Независимость
Нет, нет, да я и задумываюсь над тем, как же в действительности происходило восстановление нашей независимости? Я не претендую на роль аналитического историка, но, поскольку волей судеб я оказался в самом эпицентре происходящего, мне позволительно иметь свой взгляд на это.
Прежде всего, никогда не стоит забывать о чрезвычайно сложном переплетении причин и следствий, при этом все шло в своем определенном порядке и последовательности.
Нужно отдать должное первому и (о, судьба!) последнему президенту СССР М. С. Горбачеву, ведь именно с его приходом к власти стали реальными гласность и свобода печати, благодаря чему все мы узнали такое, о чем до этого и шепотом нельзя было произносить. Плотина прорвалась, и бурный поток перемен уже трудно было сдержать и самому М. С. Горбачеву. К тому же все негативное, все абсурдное, все противное человеку, что копилось в течение 70 лет (у нас в Латвии почти 50 лет) господства большевистского режима, гласность ярко высветила, доведя до критической точки.
Однако я убежден, что М. С. Горбачев совсем не рассчитывал на такие последствия. Он хотел лишь обновить тот же самый, старый но, на его взгляд, подходящий Советский Союз, с прочным фундаментом, нужно только дать дорогу свободной творческой энергии. Так и случилось: энергию он точно освободил. Но прежде всего вскоре стали очевидными процессы с необратимой центробежной силой, подчас даже весьма неожиданные, например, Белоруссия приобрела независимость, о которой вовсе и не помышляла.
Латвия, по-моему, использовала единственный, уникальный шанс, который она получила в этом процессе дезинтеграции. И за эту возможность нам надо сказать спасибо, как это не парадоксально звучит, московским путчистам образца августа 1991 года, личностям, безусловно, трагикомическим, над чьим чрезвычайно слабо организованным, в этаком комсомольском стиле, переворотом общественность издевалась еще долго. Действительно, реальный исторический процесс благодаря им стал необратимым. Впрочем, как мы знаем, история новейшего времени весьма и весьма парадоксальна. Помню, что еще за два года до падения берлинской стены известный лис американской политики Генри Киссинджер высказывался, что, если и есть что-то стабильное и долговечное, так это реальное существование двух Германий. Между прочим, когда, будучи в Америке, я задал ему вопрос на эту тему, г-н Киссинджер ловко уклонился от ответа. Однако объединение Германии состоялось, народы Советского Союза узнали то, что должны были узнать: репрессивные структуры насквозь прогнили и не были больше в силах агрессивно воздействовать на все общество. Прежние страхи, разумеется, сидели в спинном мозгу, но ни о какого рода репрессиях уже не могло быть и речи.
В случае с Прибалтикой роль международной поддержки была неоспорима. Идея независимости Балтийских стран de jure жила все послевоенные годы. Это облегчило России сделать шаг по признанию независимости, к тому же в самой России в то время уже в полную мощь пробудились силы национального самосознания, хотя часто для нас, балтийских народов, они выглядят совсем в неприятном и неприемлемом виде. За национальное возрождение русского народа выступал также Б. Н. Ельцин. Можно сказать, что если заслуги М. С. Горбачева в возрождении независимых Балтийских государств не осознаны, то участие Б. Н. Ельцина, конечно же, вполне определенное и целенаправленное. Декреты, подписанные им, о признании независимости Балтийских государств были в какой-то степени и широким жестом русского барина, как мне кажется.
Ситуация внезапно обрушившейся на нас независимости, несомненно, выпустила на волю, как джин из бутылки, лавину спонтанности и необдуманности. Вспоминаю, как министр сельского хозяйства Д. Гегерс с очень серьезным видом декларировал (и действительно сам верил в это, впрочем, как и многие в тот момент!), что теперь нам больше не понадобится никакое планирование. В сущности мы все в то время были сами с усами и довольно туманно представляли себе, что же такое рыночная экономика. Что-то об этом знал Янис Аболтиньш, но фактически он был политиком левой ориентации. В эйфории независимости мы поначалу по-настоящему не поняли, что за это нам нужно будет дорого платить. В конце концов огромное государство, каким был СССР, может во многом функционировать, если так можно сказать, дешевле, маленькому же государству в условиях рынка нужно много усилий для подъема. Поскольку восточный менталитет для нас менее приемлем, то наши политики, понимая необходимость интеграции, теперь стали ориентироваться на противоположную сторону – на Европейский Союз. Я не помню ни одного случая, когда бы среди наших политиков возникали споры о том, что же для нас центр: Москва или Брюссель, речь могла быть только и единственно о Европе. Сегодня вообще будет весьма необдуманно и непопулярно, если политик, считающий себя серьезным политиком, осмелится открыто сказать «нет» Европейскому Союзу. Конечно, всегда есть почва для сомнений, например, говорить о скрытых угрозах и о готовящемся реванше со стороны России и т. п. С другой стороны, есть и политики правого направления, время от времени выражающие желание к самоизоляции, в которой мы в большой мере находились до второй мировой войны, но это уже совсем несерьезно. Я глубоко убежден, что прежде всего нам нужно суметь объединиться в Балтии, создать единое балтийское экономическое пространство со всеми его рычагами, и в этом наша опора.
После августовского путча очевидной стала необходимость изменить структуру правительства. Предварительно были созданы многие департаменты (они были в непосредственном подчинении Совета министров) со статусом юридических лиц. Такими были Департамент внешнеэкономических связей, Департамент муниципального хозяйства, Департамент таможенного контроля. Было также несколько самостоятельных министерств: Министерство морского флота, Министерство транспорта, Министерство связи, Министерство социального обеспечения, Министерство здравоохранения. Прежде всего было принято решение об уменьшении числа управленческих учреждений. Решили ликвидировать и департаменты, фактически присоединить их как подчиненные структуры к соответствующим министерствам. Поскольку Департамент внешнеэкономических связей ведал валютными делами, решили отчасти его передать Министерству финансов. Выдачу лицензий и регулирование торговли (так тогда регламентировалась внешнеэкономическая деятельность) переподчинили Министерству государственных ресурсов, которым руководил Эдгар Заусаев. Это решение было разумным. И. Годманис вызвал меня к себе (кстати в разговоре принимал участие также зампреда СМ Арнис Калниньш) и сообщил, что принято решение о ликвидации нашего департамента. Мне предложили два варианта: стать заместителем Э. Заусаева или же заместителем министра иностранных дел Яниса Юрканса по экономическим вопросам. Я выбрал второе, любопытно, что мне и моим сотрудникам даже не пришлось менять своего местонахождения, ибо в помещении Министерства иностранных дел в Старой Риге (там теперь размещается посольство Дании) для нас не было места, помещений там едва хватало самому Я. Юркансу, канцелярии и Консульскому департаменту. А мой коллега Зивертс пошел работать к Э. Заусаеву. Следует отметить, что этот переходный период тянулся довольно долго (с ноября 1991 г. до конца января 1992 г.). Мы же в свою очередь продолжали ремонт помещений, совершенствовали компьютерную сеть. В январе 1992 года, когда распоряжением Совета министров департамент был ликвидирован, у нас уже все было готово для работы в новом качестве в Министерстве иностранных дел, причем в абсолютно иных, неведомых нам условиях государственной независимости.