, то какой критерий должен свидетельствовать о необходимости их инициализации? «Точка народного кипения» должна объективироваться в референдуме, выборах, либо возможен поиск иных вариантов?
Представляется, что сама постановка этих вопросов не будет лишней в государстве, конституционными характеристиками которого названы правовой и демократический характер. Власть не должна противодействовать критике. Так, Гай Светоний Транквилл даже о таком сомнительном демократе как Тиберий писал, что «непочтительность, и злословие, и оскорбительные о нем стишки он переносил терпеливо и стойко, с гордостью заявляя, что в свободном государстве должны быть свободны и мысль и язык»[5].
Как произошедшие, так и еще подготавливаемые «цветные» и иные революции – реалии современного мира; соответственно, не теряет своей актуальности проблема допустимости «революционных» изменений государства и права. В этом аспекте В.И. Ключевский справедливо отмечал «чрезвычайную «повторяемость» русской истории. К великому несчастию, «на эту «повторяемость» никто и ухом не вел»[6]. Как думается, совершенно напрасно, ибо, по меткому замечанию И. Бунина, сопоставлявшему Украину 1917–1918 годов и революционную Францию, «одинаковы все эти революции! Во время французской революции тоже сразу была создана целая бездна новых административных учреждений, хлынул целый потоп декретов, циркуляров, число комиссаров – непременно, почему то комиссаров, – и вообще всяческих властей стало несметно, комитеты, союзы, партии росли, как грибы, и все «пожирали друг друга», образовался совсем новый, особый язык, «сплошь состоящий из высокопарнейших восклицаний вперемешку с площадной бранью по адресу грязных остатков издыхающей тирании…». Все это повторяется потому, прежде всего, что одна из самых отличительных черт революций – бешеная жажда игра, лицедейств, позы, балагана»[7].
На киевском «Майдане» прошлого века И. Бунин, ощутив все «прелести» революции вспомнил строки из «Российской истории» В.Татищева: «брат на брата, сынове против отцев, рабы на господ, друг другу ищут умертвить единого ради корыстолюбия, похоти и власти, ища брат брата достояния лишить, не ведущие, яко премудрый глаголет: ища чужого, о своём в оный день возрыдает……. А сколько дурачков убеждено, что в российской истории произошел великий «сдвиг» к чему-то будто совершенно новому, доселе небывалому! Вся беда (и страшная), что никто даже малейшего подлинного понятия о «российской истории» не имел»[8]. В ХVII веке «народ пошел за Стенькой (Разиным) обманываемый, разжигаемый, многого не понимая толком… были посулы, привады, а возле них всегда капкан….поднялись все азиатцы, все язычество…которые бунтовались и резались сами не зная за что…дозволен был полный грабеж….Стенька, его присные, его воинство были пьяны от вина и крови…. возненавидели законы. Общество, религию….»[9].
Итак, в настоящей работе нам представляется необходимым подчеркнуть актуальность таких вопросы:
• Допустим ли «революционный» характер трансформации государства и права, либо в современном обществе приемлем только эволюционный, поступательный характер их преобразований?
• Возможны ли «бархатные» революции, «бескровные перевороты», либо любое насильственное изменение «основ конституционного строя» во всех без исключении случаях должно трактоваться как противоправное деяние?
• В каких случаях народ (какое юридическое и фактическое наполнение этого понятия?) может изменить конституционный строй? Применим ли для этого термин «революции» и в чем состоит содержание этого понятия?
Представляется необходимым отметить, что автор не считает целесообразным изменение государственно-правовых институтов нелегитимным способом, причем, ни при каких обстоятельствах. Соблюдение Конституции, действующего законодательства и разрешение негативных ситуаций путем использования референдума и выборов – признак современного правового государства. Разумеется, это всего лишь личная позиция, а жизнь неумолимо свидетельствует: перевороты, революции, заговоры были, есть и будут. К сожалению, российская история изобилует фактами революций и переворотов, игнорирования институтов народного волеизъявления; так, Л. Троцкий презрительно отзывался о референдуме: «методы демократии имеют свои пределы. Можно опрашивать все пассажиров о наиболее желательном типе вагона, но невозможно опрашивать их о том, затормозить ли на полном ходу поезду, которому грозит крушение»[10]. Современные «революционеры», например, А. Навальный, нередко, утверждают, что «эволюция лучше революции»; однако они не забывают добавить: «если завтра люди решат, что не могут больше терпеть, выйдут на улицы и потребуют свободных выборов, я в них буду обязательно участвовать и буду претендовать на лидерские позиции»[11].
Думается, что мы не драматизируем ситуацию, ибо многие политики, исследователи занимают весьма самонадеянную и опасную позицию: «у нас есть свой план спасения России, в конце исполнения этого плана мы власть передадим народу России. И только потом будем заниматься вопросом, какой именно режим в стране лично нам больше подходит» [выд. авт.][12]. Однако актуальность обращения к указанным проблемам обусловлена и не только столь «наивными» призывами. Зачастую, даже юристу-профессионалу не так просто уяснить юридическую правомерность трансформации государства и права.
Классическим примером являются события осени 1993 г., когда имело место противоборство Президента и Парламента и обе стороны активно формировали новые правовые акты, формально – легитимными, но противоположные по содержанию. Кто же тогда представлял легитимное государство и творил «народное» право? В этом случае противоборствующие стороны ассоциировали себя с народом России, каждый лидер считал противника предателем интересов россиян, нарушителем норм Конституции. Сложность в том, что на паритетных началах не признавалась легитимность актов, соответственно, Верховного Совета или Президента России. Так, после появления Указа № 1400 «О роспуске Парламента» Р. Хасбулатов назвал произошедшее «классическим государственным переворотом[13]. Однако такую же оценку дает Б.Н. Ельцин действиям народных депутатов: «…Это была борьба против Президента, борьба за власть….Если говорить более точно – это была тщательно продуманная попытка переворота»[14].
Действия какой стороны более соответствовали критериям «права», действующей Конституции и законодательству? Однозначного ответа нет до сих пор. Соответственно, возникает вопрос о том, не является ли более позитивным и безопасным путь более «мягкой» реформации государства и права и, в частности, путь реформ? На практике разграничить эти институты не так просто и иная «реформа» по своим последствиям (например, в России конца девяностых годов прошлого века – это фактическая смена государственно-правовой формации) сопоставима с «революцией». Как писал Б.Н. Ельцин, реформа – «это мучительное избавление от родовых травм, болезненное расставание с тяжкой наследственностью. Ничего, кроме боли, сама по себе реформа не несет»[15].
Безусловный интерес представляет для нас проблема разграничения сущности таких категорий как «государственный переворот», «революция», «заговор». Так, например, в июле 2014 г. Президент Российской Федерации в своем официальном заявлении отожествил цветные революции с государственным переворотом, отметим, что российский народ никогда не пойдет по революционному пути. Думается, что этот прогноз должен сбыться, мы надеемся, что современный социум осознает, чем чреваты революции, а ученый, практик, юрист уже никогда не станет обосновывать человеческие потери такими демагогическими рассуждениями: «оправдывают ли вообще последствия революции вызываемые ею жертвы? Вопрос телеологичен и потому бесплоден. С таким же правом можно, перед лицом трудностей и горестей личного существования, спросить: стоит ли вообще родиться на свет? Меланхолические размышления не мешали, однако, до сих пор людям ни рождать, ни рождаться»[16].