Seele
В одном из старых районов Кёльна, в доме с тёмно-синими ставнями, на последнем этаже, располагается квартирка-студия, выходящая террасой на оживлённую улицу города. Конечно, она не годится для большой семьи, но вполне отлично вписывается в образ жизни творческого человека. Поэта. Музыканта. Или художника.
– Хельга, девочка, ты здесь?
Слегка заедающие двери со скрипом открылись. Небольшой сгорбленный мужчина преклонных лет, опираясь на крепкую дубовую трость, прошёл в студию. Его протез, заменяющий одну из потерянных во время войны ног, грузно опустился на деревянный пол. Хотя пол ещё нужно было найти. Всё помещение было заставлено банками с краской, завалено рулонами холста. Тут и там лежали кисти, мастихины, канцелярские ножи. Кусочки угля были перемешаны с обломками карандашных грифелей. С большим трудом во всём этом хаосе угадывался заваленный вещами матрац, служащий кроватью хозяйке сей обители. Девушка как раз стояла у мольберта, работая над очередной картиной.
Её длинные волосы были собраны в хвост и покрыты банданой. Широкая рубаха и потёртые джинсы заменяли рабочую одежду. И вся она с ног до головы была в пятнах краски.
Мужчина дохромал до табурета и, тяжело опустившись, поставил на небольшой расчищенный участок пола пакет с продуктами. Доносящийся из него аромат свежей выпечки разбавил стойкое амбре красок и растворителей, давно уже ставших постоянными обитателями комнаты.
Только уловив запах еды, на который желудок отозвался многозначительным позывом, девушка отложила кисти.
– Герр Ханс, что у нас сегодня? – вытерев руки о рубаху, лишь сильнее размазав краску, художница заглянула в пакет.
– Твои любимые, – Ханс криво улыбнулся. – Порой мне кажется, что, не заходи я к тебе, однажды здесь обнаружили бы разукрашенный труп.
– Всё может быть, – пробормотала девушка, извлекая содержимое пакета. – Но если не я, то вы безвылазно находитесь у себя и даже никуда не выбираетесь. Хотя в городе… – Хельга умолкла на полуслове и виновато опустила взгляд.
Ханс грустно посмотрел на свой протез и потёр ноющее колено.
В день он мог проходить не более ста метров – на большее не хватало сил. Но этого расстояния было достаточно, чтобы дойти до пекарни и обратно, до соседской двери.
– Знаете, – наигранно начала Хельга, – а ведь у вас ещё есть шанс осуществить свою мечту и повидать мир. Корабли, самолёты, поезда. А до них вы всегда можете добраться на машине. Если не ошибаюсь, у вашего сына…
– Мой сын забыл обо мне, как о старом ненужном хламе! – мужчина с силой ударил тростью о пол. – Хватит уже об этом. И вообще, дождусь я своего законного кофе – или в этом доме не принято угощать гостей?
Хельга улыбнулась и, сделав шуточный реверанс, засуетилась у небольшой плитки, притаившейся в углу за очередным мольбертом.
Ханс перебирал связку с ключами у двери, тихо ворча под нос. Сегодня эта нахалка, девочка-художница из квартиры напротив, даже не пустила его на порог. Сослалась на занятость. И не то что забрать булочки, специально купленные для неё, но даже дверь не удосужилась открыть.
И вот куда теперь девать эту сладкую пакость?
Пожилой мужчина, найдя, наконец, нужный ключ и справившись с замком, вошёл в квартиру-близнеца квартиры Хельги.
Пакет со «сладкой пакостью» упал на пол, рассыпав содержимое.
Вся квартира отставного офицера была заставлена картинами со всевозможными пейзажами: луга, покрытые сочной изумрудной травой; горы с заснеженными вершинами, словно присыпанные сладкой пудрой; бурлящие реки с настолько прозрачной водой, что видны каждый камешек, каждая рыбёшка. Тут же были и густые леса, и жаркие степи.
К одной из картин, на которой был изображён парящий над каменным плато орёл, была прикреплена записка.
Дрожащей рукой мужчина снял её и поднёс к глазам. По морщинистой щеке скатились слёзы.
Беглым почерком была начертана одна-единственная фраза:
«Вы не старый, и уж тем более не хлам. Х.»
Всю неделю лил дождь. Казалось, что людей ожидал ещё один библейский потоп. Вот только в этот раз никто не удосужился предупредить. Да и зверьё по парам не собирали. Мда. Как-то в этот раз всё неорганизованно получилось.
Хельга посмеялась над своими мыслями и волчицей юркнула под козырёк родной пекарни. Вот теперь можно было и передохнуть, и собраться с мыслями. А заодно и перекусить любимой выпечкой, по которой девушка безумно соскучилась за прошедший месяц.
Зайдя в магазинчик и сделав заказ, художница села за столик у окна, выходящего на её дом.
Интересно, как там поживает старина Ханс? После небольшой выходки с картинами и квартирой у девушки появилась работа в соседнем городе, и ей пришлось срочно выезжать. Так что когда она не пустила Ханса на порог квартиры, заявив о занятости, она, в общем-то, и не врала даже. Просто опередила события. Потому и полной реакции военного она ещё не знала.
Хотя ему точно должно было понравиться. Тем более что в период отсутствия она постоянно присылала ему фотографии мест, в которых бывала. Это, конечно, не картины, но тоже неплохо.
Всё так же улыбаясь, девушка обратилась к полноватой хозяйке пекарни, с которой была дружна, интересуясь, как поживает старина Ханс.
Внутри у неё что-то оборвалось, когда она услышала ответ:
– Он умер… Сердце… Неделю уже как…
Взятыми у хозяйки ключами Хельга открыла старую дверь и вошла внутрь.
Ничего не изменилось. Да и что могло измениться за неделю? Время в квартире словно застыло в тот момент, когда умер её хозяин. Всё осталось таким же, как и при жизни военного. Только подаренные картины общим скопом стояли в углу.
Как рассказала хозяйка, сын герра Ханса даже толком не был в квартире. Только распорядился забрать всё ценное.
Хельга усмехнулась. Видимо, её картины под определение «ценное» не подпадали.
«Старина Ханс… Тебя не брали ни вражеская сталь, ни свинец… Но смогла победить глупая болезнь…»
Девушка стояла в центре комнаты и медленно поворачивалась вокруг своей оси, взглядом впитывая самые незначительные подробности скромной обители.
Кровать, застеленная по военным нормам.
Антикварный шкаф, в котором, Хельга точно знала, хранилась старая офицерская форма Ханса.
Письменный стол, прибранный с фанатичной педантичностью.
Хельга остановила взгляд. Как-то дико и неуместно во всём этом порядке смотрелся обрывок бумаги канареечного цвета.
Девушка подошла к столу и взглянула на нетронутый листок. Строгие, колкие буквы украшали его:
«В твоих картинах я смог по-настоящему ЖИТЬ. Тогда. Сейчас. Всегда».
Очередной холст полетел в дальний угол квартирки. Уже приличное количество его «собратьев по несчастью» занимало всё пространство маленькой студии.
Хельга громко выругалась и тяжело опустилась на матрац.
Со смерти Ханса прошёл неполный месяц. Как оказалось, потеря старого ворчуна повлияла на девушку сильнее, чем она думала изначально. Чтобы забыться, художница ушла с головой в работу. Было написано несколько картин, занявших свои места в галерее. Вот только их никто не покупал. Все, как профессиональные критики, так и простые гости галереи, придерживались одного мнения – в картинах не было жизни.
После осознания своей проблемы девушка больше не могла рисовать. Ни один эскиз или набросок не устраивал её. Даже её излюбленная тема с волками, в которых она отображала своё виденье мира, не трогала её. Не вызывала былого душевного удовлетворения.
Хельга резко встала со своего ложа.
– Нет. Так больше продолжаться не может. Нужно проветрить мозги, – девушка втянула носом воздух и слегка поморщилась. – И квартиру тоже не помешало бы.
На площади у одного из красивейших храмов Кёльна весело сновала детвора. Один из священнослужителей, наблюдавший за детьми, вынес им несколько наборов цветных мелков. Ребятня с радостью и живым интересом стала украшать своими «шедеврами» придворную территорию храма.
Тут и там, под весёлый смех юных пикассо, появлялись невиданные картины: бегемот в пенсне, глотающий булку; лошадка с пятью ногами; крокодил на поводке. Множество удивительных животных родилось благодаря детской фантазии.
Недалеко от скамейки, на которой сидела Хельга, девочка с волосами цвета спелой пшеницы упорно трудилась над своим творением. Она рисовала и стирала линии на камне снова и снова. Видимо, так и не добившись желаемого результата, малышка начала хныкать и растирать кулачками слёзы, оставляя на лице следы мелков. Сжалившись над ребёнком, Хельга села рядом с ней на корточки.
– Отчего слёзы?
Девочка лишь всхлипнула и промолчала.
Девушка посмотрела на то, что пыталась изобразить горе-художница. Что-то между кошкой и обезьянкой. И если брать в расчёт, что несостоявшейся Мерет Оппенгейм являлась шестилетняя девочка, скорее всего, имелась в виду именно кошка. Хм.
– Не получается?
Кивок.
– Хочешь кошечку?
Ещё кивок.
– А какую кошечку?
Девочка вытерла слёзы и тихо произнесла:
– Настоящую.
«Настоящую так настоящую. Гм. Голубой, зелёный и розовый мелки? Мда, выбор пород невелик».
Хельга взяла в руки мелки. Линии на камне ложились легко и плавно. Не прошло и пяти минут, как на девочку смотрел голубой котёнок с изумрудными глазами. Шею его украшал пышный розовый бант.
– Голубая?.. – несмело спросил ребёнок.
– Русская голубая. Поярче, конечно, оригинала, но ведь красиво? – художница подмигнула робко улыбающейся девочке. – Теперь он твой. Следи за ним. Хорошо?
В ответ девушка получила утвердительный кивок и взгляд, горящий радостью и благодарностью.
Девушка брела домой по вечернему городу, в надежде, что муза, покинувшая её, вернётся к хозяйке. Пора бы.
Сроки поджимали, а к последнему заказу она даже ещё не приступала. И отказать возможности нет. Нужно было платить за жильё. И чего уж, кушать тоже хочется.
От невесёлых мыслей девушку отвлёк детский смех. Около зелёных насаждений, низкорослых деревьев, играл ребёнок. Хельга узнала девочку-блондинку, которой днём рисовала котёнка. Художница никуда не спешила, так что решила поприветствовать маленькую знакомую, но, не дойдя пары шагов, остановилась. Она взирала на котёнка с зелёными глазами, чья шёрстка отливала чистейшим голубым цветом, а шея была украшена ярко-розовым бантом.
Хельга смотрела на нарисованного днём котёнка.
Вот только он был живым.
Настоящим.
Девочка заметила подошедшую взрослую и, улыбаясь от уха до уха, радостно заговорила:
– Спасибо, фрау, за котёнка.
Хельга молча кивнула и быстрым шагом направилась в сторону храмов. Через пятнадцать минут она была на месте. Внимательно осмотрела все дневные рисунки – священнослужители решили их оставить: цветы, птицы, звери. Все на месте. Кроме одного. Там, где днём был рисунок голубого котёнка, лежал чистый площадной камень.
Одна и та же мысль билась у девушки в голове:
«Этого не может быть».
Пробуждение было тяжёлым. Всю ночь девушка не сомкнула глаз, размышляя о случившемся, и лишь под утро её сморила усталость. Но тяжёлые мысли не ушли.
Как такое могло случиться? Каким образом котёнок, что ещё днём был рисунком на площади, вечером стал вполне реальным?
«Либо галлюцинация, либо сумасшествие. Но стоит проверить, чтобы убедиться».
Девушка прошла к мольберту и, взяв в руки уголь, стала рисовать. От этого занятия её не отвлекли ни звук открывающейся двери, ни шаги.
– Могу я поинтересоваться, чем ты занята?
Мужчина лет сорока, с волосами, собранными в хвост, и ухоженной бородкой, стоял в дверях. Его белый костюм смотрелся пусто на фоне заляпанной краской квартиры.
– Пытаюсь оживить рисунок, – не оборачиваясь, произнесла девушка.
– Хм. То есть решила прислушаться к словам критиков? Это хорошо, ведь…
– Нет. Я действительно пытаюсь ОЖИВИТЬ картину. Всамделишно.
– Всамделишно? Что это, вообще, за слово такое? Ты что, окончательно свихнулась? Нет, я знал, что творческие люди – со странностями, но чтобы так…
– Не получается…
– Что ты там бормочешь?
– Я говорю, что не получается.
– А ты чего ждала, что в комнату с картины вылетят бабочки?
– Бабочки… Вольф?..
– Что?
– Тебе нравятся бабочки?
– Ты о чём?.. Ну, я не считаю их противными. Да и на свету они переливаются красиво. Вот прямо как эта…
Перед лицом Вольфа порхала пара чёрных бабочек. При каждом взмахе своих крылышек бабочки колыхались, словно сотканные из дыма. От насекомых в воздухе тянулись серые шлейфы. И вели они к холсту, где из-под руки Хельги в комнату выпархивала ещё одна угольная бабочка.
– Этого не может быть… – мужчина прикоснулся в ближайшей бабочке, и та оставила на коже чёрный след.
– Ага, – Хельга улыбалась от уха до уха, – не может. Но это есть, и оно порхает.
– Галлюцинация?
– Вряд ли.
– Надышались краски?
– Раньше тоже дышали, такого не было.
– Помешательство?
– Одновременно у обоих? И это не считая той девочки с котёнком.
Уже битый час художница, на пару со своим агентом и другом по совместительству, пыталась найти логическое – ну или хотя бы разумное – объяснение тому, что нарисованные бабочки покинули холст и сейчас преспокойно сидели на краю блюдца со сладкой водой, опустив туда свои хоботки.
– Тогда либо мы оба свихнулись, либо ты подняла своё мастерство на новый уровень.
– Раньше я так не умела.
– Раньше ты и в галереях не выставлялась. Теперь же твои картины покупают. И не задешёво. А с твоей новой способностью мы сможем заработать ещё больше.
– В этом я сильно сомневаюсь.
– Почему же?
– Потому что до твоего прихода я пыталась оживить щенка, табун лошадей и динозавра.
Вольф удивлённо приподнял брови.
– Но так как мою квартиру не разнесли лошади, а нас не съел Ти-рекс, оживает далеко не всё.
– А как же они? – мужчина кивнул на бабочек.
– Их захотел ты. Причём сильно так захотел, потому что они тебе дико нравятся. И не спорь. У тебя зажим для галстука в виде бабочки, на запонках бабочки, да и дома… бабочки. Эти появились как ответ на твоё желание. Так же, как котёнок – на желание девочки.
– Ну что же. Значит, будем искать покупателей с исключительным желанием.
Мужчина поднялся с матраца, на котором сидел до этого. Отряхнувшись, он направился к выходу. Уже взявшись за ручку двери, агент обернулся к Хельге, всё это время стоявшей у открытого окна. На её вопросительный взгляд он неуверенно спросил, кивая на бабочек:
– Можно, я их заберу?
Вольф не обманул. В течение нескольких месяцев агент умудрялся находить клиентов для «эксклюзивных работ» – так Хельга и Вольф окрестили живые картины.
Клиентов искали везде: и среди элиты, и среди простых горожан. Причём среди последних заказы были чаще. Нет, элита, конечно же, хотела многого – славы, богатства. Виллы – больше, чем раньше. Машины – быстрее прежних. Поменьше морщин и веса, побольше размера «особенно важным частям тела». Но всё это было обычными мирскими потребностями. А «эксклюзив» отвечал только душе.
Потому-то основной клиентурой Хельги были обычные горожане. Для них она исполняла мечты. Многим её живые картины приносили радость. В ответ же девушка получала искреннюю благодарность и тёплые улыбки.
Со временем улыбка вернулась и на уста художницы. Да вот только в глазах девушки по-прежнему оставалась пустота. Она не знала, не могла понять, чего же хочет её собственная душа.
– Кхм. Фрау Вейзен? – в студию Хельги робко постучали. Девушка отложила кисть и посмотрела на вошедшего.
Бледноватый юноша, ещё совсем ребёнок, одетый в дорогой костюм, нелепо сидящий на нём. Руки с ухоженными ногтями нервно теребят край пиджака. Голубые глаза с надеждой и страхом взирают из-под каштановой чёлки.
«Ясно. „Богатенький мальчик“. Интересно, чего он хочет? Дорогую машину? Свидание с моделью? А впрочем, неважно. Такое я не в силах осуществить».
– Можно просто Хельга. Чем могу?..
– Я… Я слышал о ваших «эксклюзивных работах», – парень нервно сглотнул и облизал пересохшие губы. – Могу ли я попросить вас о такой работе?
– Смотря что вам нужно. Не все они…
– Да, – перебил гость, – да, я знаю. «Желание души».
Хельга удивлённо приподняла брови. Юноша покраснел и опустил взгляд.
– Так мне сказал герр Вольф.
– Это можно и так назвать. Так в чём суть заказа?
– Дядя…
– Дядя?..
– Мой дядя… Он единственный, кто остался у меня. Но сейчас он в госпитале. При смерти, – мальчик резко поднял голову и посмотрел на художницу глазами, в которых пылала решимость. – Я прошу вас, помогите мне.
Просьба юноши буквально ошарашила художницу.
– Но я никогда не делала ничего подобного. Не знаю, смогу ли я помочь вашему дяде…
– Умоляю, – юноша попытался встать на колени, но Хельга жестом остановила его.
– Хорошо. Я попробую. Но ничего не обещаю.
Стук в дверь отвлёк Хельгу от мыслей. Прошла уже неделя с тех пор, как на пороге её квартирки-студии появился юноша с необычной просьбой – излечить пожилого родственника. Девушка бросила, как она надеялась, все свои силы на выполнение заказа, но вот прошла неделя, а от мальчишки нет никаких вестей.
– Фрау Вейзен? – не успела девушка открыть дверь, как в её квартиру вломились двое мужчин, типичные «шкафы» – широкие плечи, мускулистые тела и дурацкие чёрные очки. Ещё один вкатил внутрь кресло-коляску, в которой сидел мужчина преклонных лет с волевым лицом. То, как он держался, даже будучи в коляске, говорило о том, что этот человек не привык слышать отказ.
– Предположим. А вы кто такие?
– Я дядя того ублюдочного щенка, что был здесь неделю назад.
Художница вспылила:
– Как вы можете?! Он хотел спасти вам жизнь! И судя по вам, у него это получилось.
Старик скривился. Он вцепился в подлокотник до белых костяшек.
– Получилось?! Да вы издеваетесь?! Благодаря его выходке, я прикован к этой проклятой коляске до конца своих дней! Я, привыкший смотреть на всех свысока, обречён взирать с низов! – мужчина взял себя в руки. – И в этом повинны вы оба. Он понёс своё наказание, остались вы.
У Хельги перехватило дыхание.
– Понёс наказание? О чём вы?
– Больше этого мерзавца нет в моей жизни, – мужчина холодно улыбнулся. – Ни в чьей жизни.
– Вы, чертов ублюдок!.. – Хельга не закончила, так как один из охранников ударил её по лицу. Девушка пошатнулась, но удержалась на ногах. На пол упало несколько рубиновых капель.
– Хватит о нём. Поговорим о вас. У вас волшебный талант, и он послужит моим интересам.
– Что вы имеете в виду?
– Богатство. Огромное состояние. Я годами увеличивал его, виртуозно используя других. Теперь пришла ваша очередь.
– Сочувствую, но я в этом деле вам не помощник, – разбитые губы сложились в злорадную усмешку. – Не хочу вас огорчать, но этот трюк проходит только с желаниями души.
– О, поверьте мне. Я желаю этого всей душой. Но если всё же что-то пойдёт не так…
Мужчина подал знак рукой, и один из его бугаёв взял холст с неоконченной картиной. Хельга, поняв замысел охранника, подалась вперёд, но стоящий рядом телохранитель схватил её за руки и резко завёл их за спину.
Обломки рамы и лоскуты холста полетели на пол. За ними ещё одни. И ещё. Хельга закрыла глаза.
– Надеюсь, мы поняли друг друга.
С этими словами мужчины покинули квартиру, оставив девушку среди уничтоженных работ.
– Проснись. Ну же. Проснись, Хельга!
Не столько знакомый голос, сколько тычок по рёбрам возымел действие, и девушка очнулась.
Хельга открыла глаза, и следом за ними непроизвольно последовал и рот. Было чему удивляться – художница находилась посреди уходящего далеко за горизонт луга. Её руки утопали в мягкой изумрудной траве, а над головой птицы пели в светло-голубом небе.
– Налюбовалась? – за спиной звучал знакомый голос.
Девушка обернулась и с улыбкой на губах произнесла:
– Ханс!
– Он самый.
Старый вояка был таким же, как его помнила художница. Всё то же лицо, тронутое сеточкой морщин. Те же стать, взгляд и даже трость. Вот только одет Ханс был в свою старую форму.
– Где это мы?
– Не узнаёшь? – Ханс развёл руки. – Это твоя картина.
И в самом деле. Стоило девушке присмотреться, как она узнала одну из своих работ. Ту, что была в числе подарков для старика.
– Этого просто не может быть… – только и смогла выговорить художница.
– И это мне говорит человек, чьи картины оживают. Запомни, девочка! В твоих картинах есть жизнь. Настоящая. Они могут дать, но и взять тоже. Они – это целый мир. Мир, к которому нужно только подобрать ключ.
– Фрау! Фрау Вейзен! Открывайте немедленно! Фрау!
Мужчины колотили в дверь более получаса, но та не сдавала своих позиций, отстаивая защиту квартиры. В этом ей помогали все мало-мальски тяжёлые вещи в квартире: банки с краской, мольберты, электрическая плитка и табурет. Даже матрац занял своё место, лёжа поверх всего этого. Такие баррикады не могли долго удерживать врага, но вполне годились для затягивания времени. А времени было катастрофически мало.
Хельга, не останавливаясь ни на минуту, рисовала с тех пор, как проснулась. Она должна была закончить эту работу. Иначе её жизнь кончена.
Голоса за дверью стихли, но им на смену пришли сильные удары – видимо, охрана нашла чем выбить дверь.
Мазок. На холст легла зелёная краска.
Удар. Дверь жалобно заскрипела.
Мазок. Небесно-голубой.
Удар. Трещина поперёк двери.
Мазок. Золотисто-жёлтый.
Удар. Дверь, вместе с баррикадой, разлетелась в стороны.
Мужчины ввалились внутрь. Двое запнулись о банки с краской и растянулись на полу. Ещё один зацепился ногой за мольберт и утянул его следом за собой, падая на матрац. Четвёртый оказался умнее и, переступая через ограждения, прошёл внутрь.
– Обыскать! – рявкнул он.
Мужчины поднялись с пола и ринулись исполнять приказ. Но кого искать? И главное – где? Квартира девушки была однокомнатной, не считая совмещённого санузла. Но мужчинам было на это плевать. Как гончие псы, взявшие след, они обыскивали студию. Немногочисленные пожитки девушки были разбросаны и выпотрошены. Мужчины пытались найти хоть что-то, указывающее на местонахождение пропавшей художницы, но всё было тщетно. Лишь картина с молодой волчицей взирала на их неудачу.
– Нет, – начал Вольф, – я всё понимаю. Творческая личность, все дела. Но нельзя же так, в самом деле! Ты пропадаешь на несколько месяцев без возможности найти, оставив после себя лишь записку со словами «я в поиске себя», возвращаешься спустя полгода. Полгода! И с порога заявляешь, что у тебя уйма материала на выставление!
– Да ладно тебе, – Хельга поправила солнцезащитные очки. После возвращения художница не расставалась с ними ни на миг. – Ведь всё отлично вышло. Мне душевное равновесие, тебе – экспозиция, какой ещё не было.
Вольф пробурчал себе что-то под нос, покачал головой, отчего оккупировавшие её разноцветные бабочки затрепетали крылышками.
– Хорошо. Ты нашла себя. Согласен. Вот только это случайно не связано с тем, что в день твоего исчезновения студия была найдена в полной разрухе?
Хельга загадочно улыбнулась:
– Возможно, это было толчком.
Мимо пары пронеслась стайка рыбок в потоке прозрачной воды, играя в лучах невидимого солнца.
– Как понимаю, ты уже разобралась с той ситуацией?
– Можно и так сказать, – Хельга поправила картину под названием «Последователь Мидаса». На холсте был изображён старик в окружении золота, что изливалось на него со всех сторон, угрожая похоронить. На одной из золотых куч можно было заметить брошенное инвалидное кресло.
– Отлично. Я надеюсь, подобного больше не повторится? Ты не пропадёшь?
Девочка в одежде из живых растений протянула Хельге букетик маргариток, даря художнице двойную улыбку.
– Поверь мне, Вольф. Теперь я если и пропаду, то только в своих картинах, – художница дружески подмигнула холсту с офицером, в котором легко угадывался Ханс. Только моложе и без трости. – Один друг подсказал, как.
Рядом с офицером висела картина с молодым парнем. Немного бледноватым, но счастливо улыбающимся. Юноша толкал вперёд коляску со стариком, чьё волевое лицо светилось радостью.
– И как же? – Вольф подошёл к двустворчатой двери и взялся за одну из ручек.
Хельга встала рядом, взялась за вторую ручку, глянула на друга поверх очков янтарными зрачками и улыбнулась.
– Нужно лишь позволить душе выйти за рамки.
Художница и её агент одновременно открыли двери, приглашая всех желающих на выставку картин. Покидая свои холсты, персонажи спешили поприветствовать первых гостей.