Глава 7. Вечер того же дня. Слёзы Клоуна и Кровавый зонт
Клоуну не спалось. Да он и не пытался. В таких случаях он с радостью выполнял инструкцию доктора Хата. А она была предельно ясной:
– Если спать не хочется, то заставлять себя не надо. Надо заняться чем-нибудь таким, от чего устанет либо тело, либо глаза. Тогда и сон подберётся ласково и незаметно.
Клоун решил сделать привычный обход больницы. Ему это разрешалось. Больше всего ему хотелось навестить новую пациентку. Девушку с большими карими глазами, за привычной печалью которых зачастую хитро пряталась насквозь бесхитростная, детская улыбка. Совсем, как у них, клоунов. Или наоборот? Да… Наоборот! У клоунов за ребячьей улыбкой привычно прячется влажная паутина печали…
Клоун вспомнил свой любимый номер.
Он выглядывает из-за тяжёлых штор закулис и видит на манеже прелестное создание:
юная барышня в пышной, похожей на розовый пион юбочке и такой же шляпке, кого-то ожидает.
– Вы ждёте меня? – громко кричит клоун. И тут же в смущении прячется за штору.
– Может быть и Вас, – ангельским голоском отвечает девушка.
Клоун выбегает на манеж, неся в руках зонтик и букет цветов. Но в этот момент арена заполняется рабочими. Они скатывают ковёр и прогоняют девушку с её места. Рабочие манежа строят ей глазки, отпихивают клоуна и, наконец, один грубо взваливает несчастного клоуна на плечи и уносит прочь. Чтобы не путался под ногами.
Клоун ждёт следующего перерыва и, видя девушку, решительно направляется к ней… Откуда-то сверху вдруг льётся вода, и клоун бурно радуется. Ведь он может защитить очаровательную незнакомку от дождя! У него с собой яркий, разрисованный шариками и колокольчиками зонтик. Клоун бодро его открывает и, напевая что-то романтичное, приближается к девушке.
– Ах! – говорит та и идёт ему навстречу.
В этот момент на манеж выскакивает лошадь, и начинается номер, известный как цирковой вольтиж. Всадник, проделывающий эффектные трюки, немедленно завоёвывает внимание девушки, и, видя, что клоун пытается к ней подойти, наклоняется, подхватывает несчастного влюблённого обеими руками и бросает поперёк крупа лошади. Тот некрасиво и беспомощно болтается, девушка смеётся, показывает на него пальцем и посылает воздушные поцелуи бравому наезднику. Наконец, всадник бросает клоуна в публику, где сидят «подсадные» зрители. Те умело принимают невезучего шута в свои руки.
Девушка ловко вскакивает на скачущую лошадь. Гордый собой вольтижировщик описывает победный круг по манежу и скрывается с «добычей» через услужливо распахнутые шторы артистического выхода.
Клоун, роняя огромные слёзы, горюет так сильно, что у него нет сил перелезть через манежный барьер, и он идёт прямо по нему… Его зонтик уныло висит в руке… Остриём вниз.
И вдруг! Откуда-то подбегает ребёнок и кладёт в зонтик конфету. Тут же начинают подниматься со своих мест другие зрители и несут плачущему клоуну кто яблоко, кто шарик, кто сувенир на память. Клоун сквозь слёзы виновато улыбается. Сгибается в благодарных поклонах… И под шквал аплодисментов, с помощью зрителей, настоящих, не подсадных, одолевает барьер и покидает манеж.
Клоун вздохнул и почесал рыжим париком лысую голову. Ему хотелось, чтобы у новой девочки был такой же волшебный зонт. А он положил бы в него золотистый, пахнущий жарким солнцем апельсин. Этот фрукт источал такой счастливый и непокорный аромат, что мигом разрушал больничную унылость.
Клоун вдруг замер и прислушался. Стерильную тишину Центра нарушил какой-то звук. Что-то ехало. Или ползло. Что само по себе было странным. В двенадцать часов ночи в таком заведении, как это, где большинство пациентов вынужденно пребывали в глубоком, липком, как, запутавшаяся в волосах жвачка сне, подобного быть просто не могло. Потому что в следующую секунду Клоун узнал этот звук. На второй этаж с хрипами и ворчанием заползал старый лифт. Тот самый, на дверце которого висела табличка: «Не пользоваться! Опасно для жизни!»
Двумя прыжками Клоун пересёк вестибюль и оказался у шахты старого подъёмника. Так и есть! Кто-то в одежде католического священника, с зонтом в руке, неприязненно смотрел на замершего у решётки шахты Клоуна.
– Ты кто? – тихо спросил тот, не дожидаясь остановки кабины.
Незнакомец молчал и пытался спрятать зонт. Он шустро убрал его за спину. Кончик зонта жалобно царапнул о металлическую стену, и нежданный гость быстро выдернул руку из-за спины и суматошно стал подпихивать длинный старомодный зонт под то, что выглядело полами сутаны.
– Пытаешься выглядеть больничным шутом? – неестественно мягко спросил ночной визитёр.
– Допустим… А ты стараешься выдать себя за священника?
– А я и есть священник. Смиренный служитель церкви.
– Это ты-то?! Священник?! У меня сейчас нос отвалится от твоего гнусного запаха! Ты пахнешь дьявольским зловонием распутства…
Незнакомец вздрогнул всем телом, попытался взглянуть на клоуна, но не смог. Чёрные зрачки пустились в бесовскую пляску панического ужаса.
– Что за ужасные вещи ты говоришь, сын мой? – голос полночного гостя дрожал и звучал с фальшивой, тонко продуманной приторностью. – Я пришёл, чтобы осенить благодатью отца нашего небесного одну заблудшую душу… Я смиренно выполняю свою миссию…
– И кто же тебя на неё благословил? Кто стопы направил в наши унылые стены?
Клоун напялил на лицо глупейшую улыбку, от чего его красный рот подпрыгнул к носу и хищно растянулся к ушам, и сделал шаг навстречу чёрной сутане. Посетитель поспешно отскочил назад. От клоуна не укрылся быстрый жест незнакомца: тот порывисто сжал ручку зонта, который он спрятал под сутану. Движение было настолько безотчётным, что отдавало смертельным страхом быть пойманным и разоблачённым.
– Ты принёс заблудшей душе волшебный зонт? Для ловли солнечных брызг?
Лицо над чёрным католическим воротником напряглось, силясь сменить выражение угрюмого страха на благодушие трепетной души.
– Зонт мой. Я ловлю в него слишком горделивые души. Тут главное – не промахнуться. Гордыня ум грешника так далеко возносит, такой жаркой кровью сердце наполняет, что он уже и любить никого не может. И прощать у него не получается. А простить и с обидчиком примириться – это же главная христианская добродетель. Я тебе больше скажу, сын мой…
– Нет, не скажешь! – клоун сделал ещё один шаг к говорящему, и тот в испуге отскочил, упершись спиной в дверь лифта. – Ты сейчас мудрствовал… Как по писанному говорил. Что твой дьявол… Тот всегда говорит заумно. Витиевато… Потому что у самого ум тонкий и острый, как нож брадобрея. Всякую щетину непокорности под корень режет, а потом обритого под свою опёку берёт. Куда легче смиренными душами править! Вам, служителям церкви, это хорошо известно!
Сутана задрожала всеми складками. Незваный посетитель ослабил хватку, и зонт стал выползать наружу.
– Откуда у тебя такие злые мысли, шут?
– Оттуда… Из католического интерната, куда меня мамаша в девять лет сдала.
Чёрная фигура как будто посерела. Мертвенно бледное лицо превратилась в карнавальную маску страха.
– А в каком интернате ты пребывал? – холодные губы священника с трудом подчинялись рту. Незнакомец слова не выговаривал, а с натугой выталкивал из пересохшего горла.
– А тебе какое дело? Ты-то чего так испугался! Того и гляди, от страха лужу под себя надуешь! Небось, вспомнил все свои грешки? Как мальчишек невинных гаденьким взглядом облизывал? Да на беседы о прощении в свой кабинет зазывал? Вас хлебом не корми… Дай волю, так научите любое зло прощать… Да ещё каяться… Не обидчика, нет! А того, кому кротости не хватило обиду и боль с покорностью принять. Я и сам…
Громкий звук удара прервал Клоуна. Он удивлённо огляделся. Незнакомца не было. А прямо перед ним лежал большой зонт. Со странно заточенной металлической макушкой над ярко-красным полотнищем купола.
В следующую секунду Клоун вспомнил недобрую дрессировщицу из школы, которая пыталась проникнуть к нему в палату при помощи почти такого же зонта. В тот раз он вовремя заметил зонтичную макушку в стене и вызвал врача.
Сейчас же он с ужасом и страхом смотрел на кроваво-красное пятно на полу и не понимал, куда исчезла чёрная фигура его владельца…
Снизу донёсся ржавый скрип открывающейся двери лифта. Затем звук убегающих ног.
– Доктор! На помощь! Ловите дьявола!
Клоун кричал, плакал, с отвращением пинал ногами зонт. В таком состоянии и застали его санитары и прибывший вслед за ними доктор Хат. Врач заглянул в испуганную, но ясную голубизну глаз пациента и твёрдо его обнял.
– Мы сейчас спрячемся от дьявола в секретной комнате, и Вы мне всё расскажете. А кричать не надо. Всех больных разбудим.
Как бы в ответ на его слова больничный коридор отозвался глухим топотом чьих-то быстрых ног.
– Что случилось? Клоуну плохо?
К ним подбегала Лия. Чёрные глаза смотрели на группу не со страхом, а сочувствием и нескрываемым, почти детским любопытством.
– Он приходил за ней! Я знаю! За ней!
Клоун тыкал пальцем в сторону девушки и испуганно повторял:
– Я знаю, знаю! И зонт у него злой! Кровавый! На нас зонты сейчас охотятся…
Клоуна увели. Лия смотрела на распластанный кроваво-красный кусок материи, ощерившейся спицами и слишком длинным наконечником причудливой формы.
– Я где-то видела точно такой зонт! – тихо сказала она и задумалась.
– Конечно, видела!
Медсестра мягко взяла её под руку и попыталась увести в палату.
– Таких зонтов в любом супермаркете пруд пруди… Пойдём, Лия. Тебе нужен покой.
– Нет! Именно таких зонтов мало. Я хочу посмотреть, что за буквы написаны на его ручке. Пожалуйста! Ну, пожалуйста! Давайте посмотрим…
– Ладно, давай глянем.
Медсестра подняла зонт, не забыв привычным жестом натянуть на руку резиновую перчатку. Затем присмотрелась к деревянной, в форме хоккейной клюшки, массивной ручке.
– Какие-то буквы… Дер. А дальше, похоже, год:1993.
– Так ведь это год моего рождения! И зонт я этот где-то точно видела…
– Пойдём, пойдём, дорогая. Вот ляжешь в свою кроватку, успокоишься… Может, и вспомнишь что-то.
Лия дала себя увести, но спать и не думала. Она закрыла глаза и попыталась вспомнить то мгновение своей недолгой печальной жизни, когда глаз удивился яркой, как расплавленная капля полуденного солнца, ткани. К утру она точно знала, откуда взялся этот необычный предмет.