Чёрная стрела. Часть I. Два мальчика (Р. Л. Стивенсон, 1888)

Сэр Дэниэл и его воины разместились на эту ночь в Кэттли и ближайших окрестностях по теплым, хорошо охраняемым домам. Но тэнстоллский рыцарь был из тех людей, которые ни на минуту не прекращают погони за деньгами; и даже теперь, накануне похода, в котором он должен был либо победить, либо погибнуть, он поднялся в час ночи, чтобы выколотить деньги из своих бедных соседей. Он очень много наживал на спорных наследствах. Обыкновенно он покупал право наследства у какого-нибудь безнадежного претендента и потом с помощью могущественных лордов, окружающих короля, добивался неправильных решений в свою пользу; если же это было слишком хлопотно, он попросту захватывал спорное поместье силой оружия, а затем с помощью своих связей и сэра Оливера, который умел вертеть законами как угодно, удерживал захваченное. Таким способом совсем недавно он наложил свою лапу и на деревню Кэттли; здесь он все еще встречал отпор со стороны крестьян, и, чтобы подавить недовольных, он повел свои войска именно этим путем. В два часа ночи сэр Дэниэл сидел в харчевне возле очага, так как по ночам в окруженном болотами Кэттли было холодно. У его локтя стояла кружка приправленного пряностями эля. Он снял свой шлем с забралом и сидел – лысый, тощий, смуглый, закутанный в кроваво-красный плащ, – опустив голову на руку. В дальних углах комнаты расположились его воины – человек двенадцать; одни из них стояли на часах, другие спали на скамьях; а на полу на плаще лежал мальчик лет двенадцати-тринадцати. Хозяин «Солнца» стоял перед своим господином.

– Слушайся моих повелений, хозяин, – говорил сэр Дэниэл, – и я всегда буду тебе добрым господином. Я желаю, чтобы моими деревнями управляли добрые люди; я желаю, чтобы Адам-э-Мор был избран главным констэблем; позаботься об этом. Если вы изберете другого, вам будет плохо. Я вам спускать не собираюсь, вы все провинились передо мной, потому что вы все платили оброк Уэлсингэму. И ты тоже платил, мой любезный хозяин.

– Славный рыцарь, – сказал хозяин, – я готов присягнуть на кресте Холивуда, что я платил Уэлсингэму только по принуждению. Нет, достойный рыцарь, я не люблю негодных Уэлсингэмов! Они бедны, словно воры, достойный рыцарь. Мне нужен такой великий лорд, как вы. Спросите кого угодно – все скажут, что я всегда стоял за Брэкли.

– Может быть, – сухо проговорил сэр Дэниэл. – И поэтому ты заплатишь вдвое.

Трактирщик сморщился; но подобные беды нередко случались в те беспокойные времена, и в глубине души он, вероятно, был рад, что еще дешево отделался.

– Введи старика, Сэлдэн! – крикнул рыцарь.

Один из воинов ввел в комнату оборванного, сгорбленного старика, бледного, как свеча, и дрожащего от болотной лихорадки.

– Как тебя зовут? – спросил сэр Дэниэл.

– С позволения вашей милости, – ответил старик, – меня зовут Кондолл. Кондолл из Шорби, с разрешения вашей милости.

– Мне рассказывали о тебе много дурного, – сказал рыцарь. – Тебя подозревают в измене, негодяй! Ты не платишь оброка. Тебя обвиняют в убийстве многих людей. Вот какой ты, оказывается, храбрец! Не беспокойся, я тебя усмирю!

– Глубокочтимый и высокоуважаемый лорд, – вскричал старик, – тут какая-то путаница! Я бедный человек, я никогда никого не обижал.

– Помощник шерифа[9] отзывался о тебе очень скверно, – сказал рыцарь. – «Подайте мне, – велел он, – этого Тиндэла из Шорби».

– Меня зовут Кондолл, мой добрый лорд, – сказал несчастный.

– Кондолл или Тиндэл – это все равно, – холодно ответил сэр Дэниэл. – Ты попался, и я сильно сомневаюсь в твоей честности. Если хочешь спасти свою шею, напиши мне сейчас же обязательство заплатить двадцать фунтов.

– Двадцать фунтов, мой добрый лорд! – воскликнул Кондолл. – Это безумие! Все, что у меня есть, не стоит и семидесяти шиллингов.

– Кондолл или Тиндэл, – со смехом сказал сэр Дэниэл, – я готов принять весь риск на себя. Напиши мне обязательство на двадцать фунтов, я получу с тебя все, что удастся получить, и, по своей доброте, прощу тебе остальное.

– Увы, мой добрый лорд, я не умею писать, – сказал Кондолл.

– Ну что же, – сказал в ответ рыцарь, – ничего не поделаешь. Мне так хотелось пощадить тебя, Тиндэл, но совесть не позволяет… Сэлдэн, отведи вежливо этого старого ворчуна к ближайшему вязу да повесь его там понежнее за шею, чтобы я видел, когда буду проезжать мимо… Доброго пути вам, славный Кондолл, милый Тиндэл! Вы на всем скаку въедете в рай. Доброго вам пути!

– О лорд, как прелестны ваши шутки! – льстиво ответил Кондолл и заставил себя улыбнуться. – Вам подобает требовать, а мне подобает подчиняться, и я, несмотря на все мое неумение, попробую написать обязательство.

– Друг, – сказал сэр Дэниэл, – теперь ты напишешь на сорок фунтов. Полно! Ты хитер, и имущество твое стоит не семьдесят шиллингов… Сэлдэн, последи, чтобы он все написал как следует и чтобы подпись его была правильно засвидетельствована.

И сэр Дэниэл, самый веселый рыцарь в Англии, хлебнув теплого эля, со смехом откинулся на спинку стула.

Мальчик на полу шевельнулся, сел и испуганно оглядел комнату.

– Ступай сюда, – сказал сэр Дэниэл; и, когда мальчик, повинуясь его приказанию, встал и медленно подошел к нему, он снова откинулся назад и громко расхохотался. – Клянусь распятием! – крикнул он. – Какой крепкий мальчишка.

Мальчик покраснел от гнева, и в темных его глазах сверкнула ненависть. Теперь, когда он стоял, трудно было определить его возраст. Лицо у него было свежее, как у ребенка, но выражение лица было уже не детское; телом он был необычайно тонок и ходил несколько неуклюже.

– Вы позвали меня, сэр Дэниэл, – сказал он, – для того, чтобы посмеяться над моим печальным положением?

– А почему не посмеяться? – спросил рыцарь. – Будь добр, разреши и мне посмеяться. Если бы ты мог видеть себя, ты первый бы расхохотался.

– Когда вы будете платить за все, вы заплатите и за это, – сказал мальчик, густо краснея. – А пока смейтесь сколько вам угодно!

– Не думай, что я насмехаюсь над тобой, добрый братец, – ответил сэр Дэниэл, перестав смеяться. – Это только шутки, вполне дозволенные между друзьями и близкими людьми. Я устрою твой брак, получу за него тысячу фунтов и буду очень тебя любить. Правда, я завладел тобой несколько грубо, но другого выхода не было… Однако отныне я буду служить тебе от всего сердца. Ты станешь миссис Шелтон… нет, леди Шелтон, клянусь небом, потому что мальчик далеко пойдет. Вздор! Нечего стесняться честного смеха, смех разгоняет печаль. Дурные люди никогда не смеются, добрый братец… Почтеннейший хозяин, дай поужинать моему братцу, мастеру Джону… Садись, дорогой, и кушай.

– Нет, – сказал Джон, – есть я не стану. Вы вовлекли меня в грех, и мне нужно подумать о своей душе… Добрый хозяин, будь любезен, принеси мне кружку чистой воды. Ты очень обяжешь меня своей любезностью.

– Ты получишь отпущение всех своих грехов, черт побери! – крикнул рыцарь. – Исповедуешься, и делу конец. Не беспокойся об этом, ешь.

Но мальчик был упрям; он выпил чашку воды, завернулся в свой плащ, сел в дальний угол и мрачно задумался.

Под утро в деревне поднялась суматоха, послышались оклики часовых, зазвенело оружие, застучали копыта; отряд всадников подъехал к дверям харчевни, и Ричард Шелтон, забрызганный грязью, перешагнул через порог.

– Да хранит вас небо, сэр Дэниэл! – сказал он.

– Как! Дикки Шелтон! – вскричал рыцарь. Сидевший в углу мальчик, услышав имя Дика, с любопытством поднял голову. – А где Беннет Хэтч?

– Вот вам, сэр рыцарь, пакет от сэра Оливера. Прочтите, что он пишет, и все узнаете, – ответил Ричард, подавая ему письмо священника. – И, пожалуйста, поторопитесь, потому что необходимо немедленно скакать во весь опор к Райзингэму. На пути мы повстречали гонца, бешено мчавшегося с письмами; он сообщил нам, что милорд Райзингэм осажден в своем замке и ждет от вас помощи.

– Как ты сказал? Осажден в своем замке? – переспросил рыцарь. – Нет, мы будем во весь опор сидеть здесь, добрый Ричард. В нашем несчастном английском королевстве кто тише едет, тот дальше будет. Говорят, что опаздывать опасно; а по-моему, опаснее всего спешить. Запомни это, Дик. Но прежде дай мне поглядеть, что за скотину ты пригнал сюда… Сэлдэн, принеси факел!

Сэр Дэниэл вышел на деревенскую улицу и при красном свете факела осмотрел свои новые войска. Его не любили как соседа, не любили как господина, но те, кто сражался под его знаменами, очень любили его как военачальника.

Его решительность, испытанное мужество, забота об удобствах солдат, даже его грубые шутки – все это нравилось храбрецам в латах и шлемах.

– Клянусь распятием, – крикнул он, – что за жалкие псы! Одни искривлены, как луки, другие тощи, как копья. Друзья, во время битвы я пущу вас вперед: таких, как вы, беречь не стоит. Дайте мне разглядеть этого старого дурака на пегой кляче! Двухлетний баран верхом на свинье больше похож на солдата, чем ты… А, Клипсби! И ты здесь, старая крыса? Вот человек, которым я совсем не стану дорожить! Ты поедешь впереди всех, а на груди у тебя будет нарисована мишень, чтобы неприятельские стрелки не промахнулись. Итак, решено: ты будешь скакать впереди и показывать мне дорогу.

– Я покажу вам любую дорогу, сэр Дэниэл, но только не ту, что ведет к измене, – бесстрашно ответил Клипсби.

Сэр Дэниэл громко расхохотался.

– Хорошо сказано! – воскликнул он. – У тебя во рту поворотливый язык, черт тебя побери! Прощаю тебе это веселое слово… Сэлдэн, накорми людей и коней.

И рыцарь вернулся в харчевню.

– Ну, друг Дик, начинай, – сказал он. – Вот славный эль, вот свинина. Ешь, а я пока почитаю.

Он вскрыл пакет, прочел письмо и нахмурился. Несколько минут он сидел размышляя. Потом внимательно посмотрел на своего воспитанника.

– Дик, – спросил он, – ты читал эти скверные стишки?

Мальчик ответил утвердительно.

– В них поминают твоего отца, – сказал рыцарь, – и какой-то помешанный обвиняет нашего несчастного болтуна-священника в том, что он убил его.

– Сэр Оливер это отрицает, – ответил Дик.

– Отрицает? – воскликнул рыцарь резко. – А ты не слушай его. У него язык без костей, болтает, словно сорока. Я когда-нибудь в свободную минутку все сам тебе расскажу, Дик. В убийстве твоего отца подозревали некоего Дэкуорта; но время было смутное, и добиться правосудия нам не удалось.

– Отца убили в замке Мот? – спросил Дик, и сердце его забилось.

– Между замком Мот и Холивудом, – ответил сэр Дэниэл совершенно спокойно, но исподтишка мрачно и подозрительно глянул Дику в лицо. – Ну, ешь поскорее, – прибавил рыцарь, – ты повезешь в Тэнстолл письмо от меня.

Дик опечалился.

– Прошу вас, сэр Дэниэл, – воскликнул он, – пошлите кого-нибудь из крестьян! Позвольте мне принять участие в битве. Я буду храбро сражаться!

– Не сомневаюсь, – ответил сэр Дэниэл и сел писать письмо. – Но нас, Дик, вовсе не ждут воинские почести. Я буду сидеть тут, в Кэттли, до тех пор, пока не станет ясно, кто победит в этой войне, и тогда присоединюсь к победителю. Не говори, что это трусость, Дик, – это мудрость! Наше несчастное государство измучено бунтами, король то на троне, то в тюрьме, и никто не может знать, что будет завтра. Пустомели и Ветрогоны сражаются на одной стороне или на другой, а лорд Здравый Смысл сидит и ждет.

С этими словами сэр Дэниэл повернулся к Дику спиной и, усевшись за другим концом стола, принялся писать письмо. История с черной стрелой очень встревожила его.

Тем временем молодой Шелтон усердно ел. Вдруг кто-то тронул его за руку и над ухом раздался шепот.

– Не подавайте виду, что вы слышите, умоляю вас! – шептал чей-то голос. – Окажите мне услугу: объясните, какой дорогой можно быстрее добраться до Холивуда. Умоляю вас, добрый мальчик, помогите несчастному, попавшему в беду, укажите мне путь к спасению!

– Идите мимо ветряной мельницы, – ответил Дик шепотом. – Тропинка доведет вас до переправы через Тилл. Там вам расскажут, как идти дальше.

Он даже головы не повернул и снова принялся за еду. Но уголком глаз он заметил, как тот мальчик, которого называли «мастер Джон», осторожно выскользнул из комнаты.

«Он ничуть не старше меня, – подумал Дик. – И он осмелился назвать меня добрым мальчиком! Да если бы я знал, что со мной так разговаривает мальчишка, я бы скорее повесил его, чем указал ему дорогу!»

Полчаса спустя сэр Дэниэл вручил Дику письмо и приказал ему мчаться в замок Мот. А через полчаса после того, как Дик уехал, в комнату влетел запыхавшийся гонец милорда Райзингэма.

– Сэр Дэниэл, – сказал гонец, – вы теряете прекрасный случай заслужить славу! Утром на рассвете началась битва. Мы разбили их передовые части и рассеяли правое крыло. Предстоит последнее сражение. У вас свежие силы, и вы можете опрокинуть неприятеля в реку. Что вы скажете, сэр рыцарь? Неужели вы явитесь последним? Это обесславит вас!

– Я только что собирался выступить! – вскричал рыцарь. – Сэлдэн, труби поход!.. Сэр, я следую за вами. Большая часть моего отряда пришла сюда всего два часа назад, сэр. Что тут будешь делать? Если коня слишком пришпоривать, он сдохнет… Живо, ребята!

В утреннем воздухе весело запела труба; воины сэра Дэниэла сбегались со всех сторон на главную улицу и строились перед харчевней. Они спали с оружием в руках, не расседлывая лошадей, и через десять минут сто копьеносцев и лучников, чисто одетых и хорошо дисциплинированных, стояли в рядах, готовые двинуться в бой. Почти все были одеты в цвета сэра Дэниэла – темно-красный с синим, – и это придавало им нарядный вид. Те, которые были лучше вооружены, построились впереди, а сзади всех, в конце колонны, расположилось жалкое подкрепление, явившееся накануне вечером. Сэр Дэниэл с гордостью оглядел свой отряд.

– С такими молодцами не пропадешь! – сказал он.

– Вы правы: отличные воины! – ответил гонец. – Глядя на них, я еще больше грущу, что вы не выступили раньше.

– На пиру все лучшее подают вначале, а на поле брани – в конце, сэр, – сказал рыцарь и вскочил в седло. – Эй! – заорал он. – Джон! Джоанна! Клянусь святым распятием, где она? Хозяин, где девчонка?

– Девчонка, сэр Дэниэл? – спросил кабатчик. – Я не видел никакой девчонки, сэр.

– Ну, мальчишка, дурак! – крикнул рыцарь. – Неужели ты не разглядел, что это девка? На ней темно-красный плащ. Она нарушила пост, выпив воды, – помнишь, негодяй? Где же она?

– Да спасут нас святые! Вы называли ее мастер Джон, – сказал хозяин. – А я-то не догадался… Он уехал. Я видел его… ее… я видел ее в конюшне час назад. Она седлала серую лошадь.

– Клянусь распятием, – вскричал сэр Дэниэл, – девка принесла бы мне пятьсот фунтов, если не больше!

– Сэр рыцарь, – с горечью сказал гонец, – пока вы здесь шумите о пятистах фунтах, решается вопрос, кто будет владеть английским королевством.

– Хорошо сказано, – ответил сэр Дэниэл. – Сэлдэн, возьми с собой шестерых арбалетчиков. Выследи ее и поймай. Мне нет дела до того, сколько она стоит, но я хочу, чтобы к моему возвращению она находилась в замке Мот. Ты отвечаешь мне за это головой!.. А теперь в путь!

Войска поскакали рысью, а Сэлдэн с шестью воинами остался на улице в Кэттли, окруженный глазеющими крестьянами.

Был месяц май, шесть часов утра, когда Дик, возвращаясь домой, подъехал к болоту. Сияло голубое небо; веселый ветер дул шумно и ровно; крылья ветряной мельницы быстро кружились; ивы, растущие на болоте, колыхались под ветром и внезапно светлели, словно пшеница. Дик всю ночь провел в седле, но сердце у него было здоровое, тело крепкое, и он весело продолжал свой путь.

Тропинка мало-помалу спускалась все ниже, все ближе к топям, и наконец он потерял из виду все дорожные приметы, кроме ветряной мельницы, стоявшей на холме возле Кэттли, далеко позади, и вершин Тэнстоллского леса, торчавших далеко впереди. Кругом тянулись обширные заросли колышущихся ив и камышей; лужи пенились под ветром; предательские трясины, зеленые, как изумруд, поджидали и заманивали неосторожного путника. Тропа шла напрямик через топь; это была очень древняя тропа, ее проложили еще римские солдаты; с тех пор прошли века, и во многих местах ее залили стоячие воды болота.

Отъехав на милю от Кэттли, Дик приблизился как раз к такому месту; тропа здесь заросла ивой и камышом, и это хоть кого могло сбить с толку. Да и трясина была здесь шире, чем всюду; человек, не знакомый с этим местом, легко мог попасть в беду. И Дик со страхом вспомнил о мальчике, которому он так неясно объяснил дорогу. За себя он не беспокоился; взглянув назад, туда, где вертящиеся крылья ветряной мельницы отчетливо чернели на голубом небе, и вперед, на высокую верхушку Тэнстоллского леса, он уверенно поехал напрямик, хотя конь его погрузился в воду по колена.

Уже половина трясины была позади и впереди он уже видел сухую тропинку, бегущую вверх, когда вдруг справа от себя услышал плеск воды и заметил провалившуюся по брюхо серую лошадь, которая отчаянно билась. Внезапно, словно почуяв приближение помощи, она громко заржала. Ее налившийся кровью глаз был полон безумного страха; она барахталась в трясине, и тучи насекомых кружились над нею.

«Неужели несчастный мальчишка погиб? – подумал Дик. – Это его лошадь. Славная серая лошадь! Как печально ты смотришь на меня, милая! Я сделаю для тебя все, что возможно. Я не оставлю тебя медленно тонуть вершок за вершком!»

Он натянул арбалет и всадил в голову лошади стрелу.

Совершив это полное сурового милосердия дело, Дик, опечаленный, двинулся дальше. Он пристально смотрел по сторонам, надеясь найти хоть след того мальчика, которого направил на эту дорогу.

«Нужно было рассказать ему все гораздо подробнее, – думал он. – Боюсь, он погибнет в болоте».

Вдруг кто-то окликнул его по имени, и, глянув через плечо, Дик увидел лицо мальчика, смотревшего на него из камышей.

– Ты здесь! – воскликнул Дик, останавливая лошадь. – Ты так забился в камыши, что я чуть не проехал мимо. Я видел твою лошадь: ее затянуло в трясину, и я избавил ее от мучений. Клянусь небом, если бы ты был добрее, ты сам бы ее пристрелил. Ну, вылезай. Тут тебя никто не обидит.

– Добрый мальчик, у меня нет никакого оружия; да мне и не нужно оружия, потому что я все равно не умею сражаться, – ответил беглец, выходя на тропинку.

– Как ты смеешь называть меня мальчиком? – крикнул Дик. – Я, наверно, старше тебя.

– Прости меня, добрый мастер Шелтон, – сказал беглец. – Я вовсе не хотел тебя обидеть. Напротив, я хочу просить тебя о помощи, так как я попал в беду, сбился с дороги, потерял свой плащ и своего несчастного коня. У меня есть хлыст и шпоры, а ехать не на чем. А главное, – прибавил он, оглядев свою одежду, – я такой грязный!

– Вздор! – воскликнул Дик. – Стоит ли обращать внимание на то, что ты выкупался! Кровь ран и грязь странствий украшают мужчину.

– Если так, я предпочитаю некрасивых мужчин, – ответил мальчик. – Но что мне делать? Прошу тебя, добрый мастер Ричард, дай мне совет! Если я не доберусь до Холивуда, я погиб.

– Я дам тебе не только совет, – сказал Дик, слезая с лошади. – Я дам тебе своего коня, а сам побегу рядом. Когда я устану, ты побежишь, а я поеду. Так будет скорее.

Мальчик сел на коня, и они двинулись вперед через трясину. Дик шагал рядом с мальчиком, положив руку ему на колено.

– Как тебя зовут? – спросил Дик.

– Зови меня Джон Мэтчем, – ответил мальчик.

– А что тебе нужно в Холивуде? – спросил Дик.

– Я хочу спастись от человека, который обидел меня, – сказал Джон Мэтчем. – Добрый аббат Холивуда всегда защищает слабых.

– А как ты попал к сэру Дэниэлу, мастер Мэтчем? – спросил Дик.

– Он захватил меня силой, – ответил Джон Мэтчем. – Он выкрал меня из моего родного дома, одел меня в этот наряд. Вез меня так долго, что у меня чуть не разорвалось сердце… Насмехался так, что я чуть не плакал. А когда мои друзья погнались за нами, он посадил меня к себе за спину, чтобы их выстрелы попали в меня! Стрела ранила меня в ногу, и теперь я слегка хромаю. Но придет день суда, и он заплатит за все!

– Уж не надеешься ли ты попасть в луну из арбалета? – сказал Дик. – Он храбрый рыцарь, и рука у него железная. И если он догадается, что я помог тебе удрать, мне будет плохо.

– Бедный мальчик! – сказал Джон Мэтчэм. – Он твой опекун, я знаю. По его словам, он и мой опекун тоже. Он, кажется, купил право на устройство моего брака. Я в этом плохо разбираюсь, но у него есть какой-то повод притеснять меня.

– Ты опять называешь меня мальчиком! – сказал Дик.

– А разве ты хочешь, чтобы я называл тебя девочкой, добрый Ричард? – спросил Мэтчем.

– Только не девочкой, – ответил Дик. – Я девчонок терпеть не могу!

– Ты говоришь, как мальчишка, – сказал Джон Мэтчем. – Ты гораздо больше думаешь о девчонках, чем хочешь сознаться.

– Вот уж нет! – решительно сказал Дик. – О девчонках я никогда и не вспоминаю. Черт с ними! Я люблю охоту, сражения, пиры, я люблю веселую жизнь в лесах! А девчонки на такие дела не годятся… Была, впрочем, одна не хуже мужчины. Но ее, бедняжку, сожгли, как ведьму, за то, что она, вопреки природе, одевалась по-мужски.

Мастер Мэтчем набожно перекрестился и прошептал молитву.

– Что ты делаешь? – спросил Дик.

– Молюсь за ее душу, – ответил Мэтчем дрогнувшим голосом.

– За душу ведьмы? – воскликнул Дик. – Ну что же, молись за нее. Это была лучшая девушка в Европе, и звали ее Жанна д'Арк.[10] Старый Эппльярд-лучник рассказывал, как удирал от нее, словно от нечистой силы. Это была храбрая девушка!

– Если ты не любишь девушек, добрый мастер Ричард, – продолжал Мэтчем, – ты не настоящий мужчина. Ибо господь нарочно разделил род человеческий на две части и послал в мир любовь для ободрения мужчин и утешения женщин.

– Вздор! – сказал Дик. – Ты много думаешь о женщинах потому, что ты молокосос, младенец! По-твоему, я не настоящий мужчина. Ну что ж, слезай с коня, и я чем угодно – кулаками, или мечом, или стрелой – на твоей собственной особе покажу тебе, мужчина я или нет!

– Я не воин, – сказал Мэтчем поспешно. – Я вовсе не хотел тебя обидеть. Я просто пошутил. А о женщинах я заговорил потому, что слышал, будто ты скоро женишься.

– Женюсь? – воскликнул Дик. – Первый раз слышу! На ком же я женюсь?

– На Джоанне Сэдли, – ответил Мэтчем краснея. – Это затея сэра Дэниэла. Эта свадьба ему выгодна: он получит деньги и жениха и невесты. Мне говорили, что несчастная девушка очень огорчена. Не знаю… быть может, она, так же как ты, питает отвращение к брачной жизни, а быть может, ей просто не нравится жених.

– От свадьбы, как от смерти, никуда не уйдешь, – проговорил Дик покорно. – Она огорчается? Видишь, какие бестолковые эти девчонки! Она огорчается, хотя ни разу меня не видела. Разве я огорчаюсь? Нисколько. Если мне придется жениться, я плакать не стану… Ты знаешь ее? Расскажи мне, какая она. Красавица или урод? Злая или добрая?..

– А не все ли тебе равно? – сказал Мэтчем. – Если нужно жениться, ты женишься. Какое тебе дело, урод она или красавица? Это все пустяки. Ты ведь не молокосос, мастер Ричард. Если тебе придется жениться, ты плакать не станешь.

– Хорошо сказано, – ответил Шелтон. – Мне все равно.

– Приятный муж будет у твоей жены! – сказал Мэтчем.

– У нее будет такой муж, какого она заслуживает, – возразил Дик. – Бывают мужья и лучше, бывают и хуже.

– Несчастная девушка! – воскликнул Матчем.

– Чем же она такая несчастная? – спросил Дик.

– Она выходит замуж за человека, сделанного из дерева, – ответил Мэтчем. – О горе! Деревянный муж!

– Я, вероятно, действительно сделан из дерева, – сказал Дик, – раз ты едешь на моем коне, а я иду пешком. Но если из дерева, так из хорошего.

– Добрый Дик, прости меня! – воскликнул Мэтчем. – Я пошутил. У тебя самое доброе сердце во всей Англии! Прости меня, милый Дик!

– Глупости! – сказал Дик, смущенный пылкостью своего товарища. – Все в порядке. Я, хвала святым, не обидчив.

Ветер дул им в спину и внезапно донес до них звук трубы; это трубил трубач сэра Дэниэла.

– Тише! – сказал Дик. – Труба!

– Ах! – сказал Мэтчем. – Они заметили, что я удрал, а у меня нет коня!

Он смертельно побледнел.

– Не трусь! – ответил Дик. – Ты их здорово обогнал, а до перевоза уже рукой подать. Это у меня нет коня, а не у тебя.

– Увы, меня поймают! – воскликнул беглец. – Дик, добрый Дик, помоги мне!

– По-моему, я все время тебе помогаю, – сказал Дик. – Ты очень труслив, и мне жаль тебя. Слушай же, Джон Мэтчем: я, Ричард Шелтон, даю слово доставить тебя невредимым в Холивуд, что бы ни случилось! Да покинут меня святые, если я покину тебя! Ободрись, сэр Трус. Дорога здесь лучше. Пришпорь коня. Скорей! Скорей! Обо мне не заботься: я бегаю, как олень.

Конь бежал крупной рысью, но Дик без труда поспевал за ним. Так миновали они болото и добрались до хижины перевозчика на берегу реки.

Широкая, медленная, илистая река Тилл вытекала из болот и бесчисленными своими протоками огибала низкие островки, поросшие ивняком.

Река была мутна; но в это яркое, прекрасное утро все казалось красивым. Ветер и нырявшие повсюду большие болотные крысы рябили воду, и в ней отражались клочья голубого улыбающегося неба.

Тропа упиралась в маленькую бухту; на самом берегу стояла уютная хижина перевозчика, построенная из жердей и глины; на крыше ее зеленела трава.

Дик отворил дверь. Внутри, на рваном коричневом плаще, лежал перевозчик и дрожал. Это был долговязый, тощий человек, изнуренный болезнью: его трясла болотная лихорадка.

– А, мастер Шелтон! – сказал он. – Собираетесь на ту сторону? Плохие времена, плохие времена! Будьте осторожны. Здесь разбойничает целая шайка. Поезжайте лучше через мост.

– Нет, я тороплюсь, – ответил Дик. – У меня нет времени, Хью-Перевозчик. Я очень спешу.

– Вы человек упрямый, – проговорил перевозчик, вставая. – Вам очень повезет, если вы благополучно доберетесь до замка Мот. Больше я ничего не скажу.

Он заметил Мэтчема.

– А это кто? – спросил он, прищурив глаза и останавливаясь на пороге своей хижины.

– Это мой родственник, мастер Мэтчем, – ответил Дик.

– Здравствуй, добрый перевозчик! – сказал Мэтчем, который уже слез с коня и вел его под уздцы. – Пожалуйста, спусти лодку. Мы очень торопимся.

Тощий перевозчик продолжал внимательно его разглядывать.

– Черт возьми! – крикнул он наконец и захохотал во всю глотку.

Мэтчем покраснел до ушей и вздрогнул, а Дик, рассвирепев, схватил невежу за плечо.

– Как ты смеешь, грубиян! – крикнул он. – Делай свое дело и не смейся над людьми, которые гораздо знатнее тебя!

Хью-Перевозчик, ворча, отвязал свою лодку и столкнул ее в воду. Дик ввел в лодку коня. Мэтчем тоже забрался в лодку.

– Какой вы маленький, мастер! – сказал Хью, усмехаясь. – Вас, верно, делали по особой мерке… Ну, мастер Шелтон, я к вашим услугам, – прибавил он, берясь за весла. – Даже кошке разрешается смотреть на короля. Разрешите же мне поглядеть на мастера Мэтчема!

– Молчать! – сказал Дик. – Принимайся за дело!

Они выехали из бухточки, и вся ширь реки открылась перед ними. Ежеминутно низкие острова загораживали им путь. Тянулись илистые отмели, качались ветви ив, дрожали камыши, ныряли и пищали болотные крысы. Водный лабиринт казался безлюдным.

– Сударь, – сказал перевозчик, одним веслом управляя лодкой, – говорят, на острове засел Болотный Джон. Он ненавидит всех, кто связан с сэром Дэниэлом. Не лучше ли нам подняться вверх по реке и высадиться на расстоянии полета стрелы от тропинки? Не советую вам спутываться с Болотным Джоном.

– Он тоже в той шайке разбойников? – спросил Дик.

– Об этом я говорить не буду, – сказал Хью. – Но, по-моему, надо плыть вверх по реке, Дик. А то еще, чего доброго, в мастера Мэтчема попадет стрела.

И он опять рассмеялся.

– Пусть будет по-твоему, Хью, – ответил Дик.

– Тогда снимите свой арбалет, – продолжал Хью. – Вот так. Теперь натяните тетиву. Хорошо. Вложите стрелу. Цельтесь прямо в меня и глядите на меня как можно злее.

– Зачем? – спросил Дик.

– Я могу перевезти вас, только подчиняясь насилию, – ответил перевозчик. – Если Болотный Джон догадается, что я перевез вас добровольно, мне будет плохо.

– Разве эти негодяи так сильны? – спросил Дик. – Неужели они осмеливаются распоряжаться лодкой, которая принадлежит сэру Дэниэлу?

– Запомните мои слова, – прошептал перевозчик и подмигнул, – сэр Дэниэл падет. Время его прошло. Он падет!

И взмахнул веслами.

Они долго плыли вверх по реке, обогнули один из островов и осторожно двинулись вниз по узкой протоке вдоль противоположного берега.

– Я высажу вас здесь, за ивами, – сказал Хью.

– Тут нет тропинки, – сказал Дик. – Тут только ивы, болота и трясина.

– Мастер Шелтон, – ответил Хью, – я не могу везти вас дальше. Я о вас беспокоюсь, не о себе. Он все время следит за моим перевозом с луком наготове. Всех сторонников сэра Дэниэла он подстреливает, как кроликов. Он поклялся распятием, что ни один друг сэра Дэниэла не уйдет отсюда живым. Если бы я не знал вас издавна – когда вы были вот таким, – я бы повез вас дальше. В память прежних дней и ради вот этой игрушки, которую вы везете с собой и которая негодна ни для ран, ни для войны, я рискнул своей несчастной головой и согласился перевезти вас на тот берег. Будьте довольны и этим. Больше я сделать ничего не могу, клянусь вам спасением своей души!

Хью еще говорил, перестав грести, как вдруг на острове среди ив кто-то громко крикнул; раздался треск ветвей – видимо, какой-то сильный человек торопливо продирался сквозь чащу.

– Черт! – крикнул Хью. – Он все время был на острове!

И одним взмахом весла Хью круто повернул лодку к берегу.

– Грозите мне луком, добрый Дик! – взмолился он. – Грозите так, чтобы это было видно. Я старался спасти ваши шкуры, спасите теперь мою!

Лодка с треском влетела в чащу ив. Мэтчем, бледный, но решительный и проворный, повинуясь приказанию Дика, перепрыгивая через скамейки, выскочил из лодки на берег. Дик взял лошадь под уздцы и хотел последовать за ним; но пробраться с лошадью сквозь густую чащу ветвей было не так легко, и он замешкался. Лошадь била ногами и ржала, а лодка качалась из стороны в сторону.

– Здесь невозможно вылезть на берег, Хью! – крикнул Дик, продолжая, однако, отважно тащить сквозь чащу заупрямившуюся лошадь.

На берегу появился высокий человек с луком в руке. Дик, оглядев его краем глаза, заметил, что тетиву он натягивает с трудом и что лицо его раскраснелось от быстрого бега.

– Кто идет? – крикнул незнакомец. – Хью, кто идет?

– Это мастер Шелтон, Джон, – ответил перевозчик.

– Стой, Дик Шелтон! – крикнул человек на острове. – Клянусь распятием, я не сделаю тебе ничего плохого! Стой!.. А ты, Хью, поезжай назад.

Дик в ответ выругался.

– Ну, если так, ты пойдешь пешком! – крикнул человек на острове и пустил стрелу.

Лошадь, пораженная стрелой, забилась от боли; лодка опрокинулась, и через минуту все уже барахтались в воде, борясь с течением.

Прежде чем Дик вынырнул на поверхность, его отнесло уже на целый ярд от берега, он ничего еще не успел разглядеть, как руки его судорожно ухватились за какой-то твердый предмет, который с силой поволок его куда-то вперед. Это был хлыст, ловко протянутый ему Мэтчемом с ивы, повисшей над водой.

– Клянусь небом, – воскликнул Дик, когда Мэтчем выволок его на берег, – ты спас мне жизнь! Я плаваю, как пушечное ядро.

Он обернулся и глянул в сторону острова. Хью-Перевозчик плыл рядом со своей лодкой и был уже на полпути между берегом и островом. Болотный Джон яростно орал на него, требуя, чтобы он плыл быстрее.

– Бежим, Джон! – сказал Шелтон. – Бежим! Прежде чем Хью переправит свою лодку на остров, мы будем уже так далеко, что они не найдут нас.

И, подавая пример, он побежал, продираясь сквозь заросли ив и прыгая с кочки на кочку. У него не было времени выбирать направление; он мчался наугад, стараясь как можно скорее убежать подальше от реки.

Однако почва постепенно стала подниматься, и это убедило его, что направление выбрано им правильно. Наконец болото осталось позади; под их ногами была сухая, твердая земля, а вокруг, среди ив, росли вязы.

Мэтчем, сильно отставший, внезапно упал.

– Брось меня, Дик! – крикнул он, задыхаясь. – Я не могу больше бежать…

Дик повернулся и подошел к нему.

– Бросить тебя, Джон! – воскликнул он. – Нет, на такую подлость я не способен. Ведь ты не бросил меня, когда я тонул, хотя тебя могли застрелить, а спас мою жизнь. Ты и сам мог утонуть, потому что одни только святые знают, как это я не стащил тебя за собой в воду.

– Нет, Дик, я бы спас и тебя, – сказал Мэтчем. – Я умею плавать.

– Умеешь плавать? – воскликнул Дик, широко раскрыв глаза.

Это был единственный из мужских талантов, которым он не обладал. В ряде искусств, которыми он восхищался, умение плавать стояло на втором месте после умения убить человека на поединке.

– Вот мне урок никогда никого не презирать, – сказал он. – Я обещал тебе охранять тебя до самого Холивуда, а вышло так, Джон, что ты охраняешь меня.

– Теперь мы с тобой друзья, Дик, – сказал Мэтчем.

– Я никогда тебе врагом не был, – ответил Дик. – Ты по-своему храбрый малый, хотя, конечно, молокосос. Никогда я таких, как ты, не видел. Ну, отдышался? Идем дальше. Тут не место для болтовни.

– У меня очень болит нога, – сказал Мэтчем.

– Я совсем забыл о твоей ноге, – проговорил Дик. – Придется идти осторожнее. Хотел бы я знать, где мы находимся! Я потерял тропинку… Впрочем, это, может быть, к лучшему. Если они караулят на перевозе, они могут караулить и на тропинке. Вот было бы хорошо, если бы сэр Дэниэл прискакал сюда с полсотней воинов! Он разогнал бы всю эту шайку, как ветер разгоняет листья. Идем, Джон! Обопрись о мое плечо, бедняк. Какой ты низенький – тебе даже не достать до моего плеча! Сколько тебе лет? Двенадцать?

– Нет, мне шестнадцать, – сказал Мэтчем.

– Значит, ты плохо рос, – сказал Дик. – Держи меня за руку. Мы пойдем медленно, не бойся. Я обязан тебе жизнью, а я за все хорошо плачу, Джон, – и за доброе и за злое.

Они поднимались по откосу.

– В конце концов мы выберемся на дорогу, – продолжал Дик, – и тогда двинемся вперед. Какая у тебя слабая рука, Джон! Я бы стыдился, если бы у меня была такая рука. Хью-Перевозчик, кажется, принял тебя за девчонку, – прибавил он и рассмеялся.

– Не может быть! – воскликнул Мэтчем и покраснел.

– А я готов биться об заклад, что он принял тебя за девчонку! – настаивал Дик. – Но его и нельзя винить. Ты больше похож на девушку, чем на мужчину. И знаешь, мальчишка из тебя вышел довольно нескладный, а девчонка вышла бы очень красивая. Ты был бы хорошенькой девушкой.

– Но ведь ты не считаешь меня девчонкой? – сказал Мэтчем.

– Конечно, не считаю. Я просто пошутил, – сказал Дик. – Из тебя со временем выйдет настоящий мужчина! Еще, пожалуй, прославишься своими подвигами. Интересно знать, Джон, кто из нас первый будет посвящен в рыцари? Мне смертельно хочется стать рыцарем. «Сэр[11] Ричард Шелтон, рыцарь» – вот это здорово звучит! Но и «сэр Джон Мэтчем» звучит недурно.

– Постой, Дик, дай мне напиться, – сказал Мэтчем, останавливаясь возле светлого ключа, вытекавшего из холма и падавшего в песчаную ямку не больше кармана. – Ах, Дик, как мне хочется есть! У меня даже сердце ноет от голода.

– Отчего ж ты, глупец, не поел в Кэттли? – спросил Дик.

– Я дал обет поститься, потому что… меня вовлекли в грех, – запинаясь, ответил Мэтчем. – Но теперь я с удовольствием съел бы даже корку сухого хлеба.

– Садись и ешь, – сказал Дик, – а я пойду поищу дорогу.

Из сумки, висевшей у него на поясе, он вынул хлеб и куски вяленой свинины. Мэтчем с жадностью набросился на еду, а Дик исчез среди деревьев.

Скоро он дошел до оврага, на дне которого журчал ручей. За оврагом деревья были выше; там росли уже не ивы и вязы, а дубы и буки. Шелест листьев, колеблемых ветром, заглушал звуки его шагов; однако Дик осторожно крался от одного толстого ствола к другому и зорко глядел по сторонам. Внезапно перед ним, словно тень, мелькнула лань и скрылась в чаще. Он остановился, огорченный. Испуганная лань может выдать его врагам. Вместо того чтобы идти дальше, он подошел к ближайшему высокому дереву и быстро полез вверх.

Ему повезло: дуб, на который он взобрался, был самым высоким деревом в этой части леса. Когда Дик влез на верхний сук и, раскачиваясь на ветру, глянул вдаль, он увидел всю болотную равнину до самого Кэттли, увидел Тилл, вьющийся среди лесистых островов, и прямо перед собой – белую полосу большой дороги, бегущей через лес. Лодку уже подняли, перевернули, и она плыла по реке к домику перевозчика. Кроме этой лодки, нигде не было ни малейшего признака присутствия человека, только ветер шумел в ветвях. Дик уже собирался спускаться, как вдруг, кинув последний взгляд вокруг, заметил ряд движущихся точек посреди болота. Очевидно, какой-то маленький отряд быстро шел по тропинке. Это его встревожило; он поспешно спустился на землю и вернулся через лес к товарищу.

Мэтчем успел хорошо отдохнуть, и мальчики, подстегиваемые всем тем, что видел Дик, поспешно выбрались из чащи, беспрепятственно пересекли дорогу и двинулись вверх по склону холмистого кряжа, на котором рос Тэнстоллский лес. Здесь, между купами деревьев, простирались песчаные лужайки, заросшие вереском и дроком; кое-где попадались старые тисы. Почва становилась все более неровной; ежеминутно на пути попадались бугры и овраги. Ветер дул все яростнее и сгибал стволы деревьев, как тонкие удочки.

Они вышли на лужайку. Внезапно Дик упал на землю ничком и медленно пополз назад, к деревьям. Мэтчем, не заметивший никакой опасности и очень удивленный, последовал, однако, примеру товарища. И только когда они спрятались в чаще, он спросил, что случилось.

Вместо ответа Дик показал ему пальцем на старую сосну, которая росла на другом конце лужайки, возвышаясь над всем соседним лесом и отчетливо выделяясь на светлом небе своей мрачной зеленью. Внизу ствол ее был прям и толст, как колонна. Но на высоте пятидесяти футов он раздваивался, образуя два толстых сука; между этими суками, словно моряк на мачте, стоял человек в зеленой куртке и зорко смотрел вдаль. Солнце сияло на его волосах; прикрыв глаза рукой, он с правильностью машины медленно поворачивал голову то в одну сторону, то в другую.

Мальчики переглянулись.

– Попробуем обойти его слева, – сказал Дик. – Мы чуть не попались, Джон.

Десять минут спустя они выбрались на хорошо утоптанную тропинку.

– Этой части леса я совсем не знаю, – проговорил Дик. – Куда приведет нас эта тропинка?

– Увидим, – сказал Мэтчем.

Тропинка привела их на вершину холма и стала спускаться в овраг, напоминавший большую чашу. Внизу, в густой чаще цветущего боярышника, они увидели развалины какого-то дома – несколько обгорелых бревенчатых срубов без крыш да высокую печную трубу.

– Что это? – спросил Мэтчем.

– Клянусь небом, не знаю, – ответил Дик. – Я здесь ничего не знаю. Надо быть осторожными.

Они медленно спускались, продираясь сквозь заросли боярышника; сердца их стучали. Здесь, видимо, еще недавно жили люди. В чаще попадались одичавшие фруктовые деревья и огородные овощи; солнечные часы, поваленные, лежали в траве. Очевидно, тут прежде был сад. Пройдя еще немного, они вышли к самому дому.

Когда-то это было красивое и прочное здание. Его окружал глубокий ров; но теперь ров высох, на дне его валялись камни, упавшее бревно было перекинуто через него, словно мост. Две стены еще стояли, и солнце сияло сквозь их пустые окна; но вся остальная часть здания рухнула и лежала грудой обломков, почерневших от огня. Внутри уже зеленело несколько молоденьких деревьев, выросших из щелей.

– Мне кажется, – прошептал Дик, – это Гримстон. Он принадлежал когда-то Саймону Мэлмсбери; сэр Дэниэл разрушил его. Пять лет назад Беннет Хэтч сжег этот дом. И, сказать по правде, напрасно – дом был красивый.

Внизу, в овраге, было безветренно и тепло. Мэтчем тронул Дика за плечо и предостерегающе поднял палец.

– Тсс! – сказал он.

Странный звук нарушил тишину. Он повторился еще несколько раз, прежде чем они догадались, что он означает. Казалось, какой-то грузный человек прочищает себе горло; затем хриплый, фальшивый голос запел:

Певец умолк; слабо лязгнуло железо, и все затихло.

Мальчики смотрели друг на друга. Кто бы ни был их незримый сосед, он находился как раз по ту сторону развалин. Мэтчем внезапно покраснел и двинулся вперед; по упавшему бревну он перешел через ров и осторожно полез на огромную кучу мусора, наполнявшую внутренность разрушенного дома. Дик не успел удержать его, и теперь ему оставалось только следовать за ним.

В углу разрушенного дома два бревна упали крест-накрест, отгородив от мусора пустое пространство не больше чулана. Мальчики спустились туда и спрятались. Через маленькую бойницу они могли видеть все, что происходило за домом.

То, что они увидели, ужаснуло их; они попали в отчаянное положение. Уйти отсюда было немыслимо; даже дыхание свое приходилось им сдерживать. Возле рва, футах в тридцати от того места, где они сидели, пылал костер; над костром висел железный котел, из которого валил густой пар, а рядом с костром стоял высокий, тощий краснолицый человек. В правой руке он держал железную ложку; на поясе у него висели охотничий рог и большой кинжал. Казалось, он прислушивался к чему-то; видимо, он слышал, как они вошли в дом. Это и был, несомненно, певец; он, вероятно, мешал в котле, когда шорох чьих-то шагов на мусорной куче донесся до его слуха. Немного дальше лежал, закутавшись в коричневый плащ, еще один человек; он крепко спал. Бабочка порхала над его лицом. Все это происходило на лужайке, белой от маргариток. На цветущем кусте боярышника были развешаны лук, колчан со стрелами и кусок оленьей туши.

Наконец долговязый перестал прислушиваться, поднес ложку ко рту, лизнул ее и снова принялся мешать в котле, напевая.

хрипло пропел он, возвращаясь к тем самым словам своей песни, на которых остановился.

Время от времени он черпал из котла свое варево, дул на него и пробовал с видом опытного повара. Наконец он, видимо, решил, что похлебка готова, вытащил из-за пояса рог и трижды протрубил в него.

Спящий проснулся, перевернулся на другой бок, отогнал бабочку и поглядел по сторонам.

– Чего ты трубишь, брат? – спросил он. – Обедать пора, что ли?

– Да, дурачина, обед, – сказал повар. – Неважный обед, без эля и без хлеба. Невесело сейчас в зеленых лесах. А бывали времена, когда добрый человек мог здесь жить, как архиепископ, не боясь ни дождей, ни морозов; ему хватало и эля и вина. Но теперь дух отваги угас в людских сердцах. А этот Джон Мщу-за-всех, спаси нас бог и помилуй, просто воронье пугало.

– Тебе лишь бы наесться и напиться, Лоулесс, – ответил его собеседник. – Подожди, еще вернутся хорошие времена.

– Я с детства жду хороших времен, – сказал повар. – Был я монахом-францисканцем; был королевским стрелком; был моряком и плавал по соленому морю; приходилось мне бывать и в зеленом лесу, приходилось постреливать королевских ланей. И чего же я достиг? Ничего! Напрасно я не остался в монастыре. Игумен Джон гораздо почетнее, чем Джон Мщу-за-всех… Клянусь Богородицей, вот и они.

На поляне, один за другим, появлялись рослые, крепкие молодцы. У каждого была своя чашка, сделанная из коровьего рога; зачерпнув похлебку из котла, они садились на траву и ели. И одеты и вооружены они были по-разному: одни носили грубо тканные рубахи, и все оружие их состояло из ножа да старого лука; другие одевались, как настоящие лесные франты: шапка и куртка из темно-зеленого сукна, стрелы, украшенные перьями, за поясом – рог на перевязи, меч и кинжал на боку. Они были очень голодны и потому молчаливы; ворчливо здороваясь, они с жадностью набрасывались на мясо.

Их собралось уже человек двадцать, когда в кустах боярышника вдруг раздались радостные голоса и на поляну вышли пятеро мужчин, таща носилки. Рослый, плотный человек с сединой в волосах, с загорелым, как прокопченный окорок, лицом шел впереди. Нетрудно было угадать, что он здесь начальник: за плечами его висел лук, в руке он держал рогатину.

– Ребята! – крикнул он. – Веселые мои друзья! Вы тут ели всухомятку и свистели от голода! Но я всегда говорил: потерпите, счастье еще улыбнется нам. И оно уже начало улыбаться. Вот первый посланец счастья – добрый эль!

И под гул одобрительных возгласов носильщики опустили носилки, на которых оказался большой бочонок.

– Но торопитесь, ребята, – продолжал пришедший. – Нам предстоит работа. К перевозу подошел отряд стрелков. На них красное с синим; все они – наши мишени; все они испробуют наших стрел, ни один из них не пройдет живым через лес! Нас здесь пятьдесят человек, и каждому из нас нанесена обида: у одного похитили землю, у другого – друзей; одного обесчестили, другого изгнали. Мы все обижены! Кто же нас обидел? Сэр Дэниэл, клянусь распятием! Неужели мы ему позволим спокойно пользоваться похищенным у нас добром? Сидеть в наших домах? Пахать наши поля? Есть мясо наших быков? Нет, не позволим! Его защищает закон; перья судейских писак всегда на его стороне. Но я приберег для него у себя за поясом такие перья, с которыми ему не совладать!

Повар Лоулесс пил уже второй рог эля; он приподнял его, как бы приветствуя оратора.

– Мастер Эллис, – сказал он, – вы помышляете только о мести. Ну что ж, вам так и подобает. Но у меня, у вашего бедного брата по зеленому лесу, никогда не было ни земель, ни друзей, и мне нечего оплакивать; я человек маленький и помышляю не о мести, а о прибыли. Я предпочитаю благородное золото и мех с канарским вином самой сладкой мести в мире!

– Лоулесс, – последовал ответ, – чтобы вернуться в замок Мот, сэр Дэниэл должен пройти через лес. Мы позаботимся о том, чтобы этот путь обошелся ему дороже всякой битвы. Все знатные друзья его разбиты, и никто ему не поможет. Мы окружим старого лиса со всех сторон, и он погибнет. Это жирная добыча! Ее хватит на обед нам всем.

– Много я уже едал таких обедов, – сказал Лоулесс. – Но готовить их – дело трудное, и можно обжечься, добрый мастер Эллис. А чем мы занимаемся в ожидании этого жирного обеда? Мы мастерим черные стрелы, мы сочиняем стишки, мы пьем чистую, холодную воду – пренеприятный напиток.

– Ты ненадежен, Уилл Лоулесс. От тебя все еще пахнет монастырской кладовой. Жадность погубит тебя, – ответил Эллис. – Мы забрали двадцать фунтов у Эппльярда. Мы забрали семь марок у гонца вчера ночью. Третьего дня мы забрали пятьдесят у купца…

– А сегодня, – сказал один из молодцов, – я остановил возле Холивуда жирного продавца индульгенций. Вот его кошелек.

Эллис пересчитал содержимое кошелька.

– Сто шиллингов! – проворчал он. – Дурак, у него наверняка гораздо больше было спрятано в туфлях или вшито в капюшон. Ты младенец. Том Кьюкоу, ты упустил рыбку.

Тем не менее Эллис небрежно сунул кошелек себе в карман. Он стоял, опираясь на рогатину, и разглядывал своих товарищей. Они жадно глотали вареную оленину и запивали ее элем. День выдался хороший, им повезло, но дело не ждало: нужно было есть быстро. Некоторые, наевшись, повалились на траву и сразу заснули, словно удавы, другие болтали или чинили оружие. А один, оказавшийся весельчаком, поднял рог с элем и запел:

Мальчики лежали и слушали. Ричард снял свой арбалет и держал наготове железный крючок, чтобы натянуть тетиву. Они не смели шевельнуться; вся эта сцена из лесной жизни прошла перед их глазами, как в театре. Но тут внезапно наступил антракт. Как раз над их головами торчала высокая дымовая труба. Раздался пронзительный свист, затем стук, и обломки стрелы упали к ногам мальчиков. Кто-то – быть может, тот часовой на сосне, которого они видели, – издалека пустил стрелу в верхушку трубы.

Мэтчем тихонько вскрикнул; даже Дик вздрогнул и выронил крючок. Но людей, сидевших на полянке, стрела эта не испугала: для них она была условным сигналом, которого они давно ожидали. Они все разом вскочили на ноги, подтягивая пояса, проверяя тетивы, вытаскивая из ножен мечи и кинжалы. Эллис поднял руку; вид у него был властный и неукротимый, белки глаз ярко сияли на его загорелом лице.

– Ребята, – сказал он, – вы все знаете свое дело. Пусть ни один из них не выскользнет живым из ваших рук! Эппльярд – это был всего только глоток виски перед обедом, а сейчас начнется самый обед. Я должен отомстить за троих: за Гарри Шелтона, за Саймона Мэлмсбери и… – тут он ударил себя кулаком в широкую грудь, – и за Элллиса Дэкуорта! И, клянусь небом, я отомщу!

Какой-то человек, раскрасневшийся от быстрого бега, продрался сквозь кусты и выбежал на поляну.

– Это не сэр Дэниэл! – проговорил он, тяжело дыша. – Их всего семь человек. Стрела долетела до вас?

– Только что, – ответил Эллис.

– Черт побери! – выругался прибежавший. – Я даже пообедать не успею!

В течение одной минуты вся шайка «Черная стрела» покинула поляну перед разрушенным домом; котел, затухавший костер да оленья туша на кусте боярышника – вот и все, что осталось от них.

Мальчики не двигались до тех пор, пока шум ветра не заглушил топот удаляющихся шагов. Тогда они встали и с большим трудом, так как от неудобного положения у них затекли ноги, выбрались из разрушенного дома и по бревну перешли через ров. Мэтчем поднял оброненный крючок и шел впереди; Дик следовал за ним с арбалетом в руке.

– А теперь идем в Холивуд, – сказал Мэтчем.

– В Холивуд? – воскликнул Дик. – Идти в Холивуд, когда добрых людей могут застрелить? Нет, я не пойду в Холивуд. Пусть меня лучше повесят, Джон!

– Неужели ты бросишь меня? – спросил Мэтчем.

– Конечно, брошу, – ответил Дик. – Если я не успею предупредить их, я умру вместе с ними. Разве могу я покинуть в минуту опасности людей, с которыми я прожил всю мою жизнь? Конечно, не могу. Дай мне крючок от моего арбалета.

Но Мэтчем не собирался отдавать ему крючок.

– Дик, – сказал он, – ты поклялся всеми святыми, что доставишь меня невредимым в Холивуд. Неужели ты нарушишь свою клятву? Неужели ты бросишь меня, клятвопреступник?

– Я клялся по-настоящему, – ответил Дик, – и собирался исполнить свою клятву. Но посмотри сам, Джон, как обернулось дело. Позволь мне только предупредить этих людей и, если придется, пострелять вместе с ними. А когда совесть моя будет чиста, я отведу тебя в Холивуд и выполню свою клятву.

– Ты издеваешься надо мной! – возразил Мэтчем. – Люди, которым ты хочешь помочь, охотятся за мной, чтобы погубить меня.

Дик почесал голову.

– Что ж делать, Джон, – сказал он. – Я не могу иначе. А как бы ты сам поступил на моем месте? Опасность тебе грозит небольшая, а их ждет смерть. Смерть! – повторил он. – Подумай об этом! Как ты смеешь задерживать меня? Давай мой крючок. Ведь их убьют!

– Ричард Шелтон, – сказал Мэтчем, глядя ему прямо в лицо, – неужели ты собираешься сражаться на стороне сэра Дэниэла? Разве у тебя нет ушей? Разве ты не слышал того, что сказал Эллис? Или ты не любишь своих родных и своего отца, которого убили эти люди? «Гарри Шелтон», – сказал он; а сэр Гарри Шелтон был твой отец, и это так же ясно, как то, что солнце сияет на небе.

– И ты хочешь, чтобы я поверил ворам? – крикнул Дик.

– Я уже давно слышал об убийстве твоего отца, – сказал Мэтчем. – Всем известно, что его убил сэр Дэниэл. Он убил его, нарушив клятву. В своем собственном доме пролил он невинную кровь. Небеса жаждут отмщения за это убийство! А ты, сын убитого, идешь утешать и защищать убийцу!

– Джон! – воскликнул мальчик. – Я ничего не знаю… Быть может, все это так и было. Откуда мне знать? Но посуди сам: сэр Дэниэл вырастил меня и выкормил, я играл и охотился вместе с его людьми – и вдруг я их покину в минуту опасности! Если я покину их, я потеряю честь! Нет, Джон, ты не будешь просить меня, ты не захочешь видеть меня обесчещенным!

– Но как быть с твоим отцом, Дик? – сказал Мэтчем, несколько, видимо, поколебленный. – Как быть с твоим отцом? Как быть с твоей клятвой мне? Ведь когда ты давал клятву, ты призвал в свидетели всех святых.

– Как быть с моим отцом? – воскликнул Шелтон. – Отец велел бы мне идти и защищать своих. Если правда, что сэр Дэниэл убил его, придет час, и вот эта рука убьет сэра Дэниэла! Но пока сэру Дэниэлу грозит опасность, я буду защищать его. А от клятвы ты освободишь меня, добрый Джон. Ты освободишь меня от клятвы, чтобы спасти жизнь многих людей, которые не сделали тебе ничего дурного, и чтобы спасти мою честь.

– Я, Дик, освобожу тебя от клятвы? Никогда! – ответил Мэтчем. – Если ты бросишь меня, ты – клятвопреступник, и я объявлю это всем.

– Я начинаю терять терпение, – сказал Дик. – Отдай мне мой крючок! Давай!

– Не дам, – сказал Мэтчем. – Я спасу тебя против твоей воли.

– Не дашь? – крикнул Дик. – Я тебя заставлю отдать!

– Попробуй! – сказал Мэтчем.

Они смотрели друг другу в глаза, готовые к прыжку. Дик прыгнул. Мэтчем отскочил, повернулся и побежал, но Дик нагнал его двумя прыжками, вырвал у него из рук крючок от арбалета, грубо повалил его на землю и остановился над ним, сжав кулаки, раскрасневшийся и свирепый. Мэтчем лежал, уткнувшись лицом в траву и не пытаясь сопротивляться.

Дик натянул тетиву.

– Я тебя проучу! – яростно кричал он. – Клялся я или не клялся, мне на тебя наплевать!

Он повернулся и побежал прочь. Мэтчем вскочил на ноги и помчался за ним вдогонку.

– Что тебе нужно? – крикнул Дик и остановился. – Чего ты бежишь за мной? Отстань!

– Я бегу, куда хочу, – сказал Мэтчем. – Здесь, в лесу, я свободен.

– Нет, ты отстанешь, клянусь Богородицей! – ответил Дик, поднимая свой арбалет.

– Ах, какой ты храбрец! – сказал Мэтчем. – Стреляй!

Дик смущенно опустил арбалет.

– Послушай, – сказал он, – ты уже и так достаточно мне навредил. Уходи. Уходи по-хорошему. А то я вынужден буду прогнать тебя.

– Ну что ж, – сказал Мэтчем, – ты сильнее. Прогоняй меня. А я от тебя не отстану, Дик. Ты можешь прогнать меня только силой.

Дик едва сдерживался. Совесть не позволяла ему бить беззащитного, но он не знал другого способа избавиться от спутника, которому он к тому же перестал доверять.

– Ты, верно, помешался! – крикнул он. – Дурак, ведь я иду к твоим врагам!

– Мне все равно. Дик, – ответил Мэтчем. – Если тебе суждено умереть, я умру вместе с тобой. Если тебе суждено попасть в тюрьму, мне лучше будет с тобой в тюрьме, чем без тебя на свободе.

– Ладно, – сказал Дик. – У меня нет времени с тобой препираться. Иди за мной. Но если ты подстроишь мне какую-нибудь пакость, я тебя щадить не стану. Загоню в тебя стрелу, так и знай.

С этими словами Дик повернулся и пошел сквозь чащу, зорко глядя по сторонам. Слева он увидел небольшой холм, поросший золотистым дроком; на верхушке холма возвышались темные сосны.

«Отсюда мне будет видно все», – подумал он и полез вверх по открытому, заросшему вереском склону.

Он прошел всего несколько ярдов, как вдруг Мэтчем схватил его за руку и показал ему что-то вдали. К востоку от холма лежала широкая долина; вереск на ней еще не отцвел, и она напоминала заржавленный щит, на котором пятнами темнели вязы. Десять человек в зеленых куртках поднимались по склону. Их вел сам Эллис Дэкуорт – его легко можно было узнать по рогатине, которую он держал в руках. Один за другим доходили они до вершины, появляясь на фоне неба, и исчезали за холмом.

Дик ласково посмотрел на Мэтчема.

– Значит, ты верен мне, Джон? – спросил он. – А я боялся, что ты на стороне моих врагов.

Мэтчем заплакал.

– Это еще что! – воскликнул Дик. – Святые угодники, помилуйте нас! Я сказал тебе всего одно слово, и ты уже ревешь.

– Ты ушиб меня! – рыдал Мэтчем. – Ты швырнул меня на землю, и я больно ушибся. Ты трус, ты пользуешься тем, что ты сильней меня!

– Не болтай глупости! – грубо сказал Дик. – Какое ты имел право не давать мне мой крючок? Мне следовало отколотить тебя как следует. Хочешь идти со мной, так слушайся Ну, идем!

Мэтчем не знал, идти ли ему или остаться; но, увидев, что Дик, поднимавшийся по склону, ни разу даже не обернулся, он побежал за ним. Однако подъем был крутой и неровный, и Дик, успевший уйти вперед, давно уже лежал под соснами на вершине, среди зарослей дрока, когда Мэтчем, задыхаясь, как загнанный олень, догнал его и молча лег рядом с ним.

Внизу, на краю обширной долины, тропа, идущая от деревушки Тэнстолл, спускалась к перевозу. Это была хорошо утоптанная тропа, и ее легко было проследить всю из конца в конец. Лес то отступал от нее, то подходил к ней вплотную; и всюду, где лес подходил к тропе вплотную, могла быть засада. Далеко-далеко солнечные лучи сияли на семи стальных шлемах; а по временам, когда деревья редели, с холма можно было разглядеть Сэлдэна и его людей, которые скакали, исполняя приказание сэра Дэниэла. Ветер, несколько ослабевший, все еще раскачивал деревья, и, быть может, если бы среди всадников был покойный Эппльярд, он по поведению птиц догадался бы, что им угрожает опасность.

– Они уже заехали далеко в лес, – прошептал Дик. – Теперь, чтобы спастись, им надо скакать вперед, а не возвращаться. Видишь вон ту поляну, на самой середине которой выросла маленькая роща, похожая на остров? Там они были бы в безопасности. Когда они доскачут до этого места, я, чтобы предупредить их, пущу стрелу. Но надежды мало: их всего семеро, и у них не арбалеты, а простые луки. А арбалет, Джон, всегда одерживает победу над луком.

Между тем Сэлдэн и его спутники продолжали скакать по тропе, не подозревая о грозившей им опасности и постепенно приближаясь к тому месту, где спрятались мальчики. Один раз они остановились и, сбившись в кучу, к чему-то прислушивались. Но внимание их, видимо, привлечено было тем, что происходило очень далеко, – глухим пушечным ревом, звуки которого, говорившие о том, что где-то идет большое сражение, время от времени приносил ветер. Тут было над чем задуматься. Если рев пушек стал слышен в Тэнстоллском лесу, значит, сражение передвинулось к востоку и, следовательно, счастье изменило сэру Дэниэлу и лордам Алой Розы.[12]

Но вот маленький отряд снова двинулся в путь и скоро добрался до открытой поляны, заросшей вереском; лес вдавался в нее длинной, узкой полоской, доходившей до самой тропы. Едва всадники приблизились к ней, как в воздухе мелькнула стрела. Один из всадников всплеснул руками, конь его споткнулся, и они оба рухнули на землю. Все закричали так громко, что крики их слышали даже мальчики, лежавшие на вершине холма. Перепуганные кони поднялись на дыбы. Один из воинов начал поспешно слезать с коня. Взлетела вторая стрела, описав в воздухе широкую дугу. Второй всадник рухнул в пыль. Воин, слезавший с коня, выпустил узду, и конь помчался галопом, волоча его за ногу по земле, колотя об камни, топча копытами. Остальные четверо разделились – один, громко крича, поскакал назад к перевозу, а трое других, бросив поводья, понеслись во весь опор вперед, к Тэнстоллу. Из-за каждого дерева в них летели стрелы. Вскоре один конь упал, но всадник вскочил на ноги; он бежал вслед за своими товарищами, пока и его не уложила стрела. Еще один человек пал, и еще один конь. Из всего отряда был цел только один человек, но и у него уже не было коня. Вдали замер топот трех перепуганных коней, потерявших своих седоков.

За все это время ни один из нападающих не вылез из засады. Там и сям на тропе валялись корчившиеся в предсмертной муке кони и люди. Но у их врагов не было милосердия – никто не вышел из засады, чтобы избавить их от страданий.

Человек, оставшийся в живых, стоял, потрясенный, рядом со своим павшим конем. Опомнившись, он побрел по тропе и вскоре добрался до той поляны, на самой середине которой, словно остров, росла купа деревьев. Теперь он находился на расстоянии каких-нибудь пятисот ярдов от того места, где лежали мальчики. Они ясно видели, как он тревожно глядел по сторонам, ожидая смерти. Но никто его не трогал, и мало-помалу мужество вернулось к нему. Внезапно он скинул с плеча свой лук и натянул тетиву. И Дик узнал его по движению руки: то был Сэлдэн.

При этой попытке к сопротивлению весь лес захохотал. Видимо, в этом жестоком и несвоевременном веселье участвовало не меньше двадцати человек. Над плечом Сэлдэна пролетела стрела Он вздрогнул и отпрянул. Другая стрела вонзилась в землю у самых его ног. Он спрятался за деревом. Третья стрела, направленная, казалось, ему прямо в лицо, упала в нескольких шагах от него. Затем снова раздался громкий хохот; гулкое эхо, подхватив этот хохот, разнесло его по всему лесу.

Было ясно, что нападающие просто дразнили несчастного, как в те времена дразнили обычно быка, которого нужно зарезать, как кошка дразнит мышь. Сражение давно окончилось. Один из лесных удальцов уже вышел на тропу и спокойно подбирал стрелы, а остальные развлекались муками своего ближнего.

Сэлдэн понял, что его дразнят. Свирепо вскрикнув, он натянул свой лук и наугад пустил стрелу прямо в чащу леса. Ему повезло – кто-то крикнул от боли. Кинув свой лук, Сэлдэн помчался вверх по склону, как раз туда, где лежали Дик и Матчем.

Шайка «Черная стрела» начала обстреливать его не на шутку. Но лесные удальцы поздно спохватились – теперь им приходилось стрелять против солнца. Сэлдэн на бегу кидался то вправо, то влево, чтобы сбить их и не дать им прицелиться. Уже тем, что он бросился бежать вверх по склону, он расстроил все их расчеты: по ту сторону тропы у них не было ни одного стрелка, кроме того единственного, которого Сэлдэн не то убил, не то ранил. Шайка, видимо, растерялась. Кто-то свистнул три раза, потом свистнул еще два раза. Издалека донесся ответный свист. Весь лес наполнился шумом шагов и треском ветвей. Испуганная лань выскочила на поляну, постояла на трех ногах, жадно втягивая в себя воздух, и снова исчезла в чаще.

Сэлдэн продолжал бежать, прыгая из стороны в сторону. Стрелы летели за ним вдогонку, но ни одна не попала в него. Уже начинало казаться, что ему удастся спастись. Дик держал наготове свой арбалет, чтобы помочь ему. Даже Мэтчем, позабыв о своей ненависти к сэру Дэниэлу, в глубине души сочувствовал несчастному беглецу. Сердца обоих мальчиков судорожно стучали.

Сэлдэн уже находился всего в пятидесяти ярдах от них, как вдруг в него попала стрела, и он упал. Правда, через мгновение он уже снова был на ногах; но теперь он шатался на каждом шагу и, словно слепой, побежал в другую сторону.

Дик вскочил на ноги и замахал ему рукой.

– Сюда! – крикнул он. – Сюда! Мы поможем тебе! Беги! Беги!

Но вторая стрела попала Сэлдэну в плечо, угодила как раз между пластинами лат, пробила его куртку, и он, как камень, рухнул на землю.

– Бедняга! – крикнул Мэтчем, всплеснув руками.

А Дик словно остолбенел. Он стоял во весь рост на вершине холма – удобная мишень для стрелков.

Его, наверно, немедленно убили бы, так как лесные удальцы были вне себя от ярости и поражены появлением Дика в тылу своих позиций, но вдруг совсем близко раздался громовый голос Эллиса Дэкуорта.

– Стойте! – прогремел он. – Не смейте стрелять! Берите его живьем! Это молодой Шелтон, сын Гарри.

Он несколько раз пронзительно свистнул, и со всех сторон леса ему засвистели в ответ. Свист, вероятно, заменял Джону Мщу-за-всех боевую трубу; с помощью свиста он отдавал свои приказания.

– Беда! – воскликнул Дик. – Мы попались… Бежим, Джон, бежим!

И они помчались через сосновую рощу, которая росла на вершине холма.

Действительно, им пора было удирать. Шайка «Черная стрела» со всех концов устремилась на холм. Те, которые бегали получше или которым пришлось бежать по открытой местности, быстро опередили остальных и были уже недалеко от цели; а те, которые поотстали, помчались по ложбинам – кто направо, кто налево, – стремясь окружить холм, чтобы не дать мальчикам уйти.

Дик бросился в рощу высоких дубов, оказавшихся поблизости. Там, под дубами, была твердая почва и ноги не путались в кустах. Они бежали быстро, потому что бежать им приходилось под гору. Дубы кончались, перед ними была широкая поляна, но Дик свернул влево и обежал ее кругом. Добежав до следующей поляны, он опять свернул влево. Вот каким образом получилось, что мальчики, несколько раз сворачивавшие влево, понеслись по направлению к дороге и реке, через которую они переправились два часа назад, а большинство их преследователей помчались совсем в другую сторону, по направлению к Тэнстоллу.

Мальчики остановились, чтобы отдышаться. Преследователей не было слышно. Дик приложил ухо к земле и все же ничего не услышал; впрочем, на слух трудно было положиться, так как ветер, шумевший в ветвях, заглушал все.

– Вперед! – сказал Дик.

Они очень устали, больная нога Мэтчема ныла, и все-таки, пересилив себя, они побежали дальше.

Они вбежали в рощу высоких деревьев. Над их головами была крыша из ветвей. Казалось, они находились в многоколонном соборе. Бежать здесь было нетрудно, хотя иногда их задерживали кусты остролиста.

Но вот роща поредела, и стало светлее.

– Стой! – крикнул чей-то голос.

Среди толстых стволов в пятидесяти футах перед собой они увидели рослого человека в зеленой куртке, запыхавшегося от быстрого бега. Человек этот поспешно вложил в лук стрелу и взял их на прицел. Мэтчем вскрикнул и остановился; но Дик, не останавливаясь, кинулся на лесного удальца, выхватив кинжал. Быть может, лесной удалец растерялся, пораженный смелостью нападения, или, быть может, ему было запрещено стрелять: как бы то ни было, он не выстрелил. Не дав ему опомниться, Дик схватил его за горло и швырнул на землю. Лук полетел в одну сторону, стрела – в другую. Обезоруженный лесной удалец попытался сопротивляться, но кинжал дважды сверкнул и дважды опустился. Раздался слабый стон… Дик поднялся. Лесной удалец неподвижно лежал на траве, пронзенный в сердце.

– Вперед! – крикнул Дик.

Он снова побежал. Мэтчем с трудом поспевал за ним. По правде говоря, они оба бежали теперь очень медленно и ловили воздух ртом, как рыбы. У Мэтчема кололо в боку, голова кружилась. У Дика ноги были как свинцовые. Они бежали из последних сил, но все-таки бежали.

Внезапно роща кончилась. Перед ними лежала большая дорога, ведущая из Райзингэма в Шорби; высокие стены леса окружали ее.

Дик остановился. Вдруг он услышал какой-то странный быстро приближающийся звук. Сначала звук этот был похож на завывание ветра, потом в этом завывании Дик различил топот несущихся вскачь лошадей. И вот из-за поворота дороги выскочил отряд вооруженных всадников; он мгновенно пронесся мимо мальчиков и исчез. Всадники мчались в полном беспорядке – видимо, они спасались бегством; многие из них были ранены. Рядом неслись лошади без седоков, с окровавленными седлами. Это удирали остатки армии, разгромленной в большом сражении.

Топот лошадей, промчавшихся в сторону Шорби, уже начал замирать вдали, как вдруг по дороге проскакал еще беглец – на этот раз одинокий всадник, и, судя по его великолепным доспехам, человек высокого положения. Следом за ним показались обозные телеги. Возницы неистово подстегивали кляч, и клячи мчались неуклюжим галопом. Эти обозники, видимо, удрали с поля сражения раньше, чем войска были разбиты, но трусость не принесла им пользы. Едва они поравнялись с тем местом, где стояли удивленные мальчики, как какой-то воин в изрубленных латах, вне себя от бешенства, догнал телеги и начал избивать возниц огромным мечом. Многие возницы побросали свои телеги и удрали в лес. Остальных он продолжал избивать, ругая их за трусость.

А шум вдали все усиливался; ветер доносил грохот телег, конский топот, крики людей. Ясно было, что разбитая армия, словно наводнение, хлынула на дорогу.

Дик нахмурился. По этой дороге он собирался идти до поворота на Холивуд, но теперь ему приходилось искать какой-нибудь другой путь. А главное, он узнал знамена графа Райзингэма и понял, что сторонники Ланкастерской Розы потерпели полное поражение. Успел ли сэр Дэниэл присоединиться к ланкастерцам? Неужели он тоже разбит? Неужели и он тоже бежит? Или, быть может, он запятнал свою честь изменой и перешел на сторону Йорка? Неизвестно, что хуже.

– Идем, – угрюмо сказал Дик.

Конец ознакомительного фрагмента.