Новая старая сказка…
Подарил старый Жонглёр молодому, мячик волшебный, да блюдечко чудесное, что манежем зовётся.
Катится мячик по блюдечку, показывает города земли родной, моря чужеземные, страны заморские. И отправляется молодой Жонглёр в путь-дорогу нелёгкую, странствия дальние, вслед за мячиком быстрым. Мячик скор, только поспевай…
Катится мячик по блюдечку, мелькают вешки пути, шуршат листки календаря. Ни пурга лютая, ни распутица осенняя, ни суховеи летний не могут остановить мячика круглого.
Катится мячик меж гор высоких, через реки быстрые, сквозь леса дремучие. Горы ему не помеха, топкие болота не преграда. Мячик-то не простой – цирковой, волшебный.
Катится мячик по шпалам сосновым, по рельсам железным. А то вдруг взмоет в поднебесье и летит выше птиц перелётных, выше облаков перистых, чтобы поскорее вновь упасть на манеж-блюдечко волшебное, в руки Жонглёра тёплые.
Мячик не простой – всё может.
Кружит, всё быстрее бегает по блюдечку. Чудеса земные показывает…
Утомится Жонглёр, поспеваючи за мячиком, отдыху запросит. А мячику на одном месте не лежится. Скачет он нетерпеливо из руки в руку Жонглёра. Попрыгает невысоко и вновь зовёт в пути-дороги земные да заоблачные…
Скоро сказка сказывается, да не скоро дороги кончаются.
Долго кататься мячику по блюдечку. Целых двадцать лет и зим. По окончании срока наречённого, должен Жонглёр мячик чудесный передать другому, младшему своему собрату. Завет такой. Если не передаст – потеряет мячик силу волшебную. Будет пылиться бесполезно за краем блюдечка чудесного…
Коли выполнит Жонглёр завет обещанный – вновь оживёт мячик. Станет кататься-бегать по блюдечку-манежу, страны заморские, моря чужеземные показывать, да города земли родной, с народом славным.
Катится мячик, катится, конца пути не видно. Земля-то, матушка наша, – круглая, как мячик волшебный…
Дороги тебе ровной, мячик быстрый.
Судьбы тебе доброй, Жонглёр молодой.
Конца счастливого тебе, сказка старая…
Рабочая неделя закончилась. Три вчерашних представления-спектакля, по три часа каждый, где ты ежесекундно был нервом, энергией, смыслом – растворились в тебе, отравив каждую молекулу организма. Выходной…
Усталость навалилась неподъёмным спудом. Она оглушила, раздавила. Лишив сил, желаний, воли. Вязкая, как смола. Как зыбучие пески, из плена которых не вырваться. Только вниз, в пустоту…
Руки не в состоянии поправить сползшее одеяло. Толчки пульса во всем теле. Один толчок за другим. Один за другим… Пульсирующие всплески жизни в спине, в веках, в кончиках пальцев.
Прислушиваюсь к толчкам, с вялым, равнодушным любопытством. Пытаюсь считать. Сбиваюсь… Нету "вчера". Нет "завтра". Есть только звенящее тишиной "здесь и сейчас". Безразмерное, бесформенное. Бесконечное. Навалившееся всей тяжестью гравитации.
Лежать, лежать… Исчезнув в складках постели, словно меня тут нет. Закрыв глаза. Отбросив мысли. Отключив сознание. Минута за минутой. Минута за минутой. Час, другой. Бесцельно, бесполезно, бессмысленно. Не сдерживая утекающего драгоценного Времени. Толчками, по капле. Из настоящего в прошлое. Как столетнее коллекционное вино в песок. Как кровь из вспоротой аорты…
За окном, из небесной раны вытекает бесцветный дождь… День вылинял, потерял краски. Только мокро-серое…
Толчки, толчки… Минута за минутой. Час за часом… Полдня, полжизни позади. Впереди – мокрый бесцветный день.
Выходной…
Час назад тебе рукоплескали ложи, партер, галёрка. Крики "браво!" перекрывали медь оркестра. В ответ ты искрилась, светилась изнутри, затмевая прожектора и софиты цирка. Глядя на тебя, у всех вырывалось:
– Принцесса!..
А сейчас ты стоишь у шипящей электроплитки, спрятанной от администрации гостиницы, и колдуешь над ужином. Простая смертная принцесса, в передничке, с засученными рукавами моей рубашки. Ты в ней как в балахоне Пьеро – всё висит. Щека выпачкана мукой, тоже как у Пьеро.
Ты то и дело поправляешь спадающую прядь золотистых волос и с улыбкой смотришь на меня. Взгляд дерзкий, вызывающий. Ласковая, многозначительная дуэль глазами:
Любишь?..
Угу…
Теперь уже вслух:
– Любишь?..
– Угу…
– …пельмени!
– Ах, ты! Ну, держись!..
Господи! Какие же у тебя сладкие губы…
– Ну, вот! Ты теперь как Пьеро!
(Украла мои мысли…)
– А ты – моя верная Коломбина!..
Давай свои вкуснющие пельмени. И выпьем чаю за наш семейный цирковой театр…
Звезда моя цирковая, как ты сейчас далеко!..
Нас разделяет межзвёздное пространство в пять световых… минут.
Ты паришь под куполом и сияешь своим недосягаемым совершенством.
Улыбнись мне, слышишь! Взгляни на галёрку, где я сижу. И жду.
Ты так недоступно далека. Ты улыбаешься всем. И тебя сейчас любят все. Но ведь ты – моя!..
Я мчался к тебе в другой город, в холодной плацкарте, чтобы согреться под твоими колючими лучами, капризная моя Звезда…
Среди аплодирующей толпы на галёрке мне одиноко и тоскливо. Я люблю тебя. Мне хочется кричать об этом на весь цирк!..
Сейчас ты принадлежишь всем. Ревную тебя к партеру и галёрке, ложам и ярусам. К твоей трепещущей трапеции, к цветам, аплодисментам. Ревную к твоему костюму, искрящемуся мириадами звёзд. Он так плотно прижимается к совершенному, такому горячему, знакомому телу….
Зрители аплодируют и кричат. Они продлевают мою боль на миллионы световых мгновений. Ты для них – звезда!..
Я тороплюсь за кулисы, боясь потерять тебя в этом бесконечном космосе под названием Жизнь…
Париж. Танго-ночь…
Длинный стебель чайной розы коварно поранил изящный палец. Алая капелька крови подчёркнуто медленно слизана полуоткрытыми губами. Чёрный диск винила с лёгким шипением приглушённо выкрикивает скрипичное глиссандо аргентинского танго. За упавшими портьерами танцуют полуночные звёзды…
Конец ознакомительного фрагмента.