Лают бешеные собаки
…Были фрагменты. Из фрагментов состоит жизнь, из них собирается целое «я», строится видимый хаос, выстраивается неожиданная формула. В цепи я специально нашел первое звено, первый фрагмент: бегут по улице собаки, и у каждой на спине белой краской написаны слова: «демократия» – у одной, «монархия» – у другой, «либеральная» – у третьей, «коммунизм» и т. д. Собаки пока не бешеные, собаки ожидают…
…Сначала было как фрагментами; я помню, сидим на кухне за столом, напротив меня – женщина, и я что-то говорю ей – о чем? господи! О чем я говорил – шея свинцом налилась, не то пьян, не то спать хочу, и уверен, что все идет хорошо, все так и должно быть, и когда вот-вот назревает – может, мне только кажется, что я нравлюсь ей, вот тогда она вдруг говорит: так хочется положить голову тебе на плечо.
И эта боль, эта счастливая боль в сердце, так что боюсь двигаться, боюсь дышать, – она проходит, я заставляю ее исчезнуть. Я смотрю на мою девочку, женщину, подарившую мне улыбку, может быть, это ложь, и я не так понял, вообще, по ее глазам ничего не понять, и приходится верить словам, верить жестам, верить хитрости; верить нежным рукам, а когда они ложатся мне на плечи, касаются спины – так что сладкая дрожь – не просто удовольствие, а странное удовольствие власти над реальностью: то есть вот ее движения, вот мои движения – это все, что есть, что возможно, что неизбежно. И грезится мне, будто я стою в прихожей и провожаю за порог маленького человечка, и понимаю, что это мой сын, наш сын. Он просто идет гулять. И я говорю ему строго: в снегу не валяйся, варежки не теряй, на улицу не ходи – только во дворе. Я закрываю за ним дверь и направляюсь к окну, за которым видны качели, и не то вóроны, не то грачи прыгают вдоль гаражей, и какая-то облезлая собака лежит на канализационном люке и лениво поворачивает голову.
Но греза сходит на нет, её и не было. Со мною моя женская истина, моя реальная любовь – и души в ней не чаешь. И думаешь, что она девственница. И ловишь себя на мысли, что не знаешь, как отнестись к собственной мысли, а она говорит: люблю сидеть на коленях у мальчиков. Или примерно так. И совершенно не веришь, как будто я у нее первый, словно единственный, и что самое опасное – смотришь в глаза и не понимаешь, а чувствуешь ее руки, ее дыхание – и знаешь, все прекрасно знаешь.
У моей ласковой девочки есть подруга – противоположность, и когда они обе рядом – голова кружится от сумасшествия, от замечательного контраста, и только имена у них совпадают, и эти две звездочки дополняют друг дружку как земля и небо, как вода и воздух – а здесь нужно выбирать, я выбираю свою любовь, потому что я нашел ее. Подруга моей женщины атакует меня, пытаясь что-то выяснить, но разве я помню то, что происходило не со мной, то, что называется иллюзией, а наша жизнь, господи, неизбежная иллюзия, вот почему я выбираю мою ласковую девочку. И пусть ее невероятное отражение ластится к нам, я вижу, как ей без нас плохо, как она скучает, и как она не скрывает своей уязвленности по поводу моего безумного выбора. Она не догадывается, что волшебная девочка – единственный вариант, не догадывается, что мне противно отражение, мне до ужаса отвратительно зеркальное шоу кривого стекла, разрезающего мои абсолютные сюрреалистические глаза.
И при этом переломе спектрального луча я снова впадаю в состояние грезы, где во дворе гуляет мой сын, наш ребенок, наше продолжение истины. И что-то там происходит, что-то двигается и шумит, и стало больше собак. Теперь вокруг канализационного люка собралась целая свора разъяренных псов. И я сначала вижу, а потом доносится тошнотворный вой – вразнобой, с пеной в зубах, с шакальим плачем, визгом, словно о чем-то рассказывая и доказывая… нашему сыну, словно что-то объясняя, что-то очень важное. И мир на моих глазах раздавливается, и сжимается, и слабеет…
Слава богу, все не так. Я люблю! И эта как бы отсутствующая часть души начинает обустраиваться. Я спрашиваю мою женщину: тебе хорошо со мной? Она не задумываясь – ловлю какую-то долю мгновения от тяжелой участи блаженства – отвечает: да! И опять ничего не нужно произносить, я целую ее в мягкую щеку, и она хмыкает, и она молчит так, как молчат искушенные женщины, и наши ласки продолжаются в спальне. Она дает мне губы, она дает мне печальные глаза, она дает мне шею и грудь, и родинки, неожиданные коричневые глазки сначала пугают, а затем веселят своим непосредственным приключением: вот – они, вот чуть ниже – алая пуговка сосца; и все сливается в нестерпимую… Да, там еще бродят где-то мои руки, и чудесное тепло вздрагивает именно тогда, когда я хочу, когда я хочу, когда я глажу волнующий капрон любви, приближаясь и приближаясь. И когда я дотрагиваюсь – в самом деле, не знаю – почему, но я злюсь, все так просто. И я говорю: ты же хочешь! – нелепо повторяя себе и продолжая наслаждение. Она прыгает на пол и бежит в ванную. Господи, я люблю!
Отражение моей сказочной девочки говорит: я хочу к вам, я хочу быть с вами. Она – подруга – пристраивается к нам. Моя женщина оказывается между мною и ее отражением. Я понимаю – это полное великолепие, и сердце плачет. Но через некоторое время я отталкиваю третьего человека, мне не понравятся собственные мысли, мне будет казаться, что она не просто так с нами, что она охраняет мою девочку от меня, что она защищает мою девочку от разврата – бог ты мой, какой бред иногда может прийти в голову! И нас оставляют. Мы ласкаемся как кошки, мы кусаемся и мурлычем, и царапаемся, и она говорит мне: ты знаешь, у меня месячные… И она говорит мне: если хочешь – спусти… Милая моя, хорошенькая моя, любимая, неужели ты можешь меня остановить, неужели я – просто случайное желание и некоторые вопросы тела могут остановить движения любви? О, она знает меня. И лишь ногти, коварные ногти поделились со мной объективной злостью. Она взяла мое тепло в ладонь, но я остановил ее и сказал: я не хочу так. Я хочу результат и продолжение нашей божественной истины. Господи, хочу, чтобы у нас был ребенок – это самое настоящее, что может Бог… И вдруг я снова услышал лай, дикий бессмысленный лай невероятных псов. Я выглянул во двор и увидел, как бешеные собаки разрывают на куски моего сына…
Ах… нет, слава богу!..
Это чужой ребенок, это не мою истину убивают – чужую.