11
Объясните,
За что вы презираете меня?
– Это Корморан Страйк? – спросил на следующее утро, без двадцати девять, интеллигентный девический голос.
– Он самый, – ответил Страйк.
– Это Нина. Нина Ласселс. Ваш номер телефона дал мне Доминик.
– Да-да, – сразу понял Страйк.
Голый по пояс, он стоял над кухонной раковиной перед зеркалом для бритья, поскольку в ванной, где помещался только душ, было темновато и тесно. Вытирая запястьем пену с губ, он сказал:
– Он объяснил вам суть дела, Нина?
– Да, вы хотите проникнуть на юбилейный прием в «Роупер Чард».
– «Проникнуть» – это сильно сказано.
– Зато как таинственно звучит!
– Пожалуй. – Он был приятно удивлен. – Значит, вы согласны?
– Еще бы, это же так интересно. Можно мне высказать догадку, почему вы хотите туда прийти и за всеми шпионить?
– Опять же «шпионить» – это не совсем…
– Прекратите меня расхолаживать. Могу я высказать догадку или нет?
– Высказывайте, – ответил Страйк, отпил чаю и посмотрел в окно.
На улице опять висел туман, загасивший недолгий солнечный свет.
– «Бомбикс Мори»! – выпалила Нина. – Точно? Я угадала? Скажите, что я права.
– Вы правы, – подтвердил Страйк, чем вызвал у нее радостный возглас.
– Мне не положено даже произносить это название. В издательстве вся информация заблокирована, разосланы циркуляры, у Дэниела в кабинете постоянно толкутся юристы. Где мы с вами встретимся? Нам лучше вначале познакомиться на нейтральной территории, а потом прийти вместе, вы согласны?
– Да, разумеется, – ответил Страйк. – Где вам будет удобно?
Доставая ручку из кармана пальто, висевшего у дверей, он с тоской думал, что мог бы провести этот вечер дома, отоспаться и никуда не спешить, чтобы набраться сил перед субботним утром, когда ему предстояло следить за вероломным мужем привлекательной брюнетки.
– Знаете паб «Старый чеширский сыр»? – спросила Нина. – На Флит-стрит? Никто из наших туда не заходит, а до работы два шага. Я понимаю, это банально, но мне там ужасно нравится.
Они условились встретиться в девятнадцать тридцать. Заканчивая бритье, Страйк размышлял, есть ли у него шанс познакомиться на этом приеме с кем-нибудь из тех, кому известно местонахождение Куайна. Загвоздка в том, мысленно подколол Страйк свое отражение в круглом зеркале, когда они синхронно соскребали щетину со своих подбородков, что ты все еще действуешь по правилам ОСР. Государство больше не платит тебе за беспорочную службу, дружище.
Впрочем, других методов работы он не знал; его краткий, но незыблемый кодекс этики, которого он придерживался всю сознательную жизнь, гласил: любое дело выполняй на совесть.
Страйк намеревался до вечера поработать у себя в офисе – обычно это его не тяготило. Они с Робин делили бумажную волокиту на двоих. Его помощница служила ему толковой и зачастую полезной аудиторией; с первых дней их совместной работы ее увлекала механика расследования. Но сегодня он с определенной неохотой спускался по лестнице к себе в офис, и, конечно же, его тонко настроенные локаторы уловили в ее приветствии смущенное ожидание, которое, как он понимал, очень скоро должно было вылиться в вопрос: «Ну, как тебе Мэтью?» Уже по одной этой причине, рассуждал сам с собой Страйк, уединяясь в кабинете и плотно затворяя дверь (якобы для того, чтобы сделать ряд телефонных звонков), совершенно ни к чему встречаться со своей единственной подчиненной в неформальной обстановке.
Через пару часов голод погнал его в приемную. Как у них было заведено, Робин сходила за сэндвичами, но, принеся их в офис, не постучалась в кабинет, чтобы позвать Страйка перекусить. Такая ситуация тоже указывала на затянувшееся чувство неловкости. Чтобы отсрочить неизбежный разговор и как можно дольше самому не касаться щекотливой темы (авось пронесет; хотя с женщинами подобная тактика у него никогда не срабатывала), Страйк честно рассказал, как провел телефонные переговоры с мистером Ганфри.
– Он заявит в полицию? – спросила Робин.
– Мм… нет. Ганфри не из тех, кто по любому поводу бежит в полицию. Он почти так же крут, как и тот бандит, что планирует покушение на его сына. Ганфри понял, что дело дрянь.
– А ты не сообразил сделать запись вашего разговора с этим гангстером и собственноручно передать ее в полицию? – не подумав, спросила Робин.
– Нет, Робин, потому что в таком случае сразу станет ясно, откуда у полиции эта наводка, и тогда мне придется на каждом шагу остерегаться наемных убийц, а как тогда вести слежку?
– Но Ганфри не сможет вечно держать сына взаперти!
– И не надо. Ганфри устроит своим родным сюрприз: поездку в Штаты, позвонит из Лос-Анджелеса нашему другу-головорезу и скажет, что все обдумал и больше не намерен ставить палки в колеса чужому бизнесу. Такой ход не вызовет больших подозрений. Этот злодей уже сделал достаточно мерзостей, чтобы Ганфри остыл. В лобовое стекло его машины не раз запускали кирпичом, жену запугивали телефонными угрозами. Думаю, на следующей неделе мне надо будет еще разок прогуляться в Крауч-Энд, сказать, что мальчишка не выходит из дому, и вернуть полученную пятихатку, – вздохнул Страйк. – Не хочу, чтобы меня начали разыскивать, хоть это и маловероятно.
– Он тебе дал…
– Пятихатку… пятьсот фунтов, Робин, – объяснил Страйк. – Разве у вас в Йоркшире так не говорят?
– Неимоверная скупость: тебя ведь подрядили пырнуть ножом школьника, – с нажимом сказала Робин и, не дав Страйку опомниться, спросила: – Ну, как тебе Мэтью?
– Приятный парень, – на автомате солгал Страйк.
От подробностей он воздержался. Робин была далеко не глупа: Страйк и прежде отмечал у нее нюх на ложь, на любую фальшь… Тем не менее он поспешил перевести разговор на другое:
– Я вот о чем подумал: на следующий год, если мы будем в плюсе и я смогу повысить тебе оклад, надо бы взять в штат еще одного сотрудника. У меня дел по горло – так долго продолжаться не может. За последнее время сколько клиентов услышало от тебя отказ?
– Человека два-три, – холодно ответила Робин.
Заключив, что его похвала в адрес Мэтью оказалась недостаточной, но твердо решив больше не лицемерить, Страйк вскоре ушел к себе в кабинет и закрыл дверь. Впрочем, на этот раз он оказался прав лишь отчасти. Робин действительно обескуражил его ответ. Она понимала: если бы Мэтью действительно произвел хорошее впечатление на Страйка, тот ни за что бы не сказал «приятный парень». Он бы выразился так: «А что, нормальный мужик» или «Не понимаю, как ты ухитрилась такого отхватить».
Но еще сильнее задели ее и даже обидели его планы взять на работу нового сотрудника. Повернувшись к монитору, Робин стремительно и яростно, как никогда, застучала по клавишам: ей предстояло составить счет для разводящейся брюнетки на еженедельную оплату услуг сыскного агентства. До сих пор у Робин было ощущение – по всей вероятности, ошибочное, – что она здесь больше чем просто секретарша. Она помогала Страйку собрать улики, чтобы отдать под суд убийцу Лулы Лэндри, причем кое-какие сведения раздобыла самостоятельно, по собственной инициативе. Да и после этого не раз выполняла поручения, выходившие далеко за рамки секретарских обязанностей: во время наблюдения сопровождала Страйка там, где ему нежелательно было появляться в одиночку, очаровывала швейцаров, вызывала на откровенность трудных свидетелей, которых отпугивали грозная фигура и насупленная физиономия Страйка, и много раз совершала телефонные звонки от имени самых разных женщин: Страйк, с его густым басом, при всем желании не справился бы с такой задачей.
Робин считала, что и Страйк рассуждает примерно так же; время от времени он говорил: «Это полезно для отработки твоих следственных навыков», «Тебе не помешало бы овладеть техникой противодействия наблюдению» или что-то в этом духе. После того как бизнес прочно встанет на ноги (кстати, с ее помощью, если уж говорить без ложной скромности), считала она, ей будет предложен необходимый курс обучения. Но теперь выходило, что те брошенные вскользь фразы ничего не стоили – босс просто хотел погладить по головке секретаря-машинистку.
В таком случае что она здесь делает? Почему отказалась от более денежного места? (В запальчивости Робин предпочла не вспоминать, насколько отталкивающей представлялась ей работа – пусть даже хорошо оплачиваемая – в отделе кадров.)
Новый сотрудник, скорее всего, окажется лицом женского пола, обладающим всеми необходимыми навыками, а она, Робин, будет просиживать днями напролет в приемной, выполняя обязанности секретарши и телефонистки для двух начальников. Не для этого она пожертвовала приличной зарплатой, осталась работать у Страйка и тем самым создала постоянный источник напряжения в своей личной жизни.
Ровно в семнадцать часов Робин прервала печать на полуслове, надела свое неизменное пальто-тренч и ушла домой, с излишней силой хлопнув стеклянной дверью. Этот стук разбудил Страйка, который, положив голову на руки, крепко спал за письменным столом. Сверившись с часами, он убедился, что уже пять, и не понял, кого в такое время принесло к нему в контору. Тогда он выглянул в приемную, увидел, что ни пальто, ни сумки Робин на месте нет, а монитор выключен, и только теперь сообразил, что она ушла не попрощавшись.
– Ой, какие мы нежные, – с досадой буркнул он.
Робин никогда не дулась; это было одним из тех качеств, которые он в ней ценил. Ну не понравился ему этот Мэтью – и что теперь? Им вместе детей не крестить. Тихо ругнувшись, Страйк запер контору и пошел к себе в мансарду, чтобы перекусить и подготовиться к встрече с Ниной Ласселс.