Кедрач
Утро очередного январского хмурого дня. В комнате привычно темно, лишь из-за ситцевых занавесок пробивается слабый свет с кухни. В ногах у девочки, на кровати, ворочается кот Серко – так назвал его ещё дедушка, за два года до своей смерти. Кот настолько привык к деду Марковею, что постоянно ходил вместе с ним и в магазин, и коз пасти, и даже на приём в поликлинику, но уже почти год необычно спокоен и тих, как будто хранит печаль о своем настоящем товарище, которого уже нет. Спать любит кот всё же в тепле и на кровати – приручил дедушка.
– А, бабушка, что-то стряпает», – сразу, по запаху, определила Лена, поднимаясь с кровати. Почистив зубы, вымыв лицо она пришла на кухню, присела возле стола.
– Доброе утро, бабушка! Ты вчера вчера обещала мне рассказать про гуменника? – обратилась девочка к хозяйке избы.
– Доброе утро. Только вначале нужно шаньги отведать, потом расчистить тропинку от снега во дворе – помочь старушке, а уж потом сказы творить… Согласна? – сделала деловое условие Агафья Ивановна.
– Конечно.
Примерно через час, когда бабушка взяла в руки вязальные спицы, девочка вернулась со двора. Скинув пальто и валенки, она уселась напротив бабы Гани и приготовилась слушать новую историю из «старины».
– Это случилось во время Первой мировой войны. Обосновалась на самой вершине горы – там был родник – одна монахиня по имени Мария. Гора – то находится теперь можно сказать в центре посёлка Вогулка; там расположена улица Нагорная. Кроме родника там рос огромный кедр – большая редкость в наших краях. Именно возле кедра монашка и обустроилась в скиту. По слухам там было капище – языческий храм народа манси, который жил здесь до прихода русского народа на Урал. Этот народ христиане назвали вогулами, в честь богини – Вогулы, которой этот народ поклонялся.
– И Бог принимал у язычников молитвы? – неожиданно решает прояснить вопрос девочка.
– Бог у всех один, – и их он тоже возлюбил, ибо и они его творение. У монашки была девочка, по всей видимости дочь, а может и приёмная, – лет пяти, пожалуй, не более, – с памятью —то у меня не больно хорошо. Жили они скромно: огородничали, собирали ягоды, грибы. Монахиня совершала определённые обряды среди старообрядцев: крещение, поминки, или иное дело по вере справит, – без этого тоже нельзя было жить. Плата за молитвы была невелика, но женщина стойко переносила все лишения. В трех километрах от скита, на хуторе Козьяльское поле, жило семейство Лопатиных, у них было трое детей. Вот перед самой революцией у них умирает старшая дочь Анна, а ещё через две недели сын Иван. По-«нонешним» временам врачи нашли бы заразную болезнь, от которой умирают дети, а при царе – батюшке всё население не иначе считало, как проделками нечистой силы. И сейчас нечисть много народу приносит неприятностей, только оскудевший разумом человек не замечает этого. Вот и пришла Пелагея Лопатина – хозяйка хутора к монашке Марии и попросила её почитать молитвы: одним – за упокой, а другим – за здравие, чтобы мор не одолел последнего дитя – пятилетнего Сашеньку. В просьбе женщины Мария не отказала, и уже начала укладывать богослужебные книги, как её дочь Катя и говорит, – она весь разговор слышала,
– Гуменника изгоните вначале из избы, а потом молитвы творите…
– Что ты речёшь неразумная? – попробовала её урезонить монашка.
– Духом чувствую, что гуменника занесли с соломой из овина, когда телят, после отёла, в избу заносили… О скотине позаботились – перенесли из стайки, чтобы банник или другая нечисть не уморила, а о детях не подумали! – неожиданно резко «выпалила», как на духу, девочка.
– А как его – заразу из избы – то вытолкать? – заинтересовалась у неё хозяйка хутора.
– Чего проще: калёной кочергой по углам избы нужно поводить, и всё тут… – ответила Катюшка.
Пришла монашка с Пелагеей на хутор и выполнила всё так как им говорила девочка. Когда ткнула Пелагея горячей кочергой под лавку, возле дверей, то там что-то «сфыркало», «чомгнуло», а затем двери в избу сами собой открылись.
– Выскочил гуменник, – заверила Пелагею и хозяина хутора Варфоломея, Мария. – Пора на молитву вставать..
– А как про гуменника – то Катя узнала? – спрашивает Леночка свою бабушку.
– По всей видимости, хозяева хутора, когда закончили работу в овине забыли поблагодарить гуменника или овинника, как его ещё называют, – вот он и осерчал… Раньше это в обычае было. Ну, а то что девочка знала о болезнях людей – то, так это дар Божий ей был дан. Она видела все события повсюду, и ведала какие события будут, – обычные люди, как мы с тобой, порою и себя понять не можем… С тех пор прошло много времени. Добрых дел, сделанных монашкой Марией с дочерью было не счесть. Много раз она собиралась покинуть это место, переселиться, только её дочь, всё время останавливала её, говорила: не пора ещё – не закончилась наша молитва здесь.
А тут уже начались гонения на монастыри и церкви, а вскоре на Урале началась коллективизация: хутора начали сгонять с насиженных мест, – переселяли в деревни. Большинство крестьян переезжали неохотно, – на хуторах привольнее было. Монастыри и церкви к тому времени закрыли, религиозные обряды справляли тайно. Монахиня Мария уже была в преклонном возрасте, а вот дочка Катя расцвела, прямо красавицей стала: глаза большие, голубые, брови дугой, черты лица строгие, а лицо как у царицы – беломраморное… При большой мудрости она была и скромна и деловита. «Положили» на неё глаз двое юношей: Александр Лопатин, которого она спасла от смерти, и переселившийся с далёкого хутора Рогожников Тарас. Дело у них чуть до смертоубийства не дошло; оба думали, что Катюша не любит его по вине соперника, но она никому не оказывала предпочтения. Однажды Александра подкараулил Тарас на дороге в монашеский скит, и ударил сзади жердью по голове. Конец бы Алексашке был, но Катюша с матерью нашли его, – она провидицей была, – и уже мёртвого, бездыханного доволокли в гору, до своего острога. Положили тело под кедром, вспрыснули на него святой водою, и начала Катюша делать над ним какие – то странные движения. Вдруг с её рук вылетел огненный шар и вошёл в грудь юноши и покойник начал розоветь прямо на глазах, и тут же светящийся луч вырвался из груди юноши, воспламенив хвою кедра, – очень намолённое место было.
– Да, там энергетика большая была, поправляет девочка бабушку Ганю.
– По вашему – энергетика, по нашему – намолённое место, ведь не один век вогулы здесь молились. Огненный луч как быстро вспыхнул на груди юноши, так быстро и угас, только монахиня Мария молвила, сожалея,
– Что – ж ты, доченька, всю суму отдала?
А она в ответ,
– Теперь нам пора уходить отсюда, – наша молитва здесь закончилась…
На следующий день их уже здесь, у нас в районе, не было; ушли они из этих мест, сказывали: в Сибирь. Там Екатерина под другим именем должна была более полувека ещё молиться, чтобы в России жизнь по – свободе была; у неё такое предназначение было: семьдесят лет молитвы читать… Вот её молитвы и исполнились…
– А какую – такую суму она отдала Саше? – выразила недоумение внучка.
– Сумой называли силу Духа животворящего, – у каждого она своя. Вот каждый со своей сумой и ходит по свету: у кого большая, а у иных маленькая, пустая. У юной монашки Екатерины сума была огромная, – для нас не подъёмная… – сделала пояснение баба Ганя, продолжив рассказ. – Позднее Александр долго переживал из-за Екатерины, даже в леса ударился: решил по осени под медведя – шатуна попасть. С хозяином леса встретился неожиданно и твердо без оружия решил помериться с ним силою. Только решил он ревущего, стоящего на задних лапах зверя схватить, да вдруг светлый шар между ним и медведем появился… Удар был такой силы, что у медведя шерсть загорелась на груди, одним словом: медведь, рявкая от боли, побежал в одну сторону, устилая дорогу помётом, а Алексашка в другую; понял он: в очередной раз его спасла Екатерина. После этого случая на него пробовал напасть Тараска, – да у того получилось это, как у медведя, – штаны напрочь испортил.
Женился Александр на простой девушке из деревни Печи; она нарожала ему семерых детей из них пять сыновей, – один другого здоровее. Был Александр и на войне с германцами и с японцами; до сорока раз ходил в атаку, и не одного даже ранения… Умер он совсем недавно, не более пятнадцати лет назад. И нашли у него на груди небольшой металлический, из серебра видимо, медальон, на котором с одной стороны был вырезан кедр, а с другой облик красивой девушки, по всей видимости Екатерины. Он видать всю жизнь её любил: с женой был неразговорчив, хотя никогда не бил, не материл… Только прозвище: Кедрачи, с тех пор прижилось за его сыновьями, – народ думал: сила, здоровье Александра были от могучего кедра, который раньше находился на самой высокой горе станции Вогулка.