ГЛАВА 2
Допрос
1
Я работал путевым обходчиком на Вокзале Юго-Запад, 254-й узел. Вокзал не самый большой, но и не маленький. Часть глобальной сети, но не ключевая. Принимал до десяти международных составов разом.
Если мы в один день вдруг взорвёмся, диспетчеры «Глобальной Перевозки™» почешут затылок: «как сейчас помню, был здесь узел, и вот тебе на…»
И перенаправят транспортный поток на соседние узлы.
В служебной иерархии должность обходчика считалась стартовой. Каждый выпускник Транспортного Колледжа отрабатывал в ней минимум год, прежде чем начинал настоящую карьеру железнодорожника.
Когда твоя работа заключалась в том, чтоб с дыроловом в руках обойти сотню километров гиперзвукового монорельса, всякое лезло в мысли: от философии и понимания истинного мироустройства, до полного мозгового отупения, когда оцепенело шагал и шагал вдоль полотна, реагируя лишь на мигание лампочки дыролова.
Теперь другая беда: не лезло ничего, кроме воспоминаний о девочке в платьице белом. Даже кассета со сборником любимых песен в плеере не помогла отвлечься. Что же со мной будет лет в тридцать? Буду, как ошпаренный Георгий Петрович, бегать по Двору в поисках новой жены?
На пересечении 234-ой и 55-ой линий я остановился.
Из-за поворота туннеля вышел Лебедев, мой коллега и друг, обходчик соседнего отрезка. Он всегда представлялся, как Лебедев, по фамилии. И солидно жал руку.
Младше меня на полгода, но обладал внушительной внешностью. Мощный живот прорывался через лямки комбеза. Толстые ноги переставлял степенно, будто нехотя. Умеют же некоторые сразу выглядеть нереально взрослыми.
У него даже наушники солидные: настоящие полноразмерные «Сони», отделанные кожей, на толстой дужке с металлическими вставками. Наушники были просто гигантскими, но на солидном Лебедева смотрелись органично.
Я, как любой обходчик, вынужденно став меломаном, довольствовался маленькими наушниками марки «Ноунейм», купленными на барахолке. У них был хлипкий каркас и короткий, но вечно путающийся в узелок, провод. Поролоновая обёртка динамиков быстро стиралась, превращаясь в лохмотья.
Жил Лебедев в районе Пятой стены, тогда как я во Второй, то есть в абсолютно противоположной стороне. Поэтому мы ходили в разные школы. Познакомились и подружились на первом курсе Транспортного Колледжа.
Вчера вечером отправил ему письмо, описав историю с отказницей в платьице белом. Лебедев пообещал, что «обмозгует» и сообщит решение.
Так и написал «решение», будто моя судьба зависела от его слов. Да, умеют такие люди перетягивать внимание на себя.
Лебедев позволил пожать его огромную руку, вытер платком пот на толстой шее и степенно произнёс:
– Короче, я тут подумал. Надо выяснить, подозреваемая живёт в нашем дворе с рождения или нет? Сузим параметры поиска. Нужно посмотреть списки переехавших.
– А где их взять?
– У Модератора Информбюро.
– А он даст?
Лебедев степенно побарабанил пальцами по рукоятке своего дыролова:
– Нет, это же личные данные. Ломать надо.
– Скорее, он меня об колено сломает. В модераторы берут при условии, что они два роста метром и «кэмэсники» по карате или боксу.
– Тебе его не сломать, есть такое, – согласился Лебедев. – Нужно к профессиональным взломщикам обращаться. Но ты их не любишь.
– А кто, кроме тебя, их любит? У отца, тот раз, сберкнижку увели с зарплатой.
– Не все взломщики, мошенники, есть среди них люди с идеалами. Да и не фиг светить сберкнижкой где попало. Твой папашка и пароли от почты в блокноте держит?
Я решительно отказался:
– Взломщики не вариант. С ними больше потеряю, чем найду.
– Не хочешь, как хочешь.
– Что же делать, Лебедев? Не хочу отказником стать!
Лебедев обиделся, что я отверг идею:
– Отказник – это херово. Я с тобой даже здороваться перестану, друг, сразу предупреждаю.
Пол туннеля стал слегка подрагивать.
С потолка отвалился кусочек штукатурки и звонко разбился об монорельсу. Лебедев прислушался к нарастающему рокоту:
– Состав идёт. Давай, повисим, и после продолжим обсуждение поисков.
2
И я Лебедев зачехлили дыроловы, спрятали их в одном из ближайших Г-образных рукавов. Взялись за вделанные в стену поручни и прижались спинами к стене, ожидая прохождение состава.
Земля сильно задрожала, с потолка посыпалась какая-то труха.
Составы ходили по туннелям по многу раз в день, на протяжении трёх веков, а с потолка всё сыпалось и сыпалось. Откуда труха бралась? Если замерить количество выпавшей трухи и соотнести с массой земляного покрова над туннелем, не выяснится ли, что вся планета ссыпалась на рельсы?
Вот парадокс будет.
На отрезках перед вокзалами составы шли ниже гиперзвука, поэтому не было нужды прятаться в Г-образные рукава, расположенные каждые сто метров. Хотя правила безопасности строго этого требовали.
Даже на низкой скорости, давление вымещаемого воздуха такое сильное, что могло затянуть неопытного обходчика под днище состава и размазать на десятки километров. Подобные несчастные случаи так и назывались «размазня». Одно из самых обидных ругательств у железнодорожников.
Если тебя кто-то всерьёз обозвал размазнёй, считай, что ты профнепригоден.
А выражение «Держись, не будь размазнёй», приобретало для обходчика буквальный смысл.
Первый порыв ветра попытался сдёрнуть меня с поручня. Я закричал в ответ – всё равно никто не услышал бы, звук уже унесло за километр от моего рта.
Стал виден клубок дрожащего воздуха, пронизываемого статическим электричеством.
В тонкой прослойке воздушной волны проявился моторный вагон. Его куполообразная лобовая часть раскалилась от нагретого газа, образовывая красное пятно, растекающееся по обшивке в форме лучей звезды. Эта стилизованная звезда изображалась на всей оснастке «Глобальной Перевозки™». От комбезов обходчиков и фуражек вокзального начальства, до брелков в сувенирном киоске на Вокзале.
Раскинув объятия лучей, звезда летела на меня, выталкивая впереди себя ионизированный воздух.
Вздохнул как можно глубже и закрыл рот. Задержал дыхание, чтоб не хапнуть горячего воздуха.
Длинный моторный вагон промелькнул за долю секунды. Ослепил плазмой из двигателя, обдал жаром обшивки, ещё не остывшей после гиперзвукового перегрева. За ним потянулась тающая в пространстве вереница вагонов, разделённая светящейся полосой окон. По 55-й линии ходят местные, поэтому состав не длинный, вагонов семьдесят.
Тяга уходящего воздуха подхватила мои ноги и потянула в сторону движения состава. Между телом поезда и стенами туннеля воздух сделался тонким, почти вакуум. Именно сейчас возможна потеря сознания, когда засасывает под дно.
Пронеслись последние вагоны. Свет габаритных огней, казалось, оставил в воздухе тающий след.
Состав ушёл.
Я разжал губы и вдохнул обжигающий воздух. Отпустил скобу и пробежал несколько метров вслед за воздушным завихрением. Пробежать эти метры и не упасть – задачка посложнее, чем просто держаться за скобу. Счёт шёл на доли секунды: отпустишь руки слишком рано, завихрение будет достаточно сильным, чтоб ты свалился на пол и покатился, как сухой лист. Не только рёбра переломаешь, но и проедешь мордой по монорельсе, лишаясь кожи.
Лебедев с завистью посмотрел на мою лихую пробежку. Он никогда не рисковал, не отпускал поручень и не вливался в вихрь. Слишком толстый и солидный, обязательно упадёт и расшибётся.
3
Лебедев оттряхнул пыль с комбеза и протёр свои ботинки бумажной салфеткой:
– Ещё идея. Доставай блокнот и пиши.
Приказ был такой солидный, что я тут же подчинился, Мои ноги дрожали от недавнего напряжения. Руки одеревенели, я не попадал ими в карман комбинезона. Подождал, чтоб возбуждение улеглось, продолжая прислушиваться к звуку ушедшего состава.
– Давай пиши, а не мечтай, – прикрикнул Лебедев. – Для тебя же стараюсь.
Непослушными руками вытащил блокнот. Проверил чернила в ручке и присел на тёплый монорельс.
Лебедев сел рядом:
– Записывай. «Разыскивается женщина в белом платье…»
– Ха, женщина. Да она девчонка. Младше меня.
– Хватит мыслить детской терминологией. Пиши, «Разыскивается молодая женщина, участвовавшая в Почтительном Ожидании…» Когда оно было?
– Позавчера. Ну, то есть позавчера закончилось.
– Ох, какой ты глупый, – посетовал Лебедев, – Писать нужно полную дату, с такого-то по такое-то. У каждого своё позавчера. Послезавтра твоё позавчера станет «четыре дня назад», не будешь же переписывать объявление.
– Понял, понял, – я поспешил остановить поток солидных поучений.
Лебедев продолжил диктовать:
– «…Молодая женщина в белом платье, участвовавшая в Почтительном Ожидании…» Не забудь с больших букв.
– Без тебя знаю, – отмахнулся я.
– «…С 30 августа по 1 сентября 1899 года, проходившем на платформе Коммунального Бюро, двора Юго-Запад 254, известного под самоназванием «Абрикосовый Сад» Записал? Дай посмотреть.
Лебедев проверил орфографические ошибки и вернул блокнот:
– Далее пиши… «Если вы что-либо знаете о…»
– «Молодой женщине?»
– Некрасивый повтор. Вместо «молодой женщине», пиши – «Если вы что-либо знаете о вышеупомянутой особе», сообщите отправителю. Почтовые расходы за счёт получателя…»
– Ой, Лебедев, а вдруг много писем придёт?
– Ты хочешь найти эту сучку или нет? Готовь бабки.
– Отец убьёт, когда узнает.
– Он ещё не знает про то, что ты отказник?
– Сам ты отказник! Судитрон срок не ставил. Я выполню просьбу. Когда-нибудь.
– Всё равно придётся просить деньги у родаков. Без продвижения Модератор похоронит твоё объявление в корзине бесплатных сообщений и рекламы. Так что готовься платить, чтоб висеть на первой доске.
Я вздохнул и закончил писать, поставив своё имя и почтовый ящик. Лебедев ещё раз проверил ошибки.
Перед тем, как разойтись по тоннелям, мы обменялись кассетами. Я дал ему Pearl Jam, альбом Vitalogy, 1894. Взамен Лебедев дал Аквариум «Радио Африка», 1883 года.
– Купи уже себе компакт-диск-плеер, – посоветовал Лебедев, – надоело мне для тебя кассеты записывать.
4
Я завершил обход своего участка.
Отметил на путевом листе точку, где дыролов обнаружил подозрение на микротрещину в монорельсе. Лист бросил в прорезь ящика отдела обработки статистики, сдал дыролов, и пошёл в переодевалку: взять из своего шкафчика деньги на обед и новые батарейки для плеера.
Но до столовки так и не дошёл. В коридоре меня нагнал Алибек, начальник Службы Путей. Он взрослый мужчина, то ли неженатый, то ли в разводе. В свободное от работы время, то есть с утра до вечера, Алибек переписывался в Информбюро с пользовательницами раздела «Знакомства», под псевдонимом Огненный Ангел. На личном почтовом штемпеле изобразил крылья, будто белый голубь неудачно пролетел над пожаром в стоэтажке.
Огненный Ангел Алибек сдёрнул с меня наушники:
– Слышь? Ты эт-та, кончай таскать плеер в рабочее время.
– Профессиональная привычка.
– Тоже мне «профессионал», обходчик простой. Пошли со мной.
Он завёл меня в свой кабинет. Там сидели два милиционера. Один на стуле в углу, второй в кресле Алибека. Рация на столе время от времени шуршала неразборчивыми переговорами. Милиционер на стуле был относительно моложе того, что в кресле. Хотя оба – старпёры. Нижняя половина лица относительно молодого была синяя от щетины. Он достал блокнот и спросил:
– Кто?
– Лех Небов.
Молодой сделал пометку. Пожилой милиционер показал мне на стул напротив стола:
– Падай.
Тон его голоса не строгий, но и не ласковый. Пугающе никакой.
Алибек вышел.
– Ты, пацан, не робей, – сказал пожилой милиционер.
– Или есть от чего робеть, а? – вмешался молодой. Он сидел у меня за спиной, я повернулся, чтоб ответить, но не нашёлся что. Молодой хитро щурился, почёсывая синий подбородок концом чернильной ручки.
– Отчего бы ему робеть, Фрунзик? – спросил пожилой.
– Знает кошка, чьё мясо съела, – хитро ответил щетинистый Фрунзик. – Небось, стоял в туннеле во время прохождения состава?
– Нет, что вы. Это не по правилам.
Фрунзик поднялся со стула, подошёл ко мне и вдруг гаркнул:
– Не врать! Нам нет дела, стоял ты в тоннеле или нет. Хоть колесом там ходи, пока не мешаешь движению состава. Но врать нам не смей, понял, щегол?
Пожилой милиционер будто подобрел:
– Да, сынок, врать нехорошо. Посмотри на свои ботинки.
Я опустил взгляд и покраснел от стыда. С одной стороны мои ботинки покрыты пылью, сходящей на нет справа налево. Ровно так, как дул тяговый ветер. Умный Лебедев протёр обувь салфетками.
– Ладно, давай к делу, – Фрунзик положил передо мной пухлую картонную папку: – Не ври, вмиг раскусим, понял?
Рация на столе что-то угрожающе прошуршала, поддерживая коллег.
5
– Вот, смотри, – Фрунзик раскрыл папку, сверху лежала тонкая карточка чёрно-белой аниматины. – Это автоматически сгенерированные анимации с оптических установок слежения на перроне Вокзала.
Краткая беспрерывно закольцованная аниматина демонстрировала: мужчина стоял на лестнице входа в вагон, махал рукой кому-то на перроне.
Фрунзик пояснил:
– Мужчина ехал маршрутом «Ташкент-Алматы-Новосибирск-Киев-Варшава». То есть в Ташкенте сел, а в Киеве не вышел. Купе пустое, вещи на месте. Семья в печали.
– А в Алматы не мог исчезнуть? – задал я вопрос.
– В Алматы он был ещё в купе. По опросу свидетелей мы смогли отследить его перемещения по поезду, вплоть до узла 253. После пересечения узлов 254а и 254б информации об его присутствии нет. Соседи по купе сказали, что он так и не вернулся.
Фрунзик показал ещё три аниматины садящихся в поезда людей. Бабушка с большой клетчатой сумкой, студент с треножником для анимированных этюдов и господин в застёгнутом наглухо пальто и шляпе:
– Граждане сели в пункте «А», но не доехали до пункта «Б», пропав на нашем узле. Какой-то проклятый узел!
– Скажи нам, Лех, – подал голос пожилой милиционер. – Вы, обходчики, рыскаете по туннелям, знаете там все закоулки, не замечал ли ты подозрительных событий?
– Нет. Какие там события? Пустота и тишина, пока состав не проедет. Музыка в плеере и спасает.
– Быть может, какие-то посторонние предметы видел?
– Иногда пассажиры кидают мусор в окна, но о таких случаях мы докладываем.
– Что кидают? – быстро спросил Фрунзик.
– Мелочи всякие. Чисто из озорства. Прокладки, презервативы использованные, газеты и прочий сор.
Предупредительным жестом Фрунзик прервал:
– Я не железнодорожник, но знаю, что окна в поездах всегда заперты. Как они кидают-то?
– Верно, – мотнул я головой. – В пути тяга такая, что и руку оторвать может. При подходе к перрону, когда начинается зона торможения, блокировка щеколд на окнах автоматически отключается. Поэтому мусор во время торможения раскидывают.
– То есть, теоретически, можно пролезть в окно?
– Если хотите узнать, не выбросились ли пассажиры из окна, то точно нет. Мы бы нашли остатки размазни.
Фрунзик быстро вернулся на свой стул:
– Ну и спасибо, свободен.
Это было так неожиданно, что я подумал, не ослышался ли? Посмотрел вопросительно на рацию, она ответила мне убедительным шуршанием.
– Иди, иди, у нас больше нет вопросов, – повторил Фрунзик.
Я неуверенно поднялся. Не нравилось выражение лица пожилого милиционера: смотрел куда-то мимо меня.
Сделал шаг к выходу, ожидая, что вот-вот остановят.
Пожилой милиционер кашлянул:
– У нас-то нет вопросов, а у тебя, сынок, к нам тоже нет?
– Какие могут быть вопросы?
– Мы упомянули, что пропали пять человек, а сколько аниматин показали?
– Четыре.
Фрунзик деланно хлопнул себя по лбу:
– Совсем забыл про сегодняшнюю!
Вынул из середины папки карточку: девушка в белом платье, с небольшим рюкзачком в руках заходила в вагон. Оптические установки слежения производили аниматины низкого качества: рванная закольцовка, неестественно быстрые движения частей и смазанные детали, особенно на небольших карточках. Но этого оказалось достаточно, чтоб узнал девочку в платьице белом.
Я сел – упал – обратно на стул.
6
Я говорил быстро, с множеством подробностей. Ведь в расследовании преступлений важны детали, не так ли? Поэтому рассказывал всё, что мог вспомнить.
– Не части, сынок, – попросил пожилой милиционер. – Старайся быть кратким. Итак, говоришь, пытался шевелить пальцем?
– Ну, я не из неуважения к Судитрону, просто само получилось…
Фрунзик впервые мне посочувствовал:
– Да уж, стать отказником по чужой вине. Теперь у тебя, пацан, и надежды нет найти её. Пропала девчонка.
Я поник. Пожилой милиционер перечитал листы блокнота и сделал уточнение:
– Ты, сынок, не дрейфь. Разместить объяву в Информбюро, хорошая идея. Кроме своего индекса укажи и наш, участковый. Милицейское объявление Модератор обязан бесплатно разместить.
– Спасибо. Вы не могли бы сказать имя пропавшей?
Фрунзик нахмурился:
– В списке пассажиров нет никого, кто походил бы под её описание. Ни имени, ни лица, ни номера.
– Но так не бывает.
Впервые пожилой проявил раздражение:
– Сынок, я в ментовке уже двадцать лет работаю. Бывает всё.
Я не сдавался:
– Значит эта девочка вовсе не та, что была со мной на Почтенном Ожидании.
Фрунзик будто поменялся с пожилым отношением ко мне. Сказал покровительственно:
– Пойми, Лех, мы должны проверить все зацепки. А та это девочка или не та – по хер. Нам важно установить, был ли факт пропажи ещё одного пассажира, то есть этой девочки, или она недокументированный дефект оптической установки слежения?
Пожилой милиционер решительно подвёл итог:
– Беги в Информбюро. Капитан сейчас напишет справку твоему начальнику, чтоб освободил до конца дня.
Пока Фрунзик писал, пожилой милиционер по-доброму спросил, убрав из голоса интонацию безразличия:
– Я, сынок, детективы пишу, хобби такое. В 1883 году издали роман «Клуб экспресс-убийств». Пишу под псевдонимом Юра Борос, слыхал?
Я неопределённо пожал плечами. Не хотел обидеть милиционера.
Тот продолжал:
– Хотел спросить вас, железнодорожников… Сейчас работаю над романом «Знак Звезды». Там есть момент, когда обходчики, как ты Лех, нарушают правила и висят на скобах во время прохождения состава. Вот скажи мне, если правилами запрещено, то зачем эти поручни в стенах существуют?
– Для экстренных случаев, когда что-то помешало обслуживающему персоналу путей добраться до Г-образного рукава.
– Ага, то есть вы, обходчики, намеренно висите, но всегда можете сказать, что не успели добежать до укрытия?
Я уклончиво ответил:
– Всякое бывает.
Фрунзик выдал мне справку и крикнул:
– Кто там следующий?
Вошла бухгалтер Маргарита. Она старая, ей за тридцать. Но при этом всё равно, объективно, самая красивая среди всех сотрудниц нашего участка. Не считая, само собой, бортпроводниц VIP-вагонов.
Фрунзик с умилением причмокнул:
– На Вокзалах мало девушек работает, одни угрюмые железнодорожники.
Маргарита не смутилась:
– На перроне проститутки тусуются, найдёшь как раз для себя, дружок.
Милиционер-писатель Юра Борос захохотал. Фрунзик тоже задвигал синей щетиной:
– Отлично, девушка. Тогда один вопрос: вы замужем?
Я вышел, оставив милиционеров гарцевать перед Маргаритой, блистая шутками, затёртыми, как изношенный сегмент монорельсы.
По дороге до трамвайной остановки, тревожно размышлял – на милицейской аниматине была та самая девочка в платьице белом или мне померещилось?
Впрочем, знание её имени или места жительства ничего не меняло. Девочка в платьице белом пропала ещё сильнее, если можно так выразиться.
Сел в трамвай до Информбюро.
Всю дорогу глядел то в окно, то на рекламную аниматину «Глобальной Перевозки™», что занимала половину оконного стекла. Бортпроводница в белой униформе, какой не бывает в действительности, приветствовала пассажиров, зацикленным взмахом руки в белой перчатке.