Глава 2
Пятый отдел
Знаменитое английское обаяние – дурманящее, чарующее, а порой и смертоносное – непременно упоминается при всяком описании Кима Филби. Он умел вызывать и выказывать симпатию с такой легкостью, что мало кто замечал, как их околдовали. Мужчины и женщины, старые и молодые, богатые и бедные – Киму все были подвластны. Он смотрел на мир живыми нежно-голубыми глазами из-под непокорной челки. У него были исключительные манеры: он всегда первым предлагал вам выпить, спрашивал о вашей больной матери и помнил имена ваших детей. Он любил смеяться и любил выпивать, любил слушать с выражением глубокой искренности и восхищенного любопытства. «Он был из тех, кого люди боготворили, – вспоминал один из современников. – Невозможно было просто симпатизировать ему, восхищаться им, соглашаться с ним – нет, только боготворить». Время от времени проявлявшееся заикание только добавляло Киму привлекательности, чуть приоткрывая милую маленькую слабость. Люди ждали, когда он произнесет свое слово, ждали, как выражался его друг, романист Грэм Грин, его «неуверенных, спотыкающихся острот».
Ким Филби был весьма заметной фигурой в Лондоне военной поры. В качестве корреспондента «Таймс» во время гражданской войны в Испании – он освещал события с территории, подконтрольной восставшим националистам, – Ким едва избежал смерти в конце 1937 года, когда снаряд республиканцев ударил рядом с машиной, где он сидел, поедая шоколад и запивая его бренди. Трое других военных корреспондентов погибли, а Филби отделался небольшим ранением в голову и обзавелся репутацией человека «недюжинной отваги». Генерал Франко лично повесил на грудь молодого журналиста орден Большого креста: красный, вручавшийся за военные заслуги на поле брани.
Филби был одним из всего лишь пятнадцати корреспондентов, отобранных, чтобы присоединиться к британским экспедиционным войскам, которые отправили во Францию с началом Второй мировой войны. Он присылал с континента сухие, оригинальные депеши для «Таймс», ожидая вместе с войсками начала битвы. «Многие выражают разочарование медленным темпом увертюры к Армагеддону. Они готовились к опасности, а их ждала тоска болотная», – писал Филби. Он продолжал присылать сообщения по мере продвижения немецких войск и покинул Амьен под грохот танков, входивших в город. На корабль, идущий в Англию, Филби садился с такой поспешностью, что ему пришлось даже оставить свой багаж. Его заявка на компенсацию за утерянный багаж стала настоящей легендой Флит-стрит: «Пальто из верблюжьей шерсти (двухлетней носки), пятнадцать гиней; трубка фирмы „Данхилл“ (использовалась в течение двух лет, что только придает ей ценности), один фунт десять шиллингов». И такова была репутация Филби, что «Таймс» компенсировала своему лучшему корреспонденту утрату старой трубки. Он и вправду зарекомендовал себя как отличный журналист, но его амбиции были в другой области. Он хотел работать в МИ-6, но, как и всякому, кто желает стать шпионом, ему предстояло решить головоломку: как можно вступить в организацию, если туда невозможно подать заявление, поскольку официально такой организации не существует?
В конечном итоге на секретную работу Филби приняли так же запросто, как и Эллиотта, и примерно таким же неформальным путем: Филби попросту «отпустил несколько намеков здесь и там» в присутствии влиятельных знакомых и стал ждать приглашения вступить в клуб. Первый знак, что его намеки поняты, он получил, когда, путешествуя на поезде в Лондон после бегства из Франции, оказался в купе первого класса вместе с журналисткой «Санди экспресс» по имени Эстер Гарриет Марсден-Смедли. Тридцативосьмилетняя Марсден-Смедли была участницей нескольких войн за рубежом и крепким орешком. Она угодила под вражеский огонь на границе с Люксембургом и своими глазами видела, как немецкие войска хлынули через Западный вал. Эстер водила знакомство с сотрудниками секретных служб и, по слухам, немного шпионила в дополнение к основным обязанностям. Само собой, она тоже не осталась равнодушной к чарам Филби и сразу же перешла к делу.
– Для такого человека, как вы, было бы большой глупостью пойти в армию, – произнесла Эстер. – Вы способны сделать куда больше для победы над Гитлером.
Филби отлично понял, что имеет в виду его собеседница, и, заикаясь, признался, что у него «нет никаких знакомств в этом мире».
– Мы что-нибудь придумаем, – сказала Эстер.
Когда Филби вернулся в Лондон, его вызвали в кабинет редактора отдела международной политики «Таймс», чтобы сообщить следующее: звонил некий капитан Лесли Шеридан из «военного департамента» и спрашивал, можно ли воспользоваться услугами Филби для выполнения «военных заданий», характер которых не уточнялся. Шеридан, в прошлом ночной дежурный редактор «Дейли миррор», заведовал отделом МИ-6, известным как D/Q, занимавшимся очернительством и распусканием слухов.
Спустя два дня Филби пил чай в отеле «Сент-Эрмин» рядом с Сент-Джеймсским парком, всего в нескольких сотнях ярдов от управления МИ-6 в доме 54 по Бродвею, с другой замечательной женщиной – Сарой Алжирией Марджори Макси, руководителем отдела D в МИ-6 (D означало destruction – «разрушение»), который специализировался на тайных полувоенных операциях. Мисс Марджори Макси также возглавляла организационную работу консервативной партии, и эта роль очевидно помогала ей вычленять тех, кто способен успешно заниматься пропагандой и подрывной деятельностью. Филби нашел ее «необычайно располагающей к себе». Он ей тоже явно понравился, и они снова встретились два дня спустя, на этот раз с Гаем Берджессом, другом и кембриджским однокашником Филби, уже завербованным МИ-6. «Я начал пускать пыль в глаза и без зазрения совести сыпать известными именами, – писал Филби. – Выяснилось, что я понапрасну трачу время, поскольку решение было уже принято». В МИ-5 произвели обычную для такого случая проверку сведений и выяснили, что «на [него] ничего нет»: молодой Филби оказался чист. Валентайн Вивьен, заместитель директора МИ-6, знавший отца Филби в ту пору, когда оба они служили в колониальной администрации в Индии, был готов лично поручиться за вновь завербованного. Его слова отражают, пожалуй, основной принцип, на котором держалась вся британская сеть «старых друзей»: «Меня спросили о нем, и я сказал, что знаю его семью».
Уйдя из «Таймс», Филби, как и полагалось, явился в здание рядом с управлением МИ-6, где ему выделили кабинет со стопкой чистых листов, карандашом и телефоном. Две недели он ничего не делал, только читал газеты и наслаждался долгими нетрезвыми ланчами в компании Берджесса. Филби уже начал задаваться вопросом, действительно ли он вступил в МИ-6 или же очутился в каком-то странном, бездействующем ее ответвлении, когда его определили в Брикендонбери-холл – тайную шпионскую школу, расположенную в недрах Хартфордшира, где причудливое сборище эмигрантов из Чехии, Бельгии, Норвегии, Голландии и Испании готовили к участию в тайных операциях. Впоследствии эту группу поглотило ВСО, Ведение специальных операций – организация, созданная, по словам Уинстона Черчилля, чтобы «поджечь Европу», ведя операции в расположении противника. Впрочем, в первые дни жизни этой организации единственным, что поджигали агенты, был Брикендонбери-холл и окружающая его сельская местность. Тамошний эксперт по взрывчатым веществам хотел провести показ для приехавших с визитом сотрудников чешских спецслужб, а в результате устроил лесной пожар и едва не спалил в священном огне всю делегацию. Вскоре Филби перевели в само ВСО, а потом в другую школу, расположенную в Болье (Хэмпшир), специализирующуюся на подрыве, беспроводной связи и диверсиях. Филби читал лекции по пропаганде – как журналист он считался достаточно в этом сведущим. Сгорая от нетерпения, он жаждал принять участие в настоящей борьбе, которую вела разведка в военное время. «Я сбегал в Лондон при малейшей возможности», – писал он. И вот во время одного из таких побегов он встретился с Николасом Эллиоттом.
Эллиотт так и не смог вспомнить, где именно состоялась их первая встреча. Может, в баре в самом сердце МИ-6 на Бродвее, в наисекретнейшем из кабаков Вселенной? Или дело было в «Уайтсе», клубе Эллиотта. А может, в «Атенеуме», клубе Филби. Возможно, их познакомила Эйлин, будущая жена Филби и дальняя родственница Эллиотта. Рано или поздно эта встреча должна была произойти, поскольку они принадлежали к одному миру, обоих бросили на выполнение важной секретной работы, к тому же они были на удивление схожи – и происхождением, и нравом. Клод Эллиотт и Сент-Джон, отец Филби, известный ученый-арабист, подружились во время учебы в Тринити-колледже, а их сыновья послушно следовали по их академическим стопам: Филби, который был на четыре года старше, закончил Кембридж в тот год, когда Эллиотт туда поступил. Оба молодых человека жили в тени авторитетных, но холодных отцов, чьего одобрения страстно желали, но так толком и не могли добиться. Оба были сыновьями Империи: Ким Филби родился в Пенджабе, где его отец служил в колониальной администрации; мать родилась в семье чиновника департамента общественных сооружений в Равалпинди. Отец Эллиотта родился в Шимле. Обоих главным образом воспитывали няни, и на обоих наложило явный отпечаток их образование: Эллиотт с гордостью носил галстук «старого итонца»; Филби дорожил шарфом Вестминстерской школы. Наконец, оба молодых человека скрывали некоторую робость – Филби за своим непроницаемым шармом и периодическим заиканием, а Эллиотт за баррикадами шуток.
Между ними мгновенно завязалась дружба. «В те дни, – писал Эллиотт, – дружеские связи возникали быстрее, чем в мирное время, в особенности среди тех, кто был вовлечен в секретную деятельность». Пока Эллиотт помогал перехватывать отправленных в Великобританию вражеских шпионов, Филби готовил союзнических диверсантов к внедрению на территорию оккупированной Европы. В уютной изоляции строгой секретности они обнаружили множество общих тем для разговоров и шуток.
Ким заполнил пустоту, возникшую в жизни Николаса, когда погиб Бэзил Фишер. «Он обладал способностью внушать преданность и симпатию, – писал Эллиотт. – Он был из тех, кого могли инстинктивно любить, а вот понимали куда реже. Для друзей он выискивал все самое нетривиальное и необычное. Он не утомлял и не поучал». До войны Филби вступил в Общество англо-германского содружества – организацию с пронацистским уклоном, – но теперь, подобно Эллиотту, был решительно настроен на борьбу «с неизбежным злом нацизма». Друзья «крайне редко общались на политические темы» и проводили больше времени, обсуждая «средние показатели английских спортсменов и наблюдая за матчами по крикету, сидя в секторе „Маунд“ на стадионе „Лордс“, домашнем стадионе главной цитадели крикета – Мэрилебонского крикетного клуба», в котором состоял и Эллиотт. Казалось, Ким разделяет твердые, хотя и простые британские ценности Николаса, не усложняя их идеологией. «Правду сказать, – писал Эллиотт, – он не производил на меня впечатления прирожденного политика». Когда они познакомились, Филби было всего двадцать восемь, но Эллиотту он казался старше и опытнее (вероятно, сказывалось его пребывание в горячих точках), выглядел уверенным в себе, сведущим, а слегка подмоченная репутация только придавала ему обаяния.
МИ-6 пользовалась славой самой грозной разведывательной службы в мире, но в 1940 году переживала переходный период, проводя быструю реорганизацию перед лицом военной угрозы. Похоже, Филби внес в их деятельность свежую струю профессионализма. Откровенно честолюбивый, он скрывал свой пыл, как того требовали английские манеры, под «маской любезной, отстраненной светскости».
Хью Тревор-Роупер был еще одним новобранцем военной разведки. Один из умнейших – и самых грубых – людей в Англии, Тревор-Роупер (впоследствии известный как историк лорд Дакр) затруднялся подобрать хоть одно доброе слово для кого-либо из своих коллег («по большей части довольно глупы, а некоторые глупы изрядно»). Но Филби от них отличался: «Исключительная личность: исключительная по своим достоинствам, поскольку он производил впечатление человека умного, изощренного, живого». Казалось, он точно знает, куда идет. Говоря о делах разведки, Филби, по словам Эллиотта, демонстрировал впечатляющую «ясность ума», но не выглядел при этом ни ученым сухарем, ни педантом: «Он был в куда большей степени практиком, нежели теоретиком». Филби даже одевался своеобразно, избегая и типичного для чиновников Уайтхолла костюма в тонкую полоску с крахмальным воротничком, и военной формы, на которую он как бывший военный корреспондент имел право. Вместо этого Филби носил твидовый пиджак с заплатками на локтях, замшевые туфли и галстук, а иногда щеголял в зеленом пальто, отороченном ярко-рыжим лисьим мехом, – подарок отца, который тот, в свою очередь, получил от одного арабского принца. Этот эффектный наряд дополнялся фетровой шляпой и нарядным зонтом с ручкой из черного дерева. Малькольм Маггеридж, еще один писатель, завербованный военной разведкой, отмечал уникальный пижонский стиль Филби: «старожилы секретных служб по-прежнему питали склонность к гетрам и моноклям, когда те уже давно вышли из моды», а вот сотрудники нового набора «слонялись без дела в свитерах и серых фланелевых брюках, выпивали в барах, кафе и вовсе сомнительных заведениях… бахвалясь своими связями и знакомствами в преступном мире. Вполне возможно, прототипом такого образа послужил Филби – многие и впрямь считали его образцом для подражания». Вот и Эллиотт начал одеваться как Филби. Он даже купил точно такой же дорогой зонтик в магазине «Джеймс Смит и сыновья» на Оксфорд-стрит – зонтик, подходящий умудренному опытом представителю истеблишмента, не лишенному при этом щегольства.
Через Филби Эллиотт познакомился с братством амбициозных, умных, любящих выпить офицеров разведки, с так называемыми «младотурками» МИ-5 и МИ-6. Эта неформальная, почти целиком состоящая из мужчин группа часто собиралась в свободное от работы время в доме у Томаса Харриса, богатого арт-дилера, наполовину испанца, работавшего в МИ-5, где ему предстояло сыграть ключевую роль в грандиозной афере под эгидой «двойной игры»: именно он руководил операцией двойного агента «Гарбо», Хуана Гарсии Пужоля. Харрис и его жена Хильда были гостеприимными хозяевами, и их дом в Челси с обширным винным подвалом постоянно служил салоном для шпионов. «Туда можно было заглянуть, чтобы проверить, кто на месте», – вспоминал Филби. Здесь, «в атмосфере haute cuisine и grand vin»[2], можно было встретить друга Филби Гая Берджесса, экстравагантного в своей гомосексуальности, часто пьяного, слегка дурно пахнущего, но всегда в высшей степени занимательного. Сюда также приходил их друг Энтони Блант, историк искусства из Кембриджа, ныне тоже скрывавшийся в глубинах МИ-5. Среди других завсегдатаев были Виктор, лорд Ротшильд, аристократ и начальник отдела противодиверсионных действий МИ-5, и Гай Лидделл, начальник контрразведки МИ-5, чьи дневники того периода дают исключительную возможность заглянуть в этот частный клуб в мире секретных служб, где можно было поесть, выпить и пообщаться. От МИ-6 к ним присоединились Тим Милн, учившийся в Вестминстерской школе вместе с Филби (он приходился племянником А. А. Милну, автору «Винни-Пуха»), Ричард Брум-Уайт, теперь заведовавший операциями МИ-6 на Пиренейском полуострове, и, конечно же, Николас Эллиотт. Хильда Харрис потчевала их роскошными испанскими блюдами. Лидделл, в свое время подумывавший о профессиональной карьере музыканта, иногда играл на виолончели. Берджесс, по обыкновению сопровождаемый очередным мальчиком по вызову, привносил ноту скандальной непредсказуемости. И между ними мелькал улыбчивый Филби со своим шармом, разглагольствуя о делах разведки, провоцируя споры («скорее смеха ради, нежели из злого умысла», уверял Эллиотт) и щедро угощая всех превосходным вином Харриса.
Даже по стандартам нетрезвого военного времени шпионы были отъявленными выпивохами. Алкоголь помогал притупить стресс подпольной войны, оказывая смягчающий эффект и способствуя сближению, а клубы для джентльменов могли обеспечивать своих членов запасами, о каких простым смертным, питавшимся по карточкам, оставалось только мечтать. Вот как описывал типичный ланч с коллегами писатель Деннис Уитли, служивший в отделе дезинформации британской разведки: «Для разгона мы всегда выпивали по два или три „Пиммза“[3] за столиком в баре, а потом по так называемому short-one[4], хорошенько сдобренному абсентом… Затем следовал копченый лосось или консервированные креветки, потом дуврская камбала, рагу из зайчатины, лосось или дичь, а затем гренки с сыром, чтобы завершить трапезу. Все это мы обильно запивали хорошим красным или белым вином, а уж под самый конец пили портвейн или кюммель»[5]. После такого пиршества Уитли старался выкроить «часок, чтобы проспаться», и только потом возвращался на работу.
Но никто не подливал (и не употреблял) алкоголь с такой жизнерадостностью и с такой решимостью, как Ким Филби. По свидетельству Эллиотта, «он обладал выдающимися питейными способностями» и придерживался загадочной теории о том, что «всерьез пьющие люди должны всячески избегать занятий спортом, да и вообще внезапных или резких движений», поскольку это может вызвать «жестокую головную боль». Филби хлестал алкоголь и наливал другим, словно выполняя священный долг.
Эллиотту было лестно оказаться в такой компании, к тому же здесь он мог расслабиться. Англичанам присуща природная сдержанность. Англичанам, принадлежащим к тому же классу и типу личности, что и Эллиотт, – тем паче. Сотрудникам секретных служб запрещалось рассказывать своим друзьям, женам, родителям или детям, чем они занимаются, так что этот закрытый клуб привлекал многих связанных сведениями, которые необходимо держать в тайне от других. В компании гражданских лиц Эллиотт ни словом не упоминал о своей работе. Но внутри того светского монастыря, который представляла собой МИ-6, и в особенности на шумных вечеринках у Харриса, он оказывался среди тех, кому мог полностью доверять и с кем мог общаться со степенью открытости, невозможной за пределами этого сообщества. «В этой организации большинство коллег, мужчин и женщин, были близкими друзьями, – писал Эллиотт. – Здесь преобладала оживленная атмосфера товарищества, почти как в клубе, мы называли друг друга по имени и часто общались в нерабочее время».
Дружба Филби и Эллиотта была основана не только на общих интересах и профессиональной принадлежности, но и на чем-то более глубоком. Ник Эллиотт был любезен со всеми, но мало к кому эмоционально привязан. Таких отношений, как с Филби, у него больше не складывалось никогда и ни с кем. «Они говорили на одном языке, – вспоминает сын Эллиотта Марк. – Ближе Кима у моего отца друзей не было». Эллиотт никогда открыто не выражал, не демонстрировал своей привязанности. Как и многие другие важные вещи в мужской культуре того времени, это оставалось невысказанным. Эллиотт преклонялся перед Филби, но также и любил его со всей силой мужского обожания – молчаливого, неразделенного, лишенного сексуального оттенка.
Их отношения стали еще более близкими, когда обоих извлекли из отдаленных краев британской разведки и поместили в самый центр, в Пятый отдел МИ-6, в подразделение, занимавшееся контрразведкой. МИ-5 отвечала за обеспечение безопасности, в том числе за противодействие вражескому шпионажу в Великобритании и в колониях. МИ-6 отвечала за сбор информации и курировала агентов за рубежом. В составе МИ-6 Пятый отдел играл особую и крайне важную роль: его сотрудники при помощи шпионов и перебежчиков собирали информацию о разведывательной деятельности врага на иностранных территориях и заранее предупреждали МИ-5 о разного рода шпионаже в Великобритании. Являясь важнейшим связующим звеном между секретными службами, Пятый отдел был призван «сводить на нет, запутывать, дезориентировать, подрывать, проверять или контролировать деятельность секретных служб по сбору информации и влиять на действия агентов иностранных государств или служб». Перед войной этот отдел отдавал большую часть своих сил наблюдению за международным распространением коммунизма и борьбе с советским шпионажем, но по мере того, как война продолжалась, сосредоточился почти исключительно на разведывательных операциях стран гитлеровской коалиции. Особое беспокойство вызывал Пиренейский полуостров. Сохранявшие нейтралитет Испания и Португалия оказались на передовой шпионской войны. Многие операции немецкой разведки, направленные против Великобритании, начинались именно в этих двух странах, и в 1941 году МИ-6 принялась укреплять позиции на Пиренеях. Как-то вечером Томми Харрис сказал Филби, что боссы разыскивают кого-то «знакомого с Испанией, чтобы поручить ему растущий подотдел». Филби тут же заинтересовался; Харрис поговорил с Ричардом Бруманом-Уайтом, другом Эллиотта, руководителем операций МИ-6 на Пиренеях, а тот обратился к главе МИ-6. «Система „старых друзей“ пришла в действие», по выражению Филби, и спустя несколько дней его вызвали на встречу с начальником Пятого отдела.
Майор Феликс Каугилл являл собой образец разведчика старой школы: бывший офицер индийской полиции, жесткий, воинственный, чрезмерно подозрительный и не блещущий умом. Тревор-Роупер пренебрежительно отзывался о нем как о «бестолковом человеке-катастрофе, одержимом манией величия», и Филби втайне относился к нему с не меньшим ехидством: «Для офицера разведки он был слишком скован нехваткой воображения, невниманием к деталям, да и попросту незнанием окружающего мира». Каугилл был «подозрительным и ершистым» по отношению к любому, кто не служил у него под началом, за своих же подчиненных стоял горой и уж точно не мог тягаться с Филби по части обаяния.
Филби не писал официального заявления о приеме на работу, а Каугилл ничего ему официально не предлагал, но после одного долгого, богатого на возлияния вечера Филби получил новую должность: возглавил пиренейский подотдел Пятого отдела, и эта работа, как радостно отмечал Филби, предполагала более широкие обязанности, а также «личные контакты с остальными сотрудниками СРС и МИ-5». Но прежде чем Филби занял этот пост, Валентайн Вивьен, заместитель директора МИ-6, известный под прозвищем Ви-Ви, решил еще раз побеседовать с отцом Филби. Хилэри Сент-Джон Бриджер Филби был фигурой весьма одиозной. Как советник Ибн-Сауда, первого монарха Саудовской Аравии, он играл (и впоследствии продолжал играть) ключевую роль в льстивой тактике Великобритании в этом регионе. Он принял ислам, взяв имя шейха Абдуллы, свободно изъяснялся по-арабски и, в конце концов, взял в качестве второй жены рабыню из Белуджистана, подаренную ему саудовским королем. При всем при этом его вкусы оставались подлинно английскими, а мнения – совершенно непредсказуемыми. Как противник войны Филби-старший был в какой-то момент арестован и даже ненадолго посажен в тюрьму, впрочем, этот эпизод не нанес ни малейшего урона ни его собственному социальному положению, ни перспективам служебного роста его сына. За ланчем в клубе полковник Вивьен поинтересовался у Сент-Джона Филби политическими взглядами его сына.
– Он ведь был прокоммунистически настроен в Кембридже, не правда ли?
– О, то были всего лишь дурацкие увлечения школяра, – беззаботно ответил Сент-Джон Филби. – Теперь это совсем другой человек.
Николас Эллиотт тем временем совершал параллельный карьерный ход. Летом 1941 года его тоже перевели в Пятый отдел, где поручили курировать Нидерланды. С этого момента Филби стал бороться с немецким шпионажем на Пиренейском полуострове, а Эллиотт в соседнем кабинете боролся с тем же самым в оккупированной нацистами Голландии. Каждому платили жалованье наличными, в размере шестисот фунтов в год, и ни один из них, в соответствии с давними правилами секретных служб, не платил налогов. Теперь Филби и Эллиотт сражались плечом к плечу, чтобы «активно искать и ликвидировать вражеские разведслужбы».
Штаб-квартира Пятого отдела размещалась не в Лондоне, где находились остальные отделы МИ-6, а в Гленалмонде, большом викторианском здании на Кинг-Гарри-лейн в Сент-Олбансе, примерно в двадцати милях к северу от столицы, и носил кодовое название «Квартира Экс-Би». Ким Филби и Эйлин снимали небольшой дом на окраине города.
С будущей женой Филби познакомила его кембриджская приятельница Флора Соломон в день объявления войны. Дочь еврейского золотопромышленника из России, Соломон стала еще одним экзотическим цветком в пестрой оранжерее, которую являл собой круг Филби: в молодости у нее была связь с Александром Керенским, министром-председателем Временного правительства, свергнутого Лениным во время Октябрьской революции, а потом вышла замуж за британского генерала, участника Первой мировой войны. В 1939 году ее приняли на работу в магазин «Маркс и Спенсер», где она отвечала за улучшение рабочих условий сотрудников. Там она познакомилась и подружилась с Эйлин Фёрс, сотрудницей службы безопасности филиала магазина в районе Марбл-Арч. По словам Флоры, Эйлин принадлежала к так называемому провинциальному классу, ныне вышедшему из моды классу. «Она была типичной англичанкой, стройной, привлекательной, пламенной патриоткой». Незаметная в своем костюме и плаще, она становилась практически невидимой, когда несла службу в торговых залах «Маркса и Спенсера». Бдительная и осторожная, Эйлин старалась раствориться в толпе, отойти на второй план. Ее отца убили в Первую мировую войну, когда ей исполнилось всего четыре, и ее детство в одном из графств, прилегающих к Лондону, было строго традиционным, скучным и довольно одиноким. Втайне от всех она «страдала депрессиями». Эйлин Фёрс и Ким Филби познакомились в гостях у Флоры, в ее доме в районе Мэйфейр. Филби начал рассказывать, как работал корреспондентом в Испании. «В лице Эйлин он нашел жадного слушателя, – писала Соломон. – Вскоре я узнала, что они поселились в одной квартире».
Их союз виделся Эллиотту идеальным, основанным на общей любви к хорошей компании. К Эйлин он относился почти так же, как к Филби, а после того, как у него обнаружили диабет и Эйлин заботливо его выходила, эта привязанность еще окрепла. «Она была очень умна, – писал Эллиотт, – на редкость человечна, бесстрашна и отличалась приятным чувством юмора». В самом деле, Эйлин являла собой именно тот тип жены, о каком мечтал и сам Эллиотт: преданная, сдержанная, патриотичная, всегда готовая посмеяться над его шутками. Дочка Филби, их первенец, появилась на свет в 1941 году; в следующем году родился сын, а через год еще один. Как одобрительно заметил Эллиотт, переполняемый «отцовской гордостью» Филби проявил себя заботливым родителем.
Дом Филби стал местом, где собирались молодые офицеры разведки из Пятого отдела, загородной версией лондонского салона Харрисов, где двери – а также разнообразные бутылки – всегда были открыты. Грэм Грин, на тот момент один из заместителей Филби, вспоминал «долгие воскресные ланчи в Сент-Олбансе, когда целый подотдел отдыхал под его руководством, предаваясь обильным возлияниям». Коллеги обожали Филби и впоследствии упоминали о его «небольших знаках привязанности», душевной щедрости и отвращении к мелочным офисным интригам. «В нем что-то было, какая-то аура притягательной авторитетности, как у некоего романтического командира взвода, благодаря которой людям хотелось представать перед ним в наилучшем виде. Даже начальство признавало его способности и полагалось на него».
Пятый отдел представлял собой тесно сплоченное сообщество: всего дюжина представителей руководящего состава и их заместителей и столько же обслуживающего персонала. Руководители и секретари обращались друг к другу по имени, а между некоторыми существовала еще более тесная связь. «Веселый оркестр» Филби состоял из его старого школьного друга Тима Милна, жизнерадостного эксцентрика по имени Тревор Уилсон, прежде занимавшегося «приобретением экскрементов скунса» в Абиссинии для французской парфюмерной фирмы «Молине», и Джека Айвенса, экспортера фруктов, свободно говорившего по-испански. Местным жителям внушили, что образованные молодые люди в большом доме – команда археологов из Британского музея, ведущая раскопки развалин Веруламия (так древние римляне называли город, на месте которого теперь стоит Сент-Олбанс). Миссис Реннит, повариха, готовила сытные английские блюда, а по пятницам подавала традиционную картошку с рыбой. По выходным они играли в крикет на прямоугольной площадке за Гленалмондом, а потом перемещались в паб «Король Гарри», расположенный по соседству.
Начальником был полковник Каугилл, но душой компании – Филби: «Его самоотдача и целеустремленность во всем, чем он занимался, словно бы озаряли его изнутри и вдохновляли других следовать за ним». Эллиотт не был одинок в своем преклонении перед Кимом. «Никто не был бы лучшим шефом, чем Ким Филби, – утверждал Грэм Грин. – Он работал усерднее всех, но отнюдь не производил впечатления человека, надрывающегося на работе. Он всегда выглядел непринужденным, совершенно невозмутимым». Даже в самом нестрогом бюрократическом аппарате всегда есть место для манипуляций, но Филби вел себя по отношению к подчиненным подчеркнуто корректно. «Если кто-то совершал просчет, он старался его минимизировать и сгладить, не критикуя». Десмонд Бристоу, только что завербованный сотрудник, говорящий по-испански, прибыл в Гленалмонд в сентябре 1941 года, где его приветствовал Филби, «человек кроткого вида с улыбчивыми глазами и уверенной манерой держаться. Он сразу произвел на меня впечатление тихого обаятельного интеллектуала… В нем чувствовалась умиротворенность духа». «Уютная атмосфера» Пятого отдела отличала его от остальных отделов МИ-6, более подверженных официозу. Члены команды мало что скрывали друг от друга, будь то официальная или личная информация. «Не составляло особого труда выяснить, чем заняты коллеги, – писал Филби. – То, что знал я, становилось известно и всем остальным».
Восхищению подчиненных вторило одобрение начальства. Феликс Каугилл называл Филби «хорошим судьей матчей по крикету». Высшей похвалы попросту не существовало. Она означала, что человек играет по самым честным правилам. Однако некоторые замечали в Филби проблеск чего-то другого, более жесткого и глубокого, некую «расчетливую амбициозность», «безжалостную целеустремленность». Подобно Эллиотту он прикрывался юмором, чтобы избежать расспросов. «В нем было нечто загадочное, – писал Тревор-Роупер. – Он никогда не заводил серьезных разговоров – все было пронизано иронией».
В качестве руководителя пиренейского подотдела Филби столкнулся с серьезным испытанием. Хотя Испания и Португалия официально провозгласили себя «невоюющими» странами с нейтральным статусом, на самом деле обе не только допускали, но и активно поддерживали немецкий шпионаж в крупном масштабе. Вильгельм Лейснер, шеф абвера в Испании, возглавлял хорошо финансируемую, обширную разведывательную сеть, включавшую в себя более двухсот офицеров (то есть более половины немецкого дипломатического корпуса) и порядка полутора тысяч агентов, разбросанных по всей стране. Главной мишенью Лейснера была Великобритания: вербовать и направлять туда шпионов, организовывать прослушку британского посольства, подкупать испанских чиновников и препятствовать английскому судоходству. Еще одним рассадником шпионажа стала Португалия, но там операции абвера, оставленные на попечении распутного немецкого аристократа Лудовико фон Карстхоффа, были менее успешными. Абвер поставлял в Испанию и Португалию средства и шпионов, но в поединке с Лейснером и Карстхоффом у Филби было одно решающее преимущество – Блетчли-парк, шифровальное подразделение повышенной секретности, где перехваченные немецкие радиограммы расшифровывались, благодаря чему можно было добывать бесценные сведения о нацистской разведке. «Потребовалось не так много времени, чтобы получить весьма полную картину действий абвера на [Пиренейском] полуострове», – писал Филби. Эту информацию вскоре будут «активно использовать, чтобы подрывать или, по крайней мере, изрядно запутывать деятельность врага на им же выбранной территории».
Возложенная на Эллиотта задача по подрыву немецкой разведки в Нидерландах, где он прежде работал, была другого рода и еще более сложной. В оккупированной нацистами Голландии абвер действовал весьма успешно: ему удалось завербовать, подготовить и переправить в Англию целую группу шпионов. А вот разместить британских агентов в Голландии оказалось задачей не из легких. Те немногие разведывательные группировки, что уцелели после инцидента в Венло, были наводнены информаторами нацистов.
Согласно намеченному плану с призвуком историй про Джеймса Бонда (и всеми признаками хитроумия Эллиотта), голландский агент по имени Петер Тазелаар был высажен на берег неподалеку от приморского казино в Схевенингене, в резиновом костюме поверх смокинга, чтобы не промокнуть. Едва оказавшись на берегу, Тазелаар стащил верхний костюм и постарался «смешаться с толпой на побережье». Он даже обрызгал смокинг бренди, чтобы убедительнее выглядеть в образе «завсегдатая вечеринок». Одетый в соответствии с вечерним этикетом и благоухающий алкоголем, Тазелаар успешно миновал немецких охранников и отыскал рацию, заранее сброшенную с парашютом. Перекличка с агентом 007, возможно, неслучайна: в рядах бравых молодцев британской разведки на тот момент уже находился молодой офицер военно-морской разведки Ян Флеминг, будущий автор книг о Джеймсе Бонде. Ян Флеминг, как и Николас Эллиотт, в свое время хлебнул горя в Дернфордской школе; молодые люди стали близкими друзьями.
Петер Тазелаар оказался одним из немногих, кому удалось вернуться в Великобританию. Из пятнадцати агентов, отправленных в Голландию с июня 1940 года по декабрь 1941-го, выжило только четверо – сказывалась безжалостная эффективность майора Германа Гискеса, главы контрразведки абвера в Голландии, основного противника Эллиотта. В августе 1941 года Гискес перехватил команду голландских агентов ВСО, доставленных на побережье торпедным катером, и под угрозой казни заставил их послать зашифрованные радиограммы в Великобританию, чтобы заманить в Нидерланды еще группу шпионов. Порядка пятидесяти пяти голландских агентов были впоследствии схвачены и десятки казнены в ходе операции под кодовым названием Englandspiel («Английская игра»), проведенной в рамках «двойной игры». Только двоим удалось бежать и предупредить британцев о том, что их водят за нос. Завершая операцию, Гискес послал заключительную издевательскую радиограмму: «Это последний раз когда вы пытаетесь вести дела в Нидерландах без нашей помощи Точка мы считаем что это довольно несправедливо ввиду нашего длительного и успешного сотрудничества с вами в качестве ваших исключительных агентов Точка но в любом случае когда бы вы ни захотели посетить Континент можете не сомневаться что мы примем вас с таким же вниманием и последствиями как и тех кого вы присылали раньше Точка счастливо». Этот эпизод стал, по словам Филби, «оперативной катастрофой», но почти такую же тревогу вызвал еще один факт: как выяснилось, немецкая разведка в Голландии умудрилась отправить одного шпиона в Великобританию так, что он не был обнаружен.
Весной 1941 года в бомбоубежище в Кембридже обнаружили тело голландца. Имя у него оказалось – нарочно не придумаешь: Энгельбертус Фуккен. В карманах и в чемодане у него нашли голландский паспорт, фальшивое удостоверение личности, а также один шиллинг и шесть пенсов. За пять месяцев до того он прыгнул с парашютом и приземлился в Бакингемшире, выдал себя за беженца, а впоследствии застрелился, когда у него закончились деньги. Еще ни одному нацистскому шпиону не удавалось так долго оставаться на свободе, и о нем не было ни слова в радиоперехватах, сделанных сотрудниками Блетчли-парка, а это, с точки зрения Эллиотта, давало повод обеспокоиться: вдруг где-то разгуливают и другие немецкие шпионы.
Благодаря облегченному режиму, установленному Каугиллом, офицеры Пятого отдела могли бывать в Лондоне, «практически когда заблагорассудится». Филби и Эллиотт наведывались туда при каждой возможности, чтобы поддерживать «контакты с другими отделами СРС, МИ-5 и прочими правительственными ведомствами», заодно посещать свои клубы, а летом еще и вместе смотреть матчи по крикету на стадионе «Лордс». Оба вызывались нести «пожарную вахту по ночам» – один или два раза в месяц – в главном управлении МИ-6, где они отслеживали телеграммы, пришедшие за ночь со всего мира, что позволяло им проникать в самую суть операций британской разведки. В этом тайном братстве Эллиотт и Филби были самыми близкими братьями – они сообща наслаждались и риском, и упорным трудом, и разгулом.
Как-то утром, в 1941 году, Ким Филби сел на поезд, идущий в Лондон, по обыкновению захватив с собой «раздутый портфель и длинный список людей, которых нужно было посетить». При нем также были подробные описания деятельности Пятого отдела, его сотрудников, задач, операций, успехов и провалов, «записанные обычным письмом – аккуратным, мелким почерком». По завершении запланированных встреч в МИ-5 и МИ-6 Филби не поспешил ни в бар, располагавшийся под офисами МИ-6, ни к себе в клуб; не поехал он и в дом Харрисов, чтобы скоротать вечерок за выпивкой и обсуждением секретов. Вместо этого он спустился в метро, на станцию «Сент-Джеймсский парк». Он пропустил первый поезд, а потом, подождав, пока войдут все остальные пассажиры, проскользнул в вагон следующего поезда за секунду до закрытия дверей. Через две остановки он сошел и пересел на поезд, идущий в противоположном направлении. Выйдя из метро, запрыгнул в автобус на ходу. Наконец, удостоверившись в том, что за ним не следят (на шпионском жаргоне это называлось «пройти химчистку»), Филби направился в парк, где на скамейке его ждал коренастый светловолосый человек. Они пожали друг другу руки; Филби передал человеку содержимое своего портфеля, а потом поспешил на вокзал Кинг-Кросс, чтобы поехать домой, в Сент-Олбанс.
Если бы Ник Эллиотт прочитал отчет о Пятом отделе, написанный его лучшим другом, его бы сперва объяло изумление, а потом ужас. В одном абзаце было написано следующее: «Мистер Николас Эллиотт. 24. 5 футов 9 дюймов. Каштановые волосы, выпяченные губы, темные очки, уродливый и внешне слегка напоминает свинью. Неплохо соображает, хорошее чувство юмора. Любит выпить, но недавно тяжело болел, вследствие чего сейчас пьет мало. Отвечает за Голландию…»
Но Эллиотт удивился бы еще больше, если бы обнаружил, что человек, поспешно удалявшийся в вечернюю мглу с кипой бумаг, был офицером НКВД, а его друг Ким Филби – опытным советским шпионом, вот уже восемь лет работавшим под кодовым именем Сонни.