В Министерстве иностранных дел
Насколько мне известно, в Министерстве иностранных дел Советской Латвии работало не более десяти человек. Излишне говорить, что в их «активной» деятельности не было ничего общего с иностранными делами в их общепринятом понимании. Поэтому фактически это министерство надо было создавать с нуля. Вначале там было 20—30 сотрудников, а с присоединением Департамента внешнеэкономических связей штат возрос на 35—40 человек. Было создано первое посольство в Москве, обрели новое дыхание уже действовавшие в Лондоне и Вашингтоне. Работа стала набирать свои обороты, требовалось сразу много сотрудников, а возможности подготовить их подобающем образом не было никакой. Нормальная практика в этой сфере такова: дипломат готовится на протяжении многих лет, он должен пройти все соответствующие ступени. Нам же нужны были сиюминутно и послы, и советники, и секретари всех рангов, а также атташе. Как правило, тогда мы вынуждены были поступать так: знаешь языки, три месяца поработай в министерстве, если подходишь – то за дело, вперед! Послов, естественно, подбирали более тщательно: это были или представители эмиграции, или кто-либо из известных творческих работников.
Понятно, что в самом начале никакой концепции внешней политики у Латвии не было. Но Верховный Совет ее потребовал, и мы ее создали. Мартиньш Вирсис был автором политической части, мне пришлось отвечать за экономическую. С помощью Мары Симане и Виты Терауде мы старались свою экономическую часть фундаментально аргументировать: каковы наши цели, чего хотим достичь и каким путем. Как я уже упоминал, ведь даже о таком институте, как ГАТТ, в Латвии тогда мало кто слышал. Создавая свою часть, мы невольно весьма основательно задели политическую часть М. Вирсиса, потому что она главным образом состояла из лозунгов такого типа: «Надо установить хорошие отношения с Германией, Францией» и т. д. Пришлось общими усилиями переработать всю концепцию, и в той редакции, которую получил Верховный Совет, уже была четко указана цель: вступление в ЕС.
Смею утверждать, что вообще роль Мартиньша Вирсиса во внешней политике была значительна. Он пришел в Министерство иностранных дел заместителем Я. Юрканса и оставался в этом статусе до того времени, когда мне пришлось возглавить правительство, тогда он был назначен послом в Австрию. Признаюсь, что в этом назначении или, как в подобном случае принято говорить, «ссылке», есть и моя заслуга, потому что отношения с М. Вирсисом складывались у меня не самым лучшим образом. Внешне это никак не проявлялось. Тогда, когда работали вместе – с конца 1991 года до выборов в V Сейм – между нами (а были мы на противоположных полюсах) было довольно сносное сосуществование, ибо статус у нас был одинаков, к тому же сферы нашей деятельности почти не переплетались, поскольку в моем ведении была административная сторона (покупка и ремонт посольских зданий, подготовка людей, вопросы оплаты), в его ведении – чисто внешнеполитические вопросы. Мне кажется, что у М. Вирсиса весьма своеобразный характер. По образованию он историк, и нельзя понять, то ли по своему характеру он выбрал эту профессию, то ли, напротив, профессия сформировала его характер. Для него типично то, что он не решает вопросы открыто, в дискуссиях, но исключительно в кулуарах, часто прибегая к такой, как я уверен совсем не мужской, манере общения, как нашептывание. Интересно было наблюдать, как М. Вирсис совершенно не мог спокойно высидеть все время заседаний правительства: он то и дело выходил и входил, время от времени к кому-нибудь подходил, говорил что-то ему на ухо, отходил. Признаться, было это неприглядно, хотя, возможно, и не было интриганством. С Я. Юркансом у М. Вирсиса были вполне нормальные отношения. При Г. Андрееве влияние М. Вирсиса возросло, особенно после выборов, когда я перешел на работу в Министерство государственных реформ. Кстати Г. Андреевс не принял на мое место предложенную мной кандидатуру Мартиньша Лациса, который ныне работает в посольстве Латвии в Канаде, он взял молодого, многообещающего, но, тогда еще недостаточно зрелого для этой должности Мариса Риекстыньша. Вот тогда-то министерство полностью и перешло в руки М. Вирсиса. Сразу же резко изменилась в Министерстве иностранных дел атмосфера: М. Вирсису всюду мерещились тайные дела и заговоры, активность зарубежных спецслужб, из-за чего все говорили полушепотом. Наверное, это все же что-то параноидальное. Работая в Министерстве иностранных дел, я всегда старался любой вопрос рассматривать коллегиально, а при М. Вирсисе такого больше не было. Существенные вопросы: о командировках, назначениях, поездках на учебу решались теперь не коллегиально, а за закрытой дверью того или иного кабинета. Когда я уже стал премьер-министром, мне пришлось четко ощутить скрытое противодействие. Понятно, что явное или завуалированное соперничество между министром иностранных дел и премьером имеется всегда. Я не мог особенно много времени тратить на внешнюю политику, но все-таки хотел, чтобы с моим мнением хотя бы считались. И, в конце концов, после того, как Эгил Левитс стал членом Европейского суда по правам человека, естественным было решение о назначении М. Вирсиса послом. Небезынтересен тот факт, что в последнее время с радостью для себя я не раз слышал хорошие отзывы о деятельности моего преемника Мариса Риекстиньша в должности государственного секретаря, уверен, что в этом есть своя закономерность.
Итак, мой переход в Министерство иностранных дел в общем прошел нормально. Хотя вначале Я. Юрканс воспринял его с известной настороженностью, мне казалось, даже подозрительно. Наверное, правильнее будет сказать, что между нами установилось своего рода соперничество, ибо я никогда не скрывал своего мнения, что внешняя торговля должна быть отделена от Министерства иностранных дел. Войдя в состав МИД, наш департамент в большей мере сохранил свой прежний статус, потому что то, чем мы занимались: продвигали через представительства и посольства документы, которые связаны с делами народного хозяйства, подготавливали международные договоры в экономической области и т. п. – оставалось и нашей работой сейчас. В общем-то особых проблем в совместном сотрудничестве не было. У меня сложились хорошие отношения с Сандрой Калниете, тогдашним заместителем министра, которую вскоре Я. Юрканс «съел», с ней коллегиальные отношения и обоюдные деловые симпатии за эти годы у нас развивались и сохранились до сих пор. Что же касается Я. Юрканса, то известное недоверие оставалось еще какое-то время, приблизительно полгода, хотя несомненно наши отношения простыми назвать никак нельзя: недоверие, осторожность в них переплетались со взаимной симпатией, подчас даже казалось, что Я. Юрканс пребывает в неизвестности, чего же в действительности можно от меня ожидать? Естественно, что в таких осторожных отношениях свою роль играла ревность, которая была у него еще со времени существования нашего департамента, ведь не секрет, что Министерство иностранных дел хотело взять на себя и внешнеэкономические связи, я же, будучи вроде в ранге министра и в то же самое время нет, в свою очередь считал, что наш департамент должен быть самостоятельным по части внешнеэкономических связей. Правда, этот мой статус генерального директора департамента имел свои недостатки при встречах с представителями других стран, поскольку в их глазах департамент был просто обыкновенным отделом. И никакие объяснения при этом не помогали, что де мы в прямом подчинении Совета министров, а не какого-то министерства. Тем не менее принятое правительством тогда решение я считаю правильным.
Стоит подчеркнуть, что впервые я встретил Яниса Юрканса задолго до того, как судьба свела нас в коридорах власти. Как-то я обратился за консультацией к своему учителю английского языка Улдису Аболтиню. Он то и познакомил меня с маляром, хорошо знающим английский язык, звали его Янис, он красил у него в квартире полы. Поскольку я всегда интересовался различными ремонтными работами, то мы поговорили о том, как шпаклевать пол. Во второй раз мы встретились с Я. Юркансом во время визита американских бизнесменов, организованного Норбертом Клауценом. Я тогда работал в видеоцентре, и на встречу пошел в качестве лица, интересующегося кабельным телевидением. Первое впечатление, которое производит Я. Юрканс, это то, что он чрезвычайно любезный и приятный человек, таков он вообще. Что-же касается его политических взглядов, то мне как политику умеренного центра они представляются левыми, особенно часто выражаемые им за рубежом взгляды о нарушении прав человека в Латвии. Не берусь утверждать, что субъективно по этому поводу думает сам Я. Юрканс, но ведь он – лояльный гражданин и должен понимать совершенно очевидное, что в Латвии нет никаких грубых нарушений прав человека. Но как политика я могу понять его: он работает на свой электорат и говорит с ним о том, что тот хочет слышать.
Несмотря на то что в 1990 году слышал от И. Годманиса, что Я. Юрканс не дорос до уровня министра иностранных дел, мне все-таки кажется, что со своей должностью он справлялся, он был на своем месте, во всяком случае в тогдашних условиях: и его внешний вид, и его речь были более представительными по сравнению с коллегами из Литвы и Эстонии. Хотя правда и то, что проводимые Я. Юркансом министерские совещания весьма раздражали многих их участников, тут нечему удивляться, ибо на всех этих заседаниях в основном говорил только он один. К тому же он часто придирался к некоторым сотрудникам, которые, по его мнению, работали недостаточно активно и хорошо. Вообще его администраторский стиль оставлял желать лучшего. Большие сложности были у него и с помощниками – они постоянно менялись, например, среди них были Карлис Стрейпс, Мартиньш Пертс. Допускаю, что он, возможно, сам чувствовал свою слабость как администратора, а может быть, просто понимал, что я все-таки имею уже какое-то влияние, с которым нельзя не считаться. Так или иначе, мой план создать институт государственного секретаря Я. Юрканс принял. Это стало прототипом начатого в 1993 году реструктурирования системы государственного управления: в министерстве государственный секретарь есть административный руководитель, а министр является политическим руководителем. В задачи министра входит определение политического направления деятельности руководимого им министерства. Размышлял я о реорганизации министерского управления довольно долго, даже тогда, когда плыл через океан, участвуя в знаменитой регате Колумба, я часто раздумывал об этом, делал заметки в блокноте. По возвращении в Ригу я с уже четко оформившимся представлением и методами его воплощения в жизнь принялся за эту реорганизацию.
Совет министров принял решение ввести пост государственного секретаря в статусе первого заместителя министра. Тогда же я и занял этот пост, а Мартиньш Вирсис остался просто заместителем министра, тем самым выпадая из выпестованной мною системы.
В 1992 году, когда фактически произошла вся эта реорганизация, в серьезном положении оказался Я. Юрканс. У него начались основательные разногласия с И. Годманисом, а самое главное – он не смог никак найти общего языка с Комитетом по иностранным делам Верховного Совета. Этой комиссией после того, как от руководства ею был отстранен Маврик Вульфсон, руководил тогда Индулис Берзиньш. Но у Я. Юрканса разногласия были не столько с И. Берзиньшем, сколько с другими. В результате впервые в только что восстановленном Латвийском государстве Верховный Совет пытался выразить недоверие министру, и им оказался Я. Юрканс. Парламентские дебаты были тяжелыми, но на сей раз министр остался в должности; свой портфель ему пришлось отдать позднее.
Необходимо напомнить, что в то же самое время шли острейшие споры и о латвийской оборонной доктрине. Я. Юрканс и министр экономики Я. Аболтиньш выступали против армии, как таковой, ничем это не аргументировали, просто считали, что Латвии не нужна армия (что это глупость), вполне достаточно полиции. В конце концов эта позиция и послужила причиной его последующего освобождения от должности.
Кого назначить на его место? Была предложена кандидатура Георга Андреева, известного врача, который многим в то время казался политически не яркой фигурой и человеком без амбиций. Конечно, те, кто знал его по комиссии иностранных дел Сейма и как представителя от Латвии в Парламентской ассамблее Совета Европы в Страсбурге, знали, что он очень серьезный и многообещающий политик, поэтому нет ничего удивительного в том, что очень скоро Г. Андреевс сумел завоевать заслуженную популярность. С ним у меня сразу же сложились хорошие отношения.
В Министерстве иностранных дел в мои обязанности входили сложные материальные вопросы в связи с создававшимися дипломатическими миссиями Латвии: подыскивание помещений для посольств, их аренда или покупка, размещение и т. д. и т. п. В этой связи вспоминаю, что еще до объединения Германии (1987—1988 гг) СССР начал серьезное наступление на то, чтобы захватить законно принадлежащий Латвии участок земли в Западном Берлине. Он находился в очень престижном районе города и не был застроен. Использовали обычные аргументы, что Латвия с 1940 года – составная часть СССР, поэтому недвижимое имущество естественно принадлежит СССР. Чтобы избежать плачевного результата, Анатоль Динбергс в Вашингтоне принял решение, что землю эту надо продать и деньги сохранить для нужд независимой Латвии. Когда земля в Западном Берлине была продана примерно за 3 млн марок, эти деньги несколько лет находились под опекой западноберлинского суда.
В нашем МИД об этой сделке узнали в 1992 году, когда на повестке дня было скорейшее создание сети латвийских посольств за границей, и тогда Эгил Левитс сказал мне, что за эти деньги можно было бы купить здание для латвийского посольства в Бонне, а также и для других посольств. Было осмотрено много зданий, пока не нашли подходящее прямо напротив Министерства иностранных дел Германии, рядом с посольством Люксембурга. Это здание нам обошлось, кажется, в 800 000 немецких марок. Что же касается денег, находящихся в Берлине, то о них я весьма беспокоился, ибо хватало людей, которые стремились их перечислить в бюджет Латвии, тогда их использование для нужд Министерства иностранных дел стало бы проблематичным. Чтобы мои аргументы о сохранении берлинского счета только для обустройства посольств имели больший вес, я пригласил на заседание правительства Эгила Левита, нашего посла в Германии. Таким моим не согласованным с ним действием Я. Юрканс был достаточно изумлен, но (и это главное) результат был для нас благоприятен. Купили тот самый упомянутый боннский дом, которому необходимы были капитальный ремонт, создание интерьера, покупка мебели и т. п. Кстати именно тогда впервые при восстановленной независимости был устроен конкурс на лучшую строительную фирму для ремонта этого здания. В конкурсе принимали участие шесть фирм, победила Velve, чьи специалисты работу закончили вовремя и очень хорошего качества. Velve была среди строительных фирм, начинающих деятельность в рамках Гильдии ремесленников. Ее первой (или одной из первых) самостоятельной работой была реконструкция помещений Бюро информации Северных стран на бульваре Бастея. Мне кажется, что по крайней мере в то время Velve была несомненно самой квалифицированной компанией в области реконструкции. Среди претендентов было и еще существовавшее Управление реставрации под руководством С. Мейеровица. Оно также участвовало в конкурсе по поводу боннского посольства. Любопытно, они предложили осуществить реконструкцию по расценкам, по крайней мере в шесть раз меньшим, чем допускает нормальный рассудок. Сразу же стало понятно, что здесь что-то не то: скорее всего, они продолжали вести себя в прежнем советском стиле, т. е. показывать чрезвычайно низкую цену, стремясь победить в конкурсе, чтобы потом взвинчивать стоимость работ вверх. В этой связи я считал и считаю по сей день, что заказы на многие важные объекты реставрации и реконструкции, в том числе и ремонт кабинета премьер- министра и примыкающих к нему помещений, Velve получила совершенно справедливо; ибо она всегда побеждала в конкурсе, выдержав конкуренцию с предложениями других фирм. Кстати Velve не является самой дешевой конторой, но они гарантируют высокое качество (и выполняют это всегда) и выдерживают сроки.
Позволю себе здесь небольшое, но чрезвычайно важное отступление. Оно касается моей жены Зайги, поскольку по специальности она именно архитектор-реставратор. Часто приходится слышать, что она как архитектор получает заказы, благодаря моему служебному положению. Понятно, что от подобных разговоров не застрахован никто. Но, к нашему счастью, Латвия достаточно небольшая страна, чтобы все работающие в одной отрасли знали все друг о друге. И те, кто не верят документальным свидетельствам, могут всегда спросить у любого архитектора или строителя, и они скажут, что, начиная с 1990 года, когда я стал работать на государственных должностях, Зайга никогда ничего не делала на объектах, финансируемых государством. Разумеется, я всегда обращаюсь к ней за советом и помощью, впрочем, я и сам в состоянии понять, что происходит или что должно происходить на том или другом объекте.
Итак, вернемся к нашему рассказу. Берлинские деньги были все истрачены: купили еще здание для латвийского посольства в Копенгагене (его нашел Янис Ритенис, который тогда работал в Дании), а также дом в Лондоне.
Говоря о латвийских посольствах и миссиях за границей, нельзя не упомянуть одно весьма и весьма символическое помещение, которое обрело вновь свое значение тогда, когда я стал премьер-министром. Это латвийский зал во Дворце наций в Женеве, он был подарком Латвийского правительства Лиге Наций еще на первой стадии нашей независимости, до войны. Когда я его впервые увидел, то он, будучи очень красивым, находился в плачевном состоянии. Мне показалось, что прежде всего надо срочно отремонтировать двери, инкрустированные янтарными украшениями, которые в течение прошедшего времени были искорежены охотниками за сувенирами. Следовало задуматься и о привлечении средств на ремонт зала. Став руководителем Латвийской миссии при представительстве ООН в Женеве, к этому делу активно подключилась Сандра Калниете, ей удалось найти спонсоров. В их числе были Немецко-Латвийский банк, Рижский коммерческий банк, объединение «Алдарис», поначалу также и банк Балтия. В две очереди зал был не только отремонтирован, но полностью заново обставлен красивой мебелью, изготовленной в Латвии по проектам художника Виестура Вилка.
Окончание реставрации Латвийского зала было связано с празднованием 50-летнего юбилея ООН в 1995 году. Поскольку президент Улманис уже участвовал в подобных торжествах в Нью-Йорке, то на мероприятия в Женеву пригласили меня как руководителя правительства. Несомненно, что в Нью-Йорке размах празднества был большим, зато в Женеве оно было великолепно организовано, царила очень приятная атмосфера. В Швейцарию мы вылетели специальным рейсом. В делегации были также спонсоры: президент Рижского коммерческого банка Владимир Кулик, президент Немецко-Латвийского банка Гирт Мелнбардис, президент объединения «Алдарис» Виталий Гаврилов. При торжественном открытии Латвийского зала с речами выступили я и руководитель представительства ООН в Женеве российский дипломат В. Петровский. Главными гостями на праздновании юбилея ООН в Женеве, разумеется, стали только что избранные президент Франции Жак Ширак и глава Палестинской автономии Ясир Арафат. Присутствовали также президент Швейцарии и бывший президент Южноафриканской Республики Фредерик де Клерк. Было приятно, что, когда мы подъезжали ко Дворцу наций, нас встречал генеральный секретарь ООН Бутрос Бутрос Гали, и что все высокие гости собрались именно в Латвийском зале. Когда меня знакомили с Ж. Шираком, то Бутрос Гали при этом объяснил ему, что столь великолепный зал – подарок Латвии, и именно сейчас происходит его открытие. Хочу подчеркнуть, что данное «совпадение» – несомненная заслуга Сандры Калниете, в результате чего имя Латвии в тот момент соответствующе звучало.