Чужой огонь. Часть первая. Консультанты (С. В. Палий, 2008)

Глава первая

В раздевалке пахло женским потом.

Некоторые думают, что у всех людей запах пота одинаков. Так вот, они глубоко заблуждаются. Запах женского пота гораздо неприятнее, чем запах мужского.

Карина знала это с детства.

Повесив очки на дверцу шкафа, она стянула с себя эластичную форму и с удовольствием потянулась, напрягая разогретые мышцы. Перед выступлениями спортсменам старались создать комфортные условия для тренировок: посторонних в зал не допускали – присутствовали только члены сборной, запасные, тренеры и сотрудники администрации. Партнеры по команде ушли чуть раньше, чтобы хорошенько отдохнуть, а она решила поработать подольше, несмотря на ворчание тренеров. Поэтому сейчас в раздевалке никого, кроме нее, не было.

Кроме нее и осточертевшего за долгие годы занятий велоспортом запаха женского пота.

На велосипед Карина села, когда ей было уже почти 14 лет. Причем выбор вида спорта был практически случайным – квартира, в которой она жила тогда с отцом и братом, находилась на Нижних Мневниках, недалеко от велотрека в Крылатском. Поэтому все детство у нее была возможность наслаждаться видом этого сооружения.

Сначала в велоспорт пришел старший брат Карины. Через некоторое время в группе возник недобор девочек, и тренер сказал, чтобы пацаны приводили сестер.

Первое время Карина не могла приспособиться к нагрузкам. Два или три раза она твердо заявляла себе после очередной выматывающей тренировки, что не вернется в этот проклятый зал и в жизни больше не подойдет к велосипеду ближе, чем на километр. Но возвращалась. И снова приседала со штангой на плечах, давая фору некоторым парням, и снова забиралась на узкое сиденье, и снова давила на педали, глядя, как мелькают впереди плотно подогнанные друг к другу доски трека, слушая биение крови в висках, ощущая, как клочки дыхания рвутся прочь из легких.

Дебютное выступление на Олимпийских играх в Пекине Карина совершенно неожиданно отметила золотом. Молодая россиянка, на которую журналисты даже не обращали внимания, сумела обойти многих именитых соперниц, явных фаворитов, и попасть в финал соревнований в спринте. Там она встретилась с опытнейшей канадкой, победу которой прочили все вокруг. Но Карина, отшвырнув страх и предубеждения, выложилась на сто пятьдесят процентов. Выбросила всю злость, копившуюся за долгие годы, – на трек, колеса, зрителей, тренера и на себя. Именно злость дала ей шанс победить. Тихая, грозная, навязчивая злость. И канадка сломалась – не смогла справиться с нервами и проиграла оба финальных заезда.

После победы в Пекине Карина в рейтинге Международного союза велосипедистов была названа лучшим спринтером планеты. Но даже теперь, когда слава и почет окружали молодую спортсменку, у нее оставался страх, о котором Карина никогда никому не рассказывала. Глубинный, непреодолимый ужас каждый раз охватывал ее, когда она входила в раздевалку. Туда, где пахло женским потом. Она уже давно могла себе позволить не пользоваться общей комнатой, но не делала этого: было для девушки нечто сакральное в том, чтобы снова и снова проходить сквозь завесу собственного детского комплекса.

Страх от этого, конечно, не умирал. Но отступал…

Линолеум скрипнул.

Карина вздрогнула и обернулась. У входа в раздевалку стояла Татьяна Леонидовна – тренер.

– Напугали меня, – улыбнулась Карина.

– Каринка. – Татьяна Леонидовна посмотрела на подопечную своим обычным взглядом. Легкий укор, понимание и толика зависти. – Ну сколько можно торчать здесь? Отдохнуть надо. Завтра открытие уже.

– Я собралась, иду.

– Ты телефон отключила, что ли?

– Вроде нет. – Карина достала из кармана сумки мобильник и глянула на темный дисплей. – Разрядился, наверное.

– Олег мне звонил уже три раза, – покачала головой тренер. – Говорит, заждался свою велосипедную фею.

Карина усмехнулась и запихала форму в сумку. Сняла с дверцы шкафчика очки, протерла светло-желтые стекла и положила в футляр. Набросив легкую куртку, она подошла к Татьяне Леонидовне и крепко пожала женщине руку. По-мужски. У них почему-то сложился такой ритуал с самых первых встреч, когда они только начинали работать вместе.

Легким, пружинящим шагом двинулась Карина по безлюдному коридору к выходу.

– Каринка, – окликнула вдруг ее Татьяна Леонидовна. Девушка обернулась.

Тренер посмотрела на ученицу спокойным взглядом человека, понимающего, что ему уже никогда не достичь высот, дозволенных в юности.

– Карина, бог положил перед тобой медали. Тебе осталось только взять их.

Девушка замерла на секунду.

Ей очень захотелось подбежать к Татьяне Леонидовне и обнять ее, без всяких формальных рукопожатий, чисто по-бабски разрыдаться в плечо, почувствовать, как она тихо плачет, потом посидеть в опустевшей тренерской, попить чай и поболтать о всяких пустяках, о которых обычно болтают женщины.

Но Карина не двинулась с места.

Она прекрасно знала, что тренер не одобрит такого поступка. А еще она знала, что никакого разговора о пустяках у них скорее всего не получится.

– Я постараюсь их взять, Татьяна Леонидовна.

Попрощавшись с охранником, который уже второй месяц провожал ее похотливым взглядом, Карина вышла на улицу.

Здесь еще царила жизнь – несколько микроавтобусов с эмблемами различных телеканалов стояли рядком за шлагбаумом, дальше которого их не пускали. Неподалеку журналисты обступили какого-то спортсмена, наперебой задавая ему вопросы. Кажется, это был Эдик – гусак, который любил понтануться перед камерами. Несколько солидных господ покуривали возле своих дорогих автомобилей, то ли ожидая своих спортсменочек, то ли – кого-то из администрации.

Поправив на плече длинную лямку сумки, Карина скользнула вправо, где располагалась служебная стоянка. Пропуск для машины Олега ей удалось оформить без особых затруднений. Где-то там, среди поредевших авто, ждет темный седан с уютной чашечкой сиденья, которая мягко обхватывает твою задницу в отличие от велосипедного бруска-извращенца, который вечно пытается в нее залезть.

Что-то сегодня не включили фонари, которые обычно начинали освещать стоянку уже после девяти в летнее время. Только прямоугольничек в окне пропускного пункта желтеет вдалеке. Как тут найдешь Олега? Это вам не центр Москвы с его безбрежной иллюминацией, где без фонарика можно сережку на тротуаре ночью найти, это Крылатское – окраина все ж.

Карина еще разок проверила мобильник – разряжен напрочь. Она остановилась и оглядела темные силуэты машин. Внутри салона одной из них, кажется, тлел огонек сигареты.

Это не Олег.

На первом же свидании Карина поставила жесткое условие – никакого табака и минимум спиртного…

Ветерок забрался под майку и противно скользнул по остывающему после тренировки телу. Девушка поставила сумку на асфальт и застегнула молнию на курточке. Сзади вспыхнули фары, бросив в разные стороны резкие провалы теней, взревел движок, и, набирая ход, машина помчалась прямо на Карину.

Девушка отпрыгнула к бордюру и еле успела схватить сумку, прежде чем огромный внедорожник пронесся мимо нее, однообразно громыхая сабом.

– Твою мать! Слепой, что ль?! – заорала Карина вслед красным глазкам удаляющихся габаритов.

Сабвуфер отбил на прощание какую-то незатейливую модуляцию, и джип, миновав шлагбаум КПП, скрылся за поворотом. Карина сплюнула вслед и еще разок выругалась, чтобы сбросить напряжение. Она снова огляделась – сплошные темные глыбы пустых автомобилей.

– Хоть бы из машины вышел, – злясь на Олега, буркнула она, направляясь к охранникам стоянки.

До пропускного пункта было метров пятьдесят. Карина пошла прямо к нему, чтобы выяснить, покидала ли машина Олега пределы стоянки или нет. Ну не бродить же здесь до утра в поисках?…

Когда до будки оставалось не больше двадцати метров и силуэты охранников уже четко различались на желтом прямоугольнике окна, свет вдруг погас. Послышалась невнятная ругань, и что-то загромыхало, ссыпавшись на пол. Совсем замечательно! Мало того что фонари не зажгли, так еще и здесь электричество отрубили!

Карина подошла к лесенке, ведущей в комнату секьюрити, и, легко преодолев пять ступенек, оказалась перед дверью. Сначала девушка решила, что это обман зрения – мало ли что может показаться в такой темноте… Прочная железная дверь была наглухо заварена по контуру.

Поставив сумку, Карина осторожно провела пальцем по шву – холодный, давно схваченный и, кажется, даже слегка ржавый. Она машинально постучала. Никто не ответил, внутри стояла гробовая тишина, хотя девушка могла поклясться, что минуту назад слышала из будки ругань и грохот и видела там людей.

Карина сбежала по лесенке, обошла конторку пропускного пункта слева и в остолбенении остановилась перед намертво заколоченным окном. Глаза постепенно привыкали к темноте.

– Чушь, – вслух произнесла она. И через десять секунд повторила: – Чушь.

Доски, которыми было забито окно, не выглядели свежими, но все еще оставались прочными. Карина почувствовала холодок в груди, глядя на загнутую шляпку здоровенного гвоздя, торчавшего из древесины. Не может быть! Она не принимает ни амфетамин, ни эфедрин – она вообще против допинга. Но буквально только что она собственными глазами видела свет в этом окне, а теперь оно выглядит так, будто заколочено уже не один год.

Карина, чувствуя, как ее охватывает паника, подняла с земли обломок кирпича и громко постучала им по доске.

– Эй! Есть там кто-нибудь? Тишина.

Мерзко режущая слух, гнетущая тишина.

– Это не смешно! – крикнула она, снова подолбив кирпичом по крепкому дереву.

Лишь стук собственного сердца откликнулся эхом.

Часто дыша, Карина обернулась, чтобы позвать Олега, но здесь ее ждало и вовсе хамское зрелище…

Темных силуэтов машин на стоянке не было.

Ни одного.

Перед ней предстал пустой асфальтовый прямоугольник с блеклыми полосами разметки.

Карина никогда не была пугливой девчонкой, а после того, как стала заниматься спортом, еще сильнее укрепила дух и нервы. Но сейчас она почувствовала, как у нее закладывает от страха уши. Мозг лихорадочно соображал, отбрасывая один за другим варианты и логические объяснения. Сердце колотилось, как после двадцатикилометровой гонки. Больше всего девушку пугало то, что происходящее никак не желало походить на сон…

Она вновь взбежала по лесенке, постучала в последний раз в дверь и, подхватив сумку, побежала в сторону входа в здание велотрека. Посреди опустевшей стоянки Карина вдруг остановилась и поглядела по сторонам.

Вот это уже не лезло просто-напросто ни в какие рамки…

Вокруг не было ни одного огня.

Она даже с силой протерла глаза и вновь посмотрела на темный частокол московского горизонта. Вот контуры небоскребов Крылатского, вон, вдалеке, строящиеся высотки в Терехово, зубчатый профиль Хорошево-Мневников…

Но – ни одного огня.

Лишь бледная сыпь звезд над головой.

Да что же это творится? Во всей Москве выключили свет?!

Карина сорвалась с места и, стараясь успокоить нервишки, побежала к громадине велотрека. Возле входа, где десять минут назад толпились журналисты и нувориши, ветер лениво перебирал несколько не вовремя опавших листьев.

От стеклянных дверей остались лишь алюминиевые каркасы, рекламный щит боулинг-клуба, находившегося по соседству, валялся на газоне. Полусгнивший.

Карина выронила из руки сумку. Она зажмурилась и почувствовала, как медленно, но неотвратимо сходит с ума.

– Пожалуйста, пусть все вернется… – прошептала девушка, понимая, как глупо звучат теперь эти слова.

Открыв глаза, она не увидела ничего нового. Пустота и темнота. Здесь никого не было год, а может, и больше. Господи! Какой кошмар! Что за видения?…

– Диа-куа…

Карина слегка подпрыгнула от неожиданности. Гортань свело судорогой, уши словно набили ватой.

– Диа-куа… – повторился шепот с ледяным придыханием. – Диа-куа…

Голос шел изнутри здания.

Карина вгляделась во тьму. Ни движения.

– Диа-куа… – снова донеслось из глубин холла.

Девушка вдруг почувствовала, что рядом кто-то есть. Озноб прошиб ее с ног до головы, мерзкий пот выступил на спине. Стараясь дышать не очень громко и готовая в любой момент бежать прочь Карина обернулась.

В трех метрах от нее стояла Татьяна Леонидовна. Ее лицо было скрыто тенью. Но, несмотря на это, своего основного тренера Карина узнала моментально.

– Татьяна Леони… – Девушка осеклась.

Все вокруг – наваждение. Бред, фата-моргана. Значит, тренер тоже ненастоящая.

– Диа-куа… – прошептала женщина, тая в воздухе. Так и не показав лица. Последним движением перед ее исчезновением был указующий за спину Карины жест.

Карина развернулась словно ужаленная. Но там ничего, кроме нависшей громады велотрека, не было. Такие же темные двери-глазницы, обшарпанные стены, крошево стекла на крыльце.

– Олег! – не выдержав, заорала Карина. – Оле-е-ег!

Она в паническом бешенстве с разбегу пнула свою сумку, и та рассыпалась невесомым прахом.

– А-а! – закричала Карина, в отчаянии опускаясь на колени и обхватывая голову руками. – Что со мной происходит? Это сон?! Эй, кто там? Скажите – это ведь чертов долбанный сон?

Тьма помолчала немного и ответила с морозным придыханием, холодящим каждый нерв:

– Диа-куа…

Карина забилась в истерике, судорожно хватая ртом воздух, пахнущий женским потом и могильным тленом. Через минуту она упала ничком и стала беспомощно царапать сухой асфальт, ломая короткие ногти, до крови кусая губы, сплевывая густой солоноватой слюной.

А слезы лопались на ее щеках от страшного шепота:

– Диа-куа…

В огромном здании оперного театра, кроме всего прочего, находились секция бокса и гимнастический зал.

Еще при совке кому-то из гениев горкома пришла в голову светлая мысль – устроить в правом крыле спортивные залы. А фиг ли? Зато – экономия площади!

И до сих пор, как ни странно, эта нелепость сохранилась – горожане привыкли к ней, администрация театра давно смирилась, матерые тренеры обжились. О, нужно было видеть результаты торжества советской смекалки: юные балерины порхали до туалетов по каменным лестницам вперемежку с жилистыми потными пацанами. Просто триумф архитекторского мышления! Мохаммед Али был бы в восторге от этого зрелища…

Алексей, конечно, уже очень давно тренировался в современном комплексе, где были и бассейн, и массажные комнаты, и шикарный зал с импортными снарядами, но сегодня ему захотелось прийти именно сюда.

Захотелось заглянуть в прошлое…

Небо хмурилось, и дождик, вот-вот готовый начаться, был вовсе не к лицу этому июльскому вечеру.

Прогулявшись по площади, Алексей подошел к правому крылу театра, постоял немного и оттянул тяжелую дверь, входя внутрь.

На первом этаже находился боксерский зал, откуда раздавались методичные глухие звуки – шла уже вторая половина тренировки, когда ребята либо оттачивают мастерство со спарринг-партнером, либо самозабвенно колотят по мешкам.

Поднимаясь на второй этаж, Алексей ласково вел мозолистой рукой по резным крашеным перилам. Он помнил их форму еще с детства, но тогда перила казались ему высокими и большими. Миновав два длинных лестничных пролета, Алексей оказался на площадке второго этажа. Здесь на скамеечках рядком сидели мамы, бабушки и няни в ожидании своих отпрысков. Когда-то и его так же встречала бабушка после «трены». Он вежливо кивнул им и, стараясь не шуметь, заглянул в зал.

Практически ничего не изменилось за прошедшие двадцать лет, ну разве что обновили некоторые снаряды и маты на полу выглядели не так потрепанно, как раньше.

Сейчас занимались две младшие группы мальчишек и несколько ребят постарше.

Мелюзга с воплями пыталась выполнить комбинацию рандат-фляк, усатый тренер страховал их. Некоторые пацанята боялись прыгать головой назад, за что подвергались насмешкам товарищей, а другие, наоборот, так усердно сигали, не рассчитывая импульс толчка, что приземлялись не твердо и по инерции шлепались на задницу.

Лица старших были сосредоточены – ребята занимались упражнениями посерьезней. Кто-то оттачивал опорный прыжок, кто-то выполнял комбинации на брусьях, кто-то старался намертво зафиксировать на кольцах «крест», кто-то вертелся на турнике…

Алексей машинально потер левое запястье: накануне он неудачно вышел на сальто Ковача после перелета Ткачева и чуточку потянул связки.

Он, оставаясь незамеченным в темноте коридора, глядел на ребят, и картины далекого детства всплывали в памяти…

Мама отдала Лешу в спортивную гимнастику в шесть лет. Проигнорировав бабушкины причитания насчет ужасных травм, она привела его в этот зал и записала в младшую группу к тренеру-практиканту Александру Петровичу. Несколько первых занятий закончились ревом и обещаниями «никогда-никогда больше не приходить сюда». Да и что, в самом деле, может противопоставить шестилетний пацан первоначальной «растяжке», когда его пытаются посадить на шпагат за неделю?

Да ничего, кроме слез.

Но постепенно Леша втягивался в спорт. Он сдружился с ребятами из своей группы, научился некоторым финтам, которыми мог хвастаться в школе перед неуклюжими одноклассниками, принял участие в первом соревновании, где получил не такие уж низкие оценки, как ожидал. И спустя год был уже безвозвратно влюблен в спортивную гимнастику.

Сейчас ему почему-то вспомнился один случай, после которого он понял, что к выполнению упражнений нужно относиться очень внимательно и без излишнего выпендрежа. Произошло это на третьем или четвертом году занятий.

Привыкнув проделывать различные комбинации и связки на грани фола, чтобы обогнать по результатам других ребят, Леша однажды недостаточно тщательно намазал ладони магнезией, прежде чем повиснуть на снаряде. Не специально, а из-за беспечности и избыточной уверенности в своих силах. И на первом же подъеме разгибом его руки сорвались. Леша так треснулся нижней челюстью о перекладину, что мгновенно потерял сознание и навзничь свалился на мат. Александр Петрович чуть с ума тогда не сошел – думал, все, кранты, в тюрьму за пацана загубленного сядет.

Но ничего, обошлось. После кружки воды в лицо и нескольких пощечин Леша очнулся и долго лупал глазами, узнавая тренера и склонившихся над ним ребят из группы. Потом выплюнул два молочных зуба и щербато улыбнулся. От радости Александр Петрович разрешил ему остаток тренировки провести в «яме».

О, «яма»… Это было святое место для всех пацанов младше тринадцати, да и «старшики» подчас не брезговали побеситься в ней.

«Яма» представляла собой довольно объемный прямоугольный резервуар, засыпанный доверху разнокалиберными кусками поролона. Над ней висели кольца, и изначально ее функция была в обеспечении безопасности гимнастов при отработке упражнений – что-то вроде батута. Но какова была радость ребят, когда тренеры позволяли им попрыгать в «яме» просто так!

Непременная «войнушка», прятки, шалаши – все это можно было в два счета устроить с помощью мягких кусков поролона…

Леша самозабвенно бесился в «яме» до конца занятия, вызывая жгучую зависть остальных пацанов.

Но…

Когда он пришел на следующую тренировку, Александр Петрович совершил абсолютно непонятный и крайне обидный поступок: он разрешил всей группе развлекаться в «яме» целых два часа. И ребята с визгом бросились строить баррикады для очередного поролонового сражения.

Все, кроме Леши.

Его Александр Петрович заставил подтягиваться, держа чешку между оттянутыми вниз носочками. Старый, проверенный способ отработки техники – если подопечный начинал дрыгать ногами или разводить их, чешка выпадала.

И тогда нужно было начинать сначала.

В тот день Леша затаил на тренера жуткую обиду, которая долго жила в его душе. Лишь спустя много лет он понял – насколько прав был Александр Петрович, что поступил именно так. Ведь именно с тех пор Леша стал относиться к гимнастике по-настоящему серьезно…

Слегка усмехнувшись, Алексей обернулся, чтобы идти назад, и обнаружил перед собой двух мальчуганов лет восьми-девяти.

– Я тебе говорю – он, – шепнул один другому на ухо. Второй озадаченно почесал лоб, подтянул шорты и ответил:

– Да нет, не он.

Они посторонились, пропуская Алексея, и практически синхронно шмыгнули носами.

– Что это вы здесь делаете? – поинтересовался Алексей, останавливаясь. – Почему не на тренировке?

– А это не ваше дело, – задиристо сказал тот, что поправлял шорты, и нахмурился.

– Вы случайно не Алексей Семин? – спросил первый мальчуган, глянув исподлобья.

– Случайно он самый, – строго сказал Алексей. – Так что же все-таки…

Глаза пацанов вмиг наполнились восхищением, завистью и гордостью одновременно.

– Я ж тебе говорил, Сенька! – воскликнул первый. – Я же говорил!

– А можно у вас автограф взять? Колян, тащи тетрадку какую-нибудь!

Колян мгновенно скользнул в раздевалку.

Алексей улыбнулся, глядя на ребят, – что-то теплое всплыло в его душе, что-то очень далекое и теплое. У людей почему-то всегда так получается – чем дальше воспоминания, тем они кажутся светлее и интимнее…

– Колян, что ты там копаешься?! Скажите, а можно остальных ребят из группы позвать?

– Нет, не надо, – несколько смущенно сказал Алексей, беря тетрадку и ручку, протянутую выскочившим из раздевалки Коляном. – Пусть никто-никто не узнает, что я заходил сюда. Хорошо? Давайте договоримся, что это будет нашей тайной.

– Ладно, – быстро согласился Сенька и снова подтянул шорты. И вдруг быстро выпалил: – А нас с тренировки выгнали!

– Ага! – с гордостью подтвердил Колян, хватая тетрадку с автографом. – Мы в «яму» без спроса забрались и спрятались…

– Засранцы, – выдавил Алексей, чувствуя, как защемило сердце. – Вы лучше занимайтесь хорошо, и тренеры сами будут вас в нее пускать.

– Ага, как же! – возмутились пацаны в один голос.

– Будут, будут, – пообещал Алексей. – Вот увидите.

– Вы только обязательно на этой Олимпиаде выиграйте, – серьезно сказал Колян. – Мы всегда за вас болеем.

Алексей потрепал его по голове и ответил:

– Я очень постараюсь. Специально для вас.

Колян пригладил всклокоченные волосы, а Сенька в очередной раз подтянул шорты и пожаловался:

– Резинка ослабла. Бабулю сегодня попрошу, чтоб подшила…

Алексей вышел из здания, и тяжелая дверь на тугой пружине бахнула за спиной, отгораживая его от детства.

Он обязательно должен победить. Непременно! Хотя бы ради двух этих пацанов, которые не шляются по подворотням, не втыкают себе в вены дротики шприцев, а верят в него. Верят в спорт! В человеческую волю! Ребята пока сами этого не понимают толком, но они уже вступили на путь борьбы. И совершенно не важно, что иногда чертята без спроса забираются в «яму»…

Дождик моросил, накрывая мокрой сетью серую громаду оперного театра, широкую грудь площади, полумрак скверов вдалеке, зубцы небоскребов Европейского квартала.

Алексей раскрыл зонтик и быстрым шагом пошел к трамвайным путям. Он специально решил не ловить такси, а постоять на остановке, с которой столько раз уезжал после тренировок. До вылета все равно оставалось еще три с лишним часа.

Дождь усиливался. К тому же поднялся ветер, порывы которого загромыхали листьями жести, наваленными возле решетчатого забора в сквере. Алексей огляделся по сторонам – пустынно. Ни одного человека на лавочках, ни одного собачника с ретивым питомцем… Правильно! Вон как погода распоясалась! Того гляди рейс задержат, и придется проходить все формальности впопыхах. Не хотелось бы.

Как назло тупо заболела травмированная рука… А вот это уже совсем плохо. Нужно будет к Борисычу обратиться – он хороший врач…

Свет! Грохот!

Молния и гром! Почти одновременно!

Кажется, разряд шарахнул в один из громоотводов на площади.

Алексей обернулся – ни души… Странно, сейчас практически час пик – неужели никто не спешит домой?

Он вышел на улицу, посреди которой стальными струнами тянулись трамвайные рельсы. Вдали исчезли красные огоньки машины.

Дождь припустил совсем бессовестно: косые струи хлестали по шее, ветер буквально вырвал зонтик из рук. Алексей двинулся в сторону остановки…

Очень, очень странно – на обычно шумной улице не было никого. Ни общественного транспорта, ни автомобилей, кроме единственного, скрывшегося в бесцветной пелене ливня, ни людей под навесом остановки.

Алексей остановился посреди перекрестка и огляделся по сторонам.

Никого.

Ерунда какая-то… В любую погоду, даже в такую скверную, кто-то куда-то просто обязан спешить. Ехать, идти, бежать, ползти, наконец!

– Авилинуа-куа…

Алексей резко развернулся и едва не выпустил зонтик из руки.

– Что… – сказал он. – Что за бред…

Быстро скользнул под железный навес и хмыкнул, стряхивая с волос капли воды:

– Ну и ну, уже голоса мерещатся…

Дождь захлестывал внутрь остановки, скамейка была вся мокрая. По мостовой уже текли грязные ручьи, готовые превратиться в настоящие реки.

– Авилинуа-куа… – повторился шепот. Словно сам ливень произнес эти удивительные слова.

Алексей вздрогнул. Выглянул из-под навеса и прищурился, чтобы дождь не застилал глаза. По асфальту неслись бурные потоки воды, уже переметнувшиеся через бордюр и заливающие тротуар.

Ни одной машины.

Ни трамвая.

Ни человека.

Лишь вода кругом…

– Авилинуа-куа…

Алексей почувствовал, как заколотилось сердце. Что же происходит вокруг? Почему все исчезли? Быть может – галлюцинации? Да нет – с чего бы…

– Авилинуа-куа… – Шепот, казалось, исходил из косых струй, летящих с неба.

– Эгей! – крикнул Алексей, отгоняя волну страха. – Кто-нибудь здесь есть?

Вдруг его посетила мысль настолько простая, что Алексей даже удивился, почему не подумал об этом раньше. Сунув подрагивающую руку во внутренний карман пиджака, он достал мобильник и открыл его…

Это невозможно.

На дисплее было написано: «Только 112». Да что ж такое! Здесь всегда отлично ловило! Может, молния в вышку попала…

В этот же миг марево дождя осветилось вспышкой, и гром шарахнул так, что заложило правое ухо.

Словно кто-то прочел его сумбурные мысли, уловил волну страха…

Алексей лихорадочно набрал на мобильнике номер экстренного вызова, который должен был сработать в любом месте, потому что сигнал шел напрямую через спутник.

Тишина.

Шум дождя…

– Авилинуа-куа…

Возле сердца словно лопнул какой-то невидимый предохранитель, и Алексей сорвался на хрип:

– Это уже не смешно! Что происходит?!

– Авилинуа-куа…

Шепот сводил с ума. Эти жуткие звуки проникали в самые далекие уголки души, рвали на части мышцы, вызывали спазмы голосовых связок, лишая голоса…

– Не надо… – едва успел просипеть Алексей, прежде чем стена ливня надвинулась на него, сминая железные опоры остановки, вышибая ее толстые стекла, продавливая крышу.

Он больше не мог устоять на ногах в мощных потоках воды.

– Авилинуа-куа…

Глава вторая

Хитрый, как енот в пору течки, и ловкий, словно голодная жирафа, Юра совершил быстрый налет на холодильник, при этом пользуясь исключительно коленно-локтевой позицией.

Там его ждало разочарование.

Пива не было.

– О-о… – тихо застонал он, пытаясь приподняться и заглянуть в верхние отсеки.

– Хватит пить, – обронил Долгов, наблюдая за дергаными движениями человеческого тела. – Я все спиртное ночью вылил в унитаз.

– О-о-о-о… – жалобно взвыл Юра, кренясь на левый борт. – Я ж просил…

– Если ты хочешь, чтобы я тебя провел в гостевой сектор, – больше ни капли алкоголя. И сожри чего-нибудь. – Долгов встал со стула, пересек кухню и отворил створку стеклопакета. Фыркнул: – Несет, как от бомжа.

Юра изобразил страдальческую мину и вскинул на приятеля мутный, просящий спирта взгляд.

– В конце концов! Такая знаменательная веха в истории России не должна начинаться с пьянки, – отрезал Долгов, отвечая на немой вопрос. Подумал и добавил: – Хотя бы… начинаться.

– Почему это?

– Ты фантастику иногда читаешь?

– О-о-о… – привычно заныл Юра, пытаясь держать приемлемый клиренс.

– У современных авторов просто какая-то патология. Будто сговорились – сюжет каждой второй книги у них стартует с момента описания глобальной попойки или дичайшего похмелья персонажа. В натреалистических деталях, между прочим.

Юра сделал губки бантиком, бровки домиком и осуждающе посмотрел на Долгова. Пролепетал:

– Я не персонаж.

– Ага, ты – герой. Давай-ка принимай вертикальное положение, герой, и приводи себя в порядок…

Сегодняшний день обещал быть одним из самых насыщенных в жизни не только двух приятелей, но и всей страны.

День открытия XXX летних Олимпийских игр.

В Москве…

Семь лет назад комиссия Международного олимпийского комитета объявила, что Олимпиада-2012 будет проводиться в российской столице.

Столь неожиданное решение повергло в глубокий шок Штаты и в капитальное недоумение Францию с Испанией. А заодно и всех тех, кто с вероятностью в 95 процентов прогнозировал, что у Москвы в ближайшие полвека нет абсолютно никаких шансов на проведение мероприятия подобного уровня.

Трудно сказать, что за невидимые кубики встали на ребро в пользу России. Неизвестно, кто из властьимущих, зачем и к каким ухищрениям прибегнул для того, чтобы МОК принял настолько внезапную резолюцию, но факт оставался фактом – Олимпиаде суждено было пройти здесь, в Москве.

Возможно, немалую роль сыграло то обстоятельство, что за последнее десятилетие в российской столице было возведено несколько ультрасовременных спорткомплексов. В том числе и знаменитая арена «Атлант» на западной окраине лосиноостровского парка. При строительстве этого «колизея» высотой восемьдесят метров и вместительностью около 120 тысяч человек олигархами было отмыто столько денег, что без особых усилий можно было соорудить еще парочку таких же… Но это вовсе не мешало «Атланту» гордо поглядывать на остальные стадионы с небесной высоты, будучи спортивной ареной поистине нового поколения.

Итак, решение было принято, и златоглавый город-герой начал лихорадочно готовиться к торжествам, по старой привычке подрядив на это дело народ всей необъятной державы и позаимствовав у него деньжат…

Максим Долгов – выпускник факультета журналистики МГУ – работал сотрудником пресс-службы олимпийского Оргкомитета, устроившись на такое теплое местечко благодаря связям отца, игравшего не последнюю роль в Федеральном агентстве по физкультуре и спорту.

Недавно произошло ЧП – пала на больничную койку с двусторонней пневмонией заместитель начальника пресс-службы Татьяна Мычина, и Долгову пришлось исполнять обязанности этой чванливой неудовлетворенной сучки. Поэтому на 28-летнего парня за последнюю декаду навалилось такое количество проблем, что он еле успевал перекусить, а иногда оставался ночевать прямо на работе.

Но вчера, перед решающим днем, Максим все же решил немного привести себя в чувство и пригласил в гости старинного приятеля – Юрку Егорова.

Бутылочка девятилетнего скотча была уничтожена с превеликим удовольствием, и только Долгов, измотанный, как пес, собрался «подавить на массу», как Юра заговорщически улыбнулся и предложил традиционное: «Может, еще по одной?» Максим категорически отказался, а Егоров как истинно русский джентльмен уговорил еще ноль-пять коньяка, зашлифовал тремя бутылками темного ирландского и благополучно отрубился. Изящно свесив переднюю половину тела с бортика ванной…

Максим, взирая на конвульсии неопохмеленного друга, так и стоящего на карачках возле холодильника, наконец смилостивился. Он налил в литровую эмалированную кружку кипяченой воды и протянул ее Егорову.

– На. Чтоб через шестьсот секунд был в форме. Ванная в двенадцати шагах к юго-востоку.

Юра принялся жадно глотать жидкость, попутно переваривая полученные числовые выкладки, а Долгов, вздохнув, отправился в комнату еще раз проверить документы.

Гостиная была обставлена небедно, но чувствовалась вибрация низкой холостяцкой ноты. Диван и пара кресел коричневой кожи тонули в кучках разбросанной одежды, прозрачный столик был завален остатками закуски, а под ним покоились несколько пустых бутылок разного калибра и достоинства, напоминающих о вчерашнем застолье, на широченном экране плазменного телевизора угадывался приличный слой пыли, посреди ковра стоял пустой хрустальный графин, обрамленный узором из рассыпанных дисков с фильмами.

Долгов взял с тумбочки тонкий кожаный портфель, открыл его и достал папку с образцами пресс-релизов, аккредитаций, положений, актов, постановлений и прочей бюрократической гадостью. Он сделал над собой усилие, чтобы вжикнуть молнией и извлечь на свет божий стопку листов и брошюр.

– Надо еще раз все проглядеть, – вполголоса приказал Максим сам себе, раскрывая первую брошюрку.

Мобильник сначала деликатно завибрировал, а через несколько секунд разразился полноценным сигналом. Долгов мысленно воздал хвалу сотовой связи и посмотрел на экранчик – высвечивался номер начальника пресс-службы.

– Да, Александр Вадимович.

– Так. Быстро одевайся. Я через пять минут заеду.

– А что случилось?

– Полный…

Трубка заткнулась. Босс дал отбой.

Максим с удивлением глянул на экран, на котором светилось: «Вызов длился 0:00:08». Он захлопнул крышку телефона и несколько секунд продолжал смотреть на ворох документов. После этого лихорадочно сгреб их в кучу, сунул в портфель и стал снимать с плечиков костюм.

В это время в гостиную приковылял Юра, приглаживая ладонью мокрые волосы. Он повел глазом, словно разбуженный конь, прицелился и в три шага оказался возле кресла. Плюхнулся в него, громко икнул и констатировал:

– Я в норме, Макс.

Долгов завязал галстук и туповато посмотрел на приятеля, словно не узнавая. Потом поморгал и хрипловато выговорил:

– Шеф звонил. Что-то случилось. Что-то очень неприятное.

– Ну и?…

– Пока отдыхай здесь, только не пей. Я позвоню.

Астафьев был лыс и сердит. Максим посмотрел сквозь тонированное стекло «БМВ» на пролетающие машины и спросил:

– Что все-таки случилось, Александр Вадимович?

Нахмурившись еще сильнее, Астафьев порылся в своем портфеле и перебросил ему на заднее сиденье свежий номер «Комсомолки».

– Вот, полюбуйся.

Долгов взял газету в руки и развернул. На передовице огромными буквами чернел заголовок: «Кто убрал претендентов на медали?» Пробежав глазами первые строки статьи, Максим оторопело поглядел на лысый затылок начальника и еще раз перечитал аннотацию.

Водитель противно погудел сиреной, и машина вырулила на разделительную полосу, объезжая пробку.

– Это правда? – Долгов оторвал глаза от статьи.

– Проверяют. Факты искажены, конечно, и цифры преувеличены. Но процентов сорок – достоверно. Еле успели тираж остановить, чтоб народ с ума не посходил. – Астафьев повернулся и показал глазами вверх: – Сам директиву спустил.

Максим переваривал услышанное. Просто мракобесие какое-то.

– Сколько? – спросил он наконец. Астафьев помолчал, прежде чем ответить.

– Около ста пятидесяти. Это уже точные, подтвержденные данные. Скорее всего – больше.

– Да это ж катастрофа! – выпалил Долгов. – Александр Вадимович, это же скандал международный!

Запиликал мобильный. Астафьев схватил телефон и придавил к уху:

– Да. А?… Знаю я! Мы через полчасика будем, сначала в Крылатское заедем… Что? Ладно.

Он дал отбой.

– Зачем в Крылатское? – тут же спросил Максим.

– Там одно из… – Он запнулся. – В общем, сам понял.

– Только в Москве?

– Нет, по всему миру. Если б лишь в России – церберы из МОКа нам бы уже башку отвернули.

Максим потер руками лицо, соображая.

– Это похищения или… убийства? – поинтересовался он через минуту.

– По всей видимости, похищения, – ответил Астафьев. – Ни одного тела не было обнаружено – ни останков, ни вещей, ни следов. Хотя гэбэшники могут не распространяться, они информацией, сам знаешь, как не любят делиться… И ни звонка, ни намека, главное! Выкупа никто не просит, требований не выдвигает… Прямо скажем, какой-то идиотизм. Бессмысленная попытка срыва Олимпиады. Я понимаю, если б устранили спортсменов одной страны – тогда можно было бы заподозрить политиков. Или людей, занимающихся каким-нибудь одним видом спорта, – тоже можно было бы зацепку поискать… Но ведь такое ощущение складывается, что без разбора… отсеивали.

– Разве такое возможно? Ведь что-то должно связывать людей, которых похитили? У организаторов преступления должен был быть хоть какой-то мотив.

– Мотив? – Астафьев вновь повернулся и посмотрел на Долгова каким-то рассеянным взглядом. Радужка одного глаза у него была светло-коричневая, а другого – зелено-голубая. – Мотив абсолютно не понятен.

– Но зачем тогда? – непонимающе пожал плечами Долгов.

– Мотива нет. А вот связь между исчезнувшими людьми все-таки есть. Просто ее не сразу видно.

– Удаляли сильнейших в своих видах спорта? – предположил Максим, чувствуя, что попал в точку. – Неужели газетчики не прогадали с заголовком, Александр Вадимович?…

Астафьев вздохнул и отвернулся. Пробормотал:

– Именно. Практически все эти спортсмены – претенденты на медали и призовые места.

Через оцепление возле велотрека в Крылатском их «БМВ» просочился не без труда. Расследование вели федералы, среди которых практически не было знакомых Астафьева. Мерзковато-вежливые люди в костюмах долго изучали удостоверения, заглянули в салон, попросили открыть багажник и лишь после этого пропустили.

– С кем бы мы могли поговорить о случившемся? – холодно спросил Астафьев, засовывая свою ксиву обратно в портмоне. – Хороший здесь?

Крепкий парень лет двадцати пяти почесал подбородок.

– Это руководитель управления информации, что ли?

– Да.

– Его нет. Он на другом объекте. Обратитесь вон к тому мужчине с коричневой папкой в руках. Его зовут Владимир Иванович. Он из пресс-службы МВД.

Последнюю фразу парень произнес с едва ощутимой ноткой презрения.

Астафьев кивнул и поднял стекло. Машина тронулась.

– Только косовороток не хватает. И черного воронка рядышком, – сказал Максим.

– Жлобы, прямо скажем, – выцедил Астафьев. – И снобы. Даже не знаю – чего в них больше.

Владимир Иванович оказался человеком общительным и несколько суетливым. Когда Астафьев с Долговым представились, он ловко похлопал себя по объемному животу и возмущенно развел руками:

– Это удивительно, что нас сюда вообще впустили! Демократия, блин горелый!..

– Со свидетелями разрешают пообщаться? – быстро спросил Астафьев, пресекая дальнейшие словоизлияния Владимира Ивановича.

– А о чем с ними разговаривать? – удивился тот. – Все как один твердят одно и то же. Нет, однозначно – люди мельчают.

Максим озадаченно почесал в затылке. Логики и обстоятельности мыслям Владимира Ивановича явно не хватало.

– А где свидетели?

– В здание зайдете и – направо, – тут же ответил Владимир Иванович, ничуть не обижаясь, что его перебивают. – И зачем их вообще сюда в такую рань приволокли?

– Спасибо. Всего доброго.

– И все-таки люди мельчают, – вслед Астафьеву и Долгову заявил толстый представитель пресс-службы МВД. – То ли было в девяностых – энергия ключом бьет, перемены, события, каждый день что-то происходит! А сейчас? Расслабуха. Скучный век…

Максим посмотрел на Астафьева, и тот вдруг усмехнулся, расправляя морщинки на лбу.

– Скучно ему. Ну и ну.

Они вошли в холл, огляделись. Лишь несколько федералов прохаживались возле лестницы – больше никого не было. Максим покачал головой, вздохнул.

Да что ж они, так и собираются держать комплекс закрытым? Сегодня старт Олимпиады, приготовить здесь все надо – через день уже первые заезды начнутся, а люди на работу попасть не могут. Дело, конечно, серьезное – шутка ли столько спортсменов в самый ответственный момент будто под землю провалилось, – но зачем остальным мешать? Перестраховщики фиговы.

Справа находилась дверь, за которой обнаружился коридорчик, ведущий в комнату допинг-контроля. Там и мариновали нескольких свидетелей.

Трое мужчин сидели на медицинской кушетке, покрытой светло-коричневым пледом, и тупо смотрели перед собой. Одеты они были более чем прилично, на запястьях красовались дорогие часы, в рукавах сорочек – золотые запонки. То ли их специально поместили в такие условия, чтобы особо не ерепенились, то ли чекистам было плевать на их манерность, но нувориши явно нервничали и чувствовали себя на кушетке не лучшим образом.

Возле стоматологического кресла, за столиком, сидел угрюмый мордоворот в строгом костюме, который шел ему так же, как горилле чепчик. Второй охранник стоял рядом с дверью, ведущей в соседний кабинет, в котором находился следователь. Свидетелей вызывали к нему по очереди. И зачем бедолаг сюда притащили, действительно? Неужто и впрямь психологическая уловка такая?

После короткой серии пререканий с охраной и очередной демонстрации корочек нас впустили к следователю, от которого вышла бледная дама, готовая, кажется, вот-вот грохнуться в обморок. Расспрашивать самих свидетелей не позволили.

– Здравствуйте. – Сухопарый следак поднял на секунду проницательные глаза и снова уткнулся в чистый лист бумаги. – А почему – вдвоем?

– Мы из пресс-службы олимпийского Оргкомитета, – сказал Максим, переложив портфель из одной руки в другую. – Разрешите?

Следователь еще раз вскинул на них взгляд.

– Садитесь, – наконец произнес он, видимо, убедившись, что зашедшие не представляют серьезной угрозы его четко расписанному по минутам служебному времени.

Астафьев нагло плюхнулся в здоровенное кожаное кресло, а Максим сел на стул напротив сухопарого. Он мельком окинул взглядом чекиста, отметив, что глаза у того красные и блестящие. Видать, служивого подняли посреди ночи, а может быть, даже оторвали от принятия горячительных напитков в приятной компании. Хотя второе вряд ли – запаха не чувствовалось.

– Вы можете рассказать, что здесь случилось? – спросил Астафьев. – Через десять часов открытие Олимпиады. Утечка информации, думаю, уже произошла, да и родные похищенных не будут молчать – всем рот не заткнешь. Через час, максимум два, мир будет знать об инциденте… м-м… инцидентах, и ни мы, ни вы не сможем этому помешать. Надеюсь, это вы понимаете?

Следователь с удовольствием откинулся на спинку кресла и потянулся.

– Ага, понимаю, – сказал он. Как-то по-человечески честно сказал – сразу захотелось ему верить. Хотя… сам черт не разберет, каким хитростям их там учат.

– В таком случае, – продолжил Астафьев, потрогав лысый затылок, – расскажите нам, до чего вы докопались. Мы должны быть готовы к тому, что начнется паника… Ну, может быть, «паника» – слишком громко сказано, но по крайней мере куча скандалов и народное недоумение нам всем обеспечены. Отменить торжественное открытие нельзя – этот денежно-людской маховик уже не остановить. Поэтому нужно подготовиться, чтобы в нужный момент дать объяснения. Не исключено, что это придется делать официальным лицам из нашего олимпийского комитета. Или из МОК – не важно. Все равно мы должны располагать информацией.

Следователь с интересом посмотрел на Астафьева и обронил:

– Вы что распинаетесь передо мной?

Максиму показалось, что шеф на миг растерялся. Но уже в следующую секунду Астафьев нахмурился и сердито буркнул:

– Вам показалось.

– Ну и замечательно. Так что вас конкретно интересует?

– Похищение спортсменки.

– Не факт.

– Простите…

– Не факт, что именно похищение. Правильнее будет сказать – исчезновение. – Следователь с силой потер красные глаза. – Она может быть убита, похищена. Также не исключено, что Басова Карина Сергеевна, 1989 года рождения, нежится сейчас на кроватке с каким-нибудь любвеобильным жиголо.

– Не смешно.

Следователь еще раз с хрустом потянулся и вдруг заорал, подаваясь вперед:

– А кому, бля, смешно?! В одной только Москве уже 24 случая исчезновения зафиксировано! И все потерпевшие – претенденты на золото или серебро! У нас оперов не хватает, чтобы на места выезжать! Думаете, охота все это дерьмо разгребать?! Пусть бы менты разбирались…

Максим заставил себя расслабить ладонь, в которой, сам того не заметив, стиснул ручку портфеля. Астафьев расстегнул пиджак и облокотился локтями о колени, подперев голову.

– Вы извините, – буркнул он. – Я понимаю, что вам тоже несладко. Но и с нас голову снимут при первой возможности.

Следователь слегка обмяк. Узор вен, вспухший на его туго обтянутом кожей лбу, постепенно пропадал.

– Давайте спрашивайте, что интересует, и выметывайтесь, – устало сказал он. – У меня работы полный воз.

– В двух словах обрисуйте картину исчезновения Карины Басовой.

Чекист посопел немного и постучал кривоватым пальцем по листку бумаги.

– Вчера вечером она возвращалась с тренировки, где задержалась слегка дольше обыкновенного. Возле раздевалки перекинулась парой слов с тренером – Филимоновой Татьяной Леонидовной, – судя по показаниям которой, вела себя естественно. После этого Басова проследовала к выходу, возле которого попрощалась с охранником. Он – последний, кто ее видел. Это было примерно в 21:18. Парня мы проверили – чист, как сопля младенца. Выяснилось, что он был немного влюблен в Басову, но без фанатизма. Психически абсолютно адекватен.

– Неужели ее никто не видел на улице? – удивился Максим. – Она же звезда все-таки – олимпийское золото четыре года назад в Пекине взяла.

– Дальше начинается самое интересное во всей этой истории, – продолжил следак. – У пропавшей есть приятель. Фатинков Олег Владимирович, 1983 года рождения. Они лямурничают уже около двух лет, живут, со слов родных, вроде бы в согласии. Фатинков всегда встречал ее с тренировок и в этот раз подъехал на служебную стоянку. Он несколько раз позвонил на мобильный Басовой, но тот был отключен. Тогда он позвонил Филимоновой – тренеру, помните? – спросил у нее, где Карина. Она сказала, что подопечная собирается и скоро выйдет. В это время Фатинкову по телефону сообщают, что его дед при смерти, и он, конечно, срывается и уезжает. Это происходит в 21:21. После этого Басову никто не видел, и ничего о ее местонахождении до сих пор не известно.

– Кто-то был у выхода из здания? – спросил Астафьев, глядя на свои туфли.

– Довольно много народа, как ни странно, – ответил следователь. – Но никто не видел Басову. И вот еще что примечательно: людей, которые могли теоретически оказаться на ее пути от комплекса до служебной стоянки, именно в это время кто-то или что-то отвлекло. Одному журналисту приспичило забраться в фургон, чтобы сменить объектив на фотоаппарате, второму позвонили из редакции и пропесочили так, что он забыл обо всем на свете, у нескольких водителей ни с того ни с сего замигали сразу все габаритные огни и запиликала сигналка, у помощника депутата, который тоже ожидал возле входа свою пассию, вдруг прихватило живот… На КПП при выезде со стоянки охрана видела, как выезжала иномарка, принадлежащая Фатинкову. Они подошли что-то у Олега уточнить и обратили внимание, что он был один.

– Чертовщина… – пробормотал Астафьев, поднимая наконец голову.

– Чертовщина не в этом, – жестко сказал чекист, взглянув ему в глаза. – Картина исчезновения – похожая во всех случаях.

У Максима похолодело внутри.

– То есть как – во всех? – прошептал Астафьев.

– Все спортсмены исчезли при схожих обстоятельствах. Никаких внешних признаков беспокойства с их стороны, поведение в рамках обычного, обмен несколькими ни к чему не обязывающими фразами с кем-то из знакомых… А затем на месте происшествия то же, что и здесь: что-то случается с людьми, заставляя их отвлечься и не замечать происходящего вокруг. Словно кто-то отводит глаза от пропавших объектов…

– Мистика… – не выдержал Долгов.

– Какая, на хер, мистика, – махнул рукой следователь. – Либо чертовски хитро реализованный план попытки срыва Олимпиады, либо бессмысленный, но чрезвычайно ловкий розыгрыш.

– Я бы за такие розыгрыши… – вставил Астафьев.

– Был, правда, один случай, когда исчезновение произошло при действительно странных обстоятельствах. Кубинские коллеги поделились. Пропал боксер Марио… как его…

– Киднелан, – подсказал Астафьев.

– Угу, точно… Вместе со всей сборной Кубы. Астафьев слегка присвистнул. У Максима отвалилась челюсть.

– Так вот, – продолжил чекист. – Сборная готовилась к вылету в Москву, ожидая своего чартерного рейса в аэропорту Гаваны. Неожиданно произошло… э-э… очень необычное природное явление: чайки со всего побережья собрались в огромную стаю и полетели в сторону терминала. Полчища птиц высадили толстые стекла и ворвались внутрь здания. Десятки жертв, ущерб материальный и прочее… Никто пока не может объяснить такое массовое безумие пернатых. Во время возникшей паники ребята и пропали. Вся сборная, представляете! Один тренер остался… Они и еще несколько пассажиров заперлись в сортире, куда чайки так и не смогли, к счастью, пробиться. И все пацаны будто сквозь землю провалились. Тренер говорит, что на минутку наклонился, чтобы привести в чувство женщину, потерявшую сознание, а когда разогнулся – никого из подопечных уже не было.

Следак замолчал, видимо, решив, что и так выложил слишком много информации. Тишина висела секунд десять. Нарушил ее Астафьев.

– Спасибо… Не знаю, как вас зовут.

– Павел.

– Спасибо, Павел. Мы пойдем.

– Позовите там одного из этих гусаков нафуфыренных, – попросил он, устало улыбнувшись. – Может, сознаются, кто украл олимпийскую чемпионку.

Плевок – очень ненавязчивая деталь вашего гардероба. Правда, только до тех пор, пока вы о нем не знаете. После обнаружения плевок начинает сильно раздражать.

Максим брезгливо стер смачную харчу со штанины брюк платочком. И когда успели, скоты? Ведь только от стоянки до входа в «Атлант» по улице прошел…

Журналисты уже знали о происходящих событиях и осаждали спортивный комплекс нестройными фалангами. ОМОН стойко держал оборону возле широких мраморных лестниц. Люди удивленно оборачивались, глядя, как десятки папарацци со штативами и «бетакамами» наперевес штурмуют здание.

Стоило Астафьеву выйти из машины, как к нему подлетели несколько журналюг и наперебой заорали:

– Можете ли вы прокомментировать исчезновение спортсменов?

– Скажите, что предпринимает Оргкомитет?

– Назовите точную цифру пропавших!

– Игры будут сорваны?

– Кто взял ответственность за содеянное?

– Есть ли сведения…

Долгов оставил шефа на растерзание акулам пера и, миновав ряды омоновцев, вошел в здание «Атланта».

Он уже давно работал здесь, но каждый раз – на входе – размах комплекса заставлял его сердце на миг замирать.

Главный холл был размером едва ли не с футбольное поле. Здесь располагались различные увеселительные заведения, залы отдыха, VIP-зона, службы регистрации спортсменов и даже небольшой кинозал на минус первом ярусе. Посреди холла вздымал струи фонтан – на гигантском прозрачном тетраэдре в брызгах воды блестели позолоченные буквы: «Citius, Altius, Fortius».

Обычно тут было очень людно в любое время суток, но теперь по залу прохаживались лишь несколько омоновцев, среди которых сновали члены Оргкомитета и техперсонал. Никаких посторонних.

Максим поднялся на второй ярус и зашагал по длинному коридору, плавно уходящему по дуге влево. Здесь людей было побольше – из кабинета в кабинет носились мелкие спортивные чиновники, юркими рыбками метались секретарши, пару раз чинно проплыли какие-то важные иностранные гости в сопровождении местных менеджеров… Жизнь кипела.

В кармане завибрировал телефон. Долгов, не глядя на дисплей, поднес трубку к уху.

– Да.

Голос Юрки Егорова был удивленным.

– Макс, я что-то не понял – мне весь день у тебя сидеть?

– Ты протрезвел?

– Ага.

Максим глянул на часы, ответил:

– В два часа ровно подходи к служебному входу. Попробую тебя провести, но ничего не обещаю – тут трудная ситуация…

Юрка посопел и поинтересовался:

– А что, это серьезно про спортсменов пропавших?

– Откуда знаешь?!

– Телевизор смотрю…

Максим выругался и дал отбой. Всё, блин, приехали! Теперь такая катавасия начнется!

Он толкнул дверь пресс-службы, чуть не расшибив очки подходящему с другой стороны Данилу Рыбалко. Молодой сисадмин отпрянул и выронил из рук стакан с чаем. Звон бьющегося фарфора на миг привлек внимание всех сотрудников. Долгов посмотрел на осколки и полуутвердительно спросил:

– Все плохо?

– Это какой-то кошмар! – тут же затараторила миниатюрная Маринка, высунув голову из-за монитора. – Уже шестнадцать жалоб пришло из разных стран! Нью-Йорк, Париж и Мадрид в бешенстве! Лондонский комитет пока молчит. И главное, они так преподносят факты, будто Москва во всем виновата! По всем телеканалам только и твердят о синдроме Кутилы-Завалдайского…

– О каком синдроме? – перебил Максим, глотая минералку прямо из бутылки.

– Ой, а вы разве не знаете? – воскликнула Маринка, уже по пояс высовываясь из-за монитора. – Какой-то ученый… то ли математик, то ли статистик… по фамилии Кутила-Завалдайский вывел формулу исчезновения спортсменов, согласно которой они пропадают по алфавитно-численному ряду… Я толком не поняла, но, кажется, пипл хавает!

– Только этого не хватало… – пробормотал Долгов, обходя чайную лужу, из которой Рыбалко выщипывал осколки чашки. – Марина, перешли мне все данные, что есть на текущий момент: краткий анализ активности СМИ, точное число пропавших к этому часу с краткими биографиями, отчет о реакции властей, как наших, так и буржуйских, и выкладки по этому самому синдрому Кутилы-Завалдайского. Только чтоб понятно было. Звонки на меня не переключай.

Он зашел в кабинет и захлопнул за собой дверь. Бросил портфель на стол, скинул пиджак, закрыл жалюзи, чтобы пробивающиеся солнечные лучи не отвлекали. Плюхнулся в кресло.

А хорошо все-таки свой кабинет иметь… Ну не свой, конечно, а Татьяны Мычиной, прозябающей на больничной койке с пневмонией, но все-таки.

Этой стервозной даме он зла, по большому счету, не желал – даже несколько дней назад навестил ее, притащив целый пакет фруктов и прочей дребедени. Но уж больно ведьма достала всех своими диктаторскими замашками. Насажали, бесспорно, человеку в детстве комплексов целую грядку, изнасиловали всей песочницей, но зачем же другим яду в тарелку подливать?…

Так, надо собраться с мыслями… Почему до сих пор не звонил отец?

Предок Долгова по мужской линии работал заместителем начальника отдела кадров в физкульке – так по старинке называли Федеральное агентство по физкультуре и спорту. Будучи солидным чиновником с деловой хваткой, он и поспособствовал тому, чтобы сын устроился в пресс-службу Оргкомитета игр.

В первое время коллектив на Максима смотрел искоса и, считая папенькиным сынком, избегал вести в его присутствии разговоры на щекотливые темы. Но парень довольно быстро утвердился, заслужил авторитет как исполнительный сотрудник, никогда не пользующийся протекцией отца и берущийся за самую нудную работу. Через некоторое время ему стали доверять, а впоследствии и уважать. Хотя… терпкое послевкусие излишней заботы все равно оставалось.

Максим достал мобильник и набрал номер бати – старик должен был знать о чиновничьих перипетиях, о ситуации в правительстве… Гудок. Абонент временно недоступен.

Так. Так…

Долгов врубил ноутбук и скачал почту. Открыл последнее письмо от Маринки со сводками, которые просил прислать. Оперативно девушка работает, далеко пойдет, наверное хоть и балаболка ужасная.

В задумчивости Максим повозил «мышкой» и, не удержавшись, открыл первым делом файл с описанием синдрома Кутилы-Завалдайского.

Углубился в чтение.

Со слов самого Петра Петровича Кутилы-Завалдайского, работал он в сверхсекретном Институте аномальной статистики на кафедре псевдослучайных чисел. Специализируясь на событийных флюктуациях, он без особого труда проанализировал данные о похищении спортсменов, полученные из утреннего выпуска новостей, пошарил в Интернете и вывел формулу, которая объясняла происходящее связью букв латинского алфавита и простых чисел. Дабы никто не покусился на его интеллектуальную собственность, Петр Петрович быстренько отправил заявку в патентное бюро. Ведь именно за это феноменальное открытие он собирался получить нобелевку…

Господи, это же какой-то трындец!

Максим крутанул колесико «мышки», листая документ. На следующих десяти страницах шли непонятные узоры формул.

Он поднял трубку и нажал на телефоне кнопочку «О».

– Марина?

– Да.

– Слушай, а этот бред Завалдайского проверяли другие специалисты?

– Ой, а вы не знаете разве? Конечно, проверяли! Чушь полнейшая. Этот Кутила уже четверть века состоит на учете в Кащенко!

Долгов даже зарычал от негодования.

– Что ж ты мне сразу не сказала?

– Так вы ж не спросили. А пипл хавает…

– Да класть мне с причмоком на этот пипл! – гаркнул Максим, всаживая трубку на место.

Он несколько раз глубоко вдохнул и шумно выдохнул, успокаиваясь. Закрыл файл и откинулся в кресле.

С ума, что ли, все посходили? Вокруг назревает крупнейшее международное потрясение, скандал небывалый, а они какими-то синдромами кутил-завалдайских занимаются. Болваны! Дурачье!..

Максим понимал, что сам не лучше – купился на фамилию и в первую очередь просмотрел именно этот идиотский материал. Тьфу!

Щелкнув пультом, он прислушался, как загудел под потолком кондиционер, и открыл следующий файл…

Картина вырисовывалась очень и очень плачевная.

По сообщению пресс-службы ФСБ, к одиннадцати часам утра по московскому времени пропало 228 спортсменов. Данные были неточные, так как не все страны спешили делиться информацией с Россией. Власти более двадцати государств уже официально заявили об отказе принимать участие в Олимпийских играх и отозвали своих спортсменов, прибывших в Москву. Правда, пока никто не решался открыто обвинять златоглавую столицу в попытке срыва спортивного мероприятия года, хотя косвенные намеки сыпались со всех сторон.

Российские власти покамест никак не отреагировали на скандальные события, не считая заявления президента Олимпийского комитета России, в котором говорилось, что ведется активная работа по выяснению причин трагедии и создана какая-то специальная комиссия по чрезвычайным происшествиям на Олимпийских играх… Ахинея для народа. На самом деле никто не знал, о чем говорить, и понятия не имел, как объяснить то, что творилось в мире большого спорта.

Зачем?

Этот вопрос висел призрачной гильотиной над всеми – начиная от высших звеньев власти, заканчивая последним алкашом-болельщиком.

Среди исчезнувших спортсменов были представители практически всех двухсот государств-участников. Лучшие среди лучших в своих видах спорта. Легкая атлетика и греко-римская борьба, стрельба из лука и фехтование, волейбол и плавание, бокс и спортивная гимнастика, настольный теннис и велотрек…

Зачем?…

Дверь открылась, и в кабинет зашел Астафьев, отвлекая Максима от размышлений.

– Прессуху надо готовить, – выдохнул шеф, расстегивая воротник рубашки.

– И кто будет выступать?

– Тифисов. Сверху говорят, пусть он – руководитель физкулька – пока отдувается.

– А толку-то, Александр Вадимович? Что он будет говорить?

Астафьев помигал разноцветными глазами и устало облокотился на стену.

– Вот нам с тобой, Максим, и нужно подумать – что он будет говорить.

В приемной послышались шаги, и тут же звякнул телефон. Не успел Долгов поднести руку к трубке, как дверь распахнулась, и на пороге возник мэр Москвы.

Он был взбешен.

Легкий летний костюм сидел безупречно, но виндзорский узел галстука был слегка ослаблен. На пунцовом лице проступили какие-то темные пятна, губы сжались в ниточку, лоб с высокими залысинами покрыла сыпь капелек пота. В правой руке он сжимал кепку, а в левой – свернутые в трубочку документы, крайне напоминая разъяренного Ленина на митинге. Не хватало только усов и остроконечной бородки.

– Ну, – выцедил мэр. – Кто-нибудь мне объяснит, почему столице надо краснеть перед иностранными педрилами?

Максим так и стоял, занеся руку над телефоном, который уже перестал звонить. Бледный Астафьев дрогнувшими пальцами застегнул воротник рубашки и как-то картинно опустил руки по швам.

– Где президент Оргкомитета? – взревел мэр.

– По коридору. Третий кабинет налево, Михаил Юрьевич, – выдавил Астафьев.

Мэр удивленно посмотрел на Александра Вадимовича и наконец выдохнул. Цвет его лица сразу приобрел человеческий оттенок.

– А вы тут кто? – тупо спросил он, вытирая кепкой пот со лба.

– Мы прессуху обсуждаем… С Максом, – ляпнул Астафьев, продолжая стоять по стойке «смирно».

Михаил Юрьевич в недоумении оглянулся на телохранителя, маячившего за спиной, и уточнил:

– Мы где?

– Пресс-служба, – коротко ответил телак.

– А на кой хер мне эта пресс-служба сдалась?! – снова взорвался он и стремительно вышел из кабинета.

Дверь за мэром закрывалась медленно, скрипя. Когда она наконец коснулась «собачкой» косяка, Астафьев быстро захлопнул ее, щелкнул замком, прошелся по кабинету туда-сюда и сел на подоконник. Солнечный лучик, просочившийся сквозь жалюзи, тут же отскочил оранжевым бликом от его лысого черепа.

Некоторое время тишину нарушало лишь гудение кондиционера. Казалось, что даже щебетание Маринки за дверью притихло.

– Водка есть?

Максим вздрогнул и вышел из ступора. Посмотрел на шефа, сказал хрипло:

– Есть.

– Налей. – Астафьев помолчал, глядя в пустоту. Потом добавил: – Налей и отойди.

Глава третья

Олимпийский огонь побывал в 25 странах, а протяженность маршрута международной части эстафеты составила около 73 тысяч километров. В течение двух с половиной месяцев огонь путешествовал по планете на борту авиалайнера «Олимпия», непосредственно же в руках факелоносцев он проделал путь в полторы тысячи миль.

На последних этапах в силу известных причин пришлось заменить нескольких спортсменов, которые должны были нести факел. И теперь оставались считанные минуты до того, как пламя вспыхнет в огромной чаше, ознаменовав тем самым начало XXX летних Олимпийских игр…

Том Линграв бежал по асфальту и гордо нес перед собой пылающий стержень. Он чувствовал необычайный прилив сил, он был счастлив, что прикоснулся к сакральной стихии – к огню, который в течение тысячелетий был не только символом Олимпиады, но и символом жизни. Справа и слева, за ограждениями, что-то кричали люди, собравшиеся поглазеть на этот участок эстафеты, но Том едва ли слышал рев толпы. Едва ли видел следующего бегуна, который должен был через сто метров принять у него факел.

Он нес огонь…

Ярославское шоссе и часть МКАДа от Альтуфьевского до Щелчка были перекрыты уже с часу дня. После четырех практически полностью остановилось движение гражданского транспорта на северо-востоке Москвы – машины уступили место миллионам людей, текущим живыми потоками по улицам. Специальная линия мини-метро, соединяющая олимпийскую деревню и главную площадку игр – спорткомплекс «Атлант», – была перегружена.

Столица на время проведения Олимпиады мобилизовала пожарные расчеты из ближайших областных городов, так как собственных команд могло не хватить. МВД выделило 37 тысяч милиционеров для обеспечения безопасности гостей и участников соревнований: 15 тысяч сотрудников работали непосредственно на спортивных объектах, 3 тысячи занимались обеспечением безопасности гостей, еще 19 тысяч – охраной правопорядка в городе. Подразделения МЧС и ФСБ работали в усиленном режиме, несколько воинских гарнизонов готовы были в любой момент подняться по тревоге. Полк спецназа охранял прилегающие к «Атланту» кварталы.

Двадцать мировых лидеров, приглашенных на открытие, уже находились в Москве и в правительственных вертолетах направлялись к спорткомплексу.

Город превратился в гигантский муравейник.

Событиям такого масштаба не смогла помешать даже пропажа трехсот сильнейших спортсменов мира…

Астафьев задерживался. Он позвонил несколько минут назад и сказал, что стоит в пробке на проспекте Мира.

Максим, проклиная все на свете, продолжил размещение прессы на стадионе. Блитчеры[1] для аккредитованных журналистов, коих набралось более девяти с половиной тысяч, были установлены в 17-м и 18-м секторах. Больше всех наглели американцы и европейцы – они беспардонно оттесняли коллег из других стран, пытаясь занять лучшие места. Цивилизованные люди на глазах превращались в базарных торгашей.

– Четвертый канал не пускают с восточного! – крикнул сотрудник отдела новостей Артем Панов, подбегая к Долгову и буквально выхватывая у него бутылку с минералкой.

– Аккредитованы?

– Да.

– Так в чем проблема?

– В последний момент выяснилось, что они посеяли бейджики. Пришлось временный пропуск делать, но на нем нет подписи секретаря Оргкомитета. Где теперь его сыщешь?…

Сдвинув Панова мощным плечом, к Максиму приблизился грузный Тсандер.

– Прессуха президента будет? – спросил он, почесывая крючковатый иудейский нос.

Максим оторвал взгляд от очередной заявки и осоловело глянул на Тсандера.

– Президента чего?

– Российской Федерации, – пожал плечами невозмутимый еврей.

Максим еще некоторое время смотрел на него, соображая. Потом наконец ответил:

– Это к управлению информации администрации президента. Не наш профиль…

Тсандер двинул густыми бровями и уплыл в шкворчащую толпу.

– Так что с четвертым каналом? – напомнил о себе Артем, возвращая минералку.

– Что с ним? – тупо спросил Максим, чувствуя, что кумекает все хуже и хуже.

– Не пускают. С восточного. Вот, запрос передали – Астафьев должен завизировать.

– Давай сюда…

Долгов взял отпечатанный на принтере листок, пробежал глазами и черкнул: «Проход на территорию комплекса разрешаю. И.о. начальника пресс-службы олимпийского Оргкомитета М.А. Долгов».

– Опомнились, мать их, – буркнул он. – Теперь хрен знает – пустят их с моей визой или нет. Сами виноваты.

Панов схватил листок и убежал.

Лежать здесь было удобно. Хорошая попалась позиция – прямо под куполом спорткомплекса, в трех метрах левее одной из стоек с двухкиловаттными прожекторами: никто против света не заметит. А отсюда все поле видать, как на ладони. Президентская трибуна в том числе. Единственная проблема – от прожекторов нестерпимо веет жаром.

Черниловский подергал правым локтем, примеряясь, устраивая его поудобнее на поролоновой подушечке. СВД-У – отличная винтовка: массивная, спокойная, не выкидывающая финтов в самый неподходящий момент. На самом деле – это лишь слегка модернизированная эсвэдэшка. Старая добрая СВД, которая всегда считалась самым надежным приятелем снайпера.

«Чернило, как слышишь?» – раздалось в правом ухе.

«Нормально, Гора. Я веду правый край?» – шепнул капитан ФСБ Черниловский в крошечный микрофон, торчащий на кронштейне возле щеки.

«Так точно. Дело знаешь. Там пасет наш парень из девятого. Серый однобортный пиджак с четырьмя черными пуговицами, на верхней губе две родинки. Глянь. Видишь?»

Черниловский приложил глаз к резиновому амортизатору прицела и слегка повел стволом. Ответил:

«Вижу».

«Если начнет теребить подбородок – готовься».

«Понял».

«Как позиция?»

«Отличная. Только жарко от фонариков этих».

«А ты думал, в сказку попал, Чернило?»

«В быль».

Координатор отрубил связь.

Капитан еще раз проверил устойчивость правого локтя на поролоновой подушечке и с неприязнью покосился на гудящую гроздь прожекторов. Ну и жарят, заразы.

На трибуну Максим вышел только спустя полтора часа после начала церемонии открытия, когда последний участник эстафеты уже бежал по дорожке стадиона, сверкая искоркой факела перед собой. Долгов был выжат досуха.

Астафьев так и стоял в пробке – во время последнего звонка шеф выругался в трубку таким восьмиэтажным матом, что Максиму стало не по себе.

На поле девушки с цветными полотнами образовали исполинские узоры: олимпийские кольца и логотип нынешних игр – схематично изображенный человек с высоко поднятой рукой, в которой полыхает сгусток огня.

Трибуны встречали бегуна истошным ревом, над открытым куполом «Атланта» взлетали в чистое голубое небо тысячи сверкающих капель салюта. Над стадионом громыхала торжественная музыка, сквозь которую пробивался голос диктора, произносящий по-русски какую-то пафосную речь; после каждой фразы другой голос – женский – переводил сказанное на английский.

За торжественной церемонией открытия в прямом эфире наблюдали около двух с половиной миллиардов зрителей из 200 стран.

На огромном экране, установленном в западном конце арены, мелькали кадры: то показывали счастливого бегуна с факелом, то президента России, с озабоченным видом наблюдающего за происходящим, то сотни девушек, которые замерли на поле, держа над собой разноцветные куски материи, то улицы Москвы, запруженные народом…

Максим устало опустился на свое место, потер руками горящее от напряжения лицо и усмехнулся, еще раз охватывая взглядом все великолепие, вершащееся вокруг. В груди трепыхалось чувство гордости за свою страну, за город, в котором он родился и вырос, за народ, сумевший благоустроить столицу и не упасть в грязь лицом перед миром. И все же рядом с этим возвышенным огоньком тлело чувство обиды.

Ведь никто из этой ревущей массы уже и не помнил, что сегодня утром они искренне сокрушались и негодовали из-за таинственного исчезновения спортсменов…

Музыка стихла, выпуская на первый план громоподобный голос толпы. Российский легкоатлет добежал до лестницы, ведущей к олимпийской чаше, и принялся пружинисто взбираться по ней вверх.

Максим находился метрах в двадцати от этой лестницы, практически на уровне площадки, на которой стояла чаша с горючим. Он встал и вытянул шею, чтобы лучше видеть. Спортсмен пробежал уже практически половину пути, когда мобильник Долгова завибрировал.

– Да, Александр Вадимович, – проорал Максим, стараясь перекричать гул толпы.

– Всё, прорвались! Через пять минут буду на месте! Что там, Макс?

– Сейчас зажигать будут!

– Эх, блин! Всю жизнь ведь мечтал посмотреть… Астафьев отключился.

Спорстмен взбежал на площадку, держа факел высоко над головой. Видно было, что атлет невообразимо волнуется и пытается это скрыть.

До чаши оставалось метров пять.

Стадион замер.

На огромном экране сменялись картинки, на которых люди из различных городов и стран ждали торжественной минуты начала XXX летних Олимпийских игр в Москве.

Российский спортсмен сделал шаг в сторону чаши. Максим слышал, как факел потрескивает в его руке.

Стадион ждал.

Мир ждал.

Легкоатлет шагнул еще раз…

– Это не принадлежит вам.

Голос басовитым эхом разнесся над притихшим стадионом. Переводчица инстинктивно повторила фразу по-английски.

Спортсмен с факелом обмер.

Десятки тысяч голов разом повернулись к президентской трибуне, на которой был установлен микрофон. Там возникла какая-то суета: между высокопоставленными чиновниками мелькали фигуры людей в черных камуфляжах с желтыми буквами «ФСБ» на спинах, зрители с близлежащих трибун слегка отпрянули, благоразумно полагая, что так меньше шансов угодить под рикошетящую пулю снайпера, президента прикрыли сразу несколько телохранителей и потихоньку оттесняли его в сторонку.

Над стадионом пронесся недовольный гомон. Практически все зрители поднялись со своих мест, чтобы получше разглядеть, что происходит в VIP-зоне.

Возле президентской трибуны неожиданно началась сутолока, несколько оперативников буквально отлетели в стороны, раскидав зрителей и проломив кресла.

Локоть удобно лежал на поролоновой подушечке.

Черниловский выхватил в перекрестие прицела голову одного из нападавших и плавно нажал на спуск.

Щелк.

Осечка.

Вот тебе и надежная СВД-У…

Капитан стремительно передернул затвор и снова припал глазом к прицелу. На трибуне уже началась паника, и найти цели стало гораздо труднее. Мельтешили телаки, спецназовцы, политики.

Спокойно, без лишних движений…

Он неторопливо поводил стволом из стороны в сторону. Вдруг толпа расступилась, точнее… ее будто разметало в стороны!

Взрыв?… Не похоже.

На образовавшемся пустом пространстве стояли человек десять… Черниловский быстро пересчитал. Нет, одиннадцать: семь мужчин и четыре женщины.

Теракт! – вспыхнуло в голове.

«Чернило! Снимай двух баб! Справа!» – заорал наушник голосом командира.

Капитан прицелился в светловолосую женщину и надавил на спуск. Машинально перевел перекрестие на следующую цель… И только после этого осознал – снова осечка!

Передернул затвор.

Прицелился.

Спустил курок…

Щелк.

«Гора! Я Чернило! У меня, кажется, боек полетел!» – крикнул он в микрофон, отстегивая магазин и проверяя патроны.

Эфир помолчал. Через некоторое время голос командира звякнул:

«Еб твою мать! У всех полетел…»

Стадион постепенно охватывала паника. Многие зрители, толкая друг друга, густыми сгустками потекли к выходам.

Максим с ужасом наблюдал, как группа террористов идет к площадке с чашей, на которой так и продолжал стоять российский спортсмен с чадящим факелом в руке. Почему не стреляют снайперы? Ведь они должны контролировать подобные ситуации!

Спецназовцы пытались подойти к террористам, чтобы сбить их с ног, обезвредить, уничтожить… Но здоровенные мужики разлетались в разные стороны, словно кутята, натыкающиеся на невидимую стену. Обман зрения? Какие-то новейшие технологии?

Соседи Максима стали перелезать через спинки кресел, завидев, что оказываются на пути людей, идущих к чаше. Тут же образовалась давка.

Кто-то сильно пихнул Долгова в бок локтем. Несколько репортеров, пытаясь опередить друг друга, свалились в проход и покатились по ступенькам, ломая ноги и руки, прямо над ухом истошно завизжала какая-то девчонка.

– Уважаемые зрители! – разнеслось над залом. – Просьба соблюдать спокойствие! Ситуация под контролем сотрудников МВД и спецслужб!

Паника сразу же усилилась.

Прямо под ноги Максиму упал ничком спецназовец. Никаких видимых повреждений заметно не было, но он явно был без сознания.

Внизу на поле появились люди в военной форме.

В небе раздался клекот вертолета.

Долгов, стараясь дышать ровнее, попытался протиснуться через плотный вал скатывающихся вниз людей, но был грубо вышвырнут обратно. Он ударился животом о подлокотник кресла и принялся хватать ртом воздух.

Зазвонил мобильник.

– Да! – задыхаясь, рявкнул Максим.

– Макс! Ты где? – Голос Юрки Егорова, которого Долгов провел в гостевой сектор, как и обещал, был растерянным. – Это теракт?!

– Откуда я знаю! Наверное… Дуй к выходу! Максим дал отбой.

Террористы тем временем уже дошли до площадки с чашей и остановились в нескольких шагах от нее. Факелоносец наконец вышел из ступора и бросился вниз по ступенькам, резво перепрыгивая через спины удирающих зрителей. Отовсюду слышались сдавленные вопли – наверняка в образовавшейся давке немало людей уже погибло…

– Мы не собираемся взрывать себя, – снова разнесся голос над стадионом. Максим, держась за ушибленный живот, поднял голову и увидел в руке одного из террористов радиомикрофон. – Мы не террористы.

120-тысячный «Атлант» стремительно превращался в гигантскую мельницу, готовую принять в свои живые жернова любого зазевавшегося. Люди бежали к выходам, топча себе подобных на пути. Отряды военных и спецназа не справлялись с бушующей толпой.

Максиму тоже удалось спуститься метров на пятнадцать вниз, прежде чем он почувствовал, как все мышцы тела расслабляются.

Махом.

Будто перебили позвоночник.

Движения замедлились, мысли подернулись пеплом безразличия и спокойствия, уши заволокла густая тишина. Пришлось остановиться, чтобы не упасть. Люди, бежавшие рядом с ним, тоже дернулись, будто нечто застопорило их бег, и принялись медленно поворачиваться к чаше, в которой так и не загорелся огонь.

«Это конец…» – мелькнуло где-то на краю сознания.

– Выслушайте.

Голос был спокойным, уверенным, подчиняющим. Такой заставляет идти на смерть, радостно улыбаясь. Такой голос не терпит возражений.

Массовый гипноз?

Морок спал так же быстро, как нахлынул.

Двигаться не хотелось…

Максим поморгал и с удивлением обнаружил, что все вокруг стоят и смотрят на людей возле чаши. Его взгляд будто пронесся над трибунами: и зрители, и спецназовцы, и солдаты, и пожарники, и политики, которых не успели вывести, и ошарашенные снайперы под куполом – все замерли в ожидании.

Творилось что-то невозможное…

Над «Атлантом» висела гробовая тишина. Лишь где-то вдалеке трещал вертолет и плакал ребенок.

Их было одиннадцать.

Вперед вышел высокий, широкоплечий мужчина в свободном свитере и светлых джинсах. Изображение незамедлительно появилось на гигантском экране, так что любой желающий мог разглядеть его внешность. Лицо широкое, с ярко выраженными скулами и мощным носом – скорее красивое, чем нет. Взгляд черных глаз пронзительный и прохладный. Не холодный, от которого бросает в озноб, а именно прохладный – заставляющий постоянно ощущать неприятный сквознячок возле сердца. Волосы тоже черные, не длинные, чуть кудрявые.

Остальные десять остались стоять возле чаши. Никто не попытался на них напасть. И почему-то Максиму показалось, что так нужно.

Снова гипноз? Вроде бы не похоже…

Мужчина поднял брошенный легкоатлетом факел и поглядел на его потухший конец. Вздохнул и, кажется, сочувственно поцыкал зубом.

Максим потряс головой, стараясь привести мысли в порядок. Если не гипноз, не внушение, не какой-то наркотик, распыленный в воздухе, – почему так резко прекратилась паника? Такое ощущение… это напоминает… трудно сформулировать… Будто кто-то моментально «выключил» страх.

Никто не успел заметить, как мужчина поджег факел. По стадиону лишь прокатился легкий вздох – пламя вспыхнуло слишком внезапно, отобразившись на огромном экране.

Мужчина посмотрел на огонь и поднял факел над головой. Жест получился зачаровывающий.

– Это вам не принадлежит, – сказал он в микрофон. Женский голос повторил фразу по-английски. Стадион недоуменно молчал.

– Огонь! – крикнул мужчина. – Сколько тысячелетий вы пользовались этим даром, который попал к вам по досадной ошибке?

Стадион затаил дыхание.

– Вы не сумели сами его добыть, в ужасе убегая от молний и пожаров. Вам его подарил глупец, решивший, что пришло время.

Ропот пронесся по трибунам несмелым ветерком.

– А теперь, – прогремел мужчина, держа искрящий факел над собой, – настал миг истины. Попробуйте доказать, что вы достойны этого преждевременного дара!

Максим завороженно смотрел на гиганта, вознесшего пламя в предзакатное небо, и все внутри него рушилось от жуткого предчувствия. Словно нечто давным-давно усопшее всколыхнулось в памяти. Не в его памяти и даже не в памяти отцов и дедов… Всколыхнулось это в глубине прошлых веков, в прахе давно истлевших могил, в огненном вихре сотен человеческих поколений.

Он действительно не террорист.

– Зевс… – прошептала девушка, стоящая рядом. И мысли стадиона стали словом.

Словом, полетевшим волной по трибунам.

Волной, срывающей души в пропасть животного ужаса.

Ужаса времен…

Боги вернулись.

– Вижу, вы узнали меня, – удовлетворенно сказал мужчина, когда разноязычная волна докатилась до него. – Вот теперь и поговорим. Кстати, снайперы и прочие любители пострелять… Можете не пыжиться – порох в патронах все равно не вспыхнет.

Все слова исправно переводились на английский, и дрожащий женский голос повторял их.

Стадион потрясенно молчал. Толпа еще не осознала – дурят ее или нет.

Максим, отвалив челюсть, смотрел на олимпийского бога, поднявшего факел ввысь. Мозг современного человека напрочь отказывался верить в мифологическую чушь, якобы предстающую перед ним, но сердце нашептывало совсем о другом…

– Похоже, вы не верите, что встретились с богами, – усмехнулся мужчина, назвавшийся Зевсом. Обернулся и позвал: – Гефест.

Вперед, прихрамывая, вышел старик и исподлобья посмотрел на Зевса. В его взгляде пылал огонь самого неба.

«Чернило, ты материалист?» – спросил капитана Серега Бережной, майор, с которым они вместе участвовали не в одной операции.

«Теперь не знаю», – ответил Черниловский, потроша очередной патрон и глядя, как вместо пороха из гильзы сыплется какая-то невесомая труха.

«Сон, наверное…» – предположил Володя Ларионов.

«Отставить болтовню! – рявкнул командир в самое ухо. – Вы солдаты, а не святоши. И не важно, кто противник. Если будет нужно – станете богоборцами, мать вашу!»

Черниловский зарядил патрон в магазин, вставил его в приемник, передернул затвор и, направив ствол в небо, спустил курок.

Щелк.

Осечка.

Крепко выругавшись, он отбросил винтовку. Поролоновая подушечка отскочила в сторону, и правый локоть больно стукнулся о шершавый бетон.

Зевс подождал, пока Гефест встанет рядом, и произнес:

– Мы изучили историю вашего общества. К настоящему времени вы, люди, уже должны были научиться жить без огня. Уровень технического прогресса планеты столь высок, что такой процесс, как горение, вам теперь вовсе ни к чему. Преждевременный дар исчерпал себя.

Стадион возмущенно загудел, начиная понимать значение сказанных слов. В небе появилась черная клякса вертолета.

– Но мы не отнимем у вас огонь. Мы снисходительны, – продолжил Зевс, окидывая властным взором тысячи людей. – Вы будете бороться за право и дальше обладать божественной искрой. Не зря мы пришли именно сегодня, именно сюда. Вы отстоите огонь в спортивных состязаниях – наша команда против вашей. Боги против людей. По-моему, вполне честно.

Стадион вновь притих. Слишком нелепо звучали эти слова.

Или слишком страшно?

– Мы проведем необычные Олимпийские игры, которые вы запомните навсегда! – прогремел Зевс. – Вы можете выставить самых лучших спортсменов против нас. Одиннадцать видов состязаний. Никакого жюри – победа будет очевидна для всех, видна невооруженным глазом, ибо нельзя спутать, кто разорвет грудью финишную ленту. Это зримо. Никакого обмана.

До Максима постепенно начинал доходить смысл бешеного водоворота событий сегодняшнего дня. Если на миг допустить, что вокруг – не какой-то сумасшедший розыгрыш невиданного размаха, то все сразу становится на свои места. Человечество может выставить команду из самых лучших спортсменов. Без проблем! Все честно! Только одна маленькая загвоздочка – все лучшие исчезли…

– Если вы одержите вверх, – сказал Зевс, – то человечество сможет владеть огнем и дальше. Но в случае нашей победы мы его заберем. Навсегда.

Стадион молчал.

– Мне прекрасно понятно ваше сомнение. – Зевс рассмеялся. И мурашки пробежали по спине Максима от этого смеха. – Поэтому я докажу, что все, что вы услышали, – правда. И слова, сказанные здесь, – истинны.

Кажется, на президентской трибуне вновь появился глава государства в окружении правительственных чиновников и сотрудников ФСБ.

– Сейчас, дабы рассеять сомнения скептиков, мы ровно на пять минут заберем огонь с вашей планеты, – провозгласил Зевс. – Видимо, вы не до конца осознаете, как много он для вас значит…

– Психи! – выкрикнул кто-то из толпы. – Да они же просто душевнобольные ублюдки!

Зевс улыбнулся.

И стадион вздрогнул от этой улыбки.

– Гефест…

Хромой старик вздохнул и медленно повернул голову. Посмотрел на факел и хрипло прошептал:

– Аиннулви-куа… Пламя мгновенно погасло.

И что-то неуловимо изменилось в мире людей…

Через минуту после взлета у «Боинга 757–200» авиакомпании «Аэрофлот», совершающего рейс номер 2745 Москва – Париж, внезапно отказали оба двигателя. Самолет вздрогнул и начал заваливаться на правое крыло. Командир экипажа уставился на приборы и машинально двинул рычаг тяги вперед.

– Твою мать! Димка, глянь гидравлику! – крикнул он.

– В норме, – отозвался второй пилот.

– Закрылки на двадцатку!

– Мы валимся, Санек! Двигло – навзничь! Я никогда не думал, что могут сразу оба…

Командир перевел остекленевший взгляд на помощника, затем на альтиметр.

– Шереметьево! Говорит борт 2745! Отказ обоих двигателей! Бля!.. Высота пять сотен! Мы топором падаем!

– ТКАС взбесился!

«Диспетчер – борту 2745, – раздался надрывный голос в наушниках. – Мужики, вы ж над жилыми кварталами уже! Тяните до Лосиного, иначе тысяч пять загубите, не меньше! Или ПВО собьет на хрен!.. Что?! Четвертый, подтвердите информацию! Как это – все разом?! Звони Денисычу…»

Голос диспетчера оборвался.

Сердце командира экипажа Александра Остапенко колотилось так, что казалось, ребра сейчас потрескаются. Он работал в гражданской авиации уже более десяти лет и не одну тысячу часов налетал на «Тушках» и «Боингах», чтобы суметь признаться себе – машина вместе с двумя сотнями пассажиров на борту обречена. Теперь главное – довести 115 тонн дюраля и керосина до относительно безлюдного парка Лосиный остров. Чтобы не свалиться на жилые здания. Чтобы хоть как-то уменьшить коэффициент греха, который он, хотел того или нет, уже взял на душу.

Под фюзеляжем мелькнул МКАД, потянулись струны московских улиц.

Остапенко снял наушники.

Дверь открылась, и в кокпит сразу ворвался истошный визг пассажиров. На пороге стояла Надюшка – молоденькая стюардесса с забавно съехавшей на затылок пилоткой. Это, кажется, был ее второй или третий рейс. Совсем девчонка.

– Мы падаем? – как-то слишком спокойно спросила она, глядя на проносящиеся под брюхом «Боинга» крыши домов.

Командир пробежал непослушными пальцами по нескольким сенсорам, опуская закрылки на максимально допустимый угол, и ответил:

– Да, Наденька, падаем. Успокой пассажиров как-нибудь. Если сможешь…

Стюардесса угловато развернулась и вышла.

– Саша, мы не дотянем до лесополосы, – сказал Дмитрий Бурлаков, второй пилот. – Глянь на высоту.

Командир сжал кулаки так, что костяшки побелели.

– Дотянем! – заорал он, сплевывая прямо на приборную панель. – Элероны! Крен, ебить его, держи! Тангаж!

Огромная туша самолета уже неслась на высоте двадцатого-тридцатого этажа, создавая за собой зону сильной турбулентности, в которую затягивало антенны, провода, куски жести и рубероида с крыш. Многотонный смертельный болид продолжал заваливаться на правое крыло, несмотря на старания пилотов. Десятки тысяч пешеходов с ужасом задирали головы и инстинктивно пригибались, ощущая всем телом вибрацию воздуха.

Прямо по курсу лайнера возник гигантский спорткомплекс «Атлант», в котором как раз сейчас проходила торжественная церемония открытия Олимпийских игр.

– Господи… – сказал Остапенко. – Господи боже мой… хоть ты помоги… Хоть бы ракету в хвост пустили… Хотя все равно – обломки…

– Это ж больше ста тысяч…

– Дави из этой банки все, что можно! Главное теперь уйти хоть чуточку левее и дальше! Валим закрылки на максимум!

В кабину снова вошла Надюшка и стеклянными глазами уставилась на приближающиеся трибуны.

«Боинг» вздрогнул и накренился. В пассажирских салонах вещи полетели со своих мест, больно стукая оцепеневших от ужаса людей. Не пристегнутые стюардессы повалились на пол, хватаясь за углы, подносы с закусками и напитками съехали со стоек и едва слышно звякнули. Крики и стоны заглохли, не в силах пробиться сквозь нарастающий гул рассекаемого за бортом воздуха…

ПВО почему-то до сих пор бездействовало.

Если б пилоты знали, что 30 тонн топлива при катастрофе все равно не воспламенятся, им, пожалуй, стало бы немного легче.

Но они этого не знали.

Факел потух, и к толпе вернулось чувство страха. Стадион словно очнулся после кратковременного наркоза.

Спустя несколько секунд погасли прожектора.

На поле смешались девушки, кидающие разноцветные тряпки и разбегающиеся в разные стороны. Узор олимпийской символики быстро расплылся.

Трибуны взревели тысячами голосов, обезумевшие люди бросились к выходам, не разбирая дороги. Тут же возникла дикая давка, в которой восторжествовал первобытный закон: выживает сильнейший. Стоило кому-то расслабиться, и его тело сминали сотни других.

Толпа отдалась в шальные объятия паники.

Толпа перестала жалеть женщин и детей…

Милицейский вертолет, круживший над стадионом, вдруг потерял управление и стал стремительно падать прямо на плотную человеческую массу. Где-то высоко нарастал басовитый гул, словно нечто колоссальных размеров приближалось на огромной скорости.

Завидев падающий геликопер, толпа вконец осатанела.

Многие люди умудрялись выбраться наверх и прыгать по головам, но путь этих выскочек был недолог. Их хватали за ноги и втягивали обратно в клокочущую бездну.

Толпа, словно радиоактивный металл, достигла критической массы и теперь выплескивала тераватты энергии.

Толпа превратилась в страх.

Визг, плач, вой, ор, стоны, ругань – все смешалось в едином жутком гомоне многоликого живого организма.

Гул с каждой секундой становился все сильнее. Вибрация стала уже осязаема.

Вертолет, крутясь, опускался все ниже…

Лишь боги спокойно стояли на площадке возле чаши, так и не воспылавшей олимпийским огнем.

Зевс равнодушно наблюдал за людской мясорубкой, а Гефест, прихрамывая, подошел к скамеечке и уселся на нее. Старик достал из кармана жилетки кулек с семечками и принялся небрежно лузгать их, сыпля кожурой себе на штаны.

– Гляньте, как мучается, – усмехнулся Зевс, одергивая свитер. – Эй, ты что, дурак? Нет огня, сказали же!

Растрепанный мужик уставился на бога, округлив и без того безумные глаза. Он пробормотал что-то по-немецки, отвернулся и принялся вновь щелкать зажигалкой, пытаясь прикурить сломанную сигару.

– Настырный, – сказала полная длинноволосая женщина, становясь рядом с Зевсом. – И подлец вдобавок. Тридцать четыре раза жене изменял. Ну не сволочь?

– Гера, заткнись. Тут вон какой трындец творится, а ты – про брак.

– Одна из основ их общества, между прочим. И перестань материться! Раз уж мы решили говорить по-русски – будь добр, не злоупотребляй недостатками этого языка.

– Могу как ответственный за искусство поспорить с этим утверждением, – чинно произнес симпатичный юноша, становясь рядом. – Мат – символ высокоразвитого языка.

– При чем здесь это, Аполлон… – Гера неопределенно взмахнула пухлой рукой. – Язык – не искусство, а средство коммуникации.

Зевс брезгливо поморщился, взглянув на свою супругу, и крикнул что-то. Его слова потонули в гуле, который достиг к этому моменту своего апогея…

Земля под ногами задрожала, воздух на мгновение будто сгустился, и над кромкой спорткомплекса «Атлант» пронеслась исполинская туша самолета.

«Боинг» снес крылом падающий геликоптер. Раздался хлопок, грохот, и в вышине разлетелись металлические осколки. На людей полетели части крыла, остатки вертолета, какая-то пыль, хлынул дождь из керосина.

Толпа с удвоенным энтузиазмом принялась утрамбовываться в арки выходов.

– Ба-бах, – прокомментировал Гефест, сплевывая кожуру на штаны. Он взял зернышко и с любовью поглядел на него. – Какая все-таки прелесть эти подсолнухи. Просто чудо селекции.

Через миг за стенами стадиона раздался оглушительный треск, словно разом сломали десяток тысяч досок, и гул рассекающего воздух самолета стих, вновь уступая место стенаниям рассасывающейся человеческой массы.

– Дотянул до леса, – сказала ослепительной красоты девушка, ласково погладив Зевса по голове. – Удачливый пилот.

Зевс покосился на нее, и в глазах бога мелькнуло что-то отдаленно напоминающее нежность. Гера подбоченилась и приготовилась отшвырнуть нахалку от мужа, но ее оттеснил парень в смешной шляпе. От юнца несло спиртным.

– Афродита, – обратился он девушке, складывая морщинки на бледном лбу в сердитый узор, – ты мне все-таки объясни, зачем так глупо и обидно шутить?

– Дионис, отвали, а! Пьянь.

Юнец с негодованием снял шляпу и пошлепал ею по спине Зевсу. Громовержец обернулся.

– Слышь, разве так можно! – пошатнувшись, воскликнул Дионис. – Я спокойно отдыхаю себе неделю назад на Кавказе. Горы, воздух, винцо. Решил уединиться с девчонкой симпатичной в горах… Как ее… Лиза, кажется, ara. A тут оказывается, что это вовсе не местная красавица, а эта блондинистая сучка, перекинувшаяся в ее тело.

– А ты не лезь в чужие пороки, – засмеялась Афродита, тряхнув золотистыми кудрями. – Бухаешь? Вот и знай себе бухай да людишек спаивай. А то ишь ты какой умник нашелся – решил невинную девчонку совратить. Не твой профиль.

– И главное что, – пожал плечами Дионис, – главное, не просто пошутила, а со скалы меня скинула. Морок навела и швырнула! Размазало по всему утесу – целый день восстанавливался. У-у… шалава!

Зевс обнял Афродиту за тонкую талию и сплюнул сквозь зубы. Гера громко засопела, но возражать не решилась.

– Ты б шейпингом занялась, что ль, – сказал коротко стриженный мужик с бесцветными глазами, хлопнув Геру по объемной заднице.

– Аид, не доводи меня. Ой не доводи! Владыка мертвых вдруг рассмеялся.

– Ты чего, совсем охерел? – тут же взвилась Гера, багровея.

– Да не горячись, ягодка! Я вовсе не о том… – отсмеявшись, сказал Аид. – Любой их историк или специалист по древнегреческой мифологии съел бы собственную диссертацию, увидь он такие взаимоотношения олимпийских богов.

– Ну-у… – хмыкнув, протянул Зевс, – есть, конечно, легкие нестыковки.

Боги заржали.

Все, кроме старика Гефеста, продолжающего монотонно лузгать семечки…

А Земля стонала от внезапной катастрофы, научного объяснения которой никто не мог дать.

Разом погасли все самокрутки, сигареты, сигары, трубки, кальяны, косячки. Сотни миллионов курильщиков и наркоманов недоуменно посмотрели на пепел и, злобно ругаясь, принялись тщетно высекать пламя из зажигалок и спичек. И это было самой маленькой из всех бед, постигших планету в эти роковые пять минут.

Вырубились двигатели внутреннего сгорания, и тысячи водителей не справились с управлением. Машины сталкивались друг с другом, врезались в столбы, сбивали пешеходов… Транспортная система всех городов мгновенно была парализована, вызвав нарастающую волну паники.

Ракета-носитель, стартовавшая с космодрома в Китае, потеряла тягу и свалилась в озеро Поянху.

Самолеты, находящиеся на низкой высоте, попадали, словно отравленные мухи. Повезло лишь тем лайнерам, которые сумели продержаться в течение пяти минут на бреющем полете.

Пули отказались вылетать из стволов пистолетов и автоматов, гранаты и фугасы отказались взрываться, ракеты и торпеды отказались стартовать.

Остановились все виды тепловых электростанций. Планета лишилась более 60 процентов энергии. Обесточенные больницы и линии метрополитена, дома и гостиницы, заводы и телефонные станции, мечети и синагоги, музеи и бордели, мегамаркеты и ночлежки. Улицы и кварталы… Кварталы и районы. Целые города вмиг оказались без тепла и электричества! Во многих странах было введено чрезвычайное положение, но люди не знали об этом, потому что отключились практически все виды электронных коммуникаций…

Весть о конце света передавалась из уст в уста, заражая умы и сердца людей, резво расползаясь черным инеем страха.

Мир в считанные мгновения потерял равновесие.

И ничто не могло его восстановить – ни подразделения МЧС и FEMA, ни военные, ни специальные программы ГО, ни остатки благоразумия, смятые животными инстинктами.

Боги на несколько минут забрали огонь, и Земля с истошным визгом сорвалась в бездну хаоса. Ледяное дыхание страха не оставило планете ни единого шанса. Все вокруг забыли о высоких словах, о морали и самопожертвовании, о непоколебимых научных постулатах, о системах обороны, о причинах и следствиях.

Стоило лишить людей огня, и они моментально превратились в зверей.

Люди, наверное, слишком привыкли к теплу, которое, как выяснилось, им вовсе не принадлежало.

Люди не были готовы встретиться с богами.

Максима буквально выбросило из южного входа «Атланта» вместе с людским потоком. Он сумел выбраться из бурного фарватера и отбежал к небольшому магазинчику спортивной одежды. Пиджак лишился одного рукава, рубашка была запачкана шоколадом, из разбитой губы сочилась кровь.

В магазинчике шуровали несколько подростков-мародеров. Один из них, завидев Максима, схватил бейсбольную биту и заорал, подбадривая самого себя:

– Чего тебе надо, мент поганый? Пистолетики все равно не стреляют! Пошел вон!

– Да я не мент в общем-то. – Долгов отошел от разбитой витрины и оглянулся.

За административными строениями виднелись деревья лосиноостровского парка. В них была проломлена широкая просека, по всей длине которой валялись обломки лайнера. Одна из турбин, отвалившись, пробила стену корпуса медбригады и жутким дюралевым огрызком вылезла с противоположной стороны.

И ни намека на воспламенение топлива, ни струйки дыма. А ведь в такой громадине должно быть полно керосина…

Возле служебной стоянки образовался затор из нескольких машин, врезавшихся друг в друга. Водители, недоуменно оглядываясь, бродили рядом, кое-кто ковырялся в двигателях. Противно поскуливали сигнализации.

Мимо пробежали санитары, неся стонущую женщину на носилках. Ее юбка была в темных пятнах.

Долгов отвел глаза.

Мысли путались. Он достал из кармана зажигалку и попробовал трясущимися пальцами прокрутить колесико. Не было даже искр.

Неужели все это происходит в реальности?

Невозможно.

Да это, в конце концов, противоречит законам природы! Вся термодинамика катится к черту! Вся химия!

Максим поглядел на экран мобильника. Сети не было. Часы показывали 19:03…

Стоп. Эти люди… или боги… сказали, что огня не будет лишь пять минут! Разве эти пять минут еще не истекли?

Долгов еще раз щелкнул зажигалкой, и язычок пламени запрыгал над круглым отверстием. Сердце заколотилось чаще, в груди растекся холодок облегчения. Значит – не обманули. Значит, еще можно отстоять право владеть огнем!

Возле стоянки раздался чей-то радостный крик, и Максим услышал ворчание ожившего автомобильного двигателя.

Может ли быть все это правдой?

Можно ли вмиг лишить огня целую планету?

Стало быть… можно.

Пальцы обожгло. Максим выругался и отбросил раскалившуюся зажигалку. Где-то вдалеке взвыли сирены. Пробиваясь сквозь остатки покидающих стадион зрителей, в здание «Атланта» вбежал отряд СОБРа…

Фантасмагория какая-то, подумал Максим. Проснуться бы скорее…

А вдруг – не сон? Вдруг – самая настоящая явь?! Ведь, если отбросить догмы, посмотреть чуть выше постулатов материализма, позволить сознанию прорвать границы приемлемого, которые так старательно взращиваются современным обществом – тогда допустимо очень и очень многое. В том числе и вернувшиеся олимпийские боги, которым надоело смотреть с вершин своего могущества на людишек, забавляющихся с игрушкой, которую им когда-то подарил глупец Прометей…

Чушь.

Долгов с силой растер ладонями лицо, облизал кровь с губы.

А если – не чушь? Если и впрямь придется бороться за огонь? И тут не стоит обманываться мнимым благородством небожителей, ведь не случайно пропали все сильнейшие спортсмены мира. Ох не случайно…

Боги создали для себя беспроигрышную ситуацию.

Максим невольно перевел взгляд на обломки самолета. Чудовищно. Бесчеловечно. Страшно. Сколько еще лайнеров разбилось? Сколько людей погибло в автокатастрофах, в обесточенных палатах реанимации, на заводах, где внезапно отказало все оборудование…

А это ведь всего каких-то пять минут.

Понимание масштаба предстоящих событий приходило медленно. Сознание никак не желало мириться с невозможным.

И тут возле обломков лайнера кто-то по дурости закурил. Воздух был насыщен парами топлива…

Без малого 30 тонн керосина полыхнули разом.

Желто-красное облако взмыло ввысь, обдав жаром всех находящихся рядом людей. Золотистые блики заиграли на лицах, стеклах, асфальте, металле. Мгновенно воспламенились сломанные деревья, взорвалась машина, стоящая слишком близко, сотрудник МЧС ничком упал на землю – он еле успел отвернуться от смертельного дыхания пламени. Заискрились сорванные со столбов провода… Даже юные мародеры побросали свои трофеи, с ужасом глядя на гигантский факел, взметнувший свои кривые багровые руки к небу.

Максим закрыл глаза.

Олимпийский огонь наконец зажегся.

Глава четвертая

Астафьев погиб в те роковые пять минут. Водитель не справился с управлением, и «бэху» на полном ходу вынесло на встречку. Никакие подушки безопасности не помогли.

Максим старался пока не вспоминать об этой страшной аварии, чтобы окончательно не вылететь из колеи. Он стал исполняющим обязанности начальника пресс-службы, и работы теперь было невпроворот. За два дня пришлось устроить десяток пресс-конференций, в том числе несколько с участием новоявленных богов. Журналистов, желающих состряпать сенсацию с участием Зевса или Афродиты, было море – огромный конференц-зал «Атланта» набивался до отказа.

В олимпийской деревне обстановка оставалась крайне напряженная. Спортсмены нервничали, толком не зная, с насколько подготовленным противником придется иметь дело – ведь никто не предполагал, каковы физические возможности богов. Состав сборной тоже никак не мог быть окончательно утвержден, потому что до сих пор оставалось неизвестно, какие именно виды спорта будут выбраны Зевсом для состязаний. Многие олимпийцы к тому же все еще не до конца верили в серьезность происходящего, считая затею с богами частью шоу невиданного размаха.

Представители спорткомитетов разных стран обращались в пресс-службу за разъяснениями – в основном докучали европейцы и американцы. Они с западной наивностью и уверенностью в соблюдении прав человека даже в аду интересовались, по какой причине ответственные за проведение в Москве Олимпиады лица допустили подобный произвол. Огркомитет футболил их в физкулек, физкулек – в генконсульство, генконсульство – в мэрию, а мэрия уже, брызгая слюной и ругаясь матом, вновь отсылала глупых приставучих скандалистов обратно в Оргкомитет, президент которого – Бурмистров – несколько раз появлялся в кабинетах пресс-службы и устраивал мозгочистку без предъявления обвинений и выяснения причин. Просто для разрядки.

Конец ознакомительного фрагмента.