Вы здесь

Шахидка с голубыми глазами. Глава 4. ЧТО НУЖНО ДЛЯ ПОЛНОГО СЧАСТЬЯ (А. М. Дышев, 2004)

Глава 4

ЧТО НУЖНО ДЛЯ ПОЛНОГО СЧАСТЬЯ

Дабы не пугать людей своей буро-зеленой, неряшливо перебинтованной рукой, я надел джинсовую рубашку с длинными рукавами. Впрочем, из распахнутой настежь балконной двери веяло прохладой, и в крепкой рубашке я должен был чувствовать себя комфортно.

Солнце уже подыскивало за горизонтом посадочную площадку, когда я вышел из квартиры и – надо же такому случиться! – встретил на лестнице Петровича. Похоже, что мой золоторукий слесарь в одиночку продолжал дружескую вечеринку, так как не слишком уверенно держался на ногах, глаза его смотрели в разные стороны, и вокруг него клубился специфический запах. Но голос был твердым и решительным, как у коммуниста на партийном собрании:

– Кирюша, дорогой! Я слышу – дверь твоя открылась, дай, думаю, посмотрю, кто это там шлындает. Послушай, дружище, выручай! Одолжи до получки рублей пятьдесят. Или хотя бы сорок. У меня срочный вызов к клиенту, надо шланг на полдюйма купить…

Этой затасканной фантазией он, разумеется, не умалил свое лучшее качество – инженерную изобретательность, коей я всегда восторгался, когда Петрович чинил сантехнику; мое уважение к соседу не пошатнулось.

– Но с одним условием! – предупредил я, открывая дверь своей квартиры. – Перемыть всю посуду и пропылесосить комнату. Чтобы сверкала!

– А что? – взволнованным голосом произнес Петрович. – Много осталось?

– В холодильнике почти целая бутылка водки. И пиво еще есть.

– Кирюша, друг мой! – расчувствовался Петрович, тряся мою руку. – Квартира сверкать будет! Гарантирую! Все краники и патрубки подтяну! Все вычищу и помою! От посуды по стенам побегут солнечные зайчики!

– Главное, чтобы не зеленые чертики, – заметил я.

Я не стал выгонять из гаража машину, потому как управлять перебинтованной рукой было бы не слишком сподручно, и через сквер пошел к остановке автобуса.

В газетном киоске я купил сегодняшнюю газету, поболтал с продавщицей, которую знал уже не один год, поинтересовался ее здоровьем и школьными успехами сына. У неработающего фонтана, где традиционно грелись на солнышке бродячие дворняги, я высыпал из пакета всю оставшуюся с дружеской вечеринки закусь, и некоторое время стоял рядом, наблюдая, как тощие бобики и барбосы радостно поедают засохшие деликатесы и поглядывают на меня добрыми глазами. «Были б все собаки такими», – подумал я, кидая пустой пакет в урну и продолжая свой путь к остановке.

Я испытывал потребность жить правильно, пресно, «по-стариковски», и делать добрые, неприметные поступки, как часто бывало со мной после крутого кутежа, бесшабашных авантюр и крепких загулов, насыщенных драками, любовными подвигами и смертельно опасными глупостями. Мои последние приключения исчерпали лимит отвязанности, и утомленной психике требовалось время, чтобы прийти в себя и приготовиться к новой встряске. В конце сквера я еще раз насладился собственной покладистостью и отзывчивостью, когда полез на лиственницу за воздушным шариком, упущенным малышом. Правда, пока я доставлял шарик вниз, он лопнул, и несчастный малыш расплакался пуще прежнего. Мамаша принялась утешать ребенка, а я, несколько сконфузившись, поспешил дальше. Чтобы сократить расстояние, я пошел не по тропинке, а напрямик, через кусты и газоны, но ничего не выиграл, а даже наоборот: я выбрался из кустов на шоссе в том месте, где не было ни перехода, ни светофора.

Стоя на бордюре, я ждал, когда в потоке машин образуется брешь и можно будет перебежать на противоположную сторону, где была остановка автобуса. Мысли мои витали вокруг неотложных дел, которые ждали меня в агентстве, и я расставлял их в порядке срочности. Первым в этом списке я определил встречу с журналистом, который обещал написать об агентстве рекламный материал и за небольшую услугу опубликовать его в курортной газете. Вторым делом…

Тут меня отвлек скрип тормозов, который острым диссонансом выделялся среди мерного гула автомобилей. Я машинально повернул голову, выискивая в многоцветном автомобильном потоке того, кто так лихо затормозил, и увидел невзрачный, заляпанный грязью «жигуль» десятой модели с затененными стеклами. Машина медленно катилась в левом ряду, все больше съезжая на разделительную полосу и все больше притормаживая, чем нервировала тех, кто на приличной скорости следовал за ней. Кто-то пронзительно сигналил водителю «десятки», кто-то нервно обгонял, вырулив на встречную полосу; «десятка», тем не менее, спокойно катилась так, как считала нужным, и ее скорость уже почти сравнялась со скоростью пешеходов.

И вдруг в тот момент, когда машина оказалась как раз напротив меня, заднее стекло опустилось до середины, и из темного салона высунулся автоматный ствол. Все происходило очень быстро, а мой заторможенный интерес разгорался значительно медленнее, потому я никак не отреагировал, не испугался и не удивился, когда прогремела короткая очередь. «Десятка», словно это был конь, испугавшийся оглушительного треска, немедля рванула вперед, с реактивным ревом набирая скорость. Ствол в окне качнулся и вновь выплеснул пламя. Я явственно услышал, как рядом лопаются толстые листья магнолий, как пули дырявят вязкую древесину стволов и отщепляют пористую замшелую кору, и только тогда пригнулся и попятился назад, а потом со всех ног кинулся в заросли кустов.

Затаившись там, я некоторое время ждал невесть чего. Мое сердце колошматилось в грудную клетку с дурной мощью, словно верный пес рвался с поводка, проявляя запоздалое служебное рвение. Из-за стены кустов по-прежнему доносился ровный автомобильный гул, и сочно пахло свежей зеленью, и над крышами домов раздувало красные щеки вечернее солнце. Жизнь шла своим чередом, и мне уже трудно было поверить в то, что произошло минуту назад. Но я не мог ошибиться! Я прекрасно видел автоматный ствол и слышал стрельбу!

Я вышел из кустов с той подчеркнутой естественностью, как это делают люди, отправившие в кустах свои небольшие потребности. Встал на бордюрный камень, посмотрел в ту сторону, куда умчалась забрызганная грязью «десятка». Но что там теперь увидишь?

Я перебежал на другую сторону и запрыгнул на подножку отъезжающего автобуса. Упал на продавленное сиденье, прислонился лбом к холодному стеклу. «Что бы это значило? – спросил я себя. – Что за дурное приключение, когда теплым весенним вечером на глазах у сотен свидетелей палят из автомата по живой цели? Откуда у меня вдруг появились враги, которые желают моей смерти?»

Кондуктор дважды или трижды обратилась ко мне, а пока я рыскал по карманам в поисках мелочи, проехал лишнюю остановку. Пришлось пешком возвращаться обратно. Я продолжал мысленно задавать себе вопросы, но не находил ответов и только пожимал плечами. Должно быть, со стороны на меня было весело смотреть. Сам того не замечая, я держался как можно дальше от проезжей части и жался плечом к стенам домов и стеклянным витринам магазинов.

– Какой-то ты растерянный, – сказал мне Никулин, когда я зашел в агентство. – У тебя такой вид, будто ты женился.

Я сел напротив него, сцепил ладони замком и положил их на живот.

– Мною никто не интересовался? – спросил я.

– Кому ты нужен, чудовище, кроме как своим сотрудникам! – вздохнул Никулин. – Да и то в день зарплаты.

Через открытое настежь окно в кабинет тек прохладный воздух, пахнущий мокрой пылью. Занавеска колыхалась, словно фата невесты, стоящей на берегу моря в шторм. Мимо окна проплывали головы прохожих, кидали солнечные зайчики глянцевитые крыши автомобилей. Мне стало неуютно.

– Прикрой окно, холодно, – попросил я.

Склонив голову над столом и шлепая себя ладонью по лысине, Никулин читал заявления пенсионеров, пострадавших от рук рыночных мошенников. Это тоскливое и почти безнадежное дело нам подкинула милиция. Как сказал наш приятель из следственного отдела, «шобы житуха медом не казалась». Я, как директор агентства, немедленно перебросил это дело на стол Никулина, чтобы тот дурью не маялся от безделья, ибо весной в нашем агентстве всегда было затишье.

Вел бы я дело о мошенниках – можно было бы предположить (и то с огромной натяжкой!), что организатор банды заказал меня киллеру. Но я даже не раскрывал папку с заявлениями…

Я встал у стеллажа, набитого скоросшивателями с делами, которые мы благополучно завершили и передали в следственный отдел. Может быть, кто-то из разоблаченных преступников захотел отмстить мне? Нет, малоубедительно. Какой смысл в этой мести, если я не знаю, кто и за что мне мстит. Как минимум расправе должны были предшествовать угрозы, шантаж, анонимные звонки с требованиями…

Никулин громко рассмеялся от прочитанного, хлопнул себя по лысине.

– Зачитываю цитату из заявления! – сказал он. – «После того, как я купила у него все лотереи, и все они оказались с выигрышем, я спросила, где могу получить свои деньги, на что молодой человек ответил, что мои деньги лежат в центральном швейцарском банке. Тогда я сказала, что у меня нет загранпаспорта, на что молодой человек ответил, что если имеется выигрышная лотерея, то ни виза, ни заграничный паспорт, ни даже билет на самолет не нужны. Тогда я поехала в аэропорт и спросила в кассе, как мне сесть в самолет, который отправляется в Швейцарию, на что кассирша ответила, что мне лучше отправиться в дурдом…»

Я взял со стола ключи от сейфа и открыл его, хотя прекрасно знал, что в нем нет ни одного дела.

– У меня создается впечатление, – произнес Никулин, не отрываясь от чтения, – что ты ищешь бутылку. Могу предложить стаканчик «Настойки рябиновой на коньяке».

Так же, не поднимая головы, он протянул руку к подоконнику, взял бутылку с этикеткой, на которой почему-то был нарисован то ли металлопрокатный завод, то ли ТЭЦ, и водрузил ее на стол передо мной. Я выдернул пробку зубами и наполнил чашки, на дне которых остались засохшие черные кружочки от кофе.

– Как ты думаешь, Иоанн, – спросил я, снова возвращаясь в кресло и занюхивая рябиновую настойку яблочной долькой. – Кто и за что мог бы меня убить?

– Мы могли бы убить, твои сотрудники, – тотчас ответил Никулин. – За то, что мало платишь.

Я остался удовлетворен этим ответом. Манеру разговора Никулина я познал давно, привык к ней и научился без труда ориентироваться в том словесном хаосе, который он возводил всякий раз во время нашего общения. Никулин прекрасно понял, что именно я хотел узнать, но коль не смог ответить по существу, то ответил шуткой.

– А что, на тебя готовится покушение? – после недолгой паузы уточнил он.

Я не стал рассказывать ему о том, что произошло у сквера. Никулин бы заволновался, начал задавать мне массу вопросов, выпытывая детали, а потом сорвался бы с цепи, разыскивая заляпанную грязью «десятку». А разыскать ее – все равно, что самолет, который пролетел где-то высоко в небе.

– Да я так, – отмахнулся я. – Фантазирую. Читай, читай про пенсионеров, не отвлекайся по пустякам.

Ладно, Кирилл, сказал я себе, наливая второй стакан настойки, хватит делать вид, будто веришь, что в тебя стреляли за какие-то старые дела, которые ты расследовал. Надо поменьше лазить по воздуховодам подозрительных учреждений да разговаривать с утопленницами, тогда стрелять никто не будет.

Я вышел в коридор, встал у книжного шкафа, где хранилась всевозможная справочная литература. Пробежал глазами по корешкам: «Энциклопедия преступлений», «Криминалистика», «Все пистолеты мира», «Сильнодействующие и наркотические вещества»… А вот то, что нужно – «Справочник медицинских учреждений».

Никулин на мгновение поднял голову, глянул на меня. Если я с этим справочником уединюсь у себя в кабинете, он сразу поймет, к какой области приварились мои мысли, и уже не оставит меня в покое своими расспросами. Лучше полистать его здесь же, в коридоре, как бы походя, от нечего делать.

В разделе «Психиатрические больницы» значилось всего два заведения, находящихся в черте города. Я стал просматривать раздел «Неврологические диспансеры», но и здесь не нашел ничего похожего на реабилитационный центр. Только в самом конце брошюры, где на подверстку дали два десятка частных медицинских учреждений, я нашел то, что искал. «Реабилитационный центр «Возрождение». Рядом – номер телефона. И больше ничего.

У меня немного отлегло с души. Коль это заведение официально существует и обозначено в общедоступном справочнике, значит, не представляет угрозы. Это же не бандитский притон или не особняк главы корсиканской мафии.

Я вернул брошюру на место и с нарочитым вниманием стал листать справочник по ремонту и отделке офисов. Никулин продолжал кидать на меня любопытные взгляды. Вот, действительно, профессиональный сыщик. Вынюхивает все, что можно вынюхать, даже если в этом нет никакой необходимости. По неискоренимой привычке. Пять лет Никулин пахал в милиции, дорос до старшего оперативника, а потом вдруг уволился. Сколько бы я ни пытался расколоть его на признание, почему он так поступил, Никулин стоически молчал. Все характеристики у него были блестящими, коллеги его любили и до сих пор звонят в агентство, чтобы поздравить с Днем милиции.

– Схожу-ка я за копченой рыбкой, – сказал я. – А то от твоей горно-обогатительной настойки у меня во рту привкус чугуна.

Это был всего лишь повод. Я купил триста граммов копченой мойвы, бутылочку водки и пару бутылок пива и только потом направился к телефону-автомату. Набрал номер, который вычитал в справочнике.

Ответил неестественно оптимистический, почти радостный женский голос:

– Центр «Возрождение», здравствуйте! Чем могу вам помочь?

Я с ходу придумал легенду:

– Девушка, моя жена просто с ума сходит от ревности ко мне. Втемяшила себе в голову, что у меня есть любовница, и рыдает все ночи напролет. Семейная жизнь превратилась в кошмар. Я боюсь, как бы она с собой чего плохого не сделала. Нельзя ли ее определить к вам на лечение?

– К сожалению, нельзя, – тем же счастливым голосом ответила девушка. – Мы принимаем только по направлению больниц после суицидального пароксизма и по заключению наших специалистов.

– Я готов заплатить хорошие деньги, – настаивал я. – Если я буду дожидаться суицида, то ваша помощь уже может не понадобиться.

– Это невозможно, – с мягкой настойчивостью вновь отказала девушка. – У нас такой порядок.

– Тогда соедините меня с вашим директором! – сердито крикнул я.

– Я очень сожалею, – промурлыкала девушка и положила трубку.

«Ничего настораживающего, – подумал я, вешая трубку на рычаг. – Вполне вежливая секретарша с милым голосом. Достаточно открытое учреждение с совершенно прозрачными условиями приема пациентов. Чем же я напугал охранников «Возрождения», что по мне из автомата стреляли?»

То, что казалось очевидным, никак не укладывалось в логическую цепочку. Я чувствовал, что на меня покушались именно потому, что я побывал на втором этаже, где на окнах решетки. Но отчего злость хозяев реабилитационного центра была столь велика? Разве я заслужил такую жуткую меру наказания за мелкое и безобидное хулиганство? Даже если бы я вынес оттуда всю медицинскую технику вместе с компьютерами, факсами и телевизорами, разве стали бы сотрудники богоугодного учреждения охотиться за мной с оружием и собаками?

Я медленно возвращался в агентство, безуспешно ломая мозги, и с облегчением пришел к единственному выводу, что моя прогулка по реабилитационному центру и стрельба из автомата у городского сквера никак не могли быть связаны. Скорее всего, бандиты на «десятке» спутали меня с кем-то и дали по мне очередь. Эта досадная ошибка едва не стоила мне жизни, и я молил бога, чтобы кровожадные парни поскорее поняли, что ошиблись, и навсегда вычеркнули мой светлый образ из своих черных мыслей.

«Никому я не нужен, чтобы меня убивать!» – вывел я окончательное резюме, заходя в агентство.

Никулин не упустил из внимания, что мое настроение стремительно поднимается в гору.

– Вот, оказывается, чего тебе не хватало для полного счастья! – воскликнул он, увидев, с какими покупками я пришел, и сдвинул скоросшиватель на край стола. На его месте он расстелил газету.

Никулин был прав, для полного счастья и душевного успокоения мне не хватало именно этого. Мы неплохо посидели, болтая на любимую тему о приближающемся курортном сезоне, смели всю мойву под водочку, а пиво прихватили с собой, и еще долго блуждали по пустынным аллеям парка, мечтая о богатых заказах и романтических встречах с очаровательными курортницами.

Домой я возвращался пешком, нарочно выбирая самые освещенные улицы и тем самым как бы подставляя себя тем, кто хотел бы расправиться со мной. Я делал все возможное, чтобы быть самой доступной и заметной целью. Я провоцировал покушение на себя, если, конечно, я кому-то был нужен. Я должен был стопроцентно убедиться в том, что инцидент на краю сквера был чистой воды случайностью и отныне ничто подобное больше не повторится.