Небылицы
Связь с машинистом
Проезжая в метро, один человек обратил вдруг внимание на кнопку экстренной связи с машинистом.
«…если в вагоне номер имярек зазвучат посторонние механические звуки (гул, скрежет, стук), то…»
Да сколько угодно!
Мчится поезд – и пожалуйста: то там заскрежещет, то гукнет, то прямо-таки рядом застучит. Все эти звуки были для пассажира посторонними, механическими, и он счел своим долгом прямо экстренно связаться с машинистом. И принялся объяснять, что ему, этому человеку, все слышимые звуки кажутся лишними. Ведь в нормальных условиях, по его понятию, должны стоять мертвая тишина и воцариться смирение, а тут – один сплошной сатанинский грохот.
Вот связался он с машинистом и начал жаловаться.
Сперва они долго ругались на ту тему, что поезд не ездит бесшумно, а после, проездив за разговорами весь день, сделались закадычными друзьями.
С тех пор машинист обязательно брал этого пассажира в кабину с утра, и тот хронически-хтонически, хотя никто не спрашивал экстренно, вещал и объяснял по трансляции, почему и что стучит, почему трясет и покачивается.
И надоел всем смертельно.
Поезда с этой неразлучной парочкой вечно ходили пустыми, так как никто не желал выслушивать эту галиматью, а потому, раз поезда приходили безлюдными, они всегда оказывались набитыми битком. Особенно на узловых станциях в часы пик, где останавливаются прекрасные мгновения.
Подпоручик В Еже
Некий перетянутый ремнями подпоручик, накануне Брусиловского прорыва, пробрался в рощицу, где вынул заветный кисет и забил косячок, как сказали бы нынче. Увлеченный домашней махрой, он был застигнут врасплох здоровенным голодным ежом, проглотившим поручика в оба присеста.
И еж побрел себе, попыхивая, округлившись. Он думал о спячке, сопряженной с неутомимым размножением – слава богу, во сне, ибо ежиха была редкая уродина.
…На поверке подпоручика вызвали, но не дождались.
И сделали вид, будто ничего не случилось, а выкликали всякий раз. И продолжали выкликать в Отечественную, получая неизменный ответ: «Навечно зачислен в строй».
Он, тот подпоручик, был пломбированным агитатором-большевиком.
Вот почему такие почести.
Гуляют слухи, что где-то в нынешнем Кенигсберге, в школе прапорщиков, и по сей день стоит изрезанная парта с художественной фигурой Ежа, а Сент-Экзюпери из нормандии-немана срисовал с нее своего Слона в Удаве.
«Эх ты, шляпа», – говорили однополчане.
Сейчас конкретный пункт упокоения Ежа упорно разыскивают. Не остановленный заградотрядом белых, к нему, до наживы алчный, приближается наш Черный Следопыт, помахивая саперной лопаткой.
«У нас не бывает безымянных героев», – заявляет он нагло.
Живая мишень
Песенка маньяка-убийцы по прозвищу «Парикмахер» была спета.
Группа захвата суетилась у входа в парикмахерскую. На крыше лежали снайперы. Майор, командовавший операцией, дал отмашку, и страшные гоблины навели автоматы на дверь.
– Спокойно, – приказал майор. – Я сажусь в кресло и вынуждаю его проявиться.
Автоматчики прилепились к стене, а майор толкнул дверь и строевым шагом вошел в мужской зал.
Гнусный, уродливый Парикмахер с яйцеобразным черепом изогнулся и зашипел:
– Постричься? Побриться?.. Освежиться?
– Побриться, – твердо сказал майор и сел в кресло.
– Побриться! – восторженно вскричал Парикмахер, победно завернул майора в простыню, намылил майору лицо. Взмахнул бритвой и перехватил ему горло.
– Тревога… тревога… – захрипел майор, валясь на бок.
Маньяк ударил ногой в оконную раму, высадил ее и, как был, в белом халате выпрыгнул на набережную.
– Стой! – послышалось сзади.
Парикмахер осклабился, оттолкнулся, прыгнул в канал и быстро поплыл. Защелкали выстрелы, взбивавшие вокруг голого черепа фонтанчики воды.
Молодежь, которая курила и распивала на мосту напитки, стала швырять в Парикмахера пустые бутылки. Улица улюлюкала:
– ПЛАВАЮЩАЯ БРЕЮЩАЯ ГОЛОВКА! ПЛАВАЮЩАЯ БРЕЮЩАЯ ГОЛОВКА!
Мухарик
Говорят, что такая же история случилась у Липскерова, но я у него не читал, и потом – там был жук, да вообще все иначе наверняка.
…Однажды безымянный юнец, не сильно благоразумный и не привыкший выслушивать седобородых знатоков жизни, стоял, разинувши рот, и взирал на собачье дерьмо.
– Муха влетит, – с укоризной предупредил отиравшийся, подобно роялю, в кустах седобородый старец, который, видимо, знал, о чем говорит, да и вообще, что бывает.
Юнец не внял, и муха влетела.
Юнец шел на базар найти там денежку, а нашел цокотуху.
Она укрепилась где-то глубоко в пищеводе и была очень цепкой; ее было ни выплюнуть, ни выблевать. Она щекотала юнца, заставляя его непроизвольно вновь и вновь, но уже без последствий, разевать рот.
Потом они сжились. Муха отложила яйца, расплодилась, и в потемках юнца образовался маленький рой, который, как и носитель, пристрастился к курению табака, алкогольным напиткам и сквернословию. Более того: когда юнец не сквернословил, рой побуждал его к этому возмущенным утробным жужжанием, которое складывалось в довольно внятные хульные слова. Таким чревовещанием рой часто защищал своего хозяина от многочисленных недоброжелателей.
Правда, не ладились отношения с девами и даже бабами – юнец полагал, будто только по этой причине. И он, переполняясь гормонами, так горевал и тосковал, что уже крепко пристрастился к алкоголю, и до того увлекся, что как-то под утро хлобыстнул инсектицида, и весь рой передох, и даже малые детки с их мамами.
С тех пор молодому человеку чего-то не хватало. Он скучал по роевому строю и строевому рою.
Ходил себе в общественные сортиры и долго простаивал там с разинутым ртом, утешаясь надеждой и воспоминанием о будущем. Пока под зябкий осенний вечер в общественное место не ввалилась бессовестная компания со словами:
– А, так это ты написал: жду каждую пятницу, от 14 до 18? Ты-то нам и нужен!
Дурацкий гамбит
«…Чудесно… Сейчас я пойду конем… А теперь – слоном… А теперь – королем… А теперь – королевой… Шах!… Шах!… А теперь – опять конем… А теперь – ладьей… Шах!… А теперь – слоном… А теперь – пешкой… А теперь – конем… И – мат! мат! мат!…»
…………….
– Мама, мама, смотри! Какой дядька идет смешной!.. Скачет, как конь! А вот пузо выпятил, как король!…
– Не показывай пальцем. Это больной человек, инвалид. Есть такая болезнь. Он и рад бы остановиться, да не может.
– А зачем он матом ругается?
– Это тоже болезнь. Раньше
про таких говорили, что в них черт вселился. И на костре сжигали. А теперь уже нельзя на костре. Пойдем поскорее, не смотри. И ушки заткни.
Брусиловский прорыв
Наставник, поглаживая усы, подвел Брусилова к новенькой электричке.
– Вот, парень, – сказал он взволнованно. – Последняя модель. Цени доверие.
Брусилов с трепетом погладил вагон цвета спелой брусники. В горле образовался ком.
– Я не подведу, – прошептал он уверенно.
Наставник шагнул в кабину, провел мозолистой ладонью по тумблерам.
– Вот тебе вместо иконки, – он сунул руку за пазуху и вынул фотографию Брюса Ли. Косоглазый дракон изготовился бить.
Брусилов благоговейно закрепил снимок на панели управления.
– Метро, парень, это великая ответственность, – в сотый раз повторил наставник. – Помни про время пик. Массовое скопление людей на платформе чревато бедой. Каждая пустая ступенька эскалатора – это неперевезенный пассажир. Каждый пассажир, не успевший попасть в вагон, – это незаполненная ступенька эскалатора.
Брусилов, охваченный предвкушением, только кивнул.
– Красный тумблер, – продолжал наставник. – Видишь его? Только в часы пик.
– Я помню, – Брусилову очень хотелось поблагодарить старика за науку, но все слова вылетели из головы.
– При повернутом тумблере двери поезда должны быть открыты, – подсказал ветеран подземного сообщения.
– Я не забуду, – заверил его Брусилов.
– Ну, все, – лаконично молвил наставник и обнял Брусилова. Тот замер, сраженный этим отеческим проявлением чувств. Суровая маска инструктора испарилась, под ней оказался усталый пожилой человек, преданный вагоностроению.
– Поезжай, паря, – мастер тихо благословил Брусилова и вышел из поезда.
Брусилов поиграл раздвижными дверями, проверил экстренную связь с пассажирами. Потом, на миг смешавшись, повернул красный тумблер.
Из стенки последнего вагона выполз железный брус. Его длина равнялась ширине платформы. Брусилов распахнул двери, откашлялся и сдавленным голосом объявил:
– Не задерживайтесь на посадке, проходите в середину вагона.
Поезд тронулся. Едва брус приблизился, наставник ловко запрыгнул в салон и устроился на месте для инвалидов. Нажал кнопку связи:
– Молодец! Не забудь его втягивать на въезде в тоннель.
Брусилов улыбнулся, выставил табличку с надписью «Обкатка» и решительно прибавил ходу. Состав, замыкаемый втянутым брусом, рванулся в рейс.
Русские ножницы
Участвуют:
1. Эдвард Руки-Ножницы
2. Создатель
– Итак, ты вернулся, Эдвард. Блудный, неверный сын. Посмотри на себя!..
– Отец, я…
– Не смей оправдываться. Тебе было ясно велено не соваться в Россию. Колоссальные риски в сфере услуг.
– Ты прав, отец. Плевать они хотели на кусты и фигурную стрижку.
– И чем же ты промышлял?
– Я выполнял частные ветеринарные заказы. Кастрировал котов.
– Доходное дело?
– Очень, отец. Россия – щедрая душа. Но я не ограничивался котами.
– Вот как? Что же еще?
– Одеваясь то муллой, то раввином, я совершал заказное обрезание.
– Эдвард, я поражен. Это же Эльдорадо!
– Да, отец. Еще я был дамским парикмахером…
– И мужским?
– Нет, мужчины бреются наголо.
– Но я не понимаю в таком случае…
–???…
– …почему ты так отвратительно выглядишь. Откуда этот гнусный запах? Ты что, не мылся? И до чего же ты довел свои ножницы! Они ржавые и совершенно тупые!… У тебя вши!… Ты опустился на самое дно!…
– Это так, отец. Наступил день, когда от меня отвернулись все клиенты.
– Но как же ты допустил?
– Я не мог купить себе ни мыла, ни одежды, ни точильного брусочка. Я вообще не мог ни покупать, ни продавать.
– Неужели так дорого? Не могу поверить!… У них же нефть…
– Вовсе нет. Нефть не при чем.
– Тогда что же?
– Их собачьи традиции. Расплачиваясь, они совали мне деньги в карман. Только наличные.
– И?
– Я шарил в карманах, чтобы их вынуть…
– Не понимаю тебя, Эдвард. Успокойся, не плачь. Рассказывай внятно.
– Но у меня же не руки!… У меня ножницы, ножницы, ножницы!!…
Почему так названы?
– Здравствуйте, дорогие друзья! В эфире – очередной выпуск народной передачи «Почему так названы?». У нас в гостях – Иван Иваныч Николашин, член городского комитета по топонимике. Иван Иваныч, здравствуйте.
– Добрый день.
– Расскажите, пожалуйста, нашим радиослушателям о своей деятельности.
– Наша работа, не побоюсь этого слова, многогранна. Многие ошибочно полагают, будто наш комитет состоит из иванов и манкуртов, не помнящих родства, которые только и занимаются перечеркиванием прошлого. На самом деле это не так. Мы не перечеркиваем, а большей частью возвращаем былые наименования. Кроме того, мы ведем активную поисковую работу, восстанавливаем историческую справедливость, разыскиваем забытые культурные памятники, проводим исследования.
– Даже исследования? Весьма интересно, Иван Иванович. Что же вы исследуете?
– Например, мы устанавливаем исторические корни тех или иных наименований. Как почетный гражданин нашего города, я отлично разбираюсь, почему Кумындровка стала Кумындровкой, а Волосяные Яблоницы – Волосяными Яблоницами.
– Чрезвычайно занимательно! Это приближает нас непосредственно к теме нашей передачи. Пожалуйста, ваш сюжет.
– Что ж, с удовольствием. Сюжет получил развитие как раз на углу Малой Кумындровской и Большой Волосяной.
– Вы шли…
– Я шел, размышляя о последних археологических находках, согласно которым данный район – древнейшая из ныне известных первобытных стоянок.
– И что же произошло?
– Неизвестный мне молодой человек стоял на углу, сильно выпивший. Его тошнило прямо на пешеходную дорожку. Я сделал ему замечание.
– И он назвал вас?…
– Мудаком.
– Отлично. Теперь мы знаем, почему вы так названы. Дорогие радиослушатели, позвольте мне от вашего имени поблагодарить Ивана Ивановича за участие в программе. Наш выпуск подошел к концу, до новых встреч.
В бой идут одни старики
– Против знатоков играет пенсионер общества эрудитов из деревни Большие Ляды. Уважаемые телезрители, напоминаем вам, что сегодня клуб «Что-где-когда» справляет свой 90-летний юбилей. Играют ветераны, поаплодируем им! Я, Леонид Якубович, присоединяюсь к аплодисментам.
Аплодисменты.
– Черный ящик – в студию!
Бодрая издевательская музыка.
– Итак, уважаемые знатоки, вопрос телезрителя: что это такое? Минута пошла!
Возбужденный гул, стук по столу, ржание случайно запущенного волчка.
Угрожающий зуммер.
– Кто будет отвечать?
– Вот он.
– Мы вас внимательно слушаем.
– А мы не знаем.
– Внимание, правильный ответ. Это черный ящик. Пять один в пользу телезрителей, десять тысяч долларов отправляются в Большие Ляды. Вопрос капитану команды: чем показался трудным этот вопрос? Ведь я вам намекнул ответ, когда его объявлял!
– А какой был вопрос?
– Я лучше скажу вам, какой вопрос будет. Итак, против знатоков играет телезритель из города-героя Гусь-Кристальный. Он спрашивает: когда и где вы родились? Вопрос понятен?
– Просьба к ведущему: повторите, пожалуйста, вопрос.
– Повторяю вопрос. Уважаемые знатоки: когда и где вы родились?
– Мы берем дополнительное время и помощь зала. И еще пятьдесят на пятьдесят.
– Звонок другу?
– Мы запамятовали номер друга. Да и друзья наши, знаете, уже давно того…
– Волею ведущего объявляю музыкальную паузу. Поприветствуем Юрия Шевчука с песней «Рожденный в СССР». Настоятельно советую вам подумать во время паузы.
– Я берусь угадать мелодию с десяти нот!
– А я с одиннадцати!
Звучит тихая, тихая песня над городом слез.
– У вас готов ответ?
– Мы просим минуту молчания.
– Тишина в студии. Объявляется минута молчания.
Минута молчания.
– Кто отвечает?
– Отвечает капитан команды. Это песня Льва Лещенко «Последняя осень».
– Сектор приз на барабане!
– Мы просим убрать две правильные буквы.
– Тогда останется всего одна!
– А есть такая буква в этом слове.
– Поздравляем знатоков! Вы выиграли суперигру!
Побочное действие
Палата была без окон и без дверей.
– Вот, прошу любить и жаловать, – профессор кивнул на тщедушного мужичка, забившегося в угол и горевавшего там. Простыни были смяты, и профессор внимательно пригляделся – не ладит ли себе пациент самоубийственный жгут. Подушка лежала на полу. – Этот человек, – продолжил профессор, – боится царя.
– Которого царя? – спросил отличник.
– Ну, какой-такой у нас царь? – обратился профессор к мужичку.
– Да уж такой он царь, – жалобно ответил мужичок.
Профессор помолчал и подвигал челюстью. Потом резко оживился и дружелюбно погрозил пальцем.
– Оставьте ваши радостные жесты, – взмолился тот.
– Увеличьте галоперидол, – велел профессор сестре. – Инсулиновые комы мы тоже продолжим.
Он вывел студентов в коридор.
– А побочное действие у такого лечения бывает? – закудахтала отличница.
Профессор посерьезнел.
– Конечно, бывает. Пройдемте в следующую палату, там есть еще один, который боялся царя.
В соседней палате сидел идиот и ронял слюни.
– Не было царя? – подозрительно осведомился профессор.
– Не было, – восторженно заулыбался идиот.
– Ну вот, – профессор махнул рукой в его сторону. – Именно то, о чем вы спрашивали. Теперь уже все, без царя в голове.
Живое золото
У входа на эскалатор собралась толпа.
Неожиданно появившиеся милиционеры приволокли железные заборчики. Они соорудили отводной рукав, куда с готовностью хлынул пассажиропоток. Самые ловкие молодые люди подбегали сбоку и подныривали под заборчики, а то и перепрыгивали через них.
Звучали деловитые шутки.
Раздавались увещевания:
– Пройдите вперед, много желающих!
– Еще капельку потеснитесь!
Поток, удаляясь от эскалатора, изливался на платформу и перетекал в маленькую дверь, откуда никто и никогда больше не выходил.
***
Через месяц праздновали открытие новой станции. Новенькие, чистые эскалаторные лестницы струились туда-сюда.
Приятный голос объяснял:
– Помните, что каждая незанятая ступенька эскалатора – это неперевезенные пассажиры, ждущие в очереди перед эскалатором.
Черный Доктор
По вечерам, когда съедена запеканка, врачи и больные, прислушиваясь к вою ветра, людей и кухонных собак, сдавленными голосами рассказывают друг другу истории о Черном Докторе.
Черный Доктор приходит ночью, когда его не ждут.
На нем черный халат, черные бахилы, черная шапочка, грязно-белая марлевая повязка и ослепительно белый галстук. В одной руке он несет черный фонендоскоп, а в другой – чемоданчик с черным крестом.
Когда Черный Доктор проходит тихими коридорами, в реанимации кончается кислород, в гинекологии наступает семинедельная беременность, а в детском отделении начинается поголовный понос. Дежурные врачи и сестры засыпают мертвецким сном в друг у друга в объятиях. Черный Доктор минует пищеблок, и там обнаруживается недостача масла.
Тех больных, кто клянется, будто видел Черного Доктора, переводят в психиатрический стационар. А докторам, которые его видели, велят заткнуться под страхом строгого выговора.
Однажды Черный Доктор задержался у одного дежурного врача.
Сели они играть в шахматы.
А Черный Доктор и говорит:
– Давай халатами поменяемся.
Ну и поменялись.
Дальше все пошло, как обычно: понос и агония, но никто и не пикнул, потому что все видели, как ходит Белый Доктор, а значит – все под контролем.
Опять власть меняется
Штаб натуралов располагался на окраине села.
Дюжий и грубый капитан едва успел опрокинуть стакан горилки, когда в горницу приволокли штабного писаря. Писарь был связан по рукам и ногам, глаза попрятались в фиолетовые мешки, а нос ему скособочили и расколошматили в кровь.
– Шпион, ваше благородие! – хором доложили солдаты.
Следом вошел особист, бесшумный очкарик со змеиными губами.
– Как же это так получается, товарищ капитан? – спросил он зловеще. – Не вы ли давеча употребили этого фрукта? А он оказался разведчиком голубых!
Капитан икнул и мелко задрожал.
– Но я… но ведь иногда допускается… замкнутый мужской коллектив… четвертые сутки пылают станицы, а мы без баб… одни старухи вокруг… простительно уестествить на безрыбье…
– Допускается? Вот вы и допустили до себя шпиона!
Капитан опустился на стул и обхватил голову руками.
– Что делать, что делать? – забормотал он в отчаянии. – Он в курсе диспозиций и дислокаций… Нарочного ко мне! трубить отступление… Сейчас они будут здесь.
Натуралы в спешном порядке покинули село, предварительно расстреляв лазутчика голубых на гумне. Капитан, седлая коня, корил себя за полупрезрительное отношение к особистским плакатам и агиткам. Классическое внедрение! об этом написано во всех учебниках, на первой странице, в предисловии… А он утратил бдительность. К вечеру голубые займут село – попробуй потом их выкури…
Селение осиротело.
Когда наступили сумерки, из ближайшего леса с гиканьем и свистом вылетели брички, подводы и тачанки. Бисексуалы, фроттажисты, вуайеристы и зоофилы потирали руки и пускали слюни в ожидании легкой наживы. В ужасе завыли собаки, загоготали гуси. Некрофилы, сидевшие на подводах свесивши ноги, восторженно указывали пальцами на мертвых с косами, стоявших вдоль дороги. Пользуясь междувластием, в село вступала банда зеленых под управлением атамана Страпона в звании батьки-ангела.
Флаг
Рогова начинало тошнить, а у Макарова открылось носовое кровотечение.
Рогов покосился на счетчик Гейгера:
– Уже половину взяли. Надо поторапливаться.
Макаров шел по колено в зловонной жиже, зажимая пальцами нос. Он прогнусавил в ответ:
– Ничего. Спускаться – не подниматься…
Высотное здание, залитое бетоном с первого до последнего этажа, вздымалось перед ними, переходя – повинуясь монументальному замыслу архитектора – в остроконечную стелу, конечный пункт их путешествия.
Далекий репродуктор рассказывал:
– Прошло уже сорок лет с того рокового дня, когда оператор котельной Хударгалиев повернул вентиль и вызвал величайший техногенный катаклизм в новейшей истории. Лаборатория радиоизотопного исследования фекалий, расположившаяся на берегу этого живописного водохранилища, взорвалась вместе с канализационным коллектором. Гордость современного зодчества умерла, в ее недрах остановился производственный цикл… Критическая масса, достигнутая за считанные секунды…
Макаров и Рогов уже добрались до стен бывшей лаборатории и заколотили в стену первые костыли. Макаров истекал кровью, а Рогова рвало.
Они уже почти не слышали репродуктор, а то продолжал объяснять:
– Подвиг отцов по сложившейся ежегодной традиции повторяют юные верхолазы, выпускники Университета ДОСААФ…
Рокотал и нарезал круги вертолет.
С Макарова и Рогова капало, они карабкались из последних сил. Им было очень тяжело в просвинцованных фартуках. Счетчик горестно завывал.
– Последние метры.. последние дюймы… И вот уже свежий флаг развевается над побежденной стихией!
Макаров и Рогов, разорвав старое полотнище пополам, обмотались им поверх фартуков и победоносно махали руками высоким гостям и случайным прохожим.
Четырехгранник (приквел и сиквел для «Одиссеи» Кубрика)
Экспедиция, имевшая целью насаждение Космического Разума, близилась к завершению. Уже во многих областях юной Земли торчали индукторы – высокие, непроницаемо черные столбы-четырехгранники, которые зудели в неуловимом диапазоне и собирали вокруг себя заинтересованных обезьян. Напитавшись жужжанием и облизавши столбы, обезьяны располагались к рациональному мышлению, подбирали палки и упоенно ими орудовали.
На последнем континенте пришлось задержаться.
Местное племя продемонстрировало полное равнодушие к обелиску, который Миссионер-Навигатор и Биолог-Контактер вонзили в чистое поле.
– Не знаю, что и делать, – в отчаянии пробулькал Биолог после недели безуспешных трудов. – Апогей перигелия переходит в зенит, и мы рискуем никогда не увидеть родную звезду.
Миссионер огорченно втягивал и вытягивал уроподии, угрюмо созерцая непрошибаемое стадо.
– Попробуем повысить частоту, – предложил он неуверенно.
Он сомневался не напрасно: частоту жужжания повысили, но положение не изменилось. Ее понизили, но и это не помогло.
Времени оставалось в обрез. Обезьяны похаживали вокруг столба, почесывались, вылавливали друг у дружки блох, плодились и размножались, бездумно свергали и назначали вожаков.
Тогда Биолог решился на отчаянный шаг. Переливаясь и хлюпая, он вскарабкался на верхушку индуктора и привязал туда хромовые сапоги.
– Получается! Получается! – закричал он возбужденно, любуясь жадным огнем, загоревшимся в глазах приматов.
…Улетели вовремя, когда зенит перигелия перешел в апогей. Местное население штурмовало четерехгранник и не обратило внимания на их отлет.
– Главное – не сапоги, – объяснял Биолог Миссионеру долгими и страстными межзвездными вечерами. – Намечается очень самобытная цивилизация. Сапоги им быстро наскучили. Главное было намазать столб маслом…
Шествие
– Почему вы тут идете?
– Я шествую.
– Зачем?
– Чтобы привлечь внимание к моим проблемам.
– К каким проблемам?
– К проблемам, которые возникнут из-за того, что я шествую.
– Тогда не шествуйте!
– Не могу.
– Почему?
– Потому что я ликую.
– Из-за чего же вы ликуете?
– Из-за того, что могу шествовать.
Пень-Терминатор
В одном заплеванном дворике образовался пень, довольно художественно опаленный грозой. Местный столяр, он же рубщик и сварщик, не чуждался прекрасного и вырубил витязя: тупого, по бороду в почве, во шлеме, но очень похожего на настоящего из тех, что имеют обыкновение усеять поле мертвыми костями. Он сделал это ради искусства, на забаву детворе, которая, однако, была противоестественно равнодушна к развлекательному пню. И не хотела думать, его созерцая, о былой славе Русской Земли. Пень смотрел на мастера деревянными глазами и словно бы намекал, что явился из будущего спасти Русскую Землю от порабощения всеми, на кого вдруг найдет подобный стих.
Вопреки намерениям рубщика, живейший интерес к его детищу проявили местные подростки, которые, гуляя в лунном свете, запечатали ему уста корявым словом «ХУЙ». Изуродованный витязь торчал, гордо сомкнувши изуродованные губы, которые и без того были так себе, и даже казались теперь говорящими на осмысленном человеческом языке.
Но двумя днями позже виновных подростков нашли неподалеку, в бойлерной, изнасилованными и предварительно растоптанными.
Слухи поползли самые разные, а рубщик, недолго думая, явился к витязю и продолбил ему на месте срамного слово трухлявое дупло. И долго нашептывал, вменяя в обязанность калечить, но не убивать.
Витязь повиновался и покалечил первого же прохожего, который вздумал помочиться в его ротовое отверстие. Явившийся рубщик, который ночевал неподалеку и приходился пострадавшему, вообще-то, близким товарищем, приник к устам витязя, обретшим временное подобие языка, и разобрал нечто вроде слов о последних временах, когда он уже не сможет никому помогать, ибо появится Она.
Конец ознакомительного фрагмента.