Баррикады
Новый 1991-й год Департамент внешнеэкономических связей встречал в полуотремонтированных помещениях. И вот грянули январские события в Вильнюсе, и в Риге начали строить баррикады. Мы вынесли из своих рабочих помещений все документы, не говоря уже о наличных деньгах, спрятали компьютерную технику, сколько ее на тот момент у нас вообще было, т. е. готовились работать в условиях подполья. Во все окна были вставлены сетки, по кабинетам разгуливал патруль, в углах стояли бутылки с «коктейлем Молотова».
Не стыжусь этого: я чувствовал себя действительно гордым, что работаю в здании, которое охраняют так много людей: ежедневно, идя на работу, я должен был проходить сквозь заслон из машин, не раз показывать документы. Сам я, правда, по ночам не дежурил, поскольку считал, что я должен ответственно выполнять собственную работу. Но, когда выдавалось хоть немного свободного времени, то я отправлялся на улицы, где дежурила охрана баррикад, ходил и на Домскую площадь. И неопровержимо одно, что, хотя я непосредственно и не принимал участия в организации защиты Риги, это особенные воспоминания о январе 1991 года, думаю, как и у всех, кем бы мы в то время ни были.
Как сейчас помню: вечером 20 января моя дочь Агнесса отмечала свои именины (они у нее были на следующий день). В Ригу приехал мой коллега г-н Мехис Пильв – директор Департамента внешнеэкономических связей Эстонии. В восемь вечера у нас с ним был назначен ужин в ресторане гостиницы «Ридзене», которая в то время была главным местом представительства Верховного Совета, поскольку ничего иного подходящего тогда еще и не было, если не считать бар Jever. В том же самом зале, где мы ужинали, были не раз упоминавшийся мною бизнесмен Марк Вудлингер с женой. Поев, я по привычке со вкусом закурил сигару. Вдруг раздался непонятный треск, в зале погас свет, тогда же и опознали мы характерные звуки стреляющего автоматического оружия. Сидящие в зале реагировали на это по-разному. Например, супруги Вудлингер оказались под столом и уселись спиной к стене. Я, чувствуя себя бравурно (глупец!), не мог сидеть на месте и вышел на балкон посмотреть, что происходит. Я увидел, как два омоновца, прислонясь спиной к колонне, стреляли по окнам Министерства внутренних дел.
Я знал, что в этот момент в банкетном зале А. Горбуновс обедает с находящимся в Риге с официальным визитом руководителем польского сейма. Там же среди присутствовавших были Имант Даудиш, Сандра Калниете и др. А на первом этаже (там находится баня) ужинали Раймонд Паулс и Лайма Вайкуле. Когда началась стрельба, А. Горбунова увели в один из номеров гостиницы. Руководитель польского сейма отказался прятаться и остался на «поле битвы» до конца. Вообще паника была весьма умеренной; так, Майра Мора плакала, потому что у нее в гардеробе осталась шуба (чуть позже я принес ей эту шубу). Но вдруг началась стрельба уже в вестибюле гостиницы – треск стал сразу совсем иным. Вошло несколько омоновцев, они дали бесцельную автоматную очередь по балконам внутреннего атриума. Им ответили два чекиста, которые охраняли высокого польского гостя. Надо сказать, что, к счастью, с обеих сторон не было никаких попаданий. Омоновцы, очевидно, ответного огня не заметили, потому что через минуту вышли вон и продолжали стрелять по Министерству внутренних дел; сверху из окон мы видели, как они бегут за углы здания. В том, что стрельба была двусторонней, я полностью уверен, потому что на стеклах, которые потом были заменены, отверстия от пуль были с обеих сторон.
Пару раз я позвонил из гостиницы И. Годманису, он сказал, что все мобилизованы и все организовано, но пока еще не все ясно. В гостинице был также г-н Ларс Фреден – консул рижского отделения генерального консульства Швеции в Ленинграде. Мы взяли шампанское, как-то истерично выпили, помню также, что в какой-то момент от волнения у меня на шее повисла одна из официанток. Вообще каким-то странным образом мы больше околачивались на кухне, куда то и дело заходили и уходили люди. Кто-то принес известие, что ранен кинооператор Андрис Слапиньш. В какой-то момент я разговаривал с Сандрой Калниете, потом, поскольку стрельба стихла, решил, что надо пойти в Совет министров, и пошел.
Зашел к И. Годманису. Там шли переговоры относительно того, что же делать. Свою точку зрения отстаивали приехавшие из сельских районов преданные Народному Фронту милиционеры. Они считали, что совершенно непростительно спокойно наблюдать, как было захвачено Министерство внутренних дел (кстати министр Алоиз Вазнис именно в тот день уехал в Москву для каких-то переговоров с Борисом Пуго). Эти милиционеры требовали принять решение о наступлении. Надо сказать, что в здании МВД продолжал находиться заместитель министра внутренних дел Зенон Индриковс, и, как это выяснилось позднее, в чрезвычайно сложной ситуации он вел себя с большим достоинством. Все-таки победил здравый смысл, что идти в контрнаступление нельзя, что нужно действовать как раз наоборот: спрятать наши (защитников Совета министров) автоматы. У милиционеров было отобрано оружие и спрятано в подвале. Сегодня такие действия, разумеется, можно оценивать по-разному. Но, как выяснилось позднее, в тот день советская армия была готова захватить власть, армия только ждала, когда начнется хоть какое-нибудь вооруженное сопротивление, чтобы под предлогом защиты гражданского населения выступить. Командующий военным округом Ф. Кузьмин позвонил И. Годманису и потребовал санкций именно для таких действий. И. Годманис его требование отверг, одновременно запретив также и нашим организовывать наступление. Я считаю, что это было несомненно мудрое решение. Впрочем, и тогда были, и до сих пор есть те, кто упрекают И. Годманиса в малодушии. Но, если бы в тот раз не проявилось это «малодушие», трудно сказать, чем бы все это кончилось. В любом случае жертв было бы намного больше.
Моя непосредственная работа в те январские дни была связана с одним чрезвычайно важным для Латвии вопросом. Как известно, 2 января 1991 года по приказу А. Рубикса бойцы ОМОН заняли Дом печати. В тот же день меня вызвал И. Годманис и сказал, что правительству надо найти альтернативную возможность издания газет. Арвил Ашераденс (ныне председатель А/О «Диена») знал одного предпринимателя в Швеции, который мог поставить подержанное типографское оборудование. И. Годманис распорядился, чтобы я немедленно отправился в Швецию организовать там покупку печатной машины. Мы ориентировались на счета внешнеторгового объединения «Интерлатвия», на которых у правительства имелось три миллиона долларов. Вечером я улетел в Швецию, тогда уже были прямые рейсы из Риги в Стокгольм. Вылетая из Риги, я заметил, что на летное поле садится несколько военных транспортных самолетов. Подумал, что, наверное, это – десант. В Стокгольме мы остановились у бывшей жены социал-демократа Вилниса Залькална. На следующий день встретились с предпринимателем, которого нам рекомендовал А. Ашераденс, договорились о покупке за полмиллиона долларов подержанного типографского оборудования Solna. Я выписал счет, позвонил в Ригу, в «Интерлатвию», и отдал им распоряжение оплатить этот счет из брюссельских денег, чтобы как можно быстрее это оборудование могло быть доставлено в Ригу. В ответ мне было сказано, что, к сожалению, деньги сразу нельзя перечислить, что для этого нужно по крайней мере несколько недель. На мой вопрос, почему, я получил ответ, что деньги заблокированы. Это было для меня новостью, тогда я еще не знал, что существует такая система, когда деньги на какое-то время блокируются, чтобы на этом можно было бы заработать проценты, т. е. на деньгах правительства «Интерлатвия» зарабатывала себе: в конце концов 5% от 3 миллионов – это довольно приличные деньги. У меня зародились подозрения по поводу действий «Интерлатвии» с правительственными валютными счетами.
По возвращении я начал выяснять, и, оказалось, что денег латвийского правительства на том счету, на котором они должны быть, вообще нет, они одолжены каким-то фирмам под поручительство, собственноручно подписанное И. Цинкусом. Вот это то и послужило причиной отставки И. Цинкуса. Однако никакого криминала ему предъявить не могли, фактически, и следствие-то не велось. После этого случая я посоветовал И. Годманису как можно скорее эти три миллиона перенять. Я поехал в Брюссель, где мы открыли специальный правительственный счет. Разумеется, все это было тогда государственной тайной. Деньги с этого счета можно было снять только тогда, когда были параллельно две подписи – И. Годманиса и моя. Полмиллиона из этих денег были уже истрачены для покупки типографского оборудования. На заседании правительства обсуждалось, как его транспортировать. Министру рыбного хозяйства Гунару Заксу было дано распоряжение подготовить судно для этого, что служило только маскировкой против возможных диверсий со стороны Москвы. В действительности же оборудование доставили паромом в Таллинн, а затем в контейнерах в Ригу. Не исключаю, что еще активно действовавший в то время КГБ только усмехнулся на эти наши хитрости, ну и пусть. Как известно, типографию в тот раз мы установили, и какое-то время она хорошо работала.
В связи с этой типографией есть смысл вспомнить один необычный эпизод с бывшим комсомольским активистом и работником ЦК КПЛ Андреем Цирулисом. Еще в 1990 году, будучи в США, он узнал, что в Индианаполисе в одной из тамошних типографий бесплатно отдают старое оборудование, остается только взять его и перевезти в Латвию. Не знаю уж, как ему удалось обвести вокруг пальца Латвийский фонд свободы, которым тогда руководил Улдис Грава, но деньги они А. Цирулису дали. Он попросил поддержки у правительства, чтобы перевезти оборудование. Мне было поручено подготовить заключение об этом проекте. Я собрал материал и изложил в заключении, что громоздкая старого образца машина из Индианаполиса предназначена для громадного объема печатных работ, а в то время в Латвии это вовсе не было предусмотрено. Но самое интересное: фирма, освобождаясь от своего монстра, прекрасно на этом зарабатывала, поскольку труд, затраченный на демонтаж и вывоз оборудования, стоил бы гораздо больше, чем можно было получить за металлолом. Исходя из моего отрицательного заключения, И. Годманис решил проект не поддерживать. Однако, как бы назло тому, что в правительстве его не поддержали, А. Цирулис все-таки сумел доставить эту груду металлолома в Латвию, и мне кажется, что она где-то до сих пор и ржавеет. Так в трубу вылетела порядочная сумма собранных с таким трудом латышскими эмигрантами денег, а чувство горечи осталось.