Глава 5
– Ты это называешь «через полчаса»?
– Прекрати брюзжать. Лучше помоги мне. – Барри, с трудом удерживая в руках полученную от президента корзину с цветами, две бутылки вина и бумажный пакет с продуктами, протиснулась в дом Дэйли Уэлша.
– Никак, свежую могилу ограбила? – поинтересовался он.
– Прочти записку, умник!
С трудом выудив застрявшую в цветах записку, он пробежал ее глазами и восхищенно присвистнул:
– Впечатляет!
– И всего один день работы, представляешь? – просияла Барри.
– Ждешь оваций?
– Умеешь ты спустить с небес на землю! В любой другой день тебе бы это с рук не сошло. Но сегодня я слишком устала, чтобы обижаться, поэтому сделаю вид, что не слышала, и просто открою бутылку вина.
– Договорились. – Рука об руку они отправились на кухню, которая по умолчанию считалась самым уютным местом в доме, отличавшимся странной архитектурой. Дэйли, поднатужившись, с некоторым трудом выдвинул ящик, чтобы достать штопор.
– Как ты? – с беспокойством спросила Барри.
– Жив, как видишь. Пока.
Однако выглядел он так, словно каждый его вздох может стать последним. Тед Уэлш – или Дэйли, как его называли друзья, – страдал эмфиземой легких. Что неудивительно, учитывая бесчисленное количество сигарет, выкуренных им за те долгие годы, пока он работал, как вол, чтобы общественность могла быть в курсе последних событий.
Вчерашний выпускник старших классов начал профессиональную карьеру посыльным в одной из ежедневных газет – отсюда и его прозвище[3]. Он стремительно продвигался по служебной лестнице, переходя из газеты в газету, пока не занял пост шефа отдела новостей на одном из телеканалов Ричмонда. Вскоре болезнь, которую он заработал за годы курения, дала о себе знать. Развивалась она быстро, и Дэйли был вынужден уйти в отставку.
Социальное пособие ему не полагалось по возрасту – Дэйли иной раз шутил, что он до него попросту не доживет, – и он жил на скромную пенсию. Поэтому то, что он гордо именовал «стейками», оказалось на поверку обычными котлетами. После звонка Барри Дэйли вытащил их из холодильника и положил размораживаться. Ожидая нечто подобное, Барри позаботилась купить пару аппетитных стейков на косточке, когда заехала в магазин за вином. Пока она готовила ужин, Дэйли неторопливо потягивал ароматное вино из округа Сонома.
– Держу пари, Кронкайт ошалеет от радости, когда получит эти косточки. При виде их у любого парня встанет, – задвинув в угол кислородный баллон, чтобы он не попался Барри под ноги, усмехнулся Дэйли.
– Сильно сомневаюсь. Учитывая, что я его кастрировала.
– Ах да, я и забыл. Ты и его кастрировала.
С грохотом поставив на разделочный стол бутылку с маринадом для мяса, Барри повернулась к нему:
– Только не начинай, слышишь?
– Но ведь так оно и есть. Ты откручиваешь яйца каждому мужчине, с которым встречаешься. Твой излюбленный метод – бросить парня прежде, чем он бросит тебя.
– А как же ты?
– Ну, я не в счет. – С губ Дэйли сорвался дребезжащий смешок. – Для такой старой развалины, как я, яйца вообще без надобности. А если серьезно… Барри, хватит тратить на меня свое время. Свободный вечер можно провести и повеселее. А если тебе кажется, что лучше меня тебе мужчину не найти, то мне тебя искренне жаль.
– Но ведь я люблю тебя, Дэйли. – Нагнувшись к нему, Барри прижалась губами к его щеке.
– Перестань. – Дэйли отпихнул ее в сторону. – Не то стейки пережарятся, а я хочу, чтобы они были с кровью.
Барри давно уже перестала обижаться на его грубость. Ее привязанность к Дэйли могла выдержать и не такое. В самом начале их дружба подверглась серьезному испытанию, зато сейчас узы, связывающие их с Дэйли, могла оборвать разве что смерть. Их отношения достигли того уровня, когда даже упрек воспринимается как выражение нежности.
– Полжизни отдал бы за сигарету, – пробормотал Дэйли, пока они потягивали кофе.
– Уже отдал, – отрезала Барри.
– Это точно. – Он сидел в потертом кресле, рядом с которым стоял кислородный аппарат, из носа Дэйли торчали пластиковые трубки. Барри уютно свернулась калачиком на диване, подложив под голову подушку.
– Кстати, я тут совсем недавно познакомилась с еще одним человеком, который тоже готов был душу продать за сигарету. Держу пари, ни за что не угадаешь, кто это был.
– И кто же?
– Секрет.
– И кому я, по-твоему, могу его разболтать? У меня ведь никто не бывает, кроме тебя.
– Бывали бы, если бы ты захотел. Ты ведь сам распугал всех друзей.
– Меня тошнит от их жалости.
– Пусть так. А как насчет группы поддержки?
– Да кому нужен доходяга, который дышит через трубочку?
– По-моему, мы уже обсуждали это, и не один раз, – устало пробормотала Барри. – Так что не начинай снова, хорошо?
– Не бойся, не буду, – нахмурился он. – Ну, так кто же твой загадочный курильщик?
Барри заколебалась.
– Первая леди, – наконец решилась она.
– Не врешь? – ахнул Дэйли. – Неужели бедняжка струсила перед интервью?
– Нет, интервью тут ни при чем. Это случилось в тот день, когда она предложила встретиться и вместе выпить кофе.
– Вы ведь разговаривали с глазу на глаз, верно? И как она тебе? Типичная пустоголовая блондинка, какой ты ее считала раньше?
– Я никогда такого не говорила.
– Говорила и не раз. Собственными ушами слышал. Как ты ее назвала? «Красотка из Миссисипи», верно? – Дэйли выразительно закатил глаза. – Ты говорила, что она из тех женщин, в голове у которых нет ни одной собственной мысли и которые в принципе не привыкли думать, потому что за них это делают мужчины – мужчины, перед которыми они преклоняется, в данном случае это муж и отец Ванессы. Словом, она обычная легкомысленная глупышка, которая наводит тоску на здравомыслящего человека. Кажется, я ничего не упустил?
– Нет, с памятью у тебя все в порядке. – Тяжело вздохнув, Барри задумчиво провела пальцем по ободку чашки. – Если честно, я и сейчас так думаю… только мне очень ее жаль. Она ведь потеряла ребенка. Господи…
– И..?
– Что? – Барри даже не заметила, что с головой погрузилась в свои мысли, но нетерпеливый вопрос Дэйли привел ее в чувство.
– Ты покусываешь губу – верный знак, что тебя что-то тревожит. Я весь вечер изнемогаю от любопытства – до смерти хочется узнать, в чем дело.
Барри умела скрывать свои чувства и мысли – в том числе и от себя. Единственным, кто видел ее насквозь, был Дэйли. Когда у нее случались тяжелые времена или она просто не знала, что делать, внутренний радар Дэйли моментально зашкаливал, давая понять, что с ней что-то неладно. Именно поэтому он стал великолепным репортером.
– Сама пока не знаю, – честно призналась Барри. – Просто…
– Зуд? Так и хочется расчесать эту рану?
– Что-то вроде этого.
– Частенько это означает, что ты наткнулась на что-то важное, просто пока не понимаешь, о чем речь.
Дэйли даже привстал. В глазах его вспыхнул огонь, он разом весь подобрался, как охотничий пес, почуявший запах лисы. На щеки его вернулся румянец – сейчас он выглядел лучше, чем за все время болезни. Бывший репортер почуял горячий след.
Почувствовав его интерес, Барри мысленно обругала себя за то, что вообще коснулась этой темы. Возможно, она все это нафантазировала, и Дэйли в итоге расстроится. С другой стороны, что страшного в том, чтобы поделиться мыслями со старым другом? Возможно, Дэйли подаст ей идею. Или, наоборот, скажет, что это пустая затея.
– Серия моих репортажей о СВДС вызвала большой интерес, – начала она. – Кстати, я говорила, что благодаря спутниковому телевидению ее показали всей стране?
– Что ж, карьерный взлет тебе обеспечен, – кивнул Дэйли. – Но ведь об этом ты и мечтала. В чем проблема?
Барри задумчиво обвела пальцем ободок чашки – кофе давно остыл. Ей расхотелось пить эту жижу.
– В первую нашу встречу мне стало ясно, что ее мучают угрызения совести – я напомнила ей, что она ни в чем не виновата, такое случается со многими матерями. Услышав мои слова, она как будто удивилась. «Вы так думаете?» – бросила она. То, как это прозвучало, заставило меня вплотную заняться проблемой СВДС. Я стала читать все подряд и наткнулась на жуткую историю о женщине, у которой один за другим погибло четверо детей – и все от СВДС. Правда, расследование показало, что в их смерти не было ничего случайного.
– Синдром… не помню, как называется, какая-то немецкая фамилия…
– Синдром Мюнхгаузена «по доверенности», – подсказала Барри. – После этого провели расследование еще нескольких случаев, когда ребенок неожиданно погибал при подозрительных обстоятельствах. Матерей обвинили в том, что они убивали своих детей, чтобы вызвать у людей сочувствие. Ну и… – Барри с трудом перевела дух и выразительно глянула на Дэйли.
Какое-то время он молча разглядывал ее, потом покачал головой.
– Похоже, нужно проверить уровень кислорода, – хмыкнул он. – То ли мне его не хватает, то ли, наоборот, слишком много, не пойму. Знаешь, мне пришло в голову, что ты решила обвинить первую леди в том, что она убила собственного ребенка.
– Я этого не говорила. – Барри, поставив чашку на стол, поднялась на ноги.
– Да? А прозвучало именно так.
– Дэйли, клянусь, мне это и в голову не приходило.
– Тогда что тебя гложет? Ты просто сама не своя.
– Понятия не имею. Но тут явно что-то не так. – Рухнув на кушетку, Барри обхватила голову руками. – На этой неделе я дважды виделась с Ванессой Меррит. В первый раз зрачки у нее были расширены, она постоянно дергалась, как наркоманка во время ломки. Во второй раз передо мной сидела совершенно другая женщина – собранная, спокойная, сдержанная. Только человеческого в ней было не больше, чем… – Она огляделась, – в этой табуретке.
– Вот как? А интервью получилось неплохое.
– Только какое-то безжизненное. И ты это знаешь не хуже меня, – отрезала она. Дэйли подмигнул, и Барри поняла, что в душе он с ней согласен. – Интервью с миссис Меррит должно было стать самым ярким эпизодом программы, а в итоге оказалось полным провалом. Она смахивала на робота. Может, будь она такой и в первую нашу встречу, я бы просто не обратила на это внимания. Но контраст между первой и второй миссис Меррит оказался слишком разительным.
– Возможно, она волновалась перед интервью и приняла пару таблеток валиума, – пожал плечами Дэйли.
– Все может быть. Либо перед приемом ее накачали лекарствами, либо она попросту напилась. Выглядела великолепно, но была какая-то вялая. В общем, странная, словно… не знаю… до смерти напуганная. – И еще кое-что, – спохватилась она. – Знаешь, президент поздоровался со мной, как будто мы с ним старые приятели. Естественно, это было весьма лестно, но выглядело немного странно. Он с энтузиазмом отнесся к идее репортажа, похвалил его, когда передача вышла в эфир, а после прислал мне цветы. Ты только посмотри на них! Мне просто страшно при мысли о том, какую дыру они пробили в национальном бюджете!
– Но ведь это разносит в пух и прах твою теорию. Разве нет? Стал бы он посылать тебе цветы, если бы репортаж бросал тень на его жену?
– Я просто удивлена, что он так выплясывал вокруг меня. Я уже давно освещаю события в Белом доме и ни разу не сталкивалась с подобным радушием. И вдруг, после этой передачи, президент ведет себя так, словно мы близкие друзья.
– Ты же журналистка, Барри. А он – президент, собирающийся выдвинуть свою кандидатуру на второй срок. Заручишься поддержкой прессы – выиграешь на выборах.
Какое-то время Барри размышляла над его словами. Дэвид Меррит еще в бытность свою конгрессменом понял, как нужно вести себя с журналистами. Взаимопонимание между Мерритом и представителями прессы продолжалось вплоть до окончания его президентской кампании. Со временем романтический флёр слегка потускнел, однако журналисты продолжали относиться к нему с симпатией. Но Барри Тревис понимала, что была слишком мелкой сошкой, чтобы ее симпатия или антипатия что-то для него значили. Но тогда почему он так старался завоевать ее расположение?
Она мысленно перебирала кусочки этого пазла, вплоть до мельчайших фактов, начиная с первой встречи с Ванессой. Теперь ее подозрения казались просто высосанными из пальца.
– Знаешь, я бы просто выкинула все это из головы, если бы не одна странность, – призналась она. – Мне это до сих не дает покоя. Когда интервью закончилось, она вдруг взяла и обняла меня. Меня!
– Отличный пиар-ход, – хмыкнул Дэйли, продолжая играть роль адвоката дьявола.
– Нет. Это был предлог.
– Что? – удивился он. – Но для чего?
– Чтобы шепнуть мне кое-что на ухо так, чтобы никто не услышал. Знаешь, что она сказала? «Пожалуйста, помогите мне! Неужели вы не понимаете, что я пытаюсь вам сказать?»
– Холера!
– Вот-вот, и я то же подумала. Первый и единственный раз, когда она дала волю своим чувствам. Похоже, она дошла до ручки. Как ты думаешь, что она хотела этим сказать?
– Проклятье, откуда мне знать? Да все что угодно: от «Помоги моему мужу переизбраться на второй срок» до «Пора привлечь внимание общественности к проблеме с СВДС». А может, впала в такую депрессию, что ей просто захотелось поплакаться в жилетку. Короче, это может значить как все, так и абсолютно ничего.
– Ну, что ж, ничего так ничего, – вздохнула Барри. – Но если это не так, представляешь, какой поднимется шум?
– И все-таки я не понимаю. – Дэйли покачал головой. – С чего ей вдруг убивать собственного ребенка, да еще после того, как она почти отчаялась забеременеть?
– По-моему, мы об этом уже говорили. Пресловутый синдром Мюнхгаузена.
– Только не она, – решительно возразил Дэйли. – Женщины, страдающие этим расстройством, обделены вниманием. Они ищут сочувствия. А Ванесса Меррит? Господи, да она почти принцесса Диана, только на американский манер. И уж вниманием точно не обделена, во всяком случае, вниманием прессы.
– А если речь о тех, кто ей дорог?
– Ты о президенте? Думаешь, муж отверг ее, и она пошла на это, чтобы привлечь к себе его внимание?
– Возможно.
– Но маловероятно.
– Но возможно, – с нажимом повторила Барри. – Вспомни, как весь мир сочувствовал Джеки Кеннеди, когда она потеряла маленького Патрика. На нее тогда все чуть ли не молились.
– Ну да. А представляешь, если бы он был ее первенцем?
– И эта трагедия во многом способствовала тому, что она превратилась в легенду. Возможно, нынешняя первая леди позавидовала и решилась на этот шаг, потому что ей не хватало нимба вокруг головы?
– Ладно, давай другую теорию, – отмахнулся Дэйли.
– ВИЧ. Что, если один из супругов является носителем вируса? У ребенка тест мог оказаться положительным. Миссис Меррит не могла рисковать – представляешь, какое унижение, когда весь мир полощет твое грязное белье?
– Еще одна слабенькая теория, – фыркнул Дэйли. – Если кто-то из них ВИЧ-инфицирован, это так или иначе выплыло бы наружу, еще когда она носила ребенка. Насколько я помню, президент сдал все необходимые анализы. Такое не скроешь.
– Да, наверное, ты прав. – Барри немного подумала. – Может, причина настолько банальна, что мы ее просто не видим? Возможно, мотив лежит на поверхности? Что, если дело в обычных семейных неурядицах? Она производит впечатление женщины, которая привыкла получать все, что захочет. Которая не станет мириться с тем, что ею пренебрегают.
– Что ты имеешь в виду?
– Она убила сына, чтобы наказать президента за измену.
– Возможную измену. Пока это только слухи.
– Будет тебе, Дэйли! – Барри театрально закатила глаза. – Журналистам известно, что он не пропускает ни одной юбки. Просто его пока не застукали в постели с какой-нибудь голой девицей, но это всего лишь вопрос времени.
– Вот когда застукают, и бригада «Шестьдесят минут» запишет все на видео, а Майк Уоллес[4] растрезвонит об этом на весь мир, тогда и поговорим. А пока это просто грязные слухи.
– Ну, миссис Меррит наверняка знает правду.
– Естественно, знает. Но она будет по-прежнему улыбаться и делать вид, что понятия ни о чем не имеет, как это делали жены всех политиков со дня сотворения мира.
– Знаешь, я почти уверена, что поводом стала ярость отвергнутой женщины.
Дэйли задумчиво пожевал нижнюю губу.
– Барри, эта передача привлекла к тебе внимание коллег по цеху. Заметь – благожелательное внимание, – подчеркнул он.
– Если мне и суждено оказаться в центре внимания, то не благодаря ей.
– Ты уверена? Передача имела большой успех, настолько, что заставила всех забыть о твоем ляпе с судьей Грином, и в очередной раз доказала, насколько ошиблись те, кто поспешил списать тебя со счетов. Да, ты заслужила сладкую конфетку, но не жадничай. Уверена, что не пытаешься высосать из пальца невероятную историю, лишь бы привлечь к себе внимание? Может, ты просто пытаешься воспользоваться этим, как возможностью вырваться из толпы посредственностей и заявить о себе?
Барри уже открыла было рот, чтобы ответить возмущенным и решительным «нет», но передумала. Неужели она подтасовывает факты ради собственных целей? Может ли быть, чтобы профессиональные амбиции повлияли на ее объективность? Или, что еще хуже, у нее появилась привычка хвататься за непроверенную версию ради того, чтобы поведать публике очередную сенсацию?
– Нет, конечно. Я стараюсь быть объективной – просто пытаюсь увидеть ситуацию под разным углом. Женщина потеряла ребенка. Поверь, я всей душой сочувствую несчастной матери. Мы считаем ее жертвой безжалостной судьбы, а она может быть жертвой необъяснимой злобы, которая и толкнула ее совершить худшее преступление из всех, которые только можно представить. Возможно такое? Вот это и не дает мне покоя.
– Вся эта история дурно пахла с самого начала. Почему она позвонила и пригласила меня на кофе? Насколько мне известно, ни один журналист никогда не удостаивался подобной чести. Во время разговора она все время ерзала, говорила полунамеками… как будто хотела о чем-то сообщить, но не могла сказать прямо. Например, признаться в убийстве.
– Будь это другая женщина, а не первая леди, я бы не стала ждать так долго, а сразу бы приступила к расследованию. Я считаю, что просто обязана копнуть глубже. И как бы высокопарно это ни звучало, я уверена, что выполняю свой гражданский долг.
– Ладно, – кивнул Дэйли. – У меня только один вопрос.
– Валяй.
– Какого черта ты все еще тут сидишь?