Борис Журавский
В СССР секса нет
Времена были перестроечные, ширились свобода и гласность. Почуяв свободу, поползли вверх цены и, хотя нестойкий консенсус между ценами и заработками уже исчез, на зарплату можно было жить. Чтобы жизнь стала лучше и веселее, по стране победным ураганом пошли латиноамериканские сериалы. Миллионы женщин намертво припали к телевизорам, стараясь хоть на часок (а иные счастливицы и на два – утром и вечером) вырваться из скучноватых будней в бурную и красивую заграничную жизнь и вволю попереживать.
Даша, жена Анатолия, чуть ли не сразу стала фанаткой сериалов. Большинство соседок по подъезду от нее не отставали.
Жизнь Анатолия с появлением сериалов изменилась, но не сильно. Вместо совместных ужинов его встречала на кухне подогретая кастрюлька, а хлеб, салат и все остальное были приготовлены на столике у окна. Под шум сериала из зала он неторопливо ужинал, по окончании серии еще минут двадцать на пересказ, охи и вздохи, и жена становилась нормальным человеком.
Так было и сегодня. Поужинав, Анатолий собрался перекурить, и неожиданный звонок в дверь его несколько удивил. Бывало, соседки забегали к жене по разным мелким домашним поводам, но не сейчас же – сериал! Еще раз удивившись, Анатолий открыл дверь. На площадке стоял Сергей, сосед по подъезду Хоть они и были ровесниками и даже учились в одной школе, близко не сошлись, но при встрече дружески здоровались. Сергей – крупный, веселый, разбитной парень – к учебе особо не тянулся, после восьми классов ушел на завод, оттуда в армию, а вернувшись, устроился таксистом. Работа была как раз по нему, ведь мямли и скромники в таксистах не выживают, но сейчас он был непривычно скован и тих.
– Ты к Дашке? Так у нее сейчас сериал.
– Да, нет, я к тебе.
Анатолий опять удивился. Общих дел с Сергеем не было, так, пару раз вместе пили пиво во дворе. Откуда бы интерес?
– Заходи.
– Перекурить бы… – непривычно тихо сказал Сергей.
– Ну, пошли на балкон.
– А?…
– Не видит и не слышит, вся в сериале.
Выйдя на балкон, Сергей плотно прикрыл стеклянную дверь и загородил ее своей широкой спиной. Закурили.
– Ты в институте иностранный язык учил?
В отличие от Сергея, Анатолий закончил десятилетку, институт, а теперь работал мастером цеха. Образование свое он уважал, даже пару лет после окончания носил институтский значок. Потом значок куда-то затерялся, но образование-то осталось – вот и приходилось иногда напоминать об этом некоторым…
– Конечно.
– Переведи, будь другом.
Анатолий про себя усмехнулся: «Точно, перестройка на марше! Когда бы еще простому таксисту перевод с иностранного понадобился. Он же всю жизнь только родным и армейско-командным пользовался».
Нервно оглянувшись на закрытую дверь, Сергей достал из-под рубахи пластиковую папку. В папке лежал тощий журнальчик в невзрачной серой обложке. На фотографиях в журнале две молодые пары обнимались, целовались и прижимались по всякому друг к другу в полуодетом и почти раздетом виде. Под фотографиями шло по три-четыре строчки иностранного текста.
– Мне по большому блату достали. Тут про это, про секс – почти неслышно шептал Сергей. – Все ребята в гараже заинтересовались, так, по виду, в общем, понятно, но что на самом деле – никак. Языка не знаем. Ты уж постарайся, пожалуйста.
Четвертак, обещанный за перевод, большой суммой не был, но немного разнообразить жизнь позволял. Да. и текста было не так уж много.
– Ладно, дня через три подходи.
Сергей еще раз поблагодарил и быстро ушел, а Анатолий с папкой вернулся на кухню. Положенные тысячи и экзамен по английскому он с грехом пополам сдал, с тех пор язык больше не понадобился, но словари в доме остались. Открыв журнал, поискал знакомые слова, не нашел, пришлось идти в комнату за англо-русским словарем. Словарь был большой, на сто с лишним тысяч слов – купил с перепугу еще на первом курсе, но за время учебы использовал всего несколько раз. Большой объем словаря убеждал, что любое слово переводимого текста должно было там найтись. Но ни одно из пяти наугад выбранных слов найти в словаре не удалось.
Это был какой-то другой английский, или, как уже смутно подозревал Анатолий, совершенно другой язык. Его это разозлило, давать впустую обещания очень не любил. На мимолетную мысль: «Хоть что за язык бы выяснить…» – так же мысленно огрызнулся: «Сейчас, по всем посольствам побегу выяснять, не их ли язык в порнушке использовали!» – но появился шанс выяснить. Достав гарантию от недавно купленного магнитофона, написанную на разных языках – с магнитофоном повезло, на завод пришли шесть штук для начальства по госцене, то ли у всех уже были, то ли кто-то не успел, но один достался ему – Анатолий начал искать наиболее похожий язык. Им, к его удивлению, оказался голландский, и настроение окончательно испортилось.
В душе зрела злоба на Сергея, подсунувшего журнал, и на себя самого, за легкомысленное обещание перевода. «Троечник, восьмиклассник, а зарабатывает вдвое больше меня, да еще калымит. Замечал я его взгляды в мою сторону, как на убогого смотрел. А теперь я, человек с высшим образованием, должен идти к этому недоучке, извиняться и объяснять, что язык не тот и помочь ничем не могу. Теперь, как на тлю смотреть будет. А я не такой! У нас на заводе… Стоп! Я на заводе такие проблемы раскручивал, что этот перевод манной кашкой покажется. Секса хочешь – будет тебе секс, штаны заполыхают!»
Сидя за кухонным столом, Анатолий разгорячился, уже готов был сделать соседу что-то умопомрачительное. Что – он еще не знал, но уже хотел.
Что такое секс Анатолий примерно знал – все-таки, образование, и женат он был не первый день, а несколько лет назад, еще студентом, видел фотоколоду игральных карт с голыми девицами в разных позах, которыми торгуют цыгане и глухонемые в электричках. Немного по другому раздеть, чуть иначе обнять и целовать всюду, куда дотянешься— всех-то дел.
Фотографии в журнале грандиозные и горячие замыслы остудили, писать «перевод» надо было в соответствии с изображенным. «Да как же об этом писать без текста!» мелькнула мысль. «Как, как! – ответил он сам себе – как в шестом классе – изложение по картинке. Изложение по картинке!!!» – и на душе стало спокойно.
Анатолий начал работу на следующий вечер, после ужина. Начало продвигалось трудно, мешало все вокруг. Раздражала испанская скороговорка актеров сериала и гнусный голос переводчика, проникавшие в кухню через плотно закрытую дверь, отвлекали шумы во дворе, а фото в журнале он уже успел возненавидеть. Только упорное желание доказать Сереге (да и себе самому), что он не убогий и не тля, двигало работу вперед.
На второй вечер Анатолий, наконец-то, расписался. Звуки и шумы вокруг почти не отвлекали, на фотографии смотрел отвлеченно, как на привычные чертежи и писал, писал, писал.
На следующий вечер он остановил себя на середине третьего листа – написал слишком много по сравнению с текстом под фотографиями. Внимательно всмотрелся в последние фотографии и парой фраз закончил работу. Перечитывать написанное не стал, он и так помнил все.
Сергей появился минут через пятнадцать после окончания работы, радостно сгреб журнал и исписанные листки, тут же расплатился и торопливо ушел.
Анатолий расслабился, заработанный четвертак радостно грел бумажник, жизнь вернулась в привычное русло.
На следующий день, вернувшись с работы, Анатолий обнаружил у своей двери переполненное мусорное ведро. Возвращаясь к дому с пустым ведром, увидел у подъезда на скамейке хмурого Сергея.
– Плохо дело, Толян, беда. Шурка нашла журнал.
– Какой?
– Тот самый, с твоим переводом.
Анатолию стало зябко.
Жену Сергей выбрал по себе, что статью, что характером. Шура была смешливой крупнотелой блондинкой, но в серьезные моменты становилась суровой и решительной – наверное влияла профессия, она работала продавщицей в овощном магазине. Их скандалы в начале семейной жизни слышал и помнил весь подъезд, поэтому ее старались не задевать, а сама она на ссоры не нарывалась.
– Порвала?
– Нет.
– Скандал устроила?
– Нет.
– Так что?
– Ничего, забрала и молчит.
Обоим стало сразу неуютно, а настроение испортилось совсем.
Пятница выдалась у Анатолия суматошным днем, и домой он возвращался намного позже обычного. У подъезда он встретился с Шурой, плотно набитые сумки в двух руках говорили о том, что она возвращается с работы.
«Этого еще не хватало!» – подумал Анатолий, готовясь к неприятностям.
– Здравствуй, Толя, добрый вечер, – приветливо сказала Шура. Поставив сумки на землю, она явно готовилась к беседе.
«Черт бы побрал этот перевод, и Серегу заодно», – занервничал Анатолий.
– Скажи, Толя, а как у них дальше было, поженились они или как? – заинтересованно спросила Шура.
«Она что, совсем с ума сошла? Приняла голландскую порнушку с моей писаниной за женский роман с картинками? Нет-нет, надо выкручиваться».
А Шура между тем продолжала
– Очень жизненно описано. У нас на работе девки иногда про себя рассказывают, так почти точь в точь. А иногда так жалостно, прямо как у тебя, даже в плач тянет. Так что у них там дальше было, интересно ведь?
«Не было ничего такого, не было», – бухнуло в голове и, внезапно охрипнув, он сказал
– Журнал тонкий, может не все вошло, может продолжение есть.
– Продолжение… – задумалась Шура – Я Серегу напрягу, пусть поищет. А как найдет, переведи нам, пожалуйста. Лады?
И подхватив неподъемные сумки вошла в подъезд.
«Не было…» – опять начала память, но перед глазами вдруг всплыл текст, и Анатолий с ужасом понял, что, сочиняя «перевод», невольно вставлял куски текста из популярного сериала, которые слышал через закрытую дверь кухни.
При мысли о «продолжении» болезненно сжало сердце, а из распахнутых окон, со всех этажей лилась прощальная мелодия очередной серии.
Халтура
(Творения и размышления)
Вадим, злой, мотался по комнате. Пару дней назад он добыл в одном издательстве заказ на частушки и даже выклянчил аванс. Но мыслей о частушках не было ни одной, как отбило, а сроки уже поджимали.
Сигареты не помогали, кофе, который пил литрами, уже выплескивался из ушей – мыслей не было.
Открыл было какую-то книгу и тут же бросил:
– Уроды, моральные уроды, клепают книги по пятьсот листов, и издаются, и хоть бы хны, а тут затор в голове, как ДТП на автотрассе!
Мелькнула мысль:
– Может прогуляться, отвлечься… Природа, она помогает, вон, у Пушкина целая болдинская осень была, чем я хуже.
Но далеко уйти не удалось. На выходе из подъезда что-то легко шлепнулось на плечо. Скосив глаза, увидел белый, уже впитывающийся в куртку, птичий помет.
– Голубок, птичка мирная! Нет бы с веточкой летать, мир нести, все в душу нагадить норовит!
Пришлось возвращаться и чистить куртку от почти несмываемой дряни. Думать о голубях не переставал, но исключительно матерно. Хорошо, хоть на голову не попало, ввек не отмоешься, хоть стригись.
В матерном потоке вдруг мелькнула стихотворная строка, и он несколько приободрился – похоже, сильное огорчение разбудило мысль.
Голубь гадил мне на темя – радость быстро погасла.
– Это что, я в дерьме, все вокруг смеются. Это уже не частушка, а какое-то самобичевание.
Бичевать себя он абсолютно не хотел, да и не за что.
– Ну нет, равноправие так равноправие – все под голубями ходим.
Голубь гадил всем на темя.
– Стоп! Значит одинокий голубь гоняется за каждым человеком и снайперски гадит каждому на темя – чушь! Так даже Дрекольев не пишет.
Дрекольев был поэтом-деревенщиком, постоянно отирался в различных редакциях и издательствах и частенько перехватывал у Вадима заказы. Конкуренты друг друга на дух не переносили. Каждый считал другого халтурщиком, рвачом и литературной бездарью, но при встречах скалились вежливыми улыбками.
– Нет, надо это иначе развернуть, голуби у нас не одноразовые, гадят постоянно. И глагол помягче подобрать, какой нибудь совсем детский.
Голубь какает на темя.
Вторая строка подобралась неожиданно быстро.
Видно их настало время.
– Пошло! Покатило! Вот тебе, голубь! Птица мира, а везде гадит! Как миротворцы по всему миру пакостят… Так это иносказание получается…, совсем другое дело!
– И другая цена – шепнуло сознание.
Воодушевленный политическим подтекстом, Вадим принялся за работу.
Гадят птички на мозги
Видно впереди ни зги.
Что такое зга он не знал, но в рифму ложилось точно, для частушки сойдет.
– Это я по СМИ прошелся, – радовался Вадим.
Что писать дальше он не знал, но тема уже определилась – животные, с политическим подтекстом.
Домашних животных у Вадима не было, он их не любил и даже побаивался. Тут же вспомнилась дорога от дома к метро, которая вела через собачью площадку.
Разномастная стая собак, с лаем носившаяся по площадке, радости не вызывала, а словам собачников, о том, что «собачки добрые и не кусаются» он не верил. Идти через площадку надо было осторожно, чтобы не вступить в следы выгула «друзей человека».
– Голуби кончились, теперь пойдут собаки, тоже в тему, тоже звери.
А соседский пес Трезор
Поднял лапу на забор.
– Отлично! Еще пол частушки, а что с подтекстом? Соседский пес и забор… Не первая собака, не последний забор. Забор… ограда… граница! СОСЕДСКИЙ и граница… провокации и нарушения границы! Наркотрафик, Афган! Ой, как круто я намекаю!
Но граница у нас на замке, хотя и не все в порядке.
Наш забор — краса и радость
А на нем собачья гадость.
– Частушка есть, меняю зверя. Но на какого?
Истошный мяв и визг под окном моментально решили проблему выбора.
– Ох уж эти кошки, и расплодилось же их! Все подъезды загадили и вонь – не продохнуть.
Кошек море — впору съездам,
Их следы по всем подъездам.
– Третья частушка и все об одном – пора обобщать, и без подтекста помянуть о стране.
Гадят все, что есть то есть.
Как державе тут расцвесть?
Написанное вдохновляло и радовало, особенно подтекст. Сунув очередную сигарету в угол рта, Вадим подошел к зеркалу. Изображение в пыльном зеркале выглядело кривоватенько, но виделся-то Маяковский.
Частушки в издательстве, поворчав, приняли, но до публикации не дошло – возмутился Гринпис.