© Татьяна Мануковская, 2016
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава 1. Приговор, сумерки разума и другая реальность
Ослепительно яркий, несмотря на октябрьский день, желток Калифорнийского солнца упрямо растекался по раскалённой сковороде высохшего, скучавшего по дождю, неба. Дождь не навещал его два с половиной года. Было только девять часов утра, но машины, крыши и очень редкие пешеходы уже молили светило о пощаде. И только верные стражи Окружного Суда: Холодный Закон и Скучный Порядок не давали упрямому солнцу ни малейшего шанса согреть зал заседаний и пошутить с теми, кто там находился.
Судья – невысокая, с усталым потухшим взглядом дама – зачитывала приговор сухо и отрывисто. Но до Винсии доносились только обрывки фраз:
– Направить ученицу двенадцатого…
– «Розового Заката»
– Ламентия Суавес будет находиться…
Два крепких мужчины быстро подошли к Ламентии. Её испуганные глаза заметались по залу. Зал затих. Взгляд девушки нашёл того, кого искал, и стал по-детски жалобным и обиженным:
– А как же наш приговор? Меня уводят… А ты молчишь…
Дверь за ней закрылась.
Винсия плакала. Тихо и беззвучно. В ней плакало всё: сжавшиеся в комок мускулы, ставшее маленьким сердце, бесполезные, в своей беспомощности удержать, руки. Яркие зелёные глаза как будто провалились так глубоко в глазницы, что она чувствовала их затылком. И там, где она их чувствовала, было особенно больно.
В следующую минуту тихо открылась входная дверь. На пороге комнаты заседаний стояла тоненькая девушка. Из-под неяркого мусульманского платка на Винсию смотрели тёплые, всё понимающие, всех прощающие, терпеливо любящие глаза Саният.
– Я опоздала?! – выдохнула она с такой печалью, что немногочисленная публика в зале замерла. Все склонили головы и отвели глаза. Только Винсия бросилась к подруге, на ходу заметив, что вслед на Саният в зал мягко, но с удивительным достоинством, вошла её мама.
– Слушай, – жарко и горячечно зашептала Винсия. – Я прямо чувствую, что Ламентия докопалась до какой-то тайны. Она что-то скрывала в последнее время. И эти её ночные исчезновения…
– Я тоже об этом думаю, – поддержала подругу Саният. – Эта тайна, мне кажется, как-то связана с её братом.
– Он – страшно неприятный человек.
– А мне он иногда кажется просто страшным, – не согласилась Саният с Винсией.
– Так и я о том же. И ноги у этой тайны растут из Мексики. Я в этом почти уверена.
– А ещё это как-то связано с отцом Ламентии. Не зря же и мать, и брат сделали всё, чтобы она не узнала, кто он.
– А вдруг Ламентия на банду какую-нибудь вышла?! Или на настоящую мафию! Она ведь рискованная. Да ещё все эти любовные неудачи. От безнадёжности люди иногда…
– Либо подвиги, либо глупости совершают, – поспешила закончить разговор Саният, видя, как к ним уверенной походкой приближается её мама.
Она щедро обняла девочек, ласково, но уверенно повторяя:
– Чшшш… Чшшш… Всё обойдётся. Верьте мне. Мы ведь вместе, да? А, значит, мы всё решим. А сейчас пойдёмте. Я вас отвезу к нам домой. Отдохнём и обдумаем, что можно сделать.
Когда я «влетела» в приёмную здания суда, из зала заседаний уже выходили последние присутствовавшие. Я поискала глазами Винсию. Её нигде не было. Не было и третьей закадычной подружки – Саният. А про Ламентию я всё поняла, увидев отъезжающую от здания суда служебную, с решётчатыми окнами машину.
Я стояла, опустив плечи. Вот так стоять и страдать, может, и было уместно, но помочь это не могло никому. Не сейчас.
Бывают такие моменты в нашей жизни, с которыми надо тихо и мудро смириться. Смирение уменьшает, а иногда и побеждает сопротивление. И когда сопротивление тает в волне кротости и принятия, на его место тихо и решительно просачивается мудрость. А вместе с ней к нам приходят понимание и верное решение.
Все эти мысли пронеслись в моей голове за секунду.
В следующее мгновение я была в своей машине. Меня ожидал напряжённый рабочий день. Опять новая школа, новые коллеги, новые ученики. Я не могла себе позволить затащить старые проблемы в эту новую «реальность». Тем более, что она, эта реальность, обещала быть из разряда «невообразимых» и даже «фантастических».
Так, во всяком случае, мне было сказано в отделе образования. Когда я вошла в кабинет начальницы, она, поздоровавшись, отвела глаза в сторону.
– Миссис Ти! Мы хотим попросить Вас вести Новейшую Историю в школе Золотой Рощи.
– В каком классе?
– В одиннадцатом. Но хочу Вас предупредить: ничему не удивляйтесь. Там вы можете столкнуться… Как бы помягче выразиться… С другой реальностью… С фантастическими героями и… Дама замолчала и даже слегка покраснела.
– А если удивлюсь? Я же всё-таки человек. Да, притом, из России. У меня обычно всё на лице написано. Видимо, практики по политкорректности не хватает.
– А мне говорили, что Вы – профессионал, – разочарованно протянула начальница.
– Спасибо, конечно, на добром слове. Но, наверное, те, кто меня рекомендовал, преувеличили.
– Но смогли же Вы научить читать по-английски мексиканских детей! Да ещё и на матрацах не разрешили им валяться. Мы все были приятно удивлены.
– Может быть, у меня единичный взрыв педагогической фантазии тогда случился! А в этот раз Вы же не просите меня применить нестандартные методы обучения. Вы просите не удивляться.
– Не набивайте себе цену, миссис Ти! Вы, как никто, прекрасно знаете, что такое «непробиваемый учительский апломб». Вот и спрячьте за ним свои эмоции!
– Хорошо. Предположим, эмоции похоронила. Ненужные. А преподавать в этом классе получится? Я потому спрашиваю, что чувствую здесь какой-то подвох. Вы что-то не договариваете. Какой-то секрет храните за своим профессиональным апломбом.
– И откуда такие выводы?
– Да всё очень просто. Если бы вам был нужен просто ничему не удивляющийся преподаватель, вы бы пригласили американца или американку. В жизни не видела более «без – эмоциональных» и правильно запрограммированных учителей. Но вам зачем-то потребовалась русская голова и русская академическая школа.
– Всего я Вам объяснить не могу, да и не собираюсь. А учить и заинтересовать детей в этом классе действительно очень желательно.
– Ну а если не получится заинтересовать их историей? Да ещё в моём изложении?
– Примените инновационные методики. Рассказывайте, что угодно, лишь бы было интересно. Только не идите у них на поводу.
– И всё-таки, почему я? У вас столько опытных преподавателей американцев. А я человек другой культуры, другой ментальности. Да у меня и «психотип» (не в том смысле, что я типа «псих», а в смысле психологических подходов к учащимся) другой.
– Так вот именно поэтому директор школы, миссис Вия, попросила назначить в этот класс Вас, миссис Ти. Во-первых, она из Латвии и верит в российскую методику обучения. Во-вторых, в этом классе учатся её дети (в этом месте начальница покраснела, опять опустила глаза и откашлялась). Её не совсем простые дети…
Вернее, её совсем непростые дети… Вернее…
Тут начальница промыла свою словесную шелуху стаканом воды, твёрдо на меня посмотрела и скомандовала:
– Приступайте завтра! Проблемы будем решать по мере поступления. Но лучше бы, чтобы их не было.
И она подтолкнула меня к двери, чтобы я не успела открыть рот.
Вот в эту Золотую Рощу я сейчас и направлялась. Одна мысль меня согревала: Хорошо, что это школа Рощи. Всё-таки не Чаща. Из Чащи можно и не выбраться. А в Роще всегда можно найти лучик света и солнечную полянку.
Шёл третий год моего пребывания в Калифорнии. Я была уверена, что каждый год должен бы считаться за два. Как для тех, кто работает в России на Севере.
Одно вождение выматывало так, как ни один самый пакостливый «Вовочка с последней парты» не исхитрился бы этого сделать. Конечно, это была моя проблема, но проще от этого она не становилась. Каждый раз, беря себя в руки в тот момент, когда руки брались за руль машины, я почти с нежностью вспоминала наши потрёпанные российские автобусы, лениво ползущие трамваи и даже бесшабашные уродливые маршрутки. В тех местах золотого штата, где я жила и работала, ничего из перечисленного просто не было. Была, зато, очень меткая поговорка: «You drive or you die». Либо води машину, либо помирай. Конечно, когда до ближайшей булочной – не меньше двадцати километров, а большинство дорог не манили пройтись по их тротуарам потому, что их, то есть тротуаров, просто не было, о «свободе выбора» транспортного средства и не мечталось. Демократии было много. Выбора – мало.
Я научилась совмещать обе части поговорки, выкинув из неё союз «либо», и заменив его на «и». Я водила машину и каждый раз чуть-чуть умирала от страха и напряжения.
Да и « культурный шок» был всегда со мной. А, может, это я была с ним. Но мы жили и работали вместе.
Занятая этими размышлениями, я и не заметила, как подъехала к школьной ограде и стала вспоминать свою встречу с директрисой Вией.
Я вошла в её кабинет, набросив на рот дежурную улыбку и размягчив все вредные и непокорные мысли, которые обычно набрасываются на меня перед встречей с начальством. Иначе говоря, я вошла этакой счастливой овечкой, отключив механизм критического мышления. То, что его надо выключать перед всеми «рабочими интервью», я поняла далеко не сразу. И первые двенадцать из них я с треском провалила.
Но стоило мне начать работу и в начале каждого семестра подписывать инструкцию, где языком для «простейших» перечислялось, что мне надо делать, что можно и что нельзя, – как я поняла все свои ошибки на собеседованиях. Потому что каждая инструкция заканчивалась фразой: «Развитие критического мышления у школьников запрещается».
– Господи, да как же легко, оказывается, научить всех граждан чувствовать себя счастливыми, – в великом озарении подумала я. И с тех пор тренировалась ежедневно: включаю критический взгляд, выключаю. Включаю, выключаю.
Естественно, перед тем, как предстать перед боссами, я моё «тоталитарно критическое (как у большинства русских) мышление» «вырубала» как свет за неуплату. Сумерки разума делали меня гораздо сговорчивей.
Каково же было моё потрясение, когда директриса Вия встретила меня словами:
– Надеюсь, миссис Ти, Вы не разучились развивать критическое мышление у своих учащихся? И питаю надежду, что Вы не растеряли способности вовлекать студентов в групповые дискуссии и поиски альтернативных ответов.
Высокая белокурая дама сказала всё это на ломанном русско-латышском языке. Сказала уверенно и твёрдо. Но, взглянув ей прямо в глаза, я замерла от неловкости.
Большие голубые глаза не могли спрятать глубокую печаль ни за напускной холодностью, ни, за напускным же, безразличием.
Миссис Вия, между тем, продолжила, но очень кратко.
– Вы будете вести Историю в одиннадцатом классе. Новейший, послевоенный период.
Мы верим в ваше образование, доверяем методике и надеемся на взаимно – обогащающее сотрудничество.
Это говорилось уже на английском с приятным латышским акцентом.
В тот раз я отказалась от предложенной должности. По ряду причин: школа была очень далеко от меня, я готовилась начать работу в колледже и только что записалась на курс Мировой Истории профессора Вебстера, который прибыл к нам всего на пол – года из Шотландии. Мне показалось, что я сказала «Спасибо, нет» очень твёрдо и однозначно. Но, как оказалось, моё «Нет» означало «Нет» только для меня. Пришлось смириться.
Встряхнув все эти мысли в нужном отделе головы, я их отключила, включила «Позитивный настрой» и «Я сделаю это!» и направилась в кампус. Я быстро нашла кабинет истории, встала за дверью и прислушалась. То, что я могла уловить правым ухом, меня насторожило. Когда, загнув оба уха в форме локаторов, я буквально прилипла к двери и прислушалась получше, я испугалась. То, что я слышала, не было ни криками, ни громкими ударами. Всё было намного хуже.