Глава 7
Первый, массовый призыв казаков Сибири и Дальнего Востока прошёл в 1937 году. После захвата Японией Манчжурии в 1931—1932годах обстановка на Дальнем Востоке обострилась. 9 марта 1932года японские оккупанты провозгласили на территории Северо-Восточного Китая, граничащей с СССР, марионеточное государство Манчжоу-го, с целью использовать его территорию для последующей экспансии против СССР и Китая. Для пресечения японской агрессии, 1июля 1938 г. по решению Главного военного совета РККА, на базе Особой Краснознаменной Дальневосточной армии, был развернут Краснознаменный Дальневосточный фронт, под командованием Маршала Советского Союза В. К. Блюхера. Военный конфликт с Японией стал первым серьёзным делом для казаков, после возвращения их в строй. В боях с японскими самураями, сибирцы и дальневосточники проявили себя геройски. Многие были награждены орденами и медалями.
– Ровня-яяя-йсь, сми-ии-рно! – с припевкой в голосе, протягивал команды командир бронетанкового батальона, майор крепкого телосложения и невысокого роста. Его гладко выбритый подбородок, отдавая синевой, блестел на солнце. Перед ним стояли новобранцы. Только что одетые в новенькое, не подогнанное обмундирование, они были какими-то неуклюжими, не отточенными, и от этого строй казался неровным. По команде новоиспечённые бойцы повернули головы вправо, и, вернув их в исходное положение, вытянулись по струнке.
– Товарищи красноармейцы!
Комбат начал свою ознакомительную речь.
– Меня зовут майор Стрельников. Я ваш командир батальона. Ближайшие три года мы с вами проведём вместе, постигая великую науку, науку побеждать. Вам несказанно повезло, что Родина направила вас именно в бронетанковые войска, гордость и элиту Красной армии. Я выражаю уверенность и надежду на то, что каждый из вас приложит максимум усилий, для того, что бы стать настоящим профессионалом своего дела. Партия и советский народ, с надеждой смотрят на вас, зная, что мир и безопасность страны в надёжных руках.
Молоденькие солдатики стояли по струнке, и, не отрывая взгляда, следили за своим командиром. Чувство гордости, и своей великой миссии переполняли их сердца, от слов офицера. Каждый чувствовал себя героем. Арсений и Ванька, стоя рядом, переглянулись и улыбнулись. По этому взгляду было понятно, что они оба счастливы.
– Напра-аа-ву, – прозвучала неожиданно команда.
Строй, нестройно повернулся. Кто-то, растерявшись, заметался, повернувшись в другую сторону. Послышался смех.
– От-т-ставить, – вернул их на исходную майор.
– Напра-аа-ву, – снова повторил он команду.
Со второго раза получилось лучше.
– Лейтенант, – обратился Стрельников, к стоящему в строю, молоденькому, только что из училища, командиру взвода.
– На приём пищи шагом марш, и далее по плану. Командуйте.
– За мной шагом марш, – скомандовал лейтенант по – детски писклявым голосом, показавшимся таким после команд и речей бывалого комбата.
Строй зашагал за ним, повинуясь его командам.
После обеда учебный взвод направился в своё расположение. Лейтенант скомандовал рассредоточиться по кубрику и приступить к подшивке подворотничков, раздав материал и нитки с иголками. Бойцы расселись по лавочкам.
– Эх, жалко Митьку не взяли в армию, сейчас бы с нами был, – с сожалением вспомнил про брата Ванька.
– Да ничего, чуть подрастёт, и через пару лет придёт, а мы его тут с хлебом с солью поджидать будем, – успокоил его Сенька.
За работой началось спонтанное знакомство.
– Что, кто откуда, хлопцы? – поинтересовался Арсений, нанизывая нитку в иголку.
– Я с Забайкалья, станица Семёновская, – отозвался краснощёкий, здоровый парень, пристроившийся рядом.
– Из казаков, что ли? – подключился Иван.
– Да, из казаков.
– И мы из казаков, – протягивая ему руку, улыбнулся он.
– Из сибирцев мы, будем знакомы. Я Ванька Беляев, это мой братец, Сенька Бандурин.
– Я Лёха Бурцев, – пожимая им обоим руки, представился забайкалец.
– Да тут братцы, почитай, добрая половина из казаков будет, – присоединился к знакомству ещё один боец.
– Так, хлопцы, али нет? – привставая со своего места, и оглядывая присутствующих, спросил он.
– Так точно, – ответил парень, стоявший возле окна, оперевшись на подоконник.
– Как по станицам постановление зачитали, так все в армию и хлынули. Я с Амура, нас со станицы шестерых в этот год в армию отправляли. Старики вот такие проводы закатили, – он показал большой палец, поднятый вверх.
– Век буду жить, не забуду. Всё, как встарь, говорят, по старым традициям.
– Да, проводы старики устроили как надо, – подтвердили его слова ещё несколько человек.
– А вот я, братцы, не люблю казаков, – вдруг прервал их воспоминания о станичных проводах боец со шрамом на щеке.
– Они маво батьку в девятнадцатом годе порубили, мне тогда три года было. Вот я с тех пор и сиротствую.
– Как звать тебя, друже? – подошёл к нему парень, стоявший у подоконника.
– Антоха.
– А я Прошка, Прохор значится. Прохор Фёдоров.
Он протянул ему руку.
– Маво батьку тоже в девятнадцатом убили, – продолжил он.
– И тоже сиротствую я, брат Антон, с трёх годов. Ну, что было, того не вернуть, думаю, тут у всех есть о чём погоревать. Но горевать нам нынче несподручно, мы теперь все красноармейцы, бойцы регулярной, Рабоче – Крестьянской Красной армии, и, как сказал наш комбат, Родина смотрит на нас, и мы её не подведём. Поэтому делить нам нечего, да и незачем. Верно я гутарю, хлопцы?
– Верно, Проша, – поддержал его Сенька.
– У всех у нас свои судьбы, свои истории, и неча нам зараз вспоминать дела прошлого. Много там осталось всего. Нам нужно жить настоящим, и не делиться на казаков и крестьян, а вместе строить светлое будущее, и вместе учиться защищать нашу общую Родину.
Начались армейские будни. Тренировки, учения, наряды. Полгода пролетели, как одна неделя. Очень быстро втянулись бойцы в службу. Совсем скоро предстояло то, о чём все они мечтали всё это время. Впереди их ждало знакомство с танками. Взвод, прошедший учебку, с нетерпением ждал начала практических занятий на танке Т – 26.
– Ровня-я-я-йсь, сми-и-ирно.
Перед Стрельниковым стоял уже не строй вчерашних гражданских пацанов, а хорошо вымуштрованное, боевое подразделение. Это не могло его не радовать. От того, с ещё большим удовольствием, он зачитал приказы, о присвоении очередных воинских званий.
– Красноармеец Бандурин.
– Я, – отозвался Сенька.
– Красноармеец Фёдоров.
– Я, – отозвался Прохор.
– Выйти из строя, – продолжал командовать комбат.
– Есть выйти из строя, – в один голос продублировали команду бойцы, и сделав два шага, развернулись лицом к взводу.
Торжественным голосом майор продолжил.
– За образцовое несение службы, и за достигнутые успехи в боевой и политической подготовке, красноармейцы Бандурин и Фёдоров назначаются на должность командиров отделений, с присвоением очередного воинского звания «младший сержант». Ко мне, бойцы.
– Есть, – ответили они опять в один голос, и, развернувшись кругом, строевым шагом подошли к командиру.
Стрельников протянул им новенькие петлички, с треугольничком.
– Поздравляю вас, товарищи, – он пожал им руки.
– Служим трудовому народу, – всё также в унисон, как на тренировках, отвечали парни, реагируя на команды офицера.
Строй залился в троекратном «ура». По существующей воинской традиции, комбат дал распоряжение в канцелярию написать благодарственные письма на Родину.
Пустовал вышел из своего кабинета, с довольным лицом.
– Катерина Акимовна, вы Евсеича не видели? – спросил он у уборщицы, моющей пол в коридоре.
– Дак, минут пятнадцать назад здесь был, зараз на ферму уехал. Васька на санях за ним приехал, он быстренько собрался, в сани прыгнул, и укатили они, – доложила она во всех подробностях.
– Хорошо, спасибо, – поблагодарил её председатель и вернулся в кабинет.
Дожидаться возвращения Семёна Евсеевича, имея такую телеграмму, он не смог. Накинув бекешу и ушанку, он побежал на ферму.
Декабрь выдался снежный. Сугробов намело по колено. Пустовал с трудом переставлял ноги, проваливаясь в снег.
– Тимофей Аркадьевич, ты на ферму собрался? – догнал его на санях Петро Башкин.
– Да, на ферму, Семён Евсеевич мне срочно нужен.
– Я туда же еду, садись, а то так по сугробам замучаешься шагать.
– Во, хорошо Петь, ты вовремя, – обрадовался он, залезая в сани.
– Телеграмма пришла с армии, дюже хорошая, про Арсения Бандурина. Вот, не могу ждать, хочу срочно обрадовать деда с отцом.
– Ну, эт правильно, дело важное, сейчас мигом доедем.
Петро подстегнул лошадь.
– Но, пшла.
На ферме вовсю шла снегоуборочная компания. Всеми силами убирали с территории снег, вывозя его на телегах и санях. Матвей лихо орудовал лопатой, закидывая большой сугроб на бричку. Из-под его шапки шёл пар.
– Во, Матвей Семёнович, ты-то мне и нужен, – спрыгивая с петровских саней, подбежал к нему председатель.
– А Семён Евсеевич далеко?
– Да вот, только что зашёл в коровник, – ответил Бандурин, продолжая работать.
– А что случилось?
– Пойдём, сейчас узнаешь.
Матвей воткнул лопату в сугроб и пошёл за Пустовалом.
– Семён Евсеевич, можно тебя на минуту, – окликнул его председатель, войдя в коровник.
– Можно конечно.
Он подошёл.
– Что, Тимофей Аркадьевич?
– Дело у меня есть к вам, Бандуриным.
Петро Башкин подошёл поближе, чтобы ничего не пропустить. Присутствующие с любопытством смотрели на них.
– На вот, читай.
Пустовал достал из-за пазухи телеграмму. Семён Евсеевич взял её.
– Мелко написано, не вижу нячё.
– Матвей, на, прочти.
Он передал её сыну. Тот, развернув, начал читать.
«Председателю колхоза Светлый путь, Пустовалу Т. А.
Командование Рабоче – Крестьянской Красной Армии, уведомляет вас, что отличнику боевой и политической подготовки, Бандурину Арсению Матвеевичу, в ознаменование очередной годовщины Великой Октябрьской Социалистической Революции, за особые достижения в службе, присвоено очередное воинское звание, «младший сержант». В связи с чем выражаем вам, и его родителям благодарность, за достойное воспитание советского гражданина и сына. Командир бронетанкового батальона, майор Стрельников.»
Матвей дочитал, с трудом сдерживая подкативший к горлу ком. Он посмотрел на отца. Тот стоял, опешив от услышанного, не в силах ничего сказать.
– Гордость – то какая, – разорвал тишину Башкин.
– Ай да Сенька, ай да порадовал. Вот это казак.
У Семёна Евсеевича на глазах предательски выступили слёзы, покатившись по щекам и спрятавшись в бороде.
– Никак в урядники произвели Сеньку-то нашего, – проговорил он, вытирая их.
– В сержанты, – поправил его Пустовал.
– Командиром тепереча будет Арсений.
– Командиром, – задумчиво повторил за ним дед.
– Стало быть, строится служба-то у казаков, а, Матвеюшка, – посмотрел он на сына.
– Глядишь, с Божьей помощью и в офицерья выйдет.
– Дай-то Бог, – Матвей обвёл всех глазами.
– Дай-то Бог.
– Ну, спасибо тебе, Пётр Аркадьевич, за добрую весть, – Семён Евсеевич пожал ему руку, и обнял.
– Вот это порадовал ты меня добре. Не посрамил Арсений рода нашего. Не посрамил.
Все смотрели на своего бригадира и радовались за него.
– Отличник боевой подготовки, командир говорит, – повысив голос, чтобы все слышали, громко сказал он, обводя всех взглядом.
– Вот так вот, пусчай знають. Токмо казаков в строй поставили, а они уже в командирах.
Радости Евсеича не было конца. Он ещё целую неделю ходил с этой телеграммой по станице, показывая её всем. Для старого казака эта благодарность была предметом большой гордости. Ведь то положение, в котором оказалось казачество после гражданской войны, было весьма незавидным и бесперспективным. То, что на казачество было наложено ограничение по службе, тяжёлым бременем лежало на плечах казаков. Казалось, что уже никогда не удастся вернуть казачеству его прежнее место в обществе. И вот, с выходом постановления о снятии ограничений, появился шанс. Казаки использовали этот шанс на полную мощность, понимая, что от этого зависит будущее казачества.