А. И. Райкину
Аркадий Исаакович, это непостижимо: мы снова встретились.
Ваши воспоминания, где уже есть я, и мои воспоминания, где уже есть Вы.
Чего нет в Ваших воспоминаниях – это Вас.
Как в моих не будет меня.
Человек не знает своего характера…
В воспоминаниях – «я сказал», «я подошёл», «я ответил».
Никто ж не пишет в воспоминаниях «со мной случилась истерика», «я ему денег так и не отдал», «когда все разошлись, ещё долго раздавались мои крики», «я лежал и накручивал себя, накрутил и закатил такой скандал, что осип и сорвал концерт».
Это я сказал о себе, Аркадий Исаакович.
Мне, живому, не хватает Вас, живого.
Опять не сошлись.
В Ваших воспоминаниях мне не хватает Вашего головокружительного, феерического, ошеломляющего успеха.
Публика у Вас была изумительная.
Они тогда все были здесь.
Состояние общества я бы назвал «заперто́сть» от слова «заперто́» с ударением на «о». Вот эта заперто́сть держала интеллект в состоянии полной боевой готовности.
Шепни спящему среди ночи: «к пуговицам претензии есть?» – он бормотнёт: «к пуговицам претензий нет».
Единственное, чего не понимала публика – отчего Вы вдруг Исаакович?
На это у неё тоже ушло несколько лет.
Сегодня возникла та же история с Иисусом Христом.
Вы везучий человек, Аркадий Исаакович, они все были здесь: академики, писатели, артисты.
С равной высотой лба, на намёках выросли.
Это Ваше поколение.
Они откликались на юмор, как охотники – на свист.
Мне в Вашей книге не хватает Вашей публики.
Помню конец спектакля – все бросились к сцене. Какой-то генерал встал спиной к Майе Плисецкой в первом ряду, она, сидя, своей прекрасной ногой в прекрасном сапоге пнула его ниже кителя. Вот сюда. Он оглянулся, не понял, она его пнула опять, генерал оглянулся, увидел её и догадался. Он догадался. Он отодвинулся. Он покраснел.
Мне не хватает в Вашей книге репетиции с Эфросом, когда администратор гостиницы «Московская» у Московского вокзала в Ленинграде кричала: «Уже 23 часа 15 минут! Я вызываю милицию!» – «Вызывайте», – сказали Вы, и я побледнел. И она вызвала. И милиция развозила нас по домам. Это в 66-м году!
Мне не хватает людей, которые в любой конторе, в любом трамвае, в любой приёмной вставали, когда входили Вы.
И начальники, великие специалисты лизать то, что сверху, и топтать то, что снизу, – такая у них была чечётка: лизнул-топнул-позвонил, – они тоже вставали, когда входили Вы.
Советская власть в таланте не ошибалась.
Он либо сидел, либо процветал, но знал о себе точно.
Вы были правы, Вы были правы: всё, что угодно, нужно было делать, чтобы уговорить, обмануть, пролезть через цензуру, но выйти к зрителям знаменитой летящей походкой.
Этот рёв стоил всех Ваших седых волос и дрожащих рук.
Как они ждали Вас после пыток, дорогой Аркадий Исаакович!
Мне не хватает в Вашей книге неимоверного хохота до обморока, до мокрых стульев и восторга.
От мгновенного переодевания и ещё более быстрого перевоплощения старика – в женщину, женщины – в японца, японца – в поэта-алкоголика.
И всё это внутренне, внутренне.
Это не надевание носа из чемоданчика, не пародия голосом, а из характера в характер за секунду со словечками, с новой походкой, с новым мировоззрением.
Потому что Вы артист великий.
Как это сохранить на плоском экране?
Потому что Вы обучены и образованны.
Конец ознакомительного фрагмента.