Глава 3
10 октября 1990 года
– Что-то не так с блинчиками?
Он поднял голову и посмотрел на нее отсутствующим взглядом.
– Что?
– Хорошо взбитое тесто позволяет выпекать невесомые, ажурные блинчики. Должно быть, я сделала что-то не так с тестом.
Он ковырялся в тарелке с завтраком уже минут пять, но так ничего и не съел. Затем размазал вилкой липкую сладкую кашу и виновато улыбнулся.
– Нет-нет, с блинчиками все в порядке. Дело не в них.
Он не хотел ее обижать. На самом деле Аманда готовила из рук вон плохо.
– Как мой кофе?
– Замечательный кофе. Я пожалуй, выпью еще чашку.
Она посмотрела на часы.
– У тебя есть время?
– Я не тороплюсь.
Он редко позволял себе опаздывать на работу. Что бы там ни занимало его мысли последние несколько дней, это наверняка что-то крайне важное, подумала она.
Она неуклюже поднялась и подошла к стоявшей на кухонном столе кофеварке. Забрав графин, вернулась к нему и снова наполнила его чашку.
– Нам нужно поговорить.
– Что ж, приятное разнообразие, – сказала она, снова сев на стул. – Ты как будто находишься в другом мире.
– Знаю. Извини.
Он нахмурился; между бровями тотчас образовалась суровая складка. Он задумчиво смотрел на дымящуюся чашку кофе, которого он точно не хотел. Она это знала. Он просто пытался тянуть время.
– Ты пугаешь меня, – мягко произнесла она. – Что бы ни тревожило тебя, почему ты не хочешь рассказать мне? Вот увидишь, тебе сразу станет легче. Что это? Другая женщина?
Он смерил ее выразительным взглядом, молча упрекая – как вообще у нее язык повернулся предположить нечто подобное.
– Все понятно, – сказала она, шлепнув ладонью по столу. – Я тебе отвратительна, потому что стала похожа на слониху. У меня жуткие отекшие ноги. Ты скучаешь по моим маленьким острым грудкам, которыми ты раньше дразнил меня. Мой аккуратный пупок остался в прошлом, мой раздутый живот тебя отталкивает. Беременность лишила меня привлекательности, и тебе хочется трахаться с молоденькими красотками. Просто ты боишься мне в этом признаться. У тебя наверняка кто-то есть. Угадала?
– Ты с ума сошла. – Он перегнулся через маленький столик и, взяв ее за руки, заставил подняться на ноги. Когда она встала перед ним, он положил руки на ее огромный живот. – Я люблю твой пупок, и каким он был, и каким он стал.
Он поцеловал ее сквозь ткань ночной рубашки. Грубые волосинки его усов проникли насквозь и пощекотали кожу.
– Я люблю будущего малыша. Я люблю тебя. У меня нет другой женщины, кроме тебя, и никогда не будет.
– Лжешь.
– Честно тебе говорю.
– А как же Мишель Пфайфер?[1]
Он усмехнулся, сделав вид, будто задумался над ее вопросом.
– Это трудный вопрос. Как ее блинчики?
– Это для тебя так важно?
Он рассмеялся, посадил ее себе на колени и обнял.
– Осторожно, не раздави свое мужское хозяйство, – предупредила его она.
– Постараюсь.
Они страстно поцеловались. Когда он наконец оторвался от ее губ, она посмотрела на его хмурое лицо. Несмотря на ранний час и то, что он только что принял душ и побрился, вид у него был усталый, как будто он проработал целый день.
– Если это не моя стряпня, не другая женщина и не моя расплывшаяся фигура, то что тогда?
– Мне неприятно, что из-за меня ты вынуждена поставить крест на своей карьере.
У нее словно гора свалилась с плеч. Сказать по правде, она опасалась, что это нечто более серьезное.
– Неужели это так тревожит тебя?
– Это несправедливо, – упрямо заявил он.
– В отношении кого?
– В отношении тебя, конечно.
Аманда подозрительно посмотрела на него.
– Неужели ты собрался досрочно выйти на пенсию, чтобы превратиться в домоседа, и чтобы я содержала тебя?
– А что? Неплохая идея, – улыбнулся он. – Но, честно говоря, я думаю только о тебе. К сожалению, биология благосклонна к мужчинам…
– Это верно, – проворчала она.
– Тебе приходится идти на жертвы.
– Сколько раз я говорила тебе, что делаю как раз то, что хочу? Я хочу иметь ребенка, нашего ребенка. Это приносит мне радость.
К известию о ее беременности он отнесся со смешанными чувствами. Его первой реакцией был шок. Она перестала принимать противозачаточные пилюли, даже не обсудив это с ним. Впрочем, вскоре первоначальный шок прошел. Он свыкся с мыслью об отцовстве. Более того, эта идея начала ему даже нравиться.
В конце первого триместра она предупредила партнеров юридической фирмы, в которой работала, что возьмет отпуск по уходу за ребенком. Она уже точно знала, что будет рожать. Теперь же ее удивило, что у него, оказывается, есть сомнения на этот счет.
– Ты не была на работе всего пару недель и уже сделалась какой-то взвинченной, – сказал он. – Это видно с первого взгляда. Я отлично знаю, когда ты места себе не находишь.
Она нежным прикосновением убрала с его лба непослушные пряди.
– Это потому, что дома я уже все переделала. Вымыла плинтус, составила список консервов, разобрала оба ящика с носками в платяном шкафу. Я составила список дел, которые нужно успеть до рождения ребенка. Когда малыш появится на свет, у меня будет забот полон рот.
На его лице оставалось все то же виноватое выражение.
– Пока ты будешь изображать из себя Счастливую Хранительницу Домашнего Очага, остальные твои коллеги обгонят тебя на карьерной лестнице.
– И что из этого? – рассмеялась она. – Наш ребенок – самое главное дело моей жизни, и нынешней, и будущей. Это мое твердое убеждение.
Она взяла его руку и положила себе на живот. Он почувствовал, что ребенок зашевелился.
– Чувствуешь? Неужели какая-нибудь судебная тяжба важнее этого? Я приняла решение и довольна им. Я хочу, чтобы и ты был доволен и не волновался.
Впрочем, про себя она с ним согласилась, хотя и не сказала этого вслух. Покоя ему никогда не будет. И все же он не перестал любить ее, узнав, что у нее будет ребенок. Вот и сейчас он погладил ей живот в том месте, где их будущий ребенок только что лягнул ее изнутри крепкой ножкой.
– Наверно, ты слишком многого хочешь.
– Мне казалось, все мужчины хотят, чтобы их жены сидели дома, были беременны и босы, – поддразнила она его. – Что с тобой не так?
– Просто я не хочу, чтобы ты когда-нибудь пожалела о том, что отказалась от карьеры.
– Этого не произойдет, – с улыбкой заверила она его.
– Тогда почему мне кажется, что над моей головой занесен топор?
– Потому что ты, глядя на стакан, всегда заявляешь, что он наполовину пуст.
– Ты же утверждаешь, что он наполовину полон.
– Я вижу, что он полон до краев.
Она сделала забавный жест, заставивший его улыбнуться себе в усы. Она обожала эту его улыбку.
– Да, да, я вечный пессимист.
– Так ты признаешь это?
– Нет. Просто мы уже касались этого вопроса раньше.
– Да, причем не раз, меня уже от него тошнит, – сказала она.
Они улыбнулись друг другу, и он снова прижал ее к себе.
– Ты и так слишком многим пожертвовала ради меня.
– Помни об этом, когда тебя поманит пальчиком Мишель Пфайфер.
Она удобнее устроилась у него на коленях и поцеловала его с нарастающей страстью. Его рука скользнула по ее ночной рубашке и остановилась на ее груди, тугой и упругой, готовой к лактации. Он погладил ее груди и легонько ущипнул соски.
Затем спустил вниз плечи ночной рубашки и стал ласкать ее губами и языком. Почувствовав его колкие усы, она застонала.
– Ты играешь нечестно.
– Сколько нам еще придется ждать?
– Как минимум шесть недель после родов.
Он шутливо простонал.
– Лучше не начинать то, что мы не сможем прекратить.
– Слишком поздно, – сказал он, подмигнув.
Аманда, смеясь, поправила на плечах ночную рубашку и встала.
– Тебе пора идти.
– Да, верно. – Он тоже встал, надел пиджак и направился к двери. – Как ты себя чувствуешь?
Она обеими руками взялась за живот.
– Не я, мы. Мы себя отлично чувствуем.
– Ты плохо спала.
– Выспишься тут, когда в животе у тебя некто играет в футбол.
Возле порога они поцеловались на прощание.
– Что приготовить вечером на ужин?
– Я свожу тебя куда-нибудь. В какой-нибудь ресторан.
– В китайский?
– Конечно.
По утрам она обычно провожала его до двери и махала рукой. Но сегодня они вышли вместе, под руку, и она довела его до машины. Когда настал момент отпустить его, она подумала, что ей этого очень не хочется. Неужели его пессимизм так заразителен? Его дурное предчувствие, должно быть, передалось и ей. Ей хотелось прижаться к нему, попросить его солгать коллегам, сказаться больным и на весь день остаться дома.
– Не думай, что я пожертвую всей своей жизнью ради материнства. На твою долю тоже хватит грязных подгузников, которые постоянно нужно менять, – пошутила она, стараясь скрыть то, что, скорее всего, было лишь перепадами настроения, свойственными многим беременным.
– Жду не дождусь этого момента, – улыбнулся он в ответ. Затем, посерьезнев, положил руки ей на плечи. – Тебя так легко и просто любить. Ты хотя бы догадываешься об этом?
Она наклонила голову и улыбнулась ему.
– Знаю. – Яркое солнце слепило глаза. Может быть, поэтому он не заметил в них слезы. – Я тоже люблю тебя.
Прежде чем поцеловать ее, он взял ее лицо в свои ладони и пристально посмотрел ей в глаза.
– Попытаюсь пораньше вернуться домой, – произнес он чуть охрипшим голосом и, сев за руль, добавил: – Если буду нужен тебе, звони.
– Обязательно.
Когда он доехал до угла дома, она подняла руку и помахала ему.
Она почувствовала боль в пояснице, когда мыла посуду. Она немного отдохнула, прежде чем заправить постель, но тупая боль не отступала.
К полудню боль дала о себе знать сокращениями брюшных мышц. Она собралась было позвонить ему, но передумала. Такое иногда бывает даже за несколько недель до родов. Но до родов у нее еще целых две недели. Наверное, это ложная тревога. Работа у него сложная и ответственная; не стоит отвлекать его по пустякам.
Вскоре после четырех часов у нее отошли воды, и ей стало понятно, что дело серьезное. Она позвонила своему акушеру. Тот заверил ее, что спешить и нервничать не стоит, что роды первого ребенка нередко длятся по нескольку часов, но посоветовал на всякий случай позвонить в больницу.
Стало ясно: со звонком тянуть больше нельзя. Она позвонила ему на работу, но ей сказали, что его на месте нет, он якобы вышел. Что ж, ничего трагического. Все равно ей нужно кое-что сделать, прежде чем отправиться в больницу.
Она приняла душ, побрила ноги, вымыла с шампунем голову, не зная, когда сможет сделать это в следующий раз. Ее чемоданчик уже был собран. В нем лежали несколько ночных рубашек, новый халат, тапочки и конверт для выписки малыша домой. В последнюю минуту она положила туда туалетные принадлежности и кое-какие мелочи. Закрыв чемоданчик, она поставила его возле входной двери.
Схватки тем временем делались все сильнее. Она в очередной раз позвонила ему на работу.
– Он вышел, – ответили ей. – Но я могу пойти поискать его. Вам это срочно?
Было ли это ей срочно? Наверно, нет. Женщины рожают в самых разных обстоятельствах. Она вполне сможет самостоятельно добраться до больницы. Тем более ему совсем не по пути заезжать за ней домой и везти в клинику.
Ей отчаянно хотелось поговорить с ним. Стоит услышать его голос, и ей станет намного спокойнее. Увы, пришлось довольствоваться тем, что она попросила передать ему, чтобы он как можно раньше приехал к ней в больницу.
Ей же нет никакого смысла изображать благородство и самой сесть за руль, но ни родственников, ни друзей, кого она могла бы попросить об этом, не было. Она набрала номер 911.
– У меня начинаются роды и меня нужно срочно отвезти в больницу.
«Скорая помощь» приехала через десять минут. Медики осмотрели ее.
– Нехорошее кровяное давление, – сообщил один из них, снимая манжету тонометра с ее запястья. – Когда точно начались схватки?
– Несколько часов назад.
К этому моменту схватки уже сделались невыносимыми. Дыхательные упражнения, которым ее учили на занятиях для будущих мам, оказались менее действенными, они удавались лучше, когда она делала их в группе. Она попыталась правильно дышать, но это не уменьшило боль.
– Еще долго? – спросила она, шумно хватая ртом воздух.
– Не очень. Держитесь. Вы все делаете правильно.
Но что-то было не так. Она поняла это по озабоченному лицу врача, когда тот осмотрел ее в предродовой.
– Ягодичное предлежание плода.
– О боже! – ахнула она.
– Не волнуйтесь. Такое часто бывает. Попробуем перевернуть его. Не получится, будем делать кесарево сечение.
– Я позвонила по тому номеру, который вы дали мне, – сказала акушерка, уловив ее панику. – Он уже в пути.
– Слава богу, – вздохнула Аманда, немного успокоившись, и повторила: – Слава богу.
– Он ваш наставник?
– Он – мое все.
Акушерка сжала ее руку и говорила с ней все время, пока она была в очередном туннеле боли, пока доктор пытался перевернуть плод головкой вниз, постоянно контролируя его сердцебиение. В свою очередь, акушерка все чаще и чаще измеряла Аманде кровяное давление.
– Готовьте ее к кесареву, – раздался голос врача.
Следующие несколько минут промелькнули для нее калейдоскопом света, звуков и движения. Ее в срочном порядке повезли на каталке в родильный зал.
Где же он? Она жалобно позвала его сдавленным голосом, затем сжала зубы, сдерживая рвавшийся из горла крик, пока боль терзала ее тело.
В следующую секунду до нее донесся обрывок разговора двух акушерок.
– …На окружной жуткая авария…
– Еще бы. Я только что из отделения экстренной помощи. Там настоящий цирк. Несколько смертей, в основном черепно-мозговые травмы. Трансплантологи уже слетелись туда и ждут прибытия родственников.
Чуть ниже сгиба локтя Аманде в руку вонзилась игла. Живот обмазали какой-то холодной жидкостью, ноги обернули стерильными голубыми простынями.
Авария на окружной?
Он должен был ехать как раз по окружной. Он торопился к ней, хотел успеть до родов. Гнал машину, превышал скорость, чего обычно не делал.
– Нет! – простонала она.
– Держитесь! Еще несколько минут, и ваш малыш появится на свет. – Голос был добрым. Но это был не его голос. Не тот голос, который она хотела бы услышать.
Внезапно до нее дошло, что она больше никогда его не услышит. Каким-то шестым чувством она поняла и то, что больше никогда не увидит его самого.
В это утро, когда на ее глаза навернулись слезы, у нее возникло недоброе предчувствие, будто их поцелуй станет последним. Как будто она знала, что ей больше никогда не прикоснуться к нему.
Так вот почему ей так не хотелось отпускать его. Она вспомнила, как пристально он посмотрел ей в глаза, как будто хотел навсегда запомнить каждую черточку ее лица. Неужели он чувствовал, что прощается с ней навсегда?
– Нет! – зарыдала она. – Нет!
Увы, их судьба была предрешена, она поняла это окончательно и бесповоротно.
– Я люблю тебя! Люблю тебя.
Ее крик эхом отскочил от стен родильной палаты. Он уже не мог услышать ее слов. Его больше не было.
Он ушел. Навсегда.