2
Hа карте Голубая пустошь была помечена как район, где сохнут травы. Никто не знал, что это значит. Плато на высоте более двух тысяч метров, уже за зеленой чертой. Со всех сторон снежные фиолетовые плюшки вершин. Самая обычная картина, но что-то было в ней не так. Предгорья и, чуть ниже, крутобокие распадки со следами растительности служили обычным местом кормежки горных козлов, баранов и прочих козерогов, тут они встречались, и не редко, то ли у местных охотников руки не доходили, то ли животные здесь были как-то особенно плодовиты, но они тут еще имели место. Трудно сказать, что они там все жевали, ничего там, на самом плато, кроме пыльной пурги, видно не было, однако в горных трещинах, насколько позволяло судить прыгавшее в мощной зрительной трубе изображение, движение было довольно оживленным.
Унылая, жуткая голь. Бревенчатый дом. Новенькая недавно сбитая калитка. Зарисовка на тему ожидавшейся и наступившей всеобщей экологической катастрофы. Совсем рядом стояла пристройка, похожая на сарай, которая, видимо, сараем и была. Спрятавшийся в доме подозрительно гостеприимный хозяин, обиженный какими-то неприятностями, как их здесь называли, чухарь, странствующий коммерсантик неясных жизненных устремлений, чуть не силой зазывал на ночлег. Абсолютно голая мертвая земля, огороженная не струганными жердями. Дальше еще сараи, похожие на дома. Нарочитая тишина и пренебрежение комфортом. Сморщенные заснеженные темно-коричневые горы в перспективе. Плато. Ни души.
Вскоре, впрочем, к крыльцу подвалил сосед – пообщаться. Больше, насколько хватало глаз, никого видно не было, как раз сейчас все, надо думать, пережидали пополуденную сиесту с ее страшной сушью, как это здесь принято, в состоянии максимального алкогольного опьянения, каждый в своем углу. Натюрморт выглядел так, словно его вынули из съемок Апокалипсиса. Казалось, здесь поселилось знание о чем-то нехорошем, изначально невыносимом. Местность производила настолько угнетающее впечатление, непонятное и странное, что все молчали, будто экономили дыхание. Это не было стрессом. Гонгора с удивлением узнал самые настоящие симптомы депрессии, о которой раньше только читал в специальной литературе. Он, в общем-то, не слишком жаловавшийся на непрочность нервов, не мог отделаться от ощущения, что от этого мутного солнца и пыльной поземки несет смертью. Скромное поселение с неопределенным поголовьем трудящихся, погруженных по традиции в обязательное благожелательно-веселое состояние, почему-то не было даже нанесено на карту.
Кажется, тут не просыхали вообще никогда. Улисс торчал у забора, поджав губы, с неприязненным выражением медленно окидывая глазами окрестности. Неприязненное выражение не покидало его с самого момента, как они остались за пределами зеленой зоны. Похоже, мы ошиблись дверью, сказал Гонгора, у которого на тупые пьяные морды сохранялось что-то вроде устойчивой аллергии. Он боролся с желанием, не откладывая, взнуздать Улисса, вскинуть на плечи успевший смертельно надоесть рюкзак и, зажав ладонями глаза, кинуться отсюда бегом, неважно, куда, спотыкаясь и все увеличивая темп. Дело было не только в поселении. Ландшафт выглядел отталкивающим, как армейская традиция сушить на себе в легкий мороз свежевыстиранную одежду. Ладно, сказал он себе. Не завтракать же здесь.
Больше того, вскоре сложилось такое впечатление, что алкоголь здесь достать значительно легче, чем чистую воду. Штиис, со стонами и шипением освободившись от рюкзака, осмотрелся, плюнул и процедил сквозь зубы, что ничего удивительного: человек способен тут выдержать только сильно нагрузившись и нагружаясь постоянно. Сосед, – тоже крепко и основательно вдетый, – с заметным усилием сохраняя привычную координацию движений, покачал головой, пощелкал языком, двигаясь по широкой дуге вокруг Улисса, видно было, что ему особенно приглянулся ошейник на заточенных болтах, – и Улиссу, конечно, все это быстро надоело.
Резко притормозив, сосед вдруг поинтересовался, вот мог бы, к примеру, такой зверь вытащить из озера человека? Наверное, осторожно ответили ему. Сосед оживился. Так давай попробуем вытащить вон оттуда мальчишку.
Сосед махнул в сторону болота, благоухавшего по соседству. Играл там и утонул, охламон, четвертый день уже. И было еще в пьяных глазах что-то – что-то такое, что оставляло после себя след издевки и недоверия. Приглядевшись же, начинало казаться, что и в самом деле есть там что-то – и совсем недалеко…