«Неизвестного всегда больше, чем известного; предположений больше, чем достоверностей, и сокрытого больше, чем очевидного.»
© Сергей Зацаринный, 2018
ISBN 978-5-4490-6037-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
I. Исчезнувший попутчик
Первый день нового года выдался ненастным. Небо затянуло тучами, а из-за реки, из степи, на Сарай Богохранимый налетел порывистый ветер. Отшумело лето. Скоро облетят деревья, надвинутся от полуночи холодные ветра, принесут снег и стужу. Уже утихли роскошные летние базары, ушли в степь последние караваны, опустели пристани.
Южная пристань, которую в Сарае называли Красной, обезлюдела уже давно – корабельщики торопились уйти до наступления осенних штормов в Бакинском море. С северной Булгарской большая часть судов отвалила ещё раньше – им нужно успеть добраться в верховья до того, как реки скуёт льдом. Там за дремучими страшными лесами на дальней украине великой державы славного хана Узбека уже сейчас, наверное, ночами ударили первые заморозки. Опоздавшие теперь смогут успеть доплыть по реке разве что до Укека.
В прежние годы уже почти никто не отчаливал в эту пору с Булгарской пристани.
Много перемен принёс с собой наступивший 734 год от Хиджры – переселения пророка в Медину.
Ещё летом из летней ставки хана пришло известие, что Узбек не будет, как обычно, зимовать в Сарае, а отправится жить в новый дворец, который для него уже целый год возводят выше по реке за несколько дней пути отсюда. Знающие люди поговаривают, что на это подбили повелителя франки, которые в последнее время так и вьются, как мухи у его золотого престола. Благо им до него рукой подать – от их новых крепостей в Матреге и Тане до летних кочевий ханского двора всего день пути.
Народ, толковавший всё лето об этой новости на сарайских базарах, чаще сходился на мысли, что добра от такого переезда даже больше, чем худа. Конечно зимой будет немного скучней, зато тише. Без ханского двора с его вельможами, эмирами, слугами, стражами будет гораздо спокойней. А старые караванные пути как и раньше не минуют славный Сарай. Не перенесёшь царским указом Бакинское море, древние, как само вечное небо, дороги в Хорезм и Крым. Тысячелетний путь соединяющий столицу верховного хана Ханбалык у самого восхода с золотым Константинополем и вечерними странами.
Значит снова, как прежде, следующим летом сойдутся на многоголосых сарайских базарах купцы и путники со всего света. Не переведутся в амбарах здешних купцов драгоценные товары, а в сундуках менял звонкие монеты. Будет как раньше богатеть и цвести под милостивым солнцем Богохранимый Сарай.
А ханский двор? Кому от него был большой прибыток? Разве что пронырливым уртакчи, что обделывают свои дела с ханским имуществом. Эмиры и вельможи ведь по лавкам и базарам не ходят, а слуги их, по большей части, живут на всём готовом. Деньгами не богаты. Те ещё покупатели.
С другой стороны, кто теперь будет брать драгоценные заморские ткани и благовония для своих жён, самоцветы и украшения, изысканные пряности и чудодейственные снадобья? Купцы прижимисты и практичны. Роскоши и блеску предпочитают надёжность и дешевизну. Самый дорогой товар всегда предназначался эмирам и вельможам. Многие, не самые последние торговцы в Сарае только этим и жили.
Как ни крути кое-кому пришлось перебираться вослед хану к новому дворцу. Такие и грузились на последние корабли на Булгарской пристани. До октября уже рукой подать, нужно спешить.
Корабль, который должен был отчалить ранним утром в первый день 734 года, тяжело покачивался на мутной осенней воде. Скрипели уключины по бортам. Хороший корабль, быстрый, как рыба. На каждом весле по два гребца. Такой как птица полетит вверх по течению. Если бы отчалили, как и собирались на рассвете, уже давно скрылись бы из вида на речном просторе. Команда и путники давно поднялись на борт. Побережник, ведавший прибытием и отплытием, дал разрешение. Стражники встали у сходней, чтобы никто лишний не прошёл туда или сюда.
Корабль не отчаливал. Не было одного из путников, оплатившего дорогое место в кормовой каюте и загодя погрузившего туда вещи.
Побережник пил с кормщиком чай в закутке. Стражники угрюмо жались у самого причала, прячась от дождя под дырявым навесом. Да несколько провожающих, кутались в плащи, переговариваясь с одним из отплывающих, уже стоявшим на носу корабля.
Плащи скрывали одежду и головные уборы, но по повадке можно было догадаться, что один из них важная птица. Немолодой уже, хотя быстрый и крепкий, с щегольски подстриженной русой бородой. Рядом с ним стоял сухой старичок, ещё бодро обходившийся без посоха и молчаливый юноша, не обзаведшийся пока даже усами.
Корабль был крепко притянут к причалу, и человек на корабле, облокотившись о борт, почти мог дотянуться до своих собеседников. Это был мужчина, возраст которого было трудно угадать. Бритый подбородок молодил его по-юношески румяное лицо, но висячие, на кипчакский манер, усы уже тронула седина. Крепко тронула. Наверное, если бы он не сбрил бороду, то был бы совсем седобородым. Плащ человек оставил в каюте, потому что от дождя его худо-бедно скрывал плетёный из лыка навес над носом корабля. В руках он держал небольшой холщёвый мешок, из которого со скучающим видом доставал время от времени шарики сушёного творога, который кипчаки любили брать в дорогу.
Отплытия ждали давно, с самого рассвета. Уже наговорились и устали.
– Ты так весь запас съешь, – пошутил старичок, – в дорогу ничего не останется.
– Ничего, – улыбнулся, стоявший рядом с ним русобородый, – скоро уже доберётся до булгарских краёв. Там курт не чета здешнему. Красный, из топлёного молока. В Сарае такой не делают – дрова дороги.
Он повернулся к юноше:
– Верно, Илгизар?
Тот молча пожал плечами. За него ответил тот, что на корабле:
– У нас в Мохши такой не делают. Наши любят ряженку из топлёного молока. Это в Булгаре любят красный творог.
Он стоял спиной к реке, по которой лежал его путь туда, в сторону Булгара, в сторону Мохши. Только было видно, что мысли путника обращены к Сараю, который он покидал. Он грустно смотрел туда, где за пеленой дождя проглядывал серый минарет мечети в Булгарском квартале, но взгляд его был таким же туманным, как вид расплывающегося вдали города. Так смотрят люди, которые вспоминают о чём-то давным-давно минувшем.
Это лучше всех почувствовал старичок.
– В Мохши будет то же самое, Туртас. Ты не найдёшь там ни того, что было, ни тех, кто были. Может, не стоит ехать?
Отъезжающий промолчал. Видно было, что он не знает ответа на этот вопрос. Возможно, ответ был слишком печальным и очевидным.
– Кому некуда плыть, никакой ветер не будет попутным, – сказал Туртас после долгого молчания.
Всем стало ещё грустнее. Наверное потому, что само хмурое утро располагало к этому. Мёртвая тишина на пристани, мутный призрак огромного города за пеленой дождя, тёмная, словно уходящая в никуда, дорога-река.
Оцепенение стряхнул русобородый. Было видно, что он человек действия:
– Долгие проводы – долгие слёзы. Эй, ты! – повелительно окрикнул он стражника, – Покличь-ка сюда побережника с корабельщиком!
При этих словах будто ненароком приоткрыл полу плаща, из под которой мелькнул золочёный шёлковый пояс. Можно было этого не делать. Стражник и так превосходно знал, что перед ним наиб самого эмира Сарая, что на груди его под плащом красуется золочёная пайцза с надписью: «Кто не повинуется – умрёт» и что на берегу, за пристанскими конторами, его ожидает конная стража из ханских гвардейцев.
Охранник не смог отказать себе в удовольствии не бегать под дождём, а повелительно заорать дурным голосом:
– Побережника и корабельщика к наибу светлейшего эмира!
Перепуганный насмерть смотритель пристани только сейчас рассмотрел, кто, закрывшись плащом, провожает корабль. Давясь недожёваным куском, он, низко кланяясь, торопливо докладывал на бегу:
– Путник занял каюту на корме. Навесил свой замок с печатью. Самого нет. Так бы давно вещи сгрузили и отправили. А замок с печатью ломать – дело хлопотное.
Наиб кивнул. Нежелание связываться с запертой каютой ему было понятно. Не будь замка вещи уже давно сложили в мешки, опечатали и положили в контору на пристани. А так нужно проводить ещё и осмотр каюты со свидетелями и описью. Действительно, проще подождать.
– Много товара везёт? – спросил наиб корабельщика.
– Да нет, один сундук дорожный.
– А чего отдельную каюту занял? Слуги?
– Один.
– Кто такой?
– Назвался Иовом. Из Новгорода.
При этих словах наиб оживился:
– Сказал, где в Сарае остановился?
Корабельщик растерянно развёл руками:
– Пришёл позавчера, сказал, что нужна отдельная каюта до Нового Сарая. Заплатил вперёд не торгуясь. Сразу приволокли сундук, навесили замок. А к отплытию не пришёл.
Наиб решительно двинулся по мосткам:
– Ломайте! – повернулся к юноше, – Илгизар, возьми у них бумагу и чернильницу. Напиши всё, что надо. Я свою печать приложу, чтобы разговора не было.
С замком вышла заминка. Дорогой и мудрёный. С пружиной внутри.
– Такие, обычно булгарцы делают. Просто так не собьёшь – пилить надо.
Пилить не стали, оторвали скобу вместе с замком. Корабельщик только молча повздыхал.
Вещей действительно оказалось немного. Только дорожный сундук, как и было сказано. Да ещё в углу, что-то вроде короба, накрытое холстом.
– Голуби! – удивлённо воскликнул наиб, сняв покрывало.
Просунувшийся из-за его спины сквозь узкую дверь Туртас подтвердил:
– Самые лучшие, египетские. В наших краях таких не достать.
– Почтовые, значит? – наиб строго обернулся к побережнику, – А говоришь только сундук?
Тот смутился:
– Так ведь не купец, простой путник. Товара нет. Пошлину брать не с чего. Теперь вот сам ума не приложу чего с ними делать. Сундук под замок положу, а птиц? Их ведь кормить-поить нужно. А подохнут?
Все молча смотрели на клетку.
– Давай я за ними присмотрю, – неожиданно подал голос Туртас, – Птички хорошие, дорогие, за ними особый уход нужен. А им, гляжу хозяин даже воды налил еле-еле. Только семечек насыпал.
Наиб заметно повеселел. Ему явно было по душе, что Туртас остаётся. Он махнул стражникам – сгружайте сундук, и сам взял тяжёлую клетку с голубями.
– Всё забираю. Если кто будет спрашивать вещи, посылайте ко мне.
Туртасу собираться было совсем нечего. Вещей – один дорожный мешок. Он перекинул его на причал и забрал клетку у наиба. Вздохнув облегчённо, тот махнул корабельщику: «Отваливай!»
Стражники, обрадованные, что наконец закончилось торчание под дождём, весело схватили сундук и устремились вслед за наибом. Сзади плёлся побережник. Когда уже поднялись от причала на берег, наиб недоумённо обернулся:
– Чего они не отваливают?
Действительно. На корабле даже не убрали сходни.
– Ему бы поторопиться, сколько времени потерял, а он медлит.
Когда подошли к воротам пристани, где наиба дожидалась конная стража, он обратился к юноше:
– Сбегай, Илгизар, глянь ещё раз, чего они медлят? Только глаза им не мозоль.
Тот понимающе кивнул и побежал назад.
– Не нравится мне всё это, – буркнул под нос наиб, – Что это за Иов Новгородец? Если он русский, то должен был в русском квартале объявиться. А у нас там о нём никто не слышал.
Наиб был русским, из поповских детей. Не пожелав идти по стопам отца, смолоду подался на ханскую службу, в писцы. За долгие годы монгольский халат и шапочка стали для него привычнее рубахи. Жил по прежнему в русском квартале, в доме отца. Так уж повелось. Мусульмане в Сарае селились больше по месту, откуда приехали: булгары с булгарами, хорезмийцы с хорезмийцами. Персы отдельно. Арабы отгородились в своём квартале. Православные селились своим приходом. Там у них была церковь, монастырь, палаты епископа. Квартал назывался русским. Принял черкес или буртас православие – перебирается сюда. И уже тоже русским считается.
Наиб не стал по примеру многих переходить в мусульмане, после того, как хан Узбек тринадцать лет назад объявил себя султаном Мухаммедом, защитником ислама. Службе это не мешало. Хотя мусульмане в последнее время всё больше забирали силу.
Вернулся Илгизар.
– Там ещё один человек с корабля сошёл. Передумал плыть.
Наиб почесал затылок:
– По всему видать попутчик этого самого Иова. Соглядатай. Ты вот что, Илгизар. Проследи потихоньку за этим человеком. Куда он подастся, кто такой.
– Думаю, парень этот не так прост, коли за кем-то следил, – неожиданно подал голос старичок, – и Илгизара он сразу заметит. Давай-ка лучше я за ним похожу. Мой ведь хлеб такой – с места на место слоняться. Все меня знают, никто не замечает. В любое место могу зайти – кто подумает что дурное на сказочника Бахрама?
– Вот и хорошо, – согласился наиб, – тогда приходи вечером ко мне в ханский дворец. А ты Туртас где пока поселишься? С птичками?
– Да вот у Бахрама и поселюсь. За городом. Место привольное