3
На выходных потеплело. С балкона я смотрел вниз на заваленные привезенным снегом мусорные баки. Машины с зубастым ковшами подгребали к стенам общежития порции бурого снега и растили по тротуару горные хребты. Целая армия воробьёв чирикала в зарослях колючих кустов, и ветки попеременно вздрагивали. Балконные двери раскрыты настежь. Занавеска у меня за спиной подвешена на ветру.
– Что делать будешь? – спросил Лёша.
– Писать.
– Это, ты бы сходила в зал лучше, жирок поджечь.
Я обернулся. Поля потянулась и сложила в рюкзак форму. Мне показалось, она слишком легко согласилась. Тарелка со сладостями стояла нетронутая.
Поля оделась по-весеннему. Последние выходные февраля. Она слушала музыку, я подстраивался и в такт блестел окнами домов или бросал под нужным углом солнечные искры в лужи. Трёхэтажный синий спорткомплекс сиял посреди мокрой пустоши.
– Я же не хочу туда идти, – сказала она изнутри себя. Вокруг текли нахохленными ручьями пешеходы и не слышали.
– А что хочешь?
Она стукнула по рюкзаку. По стенке шаркнула тетрадь, а на страницах подпрыгнули буквы и сахарным шорохом оцарапали бумагу.
– Там внизу кафетерий, – рычу я. – И стулья удобные.
За столами сидели мамы с шумными детьми. Мы нашли место в углу, куда доставал белый луч из окна. Поля открыла тетрадку.
– Возьмёшь пирожок?
– Нет. Только чай с лимоном.
За час она выпила две чашки. Я читал внимательно. Она писала роман. Там она рассказывала о человеке, молодом, красивом и знаменитом. В общем, он зарабатывал деньги тем, что был красив и силён, так я понял. Спортсмен. У меня в голове застучало. Голос прорвался издалека, скомандовал, закричал. Я тряхнул головой. Так вот она, Поля, в своей тетради украла у него и силу, и славу – подставила под полёт пули, и человек уснул на три дня крепким сном, от которого нет будильника. Мне стало больно, и вдруг разворот тетради превратился в зеркало. Я отвернулся.
– Что случилось?
– Там я.
Мне непонятно, как она не боялась. С волос моих осыпа́лась зола, как будто на голове потух костёр, правый висок тлел и мигал углями, глаз горел оранжевым изнутри. В остальном лицо оказалось очень человеческим. Второй глаз карий, серые густые ресницы, нос снизу чуть приплюснут, губы тонковатые и строгие. Мне не нравился мой подбородок, и очень нравились брови. Поля обернулась и сощурилась, но быстро погрустнела.
– Он не узнает, – сказал я.
– Я просто буду меньше есть. Наверное, и так похудею.
Я перечитал ещё раз, хоть голова моя выла и трещала от увиденного.
– Тебе нужно учиться. Здесь… – я вижу насквозь книги за соседними столами и прожигаю корешки. Человек в сумасшедшем доме умирает, но дает свободу другому. Семья уезжает с обжитых мест, потому что землю отбирают банки. Путешествует через весь Американский континент. Мужчина влюбляется в маленькую девочку. – Здесь можно кое-что поправить. Вот другие твои герои… Этот и этот. Дай им дело. А главный… Я… Он совсем не такой. Ему нужно больше плохих черт. Он хуже, чем ты пишешь.
– И как этому учиться?
– Я покажу тебе книги.
Вернувшись вечером, она приготовила ужин. Лёша с удовольствием съел макароны, подливу, запил чаем, заел пирожным. Поля от чая со сладким отказалась. Я чувствовал у себя в животе, как она голодна, как хочет сладостей. На выходе моя голова растворилась и снова собралась за проёмом. Какой же я высокий!
Я залез в лифтовую шахту и качался на тросах, как в гамаке. Мимо ползли коробки, набитые людьми. В основном девочки разных возрастов. Медицинский университет! Может, она поторопилась с выбором? Мужские голоса я слышал редко.
В понедельник наступила весна. Пошёл снег. Солнце взошло незамеченным за плотными рядами туч. Лёша уехал первым. Он не хотел ждать, пока Поля собиралась и причёсывалась. Мы опоздали.
Она стояла в проёме и пыталась уговорить Дарью Петровну.
– Вы свободны. У вас «н/б». Идите на отработки и сдавайте там пропуски свои. Сомневаюсь, что вы получите у меня зачёт. Всё, до свидания.
Я видел, как сосредоточенно Лёша повторяет параграф учебника. Он даже не поднял глаза. Только брови – немного. Поля плотно закрыла дверь.
У стойки она внимательно изучала график отработок и вытирала глаза. Вдруг она ударила пальцем в стекло, улыбаясь. Отработка значилась сегодня и завтра вечером. Мы ушли готовиться.
Поля кормила уток, бросая на лёд Карповки остатки пирожка. Утки прятались от ветра, прижимаясь к бетонным берегам. Только упавшие крошки выманивали их. Поля плотно сжимала зубы, вспоминая.
– Ты очень красивая, – сказал я сверху и повёл над ней крылом. У неё появились синие тени под глазами. Это собирался порох внутренней войны. Она кивнула, и мы пошли по берегу до красно-желтого кафе. Туман перешёл в дождь и закрыл телевышку на севере. В кафе она взяла кофе с молоком и достала толстую, чистую тетрадь. Видно, она писала и тогда, когда я улетал наружу один. Поля вывела на обложке: «Часть 3». Текст остановился через полчаса. Она просто опустила руки и светила в меня серыми глазами. В третьей части говорилось о мальчике, который попал в рабство. Его родные сами имели рабов и воевали. Он потерял всех. Один в чужой стране. Новый хозяин распознал в мальчике жажду любви и признания. Он, как заклинатель, каждым словом подводил раба к гладиаторскому делу. Я знал ход Полиной мысли. Я знал, что будет дальше. Что он вырастет сильным, красивым, знаменитым, а потом она снова бросит его в беду. Серые глаза вскипятили во мне красную лаву, и она выливалась из трещин, шипела на горячей коже.
– Покажи, – молча приказала Поля.
Угли обвалились и открыли лицо со шрамом. Я чуял, как он жжёт мне веко. Отросли волосы. Я отошел, чтобы она могла меня разглядеть. Я дышал жарой. Столы и люди задрожали, расплылись, пахло песком и кровью, воздух стекал плачем дудок. Я слышал боевой барабан. Он звал на арену. Сложив руки на груди, я измял жёсткую короткую тунику и повернулся спиной.
– С ума сойти!
Она прикрыла руками рот. Я распался в воздухе и бросил себя к ней. Её глаза смеялись, сердце билось и заглушало барабанный зов. Щека у меня обуглилась, но я всё ещё был тем человеком с её страниц. Я поцеловал её. Шум римских улиц тут же пропал. Я так и смотрел на неё, зарастая перьями, разрывая ткань рубахи острым крылом, а она, приоткрыв влажный рот, сжала пластиковую ручку и принялась складывать слова в историю, давать этой истории взрослого героя, герою – лицо и повадки, голод до обожания и стиснутый в груди огонь. Она захлопнула тетрадь. Часы показывали половину пятого. Я отвернулся.
– Нет, ну что ты! Всё в порядке.
– Не в порядке. Видишь? Я боюсь тебе навредить. Я так люблю тебя! Я могу тебе навредить!
Её тень поцеловала меня тайно от посетителей. Мы ушли по блестящей дороге обратно в седьмой корпус на отработку. Я ничего не мог сказать и только унимал гром под кожей. Машины разрезали лужи, но я закрывал Полю от брызг. Она краснела. Я горел.
В коридоре кафедры она столкнулась с молодым преподавателем. Он провёл её в комнату для отработок. Там сидел ещё один, в халате, очень похожий на первого, только толстый. Он смеялся над ответом студентки. В уголках глаз собрались длинные морщинки, как ненастоящие, сказочные ресницы. Он показался мне добрым. Я остался снаружи.
Поля сдала занятие успешно, вышла, подняв голову. Я гордился ею. Я окружил её собой и гладил горячей щекой по макушке. По дороге домой она сказала, что можно сдавать сразу несколько пропущенных занятий. Сова никогда не принимает отработки, зато добрые толстый и тонкий – через раз. Мы вошли в вагон, она устроилась с краю, я навис сверху.
– Я вообще не пойду к ней на занятия.
– А лекции?
– Ну, на них пойду. Отмечаться буду и учить по нашим учебникам. Тот тонкий заметил, что я читаю по разным книжкам. Он меня хвалил! Сказал, что со мной интересно. Мы просто поговорили.
– А что ты сдавала?
– Он спрашивал про огнестрельные ранения.
Я загудел, как летящий самолет. Она слышала только эхо. Я извинился и обещал вернуться. Меня выбросило через забрала крыши в тоннель и впитало в бетон. Я прорвался на волю и увидел проспект. Он вился, как дракон, и пропадал в водяной дали. Я взлетел на крышу, удержался на краю и запрокинул голову вверх. Дождь размывал мой панцирь, вытаскивал наружу кожу человека. Языки огня плавили живот, светились между рёбер. Воздух во рту раскалился. В этом городе столько воды, он весь – река, каждая лужа и ручей связаны с ледяной, ощетиненной, глубокой матерью, но никакая вода не потушит меня, я могу пролететь через самый свирепый ливень, и его не хватит, чтобы выбить из меня весь пепел и отмыть золу, мне никогда не стать человеком. Я пил дождь. Он принёс новые слова, оторванные от души, с которой я начался. Они были так похожи на то, что Поля писала в тетради, только грязнее. Откуда она знала? Как она смогла очистить их? Я ведь ничего не рассказывал ей о том, как ревёт чужая кровь, как она отзывается на крики с трибун и заглушает мысли. Не рассказывал, что я – тень страстей и гнева земного существа. Я только любил её, терял чары, целуя её, и сопровождал в путешествиях по земле и под землёй. И всё-таки она знала те слова, что я слышал, и получала те послания, которые, как казалось, получал только я. Может, они уходят из моего сердца, когда губы молчат и целуют.
Конец ознакомительного фрагмента.