Саида
«В этом слабая сторона слов. Они заставляют нас чувствовать себя осведомленными, но когда мы оборачиваемся, чтобы взглянуть на мир, они всегда предают нас, и мы опять смотрим на мир как обычно, без всякого просветления».
Я слушал ее очень внимательно, пытаясь разгадать каждое слово, заставляя себя видеть вокруг ее глазами, стараясь незаметно скользить между буквами, с помощью которых она создавала непонятный мне узор мироздания. Она говорила так много и так безумно коротко, что я, теряя контроль, вдруг оказывался в новом, парадоксальном и страшном бытии: я – повешенный, раздроблен череп, отсечены руки и ноги; я – расстрелянный, задушен газом и растоптан; я – сожженный… Она продолжала говорить, или писать, или смеяться, или прыгать возле меня, а я воображал, что она – настоящая ведьма и понимал, что ошибаюсь.
У нее не было обыкновенного человеческого голоса. Может быть, он казался мне бесцветным, а, может быть, она позаимствовала голос у какого-нибудь вурдалака или несмышленого бесенка.
– ГДЕ МОЯ МАМА? ГДЕ МОЯ МАМОЧКА? – задавала она один из любимых вопросов. – ГДЕ МОЯ МАМОЧКА? ГДЕ МОЯ МАМА? ХОЧУ УМЕРЕТЬ! ГДЕ МОЯ МАМОЧКА? ГДЕ МОЯ МАМА? ГДЕ МОЯ МАМА? ГДЕ МОЯ МАМОЧКА? НА СЕВЕРНОМ ПОЛЮСЕ. ПТИЦУ ФЕНИКС. Я ХОЧУ ДОМОЙ. Я ХОЧУ ДОМОЙ. Я ХОЧУ УМЕРЕТЬ. ХОЧУ УМЕРЕТЬ. ГДЕ МОЯ МАМОЧКА? РАЗВЕ МОЖНО БЫЛО ТАК? ГДЕ МОЯ МАМА? Я К МАМЕ ХОЧУ. ХОЧУ К МАМЕ. ХОЧУ К МАМЕ.
В тетради шариковой ручкой она нарисовала женские головки. Самый первый удался, поскольку напоминал какую-то актрису, но все остальные были обезображены независимо от того – в профиль или в фас сделан портрет. Да и не портреты она рисовала. Так, карикатуры всякие. И снова ее голос ложился на бумагу:
– МИСТЕРИ /зачеркнуто/. ФИЛЬМ /зачеркнуто/. ФИЛЬМ. ЕРАЛАШ. ЕРАЛАШ. ЕРАЛАШ. ВОДКА. КЛАДБИЩЕ. РАСКАПЫВО. УРОД. УДРОД /зачеркну-то/. ЧЕРНЫЕ КОНЬКИ. ЧЕРНЫЕ КОНЬКИ.
И часто-часто просто-таки с наслаждением записывала свое имя-фамилие-отчество. И опять женский портрет. Как рисуют те, кто не умеет держать в руках карандаш. Как ребенок. Но это «как» – жалкая попытка одним словом подчеркнуть ее образ, ведь у нее-то целый водопад:
– КНИЖ. КНИЖКА. ТЕРРОР. ЗА – ГРАНИЦА. ЗА – ГРАНИЦА. Я НЕ – НАВИЖУ ВАС. ГОДОВЩИНА. Я НЕ – НАВИЖУ. ГОВОРИТ /женское лицо/. ХВАТИТ. ПРИЛЕТЬ /зачеркнуто/. КОБРА. КОБРА. КОБРА. КОБРА. ТЫ ОТКУДА ПРИЛЕТЕЛА. ХВАТИТ. ЧТОБ ВСЕМ РЕБЯТАМ. РАДИО. РАДИ. РАДИО НЯНЯ. У НЕЕ ЗАДАЧА. А ТЫ. ОБНАРУЖИЛО ДЫРУ. РАДИО. ДЫРУ.
Иногда вместо портретиков появлялись звезды. Пятиконечные, шестиконечные, в кружках и квадратиках. Или какой-нибудь заяц с длинными локонами и странным галстуком, заканчивающимся не то огромной юбкой, не то большой копной волос. Она давала рисункам названия:
– У ВРАЧЕЙ. У ВРАЧЕЙ. НА ВЫСОКИХ ЧУВСТВАХ.
Сидя однажды у меня в комнате, в кресле, показала пальцем на плакат-календарь с моим изображением, который я привез из Одессы, и засмеялась:
– Ты – дьявол?
И снова в тетради:
– БОЖЬЯ ДОЧЬ. БОЖЬЯ ДОЧЬ. ПРИЛЕЗЛА. БОЖЬЯ ДОЧЬ. ИЗЛЕЗАЛИСЬ /зачеркнуто/. ПРИЛЕЗЛА. ХОЧУ УМЕРЕТЬ. ХОЧУ УМЕРЕТЬ. ХОЧУ УМЕРЕТЬ. НАКРАСИЛАСЬ. НАКРАСИЛАСЬ. НАКРАСИЛАСЬ. НАКРАСИЛАСЬ. РЕБЕНОК /после того, как я сказал ей, что она ребенок/. НАКРАСИЛАСЬ. ЗАУМНАЯ. ЗАУМНАЯ /неразборчивая фамилия/. ЗАУМНАЯ. ЗАУМНАЯ. УТКНУЛИСЬ В ЭКРАН. СИДЯТ. ПОЕЗД /цветок из трех чашечек/. НАВСЕГДА ПРОШЛИ ГОДА.
Ее мать-пророк, бывший лидер одной из малоизвестных политических фракций, заходит в комнату. На ней зеленые брюки, верблюжья безрукавка поверх клетчатой рубашки.
– Саúда, наверно, ты хочешь спать?
Саида поднимается, заполняя собою все пространство. Она действительно здоровая, крепко сложена, размеры тела и головы раза в два больше моих – русская баба. Я повторяю громко: «Русская баба!» Ее мать обижается. Когда они ушли, я заглянул в тетрадь, где Саида успела передать мне новую информацию:
– ДЖИНСЫ. ДЖИНСЫ. ДЖИНСЫ. ТРИКО /рядом женское бородатое лицо или просто избитое лицо/. ДЖИНСАУ. 2. 2. 2. 2. 2. 2. СОБАЧЬЯ ЖИЗНЬ. СОБАЧЬО. СОБАЧЬЯ ЖИЗНЬ. 2. ЕЛКИ. МАТЬ УБИЛА. СНОВА. ОТЦА. КРИСТИНА. ВОСК. КРИ /рядом свое имя-фамилие-отчество/. НОСИТЬСЯ.
На следующий день мать – Фаридá – зашла ко мне с естественным вопросом: «Ты не видел Саиду?». Саида обычно по ночам ходит коридорами и ищет свою мать. У меня складывалось впечатление, что Фарида вовсе не мать Саиды или каким-то таинственным образом искусственная мать. Фарида рассказывала свою жизнь: нет дома (якобы отец выгнал ее с дочерью на улицу), нет родины, нет приюта, нет ничего, чтобы Саида могла выздороветь: несколько психиатров сошлись на мнении, будто в Саиде открылась вторая память, память того человека, кем она была в прошлой жизни. И мать теперь считает, что Саида в той, далекой и мрачной жизни была проституткой, воровкой-налетчицей и кем-то там еще, иначе откуда столько злобы и ненависти появилось в характере и манере ее дочери. А я в ответ делаю вид, что не понимаю, о чем идет речь – Саида здорова, достаточно остроумна, хитра и «имеет свой нормальный порядок в обществе». «Это нормально, – парировала Фарида, – кидать в свою мать тяжелыми предметами, называть ее плохими словами, а также нигде не учиться, нигде не работать и ничем не заниматься?.. Впрочем, Роман, она пишет стихи!»
Объявилась Саида поздно вечером, уставшая, злая, легла на кровать, закрылась с головой покрывалом – и нет ее. Целыми днями находится она в таком положении, не шелохнется, не двинется, не произнесет ни звука, и только спустя долгое скучное время встанет, обязательно ночью, и пойдет искать свою мать, хоть та и будет лежать по соседству на другой кровати.
Я никогда не видел Саиду без платка. С белым куском материи, которым она скрывала часть головы, ее можно принять за церковную послушницу, только несколько располневшую и не в меру разговорчивую. Я спросил Фариду о платке. Она долго объясняла, но так и не раскрыла сути, потому что она, вообще, предпочитает говорить лишь на три темы. Во-первых, автобиография. Пока мать рассказывает о бредовых похождениях, дочь не вслушивается, но словно бы и не отстраняется, одновременно записывая свои «стихи»:
– ПОЙДЕМ ОТСЮДА. КОЛЯСКИ ТАКИЕ ХОРОШИЕ БЫЛИ. ТАНГО. ТАНГО. ТАНГО. РОДИШЬСЯ. РОДИШЬСЯ. С УЛА. ПРИШЛА. ПРИШЛА. ПРИШЛА. РИШ. АРИШ. /и еще какие-то каракули, словно писала на арабском – мать заверила, что Саида такого языка не знает/. ПРИШЛА. ВЫШЛА. ВЫШЛА. ВЫШЛА. ВЫШЛА. ЛЮБИТ. ЛЮБИТ. ЛЮБИТ. ВЫШЛА. ВЫШЛА. ВЫШЛА. ВЫШЛА. ЛЮБИТ. ВЫШЛА. ЛЮБИТ. ЛЮБИТ.
Во-вторых, истинная цель появления здесь: я уже проболтался насчет «пророка». Фарида-святоша предполагала встретить Антихриста и сразиться с ним. Вопрос: именно здесь, в общежитии? Однако, безоговорочно приняв игру в Пророков и Спасителей, впоследствии увековеченных в Гиперновом Евангелии, я задался еще одним вопросом, что уместно ли, благоразумно ли в столь ответственный момент перед человечеством брать с собой дочь с нечистым прошлым? На это Фарида еще раз повторила, что у них никого нет, что не с кем Саиду оставить вот уже который год, с тех пор, как… У Саиды был мальчик, хороший такой, не то вместе учились, не то вместе гуляли, и вот мальчик сделал ей предложение. Все бы путем, если бы до заявления в Загс не произошел неприятный случай, в котором Саида так избила своего жениха, что тот еле ноги унес. Из-за чего произошла ссора – никто не ведает, только стали обходить Саиду стороной-сторонкой: ни вам печали, ни нам обиды.
– ЖЖЕНЩИНЫ – говорила Саида. – ЖЕНЩИНЫ. ВОДКА. ВОДКА. ВОДКА /женский портрет, очень жирно накрашены губы/. ХОРОШО. ХОРОШО. НЕ Я А КТО /лицо в профиль – не то мужчина, не то женщина/. МАРИАННА /кажется, успела где-то посмотреть телевизор/. ЭЛЬ. ИЛЗ /еще несколько неразборчивых имен/. УБИВАТЬ. ЧУЖИХ. ЧУЖИХ. ЧУЖИХ. ЧУЖИХ. ЧУЖИХ. ЧУЖИХ. /лицо в профиль с острым подбородком/. 2. 2. УДОВЛЕТВОРЕНЬ /зачеркнуто/. 2. СОБОЙ. 2. СОБОЙ. КУРОЧКА. КУРОЧКА РЯБА. КУРОЧКА. УПАЛА РАННЯЯ. УПАЛА В ПОЛЯХ. 2. 2. 2. 2. КОГДА ЭТО БЫЛО. КОГДА ЭТО БЫЛО. ЯЗЫК. ЯЗЫК. ЯЗЫК. ЯЗЫК. ЯЗЫК /опять рисунки – звездочки, зайчики/. КАКИЕ-ТО ЯЗЫКИ. НАХАЛКА. Я ВООБЩЕ. НАХАЛКА. НИЧЕГО НЕ ПОНИМАЮ. НАХАЛКА. НАХАЛКА /неразборчивая фамилия/.
Их выгнали с третьего этажа, забрав чужие картины, продукты, предметы быта – со скандалом, с милицией, с шизоидными воплями, которые издавала Фарида и тем самым напомнила мне тех психов, тех политических душевнобольных, разогревающих толпу на демонстрациях и митингах. Саида с матерью сначала обитали в коридоре, затем пустились в длительный путь из комнаты в комнату, ни разу при этом не заглянув ко мне, да я и не звал их. Иногда, правда, Фарида заскакивала что-то предлагая: суп, хлеб, чай, а то и тушенку, яблоки, полуфабрикат – то, что сама где-то раздобыла: в общежитии да в церквях. Она предлагала взамен – это была беседа или тема номер три.
С Саидой я встречался в коридорах, захаживал в те комнаты, где она лежала, целыми ночами разговаривал с ней, когда находил ее где-нибудь на ступеньках между этажами. В один прекрасный момент, после нескольких проявленных ею случаев безумия, ирреальности, я испытал к ней чувство нежности. Странность, непонятность – такие детали в поведении женщин разогревают желание и возбуждают аппетит. Саида имела ту маску агрессивного абсурда, которая привлекла мое внимание:
– ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ /свое имя-фамилие-отчество/. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. МАШИНА. МАШИНА. РАНИМАЯ. РАНИМАЯ. МАШИНА. НА ВАШЕМ МЕСТЕ. НА ВАШЕМ МЕСТЕ. ЧТО ВАМ ЕЩЕ НУЖНО. ЧТО ВАМ ЕЩЕ НУЖНО.
Дикая мысль переспать с ней не давала мне покоя, но ничего не случилось. Тогда шел уже третий месяц выдачи ваучеров, этот чек выписывался на каждого члена семьи, и поскольку нежелательно было упустить шанс иметь нелишние деньги, то, со слов Фариды, отец ее прислал телеграмму, в которой раскаивается за содеянное перед дочкой и внучкой, берет свои проклятия обратно и просит вернуться. Фарида и Саида прожили здесь еще некоторое время и уехали домой, в Казань.
И сейчас мне смешно вспоминать события той зимы, смешно и странно, что я не сразу разгадал прóклятый отцом Фариды ребус, в котором Саида играла не последнюю роль. И я понял еще, что у меня была возможность войти в подземный мир бестий и дьявольских кричащих чудовищ, ведь проводником туда и являлась Саида.