IV. Колдун из Магриба
Со стороны дороги постоялый двор Сарабая напоминал какой-нибудь почтовый ям в степи. Слева и справа от него тянулись густые заросли, позади начиналась бескрайняя унылая пустошь, уходящая к пустыне. Сам двор раскинулся крепко и привольно, так же, как в те времена, когда здесь была только глухая дорога вдоль берега реки. Чтобы увидеть купола и минареты Богохранимого Сарая нужно было повернуться к воротам спиной. Великий город едва выглядывал из за верхушек деревьев, непроходимой колючей стеной обступивших главную дорогу, и казался совсем далёким.
Глушь, да и только.
В серый дождливый день, когда туманном мареве тонут очертания, могло вообще показаться, что ты оказался где то в пустынном краю, вдали от всякого жилья.
Злат остановил коня перед мощными, как для осады, воротами, створки которых были окованы полосами железа, и прислушался. Тишина. Всё тонуло в легкой, но непроницаемой пелене осеннего дождика. А ведь совсем рядом, за спиной, по другую сторону дороги лежал населённый Булгарский квартал, огромная Чёрная пристань с причалами и складами. Её скрывали непролазные заросли степной колючей акации, молодых остролистых клёнов и терновника, тянувшиеся вдоль дороги от самой заставы, охраняющей въезд в столицу великого хана. В нескольких местах поодаль в зарослях были проезды: к булгарам, к причалам и складам. Но человеку пешему можно было при сильной надобности продраться и сквозь колючки. Особенно, если он почему-то не хотел встречаться со стражниками у въездов в квартал или на пристань.
А ещё недалече у дороги высились три громадных дуба. Судя по многоохватной толщине и высоте, были они старше и постоялого двора и великого Сарая и, может быть, самой древней дороги по берегу. Никак не меньше трёх-четырёх веков. Чья то неведомая заботливая рука посадила и выходила их в этой несусветной глухомани в старые времена, от которых уже не осталось даже сказок. Поговаривали, что многие пришельцы из северных сумрачных лесов, перебравшиеся теперь в Булгарский квартал, не забыли своей древней веры и почитали эти дубы так же, как и священные рощи на своей дремучей родине.
Так это или нет знали только в самом квартале. А там умели хранить свои тайны от чужаков. Во всяком случае, никаких следов жертвоприношений или даров у дубов не было.
Злат на всякий случай проверил. Коли уж пошла речь о всякой чертовщине не грех поискать след колдунов и их паствы. Тем более, что следы человеческие под тремя дубами были. Вытоптанная трава, сломанные веточки. Только колдовских ли рук это дело? Куда вернее, кто-то лазил на деревья. Уж больно место удачное. На половину караванного перехода видно окрестности. Что по дороге, что в городе, что в пустыне. И река вверх и вниз по течению. Мало ли кому интересно.
Хотя ворота во двор напоминали крепостные, сама ограда состояла из обычного плетня, едва человеку по грудь. Когда-то давно на её месте красовался наверное неперелазный тын из заострённых брёвен. Времена были смутные, опасные. Теперь не то. Смуты кончились ещё при покойном хане Тохте, нестроения и разбои ушли в прошлое. Укреплять свои дворы теперь нет нужды. Разве что от бродячей скотины или степных лис. Для этого и плетня за глаза достаточно. А ворота остались. Хорошие ворота. Дуб поди из булгарских лесов.
Злат понял, что его заметили. Как не заметить всадника на пустынной дороге? Тем более, если он не проскакал по своим делам, а спешился и топчется у обочины под деревьями. Ещё одно достоинство невысокого плетня. Тем более, если привратнику заняться больше нечем – во дворе ни души, у коновязи под навесом – ни лошади. Хоть платья под плащом не видно, но намётанный глаз сразу разглядел доброго коня, явно не простых кровей. За такого барышники не глядя дадут пару мохнатых низкорослых степнячков. Поэтому, когда наиб неторопливо вошёл в ворота, навстречу из гостиного дома выскочил сам хозяин.
– Добрый гость всегда ко времени, – радостно запричитал он, – Сегодня как раз телушку заколол. Похлёбка из требухи уже доспевает. Я ведь помню!
Бывалый мясник Сарабай не раз на своём веку потчевал Злата. Ещё когда тот и наибом не был, а всего лишь простым писцом-битакчи. Сарабай лет пятнадцать держал лавку на большом базаре, пока не перебрался на купленный по случаю постоялый двор. Теперь торговал мясом только на рынках соседних кварталов. Там у него всё было поставлено на крепкую ногу. Держал лавки.
В бытность на большом базаре он вошёл в долю с одним ушлым харчевником, с которым наловчились продавать недорогую похлёбку из требухи. Благо у мясника, который сам режет скот, такого добра всегда навалом и нипочём. Только и расхода, что дрова и соль. А дрова, хоть в Сарае и дороги, но для вхожего на Булгарскую пристань человека с этим завсегда намного проще. Весь лесной торг там. Одну щепу можно возами брать. Солью тоже можно удачно запастись у кипчаков, что возят её со степных озёр. Особенно, если тайком и понемногу.
Вот теперь Сарабай с удовольствием припоминал прежнее время.
– В требухе ведь что главное? Главное чтобы свежесть! Чтобы пар ещё шёл. Тогда и вкус. А стоит хоть немного полежать, а уж если ещё и обветрит – уже не то. Навар будет, а вкус не тот!
Из-за спины Сарабая из открытой двери веяло теплом и мясным духом. Видно было, что он сидел от жары в одной рубахе и только на выход наскоро накинул кафтан. Даже пояс не успел повязать.
Злат пробежал взглядом по расшитому подолу и подумал: «Вот ведь уже почти всю жизнь в Сарае живёт, башка седеет. А халат так и не стал носить. Всё живёт по старой привычке. Как в Булгаре». Хотя, сколько помнил его Злат, был мясник правоверным мусульманином. Скот резал строго по исламским правилам, за что имел не только всегдашнее одобрение от своих соседских булгарских имамов, но и множество благочестивых, охочих до правил веры покупателей на большом базаре.
Вера верой, а дедовский обычай так просто не отпускает. Чалму, поди, так и не научился наматывать.
Хозяин посторонился, пропуская наиба в дом, но тот задержался и ещё раз окинул взглядом двор. Во всём чувствовался простор. Сразу видно места хватало. С одной стороны амбары для клади. Большие амбары, хорошие. Целый караван при нужде можно разгрузить. С другой стороны конюшня. Тоже добротная, рубленая из брёвен. Ни волку, ни конокраду не залезть. Навес для повозок. Сбоку от дома ещё навес – летняя кухня. Сейчас там только старые горшки стояли – тепло в доме нужно. Ещё в глаза бросался неубранный навоз. В Сарае такого обычно не увидишь. Дрова дороги, кизяку даже на городских улицах или площади залежаться не дают. А здесь пока видно щепы с пристани хватает.
Хорошо, что зеваки не набежали. Хотя Злат прекрасно знал, уже к вечеру весь Сарай будет болтать, что таинственным исчезновением интересовался сам эмирский наиб. Хорошо хоть стражу не взял, а то пересудам конца бы не было.
– Значит ждал меня?
Хозяин сразу понял, что вопрос неспроста. Но виду не подал:
– Если бы ждал, разве похлёбку из требухи готовил? Когда была парная телятина.
Наиб согласно кивнул:
– Действительно и делов то. Постояльца джинны унесли. Дело житейское. На постоялых дворах такое сплошь и рядом.
Сарабаю не нужно было ничего объяснять. Он и сам прекрасно понимал, что властям дела нет ни до каких джиннов. А вот исчезновение гостя на постоялом дворе – повод для самого пристрастного расследования. Кому же неведомо, что такие места слишком часто оказываются гнёздами самого безжалостного разбоя. Особенно опасного тем, что в таких случаях нужно как можно тщательнее хоронить концы. Любой оставшийся в живых свидетель сразу положит конец промыслу. Это не на дороге кистенем махать.
– Я разве не понимаю. Потому и дверь ломать старосту позвал со свидетелями. Думал, может помер, постоялец-то. Чтобы лишнего подозрения не было. А оно вон чего…
Хозяин шагнул в дверь, словно приглашая наиба последовать за собой.
– Я даже трогать пока ничего не велел и дверь не чинить. Хоть и свидетели были, а всё равно любой может убедиться – дверь была изнутри закрыта на засов.
Злат ещё раз окинул взором безлюдный двор, немного задержавшись на крыше старой кузницы. Интересно, что там сейчас? Потом шагнул внутрь.
Там был совсем другой мир. Ставни на окнах уже закрыли, и в зале царил полумрак. Пылающий очаг у дальней стены освещал закопчённые стены, длинный стол посередине, лавки у стен. Из котла в очаге шёл пар и мясной дух, сдобренный какими-то пахучими травами. Злат потянул носом.
– Можжевельник?
Хозяин довольно кивнул:
– Он самый. Отборная ягода, – он повернулся и суетливо крикнул, – Клюквы принесите!
– Зачем же в требуху клюква? – удивился наиб.
– Это не в требуху. К мясу. Не одну же похлёбку хлебать. И сбитню сейчас велю. С холода.
– Вот это хорошо, – одобрил наиб и показал на перегородку в конце зала, – Там?
Сарабай кивнул.
Только Злат не спешил. Он направился совсем в другую сторону, к очагу. Повесил ближе к огню плащ и сам устроился рядом.
– Смотрю народа у тебя ни души. Как же так получилось, что о твоём постояльце уже весь Сарай знает? Как будто бирючи об этом на площадях и базарах кричали? Кто ещё был здесь с утра, кроме старосты и свидетелей?
Хозяин старательно наморщил лоб:
– Мясо в лавки ещё до того как дверь ломали отправили… После только головы слуга отвозил.
– Головы?
– Ну да! Я чего телушку колол? Обычно только бараниной торгую. Говядину только на заказ. Или к праздникам. А сегодня сам знаешь, у мусульман новый год. Благочестивые люди постятся.
– Самое время корову колоть…
– Заказ. В караван-сарае у кипчаков затеяли пировать. Кто-то уважаемый из степи подъехал. Ну, а у кипчаков известно какие лакомства. Самое почётное блюдо – варёная голова. Вот и попросили. Одну говяжью и четыре бараньих.
– Ого! Видать немало их там собирается!
– Человек десять, я думаю. Вот я для них скотину и резал. Мясо – в лавку, требуху – в котёл. Головы эти слуга повёз уже после того, как дверь сломали.
– Тогда понятно. Караван-сарай на базаре. Слуга, конечно, горло бузой промочил.
Сарабай кивнул:
– Водовоз ещё приезжал.
– Тоже неплохо. Он потом после вас домов двадцать объехал.
Взвизгнула ременными петлями маленькая дверь за очагом, ведущая в сени, соединяющие гостевой дом с жильём самого хозяина. Оттуда, сильно пригнувшись, вошла девушка с братиной в руках. Она даже зацепилась головой за притолоку. Злат уже хотел пошутить про жадность Сарабая, прорубившего слишком низенький проход, чтобы сберечь тепло, но тут заметил, что девица сама очень высока. Он даже встал, чтоб потихоньку померяться, когда та приблизилась к столу. Действительно, почти на голову выше.
При неровном свете очага блеснули золотом густые волосы цвета соломы, выбившиеся из под съехавшей при ударе о притолоку повязки. Поставив на стол братину, девушка быстро поправила головной убор и исчезла в сенях. Злат заметил шерстяные кисти, подвешенные на манер хвостов сзади к поясу. Языческий оберег, какой носят женщины в дремучих северных лесах.
От братины шёл пар и запах имбиря.
Наиб отцепил маленький ковшик, который по монгольскому обычаю носил у пояса и с наслаждением зачерпнул сбитня. Мёд у Сарабая был хороший из липовых лесов, пахучий и бередящий горло. По жилам потекло тепло и умиротворение. Захотелось сесть у огня, закрыть глаза и задремать. Злат так и сделал. Только дремать не стал.
После долгого молчания он спросил, не открывая глаз:
– Почему говорят, что твой постоялец был колдун?
Спроси Злат об этом во дворе под нудный шелест осеннего дождика, наверное прозвучало бы почти шутливо. В полутьме едва озаряемой пламенем очага получилось зловеще. Наиб сидел спиной к огню и его тень загораживала Сарабая. Она ложилась на длинный пустой стол, расползалась на половину стены, уходя к закопчённым брёвнам под крышей. И она шевелилась, повторяя малейшее движение своего хозяина, вставшего между светом и тьмой.
Сарабаю видно стало не по себе. Он боязливо оглянулся на черный проём в стене, к которому словно подкрадывалась громадная тень наиба и сглотнул слюну. Потом сказал, почему-то понизив сразу осипший голос:
– Само собой на ум пришло, когда дверь-то открыли. Там ведь засов изнутри – огого! Скобы свой кузнец работал. Дверь пришлось с крюков сбивать. И комната без окон. Не то что кошке, мышке пролезть негде.
– Подпол?
Сарабай махнул рукой. Потом зачем-то ещё сильней понизил голос:
– Девка ещё начала плести. Которая еду ему носила. – Сарабай замялся, словно поколебавшись, но потом решился, – Говорит, принесла ему однажды еду, а у того гость сидит, – он сделал шаг к наибу и наклонился, будто боялся, что его услышат, – Так вот она клянётся, что в комнату никто не заходил.
– Веришь?
Сарабай обвёл рукой зал.
– Другого хода туда нет. А она всё время здесь была. Дело вечером было, в зале ни души.
– А как уходил видела?
Хозяин кивнул.
– Ты сам-то ей веришь?
– Девка чуткая очень, приметливая. Из лесов.
– Гости к нему часто ходили?
– Не сказать, чтобы очень, но захаживали. Всегда с глазу на глаз сидели. Он вообще в своей комнате, как бирюк сидел. Еду всегда туда носили. Сам частенько где-то околачивался, – подумав, добавил, – бывало ночевать не приходил.
В зале повисла тишина, только огонь сухо потрескивал углями в очаге. Злат зачерпнул ещё мёда и отодвинул братину:
– Чего сам не пьёшь? Зелья какого подмешал? Садись.
Увидев, как Сарабай старательно наливает себе до краёв полный ковш, приняв видать к сердцу слова про зелье, добавил без тени усмешки:
– Как хочешь, а чего-то в твоём рассказу не хватает. А чего не пойму.
Хозяин грустно развёл руками:
– Сам бы так говорил, если бы мне кто эту историю рассказал.
Наиб промолчал. Сарабай думал.
– Понимаешь, всё это чушь, конечно, но здесь всё одно за одно цепляется. Я вот сейчас только понял, что и лица его толком не разглядел. Запросто могу не узнать, если встречу. Какой-то уж больно весь из себя скрытный. Шмыг да шмыг то в келью, то из кельи. Он даже вселился необычно. Его человек привёл из Булгарского квартала. Комнату выбирал, деньги платил. Я с ним и не общался почти.
– Деньги какие платил?
– Какие деньги? – не понял Сарабай.
– Сколько, какими монетами, где чеканены?
– Обычные деньги. Даньга. Чеканены у нас в Сарае по большей части. Я ведь их сам хорошенько проверял, когда пересчитывал. Сам понимаешь, постоялый двор, всё-таки.
Наиб понимал. Где ещё лучше всучить поддельную монету? Расплатился и ищи ветра в поле.
– Ты того человека из Булгарского квартала знаешь?
– Нет. Лицо, правда, знакомое, видел где-то.
– Так ты что со своим постояльцем даже словом не перекинулся?
– Почему? Он говорил, какую еду ему приносить. Рыбы просил побольше. А ещё спросил, можно ли где брать хлеб сделанный на дрожжах.
– Нашли?
– А чего искать? Хоть у булгар бери, хоть у русских, хоть у буртас. Цену хорошую давал. Вперёд.
– Надолго?
– Сказали что на месяц – полтора, точно не знают. Потому сразу заплатили вперёд и предупредили, что съехать может внезапно, не предупреждая. Даже оговорили на это случай, что замок с ключом на столе оставит.
– Какой замок?
– Навесной. Эта комната ещё снаружи запирается. На навесной замок. Там ещё скобы сделаны, хоть на крепостные ворота. И замок стальной, булгарской работы. Как хороший сундук стоит. Эту комнату обычно снимают купцы, которые там оставляют что-то ценное. Поэтому и сдаётся она подороже.
– У постояльца много товара было?
– Даже сундука не было. Только две большие сумы.
Значит хотел, чтобы в вещах не рылись. Хорошие деньги за это заплатил.
– Вы с ним по-кипчакски говорили?
Сарабай удивлённо вскинул брови.
– Говорил чисто?
– Не совсем. Да у нас больше пол-Сарая так говорит. Кто и лет двадцать здесь живёт. Иной раз вообще больше на пальцах.
– Ты его спросил, кто он и откуда?
Хозяин кивнул:
– Иоанн. Из Новгорода. А потом добавил ещё, со значением так: «Из закатных стран».